Облокотясь на ограду, судачили две соседки Марья Петровна и Дарья Филипповна.
- Ну что, были у тебя сегодня?
Марья Петровна женщина тучная. Расправив локти в стороны, она уложила свой мощный бюст на колья железной ограды и зорким, чуть завистливым глазом оглядывала теперь хозяйство соседки.
Дарья Филипповна, напротив, была женщиной сухенькой и выглядела, …просто лет на сто. Не меньше. Её редкие белые волосенки были аккуратно уложены в пучок, а кофта, дабы не болталась у жилистой шеи, была туго застегнута значком, перевернутым блестящей стороной наружу. Потому не сразу было видно, что значок тот полагался «Ударнику пятилетки». Какой – Дарья Филипповна уж и сама забыла.
Ударница театрально всплеснула руками. - Ой, были! Дочь и внучку привела. Какая ладная девочка стала, …внучка моя, …вся в меня молодую.
-Уж прямо! Уж будто помнишь… себя молодую. – Марья Ивановна, выглядывая за спину соседки, заметила початую бутылку, скромненько припрятанную под скамью. – Были, значит. Ну, и хорошо.
- Да уж, что были – то были, мои хорошие. А к тебе заходили? – Дарья Филипповна привстала на цыпочки и тоже кинула взгляд за спину соседки. - Вижу. Ага. Были, …закусили. Вот молодцы! – Улыбка древней старухи была страшненькой, но весёлой. Она скалилась, выглядывая на столике, туго обтянутом клеёнкой, куски пирога, конфетки в обертке и стакан с прозрачной жидкостью, покрытый куском хлеба с куском сальца.
-А как же! – Гордясь, подбоченилась одной рукой Марья Петровна. – Сноха с сыном приезжали, дочка с хахалем своим были. Бывший …зазноба, вон, - она пышной рукою повела в сторону стола, крепко стоящего и на одной ноге, – пирогов принес. Харьковские сальцом угостили.
-Ой, да я уж и забыла! Ты ж говорила, что из хохлов к нам забралась.
-Да уж, - чуть грустя, протянула Марья Петровна, - забралась вот, …да и осталась… тут.
- А что, места у нас тихие. У нас хорошо. – Похвасталась Дарья Филипповна и оглянулась. На тишь.
Лес шумел, двигаясь где-то там поверху кронами. А внизу и вправду, тишина стояла. Получалось, все другие соседи Марьи Петровны и Дарьи Филипповны уж отпраздновались, да и успокоились. (Или напротив, ещё не вставали, потому, как не были разбужены родным топотком у порога).
- Водку Васька любит. Щас придет и …моментом. - Дарья Филипповна, будто опасаясь бомжистого вида Васьки, огляделась по сторонам. – А может, и не придет. Может, и нет. Может, уснул уже где. – Она улыбнулась, будто найдя замену Ваське - хулигану. - Ну, тогда кошки сало утащат. Ой, диких развелось. А ничё! Я кошек люблю.
Марья Петровна, сморщилась, будто щавелю куснула. – У, вражина. Я про Ваську-то. Никак нет на него сторожа с колотушкой.
-Нету. Нету… – Будто подначивала, скалясь, престарая Дарья Филипповна, разглядывая кустик землянички у ног.
«Крупные ягоды, должно быть, будут у нынешней земляники». – Подумала бывшая ударница и нагнулась. И ласково погладила рукой белые цветочки кустика. Вздохнув тихо, Дарья Филиповна выпрямилась. – Земляника нынче хороша будет.
-Да, наверно, - как-то неопределенно ответила соседка.
Дарья Филипповна снова огляделась. – Ну, значится, гости были…
-Да, …были. – Оглянулась на столик с кусками пирога Марья Петровна.
-Значится,…были. – Вторила соседка.
