Заякин Б. Н.
Исторический рассказ.
“Русский боевой клич”.
1
Всю зиму 1111 года приходили в себя русские дружины после неудачного похода 1110 года, и к лету еще не готовы были русские рати к новой войне с половцами,
И случило так, будто кто дал весть в степь о трудностях и болезнях среди русов, о нехватке у них боевых коней. Летом этого же года из донских степей вышло множество половцев, и ударили по Переяславлю. Владимир был в это время в Киеве у Святополка, и город оставался без князя.
Давно уже стало очевидным, что половцы хорошо знали все, что творится на Руси, где обретается их самый большой враг Мономах, в Переяславле ли, в Киеве, Смоленске, сколько сил у русских князей и где они стоят, как живут между собою князья, мирно или ратно.
Вот и теперь стоило Мономаху уехать в Киев, как через некоторое время степняки уже оказалась около Переяславля. Город, накрепко затворился в который раз, гонцы с дурными вестями поскакали за помощью в Киев и Чернигов.
В Переяславле оставались сыновья Вячеслав, Юрий, Андрей и новая княгиня, которую Мономах взял за себя из боярского рода, чтобы не творить блуда с рабынями и наложницами.
Половцев пришло великое множество, а в городе оставалась лишь небольшая дружина, кметы-пешцы в эхо время разошлись все по своим дворам, смерды трудились в поле.
По вечерам, как и в давние времена, со стен Переяславля люди в скорбном молчании смотрели, как полыхают пожары в округе. И никто в те дни не выбежал из сел и слобод к городу, люди были либо убиты, либо сгорели в своих домах, либо попали в плен.
Потом были вести, что забрали половцы большой полон, около реки Семи и у Тучина, гнали людей, стянутых арканами, по дорогам, и на многие версты клубилась пыль в сторону Дона.
Мономах к этому времени заручился согласием Святополка на большой поход зимой или ранней весной 1111 года. Потом братья снова съехались на Долобское озеро и там продолжали совещание вместе со своими боярами и воеводами.
Они сидели в тех же местах, как и в счастливом для них 1103 году, и снова в одном шатре. Горячо спорили. Одни стояли за то, чтобы снова двинуться на Донец в лодьях и конно.
Мономах же и Дмитр Иворович, который только что побывал в тех краях, ратовали за зимний санный поход. Донец теперь Мономаха уже не привлекал. Он понимал, что все основные силы половцев стоят на Дону, туда и надо двигаться и, конечно, прямо через степь.
Водой же можно потерять время, не дойти до Дона, наступит лето, и половцы в эту нору могут уже откочевать на юг, кроме того, в подсохшей степи на сытых конях они будут уже неуловимы.
Договорились идти в конце зимы, когда уже нет тех морозов, которые погубили прошлый поход, но когда снег еще лежит в поле и можно использовать санный путь.
Отсюда же, с Долобского озера, послали они гонцов к Давыду Святославичу в Чернигов с наказом готовить дружину и пешцев к близкому зимнему походу и поднимать с собой своих сыновей и детей Олега Святославича, если сам Олег не отойдет от болезни.
Мономах рассказал Святополку о хождении игумена Даниила, о крестоносном рыцарстве, о том, как папа римский, все архиепископы и епископы помогали крестоносцам в борьбе с неверными, как благословляли их и шли в Иерусалим вместе с войском, помогали деньгами.
И в предстоящем походе Мономах предложил брату взять в подмогу святой крест и идти в степь с крестом и попами, и тем самым подвигать воинство на мужество и бесстрашие.
Когда Святополк стал смеяться, улыбнулся и Мономах, но от своей мысли не отказался. Он пояснил брату, что их крестовый поход в степь придает всему делу особый смысл и слава о нем пойдет по всем русским землям и дальше, до западных стран и до Византии, Рима, дойдет она до Иерусалимского королевства, до короля Болдуина.
- Ведь нам, брат, тоже важно, чтобы западные владыки знали и о наших победах над погаными. Будут остерегаться тогда идти к нашим границам и немцы, и ляхи, и твои любезные угры.
Мономах говорил о том, что легче будет поднять в поход и простых людей - смердов и ремесленников, которые чтут церковь и молятся на крест.
- А, кроме того, придет случай, крестим половцев, оставим у них своих попов, сделаем их не врагами, а друзьями, как хана Аепу. Ведь и Византия через крест находила себе союзников и друзей.
Здесь же, в шатре, перед отъездом в свои города братья на виду у всех своих бояр и воевод обнялись, поцеловались и громко поклялись стоять в походе друг за друга.
Оба хорошо понимали, что весть об этом тут же пойдет по Руси, укрепляя в воинстве веру в успех похода и крепость духа. К концу февраля в Переяславль подошли все рати.
2
Шли в поход Святополк с сыном Ярославом, с киевской дружиной и пешцами, Владимир Мономах с сыновьями Вячеславом, Ярополком, Юрием и девятилетним Андреем.
С ними шли переяславская и смоленская дружины и пешцы из всех Мономаховых земель, Давыд Святославич пришел с сыновьями Святославом, Всеволодом, Ростиславом и с сыновьями Олега: Всеволодом, Игорем, Святославом.
Шли с ними дружины и пешцы из Чернигова, Новгород-Северского и других, подвластных Святославичам городов. Митрополит Никифор, как и просил Мономах, прислал епископов и попов с крестами, со всей церковной утварью, со всеми ризами, приказал и другим попам храмов Чернигова и Переяславля всячески помогать князьям в этом самом большом для Русской земли походе в степь.
Ехал с Мономахом и игумен Даниил, которому переяславский князь наказал составить позднее запись о первом походе вглубь половецкого поля. Из Переяславля вышли во второе воскресенье великого поста, 26 февраля 1111 года. Уже здесь Мономах постарался и воинству, и всему люду выказать священный смысл похода.
