Клубничная мама

Мира Каргина
Посвящается моей маме.
Когда ты прочитаешь, то
поймешь, какую роль играешь
в моей  жизни.
Я люблю тебя, Моя
Клубничная мама.
Глава первая
Краткая теория.

Вы никогда не думали, кто такие лесбиянки? Как они живут и что чувствуют, когда на них тыкают пальцем, говоря, что вы пятно на лице приличного и пристойного общества или попросту – гнойный прыщ на жопе, который непременно нужно выдавить, чтоб не болел и не портил зрелище? Какого им, когда они не вписываются в понятие «нормальный»? А вы не задумывались никогда – что есть «нормально»? Что есть действительная мораль? Ну, только ненужно сейчас напускать на себя серьезный вид и говорить, что мораль – это нормы поведения, установленные в обществе… Любовь не может быть ненормальной, она бывает неразделенной, ложной, жестокой, светлой, в редких случаях больной и маниакальной. Вы когда-нибудь размышляли, почему девушка или женщина, которой даны красота, великолепная фигура, ум, толпа поклонников, находит свое счастье в нежности, мягких прикосновениях изящных рук, пухлых от бесконечных поцелуев губах, женском аромате страсти, таинственности и понимания?
Я начну с теории. Женское тело формы песочных часов приятно любому глазу, и женскому, и мужскому, и даже детскому. Я помню, что когда была маленькой, любила смотреть журналы, где были фотографии красивых высоких и тоненьких девушек. Я сладко улыбалась, показывала на понравившуюся мне модель и уверенно, и мило заявляла: «Это я!»
А уж на раздевающуюся девушку и вовсе можно бесконечно смотреть.
Женский стриптиз нравиться не только мужчинам. Неужели вы не замечали, как заворожено и пленено смотрят его и представительницы прекрасного пола? Смотрят, как красиво блестит и переливается масло в свете цветных ламп на совершенном, безукоризненном теле, как тонкий и гибкий стан извивается вокруг стального шеста, как танцовщица театрально припадает на колени, и на лицо ее тяжело ложиться густой сияющий волос, как стройные ноги рисуют в воздухе картины. И под властью произведенного зрелища многие девушки тянуться к этому вновь, желая на себе ощутить язык прекрасной женской любви – это лицеприятная сторона. Но есть другая половина - черная и страшная сторона луны.
Милая и девственная девушка пятнадцати лет поздно возвращается домой. И вдруг из-за угла темного дома выходят несколько грубых самцов, которые хватают ее, тащат в подвал, насилуют и издеваются, заставляя повиноваться их грязным и извращенным фантазиям, а затем отпускают, будто ничего не произошло. Эти твари живут дальше и радуются жизни, а вот девушка…
В ее израненной душе и покалеченном теле зреет ненависть ко всем представителям противоположного пола (сильным полом этих ублюдков я не смею назвать). И вот с тех пор не видит она в лице мужчин защитников, не представляет их любовниками и носителями светлых чувств.
Хотите еще? Что ж, пожалуйста! Жрите говно, накопившееся в душе из-за пережитых несчастий!
Маленькая девочка живет в доме с мамой и отчимом. Нужно сказать, что последний не самых честных правил. И когда мама уходит на работу, этот последний, возомнив себя решателем детских судеб, берет на себя ответственность учителя плотской любви.
Девушка родилась в неблагополучной семье алкоголиков. И в этом жестоком мире прозрачного пойла единственной отрадой является подружка из соседнего подъезда, которая любит ее и дорожит, несмотря ни на что. Повзрослев, девушка, с накопившемся в ней вожделением любить, выплескивает ее на свою единственную подругу.
Девушки… А теперь пара слов о сексе. У мужчин и женщин разное понятие об этом мероприятии. Мужчина во время секса находиться в более умиротворенном состоянии, он более сосредоточен на сексе, нежели женщина, так как для него это очередная захватывающая охота. Во время секса мужское внимание сконцентрировано на лежащем перед ним теле и на собственных желаниях. Если же мужчина и заботиться во время постельной сцены о партнерше, то по большей части это холодный расчет. Чего, спросите вы? Собственных сил. А так же монетка в копилку самолюбия о том, что он половой гигант и мастер женских оргазмов, только и всего. А что же в это время думает девушка? А думает она вот о чем: «Так, сейчас проснуться дети; блин, посуда не мыта; этот чертов прыщ, он сейчас его увидит и скривиться от отвращения; нужно сходить в магазин; черт, да когда ж ты кончишь и слезешь с меня?; хочу такие же туфли, как у соседки; нужно лечь так, чтоб свет выгодно оттенял мою кожу; сволочь, он не заметил мой педикюр; кончи, кончи, кончи скорей, у меня все болит.» Для того чтоб девушка достигла столь желанного оргазма, ей нужно расслабиться минимум процентов на семьдесят, а так же ей нужно абсолютное чувство защищенности, привязанности, а нередко и любви к партнеру. А теперь плюсы секса ж + ж: полная отдача, нежность и тонкое чутье ситуации, абсолютное понимание желаний, как своих, так и любимой. И еще, в обществе сложилось странное понятие, что женщина – существо, стоящее ниже мужчины. Это заметно по ироничному отношению мужчины к девушке за рулем, по глупым насмешкам над манерой красить глаза. Хотя я никогда не видела девушку, смеющуюся над тем, что мужчина после того, как помочился, чуть-чуть подпрыгивает и стряхивает. Казалось бы – смысл? Ведь бытует среди сильного пола поговорка, которая нам не понятна – «Прыгай, не прыгай, тряси, не тряси – последняя капля в трусы». Даже в сексе мужчина и женщина – это два разных мира, которые и друг другом воспринимаются по-разному. Если парень занимается оральным сексом и делает кунилингус девушке, то значит – он делает кунилингус девушке. А если девушка делает парню минет, то значит – она СОСЕТ, ОХ, КАК ОТСОСАЛА!  Странно, не правда ли?
А сейчас время истории про ту странную, ненормальную и пошлую любовь.


Глава вторая.
Я

Я всегда была тощей, с выступающими из изможденного тела костями, с бледным исхудалым лицом, на котором словно глухие дыры зияли огромные темно-зеленые глаза. Я была недоверчивым и скрытным ребенком, предпочитая читать что-нибудь из Пабло Неруды, чьи стихи не соответствуют традиционным поэтическим нормам, сложившимся в русской литературе, нежели шумную беготню во дворе с соседской ребятней. Лучшим другом моим был зелененький небольшой блокнот с замочком, в который я постоянно записывала свои чувства и переживания, что являлись для меня поистине важными в некотором смысле эпохальными. Лет в семь я страстно увлеклась верой, запоем читала Библию, а в перерывах чтения Книги книг и Неруды проводила часы в молитвах, прося Бога наполнить меня благодатью, мудростью и любовью. «Я твой сосуд, Господи, я стою на коленях пред взором Твоим и прошу приди в меня, будь во мне. Дай мне сил пребывать в радости, дай мне сил к смирению, дай мне понимание. Избавь тело мое от греха, избавь ото лжи. Ты сказал, что тело есть храм, помоги мне, Господи, не разрушить храм, Тобою сотворенный. Я люблю тебя! Аминь!» Заповеди я выучила, как свои пять пальцев и старалась не нарушать. «Все ложное от дьявола, вся грязь от него, все извращения от него, упаси, Боже мой!» - шептала я, быстро шевелящимися губами.
 Я не была близка с мамой, она не знала, что в школе меня не любили не только ученики, но и учителя. Учительница по чтению и вовсе была моим основным врагом. Мне не нравилось, как она преподавала, как говорила и даже как она смотрела на детей. Она любила, чтоб одноклассники опускали голову, когда она кричала на них. Именно поэтому я обожала впиваться взглядом в ее мелкие свинячьи глазки, живо бегающие из стороны в сторону, и подолгу, не моргая сидеть. Это приводило ее в дикое бешенство, и учителка начинала кричать так, что на ее толстой шее выступали, раздуваясь, как у жабы, длинные синие вены:
- А ну опусти глаза, когда я с тобой разговариваю!
На что я не реагировала. Тогда она подбегала ко мне и начинала остервенело трясти за плечи. А в один из таких ее нервных выпадов я громко расхохоталась, после чего меня окрестили умалишенной и странной. С того времени меня обходили даже ученики постарше. Мои любимые одноклассники стали выдумывать про меня пугающие остальных байки, в каковые верили свято сами. В них говорилось, что мама моя ежедневно избивала меня, и вследствие этого я стала нечувствительна к боли, что вся моя спина покрыта тлеющими рубцами, из которых то и дело тек гной, перемешанный с кровью. И если, ни дай Бог, прикоснешься к моей спине, то и у тебя вырастут такие же разлагающиеся шрамы. Но, не смотря на это, я всегда выступала за справедливость и частенько заступалась за слабых ребят, благодарность которых заключалась вот в чем – при встрече они аккуратно прошмыгивали мимо меня, чтоб ни в коем случае не коснуться злополучной спины и тихо лепетали: «Привет!» Так протекала моя жизнь до десятого класса, а в шестнадцать лет я неожиданно расцвела, да так, что мальчики, кто прежде избегал меня, стали названивать домой по двадцать раз, где раньше один звонок за три дня – вызывал удивление. Мама моя не радовалась, что я стала общаться со сверстниками. «Посмотри, что твориться вокруг! Дети с двенадцати лет курят и пьют, и ты будешь так делать. Зачем ты напялила эту короткую юбку? А ну снимай сейчас же, малолетняя шлюха! Как же ты мне надоела, ты для меня как собаке пятая лапа». А тем временем я становилась душой компании куда бы не пришла, мои колоритные шутки вызывали громкий смех и овации у окружения. Быстрыми темпами я заняла место первой модницы школы, я успевала все – и ночные гулянки по клубам, и участие  в олимпиадах, и чтение по вечерам моего любимого автора, которому я изменяла лишь с Александром Блоком. А позже я встретила молодого парня, из-за аморальности поведения которого, дешевой интрижкой, и с его легкой руки я столкнулась с самым светлым, как мне до поры казалось, человеком в своей жизни…     Этот парень вызывал во мне желание постоянно целовать его, кидаться в его палящие объятья, а также часами инертно смотреть на него. У него не было крутой машины, он не был моим идеалом и олигархом, а так же у него не было татуировки «крылья» на спине, зато он был первым. Но, не смотря на все вышеперечисленное, я не хотела быть с ним рядом, не желала становиться его девушкой. Я не понимала наших частых вечерних встреч и нарочито сдержанных разговоров о хорошем кино и Чаке Паланике, которые медленно перетекали  в пафосные, философские споры о жизни. Правда вскоре, через период привыкания к нему, он прочно занял в моей жизни стадию «Родной человек» и мелкими шажками мы приближались к ступени «любовь знойных тел».
Секс с ним не приносил мне ни малейшего удовольствия. Адаптацию к сексу я сравниваю с периодом понимания вкуса оливок. Изначально оливки мне казались бесподобной гадостью, позже я относилась к ним более терпимо, а в итоге я и дня не могла без них прожить. Так произошло и с плотской любовью, я хотела ее каждый день, сто раз в день. Но, боясь страшного суда, я прибегала домой, падала на колени и забывалась в молитве, успевая хлестать себя по щекам и спине, сгорбившейся пред ликом Господа. Так мы и жили. Со временем наши до безобразия примитивные и заурядные отношения доводили меня до сильнейшего исступления, но однажды в моем доме зазвенел телефон и сквозь время, микросхемы и синюю трубку аппарата до меня донесся свежеевымученный фальцет, который острыми и тонкими стрелами вонзился в мои уши и мозг. Этот голос рассказал, что мой благоверный оказывается актер двух театров, и неплохой, раз его игру разоблачили только сейчас.
- Да-да, именно так!- пропищала незнакомка. – Я знаю, что говорю, – добавила она, помолчав, и бросила трубку.
В моей голове разом пронеслось несколько мыслей, ни одна из которых не была законченной и четкой, так – обрывки. И слова: «послушай-ка, детка, ты немного перепутала номера», «кто дал тебе мой номер, девочка», «ты в своем уме, что ты плетешь» и просто «ты кто» увязли где-то на уровне живота, так и не добравшись даже до горла. Я стояла с трубкой, прижатой к шее, и заторможено смотрела на свое отражение в зеркале: «Смешная такая, рот открыла… ворона залетит… ворона залетит… ворона залетит!» Скоро об этой новейшей и занимательной новости говорили за каждым поворотом. Помню, как звонил мне мой суженый, просил простить и принять, клялся в вечной любви, помню, как своим ханжеским ртом он выплевывал свои подложные слова, нафаршированные едкой тривиальностью… Но позже, я узнала, что он припеваючи живет с той, что разрушила мою прошлую жизнь.
Сплетни… Они растекаются ветвистыми, петляющими лентами также быстро как вода на мокрых руках, которые держишь под сушилкой. Своими вьющимися колючками больно опутывают нервы, цепляются за волосы, втыкаются в кончики пальцев, заставляя подергиваться и лишаться былого покоя. Мне же эти злословия принесли много больше – я стала перерождаться с каждой минутой, но не на глазах у всех, а, забившись в темный уголок своей комнаты, сидя под теплым одеялом и страшась своих новых желаний и пугающих своей искаженностью фантазий. Мне стали сниться неестественные сны, во время которых я жадно гладила свою грудь, передвигая ладонь вниз по животу, ласкала себя между ног. Просыпалась я с мокрыми трусиками и напрягшимися сосками. Утром, открыв глаза после бесстыдного и пошлого видения, чувствовала, как сочно вырисовывается россыпь алых пятен бесчестья на бледных, бескровных щеках, а затем кидалась к зацелованной иконе: «Я грешная, Отец мой, я порочная, Господи. Я вижу грязь, я поощряю грязь, я желаю грязь. Я есть похоть животрепещущая! Я – позор. Я – стыд. Я – порождение похабства!!!»
Меня стали манить женские ноги, тонкие, изящные запястья, томные взгляды кошачьих глаз. И первая, на кого я обратилась свое сконцентрированное внимание, была та, что звалась разлучницей. В моих бесконечных капризах воображение рисовало нескромные пастельные вырезки с этой девушкой. Каждый день в голове я проигрывала наше стремление погрузиться в котел общей пожирающей страсти. И чем больше я думала об этом, тем с большей силой била по своей спине. «Не допусти, Господи! Аминь!» Но Бог молчал, игнорируя мои просьбы, и пускал все на самотек.
Однажды, мы столкнулись с ней в магазине – я задела сумочкой стоящий  стаканчик кефира, опрокинув его на желаемую особу. Девушка вскрикнула и осуждающе на меня посмотрела.
- Не переживайте, я сейчас вам помогу! – ринулась я на выручку с носовым платком.
- Спасибо, вы уже помогли! – процедила сквозь зубы она.
- Я испачкала вас в кефире и поэтому с меня чашка кофе с вкусным пирожным. – Я улыбнулась.
- Я откажусь, не нужно.
- Я очень тебя прошу, мне давно не было так стыдно! – легко перешла я на «ты». – Буквально на пол часика.
- Хорошо, но меня первый раз приглашает девушка. – Она улыбнулась. Я тут же представила ее в своей постели, выгибающуюся навстречу моим губам.
- Ну, вот и славно! – надо сказать, что она не знала кто я.
Так началось мое завоевание этого красивого девичьего тела. Она была очень ласковой, понятливой и живой. Ей были чужды корысть и лицемерие, ее отторгала фальшь, как скрытая, так и лежащая на поверхности. После нескольких часов, проведенных с ней в одной кровати, после пламенных ночей, что жадно поглощали наше горячее дыхание и яростное желание добраться до разрядки – я к ней охладела… А самым смешным фактом в наших отношениях, что забавлял меня ежеминутно, являлось то, что она ушла ко мне, бросив моего бывшего друга жизни. Я сейчас вспоминаю, как набирала его одинацатизначный номер и говорила, что его девочка…
- Здравствуй, свет мой, – изрекла я и хитро ощерилась.
- Привет, ты как? – Он и не догадывался, зачем я звоню.
- Я преотлично! А вот ты, не очень.
- С чего ты взяла?
- Ну, как же, подруга твоя ушла.
- Нет, у нас все хорошо.
- Врешь, я знаю, что она ушла, и знаешь к кому? – Я еле сдерживала победный смех.
- К кому?
- Ты, сука, разрушил мою жизнь, а я развалила твою. Ко мне ушла твоя любовь! – Я так громко захохотала, что в ушах отдало резким звоном. – Хороша ирония, не так ли?
- Ты – идиотка?… Ты сама понимаешь, что говоришь?
- Хочешь глянуть на нас? Пожалуйста! Сегодня мы идем в парк, кататься на каруселях. В два…
Когда он увидел нас, сидящих на лавочке в парке, слизывающих друг у друга сахарную вату с губ и весело смеявшихся, он побледнел, а по моему телу разлился теплый, обволакивающий мед мести. Рассчитывая, что он заметит, я полезла рукой в глубокое декольте ее рубашки, он скривился. А я заблеяла истерическим хохотом.
- Что смеешься? – спросила теперь уже моя девочка.
- Интересно, а на геев с сахарной ватой так же спокойно бы реагировал народ?
- Не думаю. – Она напустила на себя серьезный вид и стала пародировать бабульку, которая увидела голубых.