И вдруг, будто с сильной тоской, глядя на стаканчик с водкой на столике рядом с Марьей Петровной, Дарья Филипповна громко повздыхала. – Ох-хо. Охо-хохоньки-хо-хо. «Сын, значится, ейный не сильно пьющий. А вот дочка моя, ох, да и внучка, - подумала Дарья Филипповна, глядя на валяющуюся рядом бутылку, - пряничек да печененки оставили. А вот бутылочку - то всю оприходовали. Простая вот лежит. – Ногой Дарья Филипповна повернула бутылку и, не наклоняясь, посмотрела, что за этикетка на ней. - «Бо-ров-винка». …Чего-то не вспомню я такую водку. …Ай! Да, всё щас по-новому. – Бросив хмурится, старая женщина вздохнула. Но уже тихо. Потом в слух сказала: «Раньше вот, помню, «Марципановая», «Перцовая» водка была. Теперь - вот: … «Боровинка». …Что за водка? …Жиреют с неё, что ли?».
- Богатыми стали. Вино пьют.
- Богатыми? – Дарья Филипповна вспомнила чистое, миловидное лицо своей внучки. Та пришла к ней сегодня в бусах под жемчуг. – Богатыми, - улыбнулась старая, – это хорошо.
- И что этому Ваське надо? Шел бы в другие места… - Все как бы переживала за приход воришки Марья Петровна.
-Да куда ж он пойдет, наш Васька-то? Придёт, куда он денется. – Будто с надеждой проговорила Дарья Филипповна, вглядываясь в даль. А потом, простилась с соседкой и отошла от ограды.
Присела старуха на покосившуюся уж от времени лавку и потерявшими цвет глазками сморгнула. «Ну, хоть пришли. Хоть, как люди… пришли. А-то ведь и год назад не были, и два». – Старая женщина смотрела на пол литровую банку, вкопанную в край холма.
В той банке были цветы. Тутошние, по дороге сорванные незабудки. - Тут вот…вспомнили. А что, пряники, печенье,…помянули и хорошо».
Улыбнулась, вздохнула ещё разок старушка и …тихо провалилась под холм с крестом в ногах.
Крест из стальной ленты плетеный был свежевыкрашен в голубой цвет. Краска ещё пахла. Но уже не сильно, уже даже как бы и приятно пахла. С тоской в душке.
На гладкой, но уж сильно обветшалой пластинке, прикрученной к середине креста, хорошо ещё проглядывались буквы. И имя, и фамилия была видна, и годы жизни некогда боевой женщины – Костиной Дарьи Филипповны 1917-го года рождения. Человеку, прожившему славную долгую жизнь, аж, до нового тысячелетия.
А Марья Петровна ещё долго ходила вокруг своего холмика. Всё оправляла рукой чуть привянувшие цветочки, только что высаженные вокруг могильного камня анютины глазки. «Ничего, водку Васька выпьет, а цветы не тронет. Цветы …не тронет. Зачем ему цветы…».
Присела потом Марья Петровна на крепкую лавку, устроенную между двух спиленных её сыном берез, и стала, как бы дежурить. Как бы желая Ваську укараулить. Чтоб значит, если вдруг тот пьяным придет, чтоб на цветочки её не наступил. «И погодка, слава богу, удалась нынче. Дождик только к вечерку чуть брызнул. Ну, как водится, на Троицын день. На свиданный денёчек. Теперь вот, …тихо, луна».
Заслышав скрип, шедший справа, женщина оглянулась.
Из-за соседней могилы, будто спросонья, выполз мужик. – Чё, ночь уже?
Узнав тутошнего завсегдатая Василия, Марья Петровна покачала головой. И немного зло погрозилась на гостя кулаком: «Вот только наступи на цветочки мои, охальник!»
Василий, оглядевшись, никого не заметив, принялся подниматься с земли. Сначала с коленей на корточки встал, потом, пару раз тюкнувшись в чью-то могилу головой, всё-таки - на ноги. – Ну вот, вот и праздничек…пришел. – Вася отряхнул руки и оглядел своё поместье.
Заметив припасец на столике возле соседней могилы, Вася решительно двинулся к цели.
