Владимир

Заякин Б. Н.

                Историческая повесть.

                “Владимир”.

                Глава 1.

         Сын великого князя Святослава Владимир был сыном  Малуши-ключницы, воспитанницы и любимицы великой княгини Ольги. Малуша была дочерью плененного древлянского князя Мала, подозреваемого в заговоре с целью убийства великого киевского князя Игоря Старого, за что он и содержалась в плену.
Владимир с малых лет жил и воспитывался при великой княгине, которая любила его и считала своим внуком. С детства он был окружен роскошью и вниманием великокняжеского дворца, его учили, как учили бы наследника престола.
Ни в чем разумном не отказывали, а когда он немного подрос, в дядьки ему определили младшего брата его матери Добрыню, а в личную охрану троих гридней-приятелей Добрыни - Путяту, Будислава и Потока, да пятнадцать отроков для общих игр.
У княжича Владимира было веселое и озорное детство. В доставшейся ему бурной молодости он растерял озорство, но веселье сохранил на всю жизнь. О его богатырских пирах складывались легенды и былины, сказки и сказания, дожившие и до нашего времени.
Великая княгиня много рассказывала ему о подвигах его отца - великого князя Святослава. О полном разгроме грозного Хазарского Каганата, о личной отваге самого Святослава, о подвигах его сына Сфенга и друга-побратима Волоха.
Именно тогда, в светлом и радостном детстве он и полюбил богатырей, и эта любовь прошла сквозь всю его жизнь. Он стал видным отроком, когда его отец, имя которого уже гремело не только на Руси, вернулся в Киев в ореоле великих побед.
За ним шли караваны с нагруженными огромной добычей верблюдами, и киевский народ кричал ему хвалу и славу. Он тоже восторженно кричал “Хвала!” и “Слава!” с Дворцовой горы, и невероятно гордился, что отец раздал все народу. Всю добычу, ничего не оставив ни себе, ни великой княгине Ольге.
- Народные вопли недорого стоят, - сказала тогда королева ругов, как ее называли в Европе.
Тогда он понял, что великая княгиня очень недовольна сыном. Нет, не из-за того, что он отдал добычу уличной толпе, это Владимир сообразил сразу. Но долго не мог понять, чем же именно она недовольна?
И в его тогда безмятежной душе это непонимание застряло, как обломок стрелы. А вскоре по повелению отца юного отрока Владимира послали княжить в господин Великий Новгород.
Он спрятался тогда за пологом тронной палаты и слышал каждое слово.
- Но твой старший сын еще молод, - как-то очень неуверенно сказала великая княгиня.
- Я был моложе, когда ты отправила меня княжить в Новгороде.
- Но, сын мой...
- Я сказал, - отрубил великий князь Святослав и, не прощаясь, вышел из великокняжеского дворца.
- Что нам делать, Свенди? - беспомощно спросила великая княгиня своего друга и соправителя великого воеводу Свенельда.
- Не перечить, - строго сказал воевода. - Я пошлю следом за Владимиром его матушку Малушу, а с собою он возьмет своих отроков и гридней под началом Добрыни.
- Как же он там, в Новгороде? - продолжала растерянно спрашивать Ольга. - Кругом чужие люди.
- Среди чужих всегда свои найдутся, моя королева, - усмехнулся воевода. - Не тревожь себя понапрасну. Князь Владимир начинает свой путь к стольному граду Киеву.
И Владимир начал свой путь к Киевскому престолу. Долго плыли из стольного Киева в господин Великий Новгород по великому торговому пути из варяг в греки, а Владимир не уходил с палубы.
Ночи были теплыми, ласковыми, и перед ним медленно, как древний свиток, разворачивалась огромная земля великого Киевского княжения. Бесконечные реки и речки, озера и болота, непроходимые мрачные леса и веселые березовые рощи, полные радостного птичьего гомона и света.
Распахнутые навстречу солнцу прибрежные луга, по которым бродили стада косулей и оленей, а порою и редкие селища из нескольких почерневших бревенчатых изб с обязательными погостами поодаль.
Людей подле них почти не было видно, но Владимир не удивлялся. Он знал, сколь тяжко добывается хлеб на этой бедной земле, что все, вплоть до самых малых детей, трудятся на ней от зари до зари. Бабушка великая княгиня рассказывала ему.
Она много чего рассказывала. Много и о многом, но более всего о том, что все, все мироздание сотворено единым сыном Господа-Бога Иисусом Христом, и поэтому Владимир по ночам так любил рассматривать звездный небосвод, точно усыпанный зажженными светильниками.
Его поражал порядок, царивший в небе и царивший на земле, где каждая тварь имела пищу и питье, где барс убивал косулю не ради удовольствия, а ради пропитания своего и своих детей.
Все было продумано и все предусмотрено, и Владимир поражался, почему одни только люди нарушают этот порядок, убивая друг друга. Бабушка княгиня Ольга объясняла ему, что люди осуждены за первородный грех, за яблоко, которое Ева протянула Адаму в раю, но как раз в это он так и не смог поверить до конца.
Он тогда согласился с ней, но сомнения упорно продолжали копошиться в его душе, продолжали скрести ее своими неутомимыми коготками.
Ведь протянув Адаму яблоко, Ева пробудила в нем любовь. А любовь всегда прекрасна. Он читал греческие мифы, он знал, почему Елена полюбила Париса, из-за чего и началась Троянская война.
И здесь что-то не сходилось, что-то налезало друг на друга, и он никак не мог понять, то ли бабушка пересказывала ему миф о яблоке Елены Прекрасной, то ли Елена и есть Ева, а Парис есть Адам, но тогда получалось, что все христианское учение основано на греческих мифах.
А коли так, то оно не есть слово Божье, а есть всего лишь пересказ древнегреческого мифа. А любовь не есть грех, а есть блаженство, ниспосланное людям.
Владимир сказал об этом бабушке. Великая княгиня очень рассердилась, но подавила гнев в душе своей. Сказала, помолчав:
- Бог един.
- Но не у нас, славян, - возразил Владимир. - У славян в каждом племени свои боги.
И опять великая княгиня подавила гнев ради любимого внука. Сказала, опять помолчав:
- Племенные боги славян разно несут Русь. Объединяет народы только единая для всех религия.
- Единая?
Не ответила тогда великая бабка его. И ушла в свои покои, оставив Владимира с этой мыслью. Ушла тогда королева ругов-русов, а Владимир, глядя ночью в распахнутое, щедро усыпанное гроздьями звезд бархатное летнее небо, так и остался наедине с ее последними словами.
- Объединяет народы только единая религия.
Осталась и мысль та, но не тревожила. Улеглась где-то в гибких складках души, убаюкалась, но никуда не делась. Просто он отложил ее, потому что был очень молод и смотрел в глубину неба.
Спали лодейщики и дружина. Спали богатыри, друзья детства и гридни. Спали все на бесконечно медленном пути из стольного Киева в господин Великий Новгород. Не спал, кажется, один новгородский князь.
И Добрыня. Родной брат его матери Малуши. Он всегда приглядывал за князем сквозь опущенные веки. В лукавые щелочки глаз. А Владимир надолго потерял сон с того мгновения, когда увидел, что мир людской населен разными существами. Мужчинами и женщинами, которые во всем отличались от мужчин. Ростом, голосом, смехом, волосами, походкой и покроем самого тела.
Это было ослепительное открытие, потрясшее не только его душу, но и сотрясшее его тело. И это сотрясение лишило его сна. Он просто утратил способность спать.
Потом, потом он понял, почему это произошло. Что вдруг словно включилось в нем, вспыхнув, как звездочка. В нем проснулся его великий отец. Князь Святослав, могучий и неукротимый.
Он, Владимир, оказался единственным сыном, зачатым по горячей любви. И отец перелил в него всю свою неукротимую и еще нерастраченную в сражениях бешеную энергию.
А законным сынам этого наследства не досталось. Потому что Святослав не любил свою законную жену, хотя она была какой-то там европейской венгерской принцессой.
Он с великой досадой исполнял свой мужний долг. Всего-навсего исполнял долг, отдав всю свою любовь наложнице. И Малуша в любви и согласии родила ему старшего сына Владимира.
Как медленно поворачиваются звезды в небе. И ведь не сталкиваются друг с другом, хотя иногда падают на землю. Бабушка говорила, что больше всего их падает в августе. Тогда начинается звездопад. Звездный праздник.
А праздники очень нужны людям. Самым простым - черни людской. Тогда эти люди забывают о своей черноте, весело, наравне со всем народом пьют брагу и пиво, и в каждом просыпается человек, готовый ответить на любое оскорбление, на пустяшную шутку, на косой взгляд.
Он уже ощущает себя воином, он готов идти в бой, он готов умереть, почему все площадные пиры и заканчиваются драками. Веселие Руси рождает воинов.
Ох, как же медленно тащится насада против течения. То и дело застревает на песчаных косах, которых еще не было вчера, потому что стремительные волны Днепра несут песок русских равнин.
Тогда вся команда и дружинники спускаются в воду и с криками стаскивают застрявшее судно на бегущие волны. Однажды, когда только ткнулись носом и насаду начало заносить, Добрыня один бросился в воду и один стащил насаду в воду.
- От вас крику больше, чем дела, - проворчал он.
Да, такого богатыря, как брат его матушки Малуши, еще никогда не видала Киевская земля. У Днепра левый берег крут и обрывист, а правый - заливной.
Песок река вымывает с левого берега, и Днепр медленно-медленно, на полпальца в год сползает к закату. Реки бегут с русской равнины, и Русь медленно, на полпальца в год сползает к закату.
Может, там, за закатом лучше живется? Больше войн, больше добычи, и люди довольны. А Русь степняки одолевают. Великий воевода Свенельд объяснил Владимиру, что раньше такого не было.
Хазарский Каганат стерег реку Волгу и не пропускал через нее кочевые орды. Просачивались только отдельные племена, вот с ними-то и воевал великий воевода.
А великий князь Святослав Игоревич разгромил Хазарию, и Русь захлебывается от нашествия кочевников. Великая княгиня была очень недовольна своим великим сыном. Очень. Не потому ли и Владимир не спит неделями?

                Глава 2.

Вокруг селищ стало побольше, появились люди, скот. И Добрыня сказал, что насада приближается к столице кривичей Смоленску.
Бабушка рассказывала Владимиру, что ближайший сподвижник ее отца Олега Вещего поднял в Смоленске мятеж, арестовал смоленского князя и намеревался перехватить власть над всем войском Олега. Но смоляне восстали против изменника и заставили его идти с повинной к Вещему Олегу.
И вот насада в Смоленске. Земляные валы вокруг города, почерневшие от дождей избы, крытые соломой, крутой спуск к Днепру. Возле города в Днепр впадает Смядынь, где смолят суда после волоков.
Добрыня пояснил, что потому и город так называется. По трудам людским. Смоленск. И насада остановилась на Смядыни, чтобы ее просмолили перед тяжкими волоками. А Владимир не знал, да и не мог знать, что именно здесь погибнет его любимый сын Глеб.
Послав гонца к смоленскому князю Преславу с просьбой принять его, Владимир с богатырской своей охраной поднялся на Священный холм смолян-кривичей, где стояла вытесанная из могучего дуба статуя Перуна-Громовержца.
Владимир низко поклонился ему, зарезал принесенного гриднями черного барана без единой белой отметины и щедро помазал живот грозного бога еще горячей бараньей кровью.
- Слава Перуну! - хором крикнули все, кто был с ним рядом.
Владимир вонзил окровавленный жертвенный нож в основание статуи бога дружинников, осмотрел город и вернулся на свою насаду, на речку Смядынь.
Ответа от смоленского князя не было, насаду еще готовили к осмолению, оставалось ждать. Гридни развели костер, чтобы поджарить жертвенного барашка, а юный князь впал в глубокую задумчивость.
- О чем думу держишь, княжич? - спросил Добрыня.
- Что спросил, уйко-дядька?
- Спросил, о чем думу держишь.
- А много у славян богов?
- А у них каждый пень - бог. У кого Сварог, у кого - Стрибог, у кого - Мокишь, и у всех - Перун. Почему спросил-то?
- Подумал, когда Перуну жертву приносил. Собрать бы в Новгороде Великом всех славянских богов. Славяне приходили бы жертвы им приносить, к нам бы привыкли, а мы - к ним. Может, и держава бы единая сложилась. Как мыслишь, дядька мой?
- Не богами держава крепка, княжич. Мечи ее крепят.
- Мечи - снаружи, от врагов. А внутри?
- И внутри - тож мечи. Вражина в доме, куда страшнее вражины в поле, княжич.
- Если славян объединить, то и вражины в доме не будет.
- Твоя мудрая бабка великая княгиня Ольга пыталась. Права им дала, законы, в дружины их стали брать. А они все равно по племенам разбежались. Вокруг них жмутся и друг с другом дерутся.
- Все племена собирает только вера в общего Бога. А все славяне веруют в Перуна. Он - главный, а уж потом Стрибог, Даждьбог да Мокишь.
- Может - да, а может - нет, - вздохнул Добрыня. - Жареным запахло, чуешь? Пойдем к костру, а то гридни до угольков мясо дожарят.
До костра дойти не успели. У начала съезда к пристани появился боярин в шубе в сопровождении небольшой свиты с сигнальщиком. Трубач-сигнальщик затрубил в рог, и боярин прокричал:
- Князь смоленский просит великого князя новгородского пожаловать в его хоромы. Князь Преслав оказался немолод, кряжист, с плечами воина, но росту невеликого, почему и посматривал на богатырскую свиту Владимира снизу вверх.
Одет он был парадно, на аксамитовую рубаху было наброшено алое княжеское корзно с золотой застежкой на левом плече. Князь встречал их в нескольких шагах перед воротами в свои хоромы, и умудрился первым поклониться новгородскому князю, что привело Владимира в смущение.
- Здрав буди, великий князь!
- Я не великий князь, - смущенно улыбнулся Владимир. - Я - князь новгородский.
- Кудесник сказал про тебя “Великий!”. А он слеп от рождения своего. Сейчас он спит. Он всегда спит днем, а бодрствует по ночам. После трапезы я проведу тебя к нему.
- Но еще будет день?
- Он ждет твоего появления. И наяву, и во сне. Прошу откушать, великие бояре! Прошу.
Смоленский князь угощал дарами своей смоленской земли. Чуть поджаренным нежным мясом косули с приправами из моченой клюквы и морошки.
Вымоченной в рассоле зайчатиной, фаршированной еще не развернувшимися листьями хрена и молодыми елочками хвощей. Свежей ветчиной, запеченной на кленовых листьях.
Карасями в сметане, щучьей икрой с брусникой, ушицей из стерлядки. А потом славным холодцом, усыпанным травами, а на закуску - смоленским борщом на ветчинной кожице с расстегаями.
За столом князь вел беседу и как хозяин, и как старший годами. Рассказывал о древнем - старые старики не упомнят начала - пути из варяг в греки, на которой богател Смоленск, приводя в порядок суда после тяжелых волоков и взимая пошлину за проезд по своим землям.
О бесконечных варяжских набегах на земли господина Великого Новгорода. О драчливости его жителей, привыкших давать отпор бродяжьим варяжским отрядам. О красотах земли кривичей.
- А гнездо наше не здесь, не на этом месте. Гнездо племени нашего так и называется Гнездово, а находится оно в одном поприще отсюда. Там родовые курганы наши, где покоятся прадеды, там - главное святилище наше, и там же - великий кудесник. Вот к нему мы, отобедав и отдохнув, и пойдем с тобой, великий князь.
- Я не великий, - начал было Владимир.
- Так сказал кудесник. А спорить с ним нельзя. Он волховать станет, порчу напустит.
- Княжич спорить не будет, - проворчал Добрыня. - Это он пока еще смолоду, не устоялся еще.
- В святилище к старцу-кудеснику мы пройдем только вдвоем с великим князем. Вы, богатыри, за чертой ждать нас будете.
- Мы - князевы хранители, князь Преслав. С детства великая княгиня Ольга хранить его нам поручила.
- Сила кудесника выше земных сил великой княгини Ольги, богатыри. Так что отдыхайте, коли насытились, а там и в путь. В Гнездово.
Вышли после отдыха берегом, вверх по течению Днепра. Долго шли молча, а потом князь Преслав сказал вдруг:
- Береги славянское единение, великий князь. На нем Киевская Русь стоит, не на пришлых варягах.
- Как его беречь? - вздохнул Владимир. - Столько врагов вокруг и внутри, что никаких мечей не хватит.
- Кудесник скажет, как беречь.
И замолчал. А впереди, в кустах показались заросшие волосами по пояс косматые волхвы, берегущие тайное святилище. Молча пошли сзади, и Владимир чувствовал на спине их тяжелое, хриплое дыхание.
Так, под конвоем косматой стражи они спустились по крутому откосу на берег Днепра и остановились перед входом в пещерку, вырытую в откосе.
Владимиру показалось тогда, что стояли они долго. Потом он почувствовал на лице какое-то легкое и приятное дуновение. И из темноты раздался рев:
- Чую! Чую великого князя!
Сзади кто-то чуть подтолкнул Владимира, и он, не оглянувшись, шагнул в густую темноту пещеры.
- Странно, но я все видел, - рассказывал он впоследствии. - Все повороты, все стены, ни разу не споткнулся.
И остановился сам, почувствовав, что ему повелели остановиться именно на этом шаге.
- Красное солнышко взойдет над Русью, - послышался глухой голос, и Владимир вдруг в полном мраке увидел заросшее седыми волосами лицо, ярко горящие глаза.
- Только плата высока, - неожиданным тихим голосом продолжал кудесник. - Своими богами славянские племена оплатят свет этого красного солнышка.
И горько вздохнув, исчез свет в песчаной пещерке, но Владимир сразу понял, что ему следует выйти наружу, и точно знал, как это сделать, не наткнувшись на песчаные стены при частых поворотах. И вышел.
- Хвала и слава великому князю, - крикнул смоленский князь Преслав и преклонил перед Владимиром колени.

