Засекреченный

Гордеев Роберт Алексеевич
               

         Вероятно именно с того, что он обнаружил в заброшенном блиндаже гранату РГД-33 без рубашки, Альку Зуева стали тянуть к себе разные снаряды и мины, в изобилии рассыпанные в полях и лесах под Ленинградом. Где-то (по слухам) подрывались мальчишки, но коллекция на чердаке фанерной дачки маминого детского садика всё пополнялась. Он тогда совсем не думал про опасности и о том, кто изобретал и делал всё это оружие; он просто хотел владеть хотя бы обычным «наганом». Хотя бы трогать его. И сейчас, когда школа уже была окончена, хотел. А служить в армию идти не хотел, и, наверное, именно такое сочетание желаний-нежеланий привело его в Приёмную комиссию Военмеха - учёба в нём освобождала от армии. И ещё влекло понятие «секретность»: уж очень хотелось узнать, чем занимаются в этом, единственном на всю страну, секретном ВУЗе.
       Он заполнил анкету и, отдавая её вместе с заявлением секретарше, спросил:
       - А это правда, что у вас научат, как летать на Луну?
       Красивые брови секретарши чуть шевельнулись:
       - Кого научат, а кого и нет. Ты на какой факультет?
       – А я… - начал было Зуев, но его тут же оттёрли в сторону.
       С первого же дня его постигло разочарование. Никто не шептал ему на ухо тайны и не отзывал в сторону: были просто лекции, политзанятия, вычерчивание болтов и гаек… Убедиться, что волнующая воображение «секретность», действительно, существует, он мог только там, где на четвёртом этаже пересекались два коридора. Там на огромном ватмане  Расписания всех курсов можно было прочесть волшебные названия наук и дисциплин: на третьем курсе «устройство систем», «техника безопасности» и «организация», а на четвёртом и пятом - «проектирование», «проектирование», «автоматика», «производство», «динамика полёта» и еще раз «проектирование»!   
       Долгие два с половиной курса Зуев изучал разные математики, физики и истории КПСС. Он усвоил, что будущая «секретность» это – система учёта и хранения тайн государственных, военных, таких и мнимых, и в апреле заполнил обширную анкету. Она была на восьми листах и содержала вопросы о социальном происхождении его самого, родителей, родителей его родителей и роде занятий всех их. Он ответил, служили ли все они в царской, белой либо иностранных армиях, состояли ли в ВКП(б), КПСС или в других партиях, были ли исключены из них или вышли сами по доброму желанию; бывали ли они за границей, а также какими орденами и медалями, включая царские и иностранные, награждены. Затем шли вопросы: какими языками народов СССР и иностранными владеет он лично, бывал ли за границей, состоит ли членом КПСС, ВЛКСМ, женат ли? сколько имеет детей и сколько внуков?... На вопрос про ВЛКСМ он ответил «да», все остальные его «нет» тоже были вполне искренни. И покривил он душой только раз, отвечая на вопрос о социальном происхождении дедушек и бабушек, но об уклончивости и двусмысленности его ответа осталось не известно никому, кроме его совести. Поставив, ещё не вполне отработанную, подпись на некоей малоформатной бумажке, он с удовлетворением почувствовал, что уже стал «секретным», и теперь сильно отличается от всех прочих, несекретных.
         Тогда же он узнал, что за соблюдением секретности следит, так называемый, «режим», и  ему даже было предложено вступить в ряды тех, кто следит - секретных сотрудников. Однако, само слово «сексот» показалось ему настолько отвратительным, что он постарался уйти от прямого ответа на предложение. Больше его не трогали.
       При оформлении допуска на секретный завод «Южный» в Днепропетровске инструктаж их студенческой группы происходил в довольно прохладной комнате. Во дворе за окном на жарком июльском солнце елозили две склещившиеся собаки, и, вместе с остальными парнями он, тихо, но откровенно ржал, наблюдая, как они тщетно пытаются расцепиться; немногочисленные девицы смущённо делали вид, что им интересен этот дурацкий инструктаж, а отнюдь не собаки. В завершение, так и не дождавшись, чем всё завершится у собак, он, как и все остальные, снова подписал малоформатную  бумажку.
       Город Днепропетровск был замечателен, прежде всего, пляжем на Комсомольском острове. Что могло победить в неравной борьбе – Днепр с его пляжами или заводские цеха и секретные тетрадки? В нормальном парне Альке бушевали нормальные человеческие страсти: ведь кроме Зинки, вышедшей замуж перед самым отъездом на практику, в их группе оставались ещё три девицы, в том числе Люська. Полчаса назад, убегая от него по мелководью, она вдруг остановилась и, глядя ему прямо в глаза, сказала «всё равно будет по-моему»! А потом руки её вдруг стали такими бесстыдными… Эти девчонки знают, зачем шли в «мужской» секретный институт! Зуев всегда хотел только командовать девицами, а тут заметил, как его потянуло подчиниться. Он даже тряхнул головой: нет, не на такого она напала! Встречаться – это нормально. А жениться он всё равно не будет!