Из Епископских ворот попы вынесли крест, а потом мимо креста с пением двинулся весь клир во главе с епископами. Все воины, в том числе и князья, проезжая и проходя мимо креста, получали благословение переяславского владыки и долго еще, целых одиннадцать верст, до реки Альты впереди ратей шли церковные люди.
На Альте войско остановилось, отдыхало. Здесь князья дождались дружины из других мест и затем уже двинулись в сторону Сулы. Перейдя реку Супой, миновав городок Воин, 3 марта рати вышли на Сулу, за пять дней, пройдя 138 верст.
Дружинники двигались по тридцать верст в день, пешцы при этом заметно поотстали. С войском шел большой санный обоз. В санях везли брони, копья и щиты, котлы для пищи, сетку и питье. Сидели на санях и попы.
Уже на подходе к Суле воины стали снимать теплую одежду. С юго-запада подули теплые ветры, небо очистилась от серых низких туч, и на высоком синем небе засияло жаркое весеннее солнце.
За день-два снега усели, наполнились водой, потом повсеместно стали проглядывать черные прогалины. Лошади выбивались из сил, таща по черной грязи груженые сани. По этой тяжелой дороге от Сулы до реки Хорола войско прошло двадцать восемь верст за один день.
На Хороле Мономах приказал поменять сани, распрячь лошадей и перегрузить на них всю поклажу. Сделано это было быстро, и рати задержались ради этого разве что на час или два.
После перехода Хорола князья вышли уже в дикое поле, там не было ни русских крепостей, ни поселений, здесь шли ничьи владения, кончалась Русская земля, но земля половецкая еще не начиналась.
Тридцать восемь верст от Хорола до реки Псел прошли облегченно, без саней, за один переход и 5 марта подошли к Пселу. Дальше войско двинулось на речку Голтву, находящуюся в двадцати верстах, и там передовые дружины остановились, так как нужно было подождать всех воинов.
Пешцы не поспевали за конными дружинами и вновь значительно поотстали, а Мономах, как и во время прежнего победоносного похода 1103 года, во многом уповал на пешцев и полагал, что только они способны выдержать удар тяжелой половецкой конницы.
Наконец все собрались на Голтве и уже вместе двинулись по направлению к Ворскле. Мономах на этот раз выбрал этот путь, зная, что на Ворскле есть удобные броды, но самое главное, оттуда войско уходило бы в половецкую степь, не имея около себя густых лесов и дубрав, где бы половцы могли спрятать большую засаду и неожиданно ударить на русов в то время, когда их брони и щиты были еще в обозе.
Несколько раз Мономах в сопровождении малой дружины выезжал в степь, проверить русские сторожи. Те двигались впереди на полперехода, держались скрытно, небольшие конные сторожи, были выдвинуты еще дальше вперед, чтобы загодя обнаружить половецкое войско, вся степь теперь была под неусыпным вниманием русов вплоть до самого Донца.
7 марта войско вышло на берег Ворсклы, пройдя за один переход от Голтвы тридцать шесть верст. Позади осталось уже десять дней пути, и 254 версты по весенней расплывающейся дороге.
Здесь, на Ворскле, перед выходом вглубь половецкого поля Мономах опять обратился к кресту. Полы воздвигли на холме большой деревянный крест, украшенный золотом и серебром, и князья целовали его на глазах всего воинства, а потом рати прошли мимо него, благословляемые попами.
Многие воины прослезились, видя, как Святополк, непобедимый Мономах и иные князья стоят коленопреклоненно перед крестом и молятся о победе русского воинства над неверными.
После Ворсклы пошли многие малые речки, которые войско переходило с ходу, не останавливаясь. Сто пятьдесят верст от Ворсклы до Донца русские рати покрыли за шесть дней и к 14 марта выйти к Донцу.
Это был край тех мест, куда, идя южным путем, в 1103 году доходил сам Мономах и где разбил половецкую рать Дмитр Иворович. Но ныне в этих краях было пусто.
3
После появления на Донце русов здешние половцы откочевали к Дону, лишь кое-где стояли их небольшие станы, которые при приближении русов тут же снимались с места и уходили еще дальше, вглубь дикого поля, где стояла половецкая столица, называемая Шарукан, по имени хана Шарукана.
Он уже многие годы правил в Донском краю, и с годами свой главный город половцы стали называть его именем, как другой городок донских половцев назывался Сугров, в честь хана Сугры, которого вместе с братом русские князья пленили в 1107 году на берегу реки Хорол.
Хана уже не было, а городок по-прежнему еще носил его имя. Теперь сторожи, все чаще доносили Мономаху о том, что поблизости постоянно появляются половецкие наездники, следят за русскими сторожами, выявляют путь всего русского войска.
Мономах последние дни не сходил с коня. Половецкая рать могла появиться в любое время, и степняки не должны были застать русов врасплох. Шарукан враг хитрый, опасный и бесстрашный, и кто знает, на что может решиться он вблизи своих станов и городков, откуда нанесет удар.
Долгий и тяжелый путь не прошел для Мономаха бесследно. В слои 58 лет он быстро стал уставать, порой держался в седле через силу, но воины, не только переяславские, но и киевские, и черниговские, и иных городов, постоянно видели его перед собой по-прежнему стройного, ладно сидящего в седле, с ободряющей веселой усмешкой на губах, обращенной к дружинникам и пешцам.
Воины видели его и в сторожевом полку, и у отставших пешцев, ночами он выходил из шатра и шел к кострам, вокруг которых, дремля, согревались воины. Он по-прежнему говорил, не возвышая голоса, мягко улыбался, и этот негромкий голос, спокойную, мягкую улыбку, воины за долгие годы совместных походов с князем считали своей, относящейся только к ним, боевым товарищам.
И только немногие, близкие к нему люди знали, какой ценой, каким огромным внутренним напряжением сил достигается это спокойствие и эта приветливость князя, несмотря на видимые и не видимые трудности.