                Глава 3.

Пока смоленский князь водил Владимира к кудеснику, насаду их осмолили и подготовили к волокам. К рассвету она должна была впитать смолу, после чего можно было продолжать плавание.
Поэтому они простились с гостеприимным смоленским князем, объяснив, что с рассветом направятся к первым волокам. Гридни и стража сразу же завалились спать. Добрыня прилег на палубе. Он не спал, искоса наблюдая за молчаливым Владимиром.
Заметил вдруг, что его питомец улыбнулся и приветливо замахал рукой.
- Кому машешь, княжич?
- Князю смоленскому Преславу. Он провожать пришел и почему-то стоит на коленях.
- Почему? - усмехнулся Добрыня. - А как ему еще стоять, прощаясь с великим князем?
Владимир помолчал. Потом сказал нехотя:
- Нагадал мне кудесник, что буду я великим князем.
- А мне ты, стало быть, не веришь. Тебе кудесник нужен.
- Не хочу. Знаю, что буду великим киевским князем, мне еще бабка моя великая княгиня Ольга об этом сказала. Потом - ты, дядька мой. Потом - этот кудесник в пещере.
- Будешь, будешь ты великим князем.
- Через кровь? Это сколько же прольется крови безвинной ради Киевского стола? Стоит ли он того, дядька мой?
- Стоит, княжич, стоит.
- А мне мнится, что нет. Кровь куда больше важит, чем спесь княжеская, дядька ты мой дорогой. Куда больше.
Медленно тащилась вместительная тяжелая насада против течения. Рабы изнемогали на веслах, и кормчий своей волей распорядился об их отдыхе через каждые три часа.
Поток-богатырь был этим очень недоволен, почему и обратился сразу к княжичу:
- Так мы до заморозков тащиться будем!
- Надо же рабам отдохнуть, Поток.
- Надо. А твои богатыри на что тут? Добрыня, поднимай всех и - на весла, пока гребцы дух переводят!
- А что? Разомнем силушку, - сказал Добрыня, поведя огромными плечами. - Не скучай, княжич.
Насада сразу пошла быстрее, не отстаиваясь через каждые три часа. Богатыри легко управлялись с веслами, распевая песни.
- Время богатырей, - подумал Владимир.
Это время и впрямь оказалось временем богатырей, потому что богатырская сила стала примером для киевской молодежи. Этой силой заразил Киевскую Русь великий князь Святослав, сокрушивший Хазарский Каганат.
О нем слагали песни и былины, его мужеством и мужеством его сподвижников восхищались киевские подростки, мечтавшие когда-нибудь пополнить ряды его не знающих поражений дружин. Мечтали о мече, битвах и славе.
Дни были длинными, короткие ночи светлы и таинственно тихи. Все спали по три-четыре часа, и этого хватало, чтобы грести без отдыха. Просто богатыри меняли рабов, а рабы - богатырей, и это было для Владимира тоже новым и необычным.
Он обладал не только удивительной памятью, но и способностью подмечать порою крохотные изменения в общем потоке жизни.
Так догреблись до реки Ламы, притока Днепра. От нее начинался сложный и извилистый путь в иные реки и озера, который приводил к самому Господину Великому Новгороду.
На волоках трудились рабочие дружины под руководством опытных мастеров, получавшие от соседних княжеств еду, а с проходящих по волокам судов - плату, за которую и работали. Экипажи судов при этом обязаны были помогать мастерам волока без всякой оплаты.
- А у меня вокруг Днепровских порогов сперва рабов с поклажей в цепях переводят, - подумал вдруг Владимир, и в думах своих впервые сказал о Киевской Руси у меня, не обратив внимания на свою оговорку.
Странно, он все больше и больше ощущал себя хозяином всей этой огромной земли. От Днепровских порогов до тяжелых волн озера Нево. С каждым взмахом весел насады, приближавших его к Новгороду, он, всегда такой светлый, приветливый, любивший шутку, острое словцо, веселье, становился все угрюмее.
Что-то внезапно менялось в нем, словно старая тетива лопнула, и судьба медленно натягивала на его всем открытую душу новую тугую тетиву.
- Не трожьте его, - сказал Добрыня. - Он ярмо примеряет.
- Какое ярмо?
- Великокняжеское. Самое тяжелое и тесное до задыха.
Странное напряжение, вдруг охватившее Владимира, отпустило, как только насада неторопливо вплыла в озеро Ильмень. Огромное, внешне очень спокойное и приветливое, оно обладало коварством, которое из поколение в поколение познавалось жившими на его берегах рыбаками.
Со всех сторон открытое всем ветрам озеро Ильмень часто превращалось в бушующую водную стихию, губя суда, лодки и человеческие жизни.
И угадать его капризный нрав пока не удавалось никакому самому опытному и прозорливому рыбаку.
- Родина предков моих! - громко провозгласил Владимир. - Прадеда Рюрика, прадеда Олега, за мудрость свою прозванного Вещим. Во славу их - пир семидневный и наши песни!
Отплыли в сторону от привычного следования судов и караванов по пути из варяг в греки. Запрятались в непролазных зарослях камыша, чтоб никто не мешал, и за этими хлопотами так и не заметили, что быстроходный струг под парусом и двумя парами опытных гребцов прошел мимо, держа направление на берега Господина Великого Новгорода.
Семь дней пировали - дым коромыслом. На восьмой встали тихой озерной зарею, когда вода чуть подсвечивает от еще не появившегося на небосводе солнца, когда чуть холодит плечи то ли холод, то ли вчерашний хмель.
И молча - шуметь не хотелось, невозможно было шуметь над еще спящим озером - выползли из камышей и неспешно тронулись к землям Господина Великого Новгорода, которые начинались чуть повыше устья Ловати.
Князь новгородский Владимир уверенно плыл к своему первому княжескому престолу. Только на второй день пути по Ловати его встретил распашной быстроходный струг.
На корме сидел великий киевский воевода Свенельд. Повелел остановиться, Владимиру пересесть в струг, а стругу плыть к берегу. И как только пристали к нему, сошел на берег, жестом пригласив Владимира следовать за собой.
- Твоя бабка великая княгиня Ольга окончила трудные дни свои на этой земле.
- Как?
- Еще не все. Святослав разделил Киевскую Русь на уделы. Ярополку отдал Киев, Олегу - Овруч, тебе - Новгород.
- Передерутся, - убежденно сказал Владимир.
- Передерутся, - согласился Свенельд. - Но после того, как совместно расправятся с тобой.
Владимир промолчал.
- Они считают тебя незаконным, - продолжал великий воевода. - Ярополк, которому я вынужден служить по повелению Святослава, откровенно называет тебя сыном рабыни.
- Но?
- Помолчи. Новгородцы и рады бы тебя защитить, но у них не хватит на это сил. Я оставил для тебя золото. Уйдешь вместе с охраной за рубеж, наймешь на это золото варягов и вернешься в Новгород, когда начнется свара между братьями. Не раньше.
- Я понял, великий воевода.
- Воевода, - Свенельд невесело усмехнулся. - Расстаемся навсегда, так что узнай правду из первых уст. Твоя мать Малуша - моя внучка, дочь моего сына Люта Свенельдыча. Стало быть, я - твой прадед. И нещадно мсти тому, кто осмелится сказать, что ты - сын рабыни. Прощай, внук.
Он крепко обнял несколько растерявшегося от этих новостей Владимира, прижал к груди.
- И помни: вовремя скрыться за рубеж и вовремя вернуться с нанятыми варягами.

                Глава 4.

В двух поприщах от Новгорода нового новгородского князя встретил посадник. Уже в летах, как и положено было быть посаднику, но сохранивший живость и ироническую усмешку в глазах.
- Ну, заорут, конечно, что никакой князь им не нужен, - добродушно сказал он. - Ну, подерутся, конечно. А так все ладно. Когда драться начнут, ты, князь, свое слово скажи. У тебя найдутся такие, чтоб слово звучно отозвалось?
- Найдутся, - улыбнулся Владимир. - У моего Добрыни давно уж кулаки чешутся.
- Ну и славно.
- А коли до смерти прибьют?
- Значит, сам виноват. Противника нужно по силам выбирать.
- С тобой, посадник, говорил великий воевода?
- Говорил. Ты уйдешь за рубеж, как только новоявленные удельные князья зашевелятся в жалованных им гнездах.
- Они пограбят Великий Новгород, посадник.
- Пограбят, но - в меру. Уберут моих людей, но меня вряд ли тронут. Я - лицо выборное, за меня не только новгородцы вступятся. Уйдут и начнут целиться друг в друга. А тут ты вернешься с варяжской дружиной.
- И прольется кровь, - вздохнул Владимир. - Много прольется крови, посадник.
- Много, - согласился посадник. - Власть без крови не добудешь, великий князь.
- Я еще не великий князь.
- Тебе это предрек слепой кудесник в Гнездово под Смоленском.
- Откуда ты знаешь? Мы одни были в пещере.
- Слухами русская земля полнится.
Владимир помолчал. Вздохнул, сказал с горечью:
- Не по плечам ноша сия.
- Богатыри помогут. Твоя бабка, покойная великая княгиня Ольга всех богатырей под тебя собрала.
- Бабки у меня больше нет, посадник.
Посадник огорченно покивал. Помолчали. Потом Владимир сказал:
- Ну, веди в княжеский двор. Пора за дело приниматься.
Княжеский двор располагался за чертой собственно Великого Новгорода, почему новгородцы и не обращали на него внимания.
Передохнув, все обдумав и собравшись с духом, Владимир выехал из княжеского дворца в Новгород. Он ожидал яростной драки, предупредил об этом Добрыню и его богатырей, но новгородцы никого не тронули, хотя на вечевой площади их было предостаточно.
- А говорили – новгородцы драчуны, - проворчал Добрыня. - А тут и не подерешься.
На княжьем подворье Владимир надел парадный княжеский наряд, украшенный присланным из Византии золоченым оружием. Он очень волновался, в голове было пусто, и о чем говорить со своенравным новгородским народом, он не знал.
А говорить было необходимо. Так он и не придумал ничего. А тут прибыли тиуны посадника с сигнальщиком и трубачом. Ждать больше было уже невозможно, площадь бурлила, гомонила, ругалась, а кое-где уже и дралась для разминки и поднятия настроения.
И новый новгородский князь Владимир вышел к ним и покорно поплелся в торжественной процессии, понимая, что он проиграл свой первый день.
Ревела труба, кричал сигнальщик:
- Дорогу князю Владимиру Новгородскому! Дорогу князю Владимиру Новгородскому.
Пропустили. Даже на помост перед палатой, в которой заседали реальные правители Господина Великого Новгорода "Золотые Пояса", подняться помогли.
Правда, Владимир не видел, кто именно. То ли новгородцы, то ли богатыри, то ли тиуны посадника.
Вновь взревела труба. Потом сигнальщик прокричал:
- Посадник Господина Великого Новгорода представляет вам, новгородцы, князя Владимира!
И тут началось.
- Не желаем, - взревела площадь. - Незаконный он. Незаконный. Сирота безродный, сирота. Вон ублюдка.
И почему-то сразу же вспыхнула драка. Кто кого бил, Владимир не понимал. Все били друг друга.
- Пошли богатырей, - сказал ему посадник.
- Ступай, дядька, - сказал Владимир Добрыне, стоявшему за его левым плечом.
- Ну, что, ребята, разомнемся? - спросил Добрыня.
И первым стал неторопливо спускаться с помоста. За ним шли Поток, Будислав и Путята. Четырьмя волнорезами они разделили столпившихся у помоста новгородских ротозеев и вышли на простор площади, на которой непонятно кто, кого, и за что именно бил.
И драчуны стали падать один за другим, как подкошенные. Такого Новгород еще не видывал. Богатыри били, не задумываясь, не готовясь, и как-то неспешно, что ли.
Троих убили насмерть, четверых сбросили в Волхов, двое из них утопли. И площадь замерла.
- Останови, - сказал посадник. - Они полгорода перебьют.
Владимир отозвал свою стражу. На площади было по-прежнему тихо. Казалось, что и дышали-то через раз.
- Да, незаконный я сын, - тихо сказал он, но замершая площадь слышала каждое слово. - Но я - законный внук. Законный внук великой киевской княгини Ольги. И великий воевода Свенельд сказал мне, что ее больше нет. Нет моей бабки королевы русов. Теперь я и вправду сирота.
Он замолчал. Молчала и площадь.
- Мой отец великий киевский князь Святослав разделил Киевское великое княжение на уделы. Старшему, Ярополку, отдал Киев, младшему, Олегу - Овруч. И он отказался от княжения, заявив, что построит собственное княжество в Болгарии. Как, по-вашему, что сделают братья в первую очередь? Они объединятся, чтобы совместными силами уничтожить меня. И вас. Вас, вольные жители Великого Новгорода.
Он опять замолчал, ожидая, что новгородцы отзовутся возмущенными криками. Однако Новгород предпочел слушать его.
- Новгороду своими силами от них не отбиться. А взяв город, победители отдадут его на разграбление. И я решил укрыться за рубежом. Там я найму варягов и вернусь с ними, чтобы утихомирить чересчур воинственных братьев.
- А зачем тебе уезжать, князь? - крикнули из толпы. - Варягов и здесь нанять можно.
- Чтобы они грабили вас, или других мирных славян? Нет, новгородцы, я найму не просто варягов. Я найму воинов, которых там достаточно. И положу им плату не только за помощь, но и за то, чтобы никого из славян не трогали. А освободив наш с вами вольный город, поведу их на братьев. Разгромлю их в боях, возьму Киев и заставлю всех признать меня великим киевским князем!
Площадь глухо зароптала. Владимир выкрикнул:
- За помощь, оказанную мне, я одарю Новгород новыми свободами, золотом и правом вольной торговли!
- Хвала князю Владимиру, - громко, на всю площадь выкрикнул вдруг Добрыня. - Хвала и слава!
Площадь восторженно подхватила:
- Хвала и слава!
Через два дня Владимир со своими богатырями выехал за рубеж. На туманном рассвете, тихо и незаметно. И многие думали, что он просто сбежал.

                Глава 5.