Он не стал откручивать свежую проволоку, как бы запор на дверце могильной ограды. Он её – дверцу эту - будто и не заметил. Полез на саму преграду. Закинул одну ногу, вторую… – не смог. Тогда он всего себя перевалил через острые железные колья. И упал на вытоптанную землю. Прямо у скамейки Марьи Петровны. – Вот…сейчас и… посидим…ладком.
Покойница притихла, ноги чуть с земли подобрала. Поджала как бы. Вроде не испугалась завсегдатая, но как бы…мужик заглянул.
Марья Петровна глядела на гостя строго, но как бы по-родственному. «Ох, Василий, Василий, …нет на тебя…колотушки-то… покрепче».
Вася ухватился за лавку рукой и, умудрившись сразу присоседиться к Марье Петровне, поинтересовался. Будто даже у неё лично, у покойницы: «Кого помянем-то?»
Мария Петровна гордо отвернулась.
Вася, оглядев пустую лавку, качнувшись, повернулся к могилке лицом. Уставился на серый прямоугольник могильного камня. И тут же потянулся обеими руками к столу. К пластиковому стакану и покрывавшему его куску хлеба с салом. – Во! …Вот это люди! …Сало.…Есть, что поесть.
Ухватившись за кусок и стакан, Вася выпрямился на скамейке. Стал вглядываться в темноту, чтоб прочесть надпись на памятнике. -Ага,… значится, гражданка …Об…сыхайло. О, фамилия-то какая! Ну…- хохотнул Вася, - уморила ты меня фамилией Петровна Обсыхайло.
-Это что ж в ней уморительного-то? – Не обидевшись, тихо недоумевала Мария Петровна. И тоже присмотрелась к надписи на камне. – Фамилия, как фамилия. У нас в Григорьевке с такой фамилией полно народу.
- Ну,…Обсыхайло…Мария как тебя там…Петровна. – Вася аккуратно надкусил хлеб с салом, и осторожно взмахнув стаканчиком с водкой, торжественно произнес: «Ну, … за нас как бы, …которые безвременно…».
«Птьфу!» – Плюнула в сердцах Васе на ботинок хохлушка Марья Петровна. И тут же поднялась со скамейки. Не захотела сидеть рядом с таким вонюче – невежественным человеком.
Гордо спускалась под холм Марья Петровна. Будто как раньше, в своем доме, по лестнице в погреб спускалась. – Смотри у меня! - Ещё разок погрозила она Ваське пухлым кулаком. – Смирно тут чтоб!
Та, что действительно «без времени», то есть, не прожив и пятидесяти семи лет, ушла, ушла назад, скрылась под серый кусок камня из гранитной крошки. (Тот заботливо был привезен её сыном аж из самого городу Харькова!)
Меж тем, Василий, помянув честно добытой водочкой и сальцом свою очередную как бы сожительницу, огляделся. И, заметив кое-что у её соседки, пошел дальше. К могиле рядом.
То есть, полез опять же через ограду. Да повалил её, старушку. – Вот бля! …Ну, …тихо, тихо тут. Без паники. – Вася улыбнулся, глядя на голубеющий крест. И примирительно окрестился. – Свои. Свои идут. …Господи, прости…
Вася всё-таки зашел к Дарье Филипповне. (Потом, кстати, и кошки её любимые заходили). Зашел Вася за остатками от печатного «тульского» пряничка. Как бы за праздничным десертом. «Ну, …помяни, господи и эту, …как вас по матушке… Дарью Филипповну ик! ик! Земля всем вам …нам как бы …пухом».
Закусив пряничком, осоловел опять Василий, задремал. Да и свалился с обрушившейся скамейки на землю.
И так и остался лежать тутошний житель, возле скромной могилки бывшей ударницы, опять заснул на ещё не остывшей от светлого солнечного дня землице.
Луна улыбалась, глядя сквозь ветви деревьев на тишь да благодать. Свиданный день окончился мирно.
3 июня 2009 Пермь