Вот и сейчас. Войско остановилось на Донце для небольшого отдыха. Воины запалили костры, достали хлеб, и мясо, и питье. Вслед за дружинниками подтягивались пешцы.
Мономах слез с коня, разогнул затекшие от долгой тридцативерстной дороги руки, ноги и спину. Подумал, что действительно другие наступили времена, теперь, как прежде, он уже не сможет за один день от заутрени до вечерни доехать от Чернигова до Киева.
Пока дружинники ставили княжеский шатер, он пошел от костра к костру, заговаривая с людьми, отвечая им, улыбаясь. Около одного из костров, где сидели его, переяславские пешцы, князь остановился.
Воины встали, радостно приветствуя князя. Мономах посадил их, присмотрелся к крайнему пешцу, заросшему светло-русой бородой.
- А уж не ты ли гнал врага под Переяславлем, когда я тебя встретил близ дубравы?
- Я, князь, - отвечал кмет.
- Ну как, до сих пор в поле носишь с собой и лук, и стрелы, и топор?
- Нет, князь, со времени твоего последнего похода в степь в 1103 году живем мы мирно, но вот в прошлом году снова Шарукановы люди все забрали, и дом спалили, и коня того увели, хотя и был он уже стар.
- Терпи, - сказал Мономах, - может быть, завтра навеки покончим мы с половцами, возьмем Шарукана, как уже взяли многих ханов. А коня тебе добудем нового.
В этот день полки облачились в брони, закрыли головы боевыми шишаками, поразобрали из обоза щиты и копья. Здесь же Мономах изрядил войско к бою, определил чело, крылья, полки правой и левой руки, дал наказ воеводам, а также тысяцким, которые поведут в бой пещцев.
Теперь войско подвигалось медленно, уже боевым строем. Впереди шел сторожевой полк, потом тремя потоками конные дружины, сзади же шли пешцы, которым надлежало при появлении половцев выдвигаться вперед и стоять в челе войска, принимая на себя первый их удар.
Но проходил час за часом, далеко сзади остался Донец, к вечеру конные сторожи донесли, что впереди виднеется город Шарукан, половецкая столица.
Войско изготовилось к бою, но половцы так и не появились, а вскоре русские воины впервые в своей жизни увидели город, откуда начинались многие половецкие выходы в Русь, куда гнали русских пленников, сгоняли захваченный скот, свозили русское добро.
Русы смотрели во все глаза, но так и не увидели настоящего города. Стояли сотни кибиток, глинобитных домов, шатров, и все это нестройное степное селение было опоясано невысоким земляным валом, который, видимо, и был предназначен для того, чтобы охранить Шарукан от единого конного набега соплеменников.
Здесь, в далекой степи, за десятками рек и речек, Шарукан опасался лишь своих братьев, половецких ханов, русские же рати никогда не являлись в здешние места, их половцы не принимали в расчет.
4
Теперь же город лежал, по сути, беззащитным перед русскими воинами, большими умельцами брать и не такие валы, а города, рубленные из дерева и даже сложенные из камня детинцы.
Русское войско подошло почти вплотную к стенам города. Было очевидно, что Шарукана и всего его конного войска в городе нет, а будут ли защищать этот вал горожане и если будут, то как они это станут делать, было совершенно неясно.
После короткого совещания с князьями Мономах, которому после Переяславля братья отдали руководство всем русским войском, приказал полкам готовиться к приступу, а поначалу вперед выдвинул попов.
Полки приближались к городскому валу, а впереди воинов, одетые в ризы, с крестами над головами, шли священнослужители пели тропари и псалмы честного креста в канун богородицы.
Перед этим на совещании Мономах сказал братьям, в Шарукане, как рассказывали сами половцы, жившие в Переяславле, и торки, и заезжие торговые люди, живет много русских людей, не пленных, а либо пришедших сюда в давние времена добровольно, либо челяди, бывшей в услужении ханов, много здесь и христиан, и пусть священное пение напомнит им о родине, о родных святынях, возбудит их дух, пусть возьмутся русские люди, все тамошние христиане за оружие.
С городского вала замахали руками, подали знак, и Мономах приказал войску остановиться и пропустить к нему послов из Шарукана.
Они сидели на боевых конях, в боевом же облачении: бронях, сияющих шлемах, каждый под своим стягом, все русские князья: Святополк, Владимир Мономах, Давыд Святославич, сзади обретались их сыновья, справа и слева теснились дружины, а дальше выглядывали пешцы.
А перед князьями в глубоком земном поклоне склонились видные жители Шарукана, держа в руках чаши с вином и рыбу на огромных серебряных блюдах. Это означало, что половцы сдают город па милость русским и просят пощады, умоляют не разорять город и не жечь его в отместку за все те жестокости, которые совершили сами половцы в русских землях, откуп же дадут, какой русские князья им укажут.
Все ликовало в душе переяславского князя. Наконец-то, после долгих лет нескончаемых погонь за уводящими полон половцами, бесконечных страхов перед их выходами, нескончаемых зажженных ими пожаров, истребления городов и сел, стонов смердов и ремесленников, бессильной ярости боярства и дружинников, терявших с приходами степняков своих зависимых людей, свои годами скопленные богатства.
Он, его братья и их сыновья стоят в середине половецкой земли между Донцом и Доном, а жители Шарукановой столицы сгибаются перед ними, отдавая город в руки русов.
И за этим поклоном виделись ему десятки прошлых битв, многие миры, вечные на словах, назавтра уже нарушаемые, схватки между самими русскими князьями, становившимися игрушкой в руках половецких ханов, и уговоры, уговоры без конца и Святополка, и Давида, и Олега, и иных князей, и предательские удары в спину Ростиславичей, Давыда Игоревича, Всеслава Полоцкого и снова пожарища и погони.
Он не чувствовал за своими плечами 58 лет, сегодня его душа ликовала с такой же силой, как в юности, в пору первых одержанных побед, первых ободряющих слов отца.