А за полгода до этого побоища на Вечевой площади господина Великого Новгорода старший сын Свенельда Мстислав Свенельдыч, убийца великого князя Игоря, прозванный за это жестокое убийство Лютом Свенельдычем, отец Малуши и Добрыни, выехал на охоту в Древлянские леса.
Лют считал себя самым счастливым человеком на земле. С благословения отца, великого воеводы Свенельда и согласия Древлянского князя Мала, он взял в жены приемную дочь князя красавицу-гречанку Отраду.
Он жил с нею в ладу и любви, и она родила ему нежную Малушу и богатыря Добрыню. Она вылила детей в себя и в Люта Свенельдыча.
Киевские сторонники князя Игоря не только прозвали Мстислава Свенельдыча Лютом, но и дважды пытались убить Отраду. Свенельд предлагал спрятать Отраду у великой княгини Ольги, но Отрада сказала, что она не оставит мужа, а вот детей на всякий случай следует переправить в Киев.
С помощью торков, отвлекших внимание от северных путей, Свенельду удалось перевезти внучку и внука под опеку великой княгини.
Кончилось беспокойство родителей, и у Отрады и Мстиши начались спокойные счастливые дни. Второй медовый месяц в прочном замке князя Мала под охраной его надежных дружинников.
И это ведь ему, а не ей, захотелось глухаря в чесночной подливе с маринованным черносливом. Отрада сказала, чтобы он взял охрану, он, конечно же, пообещал, но никакой охраны брать не собирался.
Леса были князя Мала, здесь никто, кроме него, не имел права охотиться. А он знал токовище глухарей, и время было подходящим, и поэтому он выехал один, прицепив меч к поясу скорее по воинской привычке, чем по необходимости.
На подъезде к сухим болотам, где любили токовать глухари, он услышал голоса. Понял, что охотники, и перехватил их на небольшой поляне.
Охотников было десятка два. Конечно, следовало сначала посмотреть на них, а уж потом выезжать на перехват, но Лют был отчаянным воином, чувствовал себя в этих лесах хозяином, а потому и окликнул со всей строгостью.
- Чьи вы люди и откуда будете?
- А сам-то кто таков, чтобы спрашивать? - нагло поинтересовался парень в шапочке с пером.
- Я - зять князя Мала, в лесах которого вы охотитесь.
- Лют Свенельдыч? - спросили из-за куста.
Оттуда выехал молодой человек в одежде простого дружинника.
- Да, Мстислав Свенельдыч.
- Убийца великого князя Игоря?
- Я?
Мстише не дали договорить. Раздался возглас:
- Смерть убийце великого князя.
Мстиша выхватил меч. И вовремя: на него уже бросились сразу двое. Он легко отбил их удары, ударил сам, свалив одного из нападавших, развернулся на второго, но тут на него навалились впятером.
Он сумел поразить еще троих, но из рук выбили меч, Мстиша поднял коня на дыбы, свалил им еще одного челядина, но силы были слишком неравны. Его неожиданно ударили мечом в спину, сбросили с коня и все было кончено.
Свенельд ни слова не сказал Владимиру о подлом убийстве его деда. С убийцами он должен был расправиться сам.
И он - расправился. Совместные силы Ярополка и Олега ударили по Господину Великому Новгороду. Новгородцы не сопротивлялись, объединенные силы княжичей вошли в Новгород, немного пограбили, заменили выборную власть своими людьми и ушли восвояси.
Владимира там не оказалось, поход был впустую. Отошли, готовясь вцепиться друг в друга. Владимир вернулся из-за рубежа вскоре после ухода братьев-княжичей с двумя тысячами закаленных в боях варягов.
Разместил он их не в городе, а в трех поприщах от него, чтобы не возникало никаких осложнений ни с новгородцами, ни с новгородской властью.
Первым делом он выгнал всех новых посадников, тиунов, тысяцких и прочих, которых насадили братья-княжичи.
- На братьев изготовился? - спросил вновь возвращенный в главное кресло посадник.
- Зачем? - искренне удивился Владимир. - Они друг дружку и без моей помощи сожрут.
После этого заявления он вообще перестал чем-либо заниматься. Бражничал со своими богатырями, развлекался охотой, а больше всего любил нагрянуть вдруг со всей своей богатырской ватагой к какому-нибудь боярину.
И начинались недельные пиры, скачки на лошадях из боярских конюшен да охоты на девиц. И кто, какую поймал, та ему до утра и доставалась.
Посадник очень гневался из-за этих богатырских забав. Не стесняясь, ругал новгородского князя, а тот в ответ только хохотал:
- Мои богатыри здоровое поголовье челяди увеличивают. Нет бы отблагодарить за это знатным пиром, а они - жалуются.
Однако за своими сводными братьями он следил внимательно. И однажды огорошил посадника сообщением:
- Ярополк к твоим соседям сватается, посадник.
- К Рогволду, что ли?
- Да. К Рогнеде его. Вот бы где ему нос натянуть.
- Как натянуть?
- Пошли свадебное посольство к Рогволду. Мол, новгородский князь Владимир желал бы взять вашу дочь в жены законные.
- Откажут, княжич. Горды больно.
- А мне и надо, чтобы они отказали. Твое дело - послать с щедрыми подарками.
- Тебе мало двух врагов в земле Киевской? Хочешь еще одного получить рядом с землей Новгородской?
Владимир улыбнулся.
- Бабка моя великая княгиня Ольга меня арифметике учила. Хорошая арифметика: умножь, а потом - раздели.
- Хорошая арифметика, - сказал посадник и послал представительного боярина с вестником и почетной стражей.
Боярин вскоре возвратился с вестником, почетной стражей, стягом и всеми подарками.
- На словах велено передать, что невеста Рогнеда, дочь полоцкого князя Рогволда, за прижитого на стороне сына рабыни не выйдет замуж даже под страхом смерти.
- Рогнеда нанесла мне личное оскорбление, посадник, - сурово сказал Владимир. - Такое оскорбление снимается только еще большим оскорблением всей семье князя Рогволда. Готовь дружины к походу.
- Может, не будем трогать силу Великого Новгорода? - осторожно спросил посадник. - Пошлем нанятых тобою варягов.
- Я сказал.
Через три дня обе новгородские дружины выступили на Полоцк под стягом новгородского князя Владимира. Полоцк не имел никаких серьезных укреплений, поскольку его владыка не предполагал нападений ни с какой стороны.
Невысокий земляной вал со старыми деревянными завалами был преодолен с хода. Оставив новгородцам город для грабежа, Владимир ударил по детинцу, ворвался в него и пошел прямо на княжеский дворец. Тоже деревянный и тоже скверно укрепленный.
За ним шла его личная охрана. Его богатыри, вмиг изрубили всех, при ком было оружие. Владимир продолжал широко шагать вперед, отчетливо представляя примитивный план дворца Рогволда. Прямо наверняка располагалась тронная зала. И именно там должна была находиться его обидчица.
Дверь оказалась закрытой на засов. Он навалился на нее, сзади поднажал, кто-то из его богатырей, и новгородский князь вошел в залу. Два стражника одновременно бросились навстречу, мешая друг другу.
Владимир легко уклонился от замаха меча, следовавшие по пятам за ним богатыри тут же повязали последних защитников полоцкого князя, и князь новгородский увидел перед собою статную и очень юную девушку с коротким мечом, который она держала двумя руками.
Гнев, страх и ярость перемешались в ней, невероятной радугой отражаясь в широко распахнутых глазах, а яркий румянец на вспыхнувших щеках делал ее наивно отчаянной и прекрасной в этом отчаянии.
- Рогнеда?
Девушка молча бросилась на него. Владимир отпрянул, развернул ее и крепко прижал к себе.
- Хороша, - сказал он. - Чудо, как хороша. Жаль, что придется тебя обидеть.
Из рук девушки выпал меч, глухо ударив по шкурам, которые устилали пол залы. И тотчас же с места поднялся ее отец князь Рогволд.
- Привязать князя и княгиню к их креслам! - крикнул Владимир, заваливая девушку на спину.
До конца жизни Рогнеда ненавидела его за позор, который она приняла тогда. Он неспешно и по-своему нежно насиловал ее на глазах родителей, сожалея, что ему приходится поступать именно так.
Но этого требовал варяжский кодекс чести, нарушить который он не мог. И всю жизнь любил ее больше, чем всех своих жен и многочисленных любовниц.
И Рогнеда всю жизнь любила только его. Сквозь ненависть и отчаяние, сквозь прилюдный позор и душевные муки. Он был и остался первым и единственным мужчиной в ее жизни.
Наконец-таки кончилось это позорище, она почувствовала это. А Владимир сказал, еще не встав на ноги:
- Добрыня, прикажи отрокам зарезать всю семью. Кроме Рогнеды. Ее отправить в мой новгородский дворец.
- И Рогдая? - Вдруг выкрикнула Рогнеда, оттолкнув Владимира. - Не смейте трогать моего брата.
- Никто его и не тронет, - сказал Добрыня, подхватив пятилетнего малыша. - Ого, кусается. Я из него доброго богатыря выпестую.

                Глава 6.

И уехал сразу же, не участвуя ни в грабежах, ни в насилиях. Увез Рогдая, передал мальчонку своей сестре Малуше и только тогда нагнал своего племянника.
Разгромив Рогволда, новгородский князь Владимир отозвал дружины в Новгород и опять принялся за свое. Вновь с гиканьем и свистом помчались его богатыри с вооруженной челядью по ближним и дальним боярским усадьбам.
Вновь началась беспробудная гульба с пирами, песнями и непременным улучшением породы челяди путем азартной охоты на девиц. Напрасно жаловались бояре посаднику и Совету "Золотых поясов" Господина Великого Новгорода.
Напрасно гневался посадник, напрасно слал гонцов к Владимиру с умоляющими просьбами заняться делом и перестать разорять бояр. Богатырская дружина со своим не знающим усталости вождем продолжала озорно и весело гулять по всей Новгородчине.
- Бражничаете, нищих помещиков вконец разоряете, девок портите, страх наводите и пьете больше всех мер!
- Веселие Руси есть пити, - смеялся в ответ князь Владимир, не знавший ни меры, ни усталости.
Только на восточной границе Новгородской земли в бедной усадьбе, в которой даже господский дом был крыт ржаной соломой, веселая и беспутная богатырская ватага была и остановлена, и озадачена.
По отработанной привычке перемахнув на конях через ивовый тын, богатыри во главе с князем Владимиром промчались по грядкам напрямик к тщательно выскобленному старому крыльцу.
И разом притормозили коней, нещадно разрывая губы уздечками.
А остановились потому, что на крыльцо вышел детина ростом повыше полутора сажен. И молча сложил на груди две ручищи, столь выпукло перевитые мускулами, что казалось, будто их выточили из мореного дуба.
- Ну? - густым басом спросил детина.
Промолчали.
- Спросил ведь?
- Ты с князем разговариваешь, - крикнул Добрыня.
Детина поклонился, не спросив даже, с каким именно князем. И снова пророкотал:
- Ну?
- Мы сейчас высечем тебя, дубина, за непочтение.
Говорил по-прежнему один Добрыня. Остальные воздерживались, оглушенные могучим рокотом. Детина с ленцой спустился с крыльца на землю. Развалисто, враскачку подошел к Добрыне, огладил коня.
- Добрый конь.
Внезапно присев, детинушка сунул плечо под круп, выпрямился, и конь вместе с Добрыней с грохотом завалились на землю. Добрыня не смог вытянуть ногу из стремени, а потому и лежал в совершенной беспомощности.
- Вот, - отметил незнакомец и не спеша вернулся на крыльцо.
Князь Владимир молчал то ли в растерянности от столь быстрой расправы над родным дядей, то ли от удивления.
- С печи слезать не люблю, - почему-то вдруг решил пояснить незнакомый им богатырь.
- Может, еда у тебя какая есть? - спросил Владимир.
- Сказал ведь, что с печи слезать не люблю, - ответствовал неизвестный. - Давайте так. Пока этот под конем валяется, я со всеми вами берусь побороться. Кроме тебя, князь. Зашибу еще.
- Мы не драться с тобою приехали, - неуверенно продолжал новгородский князь.
- Кто победит, тот и решать будет. Как будете, пешими, или на конях? Решайте, мне все едино.
- Покажите невежде этому, кто победит, - сказал Владимир. - Только пешими, он конных переворачивать навострился.
Богатыри покорно спешились и пошли на невежду. Тот опять косолапо и неторопливо спустился, сбросил крапивное рядно, что было на плечах, потер кулачищи.
- И-эх!
Выкрикнул Путята, во главе семерки богатырей бросаясь на косолапого верзилу, который не любил слезать с печи. Более быстротечной схватки князь Владимир доселе не видывал.
Единственный человек, которого они встретили в этом глухом поместье, как-то очень уж сноровисто и быстро уложил всех Владимировых друзей детства на землю, друг на друга. А потом сам уселся сверху.
- Вот, - сказал он, ничуть не задохнувшись.
- Отпусти их, - попросил князь. - Задушишь.
- Это - чтобы не мешали. Поговорим, князь, и отпущу.
- Скажи сперва, кто такой будешь и откуда. Зачем сюда пришел и где бояре с этого поместья?
- Бояре разбежались, узнав, что ты идешь со своими сочашниками. Я - из Мурома, а имя такое, что ты и не выговоришь. Так что лучше Муромцем зови. Так проще.
- Говори, какое дело у тебя ко мне, Муромец.
- Степняки одолели края наши, князь. Селища жгут, скотинку угоняют, народец в рабство берут. И мы одни не отобьемся, и вы одни не сладите.
- Подумал я и с печи слез. Заставу степнякам ставить надобно, князь. У тебя богатыри, у меня силушка, так что богатырскую заставу есть из кого собрать. И оборонить народ русский и племена, его власть признавшие. Дай оружие и коней, и постоим мы.
- Ты сперва с моих богатырей слезь.
- Как с печи, - согласился Муромец.
Слез и впрямь, как с печи. Неторопливо. Разобрал богатырей, на которых сидел, как на печи. Поднял коня вместе с Добрыней, поставил на ноги. Конь, правда, тут же рухнул, но Добрыня на ногах удержался.
- Коня загубил, - с упреком сказал Добрыня.
- Князь новых даст, когда в заставу пойдем.
- Какую еще заставу?
- Богатырскую. Главным ты будешь, мне так лучше. Я с печи в детстве грохнулся головой вниз.
- Это, как князь скажет.
- Так и скажет, - усмехнулся Владимир. - Силушки Муромцу не занимать, а вот голова нужна твоя, дядька.
- И что там делать, в этой заставе?
- В заставе этой Русь беречь, Добрыня Никитич. Степняки землю русскую на куски рвут. Станьте, братья, грудью, а пировать вместе будем.




                Глава 7.

