Они живут в своей квартирке, радуясь, что есть четыре стены, отгородившие от большого мира пространство их, и только их, маленького мирка. Отсюда, сквозь большое окно с толстыми рамами, и вода в канале блестит по особенному, и птичий гомон весной более радостен.
Они старательно изучают программу телепередач и обводят кружочками то, что надо не забыть посмотреть. По старинке слушают радио и никогда не обсуждают политику правительства.
Перед выходом в магазин они пишут подробный список, из которого потом вычеркивают половину, убеждая себя, что не так уж в этом и нуждаются. А на самом деле им просто не хватает денег.
Они все еще ходят под ручку. Всё медленней и медленней. Еще читают вслух по вечерам и желают друг другу спокойного сна и доброго утра.
Они живут в своей квартирке тихо, потому что давно понимают всё без слов и лишних жестов. Она вяжет крючком салфеточки, из старых запасов пряжи. Он, в сотый раз, перебирает коллекцию старых городских фотографий.
Ему больно. Потому что, всякий раз, когда позволяют погода и здоровье, Он идет к Гостинному Двору и ходит со стопкой отобранных открыток, ожидая, что кто-то купит, и надеясь, что не купит никто. Он собирал их всю жизнь.
- Не уноси вот эту, - говорит Она, оторвавшись от вязания. - Мне жалко. Мы купили её на Литейном, а потом шли дворами на Фонтанку. Начался дождь, и мы поцеловались... Такие смешные были.
Он откладывает открытку. Она снова склоняется над вязанием.
- Не нравится мне, что ты столько вяжешь, - говорит Он. - Дай глазам отдохнуть.
И Она послушно снимает очки и откидывается в кресле. Тяжелые, тёмные веки, как одеялом, прикрывают глаза.
Каждый раз, когда позволяют погода и здоровье, Она, пешком, уносит своё вязание подальше от соседских глаз, до метро "Чернышевская". И стоит там, в стороне от калек и нищих, ожидая и надеясь, что кто-нибудь её салфеточки купит.
Что делать, они совсем одни, и надеяться им не на кого. А стоять с протянутой рукой, ничего не предлагая взамен - стыдно...
Но, тсс! Они не говорят об этом дома, под портретами бабушек, дедушек, родителей, старших и младших сестер и братьев. Они не тревожат своими бедами маленький мирок, в котором так и не родились их дети.
Жизнь, все равно, бесценный подарок, потому что они - блокадники.
Они живут из последних сил, по своему умению, в квартирке, сдавленной коммунальными перегородками и урезанной в метраже, как блокадная хлебная пайка. Живут, замкнув в это пространство и фантастическое, нереальное "до", и, полное скорби, бесконечное "после".
Бумажные кораблики в городском океане, доверху наполненные золотым запасом милосердия.
Будешь ли ты прежним, Великий Город с гордым званием Героя, когда последний из них доплывёт до своего берега?