Мономах выпрямился в седле, нахмурился, приподняв голову, взгляд его прищуренных глаз был устремлен куда-то вдаль, поверх шатров и крыш Шарукана, его округлое лицо словно окаменело, подбородок потяжелел, а голос стал жестким и державным.
Мономах приказывал жителям сдать все оружие, отогнать в русский стан коней, отпустить немедля всех русских пленников, а также пленных торков, берендеев и людей иных земель, кто захочет быть свободным и уйти с Русью.
А для войска он просил все золото и паволоки, что есть в домах, все ценное имение, взамен же обещал жизнь и жилища. Половецкие послы толкли сапогами грязь перед Мономаховым конем, снова и снова кланялись русскому князю.
Это было 19 марта 1111 года. Войско оставалось в Шарукане одну ночь, а уже на следующий день двинулось еще дальше к Дону, к другому половецкому городу Сугрову, находившемуся в 88 верстах от Шарукана.
Перед подходом к городу русские князья выслали к горожанам своих послов с предложением о сдаче, но половцы отказали и решили биться. Они велели передать Мономаху, что отомстят ему и братьям за смерть своего хана и здесь, на Дону, он изопьет свою смертную чашу. Сугров был укреплен посильнее Шарукана.
Земляной вал здесь был выше, а поверху вала стояло воткнутое остриями вверх колье. Со всех сторон русское войско обступило Сугров, но на приступ не пошло.
Почали метать в город со своих подвижных веж всякий огненный припас и стрелы с горящими смоляными наконечниками. Деревянный Сугров зажегся быстро, запылало и колье на земляном валу, высушенное и прокаленное жарким весенним солнцем.
Половцы не умели так, как русские, отбивать приступы и тушить пожары, да и воды в городе было мало, всего несколько колодцев для питья.
5
Половецкие воины мотались среди горящих домов и кибиток, сбились с вала, который стоял, окутанный клубами дыма. Но русы, не спешили, и лишь когда весь Сугров занялся огнем, они таранами высадили городские ворота и, разметав около них кучу половцев, ворвались в город.
Сеча продолжалась уже среди огня и дыма, русские князья приказали пленных не брать и уничтожить всех половецких воинов, кого увидят с оружием в руках.
Мономах хотел надолго выбить колено хана Сугра из общеполовецких воинских сил, чтобы никогда более это хищное степное гнездо не выплескивало на Русь свои конные рати.
Всю рухлядь, что сохранилась после пожара, русы побрали в свой обоз и, отойдя, оставили город в пожарищах и развалинах. Остаток дня и весь следующий день русское войско обустраивалось, хоронило убитых, отправляло сильно пораненных воинов назад на Русь.
Остальные отдыхали, залечивали свои раны, исправляли брони и щиты, брали себе взамен сломанных новые щиты и копья, топоры, мечи, сабли. Затем, обходя сгоревший Сугров, русские полки двинулись к Дону и через полперехода были уже на его берегу. Тих и пустынен был берег Дона, вода в низких травянистых берегах текла светлая и чистая.
Сначала вдалеке блеснул он небольшой серебряной полоской, потом, уже ближе, поразил своей красивой плавной излучиной. Красив был Днепр своим быстрым потоком, своими береговыми кручами, шумными порогами, красив был и Дон своим покоем и мирным привольным течением.
Не верилось, что здесь, на этих спокойных берегах, десятилетиями зарождались страшные половецкие походы, опустошавшие Русь, иссушавшие душу русского народа.
С негромким гулом русское войско подошло к самому берегу Дона и встало на его берегу. Теперь все смотрели на князей. Мономах сошел с коня, подошел к берегу реки, снял с головы свой золоченый шлем, нагнулся, зачерпнул им воды из Дона, показал шлем всему русскому воинству и отпил из шлема несколько глотков холодной мартовской воды.
И тут же крики ликования покатились по русскому войску, воины поднимали вверх колья и мечи, потрясали щитами. Следом за Мономахом под радостный гул из Дона испили Святополк, Давыд, другие князья, а потом к воде подошли воеводы, дружинники, кметы-пешцы.
Каждый воин считал для себя честью вслед за князьями взять из Дона воды в знак великой победы над половцами. Ведь каждый знал, что со времен старого Святослава Игоревича, громившего здесь хазар и сжегшего их крепость Белую Вежу, русские рати не доходили до такой степной глуби.
Плескалась вода в русских шлемах, раскололась, допекая тишина криками и громким, возбужденным говором. Войско отдыхало на берегу Дона остаток дня и ночь.
И весь этот день, и всю ночь в степь уходили конные сторожи и из степи возвращались сторожи. Русские воины обозревала донские земли на десятки верст кругом, чтобы половцы нечаянно не пришли к Дону и не застали войско врасплох.
На рассвете сторожи донесли князьям, что на речке Сольнице, что впадает в Дон, они видели множество половцев, которые собираются туда со всех мест, а куда пойдут далее, то им было неизвестно.
И сразу встряхнулось русское войско, потушены были костры, разобраны шатры, увезен обоз. Воины вновь понадевали брони, кольчуги и шлемы, взяли в руки щиты, копья, боевые топоры, луки со стрелами.
Войско, как и прежде, расположилось полками. Шли не торопясь, осторожно, прикрывая войско сзади особым сторожевым полком. Во время того похода Мономах как никогда ранее неумолимо проводил в жизнь свои выверенные долгими военными годами взгляды на устроение войска, на его распорядок в походе.
Осторожность, постоянные и повсеместные сторожи, полная готовность к бою во время пути, высокий боевой настрой каждого дружинника, каждого кмета-воя, неустанное упреждение врага.
Вот и сегодня, 24 марта 1111 года, сторожи лишь донесли ему о появлении больших конных толп половцев на Сольнице, а Мономах уже выступил туда всеми силами.