Владимир делал все всегда осмысленно. Его удалая поездка вместе с богатырями по Новгородчине тоже была тщательно продумана. Его прадед великий воевода Свенельд служил ныне старшему сыну князя Святослава Ярополку, держа про запас линию гонцов вплоть до Новгорода, и всегда был готов предупредить Владимира, если бы Ярополк вновь вздумал идти против него вместе с братом Олегом.
Поэтому Владимир всячески раздувал легенды о собственном беспутстве и любви к бражничанию с любезными ему богатырями. Пусть думают, что он - пьяница и бабник, каких еще свет не видывал.
Пересуды усыпляют настороженность, а он ни до великого княжения, ни после оного не обращал никакого внимания на пересуды, сплетни да разговоры.
Только бы не мешали ему действовать так, как он задумал. Ни Киев, ни братья-князья, ни даже сам Господин Великий Новгород. И то, что он внезапно повстречал слезшего с печи Муромца, представлялось ему добрым знаком.
А его предложение создать богатырскую заставу для борьбы со степняками оказалось как нельзя к месту. Владимир повелел назначить вожаком этой заставы Добрыню, взял с них роту на верность, пояснил, что никто, ни один воевода, даже сам великий воевода не имеет права начальствования над нею.
И велел расположиться этой заставе ниже озера Ильмень, где по его повелению и ударить по любой рати, идущей на Новгород.
Он сознательно опозорил Рогнеду, за которую сватался Ярополк. А потому имел все основания ожидать его мщения. И тогда новая богатырская застава нанесла бы Ярополку внезапный упреждающий удар.
Владимир умел выжидать, как зверь. Не от природы - природа скорее наделила его порывистостью и повышенной чувственностью, нежели терпением, а от того, что был незаконным.
Был прижитым, и, по устоявшимся традициям, не имел права сесть на Великокняжеский престол. Не имел того, что имели законные сыновья великого князя Святослава.
Но их было двое. Двое не могут усесться на заветный престол, а это означает, что кто-то кого-то попытается обойти, отпихнуть, или подставить под нож убийцы.
Кто кого? Ярополк Олега, или Олег Ярополка? Владимир знал о случае на охоте в Древлянских лесах. Знал, что стража княжича Олега убила его деда Люта Свенельдыча.
Убийство требовало кровной мести, но его прадед Свенельд был связан повелением великого князя Святослава служить Ярополку. Значит, либо ему придется посчитаться с Олегом, либо его прадед великий воевода сам изыщет способ, как отомстить младшему Святославичу.
Остается выжидать. Гулять с ватагой по новгородчине, пугать бояр, ловить арканами девок, бражничать напропалую. Пусть крепнет легенда о забулдыге княжиче Владимире. Это - на руку. Это - путь к вершине.
Владимир не очень-то верил во всякого рода предсказания кудесников. Но неожиданная встреча в глуши Смоленского княжества его не столько потрясла, сколько укрепила в желании использовать все, что только возможно, ради достижения заветного Великокняжеского престола.
А если сказать еще точнее, то после этой встречи его тайная мечта стала выстраиваться в некий довольно упорядоченный путь. Оставалось продумать каждый шаг на этом пути. И выжидать.
Ждать, пока все - законные наследники, их покровители в Киеве, боярская дума и ее окружение не перестанут видеть в нем претендента на Великокняжеский престол. Так, забулдыга, пьяница, бабник и вообще человек несолидный. И вот тогда!
Наконец Владимир дождался своего часа. Прадед великий воевода Свенельд уговорил Ярополка идти войной на брата Олега. Звериное выжидание оправдалось.
Показная беспечность, бражничество и загульные наезды на тихие окраинные усадьбы новгородских бояр усыпили бдительность законных наследников, и они полезли друг на друга, стремясь захватить Киевский Великокняжеский престол.
Узнав об этом, Владимир сразу же вернулся в Новгород. С согласия посадника в помощь наемным варягам пригласил чудь, мерю, весь и новгородских добровольцев, пообещав им безнаказанный грабеж Киева.
Лук был натянут, цель ясна, осталось выбрать подходящий момент.
Как и следовало ожидать, Ярополк разгромил рать Олега. Остатки рати с поля боя в панике бросились через мост назад, за деревянные стены укреплений Овруча.
На мосту возникла давка, Олега сбросили в ров, где он и погиб под телами падавших в толчее воинов. Об этом сказали Ярополку, и он повелел Свенельду прекратить сражение.
Заревели трубы, разгоряченные воины остановились, беспрепятственно пропустив бегущих через мост ратников Олега. Ярополк приказал отыскать среди трупов погибшего брата. Нашли.
Летопись утверждает, что он якобы сказал Свенельду: "Ты этого хотел?". Но, есть все основания полагать, что это - позднейшая вставка.
Иначе невозможно объяснить, почему Ярополк повелел похоронить его в поле, как простого воина, а не в Киеве, как одного из законных наследников.
Однако после гибели родного брата Ярополк, опасаясь мести за него, по совету Свенельда круто свернул на юг, бросившись на печенегов. Он решил наказать их за смерть отца, но печенеги в этом были неповинны, почему и не оказали Ярополку никакого сопротивления.
Став таким образом Великим Киевским князем, Ярополк наложил на них дань и с победой вернулся в Киев. Вскоре в Киев прибыло торжественное посольство из Византии, возглавляемое новым Византийским императором Василием.
В числе подарков он привез и красавицу гречанку, что весьма понравилось Ярополку. Василий сообщил, что император Цимисхий, один из лучших полководцев Византии, был отравлен заговорщиками, почему по праву преемственности он, патриций Василий, и стал ныне императором Византии.
Ярополк, равно, как и его бояре, не сомневались, что новый византийский император приложил свою руку к заговору против Цимисхия.
Но императоры-убийцы были для Византии явлением настолько обыденным, что на это на Руси закрыли глаза. Василий предложил выгодный договор, а потрепанная в долгих войнах киевская казна нуждалась в пополнении.
За это он потребовал построить в Киеве церковь, и это требование было исполнено Ярополком. Он был просвещенным князем, ориентировался на европейские страны и понимал значение религии.
Церковь была выстроена, императора Василия встретили с честью, и проводили с честью, а выгодный торговый договор и красавица-гречанка остались в Киеве.
И опять звериное выжидание князя Владимира оправдало себя. Он получил весомый повод вторгнуться в пределы Киевского Великого Княжения. Повод этот был понятен всем решительно, от боярина до смерда.
Новгородский князь шел отомстить за брата, подло убитого и бесчестно похороненного князя Олега. Но и здесь он не спешил. Дал возможность Ярополку покорить печенегов и наложить на них дань. Не торопился и тогда, когда Ярополк вернулся в Киев во славе победителя печенегов.
Разгром победителя печенегов могут не понять. Тогда не поймут и его мести за убийство княжича Олега. Он взвешивал свои шаги всю жизнь, умело прикрывая их внешней беспечностью. Кроме того, его прадед, великий воевода, все еще оставался на службе нынешнего великого киевского князя.
Его нельзя было впутывать в междоусобицу, но Владимир полагал, что Свенельд либо подаст прошение об отставке, либо Ярополк сам освободит его, обвинив в гибели брата.
И здесь он правильно оценил положение. Ярополк более не нуждался в великом воеводе, а потому вскоре и отпустил его, пожаловав за службу поместьем.
Вместо него он повелел воеводе Блуду быть при нем, командуя всеми дружинами и ратями стольного Киева. Только тогда Владимир вместе со своими варягами и ратью вторгся в пределы Великого Киевского Княжения.



                Глава 8.

Воеводой после почетного увольнения Свенельда был назначен приятель юношеских забав князя Ярополка Блуд. Именно поэтому Блуд и недолюбливал Ярополка, втайне считая его человеком недалеким, трусливым и склонным к предательству друзей.
Ему куда больше был по душе Олег, гибель которого, а главное, похороны младшего сына Святослава, как простого дружинника, глубоко возмутили Блуда, воспитанного на законах дружинного братства. Такое не только никогда не прощалось, но и сурово наказывалось.
Узнав о вторжении новгородского князя Владимира в Киевские пределы, Блуд сказал великому князю Ярополку:
- Ты опытнее незрелого мальчишки Владимира. Дай ему бой на протоке Днепра. Он сунется в воду, а за ними - топи.
- А если не сунется?
- Подтолкнем.
Расставшись с великим князем Ярополком, Блуд тут же отправил доверенного челядина к Владимиру с берестой. На бересте была очень грубо изображена схема будущего сражения: река, топи, расположение рати Ярополка.
- На словах скажешь, что украл у меня. Проси за бересту свободу, так Владимир скорее поверит.
Княжич Владимир долго и очень внимательно рассматривал послание. Показал Добрыне.
- Что скажешь?
- Может, да. Может - ловушка. Что гонец просит?
- Свободу.
- Пообещай больше. Мол, хутор дашь.
Владимир молча всматривался в бересту. Потом сказал:
- Ну, а что случится, если поверим? Ярополк про вас, богатыри, ничего не знает. Вот вы ему в спину и ударите. Знатно может получиться.
- Наш Муромец по шею в топи завязнет. Потом его оттуда и верхами не выдернем.
- Зато пошумит. И вы пошумите. Да громко, чтобы Ярополковы вои шеи свои свернули. Топи позади. Камыши, кусты. Страшно. А как завертят шеями, я варягов пошлю. И первую новгородскую дружину.
- Реку переходить надо, - вздохнул Добрыня. - А там уж в топи лезть, как лешакам.
- Только реку переплывать без всякого шума. Тихо-тихо, чтоб и кулик с гнезда не слетел.
- А ну, как этот Муромец плавать не умеет? На ремнях тащить?
- Ты сперва узнай, умеет он плавать, или не умеет.
- Я ее лучше пешком перейду, - сказал Муромец, когда растолковали, зачем ему вообще лезть в воду.
Богатырская застава переправилась без шума, даже Муромец пыхтел через раз. Обойдя топи, изготовились, ожидая, когда князь Владимир развернет и пошлет в бой варягов. А как только варяги, развернувшись, пошли вперед, стуча мечами по щитам, Добрыня крикнул:
- Вперед и с ревом.
Взревели, дружно бросившись в спины ничего не ожидавших дружинников Ярополка, которые и не смотрели-то в их сторону, заворожено глядя на грозно и равномерно шагавших под грохот мечей наемных варягов новгородского князя.
Они проглядели угрозу удара в спины, сопротивлялись вяло, все еще соображая, кто и каким образом оказался позади. А когда молчаливые мечи варягов начали рубить их, бросились бежать во все стороны, побросав оружие.
Вослед беглецам Владимир бросил две конных новгородских дружины. Они гнали князя Ярополка до Родни, в которой он и затворился за стенами детинца.
Ратная сила великого киевского князя Ярополка перестала существовать навсегда, потому что Владимиру пришлось создавать ее заново. Раз струсивший дружинник, увы, уже не воин.
Великий князь Ярополк бежал с двумя десятками отборной личной стражи. А воевода Блуд остался, и сам пришел к Владимиру.
- Рад, что ты понял мое послание, великий князь.
- Я не великий князь. Великий князь, которому ты служишь, бежал впереди собственных дружинников.
- Я не служу трусливым князьям.
- Этот трусливый князь забыл освободить тебя от клятвы, воевода.
- Я последую за ним, князь Владимир, - усмехнулся Блуд. - И еще раз докажу тебе, что он - трус и ничтожество.
- Докажи. Пропустить воеводу с личной охраной!
Родня не была приспособлена к длительной осаде. И укрепления ее были слабы, и сам детинец был старым и обветшалым, но самое главное заключалось в том, что в Родне оказалось очень мало еды.
Воевода Блуд исполнил повеление князя Владимира и тотчас же вернулся к Ярополку. Великий киевский князь был не просто испуган - он никогда смелостью и не отличался, а растерян и смят.
- Скажи, воевода, что делать? Что нам делать, скажи? Может, помощь запросить?
- У кого?
- У поляков! Я им отдам, чего только пожелают. Все отдам.
- Зачем же отчей землей торговать? - Блуд с трудом скрыл презрение к насмерть перепуганному князю. - Здесь надо сидеть, в Родне. Отобьемся, стены помогут.
- Да, да, - забормотал Ярополк. - И дружинники подойдут. Они просто разбежались и попрятались.
- Подойдут, - подтвердил Блуд.
И послал с тем же верным челядином устное известие Владимиру:
- Обложи Родню и жди. Здесь нет еды.
В те времена редкий год на Руси обходился без голода. Пахотной земли было недостаточно, основной ее массив лежал еще нетронутым под копытами тысячных орд степняков, недороды были нормой, поскольку зной высушивал зерна в колосе, а дожди вымывали их едва ли не через два года на третий.
Скотины водилось мало даже в боярских и княжеских подворьях, черный люд кормился редькой, репой да капустой, вымирал целыми поселками, а нищие жены да дети бродили по всей Руси с торбами да протянутыми руками.
Русская земля к голоду была привычна. Но голод, который случился в Родне, потряс ее своей безнадежностью. Вот тогда и родилась поговорка -
”беда, как в родне”.

                Глава 9.

Новгородский князь Владимир плотно обложил Родню и прекратил все остальные военные действия. Птичка была надежно спрятана в клетке, вырваться на свободу не могла, а ждать Владимир умел.
Новгородские дружины следили за Родней, наемные варяги ловили беглецов из дружин Ярополка, разбежавшихся по всей округе, и Владимир устроил в княжеском шатре пир для личной дружины. Для богатырской заставы.
Ели дичину, добытую ловким охотником Будилой, хлебали тройную ушицу, которую, как выяснилось, умел вкусно готовить небывалый доселе богатырь Муромец, ели расстегаи с икрой и пирожки с вязигой, пили из дружинной братины добрые вываренные меды, меды выдержанные и долгого отстоя, меды бражные, особо крепкие.
А затем и фряжское вино, к которому приучила Владимира его бабка великая княгиня Ольга. Пили и ели отменно, потому что кончились их заботы. Ярополк был надежно заперт в Родне, варяги перехватывали всех, кто только оказывался с оружием, и друзья детства утопали в бездонном счастье победы.
А потом запели дружинные песни, и Поток пустился в пляс. Ему отбивали ложками такт все дружно, и нескоро угомонились, потому что Поток не знал устали, выделывая коленца.
Выпили заздравную княжескую. И хором спели величание. Владимир поблагодарил, поднял чашу за дружину. Хором крикнули ему хвалу и славу, начали закусывать с дружинным аппетитом.
- Я отъеду, если позволишь, - неожиданно сказал Добрыня.
- Куда отъедешь?
- Надо приемного сынка навестить.
- Какого сынка?
- Рогдая. Я из него доброго богатыря для тебя выращу.
- Где ты его спрятал?
- У Малуши, матушки твоей, я же тебе говорил. Ее великий воевода Свенельд так прикрыл, что ни Олег, ни Ярополк не докопались.
- А где Рогнеда?
- Вот к ней и Рогдаю прошу меня отпустить. И привезти ее, куда повелишь.
- В Киев. Когда я в него вступлю.
- Любишь, - улыбнулся Добрыня. - И славно, что любишь. Она тебе добрых сынов народит.
Из-за полога шатра шагнул княжеский гридень.
- Человек из Родни пришел.
- Зови.
Вошел воевода Блуд.
- Великому князю поклон, дружине - поклон и слава. Поесть дозволишь, великий князь?
И к столу ринулся, не ожидая позволения.
- Оголодал? - насмешливо спросил Путята.
- Князю Ярополку из мышей вчера похлебку готовили. Блуд замолчал. Потом сказал недовольно:
- Пусть все выйдут. Дело у меня к тебе одному, великий князь. Вы, дружина, уж не обессудьте.
- Выйдите, раз воевода просит, - повелел Владимир.
Подпившая дружина вышла со смехом. Не ожидая их выхода, воевода Блуд принялся жадно есть.
- Ты уж прости, великий князь, - сказал он с набитым ртом. - Оголодал, как в Родне.
- Ешь, ешь.
- Я, - начал  Блуд и поперхнулся.
- Запивай, когда глотаешь. Я обожду.
- Все, - воевода решительно отодвинулся от стола. - Огрузну, да и в Родне поймут, кто меня накормил.
- Тогда говори, с чем пришел. Или для того только, чтобы нажраться до икоты?
В голосе Владимира звучала злая насмешка. Злая и угрожающая, так ее понял воевода Блуд.
- Нет, великий князь, не ради того, - поспешно заверил он. - Ярополк…
- Князь Ярополк!
- Да, не гневайся, - забормотал Блуд. - Истинно говорю. Князь Ярополк мечтает, что ты призовешь его и простишь.
Вот на этом провести князя Владимира было невозможно. У него были люди в Родне. Перебежчики, лазутчики, знакомые знакомых.
- Ты эти думы для него сочинил?
- Нет, великий князь, нет, он сам говорил. 
- А что говорил Варяжко?
Варяжко был охранником великого князя Ярополка. Владимир знал его еще по детским годам жизни при великой княгине Ольге. Это был суровый, бесконечно преданный службе и лично великому князю дружинник.
- Он предан. Так будет лучше.
- Кому?
- Что?
- Кому будет лучше, Блуд? Тебе лучше не будет, не жди.
- Великий князь, междоусобица не нужна Руси. Люди страдают в Родне, люди страдают в Киеве, люди страдают везде.
- Люди страдают, а ты дичину жрешь.
- Но великий.
- Великий в Родне мышей ест. И мне его жаль, а не тебя. Ты сам приведешь князя Ярополка в этот шатер. Лично!
- Твое повеление будет исполнено, князь Владимир.
Блуд встал. Владимир позвал гридня, велел ему проводить воеводу Блуда через посты. Гридень вышел вместе с воеводой Блудом, Владимир невесело усмехнулся, сказал сам себе:
- Значит, судьба.
Вышел следом. Повелел четверым варягам спрятаться в шатре и поднять на мечи тех, кто в него войдет. Прошел к своей богатырской заставе.
- Тут кровью запахло, дружина. Кровь дружбе помеха. Уйдем пировать в ваши шатры.
- Вот славно! - обрадовался Путята.
К вечеру Блуд ввел в шатер великого князя Ярополка и был тут же, у входа поднят на варяжские мечи. Ярополка закололи следом.
Путь к Киевскому Великокняжескому Престолу был открыт.

                Глава 10.