Глава третья.
Однополая любовь

С того самого часа мне перестала быть интересна эта брюнетка, которую я добивалась с таким рвением. И я отправилась на покорение новых женских тел. Я успешно знакомилась с девушками, привязывала к себе, легко предлагала близость, на которую они соглашались. Я считаю, что каждая девушка лесбиянка, просто нужно потянуть в ней за правильную ниточку, чтоб открылась дверь, за которой живет однополая любовь. Я перебирала девушек, разыскивая непонятно кого, в голове моей так и не обозначился искомый образ. Я стала завсегдатаем лесбийских вечеринок, надо сказать, посещала их с завидным рвением. И уже совсем скоро у нас образовалась своя небольшая компания кисочек (кисами ласково мы называли самих себя, «подруг по ориентации», как выражалась я). Наша «Туса кис» отличалась от всех тем, что мы не прятали свои инстинкты до наступления ночи, любили хорошенько побуянить, боготворили девушек и вино, а так же среди нас не было таких, что хотели обстричь себе волосы и во всем походить на мужика. Мы искоренили мужское общество. Так-то вот.
Как-то Натали (25 лет, лесбиянкой звалась с восемнадцатилетнего возраста, имела относительно длинные смольные волосы, огромные серые глаза, потрясающую жажду жизни, мужа, двоих детей и была полновата), когда мы мирно сидели в баре, заявила:
- Все в клуб! Пара зажечь и показать наши круглые и сдобренные автозагаром задницы пуританам и натуралам!
Помню, после этих слов я запрыгнула на стол и под отчаянный визг кисочек оголила свой «исключительный и редкостный попец» - по словам Лалы(23 года, лесбиянка с одиннадцати лет, никогда не имела половых контактов с мужчинами, была мулаткой с раскосыми голубыми глазами, ошеломляющие зрелище, я вам скажу, питала дикую любовь к красивым женским попкам).
Так мы отправились в клуб, изрядно нахлебавшись нашего любимого полусладкого. Серое здание с огромной вывеской «Ночной клуб» приняло нас в свои жаркие объятья. Проходя мимо здоровых охранников, на вопрос – «оружие есть?», я успела ляпнуть, что не прилично приставать с такими глупыми проблемами, как нехватка боевого оснащения блюстителей порядка, к девушке. Оружие, мол, конечно, есть, но, вообще-то свое надо иметь. Наш звонкий смех взвился к потолку, разорвав застоявшийся и кислый воздух, пропитанный людским потом, сладкими коктейлями и духами «светских львиц» «города Ха». Наша процессия двинулась к танцполу. Десятки людей сотрясались под ритмичную музыку, и не всегда в такт, признаюсь. Знойная смесь шумов от музыки, крика пьяного народа, чоканья рюмок, звуков бьющихся бокалов и разбивающихся мужских лиц об чьи-то кулаки, веселого смеха и занимающихся сексом любителей экстрима приятно ударила по голове. Огромный цветной шар играл с пестрыми, смешанными бликами на стене, на сцене горячо обнимая шест, извивалась стриптизерша, черный пол был залит какими-то алкогольными напитками, взмыленный и слащавый бармен пытался удовлетворить всех посетителей, что на перебой орали и совали ему под нос мятые купюры. Я смотрела на всех, затаив дыхание, эта была моя стихия. Я безумно любила эту душную территорию танца. Мой взгляд бесцельно блуждал по людям, пока не наткнулся на весело смеющуюся девушку в углу барной стойки. На  вид ей было лет девятнадцать, может чуть старше, на ее тонкой шее, обильно посыпанной мерцающим тальком, виднелась небольшая татуировка в виде розы. У нее были густые пшеничные локоны, едва касающиеся ключиц, косая челка, хорошенький, небольшой носик, большие оленьи глаза (цвет не могла определить) и пухлые губки. Когда засмеялась эта обворожительная особа, то запрокинула голову назад, предоставляя возможность любоваться ее небольшой грудью, просвечивающуюся через тонкую ткань синего гипюра. Затем она пристально посмотрела на меня. Через минуту к ней подошла другая девушка и после долгого поцелуя в шею, поманила ее за собой. Я двинулась за ними.
- Ты куда это?
Я обернулась и увидела, что сзади стоит, потягивая арбузный сок Кэт (20 лет, лесбиянка с девятилетнего возраста, стала ею, после того, как была жестоко изнасилована отчимом, категорично пересекает любые контакты с мужчинами; имеет короткие, слегка вьющиеся каштановые волосы, карие глаза, грудь пятого размера, феноменальный оптимизм и охренительное чувство юмора).
- Кэт, там она, понимаешь, о чем я?
Естественно Кэт понимала, она была моей лучшей подругой и лучшей любовницей из всех. Эта девушка отлично знала мою биографию и располагала сведеньями о поисках незнамо кого. С Кэт мы жили вместе вот уже как пять месяцев, и обеспечивала нас она. Подруга работала организатором вечеринок и имела состоятельных родителей. Она наизусть выучила небольшое мое изречение, и я была уверена на двести процентов – сейчас его будут цитировать.
- «Послушай, секс с девушкой – это конечно круто, но впадать в маниакальную любовь с ней я не собираюсь!» - кто сказал? – спросила Кэт, и ее тонкая правая бровь взлетела вверх, изображая иронию.
- Я, но…
- Девчата, вы куда убежали? – осведомилась низенькая девушка, что была одета в крошечное платье золотого цвета и зеленые лакированные лодочки на высоченной и тонкой шпильке.
- Мы поболтаем и придем, Ладуль (Лада – 21 год, лесбиянка с двадцатилетнего возраста, первый лесбийский опыт у нее был со мною, и с того часа она решила, что ее потребность в мужиках исчерпала саму себя; училась в школе милиции, любит экстремальный секс и влипнуть своей упругой задницей в какую-нибудь заварушку, имеет короткий платиновый волос и серо-голубые глаза) ты на сцену сегодня залезешь? – спросила Кэт, усмехаясь и кивая в сторону небольшого возвышения, где, яростно теребя свои соски, надрывалась уставшая стриптизерша.
- А то! Я сейчас туда и заберусь! - заявила Лада и направилась, покачивая бедрами к особо ею любимым шестам.
- Танцовщицу не покалечь, своими плясками, героиня! – крикнула я, и мы с Кэт засмеялись.
- Ну, красотка, где будешь искать девчурку? – Кэт предложила сока.
- Блин, они, наверное, на диваны пошли. – Я обернулась.
- Они?
- Да, она с подружкой была. А дружат они, я думаю, как мы с тобой – в постели, на шелковых простынях. – Я достала сигарету и закурила.
- О, так она из кисочек? Это же облегчает дело!
- Да? А прикинь, любовь у них?
- Какая в жопу любовь? Ты о чем болтаешь, я ни разу не видела, чтоб существо женского пола, да и мужского, не буду ханжой, отказало себе в удовольствии потрогать твой «исключительный и редкостный попец»! – она ущипнула меня.
- Да ну тебя!
- О, гляньте, Ладка какие виражи выдает! Мужики все вон слюни пускают, скоро на сцену за ней полезут! Эй, мудаки, она не любит кобелей! – закричала, подбежавшая к нам Натали с Лалой.
- Да-а, Натуль, тебе, похоже, хватит на грудь четвертого размер принимать. – Кэт засмеялась и  чуть не пролила на меня свой сок.
- Да иди ты! – усмехнулась Натали и поцеловала Лалу.
- А я пойду ее поддержу. Всем понятно? – Я демонстративно отправилась к полуголой Ладке, покорять стальных друзей. Вот уже пол года я работала танцовщицей в клубе.
- Лифчик не снимай!- крикнула Кэт, и девушки громко засмеялись.
Я повернулась и показала им язык.
Через две минуты я уже выливала вино на грудь Лады и жадно слизывала его, чем приводила в восторг скучающую публику. Я распустила свой длинный рыжий волос и резко вскинула голову, Лада намотала один локон на руку, заставив меня наклонить голову, и поцеловала в губы.
- Займитесь сексом! – прокричал раскрасневшийся парень, что стоял вплотную к сцене.
Я важной походкой подошла к краю, затем выставила вперед вблизи носа его руку с поднятым средним пальцем.
- Сучка!- рявкнул он.
- А ну пошел вон, мудак! – Это крикнула Натали.
Тем временем мы с Ладой аккуратно раздевали друг друга, и уже без бюстгальтера я стала забираться на шест, оплетая его ногами, когда увидела ту девушку в топе из синего гипюра. Она жадно смотрела на меня и облизывала губы. Я сделала знак Кэт, чтоб она не спускала с этой фигуры глаз, и она кивнула. А в это время, к Ладе ухватив ее за ногу, лез пьяный кабель.
- Отвали, придурок! – крикнула она и пнула его по лицу.
- Ах ты дрянь! – Он схватился за ушибленное место и полез на сцену за Ладкой.
- Пошел вон! – не своим голосом заорала подоспевшая сзади Натали, а Кэт с размаху разбила стакан о его голову.
Из-за барной стойке уже неслись охранники и, заломив руки девушкам, стали оттаскивать их от сцены, в то время как Лала остервенело колотила кулаками кого-то из блюстителей порядка. Я и Лада, схватив вещи, помчались за ними.
Вдруг из толпы к нам подбежала понравившаяся мне девушка.
- Это клуб моего старшего брата, я сейчас разберусь. – Сказала она и окликнула по имени главного охранника.
- Слав, это со мной, отпусти.
Охранник позвал сослуживцев, тащивших троих вырывающихся девушек.
- Все нормально, это свои. Саш, - обратился он к девушке, - будь добра, угомони своих подружек.
- Вы вместо того, чтоб нас хватать, того кобеля выводите, он первый лезть стал! – заявила я, выплевывая в лицо Славе каждое слово.
- Слав, правда, тот пьянчуга заводила, девчонки просто защищались, – улыбнулась примирительно Саша.
- Да, вы еще получите за свои выходки! – вопила Кэт на пялившегося в ее глубокий вырез охранника… Она это заметила. – Очень мне интересно, что же там такого показывают? – она наклонила чуть голову и впилась взглядом в смутившегося парня.
 - За причиненные в «почти моем» клубе неудобства, я приглашаю всех выпить по бокалу вина. – Саша улыбнулась еще лучезарнее.
- Красного полусладкого! – обижено промямлила Натали.
- Как пожелаете, пойдемте за мой столик. – И она поманила нас за собой.
Я, одеваясь на ходу, узнала рядом с Сашей девушку, которая жадно целовала ее в шею возле барной стойки.
- Крутая девка, - шепнула мне Кэт, усаживаясь за столик.
- Мне еще бокальчик и можно показывать цель со словами «Фас»! – сказала я и озлобленно посмотрела на личность, которая села вплотную к Саше.
- Лала.
- Кэт.
- Натали.
- Можно Ладочка или Ладуля.
- Саша. – Представилась новая знакомая, - а это Вика. – Она кивнула в сторону спутницы, которая дружелюбно изобразила на лице приветствие и посмотрела на меня.
- Свое имя я скажу тебе, когда ты изъявишь желание остаться со мною наедине. – Я посмотрела на Сашу поверх бокала и усмехнулась.
- Я учту, - сверкнула серо-зелеными глазами она. – Вы к нам мимоходом или завсегдатаи?
- Любим, знаешь ли, хорошенько оторваться. – Засмеялась Кэт.
- О, да! – вторила ей Лала и выпустила изо рта большой клубок дыма.
«Уведи девчонок и эту, которая с Сашкой!» - послала я смс Кэт.
Заиграл Джастин «What goes around».
- О, девочки, если вы не потанцуете со мной сейчас, я к мужикам вернусь!- громко сказала Кэт, вставая изо стола. – Пойдем с нами, что как не родная? – обратилась она к Вике, явно не желающей оставлять Сашу со мной, беря ее под локоть.
- Джастин, ты лучший! – закричала Лала, и кисы одобрительно заулюлюкали.
- Это твоя пассия?
- Так, девка-однодневка. А что?
- Просто интересно. – Я закурила и выпустила густой клубок дыма.
- Я заметила твой интерес к моей убогой персоне, – ответила Саша, улыбнувшись.
- Я полагаю, это взаимно.
- У тебя красивая грудь, - сказала она и облизала пересохшие губы.
- Слушай, сахарок, поехали ко мне!- я наклонилась к ее ушку и слегка дотронулась языком ее шеи. Чувствовалась, как она слегка вздрогнула и блаженно улыбнулась.
- Сейчас?
- Да, иначе я допью и отвоюю тебя силой! -  улыбнулась я, но глаза мои были серьезными. Она это увидела.
- А пошло все ко всем чертям, давай рванем! – засмеялась Саша.
- Подожди секунду. – Я встала изо стола и направилась к танцующей Кэт.
- Сладкая, дай ключи от тачки! И потусуйся сегодня у Лалаки, я с Сашкой проедусь.
- На долго?
 - Бля, ну до утра, ты думаешь, я импотент?
- Да уж. – Кэт засмеялась, я точно знала – она вспоминает события прошлой ночи.
- Держи. Койку мне не развалите.
- Гуд. Я позвоню. Ты самая лучшая! – я обняла ее и звонко чмокнула в смеющийся рот.
- Собирайся, буду показывать тебе нечто невероятное.
- О, к чему такие положительные и широкие жесты? – Саша схватила сумочку и пошла за мной, на прощание, махнув ничего не понимающей Вике.
- Они скоро приедут! – крикнула Натали Сашиной сопровождающей, уяснив суть происходящего.