Главное теперь не дать собраться там половцам со всей степи, напасть на них в неудобное для врага время, когда он не ждет появления русского войска, лишить подвижных степняков, любящих нечаянные нападения, их основной силы, быстроты и внезапности.
При подходе к притоку Сольницы речушке Дегей на краю поля появились большие скопища степняков. Но это уже не было неожиданным для Мономаха. Он ждал их весь нынешний день и теперь ощущал то волнение, тот непонятный молодой восторг, который приходил к нему тогда, когда все им было сделано правильно и четко, когда он много и хорошо поработал и в вознаграждение за это к нему вот-вот должен был прийти успех.
6
Он понимал всю опасность этого часа там, на краю поля, собирались тысячи вооруженных людей, и ни один из них не хотел умирать, но и с ним шли люди, которые думали не о смерти, а о жизни, о своих домах, селах, городах, женах и детях.
На той стороне поля собирались люди, которых вела слепая ярость татей, пойманных с награбленным добром. Здесь спокойно всматривались вдаль, качали головами, обменивались немногими словами воины, которые пришли сюда, чтобы навеки покончить со страхом и унижениями, которые приносили им ежегодные вражеские набеги, утвердить себя на родной земле.
И Мономах, и другие князья, и дружинники, и простые кметы, смерды и ремесленники, еще вчера с ненавистью взиравшие на княжеских тиунов и дружинников, вирников и огнищан, сегодня шли вместе не для того, чтобы умирать, а для того, чтобы победить заклятого врага.
Половцы мельтешили вдали, то собирались огромной толпой, то вдруг растекались по самой кромке поля, то опять роились в центре. Русское войско остановилось, и князья по ранней еще договоренности съехались перед ратями, обнялись каждый с каждым и поцеловались, поклявшись не посрамить Русской земли и добыть победу.
Потом Мономах обратился к войску. Он сидел на коне спокойный, твердый, в простых боевых доспехах, со щитом на левой руке и с мечом в правой, и всем было ясно, что князь готов самолично рубиться с половцами.
Он, как всегда в торжественные минуты, слегка приподнял голову и будто бы вглядывался куда-то вдаль, его становящиеся уже бесцветными глаза сузились, смотрели строго, а подбородок каменел.
Мономах помнил древнюю легенду, внесенную монахом Нестором в “Повесть временных лет”, о том, как Святослав, сын Игоря Старого, в решающей битве с византийским императором Иоанном Цимисхием близ Константинополя обратился со словом воодушевления к своим воинам и сказал:
- Нам некуда уже деться, хотим мы или не хотим должны сражаться. Так не посрамим же земли Русской, но ляжем здесь костьми, ибо мертвые сраму не имут. Если же побежим, то срам примем. Так не побежим же, но станем крепко, а я пойду впереди вас: если моя голова ляжет, то о своих сами промыслите.
И ответили воины:
- Где твоя голова ляжет, там и мы свои головы сложим.
Тогда русы дружно ударили на греков и победили их. Из поколения в поколение на Руси передавалось это боевое слово Святослава Игоревича, и вот сегодня Мономах, обратись к воинам, снова напомнил им о старых победах, о том, как бил Святослав хазар и ясов, греков и волжских булгар, как трепетал перед Владимиром Святославичем Константинополь и как от них, воинов Киева, Чернигова, Переяславля, столько раз бегали половецкие ханы.
Но больше всего Мономах говорил о разоренных половцами селах, о спаленных городах, о том, что нет в южнорусских княжествах домов, где бы ни было родственников, уведенных в плен половцами.
Русскими полоняниками сегодня торгуют во всех причерноморских городах, их видели в Сирии и Палестине, в Багдаде и Тире.
- Здесь смерть нам, станем же крепко, - закончил князь, и все русские воины повторили за ним эти слова, подняв над головой копья, сабли, мечи, боевые топоры.
И вослед за князьями все стали обнимать и целовать друг друга, как перед дальней дорогой, ибо дорога могла для многих из них быть уже последней. И делали это люди и близко, давно знавшие и любившие друг друга, и совсем незнакомые.
Тихо было в русском стане, каждый воин думал последнюю перед сечей думу. В челе русского войска стояли киевляне во главе со Святополком. Владимир Мономах с четырьмя сыновьями встал па правом крыле вместе с переяславцами, ростовцами, суздальцами, смолянами, белозерцами, черниговские князья встали на левом крыле.
Вот они сидят на конях рядом с Мономахом, четыре его сына: Вячеслав, Ярополк, Юрий и Андрей. Ярополк и Вячеслав уже взрослые воины, князья, владеющие столами в огромной Всеволодовой отчине, они прошли уже не одну сечу и сейчас спокойно смотрят на собирающихся в степи половцев.
Юрий молодой, нетерпеливый, всю жизнь ему кажется, что другие обходят его, он подозрителен, завистлив, скрытен, но храбр и решителен. Раньше Юрий показывал себя лишь на охоте, выходил на вепря и на лося, сейчас же сидел на коне в нетерпении, волновался, сумеет ли доказать всем и отцу с братьями, и всему воинству свою удаль и силу.
Девятилетний Андрей был напряжен и бледен. Он тоже сидел в доспехах и на боевом коне, но рядом с ним был его дядька и несколько дружинников-телохранителей.
Андрею надлежало лишь вместе с отцом следить за боем. Но все равно, если половцы начнут одолевать, судьба всем будет одна в этой степной глубине, либо смерть, либо плен.
Андрей как завороженный смотрел на темную кучу половцев, на своего первого врага, который вот-вот будет совсем рядом. А Мономах, видя и чувствуя каждого из них, кажется, вовсе и не замечал их.
7
Смотрел вдаль, на край поля и лишь однажды положил руку на плечо сидящего рядом Андрея, и тот сразу обмяк, поуспокоился. Наконец половцы кончили метаться по степи, сбились в огромную темную быструю тучу и помчались на руссов. Наступали сумерки 24 марта 1111 года.