Однако великий князь Владимир в Киев не спешил. Он тщательно обдумывал каждый свой шаг, почему и собрал на совет своих богатырей.
Богатыри привыкли не столько советовать князю, сколько драться за него, да Владимир и не нуждался в их совете. Он ожидал от них только подтверждения своим мыслям.
Богатыри вели себя соответственно. Муромец молча пыхтел, Поток норовил хохотать по каждому поводу, и только спокойный, как всегда, дядька Добрыня сказал то, что надо было племяннику:
- Пошли своих варягов, а сам не спеши. Варяги начнут грабить дома и обижать киевлянок, вот тогда ты и войдешь как спаситель. Варягов выгонишь, наведешь порядок, и киевляне всю жизнь тебе благодарны будут.
Отдать на разграбление вооруженным наемникам стольный город и войти в него во имя спасения его жителей куда более разумный поступок, нежели просто его занять.
Киевляне все равно будут видеть в нем захватчика и незаконного наследника, а коли восчувствуют бесчинства наемных воинов, то и толпа примолкнет, и вече обрадуется, и бояре на всякий случай улыбнутся.
Две недели он не мешал наемникам грабить дома и лавки, насиловать женщин и избивать киевлян за малейшее противодействие. Две недели стонал Киев под варяжским игом, а через две недели Владимир вступил в него, как спаситель во главе своей богатырской дружины, поддержанной новгородской ратью.
Варяги попробовали сопротивляться, но восставшие киевляне отлавливали их по домам. Владимир казнил два десятка самых оголтелых, а остальных выгнал, не заплатив, посоветовав немедля уходить в Византию.
Затем совершил первое деяние, как великий князь стольного города. Он повелел сжечь церковь, полагая, что славянские племена, веровавшие в племенных богов и бога дружины Перуна, никакого христианства не поймут и не примут.
Церковь была сожжена дотла, но христиан в Киеве было очень мало, а потому все и восприняли этот пожар вполне спокойно. Сотворив все эти государственные дела, Владимир занялся делами семейными, объявив красавицу гречанку, подаренную византийским императором Ярополку, своей женой.
В этом деянии сказалась не столько его варяжское желание позорить даже покойного врага, не стремление показать киевскому боярству, кто здесь хозяин, но и хорошо продуманный им путь добиться у простого черного люда восторженно завистливых симпатий на стезе чисто плотских утех:
- Ну, князь наш и богатырь! Ни одной юбки не пропускает.
Имя этой монахини гречанки не сохранилось в летописях, но сохранилось имя ее сына. Она родила Святополка, прозванного "Сыном двух отцов".
Великий князь Владимир всю жизнь работал над созданием легенды о своей неудержимой чувственности. И преуспел: наша история не знает более любвеобильного князя. Даже его ярчайший потомок Иван Грозный меркнет рядом с ним.
Вспомним, не клубнички ради, а чтобы понять, зачем Владимиру - практически первому самодержавному князю Древней Руси - понадобилось тщательное перечисление своих жен.
Доселе ни один великий князь их не перечислял, хотя до введения христианства многоженство на Руси процветало, и каждый имел столько жен, сколько мог прокормить и защитить.
А может быть, не столько Владимиру понадобилась эта легенда, сколько Ярославу Мудрому, при котором и началось практически русское летописание.
Именно этим он и оправдывал развязанную им междоусобную войну за Великокняжеский престол. Вот по этой причине и перечислим жен великого киевского князя Владимира Святого, прозванного Красным Солнышком.
И первой должна значиться совсем не безымянная гречанка, а Рогнеда, которую он изнасиловал на глазах родителей. Он любил ее всю жизнь и, как ни странно, она его тоже, подарив от любви своей Изяслава и Мстислава, Ярослава и Всеволода.
Безымянная гречанка - мать Святополка, сына двух отцов. Чехиня, тоже без имени, мать Вышеслава. Безымянная - даже национальность не указана, мать Святослава и Мстислава.
Болгарыня - мать Бориса и Глеба. Любимых Владимиром сынов. Неизвестная - мать Судислава и Позвизда.
И это не просто сыновья. Это - претенденты на власть. Потому что дальновидный, привыкший просчитывать каждый шаг великий князь Владимир так и не успел завещать кому-либо из сынов Киевский Престол.
Он умер внезапно во время подготовки к военному походу против Новгородского князя Ярослава, который его возмутил своей дерзостью.
Так записано в летописи. А вот так ли это было на самом деле, кто знает? Особенно, если учесть, что любимые сыновья Владимира Борис и Глеб умерли насильственной смертью. И вновь началось кровавое волнение по всей Киевской Руси.

                Глава 11.

На первом же совете с дружиной, которая заменила собой, как боярскую думу, так и крикливое вече, Владимир предложил заменить местных славянских князей на своих ставленников.
Князья скрывали свои доходы, не полностью выплачивали дань центральной власти, всячески тянули с исполнением повелений великого князя, а его тиуны ничего поделать с ними не могли.
- Путята, поедешь наместником в Новгород, - сказал он. - Обещаешь посаднику свободную торговлю по пути из варяг в греки. Возьмешь на себя командование всеми ратями господина Великого Новгорода и будешь вершить суд лично, без боярского участия. За это обещаешь Новгороду охрану торгового пути.
- Справлюсь ли? - вздохнул Путята.
- Справишься.
- Лучше бы Добрыню послать.
- Я сказал!
Путята примолк, а великий князь пояснил нехотя:
- Мне дядька Добрыня здесь нужен. Будиславу быть наместником в Смоленске. Смоленский князь будет тебе помощником, первым меня признал. Главное - охрана торговли. Готовься к выезду.
- Понял, Великий князь.
- Добрыня решит, кого из вас направить в Овруч, кого - в Родню. В Родню завести хлеба побольше, там люди изголодались.
- А меня куда? - густым басом спросил Муромец. - Зазря, что ли, с печи слезал?
Все рассмеялись.
- Не зазря ты с печи слезал, Муромец, - сказал великий князь. - Твое дело - богатырская застава. Подбери себе молодцев и готовься выехать на южные рубежи. Там степняки скот у народа угоняют.
- И впрямь не зря слезал, - проворчал Муромец и тотчас же ушел подбирать молодцев в богатырскую заставу.
- Так мы добьемся повиновения, а не единения славян, - вздохнул Добрыня. - Единение идет через веру, так то говорила многомудрая твоя бабка княгиня Ольга, Великий князь.
- В разных богов они веруют, - сказал Путята. - Только Перун общий, а остальные - боги племени. Запутаться можно.
Великий князь молчал, обдумывая сказанное дружинниками.
- Хоть бы одного Перуна в Киев завести, - продолжал размышлять Путята. - Может, хоть киевляне к нему потянутся.
- Перун - бог дружинный, он и нам подходит, - сказал Добрыня. - Но одного мало.
- А там куча добрая. Стрибог, Даждьбог, Смирагл, Мокишь какая-то бабам способствует.
- Вот всех в Киев и тащите, - повелел великий князь. - Начнем с Перуна, которого ты, Путята, из Новгорода привезешь. Потом остальных до кучи. Славяне к нам потянутся, вот вам и единение.
С этим напутствием и уехали его богатыри. А Владимир, не теряя времени даром, тут же повелел готовить место для будущих языческих идолов.
Однако эти кумиры язычества имели врагов внутренних, среди киевлян. Великая княгиня Ольга успела пустить ростки христианства.
Существовал соборный храм Святого Ильи, христиане имелись не только среди славян, община их была довольно обширной и устойчивой, о чем великому князю Владимиру и донесли услужливые гридни.
Никаких мер против них он применить не успел, как взбунтовались радимичи. Он послал против них младшую дружину во главе с воеводой Волчарой, который и разгромил радимичей на речке Пищане, и люди потом долго дразнили их, что они Волчару на Пищане испугались.
А воевода быстро привел радимичей к покорности, разогнал вече и превратил свободное славянское племя в подчиненный анклав во главе с киевским наместником.
Воевода со странным именем Волчара стоит того, чтобы рассказать о нем подробнее. Под этим именем он и попал в историю государства Российского, и оно не было прозвищем, а реклом, то есть, данным ему именем от рождения. Его отцом и впрямь был Волчара, причем ярко выраженного красного цвета.
У Вещего Олега был друг детства Гуннар. Один из лучших воевод, которому князь Олег поручал точное исполнение самых трудных боевых задач.
У его супруги родились двойняшки, которых он назвал Волками: Рудвольф и Адвольф - Красный Волк и Белый Волк. Красный Волк, родившийся на час раньше брата, оказался прирожденным воином.
Сильным, отважным, расчетливым. В пятнадцать лет он был зачислен в отцовскую дружину младшим дружинником, сражался наравне с опытными мужами и вскоре стал не просто дружинником, но получил за отвагу гривну на шею и был назначен подвоеводой правой руки.
Вот его-то сына и звали Волчарой. Он тоже прошел железную дружинную выучку, начав ее даже не младшим дружинником, а всего-навсего оруженосцем, отвечающим за левую руку и спину своего наставника-дружинника.
Он был умен и наблюдателен. Пройдя всю боевую лесенку от оруженосца до воеводы и получив два ранения, он при великом князе Владимире командовал первой Киевской дружиной.
Владимир был отлично осведомлен, как об уменье Волчары, так и о нем самом. Ему много рассказывала бабушка, в детстве он очень ему завидовал, но потом эта детская зависть исчезла.
Ее сменила задача объединения всех славян, чтобы исчезло само деление на русов и славян, и для этой цели лучше всего подходил воевода Волчара.
Именно его руками великий киевский князь и примучивал вздорные славянские племена, порою начинавшие мятеж по совершенно уж непонятным для него причинам.
Не желая ссориться со славянами, он предпочитал расправляться с бунтующими чужими руками. В этом была общегосударственная необходимость, как ее понимал великий киевский князь.

                Глава 12.

А тут дядька Добрыня прислал и долгожданный подарок. Кое-как, весьма грубо вырубленного из корявого дуба полуторасаженного Перуна с золотыми усами и серебряной головой.
Владимир повелел установить его в центре столицы, жителям поклоняться ему, а для начала умилостивить его кровавым человеческим жертвоприношением.
В качестве жертвы кричащее киевское вече, конечно же, выбрало христианина, и жребий пал на сына старого варяга Федора, которого звали Иоанном.
Этот варяг с таким решением, вполне естественно, согласиться не мог. Надев ржавевшие в кладовке варяжские боевые доспехи, он с мечом в руке вышел защищать сына.
Прибежали доброхоты из киевской толпы, стали уговаривать старика отдать им сына, на которого выпал зловещий жребий.
- У вас не боги, у вас дерево струганное. Сегодня стоит, завтра сгниет. А Высший Бог один. Он создал небо и землю, звезды и луну, солнце, человека и любовь друг к другу. Уходите добром.
Самые нетерпеливые на него тут же кинулись. Двоих, самых нервных, он зарубил сразу же, еще троих покалечил, но против разъяренной толпы ничего сделать не мог.
Его убили вместе с сыном, а впоследствии официальная христианская церковь причислила их к лику святых под именем Федора, а на месте кровавой расправы христиане воздвигли Десятинную церковь.
А великий киевский князь был поглощен одной задачей. Его бабка великая княгиня Ольга с детства говорила ему, что народ можно объединить только одной, общей для всех религией.
- Только тогда кроме повелений появятся законы, - объясняла она. – Обязательные, как для бояр, так и для смердов.
Первый бог появился. Суровый бог дружинников и сражений, требовавший кровавых жертв. Необходимо собрать остальных общих и племенных богов славян.
Их пришлют богатыри из подвластных им земель. Следует к этому подготовиться, расчистить Дворцовую площадь от старых домов и усадеб. Да, местных богов и божков надо присылать с местными жрецами.
Владимир повелел подготовить Дворцовую площадь для будущего Пантеона, как сказали бы мы сегодня. А пока киевляне этим занимались, восстали дерзкие и непокорные вятичи.
Правда, ими было кому заняться, великий киевский князь в эту пору на войну не отвлекался. Воевода Волчара не просто вторгся в их непроходимые леса и болота, но сумел прижать их к реке и вынудить на решающее сражение.
И при всей отваге и лихости вятичи не смогли долго устоять перед киевскими дружинниками, надежно прикрытыми византийской броней.
Владимир был целиком занят будущим сонмом славянских богов. Расчистив в центре Киева площадь от деревянных строений, он повелел строить по ее границам здания каменные.
И готовить фундаменты под славянских идолов, которых вот-вот должны были присылать богатыри.
Он правильно рассчитал. Площадь оказалась готовой под будущее капище, идолов для которого и доставили от его наместников. Хорса и Даждьбога, Стрибога и Смирагла, Ладу и Мокошь. “И изукрасилась главная площадь истуканами”, как невесело отмечает летопись, писаная монахами-христианами.
За это время гречанка, вдова Ярополка, родила сына, которого назвали Святополком. Его называли "Сыном двух отцов", Владимир его не любил, летопись именует его Окаянным, взвалив на его плечи всю ответственность за гражданскую войну Севера и Юга, развязанную совсем другим действующим лицом русской истории.

                Глава 13.

И тут, как снег на голову в знойное лето. Австрийский король прислал свадебное посольство с предложением руки собственной дочери. Владимир прекрасно понял его потаенное желание: выйти на великий торговый путь, издревле называвшийся путем “из варяг в греки”.
Формально Владимир оставался холостяком, а сколько у него было любовниц, Европу не интересовало. Тут надо было хорошо подумать, и великий киевский князь думал.
- Ваш великий отец и воин великий князь Святослав взял в жены принцессу из нашего правящего дома, - сказал посол по прибытии. - Мой повелитель решил продолжить этот обычай.
Владимир кивал, улыбался и думал. Его знаменитый отец великий князь Святослав, разгромив Хазарский Каганат, разрушил срединное могущественное государство, лежавшее между Киевской Русью и далекими заволжскими кочевниками.
Они могли проникать лишь отдельными небольшими ордами, которые не могли угрожать Киевскому княжеству. Но, как только рухнула эта плотина, степняки повалили в Дикое Поле, к границами Великого Киевского княжения и к устью Днепра.
И Великий торговый путь “из варяг в греки”, на порогах которого погиб и сам Святослав, стал хиреть, а доходы Киева и Новгорода падать из года в год.
Европа об этом не знала. И очень хорошо, что не знала. С ее поддержкой Владимир мог рассчитывать прорваться на Дунай, создав новый выход к Черному морю и новый торговый путь. И он согласился.
На свадьбу он, прежде всего, созвал своих богатырей, сидевших наместниками в славянских землях. Они прибыли без замедления, и Добрыня сказал:
- Свадьба - это хорошо. Я тоже за себя вдовушку взял, Рогдая она очень полюбила, вместо матери ему будет. А без матери богатыря не вырастишь.
Если бы великий князь Владимир представил себе, в какое количество золота выльется его свадьба, он бы подумал еще старательнее и - отказался бы от чести стать родственником австрийского владыки.
Оказалось, что по европейским законам за свадьбу платит счастливый жених, не считая расходов. Он платил за все, даже за подвенечное платье невесты, усыпанное сапфирами и аметистами. А веселые гости гуляли ровнехонько месяц. Ровнехонько. Потом отбыли.
Они-то отбыли, а раззор остался. Верховный казначей доложил, что в казне нет более никакого золота.
- Ну, богатыри мои, что будем делать? - уныло спросил Владимир ближайших друзей после месячной гулянки.
- Воевать, - сказал Добрыня. - Умелый меч золотом звонок.
- С кем?
Добрыня старательно размышлял, но сказал не он, а привычно молчавший Муромец.
- С волжскими булгарами.
- А что, верно сказал наш молчун! - оживился Путята. - Твой отец, великий князь, добрую добычу там взял.
Святослав взял добычу не в стольном городе волжских булгар, а в городке на окраине. Это было в начале Хазарского похода, и Святослав берег силы для удара по хазарской рати.
Но об этом как-то все забыли и стали увлеченно делить шкуру неубитого медведя. И далекий трудный поход против сильного врага, сидевшего за каменными стенами, был решен за дружеской пирушкой.
Разгоряченные хмельными медами богатыри решили, что сами управятся с Волжской Булгарией, а потому, чтобы не делиться ни добычей, ни славой, возложили командование на великого князя Владимира, позабыв об опытном и талантливом воеводе с удивительным именем Волчара.
Владимир отдавал себе отчет, что Волчара был бы в походе куда выгоднее, нежели он, но славянские племена радимичей и вятичей могли воспользоваться отсутствием этого самого Волчары, и решил не рисковать.
- Как-нибудь управимся сами!
Управились сами. И впрямь, как-нибудь.

                Глава 14.