Глава четвертая
Запах ирисов

- Слушай, а ты всегда так яростно машину водишь? – кричала Саша, улыбаясь и пытаясь перекричать громкую музыку. – Я взлечу сейчас! Слышишь? Прямо к небу!
- Это ведь здорово не находишь? Это… это просто прекрасно!
- Я растворяю-ю-сь! Я - искры, я – брызги, я – капли!
- Ты хочешь стать рекою, быть темною водой? – Я залилась счастливым смехом.
- Да, очень! Может это безумие, но я в раю!
- Марс – это рай, сахарок, а мы на земле, мы, чувствуешь? Не я и ты, а мы!
- Да, именно мы, мы с тобой!
- Как одно и то же! Синонимы, как белый и молочный.
- Мы скоро прибудем на место?
- О, да!
Через десять минут мы стояли в лифте, и я ненасытно целовала ее губы и шею. Саша раскатисто вздыхала и шептала мне на ухо какие-то слова, что начинались с шипящих и в потоке превращались в одну фразу, приятно щекочущую кожу.
- Ты - с-с-сумасшедшая, ты - ш-ш-шокирующая, ты – мой мир. Ты – рыжая лис-с-сонька.
Когда лифт приехал на нужный этаж, я нехотя оторвалась от нее.
- Конечная остановка. Просим пассажиров покинуть автобус.
- Спасибки, - выходя из лифта, она как бы невзначай провела тыльной стороной ладони у меня между ног.
- Направо и прямо.
Я подошла к двери и стала торопливо крутить ключ в замочной скважине. Послышалось три щелчка, и тяжелая дверь отворилась, позволив войти в
( царство похоти… похоть… грязь-грязь)
Нашу с Кэт квартиру.
- Проходи, на кухне вино и фрукты. – Я посмотрела на Сашу и увидела немой вопрос. – Да, красное полусладкое.
- Я так и знала, что ты поймешь. – Она засмеялась и вошла, задев головой, свисающие колокольчики или, как говорила Кэт - «звон ветра».
«Дзинь-дзинь, вот и Саша пришла» - пронеслось в голове.
- Слушай, а может, возьмем все это имущество и пойдем на кровать
(трахаться трахаться трахаться)
смотреть фильм?
Она смотрела на меня долго, потом усмехнулась и облизала губы.
«Зачем ты облизываешь их, зачем? Я и так еле сдерживаюсь, чтоб не сцапать тебя?! Тебя, сахарок, целиком, чтоб кусать тебя и лапать за…»
- Так куда идти?
- Прямо, выключатель справа. – Голос мой стал хриплым и низким.
Я помню, как она шла к моей кровати, на ходу кидая туфли, топик, заколку, как извивалась на кровати, заводя руки за голову, как красиво взмахивала головой. В моем мозгу навсегда останется этот образ – Саша, на которой только крошечные трусики, держит в тонкой руке круглый бокал, в котором плескается рубиновая жидкость, и капли вина падают на ее красивую грудь, заливисто и призывно смеется немного сиплым смехом, поправляет спутавшиеся, блестящие волосы, то и дело облизывает свои пухлые губы – специально  – она знает, что это приводит меня в дикий молчаливый восторг.
Я помню, как подхожу к ней – робко, несмело, как провожу бледным пальцем по ее шее, по ложбинке между грудей, по трепещущему животу, двигаясь к ногам. Она начинает выгибаться и тихонько постанывать, роняет бокал, но ни я, ни она этого не замечаем. Я помню, как она обнимет меня, требовательно целует, попутно стягивая с себя остатки одежды, как проговаривает нежные слова, как рассказывает, о том, что это прекрасно, как просит, чтоб я ее любила больше всех на свете. Я помню, как отвечаю ей, что сильнее я никого не любила.
Громкая музыка, жаркий шепот, нежные и пошлые слова, громкие стоны, сплетенные руки, страстные возгласы, беззвучные признания в любви….
Я встала рано утром, было еще темно, посмотрела на Сашу, улыбающуюся во сне, и отправилась курить на балкон. Приятная прохлада ласково щекотала разгоряченное тело. Я свесилась с перил и посмотрела вниз – мне не было страшно, мне было хорошо, так хорошо, как никогда в жизни.
- Ну, и что, ты думаешь, это надолго? Ты думаешь, всем вот так просто и безвозмездно везет, да? Думаешь, что никто ничего не потребует у тебя взамен? Да я уверена, что ты так думаешь, я просто не сомневаюсь в этом. Ты понимаешь, что ты – грешная сучка? Ты понимаешь, что тебе сейчас нужно забиться в угол своей темной комнаты, что в большой вонючей десятиэтажке и хлестать себя своей мокрой тряпкой по спине, начитывая слезные молитвы о спасения своей бессмертной души. - Это заговорила в моей голове развязная девица с внешностью потрепанной шлюхи.
- Ты не смеешь меня упрекать, и Бог не смеет. Он позволил этому случиться, он никак не помог мне, когда я ждала этой помощи.
- Да-а, давай рассказывай, - хмыкнула она и глубоко затянулась крепкой сигаретой. – Хочешь сказать, что это он толкнул тебя на эту твою грязную лесбийскую дорожку? Это точно он направил твою рыжую головку к губам этих сладеньких девочек?
- Отстань, отвали! Все что было – прошло, сейчас все по-другому.
- О, расскажешь сказку о прекрасной и чистой любви, да? Я знаю тебя как свои пять пальцев, дорогуша. – Она захохотала хриплым смехом и выронила сигарету, а через минуту кашляла как старик, курящий с девяти лет.
- Я искала ее, я думала о ней ночами, я счастлива, слышишь? Ты просто всегда хотела, чтоб я делала так, как говоришь ты. Я задыхалась в своем одиночестве, я покрывалась плесенью в своей комнате, но ни ты, ни мама не хотели меня понять.
- Ох, что ты говоришь, сама подумай. Нет, вы слышали, как она отзывается о родной матери? – запричитала образцовая мамаша и улыбнулась улыбкой «ни хрена себе сюжетик, я в шоке».
- А ты вообще закрой рот, я твои выходки надолго запомню, ты никогда не желала мне счастья, я должна была делать все, что велишь мне ты. Но я живой человек, я умею чувствовать. Я буду делать так, как подсказывает сердце, а не вы – сборище глупых голосов!
На это дерзкое заявление голоса противно зажужжали, изобличая недовольство. Казалось, что моя голова - это склад для всех имеющихся в мире шумов и звуков, что доносились то тихим эхом, то срывались на отчаянный визг. Я думала, что мне в виски вбивают длинные гвозди и с мерзким скрежетом ввинчивают шурупы. Я широко распахнула глаза и из них брызнули слезы, крупными каплями падая на мои босые ноги. Наклоняясь, я обхватила руками голову и стала яростно гладить ее, шепча:
- Прекратите, перестаньте, вы сведете меня с ума.
- Что происходит, тебе плохо?
Я обернулась – в дверном проеме стояла сонная Саша и, не понимая происходящего, взирала на меня.
- Хо…шо… хорошо все, я в порядке.
- А почему ты плачешь?
- Саш, я сейчас приду… Иди кофе сделай.
- Как знаешь…
- Саш, - она раздраженно обернулась, - я люблю тебя.
- Да, я знаю. – Я, признаться, ожидала большего.
Когда она ушла, я все поняла. Это была игра. Ее игра. Ей не нужна была моя любовь, ей не нужны мои руки.
- Мне не нужна твоя жизнь, не нужна твоя смерть. Охотники рядом. – Затянула фальшивым и дурным голосом уже немного охмелевшая девица.
- Отвяжись. Я ненавижу тебя. – Я встала, тряхнув головой.
- Ты куда сейчас? – Я хлебнула горячий кофе и поморщилась.
- Домой. Со мной нельзя… мама. – Она определенно лгала. Я кожей чувствовала, как она выплевывала эти слова. Именно так, и именно мне в лицо.
- Мама… да я и не собиралась.
- Ты извини, у меня вчера крышу сорвало… Я нормальной ориентации, у меня есть молодой человек, которого я люблю. Я просто развлекаюсь так, когда пьяная. Не нужно мне звонить.
- Ты не давала мне номер. Мне некуда звонить. – Слова довались мне с большим трудом. А в глазах каждую секунду рос ужас потери только что приобретенного счастья.
- Вот и хорошо… ладно, я пойду.
- Нет!! - Я взвыла и кинулась к ее ногам. – Нельзя меня покидать, страшно, не нужно…
- Ты больная, да? – Саша держалась стойко.
- Ты обещала, что будешь со мною вечно, - поскуливая, я целовала ее икры.
- Я не лесбиянка. Я нормальная!! – Она отшвырнула меня – Иди гулять со своими розовыми подружками.
- Саша, я тоже не лесбиянка, и я тоже нормальная. Я просто человек, который любит тебя. Как можно так относиться к влюбленному? – Я заплакала.
- А я говорила тебе… - захихикал ненавистный голос.
- Мне нужно идти. И, кстати, сегодня ночью я уезжаю в другой город. Вчера в клубе провела прощальную вечеринку. Уезжаю на-всег-да, - отчеканила Саша. – Потому, что я всегда переезжаю, семья у меня такая.
- Останься… На пол часа. Мы поговорим, и ты пойдешь. Обещаю, я всегда держу слово. Верь. – Я успокоилась и села за стол.
- Хорошо. Я засекаю. Ровно тридцать минут. – Она закурила и села напротив меня.
- Я буду говорить долго, но ты меня послушай. Извлеки пользу.
Наши отношения, я имею в виду - между двумя людьми, не обязательно наши с тобой, в общем, которые мы строим – это дом. – Я закурила. А Саша нахмурилась. – Изо дня в день мы ищем красивую поляну, где будет плодородная почва, будет подразумеваться красивый вид из окна, чтоб построить свой эксклюзивный особняк. Каждую секунду мы кладем кирпичик (если класть доски, то дом будет не такой крепкий, его могут сломать… да все что угодно, даже ветер. Вспомни сказку про трех поросят) и строем сначала фундамент. По-другому, это доверие. И далее все остальное. Стены, окна, двери. Но на дверях нет ручек с внешней стороны, только с внутренней. Спросишь – почему?… Просто в этот дом сам не войдешь, только если ты постучишься, и тебе отворят. Каждый день ты привозишь в этот дом новую мебель, красивые шторы и диковинные картины, заполняешь пространство. А на заднем дворике рассаживаешь прекрасные фиолетовые ирисы, что так радуют глаз. Счастливое время пролетает быстро. – Я горько засмеялась, вспоминая любящую Сашу в прозрачных трусиках, невольно сравнивая ее с теперешней холодной и нервно сглатывающей особой, от всего сердца желающей прекратить бессмысленное сотрясание воздуха. – Ты уезжаешь в другой город, иными словами бросаешь свой дом и человека, что продолжает жить там. Ты изредка звонишь ему, дважды в месяц, не больше, спрашиваешь, как дела, говоришь, что возможно скоро приедешь и… и кладешь трубку, чтоб спешить по своим делам, выбирать землю для новых домов. А человек? Куда ему идти, если он доверился только тебе? Если у него больше нет таких крепких домов?... Он тихонько сидит у грязного, запыленного окна, не пытаясь его отмыть, зачем? смысл? – смотрит сквозь полинявшие от времени, в прошлом яркие с огромными фиалкового цвета растениями, шторы на ставший неухоженным сад. Встает, окидывает взглядом комнату, замечает отслоившиеся от стены обои, облупившуюся краску табуреток, слышит скрип полов и разламывающий связь с реальностью звук капающей воды из внезапно сломавшегося крана… Это песнь одиночества, моя хорошая… - Он идет посмотреть на себя в разбитое зеркало и видит рано постаревшего, жалкого и брошенного человека. Он усмехается и идет поспать на скрипучий полуразвалившийся диван. «Я умираю, где ты?» - шепчет он, веря, что скоро придет любимый. Так проходит год. И вдруг ты решаешь заехать в один из тысячи твоих вот так запущенных домов. Ты открываешь ногой покосившуюся калитку и смотришь, что здесь царит хаос и разруха. Подходишь к закрытой, но не запертой двери, стучишь – нет ответа. Ты все понимаешь, так быстро, так скоро, даже удивительно… Немного погрустишь… И все, это пройденный этап, кровяная использованная прокладка. Вроде она вот - лежит перед тобой, а вроде и совсем не нужная. И только внезапно ставший убийственно-сладким запах ирисов въедается в твое сознание и память. А вместе с ароматами цветов - запах смерти. Знаешь, мне кажется, смерть олицетворяет жизнь. Я ее представляю высокой, статной, молодой красавицей, которой не страшна она сама, не то, что жизни. Понимаешь, о чем я? Смерти не страшна смерть. Так смешно, ужас! – Я немного нервно засмеялась. – Вот так… Скажи, зачем ты строишь эти дома, они ведь тебе не нужны вовсе?
- О чем ты? Я не могу понять – либо я человек с пустой головой, либо ты – великий мегамозг… - Она посмотрела в окно. – Красивое все ж, вне всякого сомнения, лирическое отступление. Но! Но оно ничего не меняет. Я живу с родителями, по счастливой случайности вышло так, что я закончила именно в этом городе два старших класса и отучилась два года в вашем университете. Но у меня жизнь не стоит на месте, я двигаюсь, когда начинают шевелиться мои родители. Так что – прости, прощай.
- Как все просто у тебя. У тебя, я смотрю, вообще жизнь не сложная, нет крутых поворотов и страшных потерь. – Я опять нервно засмеялась. Странное выходило обстоятельство – как встретила свою даму сердца, то и дело стала нервно хихикать, как какая-то свихнувшаяся от скрипа старого кресла-качалки бабуля. – Саш, только прошу – обойдемся без лукавства, не нужно сейчас жаловаться на тяжелую судьбу девочки подростка, у которой изрядно потрепана и психика и многострадальные нервы. Это будет жестоко говорить, что переезды лишили тебя приятной необходимости каждого ребенка – друзей. В тебе нет этой нужды.
- Знаешь, - прошипела девушка по имени Саша, - не бери на себя лишний груз. Есть хорошая поговорка, про тебя кстати – бери ношу по себе, чтоб не падать при ходьбе. А твоя любовь – ха! Люби себе на здоровье, хоть залюбись. Все, отчаливаю.
- Подожди, я телефон записала, позвони,… если хочешь.
- Я возьму, чтоб ты отстала от меня и только, а звонка можешь не ждать. - Она встала, поправив топ и прикасаясь кокетливо к татуировке на шее. – Прощай, рыжая лисонька. – Она хмыкнула и направилась к двери, самостоятельно открыв ее и немного помедлив на пороге, снова задев болтающиеся колокольчики и откинув их от себя, она исчезла в то никуда, откуда явилась мне прошлым вечером, как думалось мне, из моей жизни и постели навсегда. Но именно тогда все и началось. Под словом «все» я подразумеваю ВСЕ.