       Широкий тёплый Днепр искрился не солнце, и предстоявшее завтра с утра оформление специальных тетрадей, куда придётся записывать сведения, полученные на заводе, вдруг представилось постылой и нудной обязанностью. Почти отвесные лучи вдавливали Алькино, покрасневшее местами, тело в белый песок, и в полудрёме мысли и образы медленно переползали друг через друга. Собаки собаками, но кое-что из инструктажа в нём всё же осело. Запомнилось, что на последней странице тетрадки - каждой тетради! – появится штамп «в сей тетради пронумерованных, прошнурованных и сургучной печатью пропечатанных столько-то листов». А на обложке будет другой штампик, «секретно». А саму эту секретность можно сделать разной – не икра же она, которая и бывает только одной, первой свежести! Смешно: если перед штампом приписать короткое «сов», всё становится  «совершенно секретным», а слова «особой важности» после штампа сделают всё секретным, ну, просто-таки окончательно! "Секретно"… А если приписать «не очень»? Зуев усмехнулся: «не очень секретно»… Чины секретности… Прямо, как в армии звания: лейтенанты, майоры, генералы, там, разные… И, ещё смешно то, что на обложках журналов американских, английских, как их там, – «мизайлдс энд рокетс», «флайтах» разных - которые есть в заводской библиотеке, проставляют штампик «для служебного пользования». Не иначе, чтобы простые советские люди узнав, чем интересуются на секретном предприятии, не догадались, над чем там работают… А это, что - Люська, похоже, там визжит? Так и тянет её на парней!... Поглядеть бы надо, да двигаться лень… А те собаки, действительно, смешно крутились во дворе… И коньяки тоже на полках стоят разных званий, как лейтенанты и майоры - «три звезды», «пять звёзд», «КС», «КВ», «КВВК»… Правда, кроме как «трёх звёзд», он пока ещё… Да и сейчас, на этой жаре… Зуев понял, что уже порядком подгорел на солнце… Всё-таки с Люськой следовало нормально разобраться, не допустить, чтобы она верховодила. Однако, тут ждать лёгкой победы не приходилось, и следовало использовать любую возможность, чтобы ей насолить.
      Завод «Южный» рос и расширялся, в строй вступали всё новые цеха. Три группы их потока знакомились с заводом и его продукцией; по утрам или вечерам студентам иногда встречались колоны заключённых из числа строителей. Близился конец практики. Нельзя сказать, что в алькиной группе все так уж стремились посещать заводские цеха: устье притока Днепра Самары, дубовые рощи Новомосковска, ночной Шефский остров были значительно интереснее, чем устройства для автоматической сварки камер сгорания. Всё же очередной дежурный по группе уже третью неделю, взяв под расписку в Первом отделе всю пачку секретных тетрадок, приносил её в цех и раздавал, а, по завершении занятий, собирал тетрадки и вечером сдавал. Накануне Люська, утром забрав у дежурившего Альки тетрадку, куда-то скрылась. Он злился, ему от этого было противно, и ждать появления гулёной пришлось до самого вечера; все остальные давно смотались на пляж. На вопрос «где была» ответила «тебе какое дело» и «загорала». Сегодня же дежурной была она, и надо было отыграться по полной!
       И, как это часто бывает, ни он сам, ни она, ни их товарищи по группе потом так и не смогли вспомнить, в ответ на какую реплику, на какой зуевский пассаж мгновенно вспыхнувшая Люська по пути из столовой в цех неожиданно заявила:
       - Ах, так! Тогда свою тетрадку неси сам! 
       И произошёл незабываемый диалог:
       - Неси сам!
       – Ты дежурная, ты и неси!
       – Тогда извинись за сказанное!
       – И не подумаю.
       – А я тогда не понесу! Я кладу твою тетрадку под гидрант!
       На углу цеха из стены торчал пожарный гидрант. Но, уступить? Нашла дурака! Зуев намеренно обогнал Люську и постарался не увидеть, как это она посмеет засунуть секретную тетрадку под гидрант, при этом совершенно не обратив внимания на то, что из-за угла соседнего цеха вывалилась колонна заключённых строителей.
       - Я оставила тетрадку, - сказала Люська, и все слышали это. И он слышал. Но, не таков он был, чтобы уступить!
       - Ты брала тетрадку, ты за неё и отвечаешь! – заявил секретный Альберт Зуев и уверенно вошёл в ворота цеха. Все с интересом следили за разворачивавшимися событиями.
       Люська раздавала тетрадки; весь в напряжении Зуев потребовал: 
       – Тетрадку!
       – Возьми под гидрантом, - был ответ.
       – Иди, принеси!
       – А не пошёл бы ты за ней сам! – прищурившись, сказала она. Что? Это - она послала его!...