В поход против волжских булгар великий князь повелел идти младшей киевской дружине и первой дружине Господина Великого Новгорода. Последняя была его решающей боевой силой, поскольку имела неплохой опыт.
А у булгар была неплохая разведка. За добрых восемь поприщ выяснив, что против Великого Булгара, как называлась их столица, движется пешее войско, имеющее лишь конное охранение по обе стороны, разведчики, все дотошно пересчитав, донесли хану.
На военном совете было решено, что боевая конница - лучшая часть булгарских сил - тайно покинет город и спрячется в глубоких оврагах ниже по течению Волги.
Ночью конная армия была скрытно выведена и хорошо укрылась в указанном месте, выставив охранение и наблюдателей. Киевляне об этом не знали да и не думали, а дружинных воевод не только не спросили, но и не поставили их в известность о своих дальнейших планах.
Повелев дружинам следовать позади, чуть ли не в обозе, назначивший себя главным воеводой Владимир в те времена действовал, как в игре. То была школа, которую ему необходимо было пройти, чтобы воистину стать полководцем.
Вот почему великий князь Владимир лично объехал крепость столицы Великой Булгарии. Правда, на приличном расстоянии. Крепостица была более чем скромной. Вал, на валу сама сложенная из валунов крепость в полторы сажени вышиной.
Через каждые семь сажен - башня чуть выше крепостных стен. Четверо ворот с надвратными башенками, как и полагается. И четыре дороги, идущие от ворот.
- Не против рати строили, - сказал он, вернувшись. - И крепость не для осады, а чтоб только воры не залезли.
- Как плетень, - засмеялся Путята.
- Чихну - развалится, - хмуро сказал Муромец.
Посмеялись в предвкушении победы. Весело были настроены, озорно. О предстоящем победном пире, кто-то озаботился, Владимир повелел обозы подтянуть. Подтянули. Добро закусили, хмельным, хорошо отстоенным медом запили, еще закусили и еще выпили.
И только после этого великий князь повелел пригласить на военный совет воевод отставших дружин. Прибыли воеводы, Владимир открыл военный совет.
На этом военном совете у догорающего костра, дожевывая куски медвежьего окорока, высказывались былинные богатыри, легко ломающие кулаком хребет матерому быку, но не представляющие себе ни как будет обороняться противник, ни как будут обороняться они сами.
Богатырская дружина никогда не была войсковой единицей, а потому и не знала о планомерном, продуманном бое соперника. Говорили много, но все без толку, все суетно и неуместно.
И великий князь впервые подумал, что напрасно они не позвали с собой в поход против булгар воеводу Волчару. Но так хотелось записать победу на свой счет.
- Вы еще в пляс пуститесь, - с досадой оборвал Владимир своих лучших и надежнейших друзей. - Великий князь и великий воевода мой отец Святослав получил жестокий отпор под маленьким селением на юге этой страны. И не стал ввязываться в сражение потому, что берег силы для разгрома могущественного Хазарского Каганата. А мы не можем отступить от этого города, ибо позор нас ожидает в Киеве.
Он замолчал, чтобы убрать нотки гнева, зазвучавшие в голосе. Друзья ни в чем не были виноваты, и обижать их было незачем.
- Да я перескочу через этот плетень, - начал было кто-то, но великий князь перебил.
- Ударим с трех сторон. Они будут думать, что мы станем ломиться и через четвертые ворота, и будут держать там силы. А мы вломимся с трех сторон. И сразу - в середину, к их ханской башне. Если мы сумеем ворваться в нее с хода, как было в Полоцке, тогда мы победили.
На военном совете приглашенных воевод дружин даже не спрашивали. Пригласили и пригласили. Форма соблюдена. Воевода киевской дружины молчал, поскольку был человеком, от великого князя зависящим полностью, но новгородец от этой зависимости был свободен. И, воспользовавшись паузой в напыщенной речи великого князя, спросил:
- Конница у булгар есть?
- Да какая у них может быть конница? Они же не степняки. Они торговлей живут, зачем им обуза эта?
- А если есть? - нажимал новгородец. - Потому спрашиваю, что если конница есть, то нам уходить надо, пока не поздно.
Заорали богатыри:
- Да какая конница? Да мы ее в капусту.
Великий князь молчал, соображая.
- Конника мечом не достанешь, - спокойно продолжал новгородский воевода. - Они даже нас не тронут. Они наши обозы разгромят и в городе затворятся. И что мы будем делать, когда у нас - десять стрел на колчан?
Гвалт поднялся, как на торжище. Богатыри заверяли, что никакой конницы у булгар быть не может, поскольку они не степняки. А новгородец упрямо талдычил свое:
- Обозы разнесут, так мы тут все с голоду подохнем.
Великий князь молчал, размышляя, что проще: вернуться с позором без боя, или разгромленным и - тоже с позором? И последнее сейчас представлялось ему более приемлемым.
- Атакуем с трех сторон. Киевская дружина врывается через южные ворота. Новгородцы - через восточные. Моя богатырская - через северные.
- Великий князь, - начал было новгородец. - Нас перебьют.
- Молчать, - рявкнул Владимир. - Исполнять повеление! Разойтись по местам. Изготовиться, и по реву труб - на приступ.
Изготовились. И ведь великий князь знал, что сейчас случится. Знал, но почему-то упрямо верил, что все обойдется. Видение было ему. Темный ход в песчаном обрыве Днепра, внезапный свет в конце пути ощупью и рев:
- Вижу. Великого князя вижу.
- Там, под Смоленском - рев, и здесь рев сейчас будет, - почему-то подумалось ему.
Набрал полную грудь воздуха, задержал выдох, будто нырять собрался, и - выдохнул:
- Трубы.
Взревели длинные киевские трубы. И тотчас же в спину всем трем штурмующим колоннам молча ударила булгарская конница. Сам великий киевский князь и его богатырская дружина спаслись только потому, что удар конницы встретили киевская и новгородская дружины.
Они собственными жизнями прикрыли бегство Владимира и его богатырей. Он так потом и не мог восстановить в памяти это паническое бегство. Помнил почему-то только насмешливые слова Добрыни:
- Они же все в сапогах, булгары-то эти. Нет, племянничек, тех, кто в сапогах, нам еще бить рановато. Лапотников искать надо, так-то.

                Глава 15.

Вернулись в Киев, не солоно хлебавши. Тихо, почти на цыпочках, будто ничего и не произошло. Денег в казне по-прежнему не было, а требовалось восстановить разбитые дружины.
И хлопот в собственной семье прибавилось, потому что Рогнеда родила. Первого сына назвали Изяславом, но это денег не принесло.
И Владимир внезапно послал Добрыню вместе с Путятой в господин Великий Новгород. С грамотой к посаднику и строгим наказом Добрыне без золота не возвращаться.
- Объясни, что верну. С походом верну, пусть не сомневается.
- А где возьмешь?
- То мое дело. В Новгород о двуконь! Скакать день и ночь, не спать, есть в седле. Ступайте.
Богатыри еще не успели выехать из Киева, как великий князь призвал к себе опытного боярина, отец и дед которого занимались делами европейскими.
И повелел добиться от повелителя австрийцев золота для уплаты новгородского долга. А за это золото Владимир дает клятвенное обещание разгромить поляков и отдать австрийцам свободный проход на притоки Днепра.
То есть, на великий торговый путь из варяг в греки. Путь этот начал хиреть с той поры, как отец Владимира великий князь Святослав разгромил Хазарский Каганат, который доселе надежно прикрывал от степных орд Дикое Поле.
Печенеги первыми прорвались в причерноморские степи и вышли к устью Днепра. Именно здесь они перехватили остатки дружины Святослава, убили его, а печенежский каган Куря сделал из его черепа чашу.
Но Европа пока об этом и не подозревала, поскольку географией Киевского государства никогда не интересовалась, а о великом днепровском торговом пути знали все.
Владимир не плутовал. Он играл в шахматы и угрожал королю противника вечным шахом. Пока он занимался высокой дипломатией, Добрыня и Путята добились золотого займа у новгородского посадника.
Однако об этом сговоре прознала шумная новгородская голытьба. Шум и драки возникали на каждом рассвете и продолжались до глубокой ночи. Начинаясь на площадях, они прокатывались по всему Великому Новгороду, вовлекая массу народа.
Когда требования площадей коснулись посадника, богатырям пришлось поработать кулаками. Однако весь бунтующий народ забросить в Волхов не представлялось возможным.
Добрыня и Путята ходили в синяках и ссадинах, поскольку их били не только кулаками, но и дрекольем. Но княжеское повеление оставалось повелением, и богатыри терпели, копя в душе ненависть и обиду.
Она вырвалась наружу, когда великий князь Владимир послал их крестить новгородцев в христианскую веру. Они сожгли полгорода и порубили сотни людей.
Но до этого тогда было еще далеко. А шахматная партия, начатая Владимиром, вскоре принесла ощутимые плоды. Австрийцы клюнули на наживку, боярский потомственный дипломат, исполняя повеление князя Владимира, переправил австрийское золото новгородцам.
Пока это золото неторопливо шествовало в Новгород под добрым конвоем, Добрыня с Путятой сумели-таки вывести новгородский заем из вольного города и доставить его в Киев. Можно было приступать к следующему ходу хорошо обдуманной партии.
Быстро - все было продумано, люди сговорены, оружие и доспехи частью нашлись, частью в долг взяты у киевских оружейников - великий князь полностью восстановил первую княжескую и Киевскую дружины.
Восстановил быстро, а потом вдруг перестал спешить. Привыкший все старательно взвешивать, он на мгновение представил себе, что австрийский родственник может и придержать свои силы.
Зачем ему тратить своих воинов в не очень ему нужной сваре с Польшей за чужие земли? Возможно это? Вполне. Жар сподручнее загребать чужими руками. Но тогда не выступать против Польши?
Нет, Русь надо собирать в старых границах, а закарпатские земли когда-то принадлежали его великому отцу Святославу. Это потом, потом, после его гибели Польша заняла их.
Все права - у Великого Киевского княжения, но там горы, ущелья, теснины, в которых не привыкли сражаться его дружинники. И очень может случиться, что австрийцы либо вообще не помогут, либо промедлят, и тогда  надо найти виноватого.
Того, кто проиграл, потому что поляки тоже в сапогах ходят, не лапотники. И придется на роль виноватого определить ловкого воеводу по имени Волчара.
И включил в состав армии вторжения дружину Волчары. До похода повелел ему явиться. Ловкий воевода, громивший доселе, правда, одних только славян, тотчас же явился пред светлые очи великого князя.
- Хвала Великому князю!
И склонился в низком поклоне. Что Владимиру в общем-то понравилось, хотя к почитанию он вроде бы уже привык.
- В Карпатах случалось бывать?
- Нет. Дед был.
- Один, что ли?
- Нет. Вместе с великим князем Святославом. Когда возвращались в Болгарию через Дунай.
- Что рассказывал?
- Бабка рассказывала. Он оттуда бабку привез по дозволению великого князя Святослава. Привез, опять к твоему, великий князь, отцу вернулся и погиб вместе с ним.
- По нашему говорят?
- Бабка говорила.
- А, - Владимир уже не мог вспомнить, почему он затеял эту пустопорожнюю беседу. - За моей дружиной будешь пока идти.
- Я понял, великий князь.
Волчара поклонился и тотчас же ушел. Владимиру показалось, что воевода понял больше, чем ему полагалось, и почему-то расстроился. Он не любил обижать своих сподвижников, а тут получилось, что обидел. Но слово великого князя не воробей, вылетит - не поймаешь.
Выслав вперед дозоры, он продолжал неспешно следовать за ними. Дружинники были людьми равнинными, в горах быстро уставали, а уставший дружинник не годится для первого стремительного удара. И это тоже вызывало досаду.
Тропы становились все круче, а дружинное вооружение в весе не уменьшалось. Его воины теряли силы с каждым шагом, но повернуть назад было невозможно, поскольку уклонение от назначенного сражения приравнивалось к поражению в те не особо кровопролитные года.
Вернулись двое из дозора.
- Дошли до гребня, великий князь. Впереди в лощине выстраиваются для сражения войска.
- Значит, там мы им.
- Нам спускаться придется, - отчаянно перебил молодой дозорный. - Там - кручи, великий князь. Там без проводников не спуститься нам.
- Значит, спустимся.
- А они стрелами половину выбьют.
- Ступай.
Младший дозорный Владимиру понравился: умел смотреть и оценивать. Кроме того, он чувствовал, что этот глазастый отрок болтать о своих предположениях не станет.
Он сообразителен и все понимает. А на противника надо поглядеть самому. Ни дозорные, ни тем паче противник не знают, что за спиной выстроившейся польской армии стоят австрийцы, готовые ударить если не по сигналу, то по обстановке.
И надо появиться на гребне, чтобы союзники его увидели. Не обязательно показывать всю дружину, но показать самого себя просто необходимо.
Он вернул дозорных и повелел им проводить его на край гряды, чтобы он мог не только оглядеться, но и показаться союзникам.
- Опасно, великий князь.
- Я сказал.
- Если великий князь решил погибнуть до начала сражения, ему перечить нельзя, - сказал вдруг знакомый голос.
Владимир оглянулся. Позади стоял воевода Волчара.
- Я повелел тебе быть позади со своей дружиной, воевода.
- Я без дружины, великий князь, - негромко ответил киевский воевода.
- Я с теми, которые родились и выросли в этих местах. По их словам то, что тебе представляется сплошным зеленым покровом, на самом деле изрезано скрытыми оврагами. Они берутся провести в них мою дружину.
- Спрятать, что ли?
- Спрятать. До начала сражения. А потом ударить во фланг, как только ты, великий князь, повелишь трубить наступление.
- Затрубят австрийцы, - недовольно сказал Владимир. - Они обещали оказать мне помощь.
- А если не затрубят? - неожиданно ворвался знакомый голос.
Под скалой за спиною великого князя стоял Добрыня.
- Зачем лезешь в разговор, - начал было Владимир.
- А затем, что доверчив ты не по княжески, племянник. Немцам доверять нельзя, они привыкли жар загребать чужими руками.
- Они - мои родственники!
- Родственников у тебя много, а друзей мало, - упрямо продолжал Добрыня. - У тебя и ромеи родственники, и Рогнеда тебе Изяслава родила, и кого еще твоя неуемная ненасыть в родственники произведет, неизвестно. Так что не рискуй попусту, а доброго воеводу послушай.
- Да ты знаешь, что он предлагает.
- Знаю, - весомо перебил богатырь. - Он дело предлагает. Австрийцы то ли ударят, то ли нет, а он - ударит. А мы с тобой, великий князь, сверху посмотрим, затрубят австрийцы, или не затрубят.
Великий князь открыл было рот, намереваясь что-то сказать. Но, подумав, махнул рукой.
- Ну, воюйте.
- Разверни свой стяг, Великий князь, - твердо сказал Волчара. - Возвей стяг свой и вели протрубить наступление.
- Ну, все. Разверну и протрублю. Но если, что, то смотри.
- Тогда ждите, пока я вниз дружину свою переведу.

                Глава 16.

Воевода ушел к дружине. Вскоре она заскользила среди скал совершенно беззвучно. Владимир понял, что Волчара не только распорядился, чтобы подвязано было все, что только может звенеть, но и заставил своих дружинников, как следует попрыгать перед этим походом. И это почему-то разозлило его.
- Волчара только славян примучивать и умеет.
- Там видно будет, что он умеет, - проворчал Добрыня и сунул ему в руку княжеский стяг. - Держи. И повели трубачам реветь во все трубы, когда я скажу, чтоб заревели.
Великий князь и его дядька-богатырь Добрыня, затаив дыхание, глядели, как умело и без единого звука переправляет свою дружину киевский воевода с гор в овраги. Против незащищенного и не готового к сражению левого крыла поляков. Подошел Путята.
- Чего это вы разглядываете?
- Тихо, - неожиданно прикрикнул великий киевский князь Владимир, будто голос Путяты мог донестись до польских ушей.
И сказано было так, что балагур Путята сразу примолк.
- Последний, - с облегченным выдохом сказал Добрыня. - А эти польские дурни на нас во все глаза пялятся. Повели трубача.
- Трубы, - взревел великий князь.
Да так взревел, что после этого крика две недели говорил шепотом.
- Вперед.
Дальше произошло нечто невероятное. Великий киевский князь еще орал, потрясая стягом, Добрыня напрасно, что-то пытался сказать, а дело уже было сделано.
Дело было начато и завершено одним внезапным ударом киевской дружины воеводы Волчары по левому крылу польского войска, изготовленного для боя против сил Киевского князя, который потрясал знаменем на вершине обрыва.
А тут вдруг неизвестно откуда взявшиеся киевские дружинники. Да по левому крылу. А позади - австрийцы. То ли есть, то ли нет их там, позади, но неизвестность куда хуже реальности. Она порождает панику. Заразную, как чума.
И польское войско рассыпалось, как орехи из гнилой торбы, даже, как говорится, не обнажив мечей. Австрийский тесть великого киевского князя, войск которого, кстати сказать, и не было в Карпатском сражении, пораженный полным разгромом поляков, оплатил Владимиру все расходы.
Поляки тоже не поскупились, прикрывшись золотом от возможного вторжения в пределы родины. Владимир Красное Солнышко с великим торжеством вел свои войска в стольный город Киев.
Вел с ревом труб под золотым княжеским стягом, и с правой стороны этого победного стяга ехал киевский воевода Волчара. И поставил его сюда не князь Владимир. А его дядька Добрыня, сказав:
- Вот твое законное место, воевода!
При всем внутреннем торжестве великий князь дорогой долго ломал голову, какое празднество следует сотворить для киевского народа.
Киевляне однажды насторожились его беспорядками и жестокостью, учинив в Киеве погром христиан. Всеобщее поклонение племенным славянским богам не состоялось, и Владимир понял, что языческая религия куда больше разъединяет людей, чем сплачивает их.
Его мудрая бабка великая княгиня Ольга с детства толковала ему о единой вере, которая только и могла послужить основой единения разноплеменного населения Киевской Руси.
Но тут надо было еще подумать. Хорошо подумать, какова она должна быть, эта общая вера в единого бога, второй раз ошибаться нельзя, надо тщательно взвешивать все.
В том числе и роль соседствующих с Киевским княжением стран, как на Западе, так и на Востоке. А праздник по случаю разгрома поляков необходимо отметить со всей торжественностью.
Может быть, воеводе пожаловать гривну на шею? Возгордится, пожалуй, от такой великокняжеской щедрости. Но ведь он, сам того не ведая, спас все Великое Киевское княжение, вернув золото в казну.
И пусть не ведает, не его это заботы. Это - продумать. И решать не в первый день киевских торжеств. А почему, собственно? Может, с этого и начать торжества? Тем более, что и дядька мой Добрыня явно ему покровительствует.
- Как твое имя, воевода? - вдруг спросил он. - Неужто и впрямь Волчара?
- Нет, великий князь, это прозвище, рекло. А зовут меня Александром, поскольку крещен я в христианскую веру.
Внезапный бунт киевлян, зло направленный против христиан, великий князь запомнил хорошо. И все неторопливо обдумав, пришел к выводу, что языческая религия для славян неприемлема, поскольку каждое славянское племя чтило, прежде всего, своих племенных богов-покровителей.
Только единая для всех вера в общего бога могла объединить все население Киевского Великого княжения. Об этом ему неустанно твердила его мудрая бабка великая княгиня Ольга, которую вся Европа знала под именем Ольги королевы русов.
Но какого именно бога? Хазарский Каганат, разгромленный его отцом великим князем Святославом, допускал любое верование для своих подданных, однако ни к чему доброму это не привело.
Значит, об этом надо хорошо подумать. А пока - великие торжества. Народ любит праздновать победы, никогда не задумываясь об их цене.
Да и не надо им ни о чем задумываться. Веселие Руси сосредоточено вокруг бочки с хмельным. Иного она просто не воспринимает, да и не должна воспринимать.
Значит, выкатим бочки на площадь. Нет такого обычая? Так отныне будет, введем. Добрые обычаи укрепляют державную власть. И всегда очень радуют ее подданных. Решено.
Не въезжая в стольный град Киев, великий князь выслал вперед трех наиболее расторопных гридней, чтобы объявить о победе всему городу.
И, главное, что в этих торжествах по случаю великой победы будет принимать участие все киевляне, кроме детей и женщин с младенцами.
Все решительно - язычники и христиане, мусульмане и иудеи. На Дворцовой площади развести костры, на которых зажарить трех быков и десяток овец.
Это был первый народный пир в истории России. Великий киевский князь Владимир восседал на Дворцовом крыльце ликом к площади в окружении своих богатырей, заметно потеснивших родовую знать.
С этого крыльца он и оповестил весь киевский люд о награждении воеводы по прозвищу Волчара, а по имени Александр золотой нашейной гривной.
Но главным было не объявление, а веселый пир на площади Киева, где любой киевлянин, или кто-то там еще могли выпить и закусить от души.
И именно поэтому народная стихия нарекла великого князя Владимира языческим прозвищем Красное Солнышко.