Глава пятая
Не троньте бешеных лис.

Когда Саша растворилась в утренней дымке, я сидела, не шевелясь, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди. В таком незамысловатом положении я пребывала несколько часов. Напряженные мышцы, по которым разлилась молочная кислота, устало заныли, а вниз по скрюченной спине поползла мелкая дрожь вперемешку с тихой болью. Ноги, на которых развивалось раннее варикозное расширение вен, превратились в ватные культи, с впившимися в них мелкими иголочками.
«Приляг. Тебе нужно отдохнуть» - раздался голос «меня уставшей».
Но как только я попыталась изменить сидячее положение, так сразу рухнула на пол, по гулкому звуку, отлетевшему от стен нашей кухни, я поняла, что хорошенько приложилась лбом. Боли я почему-то не чувствовала, вернее физической боли, в душе напротив обозначилась глухая гнойная дыра, что нестерпимо скулила и жгла нутро. О том, что лоб рассекает длинная царапина, я узнала, когда с ресниц на щеки закапала приятная и теплая рубиновая жидкость.
«Вино» - подумала я.
И вспомнив о вчерашнем вечере, поползла в комнату, хранившую усердно, как верный человечеству швейцарский банк, Сашин не растворившийся запах. С правой стороны кровати я обнаружила капли засохшего вина, окурки тонких сигарет в белой пепельнице, испачканных в розовой помаде и осколки разбитого бокала.
«Вино» - вновь подумала я и стала слизывать его остатки с пола, не замечая маленьких осколков, впивающихся в язык и бисеринок крови. Я плакала, а временами жалобно подвывала, не от боли, нет. Я знала, что, слизывая капли, я стираю маленькую, неокрашенную связь с Сашей.
«Я – ее рыжая лисонька… Лисы, не троньте бешеных лис. Особенно тех, кто защищает своих любимых. Это очень опасно… Очень» - пронеслось в больной голове и я окунулась в водоворот милосердных сновидений.
Я бежала по темному лесу в белом свадебном платье с огромным букетом желтых ирисов в маленькую красную крапинку. Я остановилась около небольшого пригорка, в котором была нора какого-то зверя. Посмотрев на букет, я увидела, как с него капает кровь. Я села на траву и засмеялась, а из норы вылезла огромная ярко-рыжая лисица, если ее можно было так назвать, вместо морды у нее было мое лицо. В зубах зверь держал аккуратное серебряное зеркало.
- Посмотри на себя, сука, – прошипела лиса.
Я осторожно взяла зеркало и взглянула на свое отражение – оттуда на меня смотрела Саша и улыбалась.
- Не троньте бешеную лисицу, если вам дорога ваша паршивая жизнь, бегите от нее и не в коем случае не смотрите ей в глаза, не верьте ей. Лисы могут болеть бешенством всю жизнь, а когда вы меньше всего этого ожидаете, лиса загрызет вас. – Орало чудовище с моим лицом.
- Ну, здравствуй, любимая! – пропищала Саша в отражении. – Я тебя никогда не отпущу, веришь? Мы умрем в один день, дорогуша, – шепнула она.
Я закричала и обернулась на странное шуршание – ирисы из букета рассыпались, воткнулись основаниями в землю и начали стремительно расти вверх. Я сидела, схватившись за голову, и слушала, как смеется Саша и лиса с моим лицом, а ирисы окружили меня, создавая живую клетку.
- А ведь это у меня лицо Саши! – сказала я сама себе, стуча зубами от страха, потом увидела, как лиса открыла мой рот на своем, точнее моем лице и стала приближаться ко мне, а внутри нее было перекошенное от ужаса лицо моей мамы.
- Мама! – вскрикнула я и провалилась в темноту.
- Боже, что происходит? Ты как? Скорую вызвать? – Я проснулась от голоса беспокойной Кэт.
- Все хорошо… я просто… мне лучше… помоги встать, - лепетала я, пытаясь подняться, оперившись на руку.
- Ложись на кровать, вот так, давай руку, Господи, что здесь произошло? Весь пол в осколках, эти пятна - это кровь? Вы подрались?
- Кэт, милая, слишком много вопросов. Принеси мне водички.
- Да, конечно, извини. Просто я так испугалась. Что это? У тебя ж голова разбита, Боже, я и йод с бинтом принесу.
- Подожди. Слушай, ты ничего не знаешь про бешенство лис? – мой вопрос показался сейчас вырванным из другого диалога, так неуместно он прозвучал.
- Лисье бешенство… Ну знаю, что если человеку, на которого напала зараженная лиса не сделать инъекцию, то он скончается в течении пяти дней. Знаю, что другие животные «сгорают» от заболевания в считанные дни, лисы же напротив - могут жить с ним долго, а потом в один день «взбеситься».
- Это все?
- Господи, да зачем тебе это?
- Если я спрашиваю, значит важно.
- Симптомы знаю, примитивные конечно, такие описывают в каждой, хоть немного уважающей себя энциклопедии про животных. Это смелость, агрессия. Теперь все.
- Спасибо, а сейчас можешь приступать к моему лечению.
Пока Кэт шуршала лекарствами в другой комнате, я вспомнила все события и задрожала. Я перееду, обратно к маме. К моей маме. Во мне остро пульсировало желание зарыться лицом в ее махровый голубой халат, немедленно захотелось снова ощущать ее запах духов Nina Ricci, смотреть, как аккуратно она складывает ноги в позе «лотоса», садясь на низкое кресло. Мама… я хочу к маме!!
- Держи воду. Так, будет немного щипать. Терпи, сладкая.
- Я переезжаю, – прошелестел мой голос.
- Куда?
- К моей маме.
- Тебе здесь плохо?
- Послушай, что я говорю – априорное высказывание.
- Как знаешь. – Я видела, как Кэт обиженно поджала нижнюю губу, пытаясь сдержать предательски подступившие слезы.
Туманное утро прокралось в город тихо и едва заметно, тяжело низошло на чумазые крыши домов, промозглый воздух окутал резко погасшие фонари, разбухшую от сырости листву многовековых деревьев, серый асфальт. Накрапывал мелкий и обидный дождь. Не ливень, как любила я, а подленький и поганенький, исподтишка объявившийся дождичек. Стройные ручейки, переползая камни, машины на стоянке, превращались в огромную темную лужу в выбитой около дороги колдобины. В бесцветном, скучном небе не было и намека на яркое и радостное солнце. Уныло. Грязно. Холодно… Зябко кутаясь в черный плащ, я вышла из подъезда и прищурилась, следом, еле волоча мою сумку, появилась Кэт.
- Ну и где он? – спросила Кэт и в ту же секунду из-за супермаркета вырулила черная машина с шашкой на крыше. Такси. Выходило, это за мной, из дома никто и носа не показывал. Только мы – я и Кэт, которая зачем-то плакала и говорила бессвязные предложения, которые было лень слушать, не говоря уж о том, чтоб понимать.
- Ну, я позвоню. – Мне не хотелось ни обнимать ее, ни успокаивать, ни говорить приятные, ласковые слова. Мне вообще не хотелось до нее дотрагиваться.
- Поцелуй меня. – Она подошла вплотную и вонзилась потемневшими глазами в мое лицо. Я видела, как дрожащей рукой она растирает крупные слезы, еще больше размазывая по щекам потекшую тушь. – Поцелуй.
- Девочка моя, мне так не хочется делать лишних телодвижений. Дай сумку.
- Ты не понимаешь, как только ты уедешь, будет плохо. Я чувствую, с тобой что-то случится. Ты же знаешь, какая у меня интуиция.
- Прошу, не нужно на этом играть и пытаться меня задержать. – Я устало вздохнула и вырвала у нее сумку, сотовый, что я держала в руке, шлепнулся на бетонный пол, я молча подняла его, понажимала на кнопки и кинула в сумку.– У меня телефон сдох… Иди домой.
- Я не пойду.
- Кэт, прошу тебя. Я прошу тебя! Отпусти меня. – Я молча развернулась и направилась к ожидающему и явно ждущему развития событий таксисту.
- Вези, – бросила я небрежно, откинувшись на спинку сидения.
Как только автомобиль двинулся с места, за ним под дождь, в тапках и сорочке выбежала громко рыдающая Кэт.
- Вернись! Случится плохое! – кричала, задыхаясь, она.
- Быстрее можешь ехать? Не останавливайся, - раздраженно сказала я, не оборачиваясь, но видя происходящее в боковом зеркале.
-Вернись! – Она упала в грязную лужу коленями и закрыла лицо руками. Я видела, как сотрясаются ее плечи в беззвучных рыданиях.
- Привет, мама. Я… я к тебе. Можно? – Я неуклюже топталась на пороге когда-то нашей, ныне абсолютно и явно незнакомой мне квартиры.
- Ты? – Она поднесла руку к трясущимся губам.
- О, вернулась блудная доченька! Что, пузо себе не нагуляла? – ехидничала образцовая мамаша, зло скривив рот.
- Да, можно?
- Проходи.
- Я все расскажу за чашкой горячего кофе.
Через двадцать минут, когда прошли неловкие слова долгожданной встречи, мы взахлеб рассказывали друг другу смешные истории, хохоча и радуясь встречи. Скажу одно – мама не видела меня полгода, с тех самых пор, когда я без вещей, прихватив только паспорт, кинулась в водоворот однополой любви. Я смотрела в дорогое лицо, и сердце приятно щемила любовь к этой рыжей, с зелеными глазами женщине. Она очень изменилась за это время – не осталось былой желчной иронии, ехидства с нотками ненависти и раздражения, тупого безразличия, в глазах ее светилась любовь и жажда быть прощенной. Я больше не была пятой лапой… или пока не была.
- Мам, прости меня. Я больше никогда тебя не оставлю, никогда не брошу. – Я целовала ее тонкие бледные руки. – Мам, у тебя такие красивые запястья, я так хочу, чтоб у меня непременно были такие же. Я люблю тебя.
Поздним вечером, после «предспящего» поцелуя, я, мучительно сладко улыбаясь, залезла в свежую постель и уснула с улыбкой на губах.
Мне снилось, как я и мама гуляем около реки, держась за руки, подолгу целуясь. Острым розовым языком я жадно обводила мамины губы, посасывала мочку ее уха. Приятный сон развеял настойчивый и наглый звонок домашнего телефона. С той же приятной улыбкой я подошла к аппарату и сняла синюю трубку.
- При-и-ивет, рыжая лис-с-сонька, - раздался шепот, и его я узнала бы, даже будучи глухой. Только у одного известного мне человека была эта, сейчас отвратительная и рождающая в душе апокалипсический ужас, манера томно растягивать слова.
- Как ты узнала этот номер? Я тебе его оставляла? – я говорила спокойно, пытаясь не выдавать страха, рвущегося на поверхность из глубин души.
- О, с-сахарок, я много чего знаю. Я знаю, что ты предала наш-ш-шу любовь, в которой так ярос-с-стно клялас-с-сь мне.
- Каким о-образом, – заикаясь, я чувствовала, как холодеют пальцы ног от чувства жути, – и с кем, можно узнать?
- Конечно можно, отчего ж нельзя. Со своей долбанной клубничной мамаш-ш-шей. Передай ей, лис-с-сонька, если она не ос-с-ставит тебя в покое, я отгрызу ей кисти рук, искалеч-ч-чу пылко любимые тобой запяс-с-стья. Ты моя. На тебе мое клеймо, с-с-сука, - прошипела она, и в телефонной трубке послышались монотонно вбивающиеся в голову короткие гудки.
- Вот и объявилась твоя дражайшая половина, что не рада? Сама оставила ей номер телефона. – Девица была настроена на долгое чтение наставлений и упреков.
- Господи, да когда ты оставишь меня в покое, – я сползла по стене и уткнулась глазами в колени.
- Посмотрите на эту нахалку! Связалась с чернью, а сейчас пытается строить из себя саму невинность. Я всегда знала, что это добром не кончится, но кто такая я, ты же сама себе шофер. Ты ведь такая умная всезнайка, тебе не нужны советы людей, которым ты дорога, - затараторила всполошенная мамаша.
- Это говоришь мне ты? Я была дорога тебе? Успокойся, меня сейчас стошнит от твоей заботы.
- Да-а? а чем я, по-твоему, занималось то время, пока мы жили вместе? Я переживала за тебя, неблагодарная дрянь!
- Я не верю не в одно твое грязное слово, ты, наверное, очень волновалась, когда в тот вечер я пришла домой избитая и в крови, рыдая, рассказывала о том, что меня чуть не изнасиловали! Я помню, как ты поднялась, чтоб налить СЕБЕ кофе со словами – не нужно идти в милицию, лишний шум тебе ни к чему, у тебя на носу экзамены.
- Конечно, я не хотела, чтоб тебя тревожили. Я беспокоилась за твои оценки. – Образцовая мамаша изобразила искреннее переживание.
- Замолчи, я не намерена слушать эту ложь! – Я отчаянно потерла пульсирующие виски.
- Таймаут, тишина, тишина-а-а! Заткнись, же, наконец, позже будешь демонстрировать свою непритворную любовь! – шикнула девица на обиженную мамашу. - Послушай меня, послушай.
- Я слушаю. – Я была в предистеричном состоянии.   
- Я предлагаю взять вермута и отпраздновать твое возвращение в отчий дом, - заявила девица и почесала у себя в паху.
- Может, конечно, я сейчас скажу глупость, - начала добродетельная мамаша, нервно и заискивающе захихикав, - но мне кажется, что это не разумно – праздновать возвращение этой сучки, которая по собственному желанию свалила отсюда пол года назад. И еще, я тут вспомнила, может, конечно, не к месту, но что там про бешеных лис?
- А что про них? – девица, доставшая откуда-то бутылку дешевого портвейна и отпившая четвертину, явно потеряла суть разговора.
- Лисы могут жить с бешенством долго, а потом в один день рехнуться. Я могу ошибаться, но не стоит об этом забывать.
- Я всегда знала, что ты трусиха, но сейчас я в этом убеждена, - хмыкнула я.
- Это не трусость, а благоразумие. – Немедленно возмутилась она.
- А мне, если честно на все глубоко наплевать, хотя могу дать один советик, - громко заявила девица.
- Я сама во всем разберусь, вы никто и звать вас никак. – Я говорила довольно громко от нарастающей головной боли и не заметила, как дверь в мамину комнату приоткрылась.
- Была бы я рядом, я взяла бы этот светильник и воткнула его в жопу этой нахалке, которая корчится сейчас на ковре, - сообщила задумчиво девица, подперев кулаком подбородок.
- О, да. – Мамаша звонко засмеялась. – Что-то у тебя правое полушарие мозга сегодня не на шутку разыгралось, верно?
- Замолчите, прошу вас, вы раздираете мой мозг и душу, - крикнула я, а потом слепыми и бездумными глазами уставилась в глубь темной комнаты и зашептала быстро-быстро, - уйдите, оставьте меня в покое, уйдите. – Раскачиваясь из стороны в сторону и обнимая себя, я пыталась сделать тише гул в набухшей и раздувающейся голове. Мне казалось, что она сейчас похожа на постепенно надувающийся воздушный шарик, готовый безотложно лопнуть. Повизгивая и причитая, я посмотрела в окно и увидела Сашино улыбающееся лицо. Голоса будто по команде замолчали.
- Это не возможно, я живу на шестом этаже, это не воз… - Я провалилась в глубокий обморок.
 - Что с тобой? Боже, нужно скорую… - мама побежала к телефонному аппарату.
- Мам, мама, подойди, пожалуйста. Не нужно скорой. Все в порядке.
- У нас нет ни валерьянки, ни анальгина. Я сбегаю в круглосуточную аптеку, не переживай она здесь, на углу.
- Только не долго.
- Не переживай, - крикнула она у порога и скрылась за массивной коричневой дверью.
Медленно помотав головой, я мгновенно уснула беспокойным сном.
Снилась мне Саша, державшая в одной руке букет фиолетовых ирисов, а другой укоризненно грозила мне пальцем с длинным, выкрашенным в фиолетовый лак ногтем, над ее головой раскаивались колокольчики.
- Аккуратней, пятая лапа, я буду там, куда ты придешь только секунду спустя, я буду на мгновение раньше и быстрее тебя.
С криком я проснулась и протянула руку к лежавшей на низенькой тумбочке одежде. Облачившись в нехитрый спортивный костюм, я бегом спустилась на улицу. На меня обрушился внезапно холодный и свежий ночной воздух,
оглянувшись, я побежала к аптеке.
- Сейчас, сейчас. Мама! Мама! Господи, да где же ты? МАМА! – Я обшаривала каждый угол и яму, забегала под балконы, когда под одним из них увидела обездвиженное тело.
- Мамочка, Господи, кто это сделал? – я обняла ее за голову и поднесла щеку к ее рту – дыхание было.
- Все хорошо, на меня кто-то напал сзади, ударив палкой, наверное, по голове, о, как больно.
Я вытащила мамин сотовый из ее кофты:
- Скорая, на тихоокеанской, возле круглосуточной аптеки произошло нападение на мою маму, приезжайте скорее. – Те же слова я сказала, позвонив в милицию.
Прижав сильнее ее голову к своему лицу, я зашептала.
- Я всех вызвала, скоро они подъедут, потерпи.
Через десять минут около десятиэтажного дома остановилась две машины с воющими сиренами.
Высокий мужчина в форме, протянув удостоверение, подошел вплотную ко мне, пока врачи скорой занялись мой мамой.
- Вы видели нападавших?
- Господи, нет. О, Боже… - Я вытирала предложенным милиционером платком опухшие красные глаза и мокрые от слез губы.
- Успокойтесь, расскажите подробно. С вашей мамой все хорошо, врачи приехали. Состояние ее нетяжелое. Все будет хорошо.
- Дело в том, что мне приснился дурной сон. А перед тем как лечь спать мне было плохо, и мама пошла за успокоительным. Проснувшись и почувствовав несчастье, я побежала к аптеке. – Я провела рукой по волосам, оглянувшись. – Я бегала, звала ее, может за это время подонки и скрылись, потом нашла ее под этим балконом. С того времени, как она ушла за лекарствами, прошел час.
- Ясно, поедем в отделение, заполните протокол и напишете заявление о нападении на вашу маму. У вас что-нибудь украли?
- Да нет, вроде.
- Пройдемте в машину, я сейчас узнаю, в какую больницу везут ее.
В отделении я провела два часа, приехав домой, решила принять душ и поехать в больницу. Набрав воду и сдобрив ее большим количеством пены, сидя в большой ванне, я сладко закрыла глаза и старалась ни о чем не думать. Отвлек меня домашний телефон, который зазвонил так, как звонят колокольчики в квартире Кэт. Чертыхаясь и шлепая мокрыми босыми ногами по линолеуму, я сняла трубку:
- Я слушаю.
- Здравс-ствуй, с-солнышко, с-скучилась?
«Дзинь-дзинь, вот и Саша пришла»
- Это она, это она! Она покалечила Клубничную маму!!! – запричитал тоненький испуганный голосок, который я ни разу не слышала.
 - Какого черта ты звонишь сюда? Я сдам тебя ментам!
- Я тут слышала, твою мамаш-ш-шку избили, кто бы это мог быть?
- Сука, если ты ее еще раз тронешь, смерть у тебя не будет быстрой. – Я со всей силы швырнула трубку об пол, все еще слыша Сашин злорадный смех, и она разлетелась.
- Оставь меня в покое. – Закричала я изо всех сил. Мои прерывистые рыдания гулко отлетали от стен прихожей. Лежа голая на полу, со стекающими по всему телу каплями пота и почти высохшей пеной, я продумывала, как найти эту тварь и свернуть ее шею с татуировкой розы.