Половцы, которых было столько, сколько руссы никогда и не видели, на этот раз устремились и на чело, и на крылья русского войска. Князьям некогда было осмотреться, помочь друг другу, каждый против себя имел множество врагов. Удар конных лучников вновь приняли на себя пешцы, их поддержали конные дружины.
Половцы остановились, но не откатились назад, как они это делали обычно для того, чтобы скоро же, собравшись вновь, напасть на русское войско, а ввязались в тяжкий рукопашный бой, стараясь прорвать ряды русов, разметать их, а потом уже истребить.
К этому же стремились и русские князья. По всему берегу реки стояли лязг и треск, войска стояли друг против друга насмерть, временами, то продвигаясь на несколько шагов то там, то здесь вперед, то отступая, чтобы потом снова перейти в наступление.
“Брань крепкая”, так назвал позже летописец эту сечу. Долгое время и русы и половцы дрались, не дрогнув, но, наконец, русы стали одолевать, теснить половцев, слишком уж много их уже упало с коней, слишком узко было им здесь, привыкшим к широкому полю, к раздольному бегу своих коней.
Да и кони их, непривычные к этой страшной толчее, не знали, чего хотят от них всадники, они толклись на месте, скалили зубы, кусали наездников, оседали на задние ноги.
Медленно, но неодолимо двигались теперь вперед пешцы, прорубая дорогу в центр половецкого войска, конные дружинники дрались рядом, поддерживая и остерегая их.
Много уже пало русов, но много полегло и половцев. Кончился день, и в это время половцы повернули коней вспять. И сразу же стих лязг, скрежет, треск, половцы большими толпами, сохранив многие свои силы, уходили в степь и скоро растворились в сиреневой дали.
Битва закончилась, враги бежали, но война не кончилась, когда она начнется снова, этого сегодня не мог сказать никто, может быть, через несколько дней, а может быть, этой же ночью.
Мономах приказал, прежде всего, этим же вечером воздать хвалу богу за дарованную победу, и попы отслужили благодарственный молебен, а обозные люди начали хоронить мертвых и класть па телеги, отнятые у половцев, раненых воинов.
Тут же Мономах выслал вслед за половцами сторожевой полк, направил сторожи и в другие стороны, остальным воинам разрешил присесть у костров, не снимая броней и кольчуг и не выпуская оружия из рук.
Когда князья, возбужденные, радостные, сошлись в его шатре, Мономах задумчиво сказал, что настоящей сечи еще и не было, так как, видно, не все половцы подошли из глубины степей, что самая тяжелая сеча еще впереди, но просил всех разойтись по своим полкам и, напротив, говорить воинам, что поганые бежали, что основные их силы разбиты и теперь они пойдут на новый приступ лишь с отчаяния.
Ночь и весь следующий день прошли в покое. Была вербная суббота, и воины нарезали себе веток, принесли их с берега реки и украсили ими весь русский стан. Воскресенье тоже прошло мирно, но сторожи, донесли, что тьмы половцев появились на реке Сольнице при впадении ее в Дон.
При этих вестях Мономах, верный себе, не стал ждать противника, а приказал свертывать стан и подвигаться навстречу половцам. Весь вечер и часть ночи русы, охраняемые сторожами, шли в ту сторону, где скапливались половцы, и уже через несколько часов увидели их костры.
Не зажигая огней, войско устроилось на короткий отдых, и, когда наступил рассвет, половцы вдруг увидели все русское войско, уже выстраивающееся в поле для битвы. Наступал понедельник, 27 марта 1111 года.
На этот раз половцы, используя огромный перевес в силах, решили не тратить их на бесполезные удары по челу, где стояли русские пешцы, а полностью окружить русское войско.
Но Мономах не стал ждать, пока половцы со всех сторон обступят русские полки, и сам повел их вперед. И снова половцы были безмерно удивлены, русы, которые испокон века в полевых битвах стояли на месте и ждали удара половецкой конницы, теперь сами пришли в движение.
Неторопливо, чтобы не загнать в скачке коней, продвигались дружинники, за ними плотным быстрым шагом шли пешцы, выставив вперед копья. Владимир, как и три дня назад, шел с правой руки, и отсюда же, с запада, наплывала из-за края поля огромная грозовая туча.
К тому времени, когда руссы сблизились с половцами, первые капли дождя ударили в землю, прогремел гром, взметнулся ветер, и началась битва русской рати. В это время переяславская дружина первая достигла половцев, и на русов обрушился град стрел. Дождь и ветер усиливались, и вскоре настоящая буря уже охватила сражающихся со всех сторон.
8
Тогда Мономах крикнул своим воеводам, чтобы они увели рать еще правее и уже отсюда поворотили бы в бок половцам. Русы быстро развернулись и подставили под бурю свои спины.
Теперь дождь и ветер хлестал половцам в лицо, слепил всадников, мешал им двигаться. И все же они неудержимо рвались вперед. Мономах объезжал свой полк, ободрял воинов словами, а потом приказал вынести вперед свой стяг и сам с отборными дружинниками бросился в сечу.
Полк правой руки с кликом устремился вслед за князем, тесня половцев. В челе войска держался киевский полк, но русы стали ослабевать, потому что именно сюда направили половцы всю тьму своих войск.
На смену поверженным тут же шли все новые и новые воины, и казалось, что не будет конца их потоку, выливавшемуся из степи. Святополково войско изнемогало.
Тогда Мономах отдал полк правой руки сыну Ярополку и вместе со своим стягом и переяславской дружиной поспешил па помощь киевлянам. Он въехал в самую гущу сражавшихся и громко кликнул, зовя русов к мужеству. Появление переяславского князя уняло сумятицу в киевском войске, укрепило воинов духом.
Русы дружно налегли на врага и стали одолевать половцев. Слева стойко держались черниговцы. Теперь смятение началось в половецком стане. Из степи еще выезжали новые толпы всадников и выходили пешие половцы, но уже не было в их натиске прежней силы и напора, они, то и дело оглядывались назад, словно зовя кого-то на помощь, или с тоской оборачивались к далекой спасительной кромке поля, где были жизнь и свобода.