                Глава 17.

Душа князя, искала истинную веру и не находила покоя. Владимир начал открыто сомневаться в истинности языческих божеств. Узнав об этом, в Киев стали приходить проповедники из разных стран.
Владимир принял у себя болгар-мусульман, немецких католиков, иудеев из Хазарского каганата и греческого православного философа. После этого он решил испытать каждую веру на месте, для чего избрал 10 мужей и послал их к мусульманам, латинянам и грекам.
Самое сильное и благоприятное впечатление произвело на послов богослужение в константинопольском храме во имя Софии Премудрости Божией.
- И не знаем мы - на небе мы были или на земле, ибо на земле нельзя видеть такой красоты, - рассказывали послы по возвращении в Киев.
В 988 году князь Владимир Красно Солнышко отправился воевать византийский город Корсунь - Херсонес Таврический, принадлежавший в то время Византийской империи и, угрожая походом на Константинополь, потребовал руки царевны Анны, сестры византийских императоров-соправителей Василия и Константина.
Штурмом взять его не удалось, поэтому русские приступили к осаде. Они начали присыпать насыпь к городским стенам. Однако корсунцы, подкопав городскую стену, выкрадывали подсыпанную землю и уносили ее в город.
Трудно сказать, сколько бы продолжалась осада. Но некий муж корсунянин, именем Анастас, пустил стрелу, так написав на ней: “Перекопай и перейми воду, она идет по трубам из колодцев, которые за тобою с востока”.
Лишившись воды, жители Корсуня сдались. Многие исследователи считают, что Анастас - заурядный предатель. Но это не так. И в этом нетрудно убедиться. Во-первых, Анастас вряд ли подписал бы свое послание Владимиру, поскольку не мог знать, кому попадет в руки пущенная им стрела.
Но адресат должен знать, от кого исходит информация, - узнал же его имя летописец. Во-вторых, восемь лет спустя, когда в Киеве была возведена церковь во имя Пресвятой Богородицы, которой Владимир передал десятую часть от богатств своих и своих городов, а настоятелем храма поставил Анастаса.
Как-то во время пира, когда, напрасно пытаясь развеселить Владимира, носились перед ним пестрые скоморохи, к Владимиру Святославичу подошел дядя его - Добрыня, родной брат матери Владимира Малуши.
Был Добрыня старшим воеводой княжеским. С детства пестовал он Владимира и воспринимал боль его, как свою.
- Позволь спросить тебя, княже. Давно уже вопрос этот покою мне не дает.
- Спрашивай.
- Отчего невесел ты? Какую думаешь думу? Дружина твоя сильна, границы крепки. Народ русский хвалу тебе воспевает, ибо вновь вернул ты ему покой и мир, - продолжал Добрыня.
Владимир нахмурился, испытующе взглянув на дядю. Поймет ли тот его? Не осудит?
- Не верю я истуканам, дядя, - сказал он отрывисто. - Видно, правду говорят мудрые греки: не более в них истины, чем в колодах деревянных. Позор народу нашему пням поклоняться и жертвы им приносить. Нужна нам иная вера.
Серьезно выслушал его Добрыня и, как в детстве, когда Владимир был еще несмышленым отроком, дал дельный совет:
- Ты погоди, князь, отказываться от истуканов. Это всегда успеем. Прежде узнаем, какая у кого вера. Много у нас в Киеве торговых гостей - есть и магометане, и хитрые иудеи хазарские, и латинской веры люди, и премудрые греки. Их и расспросим.
Понравился Владимиру совет Добрыни.
- Быть по сему. Вели купцам заморским: как в другой раз на Русь поедут, взяли бы с собой ученых людей. Пусть расскажут нам ученые мужи о своей вере. Чья нам люба будет, ту мы и примем со всем нашим народом.
Прослышав об этом, к Владимиру стали прибывать мудрецы, уговаривая славного русского князя перейти в их закон.
Первыми пришли камские болгары.
- Ты князь великого народа, а истинный закон тебе неведом. Образумься же и служи Магомету. Нет веры правильнее, чем магометанство, - сказали они.
- Во что же вы верите? - спросил Владимир Святославич.
- Нет Бога, кроме Аллаха, а Магомет - пророк его. Учит нас Магомет: творите обрезание, не ешьте свинины, а по смерти пророк даст каждому до семидесяти прекрасных жен.
Не понравился князю Владимиру такой закон и стал думать он, как отослать магометан.
- Правду ли говорят купцы мои, что по вере вашей нельзя вина пить? - спросил он.
- Правда.
- Что ж молчите о том? Нет, не люба нам такая вера. Руси есть веселие вино пити, не может она без того быти.
Ушли ни с чем магометане, и уйти-то даже не успели, а в дверях гридницы уже выросли немцы-католики.
- Ну а вы-то пьете вино? - улыбнувшись, спросил у них Владимир.
Переглянулись красноносые немцы.
- Веруем мы в пощение и моление по силе. Если же кто пьет и кто ест, то все во славу Божию, как учил нас Павел.
Нахмурился Владимир. Не показалась ему вера католическая.
- Ступайте домой, немцы. Не приняли отцы наши вашей веры, не примем и мы. Хотим поклоняться Богу истинному, но не папе римскому.
Едва ушли ни с чем посрамленные немцы, а в гридницу уже чванные хазарские евреи входят. Хотят они сразу посрамить веру христианскую и говорят, что верят христиане в того, кого они распяли, и смерти позорной на кресте предали.
- Ну а вы во что веруете, иудеи? - спрашивает Владимир.
- В единого Бога Авраамова, Исаакова и Иаковлева.
- А закон у вас какой?
- Обрезание, заячины не есть, свинины, субботу хранить, - отвечают раввины.
Усмехнулся русский князь.
- Почти как у магометан. Ну а где земля ваша?
Смутились иудеи.
- Земля наша в Иерусалиме. Но наш Бог прогневался на наших отцов и отнял у нас землю, а нас изгнал и рассеял по миру.
Осерчал Владимир.
- Как же вы, иудеи, других учите, если до того прогневали Бога, что лишил он вас земли и рассеял по чужим странам? Ступайте и не приходите больше, - приказал он.
Через несколько недель прибыло в Киев пышное посольство от греков из Константинополя. Благодушно принял Владимир послов.
- А вы, греки, во что веруете?
- Веруем во единого Бога Отца, Вседержителя, творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного.
Задумался Владимир. Вспомнил он мученический конец Феодора и Иоанна, вспомнил, что и бабка его Ольга, и многие славные мужи русские были православными христианами, но все равно сомневался еще Святославич.
- Говорили мне евреи: греки, мол, в того веруют, кого они на кресте распяли и позорной смерти предали. Верно ли это? Мыслимо ли то, чтобы всесильный Бог позволил распять себя иудеям, ибо захотел бы и взглядом одним обратил палачей своих в пепел?
С достоинством склонил голову греческий посланец.
- Воистину в того веруем, ибо так учили и пророки: один, как Господу нашему суждено родиться, а другие - что быть ему распяту и погребенну, а в третий день воскреснуть и взойти на небеса. Евреи предавали таких пророков избиению, но всё равно сбылось по их пророчеству. Воскрес Иисус и взошел на небеса к Отцу своему. Хотели евреи предать его позору, а послужило это лишь к славе его великой.

                Глава 18.

Полюбился этот ответ князю Владимиру и попросил он грека рассказать о его вере. Долго говорил грек. Поведал он князю о сотворении мира, о гордости и высокоумии сатаны и низвержении его с неба.
После рассказал об Адаме и Еве и их грехопадении, об изгнании из рая, об убийстве Авеля Каином, о грехах людских и о том, как забыли они Господа, о наказании потопом и обо всем, что было на земле до пришествия Господа нашего Иисуса Христа и вознесенья его.
Внимательно выслушал Владимир мудрого грека.
- Узнал я от тебя о том, что было. Теперь же скажи, что будет. Ведаешь ли о том?
- Поставил Господь один день, когда придет Он со славой судить живых и мертвых, и не будет конца его царствию. Воздаст он всем жившим и живущим по их делам и праведные отправлены будут в рай, а грешники обречены на муки вечные.
Сказав так, показал грек Владимиру полотно, на котором изображено было судилище Господне. Сидит на престоле Господь Вседержитель. По правую руку в великом веселии идут в рай праведники, по левую же руку с плачем и стенанием шествуют грешники в вечную муку.
Долго смотрел русский князь на это полотно.
- Хотел бы я, чтобы народ мой был с теми, кто справа, а не с теми, кто слева, - молвил он тихо.
- Если желаешь быть с праведными, то крестись, - твердо сказал ему грек.
Эти слова глубоко запали Владимиру в душу, однако он не дал сразу согласия.
- Подожду еще немного, - ответил он, отпуская греческих послов в Константинополь.
Вскоре Владимир Святославич созвал на совет старшую дружину и многих из славных мужей киевских и сказал им:
- Ведайте же: были у меня болгары-магометане, говорили со мной. Нет у них веселия в законе, страх один. Были латиняне. После приходили иудеи и ругали все законы, кроме своего. Нет чести в таком хулении. Были, наконец, и премудрые греки. Говорили: если кто примет нашу веру и будет праведен, тот хоть и умрет, да после встанет. Полюбился мне, мужи киевские, больше иных закон греческий.
Отвечали князю осторожные киевские старейшины:
- Сам ведаешь, Святославич, разве кто на торгу свое ругает? Все только расхваливают, и ни один своего не хулит. Если хочешь узнать доподлинно у кого какой закон, давай пошлем мудрых мужей наших по свету: пускай своими глазами посмотрят они на те веры и обычаи их. Не дело заглазно одним послам лишь верить. Кто знает, правду ли они молвили?
Понравилась князю эта речь.
- Разумно говорите, киевляне. Быть по сему. Отправим мы десять мужей опытных прежде к камским болгарам, от болгар к немцам, а затем к грекам. Пускай посмотрят они, как служат в тех странах своему Богу, а, вернувшись, нам поведают.
В тот же день выбрано было десять смышленых мужей, и отправились они из Киева в иные земли. Когда посланные мужи вернулись, Владимир вновь созвал киевлян и старшую дружину на совет.
- Говорите, что видели, в каких странах были, - велел он прибывшим.
Низко поклонились ему посланные мужи.
- Прежде иных были мы у болгар, видели, как служат Аллаху магометане. Сидят они в храме своем без пояса, то и дело простираясь ниц, а, вставая, озираются, как безумные. Нет добра в их законе. Следом за болгарами были мы у немцев. Нет у латинян лепоты в службе, нет щемления сердечного, не полюбилось нам служенье их. Недолго пробыли мы у немцев - собрались, отправились к грекам.
- Видели ли вы, как служат Богу греки? - с волнением спросил Владимир.
- Видели, Святославич. Такая красота у них в храме, что словами передать того не умеем. А служба у них такова, что казалось нам, будто сам Бог сошел к храм и стоит там промеж священниками. Вовек, до последнего дыхания, не забыть нам того. Всякий, кто вкусил сладкого, не захочет уже горького, так и мы не хотим боле оставаться в язычестве. Не люба нам иная вера, кроме греческой.
Помолчав, повернулся князь к боярам и старшей дружине:
- Что скажете о том, мужи? По сердцу ли вам вера греческая, православная?
- По сердцу, Святославич, - отвечали бояре. - Коли дурен был бы закон греческий, не приняла бы его бабка твоя княгиня Ольга, мудрейшая среди всех женщин русских.
Увидев единство во всех мудрых мужах киевских, князь Владимир обрадовался.
- Быть по сему. Где же примем крещение? - спросил он.
- Где тебе будет любо, - ответила ему верная дружина.
Вскоре после того, в 988 году, случились у русичей разногласия с греческим городом Корсунем. Корсунский наместник нанес несправедливую обиду киевским торговым людям, и князь Владимир решил наказать его за это.
Не в обычаях русичей было прощать обиды. Оскорбление одному было оскорблением всем. Собрав большое войско, русичи осадили Корсунь и стали под ней укрепленным лагерем.
Стенобитных орудий у них с собой не было, и, чтобы войти в город, князь Владимир велел насыпать у стен Корсуни земляной вал. Однако замысел этот не увенчался успехом, поскольку жители провели со своей стороны подкоп и, выбирая ночами землю, которую насыпали русичи, разносили ее потом по городу.
Безуспешная осада затягивалась. Греки со стен Корсуни насмехались над русичами почти безнаказанно: мощные укрепления города делали штурм бессмысленным.
Осаду пришлось бы снять, если бы среди корсунцев не отыскался друг русских по имени Анастас. Этот Анастас поднялся на стену и, привязав к стреле записку, пустил ее в русский стан.
На свернутом пергаменте было написано: “Князь! Перекопай и перейми воду из колодца, который лежит от тебя к востоку. Вода из этого колодца по трубе идет в город. Нет в Корсуни иных колодцев, кроме этого”.
Метко пущенная стрела вонзилась неподалеку от высокого шатра Владимира. Поутру Добрыня нашел ее и принес князю. Когда прочитали ему письмо, обрадованный Владимир радостно воскликнул:
- Если случится так, что от этого Корсунь сдастся, то будет это знамение, чтобы мне и народу моему креститься.
Вскоре вода из колодца была перекопана и отведена в другое русло. Защитники города стали страдать от жажды и через несколько дней открыли ворота. Русские рати вошли в город и заняли его.
Вступив в город, Владимир тотчас отправил послов к греческим царям Василию и Константину с такой грамотой: “Город ваш славный взял я мечом моим. Слышал я, что есть у вас сестра девица Анна умом светла и лицом прекрасна. Отдайте ее за меня и уйду я из Корсуни, а коли не отдадите, то и с Царьградом вашим то же сотворю, что ныне с Корсунью”.
Зная, что не сравниться им с Владимиром отвагой и силой бранной, ибо была в ту пору в греческой земле большая смута, опечаленные греческие императоры отвечали: “Не дело девице христианке становиться женой язычника. Коли крестишься ты и единоверен будешь с нами - отдадим тогда тебе сестру. Если же язычником останешься, то лучше мы в бою все до единого поляжем, чем душу нашу на вечное мучение предадим”.
Полюбилась князю Владимиру эта речь. Увидел он, что словно сила чудесная направляет его к крещению.
- Добрыня, зови писцов. Пускай пишут ответ императорам греческим: “Давно положил я на сердце креститься. Люба мне вера ваша православная и служение. Пускай священники ваши, что придут с Анной, крестят меня”.
Обрадованные таким ответом, Константин и Василий стали убеждать свою сестру идти за Владимира. Девушка, печалясь, плакала, представляя себе поездку на Русь точно ссылку, либо заточение. Ей не хотелось навек отправляться в чужую землю и становиться женой грозного князя русов.
Наконец, поддавшись на уговоры, Анна сказала братьям:
- Согласна я идти за Владимира. Верю я, затем совершается этот брак, чтобы Русь посредством того приняла веру истинную и обращена была на покаяние. Много бед до сего времени причиняла Русь грекам. Может хоть так смилостивится она над нами?
- Верно сказали князю русов: не только лицом прекрасна ты, но и умом светла, - отвечали ей братья Константин и Василий.
Вскоре в сопровождении священников, провожаемая плачущими братьями и всем двором Константинопольским, Анна села на корабль и поплыла морем в Корсунь.