Глава шестая
Клубничная мама

- Привет. – Я замешкалась на пороге белой и остывшей палаты.
- О, доченька, заходи, - мама приподнялась на локте и улыбнулась.
- Лежи, не вставай, тебе нужен отдых и покой, - я аккуратно присела на край ее кровати и взяла ее руку. - Расскажи как ты здесь? – Я гладила мамины запястья и невольно облизывалась.
- Неплохо, но бывало и лучше… А дома как?
- Все хорошо, ты главное не волнуйся, когда тебя выписывают-то, эти два дня без тебя я бесцельно лежу на диване, плюя в потолок?
- Через недельку, ты не успеешь от меня отдохнуть, - сказала она, и мы засмеялись.
Через час я шла по улицам любимого города и думала, что в жизни все кажется намного ярче и светлее, когда рядом моя мама. Шел сильный, но мне приятный дождь. Я смотрела на небо и понимала, что никогда никого я не любила сильнее. Улыбаясь прохожим и размышляя на тему любви, я увидела Сашу. Затравлено оглянувшись, она села на автобус, что везет до Приамурской. Сжав сумку крепче, я побежала за ней. В автобусе ее не было видно.
(Слишком много пассажиров)
Когда мы поравнялись с последней остановкой перед мостом, я вышла. Оглядываясь и пытаясь кого-то найти, я вытянув руки в стороны, словно крылья и на носочках пошла на мост.
- Никчемная идиотка, зачем ты живешь? Самое верное решение – вовремя почувствовать себя ненужной и избавить от своего присутствия человечество. Так что не задерживай остальных… прыгай.
Не спеша, перегнувшись через перила, я посмотрела на серую с синими прожилками завораживающую реку,
(Высоко)
колышущуюся и манящую темную воду.
- Один шаг… хоть раз не будь трусихой, не будь размазней хоть раз в своей гребаной жизни.
- Девушка?...
- А? – Я оглянулась и увидела молодого симпатичного человека.
- Вы же не собираетесь делать то, о чем я подумал? – он, улыбаясь, подошел вплотную, но глаза были серьезны.
- Ах! Нет, что вы… просто… посмотрите, как красиво… - Я отбросила волосы назад и подставила лицо ветру.
- Да, очень красиво. А ты…, ничего, что я на «ты»?... Плохое настроение, да?
- Грустно… Но это так, секундная меланхолия. – Я засмеялась, а парень оглянулся на стоящую возле остановки машину.
- Я с друзьями, понимаешь… если хочешь составить нам компанию – прошу…
- О, я бы с удовольствием, но…
- Если хочешь, то пойдем, мы в киоск заехали ненадолго…
Я улыбнулась и протянула ему руку, он
(смущенно?)
ее пожал, и мы направились к автомобилю.
- Развлекаешься? Ничего другого я от тебя не ожидала… - мамаша сложила руки на груди и отвернулась.
- Встречайте нас, ряды пополнились, - заявил новый знакомый, - Знакомьтесь, это…
Через сорок минут мы заходили в чью-то гостеприимно распахнутую, не понять для кого, квартиру.
- Проходи в маленькую комнату,- обратился ко мне парень, которого звали Никита или просто «Ник».
Посмотрев несколько минут картину, на которой была изображена девушка, похожая на маму, с желтым зонтом, я, отодвинув чайный столик, села в большое кресло возле окна. Голова тяжело запрокинулась и я сидела, не шевелясь, мокрый плащ неприятно лип к холодной шее, но сил не осталось даже на то, чтоб попросить его с меня стянуть.
- О, милочка, что мы так опечалены? Вина?
Я лишь слабо кивнула, не поднимая век.
- Ты любишь… коку?...
Анемичное состояние прошло мгновенно после этого вопроса. Я подняла свинцовую голову и взмахом ресниц выразила одобрение.
- Товарищи, поторопитесь, королевне нужно неотложно взбодриться…
Через несколько минут на красивом серебряном зеркальце, показавшимся мне знакомым,
- Это из сна зеркало!! Делай ноги! – прошептал тоненький голосок.
принесли горстку живительного порошка. Маленьким, остро заточенным ножичком Ник разделил все на две тоненькие дорожки, скрутил пятисотрублевую купюру в трубочку и участливо протянул мне…
Вдохнув кокс, пульсирующие ноздри ощутили резкий холодок и странное пощипывание. Перед глазами медленной рекой поплыли размытые образы, спутанные розовыми, желтыми и голубыми лентами. Я стала яростно тереть нос, закатывая уставшие глаза, дернув ногами, обмякла. Поднеся руку к лицу, мне показалось, что она покрылась цветными волдырями…
- Хочу танцевать! – закричала я, медленно поднимаясь на шатающихся ногах и вглядываясь в напряженные или…(выжидающие?) лица двух парней…
Что происходило дальше я помню жалкими урывками…
- … стягивай эти чертовы трусы… (жадное сопение около уха, язык, облизывающий щеку, треск рвущейся одежды)
- …попробуй сам, кретин… (нервный шепот, руки между ног и на груди, мое тело кем-то придавлено к полу)
- …охренеть-охренеть… а-а-а…
- …она не дышит, подохла что-ли?... Бля… (пощечина, рывок за волосы)
-…че это за херня у нее изо рта течет?... пена или слюни, может у нее передоз? (пинок в живот, пощечина)
-…мне похер! Веришь?.. знаю одно – полудохлую, в отключке телку трахать мне как-то не в прикол…
- … когда Ник придет? Выволакивай эту обдолбаную суку из квартиры… (меня куда-то тащат за руки)
- … мы ее вот так и выкинем? Надень на нее хоть ее плащ, она ж даже без сапог…
-… захочет жить - выживет и без сапог, в одном плаще…
Я очнулась от жуткого холода в овраге возле мусора и бетонной плиты. Замерзшие пальцы ног отказывались двигаться, неимоверно болела разбитая голова, на припухших губах запеклась кровь. Я удивленно смотрела на свое неприкрытое, обнаженное тело, и пыталась вспомнить, как я здесь оказалась…
- О, Боже…
Ледяным потоком правда плеснула в лицо, заставив омертветь…
- О, Боже… о, Боже… - цепляясь закоченевшими пальцами за жесткую, колющуюся траву, расцарапывая в кровь нежную кожу белых коленей, повизгивая как недобитое животное и глотая быстро льющиеся слезы, я пыталась выбраться на проезжую часть.
- Снег, бриллиантовый снег… ты лучше все-е-ех… со-о-он – это нежная смерть… - пела я шепотом, улыбалась и думала: о машинах, проезжающих по дороге, о водителях, не видевших даже в страшном сне того, что происходит со мной, о нарастающей глухой боли в голове, о липкой слизи между ног, о самолете, мигающим сверху спасительным красным огоньком, о маме, о маме, о маме, о постепенно деревенеющих пальцах, о разодранной правой руке…
- Кэт? Хм… Я ползу к тебе за помощью… - произношу я охрипшим голосом, с нервозной спешностью отгрызая  тонкий длинный ноготь. Пальцы мои еще в ту бесконечную, неизменно снившуюся или мелькающую перед глазами, словно вспышка фотоаппарата в извечную бессонницу, ночь, скрючились в некое подобие согнутой птичьей лапы.
- О, моя девочка… - Я слышу, как она плачет, чувствую припекающие слезы на едва высохших щеках, знаю точно – сейчас она подтянула колени к подбородку и пытается заглушить рыдания кашлем, чтоб не спугнуть меня.
- Я так рада, что ты звонишь… я очень рада…
- У меня высокая температура, я перейду к волнующей меня части?...  А через день ты заедешь ко мне, и мы проведем целый день вместе?... Найди мне Сашу… пожалуйста… скажи в какой город она переедет, короче, все, что узнаешь, хорошо? И чем быстрее, тем лучше…
- Господи, да что происходит? Ты в поряд…. – не услышав конец предложения, я закричала, в ужасе закрыв глаза рукой – около уха громко залязгал проклятый «звон ветра»…