       Каскад общего остроумия был прерван появлением начальника цеха. Началась лекция, рассказ о цехе и его работе. Зуеву не слушалось. Он уже чувствовал некое беспокойство в душе, но мужской престиж ещё был для него, без сомнения, выше! Кто бы мог сомневаться!
       В перерыве он подошёл к Люське:
       - Давай тетрадку!
       – Иди, возьми.
       – Как! – только сейчас он начал понимать, что шутки давно уже кончились и что почти час секретная тетрадь находится вне контроля!
       Очко сыграло, и он кинулся из цеха наружу… Но, тетрадки, секретной тетрадки под гидрантом НЕ БЫ-ЛО! Весь второй час Алька провёл, как на иголках. До него дошло, и до всех тоже постепенно стало доходить, что произошло нечто выходящее за пределы понимания! Начальника цеха продолжал нудеть что-то совсем уже не важное, и, когда всё, наконец-то, закончилось, стало ясно: пора решать ЧТО ДЕЛАТЬ! Пока шли сдаваться в Первый отдел, вся  группа шумела и переживала, а они с Люськой шли поодаль друг от друга, чужие, как никогда.
       Стоя перед начальником Первого отдела, Зуев трясущимися губами пролепетал что-то про гидрант, но его тут же вместе с Люськой и, заодно, старостой, как свидетелем, рассадили по разным комнатам описывать происшествие. Всем им, так и не договорившимся друг с другом, предстояло излагать каждому свою версию произошедшего. Очень ему хотелось написать, что про гидрант ничего не знает, но ведь он же видел и все это видели. К тому же всё валить на женщину, на девчонку, с которой… В общем, совершенно дурацкая правда о событии была официально обнародована. А в заключение он подписал очередную малоформатную бумажку: с него взяли подписку о невыезде. От огорчения, или по другой ли причине, но к утру на его левой щеке красовался огромный флюс!
       Только первое признание, первый шаг дались Зуеву с трудом, стоили душевных телодвижений. Дальше всё покатилось, как бы, само собой, не затрагивая его. Он только отмечал, что вот его пропуск на завод уже аннулирован, вот начала работать комиссия по определению степени секретности утраченного документа, вот сказали о том, что решать, как с ним поступать, будет чрезвычайная «тройка». Ближе к вечеру уже говорили, что он уже отчислен из института, может собирать вещи и готовиться к самому худшему. Флюс не то, чтобы болел, но глухо ныл, и перевешивал голову на сторону. Потом кто-то принёс известие, что комиссия в рассмотренных тетрадях секретного ничего не обнаружила. Но, это в рассмотренных. А в утраченной-то это «секретное» было? Или не было?...  Потом все отвлеклись и заговорили о предстоявшей после завершения практики поездке на Юг; ему было безразлично. Всё безразлично. Что будет, то и будет!
       Назавтра было объявлено, что он может катиться на все четыре стороны. Так и не дождавшись решения комиссии или этой самой «тройки», он с двумя товарищами  поплыл домой по длинному пути, по только что открывшемуся каналу Волго-Дон. Был душный поезд до Ростова, были странный дождь и ветер, когда их теплоход долго шёл по Цимлянскому морю, и они несколько раз перебегали с сухой половины теплохода на другую, заливаемую частыми и странно тёплыми струями; через день пожилой мужик усмехаясь и глядя на высоченный статуй Генералиссимуса на слиянии Волги и канала, высказался о том, что эти голова, плечи и фуражка в руках наверняка скоро будут покрыты белыми следами птичьего помёта; а ещё через день, созванные странно улыбавшимся старпомом в ресторан первого класса, они долго слушали, как странный человек в заношенном фраке живо странно рассказывал о доказанной им теореме Ферма, предъявляя в доказательство подписанную самим Молотовым странную справку, а потом на скрипке странно и весьма посредственно исполнял «рондо-каприччиозо» Сен-Санса. 
       Первым, кого он встретил при входе в Военмех, был их руководитель практики.
       – Явился? - воскликнул руководитель, - Пришёл расхлёбывать? Строгача ты уже схлопотал, это - раз! Иди на третий этаж в комнату рядом с Первым отделом. Там тебя ждёт начальник отдела режима, это - два. Давно уже ждёт! А, вообще-то, - понизил он голос, - счастлив твой Бог! На тетрадках вашей группы кто-то не проставил штампик «секретно»; другим группам проставили, а вашей – нет! Так что иди сдавайся, принимай по-полной и соглашайся на всё!
       Поднимаясь по парадной лестнице Зуев снова отметил, насколько красиво она отделана, как натурально выглядит искусственный мрамор, и неожиданно для себя понял, что, как бы ни сложилась его дальнейшая судьба и что бы ни предлагал ему режимщик, но секретным сотрудником, «сексотом» он всё равно никогда не будет! И, в случае чего, не пошла бы вся эта их «секретность» подальше!...