                Глава19.

Попутный ветер туго натягивал паруса, стремительно направляя корабли греков к Корсуни. Пораженные матросы говорили, что никогда прежде не доводилось им плавать столь скоро, не имея в пути задержек.
- Не плачь, не убивайся, девица. Сам Господь наш торопится свести тебя с женихом твоим, чтобы крещена через то была Русь языческая доселе, - утешали Анну бывшие с нею священники.
В то время как корабль с греческой царевной Анной и священниками приближался к Корсуни, Владимир захворал глазами и так сильно, что едва мог видеть.
Тому, кто вернет князю зрение, обещана была большая награда. Многие искусные греческие лекари пытались вылечить князя, но все было тщетно.
Прибыв в корсунский порт, царевна Анна узнала о болезни своего жениха и послала сказать ему, что если он хочет прозреть, то должен, не мешкая больше, креститься. Получив такую весть, Владимир сказал:
- Если так случится, что я прозрею, то воистину велик будет Бог христианский.
Вскоре в главном храме епископ Корсунский с прибывшими из Царьграда священниками после оглашения крестил великого русского князя. При крещении Владимир был наречен христианским именем Василия.
И произошло чудо. В момент, когда на него возложены были руки, Владимир внезапно прозрел, в чем и он сам, и все бывшие с ним увидели несомненное соизволение Господне.
Вскоре после венчания князь Владимир в славе великой, торжественно провожаемый всем народом корсунским, покинул греческий город. Вместе с князем и его верной дружиной на Русь отправлялись княгиня Анна и верный Анастас, приславший на стреле записку.
Кроме того в Киев отбывал и поставленный над Русью епископ Михаил, родом грек, и многие священники со всем потребным для богослужений и совершения таинств, а также части мощей святого Климента и Фифа, верного ученика его.
Сам же город Корсунь отдан был Владимиром обратно греческим царям Константину и Василию как вено, или выкуп за невесту. Платить такой выкуп издревле было в обычае русичей.
Вскоре Владимир с дружиной и спутниками своими вошел в Киев. Все жители от мала до велика высыпали на улицы, приветствуя своего князя-защитника.
Вместе с другими встречал его и отрок Яшка. Долго бежал Яшка за княжеским конем, пока не въехал Святославич в ворота городища. Прибыв в Киев, Владимир немедленно приказал очистить его от идолов и языческих капищ.
- Да не будут сии болваны осквернять более нашу землю, - сказал он Добрыне.
Добрыня, вместе с Владимиром принявший святое крещение в Корсуни, набычившись, смотрел себе под ноги. Как и Святославич, он понимал, что уничтожить языческих болванов, в которых верят многие русичи, будет совсем непросто. Много прольется слез.
- Сотворю по воле твоей, княже, - сказал Добрыня.
Днем позже по всему Киеву, на всех крупных площадях его, запылали костры. Одних идолов сжигали, других секирами разрубали на части. Причитали, шипели, угрожали вохвы, хватались за своих деревянных болванов, но дружинники отгоняли их, толкая древками копий. В смущении великом пребывал весь народ киевский.
Отрок Яшка, что бежал за княжеским конем, стоял на днепровской круче. Со страхом смотрел он, как грозного Перуна привязывают к лошадиным хвостам и с позором волокут с горы. Двенадцать приставленных дружинников били Перуна палками и кололи копьями.
- Зрите, русичи, что не бог это, а колода дубовая, - кричали они.
Кони от усилия проседали на задние ноги - так тяжел был Перун. Медленно, неохотно спускался он с горы. Бороздил усами землю, перекатывался тяжко. Откалывалась позолота под ударами копий.
Наконец Перуна подволокли к берегу и сбросили в Днепр. Глубоко ушло бревно под воду, а потом поднялось и, медленно вращаясь, поплыло по течению.
Многие киевляне проливали слезы и долго следовали за ним по берегу, провожая своего уплывающего истукана. Из опасения, что Перуна выловят и спрячут, Добрыне пришлось даже приставить к нему нескольких воинов.
- Скачите за языческим истуканом и отталкивайте его от берега, если его прибьет волнами, - приказал он дружинникам.
- Долго ли следовать нам за ним? - спросили дружинники.
- До самых порогов днепровских.
Одновременно с уничтожением идолов Владимир приступил к проповеди народу Христовой веры. Прибывшие из Царьграда священники вместе с новым русским митрополитом Михаилом ходили по Киеву, разъясняя жителям слово Божье.
Сам Святославич с крещеной дружиной своей участвовал в этой проповеди, вдохновляя сомневающихся личным примером.
- Любит князь наш народ свой. Коли не во благо было бы нам крещение, не принял бы он его сам и нам бы не велел принимать, - убеждали себя киевляне.
Когда жители в большинстве своем был подготовлены, Владимир велел оповестить, чтобы на другой день все являлись бы к Днепру для принятия крещения.
И вот 1 августа 988 года в погожий и солнечный день Русь приняла крещение. Киевляне, стар и млад, входили в спокойные днепровские воды. Дряхлые старцы толпились у берега, а зрелые мужи и юноши смело шагали глубже, держа в руках младенцев.
Взгляды всех были обращены к берегу. Там, на деревянном помосте, епископ Михаил и греческие священники в непривычных для русичей богатых церковных облачениях совершали таинство крещения.
Восприемником своего народа был сам великий князь Владимир, с дружиной стоявший тут же на помосте и ободрявший киевлян одним своим присутствием.
Совершив крещение, епископ Михаил повернулся к князю. На глазах у епископа блестели слезы.
- Отчего плачешь, Михаиле? - удивленно спросил Владимир.
- Ощущаю я, как ныне благодать Господня снисходит на народ русский. Славен будет сей народ, надежной опорой станет он вере православной. Хоть и будут ждать его испытания великие, всё он вытерпит, приумножится и, всех врагов одолев, великую славу приимет.
Но и это еще не все. По указанию князя в церкви была сделана надпись: “Если кто отменит это - да будет проклят”. Не слишком ли большая плата за город, находящийся на окраине Византийской империи?
Последние условием брака поставили принятие Владимиром веры Христовой. Когда царевна Анна прибыла с духовенством в Херсонес, князь Владимир внезапно ослеп.
Царевна предложила ему немедленно креститься, в надежде исцеления. Во время крещения князь прозрел. В духовном восторге он воскликнул: “Теперь я узрел Бога Истинного!”. Некоторые из дружинников князя, пораженные этим чудом, также крестились.
Во святом крещении князь Владимир был наречен Василием в честь святого Василия Великого. Тогда же в Херсонесе совершилось его бракосочетание с царевной Анной.
В качестве выкупа за жену князь возвратил Херсонес Византии, построив в нем храм во имя святого Иоанна Предтечи и Крестителя Господня.
В Киев князь Владимир вернулся вместе с княгиней Анной, константинопольскими и херсонесскими священнослужителями, взяв с собой богослужебные книги, иконы, церковную утварь, а также святые мощи Климента, епископа Римского, и его ученика Фивы. Таким образом, упрочились династические и межгосударственные связи между Русью и Византией.
По возвращении в Киев князь Владимир крестил 12 своих сыновей. Крестился и весь его дом, и многие бояре. Затем князь Владимир приступил к искоренению язычества на Руси и истреблению языческих идолов.
Священнослужители, а также ранее крещеные княжичи и бояре обходили площади и дома киевлян и наставляли их в истинах Евангелия, обличали суетность и тщету идолопоклонства.
Некоторые киевляне принимали святое крещение сразу, другие колебались. Великий князь Владимир назначил день всенародного крещения 1 августа 988 года и объявил: “Аще кто необрящется заутра на реке, богат ли, или убог, или нищ, или работен, противен мне да будет!”.
Только самые закоренелые язычники воспротивились этому повелению великого князя и бежали из Киева. Большинство киевлян явилось на то место, где приток Днепра река Почайна сливается с Днепром. Таинство святого Крещения было совершено над множеством киевлян священнослужителями во главе с первым Киевским митрополитом Михаилом.
После принятия христианства князь Владимир распорядился воздвигать христианские храмы в тех местах, где раньше стояли идолы. 
Князь Владимир особенно заботился о духовном просвещении народа: “И повелел попам по городам и селам приводить людей к крещению и детей учить грамоте, ученью книжному”.
В храмах, строящихся по велению князя, богослужение совершалось по православному чинопочитанию на понятном народу родном славянском языке, по книгам, которые еще за столетие до того были переведены святыми равноапостольными Кириллом и Мефодием, первоучителями славянскими.
Благодаря этому храмы Божии становились всенародными училищами веры, а вера Христова мирно и сравнительно быстро распространилась по всей Руси.
Святое крещение приняли после Киева жители Новгорода, Смоленска, Полоцка, Турова, Пскова, Луцка, Владимира Волынского, Чернигова, Курска, Ростова Великого и других русских городов.
Апостольская ревность великого князя Владимира простиралась так далеко, что он посылал христианских проповедников на берега Двины и Камы, в степи диких печенегов и половцев.

                Глава 20.

Образовавшаяся в 395 году в результате разделения Римской империи на два государства Византия достигла вершины своего могущества при императоре Юстиниане I в 527-565 годы, когда её границы раскинулись от Ирана до юга Пиренейского полуострова и от Италии до Северной Африки.
Затем наступил долгий период ослабления: нашествие арабов, натиск славян, образование кочевниками-болгарами славяно-тюрского государства Болгария на Балканах, народные восстания и борьба с еретическими движениями.
Империя потеряла значительные территории. Положение Византии несколько улучшилось к середине X века. Была отвоёвана часть земель у арабов, империя распространила своё влияние на государства Закавказья, отразила натиск войск Киевского князя Святослава.
Во второй половине X века Византия завоёвывает Болгарию и вновь ненадолго становится самым могущественным государством Средиземноморья.
В это время Киевская Русь приняла от Византии крещение, а с ним и христианскую культуру. Великий князь Владимир женился на дочери базилевса.
На службе у ромейского императора появились русские полки.
Одновременно с этим державу продолжают сотрясать мятежи земельных магнатов: сначала Варды Склира, затем узурпатора Варды Фоки.
Лицо императора пылало. Гнев исказил его красивые черты, голубые глаза под сдвинутыми бровями метали молнии. Василий II, базилевс Византийской империи, крупными шагами мерил освещённую солнцем палату, нервно сжимая в руках золотую чашу.
Писец, угодливо склонившись, ловил тяжело падающие слова правителя, занося их на пергамент.
Голос императора дрогнул:
- Не ты ли возвратился из ссылки в дырявом плаще и не тебе ли я предоставил всё, что есть высокого в Ромейской державе, наградив титулами и чинами? Ибо надеялся, что станешь ты моим утешением в бедах. И что же? Я искал сокровищ, а нашел уголья! Доверившись тебе, уподобился тому, кто пытается гасить огонь маслом. Не забывайте, что русичи приняли нашу веру.
Пальцы базилевса стиснули кубок, смяв драгоценный металл.
- Варда Фока, безбожный мятежник и предатель, ты восстал на своего законного правителя, но берегись! Не делай имя свое проклятием для людей и не послужи им позорным примером! Помни, что у меня теперь в горсти союзные русские полки, они раздавят любого.
С недоумением взглянув на бесформенный кусок золота, в который превратилась изящная чаша, император отбросил его прочь и отрывисто приказал:
- Отправить гонцов с посланием к киевскому князю Владимиру и в лагерь мятежника Фоки, немедленно! - и вышел, громко хлопнув дверью.
Писец продолжал кланяться и тогда, когда покои давно уже опустели: крутой нрав молодого монарха был хорошо знаком окружающим. Затем слуга резво побежал исполнять повеление.
Закопчённые стены харчевни, освещённые бликами огня в очаге и тусклыми масляными лампами, дрожали от хохота. Казалось, трухлявые балки обрушат потолок - гогот двух дюжин глоток сотрясал давно не мытые стекла в подслеповатых окошках.
Грузчики и носильщики из константинопольского порта Галаты, мелкие воришки из предместья, мастеровые из ближайших кварталов, сбившись в круг, заливались грубым смехом. В центре, озираясь, словно загнанный волк, и совсем по-волчьи оскалив зубы, вертелся гибкий чернявый паренек.
- Так, говоришь, один справился с двумя солдатами-стратиотами? А может, ты увидел это во сне? Или ворованное отцовское вино было чересчур крепким? А русич?
Окружённый, не совсем правильно выговаривая слова, огрызнулся:
- Это тебе вино ударило в голову - она у тебя и без того слабая!
- Что? Все слышали? Он говорит, что я, дурак! - Дюжий носильщик стал засучивать рукава.
В воздухе запахло дракой. За столом в углу сидел белоголовый юноша в синем кафтане, какие носит торговый люд. С самого начала он прислушивался к перебранке и теперь, торопливо встав, расталкивал собравшихся, громко крича:
- Нет, братцы! Так нельзя, чтобы все на единого русича навалились!
Парня ругали, отпихивали, и кое-кто уже хватал его за одежду. Однако, он был не из заморышей и вскоре уже стоял подле чернявого, засучивая длинные рукава охабня.
Тот вовсе не обрадовался нежданному защитнику: подозревая подвох, недоверчиво смотрел на него исподлобья. А разгоряченная толпа подступала все ближе. Юноши поневоле встали спина к спине, когда круг вновь раздался и в него ворвался молодой инок в чёрном подряснике.
- Православные, чё творите? - Высокий, певучий голос и монашеское одеяние остановило было наступавших. - Грешно вам поступать так с гостями иноземными.
- Да отчего же гости сами хозяев обижают? - Выкрикнул носильщик и, недолго думая, заехал в ухо чернявому.
Юркий, как уж, тот, пригнувшись, ушёл от удара. Кулак же от души врезался в стоящего напротив верзилу-лудильщика. Моргнув от удивления, верзила тряхнул головой и, выкрикнув:
- Ах, вот ты как? - треснул в ответ обидчика по уху.
Носильщик, опешив на минуту, завопил:
- Бей русинов, - и буйная русская драка, пьяная и суматошная, взвихрила толпу.
Сын Святослава Владимир упорно трудился над укреплением связей растянувшейся с севера на юг державы, все прочнее связывая Киев с Новгородом.
Его усилия привели к принятию христианства - единой религии для всей многоплеменной империи. На Русь потекли не только богословская премудрость и чудеса церковного искусства, но военные трактаты и военная техника Византии.
Византийский импульс явился последним мазком, после которого комплекс воинского снаряжения на Руси полностью сложился и изменялся несколько последующих веков уже за счет внутреннего развития.
Оружие русского дружинника, который, как правило, был теперь конником, включало в себя: меч франкского типа, украшенный в русско-византийском стиле, славянский топор, копье европейского, или степного типа, степного происхождения кистень и киевская булава с гранеными шипами.
Кольчуга дополнялась шлемом, чешуйчатым, или ламеллярным панцирем византийского типа и щитом - большим каплевидным, или круглым.
Русский дружинник был еще и лучником, что отличало его от большинства европейских профессиональных воинов-феодалов. В целом комплекс снаряжения роднит древнерусского дружинника со знатными воинами Балкан, Переднего Востока, Средней Азии и Ирана.
В XI-XII веках степь выдвинула нового соперника Руси - половцев, кипчаков и куманов. Первоначальные успехи половецких войск сменились ответными сокрушительными походами русских князей. Половецкие воины все были конными стрелками, а знатные ханы имели кольчуги, сабли, копья, круглые щиты и богато украшенные шлемы.
Подобно половцам были вооружены и черные клобуки - объединение печенежских, гузских и черкесских родов, входившее в состав Киевского княжества и поставлявшее большую часть конницы.