Справа продолжал налегать на половцев Ярополк с братьями. И, наконец, свершилось то, к чему с самого начала сечи стремился Мономах, русы разомкнули половецкие ряды, отделили их пешцев от всадников, разметали их полки в разные стороны, и теперь степняки отбивались нестройно, потеряв нить битвы.
Шарукана не было видно, но Мономах знал, что он где-то там, за гущей сражавшихся. Его надо было непременно либо взять в плен, либо зарубить, но половцы, погибая под ударами русских мечей и сабель, все еще не рассыпались прочь, не открывали путь к шатрам своих ханов.
А русы заворачивали и заворачивали вправо, подставляя спины под ветер и дождь, и заставляя половцев сражаться не только с собой, но и с непогодой. Потом вдруг половцы словно надломились и бросились стремглав к донскому броду.
На той стороне реки еще выходили из степи половцы мелкими ватагами, а все поле на этой стороне Дона будто бы катилось в сторону реки. Бросая свое имущество, оружие, половцы, и конные и пешие неслись к спасительному броду.
Их догоняли, рубили, пленных князья приказали не брать, потому что Мономах хотел истребить всех тех, кто мог носить оружие, всех, кто либо уже совершал набеги на русские земли, либо, оставшись в живых, рано или поздно вновь пойдет войной в Русь.
Более десяти тысяч половецких воинов погибло в этой сече, бой закончился, и уже нельзя было убивать сдающихся людей, теперь, побросав оружие, половцы сами брели в русский обоз, прося жизнь в плена. Тысячи голов скота, коней досталось русам.
Кончался день, замерла буря и стихла сеча, лишь стонали раненые воины, хрипели добитые кони, и крупный, редкий дождь глухо дробил щиты павших.
Мокрый, в изломанной броне, уставший и радостный, объезжал Мономах берега Сольницы и Дона, а рядом с ним ехал маленький княжич Андрей, побледневший, со сжатыми губами, с враз повзрослевшим лицом. И рядом же был игумен Даниил, ставший летописцем похода.
Около толпы пленных половцев Мономах остановился, тихо спросил ближнего из них на его родном языке:
- Как же так, такая вас сила была, много множество, и не могли вы противиться нам, и быстро побежали?
Половчин потупился:
- Как мы можем биться с вами, когда некие ездили вверху вас в оружии светлом и страшном и помогали вам?
Мономах усмехнулся, заулыбались и подъехавшие к нему князья, тихо засмеялись бывшие поблизости ратники, закрутили головами. Лишь маленький княжич все так же напряженно и серьезно смотрел на говорившего половчина.
- Полно тебе, - ответил Мономах, - это от страха вам привиделось, просто наша сила одолела вашу силу. Иди прочь отсюда и расскажи обо всем, что ты видел здесь, своим людям. А Шарукана мы достанем и за Доном.
И тут же эти слова пошли по всему русскому стану, стали передаваться от воина к воину. Князья сидели на конях, усталые, гордые от одержанной победы, громко смеялся княжич Андрей, а дружинники бросали к копытам княжеских коней все взятое добро, подгоняли к русскому обозу захваченные табуны.
9
Скоро уже великое множество утвари, оружия, ковров, золота и серебра лежало посреди русского стана, а воины все подносили и подносили новые ценности.
Сейчас по обычаю должен был начаться дележ захваченной добычи, и лучшее должно было быть отдано князьям, воеводам, старым дружинникам, остальное уже могли разделить между собой младшие дружинники, кметы-пешцы, обозники.
Воины теснились, выглядывали из-за плеч друг друга. Негромкий гуд стоял над толпой. Мономах выехал вперед, поднял правую руку, и сразу наступила тишина, лишь слышно было, как пофыркивали кони да в очистившемся от дождя воздухе щебетали откуда-то взявшиеся птицы.
- Настал час, которого долго ждала Русская земля. Наше войско стоит на Дону, а поганые либо побиты, либо пленены, либо бегут невесть куда. Теперь настал конец половецким набегам отсюда, с донских берегов. И Шарукан теперь сгибнет в степи без своих воинов. И всего этого добились вы, воины Русской земли, и весь полон и весь добыток ваш. Вы клали головы свои за землю и за нас, князей, и ни один из нас сегодня не возьмет себе ни одной тамги, ни одного ковра, ни одного коня, все это ваше.
Сегодня даже корыстолюбивый Святополк, казалось, не жалел об отданной воям добыче. Все думали лишь о том, что наступает время освобождения Руси от опустошительных половецких набегов, по крайней мере, отсюда, с берегов Дона, от ежегодных откупов, лежащих тяжким бременем на княжеской казне.
Удивленные и радостные воины громким криком встретили слова Мономаха. Вверх поднялись мечи, копья, сабли, полетели в воздух боевые рукавицы, и долго еще радостно гудело поле между Сольницей и Доном.
Наутро князья решили немедля послать гонцов во все страны света с вестями о великой победе на Дону, пусть знают ляхи и угры, чехи и немцы о победе христиан над неверными, пусть задумаются, встретив весть о небывалом успехе русского войска.
Послали гонцов в папский Рим и Константинополь, и пока русские рати, не торопясь, отяжеленные добычей, шли сквозь степь в родные земли, при дворах иноземных владык уже обсуждали удивительное известие из Руси, которое в те времена встало вровень с вестями о походах крестоносцев.
Поспешили гонцы и в русские города. Удивительное и небывалое это было возвращение. Толпами по всем городам, городкам, слободам и селам стояли люди, а войско неторопливо и достойно проезжало и проходило мимо, таща добычу.
Перегоняя захваченные табуны коней и скот, и это шествие поднимало в душах людей высокие помыслы и вызывало гордость за свою землю, пропадали страх и безысходность, взамен приходили вера и мужество.