Глава седьмая
Шторы цвета фуксии

Я сижу на балконе с тлеющей сигаретой, зажатой меж подрагивающих пальцев. Задумавшись об онкологическом центре, что вселяет в меня неприязнь своими белыми толстыми стенами, я забыла про то, что дико хотела курить. Мой друг из числа мужчин как-то назвал его городом смертников. Когда я проезжаю мимо огромной парковки у входа в эту больницу, то постоянно думаю – почему его построили именно здесь, именно напротив лесопарка, в, казалось раньше малолюдном месте? Чтоб утвердить его вносящий неприязнь своими размерами, отделкой стен и дверей, безжизненностью окон, размахом территории авторитет? Или для того, чтоб, когда я курила - то неизменно натыкалась взглядом на это безобразное здание? Я так и вижу слоняющихся по коридорам обреченных больных в выцветших пижамах, длинных халатах, подол которых при ходьбе пролезает между ног, шаркающих по гладкому, до блеска намытому полу из палаты в палату. К ним приходят посетители (в основном родные, когда дело касается рака – друзья почему-то странным образом исчезают) улыбаются, приносят свежие цветы, чтоб ароматом заглушить стерильную, больничную вонь – коктейль из запаха лекарств и ламп для кврцевания, почему-то жестких на ощупь халатов, хлорки и новых шприцов, подгнивающей кожи соседей по койкам. Говорят, что все обязательно сложится, что выздоровление не за  горами скоро, совсем скоро жесткая больничная койка (даже если она самая мягкая, то все равно жесткая и непременно с колючим матрацем) поменяется местами с теплой и уютной домашней кроватью. Больные улыбаются, кивают, но никогда не верят…
Мне казалось, что после моего звонка Кэт я проспала двое суток, но непросто проспала, а двое суток пролежала в глубоком,  абсолютном обмороке. Но оказалось, что прошло 20 минут.
- Ты меня слышишь?
Я выкидываю истлевший окурок, ногой пытаюсь дотянуться до лежащих на красном коврике спичек и подтянуть к себе, вытаскиваю очередную сигарету и молча ее поджигаю, делая глубокую затяжку.
- Я знаю – слышишь...
Снова этот тоненький, испуганный голос. Но я непреклонна. 
- Пожалуйста, давай поговорим.
Я поглаживаю свои волосы, ожидая, что будет дальше.
- Я боюсь… Ты знаешь, можно я буду говорить, а ты просто выслушаешь меня. Мне необходимо выговориться.
Этот услужливый, просящий разрешения на монолог, тихий, но безжалостно прожигающий душу голос, я не знаю. Впервые кто-то из тех бестелесных созданий, что живут в моей голове, просит излить душу.
-Говори, - ответила я и закрыла воспаленные глаза.
-Ты не знаешь, кто я, но мы сейчас познакомимся. Мой возраст совпадает с твоим и имя у нас одно, но я совершенно другая…
Я помню, как однажды залезла на крышу своего дома, а потом на крышу лифтерной, села на край и свесила ноги. Было раннее утро и апатичные люди, как сомнамбулы медленно выползали из своих серых и безжизненных квартир. Я пришла туда в ночной рубашке. Помнишь, у нас была длинная байковая ночная рубашка, с длинными завязками на рукавах? Белая, в разноцветные маленькие замки?
 Воздух был сырой от остервенело лившего всю ночь дождя. И я вдыхала его, думала, что не надышусь. Я смотрела в окно чужих квартир, пытаясь представить, есть ли там девочки моего возраста, а если есть, любят ли их мамы. Я смотрела далеко за горизонт, стремясь увидеть то, что не могут увидеть другие. И ты знаешь – я увидела. Увидела другой город, который серел своими шаблонными домами и улицами, светофорами, в которых было только два цвета – желтый и серый, одинокими прохожими, что напоминали мне высокие тени наших друзей, когда мы гуляли по заброшенным домам и Кул Хаусу. Помнишь Кул Хаус? Высокий дом напротив Академии Экономики и Права?
А в одном из зданий этого призрачного и серого города я видела тебя. Ты пьяная танцевала в окружении своих новых подруг и плудрузей с бокалом голубого напитка в левой и коричневой длинной сигаретой в правой руке. Ты смеялась, запрокидывая голову к потолку и пытаясь перекричать громко бившую музыку, отвечала на чей-то вопрос. Чуть позже ты сидела на полу в женском туалете, куда тебя привела Кэт за твои дрожащие и висящие вдоль уставшего, потного и изморившегося от голода тела руки. Тебя рвало на новые туфли, а ты плача и смеясь, рассказывала девушкам о чудесном произведении Чака Паланика, о великолепном напитке, что тебе намешал бармен, о своих грязных руках и съеденной с утра лепешке. Я видела пьяную Кэт, стирающей карманной салфеткой с твоего лица мелкие желтые ошметки той лепешки, что ты съела практически, не разжевывая, голубую и вязкую жидкость, что блестит на кафельном полу туалета и твоем лице. Я видела твои слипшиеся в большие треугольники ресницы, размазанную по глазам тушь, мерцающие зеленые тени Divage и розовый блеск на впалых щеках, видела твою белую футболку, залитую твоим любимым ликером, видела твои дрожащие и тонкие руки, пытающиеся оттолкнуть Кэт, чтоб залезть в розовую сумочку за сигаретой. Я видела твои лохматые волосы, выбивающиеся из-за розового ободка с мишкой и волнистыми прядями свисающие вдоль лица. Я слышала, как ты кричала на Кэт, приказывая ей отойти от тебя и дать встать самой, слышала, ее учащенное дыхание и просьбу помочь. Я видела, как, поскользнувшись на собственной рвоте, ты падаешь, ударяясь локтем, кричишь и вновь пытаешься встать… Я много чего видела… остолбенелых девушек, пытающихся как-то вас обойти, чтоб попасть в туалет, смеющуюся над вами брюнетку, стоящую напротив последней кабинки, Кэт, обнимающую тебя за худые плечи и влажно целующую тебя в запачканные рвотой губы…
Я шумно вздыхаю и опускаю зеленые глаза на свои маленькие ножки, переваривая увиденное, чувствую себя скверно. Потом вновь пытаюсь нащупать тебя взглядом, скользя по маленьким улицам и высоким деревьям с листьями, похожими на загустевшую желтую слизь.
Темное кафе. Ты сидишь в уголке на мягком бежевом креслице, куришь пятую подряд сигарету и позволяешь нализывать свою шею незнакомой девице. Ты вновь пьяна, она, я думаю тоже. Ее короткие с фиолетовым маникюром пальцы скользят у тебя между ног. Ты гортанно смеешься и закрываешь глаза. Но я чувствую, что в этот момент твоей душой и мозгом завладевает щемящая скука и тупое безразличие к ситуации. «Будь, что будет», - говоришь ты и обнимаешь ее свободной рукой. Открываешь глаза и видишь только шторы цвета фуксии на окне напротив, полку со статуэтками, на которой тебя привлекает маленький серебристый фрегат и два розовых тюльпана в красиво изогнутой прозрачной вазе, видишь лениво потягивающего коктейль парня лет 20, что бросает на тебя быстрый взгляд. Ты сразу представляешь, что было бы, если бы он присоединился к вам и думаешь – что было бы весело начать заниматься сексом втроем на этом маленьком креслице в этом душном кафе на глазах у всех… потом интерес гаснет… Девица целует тебя в розовое ушко и что-то бессвязное шепчет, а ты вновь видишь перед собой только длинные шторы цвета фуксии. 
Я моргаю и морщу курносый нос. Во рту почему-то кислая слюна, будто я представила себе лимон. Разглаживая складки на любимой ночной рубашке маленькими ручками, я снова смотрю вглубь города.
 Незнакомая квартира. Ты сидишь в кресле облаченная в мокрый плащ и снова ждешь, что же будет. На стене висит картина с изображением женщины под золотым зонтом… А дальше все как в тумане для тебя. И лишь я помню каждую мелочь, каждое мимолетное движение, каждое прошептанное слово или междометие, и лишь я помню, как двое срывают с тебя одежду второпях…
Где ты была? Где ты сейчас? И что с тобой происходит?
Молчишь? Конечно, молчишь, ты никогда со мной не разговаривала, раздраженно прерывая мои попытки заговорить с тобой, злилась. Я просто хотела спросить тебя – давно ли ты стала такой потерянной и на все согласной? И неужели то, что произошло с тобой в ту ночь не оставило в тебе и царапинки? Ты глушишь боль? Чего ты хочешь?
- Чтоб мама вышла из больницы, и мы вместе сели пить чай с лимоном.


