От джахильки про джахилей.
Она устроилась, получила квартиру, учебу, средства, перспективу работы, возможность пригласить гостей, устроить своих родных – но жениха она все не находила. Ни одного, кто принял бы ее такой, какая она есть. Со всеми ее сложностями, историей жизни, натурой, манерами, интересами, потребностью учиться и путешествовать, музыкальным развитием, строгостью нравов и страстью к личной свободе, любовью к справедливости и красоте, состраданием к страдающим, жесткостью где нужно и мягкостью и благородством, где нужно. Никто не мог ее понять и принять до конца.
Ее не могли понять те, кому нужна была колхозная жена иди те, кто не был достаточно серьезен и целеустремлен, чтобы довести дело до конца, или те, кто не был способен любить. Ей и не нужны были такие.
Еще одна страница в ее жизни закрылась – еще один бывший жених. Он даже не сообщил ей, что прекратил с ней общаться, и даже не пояснил, из-за чего. У него не было одной руки. Что они все возомнили о себе, когда знакомились с ней? Чего они ожидали?
Со своим лицемерным Бисмиллах. Сначала все Бисмиллах, а потом все одинаково по-свински поступают. Никому из них она этого не простила. Ни тем, с кем ее поссорил брат и кто погрязли в злословии, ни тому, кто выбросил ее чемодан и не кормил ее, пока ей негде было жить и она жила у него, и кто после неудачного сватовства бросили ее на произвол судьбы, ни тому, кто боясь жены, не привел ее домой, когда она приехала забирать свои вещи, и кто потом прервал с ней общение, боясь жены, и выбросил ее телевизор. Ни этих стерв-женщин она не простила, ни их подкаблучных мужчин.
Ни тем она не простила, кто сватал ее просто так, сначала лишь бы побыть с ней, а затем выбросить, или потом, лишь бы получить документы или квартиру, или лишь бы у него была домохозяйка, или сиделка, или лишь бы угодить другу, и найти ему или забаву, или и то, и другое вместе. Ни одно их сватовство не было серьезным и не шло от чистого сердца.
Среди случайных людей нельзя было найти хоть одного не случайного. Кто-то жаловался на отсутствие информации о ней, кто то на ее самостоятельность, кто-то на умение постоять за себя и, в случае подвоха, решимость ответить, кто-то на ее любовь к красоте и путешествиям, кто-то на любовь к музыке, кто-то на то, что она выщипывает брови, душится, как все нормальные женщины, или на то, что она катается на велосипеде,
кто-то на ее страсть к стрельбе или к фильмам ужасов, кто-то на нежелание уехать из Европы или переехать в другой город, кто-то даже на ее слабое здоровье, хотя сами они что из себя представляли в этом плане? Кто-то был болен, кто-то инвалид, у кого-то нервные проблемы, как у нее. Или все они были такие красавцы? И в плане внешности они ничего из себя не представляли. Кто-то жаловался даже на недостаток ее Имана, из-за нежелания за них выйти, хотя сами они еще неизвестно, какие грехи совершали. Они хотели, чтобы она была для них прозрачна, а сами не раскрывали ничего.
Все это были не те люди. С Иманом или без Имана, с бородой или без бороды, они все были одинаковые. Одинаково способные предать, одинаково способные мучить, одинаково эгоистичные и нетерпеливые, и не способные быть искренними и любить от чистого сердца.
Она не жалела, что осталась одна.
Сначала он требовал от нее, чтобы она кого-то знала, потом чтобы что-то рассказала, потом чтобы переселилась в его город, хотя он не сделал ей официально никакого предложения, потом чтобы переехала из Европы в Дубай, потом чтобы никуда не ездила и чтобы ее не интересовала красота и, как он называл, этот мир. Это было похоже на какой-то торг, на какое-то предложение без предложения. Она поражалась всем этим людям и их, в кавычках, ухаживаниям. Приехать, что-то сделать для нее Бисмиллах, а потом требовать от нее переселиться, и это - все его предложение? А где же любовь, где же влечение, где же хоть какие-то развивающиеся отношения? Ничего этого не было, все планировалось сразу и неизвестно как, и неизвестно зачем. Зачем нужно было узнать ее планы, зачем нужно было узнать ее вкусы, или информацию о ней, все это зачем? Если ничего другого все равно не возникало, или не давали этому времени, и даже повода.
Ей надо было попросить братьев больше не сватать ее ни к кому. Она сделала намек жене одного брата, что ее бывший муж якобы не погиб, теперь она понимала, что это лучше так, потому что теперь у них не возникнет желание ее за кого-либо посватать, - за какого-нибудь занудного бусулб ваша уж точно нет.
- Ты ищешь этой жизни? - говорили они. Она искала красоты и развлечений, и приятного времяпровождения со своим будущим мужем. А к чему она действительно стремилась помимо этого? Они этого не знали. И не могли знать. Она устала от таких людей.