В 1125 году 19 мая - 1 июня по новому стилю, скончался Великий князь Владимир Всеволодович Мономах, сын дочери византийского императора Мономаха, внук Ярослава Мудрого.
Он прославился и бранными подвигами за отечество, сумел прекратить княжеские междоусобицы и объединить 3/4 древнерусского государства, и своим добрым нравом.
Летописцы отмечают его незлобие, покорность отцу, которого он ни разу не ослушался, щедрость, милосердие. Это подтверждает его завещание детям, отразившее лучшие черты русского князя:
- Не бегал я для сохранения живота своего, не щадил головы своей. Дети! Не бойтесь ни рати, ни зверя, делайте мужское дело, ничто не может нам вредить, если Бог не позволит, а от Бога будет смерть, так ни отец, ни братья, не отнимут. Божье блюденье лучше человеческого.
Владимир Мономах в нашей истории человек-эпоха, человек-символ величия Древней Руси, её державной мощи. Потому и венчались наши государи на царство его шапкой Мономаха.
Царём Владимир Мономах никогда не был, а Великим князем Киевским стал только в 60 лет. Но главой русского семейства стал он гораздо раньше и по своим деяниям и по своему нравственному авторитету.
Большую часть жизни он княжил в захолустном Переяславле-Южном, маленькой крепости на границе Руси, и к великому княжению вовсе не стремился. Для блага русской земли он должен был в Переяславле отражать набеги половцев и, не уклоняясь от этого тяжкого бремени, сам водил полки в половецкие степи до глубокой старости.
Одному ему со своей дружиной отразить многочисленные половецкие рати было невозможно. Надо было как-то уговорить других князей прислать войска или хотя бы лошадей для защиты русской границы, а это было очень нелегко. Но ценой неимоверных усилий ему удалось создать единое русское войско и навсегда отразить набеги половцев от наших границ.
Владимир Мономах, как любящий отец, собирал княжеские съезды. Смиренно кланялся для блага родной Земли, убеждал, умолял, чтобы каждый довольствовался своим уделом, и прекратилась междоусобная брань.
10
И здесь его усилия увенчались успехом, хотя нужно сказать, что держался этот мир только авторитетом князя и вскоре после его смерти вновь разгорелись междоусобицы.
Но благородная цель Мономаха была достигнута. Дан пример способа и возможности собирания Руси и навсегда закреплено в народной памяти, что Русская Земля единое государство, где живёт единый народ.
После смерти в 1113 году киевского князя Святополка началось восстание киевлян. Пользуясь моментом безвластия, они начали расправу с притеснявшими их по попустительству Святополка ростовщиками-евреями и боярами.
Сам Святополк был очень сребролюбив, скуп и изобретателен в способах обогащения. Евреям, ссужавшим его деньгами, он давал многие льготы, пользуясь которыми те грабили население.
Неопытные в финансовых вопросах киевляне очень скоро вынуждены были только для того, чтобы уплатить проценты по долгу, продавать всё своё имущество, отдавать в рабство жену и детей.
И вот настал час расплаты. Народ врывался в дома богатых бояр и евреев, сметая всё на своём пути. На всей Руси тогда был только один князь, который пользовался таким уважением и мог восстановить порядок, князь Владимир Мономах. К нему в Переяславль и послали гонцов оставшиеся в живых киевские бояре.
Торжественное прибытие Мономаха в Киев сразу умиротворило народную стихию. Киевляне знали: приехал законный правитель, князь-отец и защитник, который всех рассудит по справедливости.
Мономах немедленно издал новый закон, по которому освободил всех, попавших в долговую кабалу к ростовщикам-евреям. Отныне проценты по долгу не должны были превышать трети суммы, которую давали в долг, причём, эти третины ростовщик мог получить только три раза, а потом терял право на возвращение данной в долг суммы.
Владимир Мономах практически уничтожил еврейское ростовщичество, - ни один еврей не захочет дать в долг 100 рублей и получить назад столько же. Так давать взаймы могли только христиане-благотворители, а всем евреям настоятельно предложили, забрав всё своё имущество, оставить пределы Русского государства.
Как показывает история, без иностранных инвестиций экономика Руси быстро пошла в гору. Богатели крестьяне, развивалась национальная внутренняя и внешняя торговля, так как в уставе Мономаха давались льготы русским купцам, потерявшим товары при кораблекрушении, на войне, или при пожаре.
Успешно развивались торговые и дипломатические отношения с Византией и Западной Европой. На княжеском дворе Владимир Мономах сам вершил суд, где каждый из его подданных мог найти у князя справедливое решение своего дела.
Время правления Русской Землёй Владимиром Мономахом было одним из самых благополучных в истории Древней Руси. Князь крепко держал государство в своих руках, русские богатыри охраняли его границы.
Верными помощниками отцу были сыновья. В новгородских землях святой Мстислав Великий строил крепости для защиты северных границ Руси. Из Переяславля-Южного Ярополк ходил на Дунай закреплять придунайские города за Русью. В Смоленске княжил его сын Вячеслав, в Ростово-Суздальских землях Юрий Долгорукий, на просторах Волыни Андрей.
До семидесяти лет Мономах сам возглавлял русские войска, водил их в походы. До последнего дня все свои могучие духовные силы он отдавал объединению Руси, держанию мира внутри государства и защите его от внешних врагов.
И он достиг своей цели. Иноплеменники при его жизни уже не смели нападать на нашу землю. Народ благоденствовал, потому что сильной волей князя были прекращены усобицы, во всех городах чинился суд по справедливым, учитывающим интересы всех сословий, законам.
По преданию, из Царьграда дед Владимира по матери, византийский император Константин Мономах, прислал ему царский венец, знаменитую шапку Мономаха, и царские бармы-оплечья.
Ныне копия шапки Мономаха, сделанная предположительно в XIV веке, хранится в Оружейной палате Московского Кремля.