Глава восьмая
Спасающее безумие

Мне снилась жженая трава. Ветер смешивал горящие листья с пеплом и пылью и змейкой уносил в неизвестность. Я гуляла по мертвому полю в белом сарафане с аппликацией фиолетовых ирисов, смеялась. Достала бутылек мыльных пузырей и надувала их, держа руку над глазами, а навстречу мне бежала Кэт в белом халате. Чернота. Я лежу на больничной койке под капельницей, а рядом стоит мама и, почему-то плачет. «Не плачь», говорю я, улыбаясь по-детски робко. А мама смотрит поверх моей головы и вскрикивает, потом подходит ко мне и аккуратно и заботливо гладит по голове. Я смотрю на ее тонкие запястья и чувствую себя счастливой…
Прошло три дня после моего единственного визита к маме. Я иду в цветочный ларек и покупаю пять своих любимых цветов, надеясь, что они понравятся маме и разбавят белый колорит отдельной палаты.  Вспоминая последний фрагмент сна, я улыбаюсь, мамина нежность – вот чего мне не хватало все эти пол года, что я жила без нее. Заходя в приемное отделение больницы, я представляю, как мы сидим в парке  на большом красном покрывале и весело уплетаем заранее приготовленные бутерброды с моей любимой вареной колбасой. Мама пьет из термоса чай с малиной и неспешное, ленивое тепло заполняет ее все еще стройное тело, от удовольствия она прикрывает глаза  и протягивает руку, чтоб заправить за ухо мои выбившиеся волосы. Я перехватываю ее руку и целую маленькие пальцы, поглаживая по нежным запястьям с алебастровой кожей, на которой кое-где виднеются маленькие красные пятнышки – у мамы аллергия на солнце.
- Здравствуйте, женщина моей мечты, - тихо говорю я, входя в мамину больничную палату, пропитанную запахом ее шампуня… Она спит, подложив под щеку левую руку, как маленькая трехлетняя девочка. Я кладу цветы на небольшую, слегка обшарпанную тумбочку и приближаю свое лицо к ее волосам, чтоб зарыться в них и вдохнуть запах экзотических фруктов. «Главный фрукт непременно должен быть зеленого цвета, как ее глаза». 
Не знаю сколько, может десять минут, а может и час, я стояла на полусогнутых ногах, жадно втягивая в себя этот аромат. Перед глазами поплыли яркие круги, в голову ударила слабость, и пришел туман.
- Я думаю, тебе нужно прийти в себя… - шепчет тот тоненький голосок.
- Я не могу…
- Можешь, просто постарайся…
- Где мы? Мы в темноте?
- Можно сказать и так, мы в тебе, - голос хихикает. - Мне нужно тебе кое-что рассказать, пока не случилось плохого.
- Я не услышу ничего нового.
- Я так не думаю…
- Для начала я хочу узнать, кто ты?
- Я? – голос опять хихикает, по-доброму потешаясь над моей недогадливостью. – Я – это маленькая девочка в длинной байковой ночной рубашке с завязками на рукавах и в маленькие разноцветные замки. То есть – ты.
- Да? И чего же ты хочешь?
- Защитить тебя.
- Не смеши меня, пожалуйста.
- Ты совсем запуталась.
- Может быть, но тебе это должно быть без разницы.
- Ты ведешь себя как капризный ребенок, может, дашь мне сказать?
- Давай.
- Кто такая бешеная лиса, ты знаешь?
- Глупый вопрос. Бешеная лиса – это бешеная лиса.
- В другой ситуации ответ был бы верным, но не в твоем случае.
- Ладно, умница, просвещай.
- Бешеная лиса – это ты. Лиса, съехавшая с катушек, – умница в ночной рубашке нервно смеется.
- Весело, что еще?
- Все, остальное решай сама, дальше я тебе не могу помочь. Но могу предупредить – не особо доверяй…
Туман неспешно стал рассеваться, я широко открывала глаза и моргала. Дернув головой вправо, почувствовала звенящую боль в висках. Удивленно оглядевшись, я увидела, что сижу на полу в той же больничной палате, только мама проснулась и сидела на кровати, поджав под себя ноги и впившись в меня испуганными глубокими и немного ошалевшими глазами.
- Что произошло? – скороговоркой выпалила я и, поддавшись первому порыву, кинулась к ней.
- Уйди! – крикнула мама и отшатнулась от меня.
- Что?
- УХОДИ!
- Мам, просто объясни мне, что происходит?
- Отойди от меня!
- Ладно, только не кричи… Мне тебя завтра встретить?
- Сама доберусь, уходи.
- Я тебя очень люблю.
В абсолютном смятении я вышла из больницы и медленно побрела по улице. Щурясь от яркого света, с безразличием вглядывалась в лица прохожих. «Сегодня я не буду лить слезы, сегодня я буду маленькой любопытной птичкой. Я взмахну своими яркими сине-желтыми крыльями и, поджав ребристые лапки, поднимусь высоко-высоко, нырну в ватные облака, чтоб встретить там таких же ярких маленьких птичек. Мы соберемся в большую стаю, и облетим вокруг церкви и приютимся на площади, будем аккуратно семенить к людям, сидящим вокруг фонтана на лавках и выпрашивать хлебные крошки…»
 С этими отстраненными размышлениями я бродила весь день, а вечером зашла во двор старого, покосившегося, но еще жилого барака и расположилась на синей лавке перед подъездом, чтоб выкурить сигарету. Поглощенная отрыванием серебринки от пачки, я не сразу заметила, что около меня стоит грязный дед. Убеленные сединой волосы на его голове напоминали кукушиное гнездо, заросшие впалые щеки были вымазаны грязью, а запах исходивший от одежды напоминал вонь гниющего животного. Дед улыбался, не стыдясь беззубого рта, который мне напоминал выхлопную трубу. Я с интересом улыбнулась в ответ.
- Ты вернулась? – спросил он.
- Да. – Я затянулась и прищурилась.
- Без тебя здесь все не так было…
Я молчала, гадая, что дед скажет дальше.
- Фараон умер.
Я рассудила, что Фараон – это пес.
- Целых два года держался… Каждый вечер скулил под дверью, не ел неделями, только пил, а потом лег на кучу твоих платьиц и умер. Он искал тебя. На месяц пропал, приковылял ободранный, ухо разорванное, хромает. Мы с бабкой зеленкой прижигали раны, а он будто не чувствовал ничего – лежал не шелохнувшись. Страдал. – Дед сел рядом, вытащил пачку «Примы» и закурил. – Мать через пол года, как ты пропала, удавилась.  Ее бабка в зале нашла. Мы тогда на рынок ходили, ее по-глупости одну оставили. Что тут было… Соседей набежало… Бабка ревет, Фараон воет. Страх. А я ей говорил до этого, мол, подожди, вернется Вика. Не дождалась… - Дед заплакал, а я продолжала молчать. – Бабку,- он вытер щеки рукавом рубашки, - в позапрошлом году схоронил. Вот после этого и запил…
Я посмотрела на небо, потом на его стоптанные тапки и снова на морщинистое лицо.
- Но я знал, что ты вернешься… Если б не знал, вслед за бабкой бы в могилу лег.
Дед снова замолчал. Я раздавила бычок и закурила следующую сигарету.
- Викуль, ты, где была-то все девять лет?
Я отвернулась от него и стеклянным взглядом впилась в свои пальцы.
- Я понимаю, можешь не говорить. Я всем говорил, что тебя они, - он ткнул пальцем в небо, - позвали. Только мне не верил никто… - он глубоко вздохнул. - Может, домой зайдем? На кухне посидим? У меня чай, водка и колбаса… Там… это… водку-то пить не запрещают?
Я истерично замотала головой, думая, что там, скорее всего, понимают и сочувствуют деду, раз послали ему безумие.
- Ну, пойдем… - дед, кряхтя, поднялся на скрюченные и вероятно больные ноги и побрел в подъезд. Я, сцепив руки в замок, двинулась за ним. Медленно поднимаясь на второй этаж барака, я рассматривала скрипящие лестницы и половицы. На стенах были нарисованные синие цветы, которые гротескно выглядели на обшарпанной стене. Мы зашли в грязную квартиру, входная дверь которой не внушала чувства защищенности. На полу были разбросаны вещи, пожелтевшие обои у потолка весели мелкими лохмотьями, большое количество старой мебели, явно найденной на помойке, было расставлено совершенно не уместно.  Мы прошли в комнату, которую дед именовал кухней, я села на шатающуюся табуретку и стала ждать. Дед открыл кухонный ящик, извлек «жопку» колбасы и водку, вид колбасы был жалкий и ничтожный, с чего я сделала вывод, что она была прихвачена вместе с мебелью.
- Будешь? – дед ткнул на бутылку.
- Да, - ответила я.
Вымыв кружки, он бережно разлил водку.
- За тебя, – изрек дед.
- Нет, за тебя, - отозвалась я.
- Почему, - удивился он, улыбнувшись.
- Ты дождался меня…
Мы молча выпили. У меня на глазах выступили слезы. Дед откусил колбасу и протянул мне, я тоже молча откусила кусочек и разжевала.  Это была одна из самых вкусных колбас, которую я ела.
- Еще?
- Да.
Мы снова выпили и помолчали.
- Викуль, хочешь, фотографии посмотрим?
- Хочу.
Дед отправился вглубь квартиры и через пятнадцать минут вернулся, держа в трясущихся руках несколько потрепанных от времени фотографий. Он сел на свой стул и протянул мне первую. Я остро ощутила на руках прохладу глянца.
- Это ты в садике, помнишь? – дед улыбнулся.
На фотографии была девочка лет четырех с рыжими волосами и курносым носом, только в отличие от ее вьющихся волос, мои всю жизнь были прямые. А что касается имен… меня никогда не звали Викой. 
- А это ты с матерью в парке… за неделю до того, как ты… ушла.
Около тополя стояла полноватая, улыбающаяся брюнетка в длинном синем платье и бежевых шлепках на босу ногу с той же рыжей девочкой на руках в маленьком розовом платьице, волосы малышки были собраны в два забавных хвостика.
- Это то платье, на котором Фараон умер… А это ты с нашим Фараоном…
Та же девочка, но теперь с косичками сидела в песочнице с маленькой овчаркой.
- Вот, погляди – смешная фотография…
Малышка сидела голая в тазике с водой, обижено выпятив нижнюю губу и сморщив носик. Я отложила последнюю фотографию и робко улыбнулась.
- Может, еще выпьем?
- Хорошо, - услышала я свой хриплый голос.
Дед снова разлил водку, на этот раз себе чуть больше, и мы выпили. Дед  взял в руки фотографии, еще раз их повертел и отложил. Минут пятнадцать мы думали каждый о своем, потом я поднялась и сказала:
- Мне пора…
- Куда? – удивился, приподнимаясь, дед.
- Мне пора, - тихо повторила я.
- А-а, опять эти, - он снова ткнул пальцем вверх, - зовут?
Я нахмурилась.
- Ладно, давай я тебя провожу.
Мы подошли к двери, и тут дед не выдержал и крепко меня обнял.
- Мы с тобой хоть встретимся еще? – он вновь заплакал.
- Да, - заверила я и вышла в подъезд.
Как добиралась до дома, я помню смутно. Но едва я вошла в квартиру, и едва звенящая голова коснулась подушки – я уснула. Вся ночь мне снились кучи одинаковых маленьких розовых платьев, которые мерила маленькая девочка с рыжими волосами. Надевая одно платье, она долго вертелась возле зеркала, потом снимала и надевала новое и вновь маленькими шажками шла к зеркалу. Этой девочкой была я.