Если бы она теперь спросила, ты в каком смысле бусулб ваша? Просто будь порядочным, не пей, не делай зина. Это все. Не надо при этом стремиться переселиться куда то и ненавидеть Европу, и ругать этот мир, и все на свете. И лишать ее всякого удовольствия от жизни. Ее тошнило от таких речей. Не платить процент, не брать кредитов, не ездить никуда, не путешествовать, не заниматься спортом, не учиться – может теперь было просто лечь и умереть? Это они ей предлагали? А сами они что делали, пока предлагали такую жизнь своим женам? Сборище лицемеров.
Хорошо, что она рассталась с этим братом. Только странно, что он не остался ей просто братом, неужели нельзя было хотя бы уйти по-нормальному. Альхамдулиллах, что она была не замужем. Она искала просто любви, ведущей в дальнейшем к браку. Что было в ее желании противоестественного? Где было найти такого брата, чтобы он понял ее в этом? Стремясь устроить ее жизнь, многие люди не учитывали именно этот момент, а он был главным.
Она хотела просто поехать на море, и отдыхать со своим любимым, и чтобы он был ей, конечно, мужем по Исламу, только и всего. И отдыхать с ним в красивых апартаментах.
И наслаждаться этой жизнью. А врачи, стресс, пеленки еще успеются. С этого начинать не следовало.
Их кругозор ее тянет вниз. Но ей скучно одной. Есть люди с открытой душой, как семья ее подруги. Они приятные люди, хотя и не относятся к тем, кто строги в Исламе. От них услышишь критику некоторых вещей в строгом Исламе, но не встретишь давления и нажима.
Ей был душен этот мусульманский мир, она хотела вырваться из него. Она приняла все в Исламе, носила фарз, учила Коран, стремилась учить арабский, делала намаз, когда не была больна своими нервами, ну что еще они от нее хотели? Им всего было мало от нее. Хотя они сами многого не делали, только для виду. Они хотели, чтобы она бросила учебу, бросила стремиться к чему-то, не удовлетворялась спортом, музыкой, интересным кино – чтобы она опустилась на их уровень, в глубокий аул. Даже в Европе.
Она сделала свой выбор, даже если ей не суждено выйти замуж за одного из таких. – Не добьетесь! – сказала она, и пошла своим путем. И не собиралась жалеть об этом.
Все, на что годится этот мужчина, это хороший секс. И даже в этом она не собиралась урезать себя, и найти себе нормального парня, будушего мужа. Согласного сделать детей.
Все остальное не нужно было, да они были и не способны. На долгую любовь, на прочную семью, на помощь в случае болезни, на помошь ее родным, на решение проблем. Тогда на что они еще нужны, кроме секса? Она и выходила бы замуж ради этого. А ее хотят еще при этом выдать за неизвестно кого и лишить ее удовольствия любви. Секс без любви для нее был невозможен. Поэтому все было взаимосвязано. Пусть делает детей, хоть в течении лет трех пробудет, а потом плевать. Все равно они все непостоянные мерзкие твари. Не способные даже продержаться в качестве жениха больше месяца. Что тогда с них было взять в качестве мужа?
Все, что она в них видела, это очень недальновидных людей. Не способных мыслить политически, не способных строить и осуществлять реальные планы, живущих абы как и авось что получится, по принципу на удачу. Не способных мыслить рационально, видеть и замечать красивое, не имеющих или не знающих хороших манер и вкуса, кроме пары известных адатов. Все, что она увидела изнутри, было ужасно. Они не слышали и не воспринимали музыку, некоторые их мнения и восприятия по отношению к естественному и к цивилизации была просто смешны.
Теперь ей надо было готовиться к жизни одной, при еще меньшем количестве контактов. Все они сузились до узшего круга, куда новейшие просто не входили.
Травма за травмой, каждый новый человек, общайся она с ним хоть две недели, оставлял после себя травму. Они уходили не красиво и были прагматичны до хладнокровия. Это отталкивало ее в них и вызывало отвращение. Они искали себе женщину, как хорошую лошадь, будь то вторая или первая жена. Они передавали твой телефон из рук в руки, от друга к другу, и не было принципиально, кто из них женится на тебе. Это вызывало омерзительное ощущение. Значит, приходилось отказывать им всем.
Религиозные представления некоторых из них были еще аморальней и ужасней. Мало того, что они были пропитаны жестокостью и бесчувственностью к страданию ближнего, но в них было нечто совсем бездуховное и даже атеистическое, очень напоминающее критический материализм и коммунизм. Они шутили такими вещами, как смерть, или жизнь ближнего, и не отдавали себе отчета в кощунственности и циничности таких шуток перед человеком действительно религиозным.
Отчаяние, черное отчаяние в личном отношении.
Да простит меня Аллах.
Лионель.