Умерла тёща. Событие более чем печальное. На похороны в наш маленький домик пришли немногочисленные родственники. Среди них – мой отец, маленький сухонький старичок, давно переваливший за восьмой десяток. Он слепой на правый глаз, полуслепой на левый.
Постукивая перед собой палочкой, отец переступил порог дома и направился в зал, где лежала покойница.
Подошёл к гробу, невидящими глазами уставился в лицо трупа.
- Привет, Петровна. Я – следующий.
Отец вынул из нагрудного кармана конверт, положил в гроб.
- Это от меня.
Покачивая головой, он вышел в кухню, хмуро огляделся, выискивая, где бы сесть. Устроился на табурете возле подоконника, поставив между ног самодельную палку.
Согласно последней воле усопшей к ней пригласили попа. Его зовут отец Глеб. Он живёт на нашей улице, метрах в ста от нас. Купил земельный участок. Сейчас строит дом. Тёмно-малиновая черепичная крыша уже почти полностью покрыла второй этаж. Поп Глеб – молод. Ему лет сорок с небольшим. Распушённая чёрная бородка на румяных щёчках нисколько не старит его. Поп прошёл через кухню в зал. Пришедшие родственники, кроме отца, потянулись за ним. Поп расставил свечки, зажёг их, раздул кадило. Дом заполнился запахом ладана и заунывной молитвой.
Я остался в кухне с отцом. Он сидел совершенно неподвижно, оперев подбородок о палку. Я знал, какая буря разыгралась в этом уже дряхлом теле, и какие нечеловеческие усилия отец делает над собой.
Не было ещё ни одной свадьбы, ни одних похорон, где бы он ни выкинул фортель. Вот и сейчас я опасаюсь, что отец может подскочить к попу, и уж если не схватит его за грудки, то скажет ТАКОЕ….
Сказать, что мой отец – воинствующий атеист – значит, ничего не сказать. При одном только упоминании бога отец взрывается в любом месте и в любое время.
- Бог? Где он ваш бог?! Покажите! Кругом – жулики, воры. Куда ваш бог смотрит, мать его в гроб!
Узнав, что умер глава русской церкви, отец с удовлетворением отмечает: «Одним дармоедом меньше. Работать надо, а не кадилом махать, народ дурить...»
Сам отец всю жизнь работал так, как не снилось неграм на плантациях Южных Штатов. Считал, что именно так и должен поступать честный человек и настоящий мужчина. Завод наградил его орденом Трудовой Славы и дал широкую алую ленту ветерана труда. По достижении пенсионного возраста отец остался на заводе. Прямо из цеха его увезли в больницу. Врачи запретили ему работать. Полностью износился организм.
Отец – слесарь сантехник. Из таких, которых называют «золотые руки». Сколько за свою жизнь он установил унитазов, водопроводных кранов и батарей центрального отопления! Сколько вызовов обслужил! Это только в популярном фольклоре сантехник – вечно пьяный мужик в спецовке, вымогающий трояки и пятёрки. Отец на работе всегда чист и трезв, как стёклышко. Он всё сделает по высшему разряду и не возьмёт за это ни копейки, кроме причитающейся ему два раза в месяц зарплаты.
- Моя работа должна людей радовать, - говорит отец.
Не дай Бог, если какая бабуля попытается сунуть рубль-другой ему в карман.
Это он воспримет как личное оскорбление.
- Ты что, мать? Убери деньги немедленно! Или у меня совести нет?
Случись что-либо в нашем многоквартирном доме – все бегут к отцу. Отец лезет в подполье. Вскрывает магистральную канализационную трубу. Проклиная всех святых, по локоть в дерьме чистит трубу, устанавливает новую задвижку. Не его это дело. На то есть ЖКО. Но бригаду слесарей оттуда не дождёшься. А люди не должны страдать…
В подъезде сломалась входная дверь. Отец её чинит, а сверху пружину прилаживает, чтоб закрывалась плотней, и холод не шёл бы дальше в подъезд.
Да будет людям тепло!
То и дело в подъезде кто-то выкручивает лампочку. Или мальчишки ради забавы из рогатки в неё стреляют. Тогда отец ставит на лампочку защитный плафон. Ввинчивает такие шурупы, что не всякой отвёрткой потом вывернешь.
Да будет людям светло!
- Угомонись, Алексей! – советуют соседи. – Сядь, покури. – Но он их не слушает. Идёт на свалку, выискивает трубы и проволоку. Ограждает участок, делает газон, вскапывает его и засевает цветами. Да будет людям радостно вокруг себя смотреть!
У соседки Алки – одинокой матери – горе… Дочка Любочка выехала на прополку свеклы в колхоз. Случился с ней солнечный удар. Упала и умерла Любочка…
Соседка приходит к отцу. «Дядь Лёш, помоги. Любочку привезли, а гроб совсем короткий. Коленки у неё не разгибаются.»
Отец идёт к соседке. Меряет рулеткой гроб, на бумажке цифры записывает. Потом спускается в сарай в подполье. Отбирает доски. Полдня пилит, строгает, приколачивает. Вытягивает ноги Любочка. Соседка деньги отцу суёт.
- Вот, возьми, дядь Лёш!
Отец негодует.
- Убери! И чтоб я не видел!
- Дядь Лёш! Ну, хоть выпей-помяни…
Отец поминает. Возвращается домой поздно вечером, покачиваясь.
Так он и дожил бессребреником до преклонных лет в беспрерывных хлопотах во имя благополучия человечества. Ничего он с матерью не нажил. Живут они, а точнее, доживают в крохотной убогой хрущёвке. Близок тот час, когда предстанет он перед Всевышним и будет ответ держать… И тут не могу я не вспомнить попа Глеба, служителя Господа.
Проходил я однажды мимо нашей церкви, где Глеб служит. Возле церкви стоит большущая блестящая чёрная машина. Возле машины – крупный молодой человек с девушкой. Он с попом Глебом беседует. До меня доносятся обрывки разговора.
- Освятить бы надо, батюшка… Да-да, конечно. Сколько скажете…
Подумалось мне тогда, что церковь – это всё-таки место для умиротворения души, а не для освящения транспортных средств. Вспомнил ещё, как дядя Вова Кузькин, наш местный предприниматель, пивной бар открывал. Столь торжественное мероприятие тоже не обошлось без представителя церкви.
В зале закончилось пение. Родственники и отец Глеб выходят на кухню. Отойдя в сторонку, жена передаёт попу Глебу конверт с деньгами. Четверть часа пения обошлась тёще в четверть её пенсии. Такое впечатление, что церковь – такая же жадная и беспощадная контора как Газпром. Но разве церковь может и должна жить по законам коммерческого ларька, где превыше всего – прибыль? А как же быть с любовью к ближнему? С бескорыстием? С помощью страждущему и судьбой надломленному?
Не выгнал ли Христос когда-то менял из храма, раскидав их монеты и приказав даже близко не подходить к святому месту?
- Царство ей небесное, - говорит Глеб. Он широким жестом крестит гроб с покойницей, наш двор и, повернувшись на каблуках, направляется в сторону своего особняка.
Ему вслед смотрит волком мой полуслепой отец. А я смотрю на них. Двое мужчин, молодой и старый. Один – слуга божий. Второй – отъявленный богохульник. Кто из них милей Господу?