Глава девятая.
Ты лишь моя

Я проснулась от упрямого звонка в дверь, разлепив больные глаза, не торопясь, двинулась открывать. На пороге стояла мама.
- Привет, - я улыбнулась и взяла из ее рук сумку,- как доехала.
- Нормально, - она засмеялась, переступая порог, - таксист болтливый попался.
- Что, клеился? – я засмеялась, - ты у меня горячая штучка.
- Еще какая.
- А где железный характер, дамочка? За вчерашнюю проделку ее стоит хорошенько отходить ремешком, как в добрые времена, – заявила образцовая мамаша.
- И воткнуть светильник в жопу! – поддержала ее развязная девица.
- Мам, пойдем сегодня на пикник? – я вытаскивала из сумки мамин халат и тапочки.
- Сегодня? – мама посмотрел на меня (испуганно?) удивленно.
- Погода хорошая.
- Лучше посидим дома, фильмы посмотрим.
- Тоже неплохо.
Мы с мамой давно хотели вместе посмотреть фильм «Белый олеандр», а так как сегодня эта мечта дала слово исполниться, я бегу магазин за пивом и сушеными осьминогами. Это будет первый раз, когда мы только вдвоем собираемся посмотреть кино.      
Мама разливает «Gold beer», чуть наклонив специальные  пивные кружки, а я  рассказываю, как слышала, что когда разливаешь пиво, нужно лить в середину дна, зачем – я не помнила. Взяв кружку, отпиваю глоток, улыбаюсь маме, беру ломтик сушеного осьминога и иду включать фильм.  Весь «сеанс» мы молчим и заговариваем лишь, когда главная героиня в завершении ленты говорит ключевую фразу: « Не смотря на то, что она сделала, как низко она пала, я знаю – моя мама любит меня».
Мама вздыхает, смотрит мне в глаза и повторяет – твоя мама любит тебя.
Я обнимаю ее, и мы вместе идем курить на лестничную площадку.
- Тебе понравился фильм? – я затягиваюсь.
- Да, - она подтверждает свои слова кивком.
- Этот фильм только для любящей мамы и любящей дочи., - мы смеемся в унисон.
- Ладно, пора спать, - говорит мама, и мы расходимся по комнатам.
- Ты, слышала – в кое-то веке она тебя любит? – глумливо произнесла девица.
- Я не понимаю, что с ней происходит, откуда такое поведение? Наша мама часом не рехнулась? – запричитала мамаша.
- Я полагаю, ей нужно немедленно пересмотреть вопрос воспитания этой сучки, – хмыкнула девица.
- Можете болтать, сколько влезет, мне все равно, - произнесла я, проваливаясь в сон. Поднял меня ночной звонок. «Кэт, наверное»
- Да.
- С мамаш-ш-шей забавляеш-ш-шься?
- Не звони сюда, сука. Если я найду тебя, то придушу, - меня залихорадило.
- С-с-слабо.
- Чего ты добиваешься? - спросила я, ощущая подступившие к горлу слезы.
- Ты пойми, не долго ей ос-с-сталось, скоро твоя мамаш-ш-шка кончиться, как твой любимый апельс-с-синовый сок в с-с-стакане.
- Саша, я тебя умоляю, не трогай нас, оставь нас в покое, - я залилась слезами, всхлипывая и кусая губы. Мне казалась что сердце мое вот-вот лопнет, так сильно билось оно о грудную клетку.
- Я ещ-щ-ще не закончила, - произнесла она и подло по-звериному  захихикала.
- Ты больная.
- Я? Интерес-с-сно.
- ОТВАЛИ ОТ МЕНЯ! – я свернулась клубком, боясь выронить трубку.
- С-с-коро вс-с-стретимся… - гудки…
- Я хочу, чтоб ты сдохла, - прошептала я.
На следующий день я сама приготовила яичницу с помидорами, посыпанную укропом. Красиво оформив завтрак, я позвала маму, которая,  похвалив меня, съела всю тарелку и отправилась в душ. Чтоб не поддаться соблазну заглянуть к ней в ванную, я устроилась на балконе с книгой сказок.
«…распустила царевна свои пшеничные волосы, расчесала гребнем позолоченным и заплела в косы тугие…»
- Что читаешь, - спросила внезапно появившаяся мама с огромным желтым полотенцем на голове, уложенным тюрбаном.
- Сказки.
- Да, и что пишут? – она потянулась к столику за сигаретами.
Я с готовностью прочла последний абзац.
- Ну, как?
- Царевны…
- Мам, давай ты меня сегодня по-заплетаешь?
- До-очь, ну…
- Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, - я нахмурила брови и выпятила губы вперед.
- Хорошо, дай только докурю. А что ты хочешь?
- Корзинку… помнишь, как в детстве заплетала?
- Конечно.
Мы раздавили бычки и отправились в мою комнату. Там я поставила стул к зеркалу в серой под старину раме, висевшему на стене, подложила подушку и села сверху.
- Будет больно – говори. – Сказала мама и распустила мои волосы.
- Вот это новость… раньше она никогда не спрашивала – больно ей или нет, – высказала девица хмыкнув.
- Раньше ее поведение совершенно соответствовало моему, отчего мы жили в безусловной и абсолютной гармонии, а сейчас наша дражайшая половина похожа на размазню, - заявила мамаша, раздраженно сложив руки на груди.
- Мам, мне не будет больно.
Она взяла массажную расческу и провела ей от макушки до кончиков, вызвав в теле приятный холодок. Погрузив в волосы пальцы, мама разделила их на несколько частей, потом провела косой пробор от уха до уха. Я довольно мурлыкнула и закрыла глаза.
- Так приятно…
О вчерашнем инциденте мама не заговаривала, а я не спешила ей напоминать.
Целый день мы только и делали, что придумывали сложные прически, а после их завершения фотографировались, расплетали волосы и приступали к новой.
Вечером мы сидели на кухне, и пили горячий чай с лимоном, как я себе представляла.
- Пока ты бегала за шпильками и невидимками, я новости посмотрела, сообщила мне мама.
- Да? И что говорят? – я глотнула чай и потянулась за печеньем.
- Показывали буйного старого бича, который бегал по улицам, набрасывался на прохожих и кричал, будто его внучка, что пропала девять лет назад, вернулась, и она является мессией и ангелом, ее маленькую позвали небеса. Его в психбольницу отвезли.
-  Понятно, - нахмурилась я и решила поменять тему разговора, - Мам, а если бы у тебя был миллион долларов, что бы ты купила?
- Ну… наверное, купила бы большой земельный участок и построила бы двухэтажный дом.
- Каменный?
- Конечно. Потом бы наняла рабочих для организации небольшого пруда и впоследствии бы заполнила его экзотическими рыбками. А затем мы бы туда переехали жить.
- Только вдвоем?
- Конечно.
- Это хорошо, что только вдвоем… нам с тобой вообще никто не нужен.
- Я бы не стала высказываться столь безапелляционно. Я все-таки хотела бы снова выйти замуж.
- Зачем, тебе меня не хватает?
-Так говоришь, будто тебе семь лет, - мама улыбнулась, - конечно, хватает, но мужчина – это другое.
- Не, я понимаю степень значимости любовника, а мужа – нет.
- Об этом можно бесконечно разговаривать… - внезапно маму прервал телефонный звонок.
- Я подойду, - встала я изо стола. 
Убирая волосы под ободок, я сняла трубку.
- Алло.
- Привет, моя девочка. – Я услышала успевший позабыться голос Кэт.
- Привет. – Я ушла в свою комнату, чтоб мама не слышала разговор и уселась на пол, возле окна, ожидая услышать занимательные для меня новости.
- Короче, сразу к делу.
- Давай, - я потерла лоб.
- У нас с этой Сашей оказался один общий знакомый, ее близкий друг. Он сообщил, что она уехала в Новороссийск  в тот же день, когда ушла от тебя. Он ездил ее провожать, самолет был в 1.40 ночи. Рейс не откладывали. Ее брат остался в нашем городе. Мы с Ладкой подкатили к нему через общего приятеля и познакомились, зовут его тоже Саша, прикинь, - она засмеялась, - Хлипкая фантазия у родителей. Так вот, мы спросили, почему он грустный, он  рассказал, что на днях сестру проводил, без нее невесело…
- Кэт, это не возможно. Ее прикрывают, - от удивления я вытаращила глаза.
- В смысле? – похоже, она тоже удивилась.
- Я не хотела тебя пугать, но она звонит мне регулярно домой, с угрозами убить мою маму. Я знаю точно, что она в городе. Последний раз эту тварь я слышала вчера, - я тихо прерывисто заплакала, - я боюсь.
- Девочка моя не плачь, пожалуйста, расскажи по порядку, - зашептала утешительно Кэт.
- У меня мама в больнице неделю пролежала…  Ночью мне стало плохо, она пошла в аптеку, я уснула. Проснулась – мамы еще нет. Я побежала ее искать. Нашла под балконами избитую… - у меня началась медленная истерика, грозившая перейти в громкие рыдания, - Вызвала милицию, скорую… Маму в больницу увезли, а я в отделение поехала. Там часа два сидела. Приезжаю – звонок. Я трубку беру, а на том конце Саша. И ехидно спрашивает, а ч-ч-что, -я заикалась и глубоко дышала, - это с твоей мамой случилось… Представляешь? Эта тварь мою ма-мамочку чуть не покалечила…
- Миленькая, успокойся, это точно была она? Может кто-то другой?
- Нет, она! Я – идиотка ей не только сотовый, но и домашний номер дала. Ты же знаешь, что домашний я практически никому не говорю.
- Послушай, успокойся, может кто-то просто апеллирует ее именем?
- Кэт, ты чокнулась? Ты совсем там свихнулась и не соображаешь? –  в испуге закричала я.
- Все-все-все. Завтра приезжай ко мне, и мы с этим разберемся, хорошо?
- Да, - пискнула я.
- Я тебя люблю. И завтра мы во всем разберемся, поняла? – убедительно заверила меня Кэт.
- Да… Спокойной ночи…
Когда я вышла из комнаты – свет на кухне уже не горел. Я осторожно, без лишнего шума заглянула к маме. Она спала, укрывшись пледом до груди. Я поцеловала ее и с твердой уверенностью, что Кэт мне поможет, и все будет снова хорошо и спокойно в нашей жизни, как раньше, пошла спать.
Мне снился кошмар. В темной комнате, скорее всего – подвале Саша привязала меня к стулу. И с радостной улыбкой ребенка подошла к лежащей на полу маме, держа напильник.
- Ну, где тут наши ручки?
Я сидела, не имея возможности пошевелиться и закричать.
- Господи!!! Что ты делаешь? ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? – Я очнулась в маминой комнате от ее крика и бьющего в лицо света.
- Ты ненормальная? – я посмотрела на нее и увидела, что ее запястья были в крови.
- Что происходит? – закричала я, подбегая к ней.
- Не приближайся ко мне! – визжала она, толкнув меня в грудь.
- Мам, это я, это же я, успокойся! – Я плакала и пыталась улыбнуться ей одновременно.
- Что ты делаешь? – ее лицо исказила гримаса страха.
- Мамочка, все кончилось, я здесь, - я протянула к ней руки.
- Убери от меня свои руки! О, Боже, – она, рыдая, трясла руками, потом обхватив голову, обессилено села на пол.
- Мама, кто это сделал? Это она, да? Я знаю, что это она. Я убью ее.
- Уходи!!!
- Не бойся, тебе больше ничего не грозит, я знаю, что эта тварь как-то пробралась к нам домой с напильником, я ее видела. Я знаю, она хочет отгрызть твои кисти руки - я медленно подошла к ней и заговорила шепотом, - эта сука только и хочет, чтоб мы с тобой поссорились, но этого не будет никогда. Поцелуй меня, слышишь? Мам, поцелуй меня по-настоящему, как ты хотела целовать своего мужа. Я не отдам тебя никому. Ты лишь моя. Я хочу, чтоб ты взорвала меня взглядом и утопила словами…
- Что ты несешь, идиотка?! – снова закричала она
- Ты напугана, я знаю, я сейчас пойду к Кэт и попрошу о помощи, а ты закройся на все замки и никуда не ходи, поняла? – я поднялась и посмотрела на маму – она молчала.
 

Глава десятая
Я не верю ее словам

- Открывай, блять! Кэт, ты оглохла? – я неистово била ногами в дверь ее квартиры.
- О, Боже, сейчас… - Кэт торопливо засовывала ключ в замок, - О, Господи, почему у тебя рот в крови?
- Эта сука пробралась к нам в дом, она хочет ее убить, - истерично орала я, пиная стулья Кэт на кухне.
 - Тише, я сейчас валерьянки тебе налью, - Кэт хотела меня обнять, но я оттолкнула ее.
- На хер мне твоя валерьянка? Нужно милицию вызывать, - я бросила на стол сотовый, села на пол и заревела, - Я боюсь, Кэти, меня бьют током, я чувствую, она следит за каждым моим шагом.
- Девочка моя, я сейчас позвоню своему знакомому, он подскажет, что делать, я пойду на балкон поговорю, выпей кофе, - сказала Кэт и вышла из кухни.
Через несколько минут мой сотовый заиграл. Я поднялась, взяла его в руки, посмотрев на номер. Номер скрыт. Повернувшись спиной к двери, нажала на кнопку «ответить».
- Тварь, ты сегодня же сдохнешь!  - крикнула я. В трубки послышался смех.
- Тебе понравилос-с-сь? Мне оч-ч-чень. Твоя мамаш-ш-шка так забавно визжала, я давно так не вес-селилас-с-сь.
- Скоро ты сама будешь уморительно визжать, - зарычала я.
- Наверное, ведь с-с-скоро мы увидемс-с-ся. И ты ответиш-ш-шь за с-с-свое предательс-с-ство. Т ещ-щ-ще помниш-ш-шь, что на тебе мое клеймо и ты моя рыжая лис-с-сонька?
- Я тебя ненавижу, - крикнула я и нажала на «сброс».
В панике, с безумными мерцающими глазами я оглянулась и увидела стоящую неподвижно возле стены Кэт.
- Ты слышала? – спросила я.
- Да.
- Это она мне звонила, Катя, помоги мне. – Я умоляюще посмотрела на нее.
- Это она звонила или ты?
- Конечно она, я не знаю ее номеров.
- Она не могла тебе звонить, - ледяным голосом заявила  Кэт.
- Ты мне не веришь? – я уставилась на нее, - почему это она не могла мне звонить?
- Твой телефон сломался, еще в тот день, когда ты от меня уезжала.
Я рассеянно посмотрела на черный экран сотового.
- Но он только что работал…
Кэт подошла поближе и тихо сказала:
- Ты нездорова.
- Я?!!
- У тебя с головой не в порядке. Саша – это твоя фантазия…
- Неправда… - прошептала я и упала в обморок.
Мне снились образцовая мамаша и развязная девица.
- Что идиотка, ты еще и больной оказалась? Я всегда говорила, что ты таки принесешь в дом какую-нибудь заразу. – Сложив руки на груди, шипела мамаша.
- Да уж, а это все из-за того, что клубничная мама тебя распустила. Жаль, не добралась до нее Саша.
- Так это вы рассказали все ей?
- Конечно, кому-то же нужно избавить тебя от матери, которая перестала тебя воспитывать.
Лишь только наступило утро - я проснулась и побежала звонить маме. Трубку долго не снимали, через три минуты я услышала любимый голос.
- Да, - устало произнесла мама.
- Алло, мамочка, это я. Не отключайся, мне нужно тебе сказать что-то важное. Ты должна собирать вещи и уезжать немедленно, тебе опасно находиться в нашем городе. Развязная девица и образцовая мамаша помогают и поддерживают Сашу. Меня бьют током. Саша отгрызет тебе руки, и я никогда не смогу тебя узнать. – Я произнесла все скороговоркой, положила трубку и снова легла на кровать.
Не знаю, сколько я пролежала без движения, и что произошло со мной, но мышцы всего тела будто налились свинцом. Я не могла даже открыть глаза. Лишь лежала и прислушивалась. Наверное, часа через два в комнату зашла Кэт и положила ладонь на мой лоб, потом зашуршала у себя по карманам, чрез несколько минут я услышала, что она кому-то звонит.
- Алло. – Это мамин голос.
- Здравствуйте, я подруга вашей дочери, она, наверное, говорила про меня.
- Это Кэт?
- Да, зовите меня Катей. Я думаю, вы тоже понимаете, что ваша дочь не здорова, она просто сошла с ума.
- Я догадывалась, - я слышу мамин плачь.
- Она сейчас у меня, я думаю, пока она спит вызвать врачей? Дело в том, что ее поведение не адекватно, она придумала себе, что вас хотят убить, ее бьют током… Это какой-то кошмар… Она все время плачет, говорит, что наша знакомая, которую зовут Саша избила вас ночью на улице, а вчера ночью залезла в вашу квартиру…
- Кать, я даже не знаю, как это сказать… Действительно, меня избили на улице, и я попала в больницу… Дело в том, что пока я лежала там произошли два события: первое - ко мне приходил следователь и сообщил, что при осмотре места преступления была найдена какая-то ткань, которая совпадает с тканью спортивного костюма моей дочери. А пока она ездила в отделение, кто-то заметил, что ее костюм порван… Короче, они думают, что это она меня избила….   Я сначала не верила… но вот второе событие… Я проснулась от того,… стыдно сказать …, что моя дочь лазила у меня в трусах и целовала живот, - мама ненадолго замолчала, - я оттолкнула ее, но он посмотрела на меня невинными удивленными глазами, знаешь, будто только очнулась и спросила, что происходит…. И вчера это она искусала в кровь мои руки… Я просыпаюсь от рычания и боли, думала от страха умру… вижу в темноте кто-то возится, отдергиваю руку, включаю свет, смотрю – она. Я закричала на нее, а она меня успокаивает. Говорит, все хорошо, все хорошо…
Дальше я ничего не слышала. Снова пришел туман.
Очнулась я от ощущения, что мое свинцовое тело поднимают. Я с трудом разлепила веки и увидела двух мужчин в белых халатах, которые перекладывали меня на носилки. Рядом стояла мама, прижав руку ко рту, и заплаканная Кэт. Я попыталась выпустить латентный страх, но на это не хватило сил, и я снова погрузилась в туман.
Снова пришла в себя я, когда санитары меня вносили в палату и перекладывали на койку напротив окна. С дальней кровати к нам подбежал старый дед, вопя и размахивая руками:
- Вика, Викуля, что ж эти сволочи с тобой сделали! Отпустите ее, это моя внучка, она ангел!!!
В палате появились еще двое санитаров, оттащили старика, положили и зафиксировали ремнями его тело к кровати. Я снова очутилась во мгле.
Я слышала около себя голос мужчины и моей мамы, которые тихо беседовали. Мужчина, по-видимому, врач, рассказывал ей о расколе психики, о кататонической и параноидальной шизофрении, о лечении мышечной атрофии с помощью электрошока, а именно фарадизации. Мама плакала и гладила меня по руке, потом, когда врач замолкает, мама целует мои пальцы и произносит:
- Доченька, скоро ты будешь дома, скоро мы будем вместе, – я не верю ее словам.


Вид из окна нашей палаты на первом этаже скудный и убогий, деревья с облетевшими листьями и земля в обертках от шоколадок, пачек сигарет и бутылок пива нагоняет скуку и болотистое уныние, что нежно обволакивает мое почти не транспортабельное тело. Если я правильно считала ночи, то в психбольнице я находилась уже неделю. Каждый день похож на предшествующий. Все те же умалишенные и та же пища. И как всегда после обеда санитар мне вколет серотонин или галоперидол, и скажет, что Саши не существует… Я молча закрою глаза на эти слова… Если Саши не существует, то кто стоит каждую ночь в окне напротив моей койки и улыбается изуверской и победной улыбкой?...