Подготовка воинов с младеней

Заякин Б. Н.

                Историческая повесть.      
               
                “Подготовка воинов с младеней”.

                Глава 1. Подготовка воинов на Руси.

Русские дружинники это военно-феодальное сословие на Руси. Появление первых представителей сословия военно-служилого дворянства на Руси относится к IX веку нашей эры.
Тогда еще они не назывались собственно сословием. Кметы - так издревле называли на Руси вооруженных людей. В древней Руси слово дружинник, образованное от слова дружина, имело буквальное значение служить князю, человеку высшего сословия.
Со временем так стали называть воинов-дружинников, находящихся на службе. Первые дружинники вербовались князьями из более или менее обеспеченной части городского и сельского населения их владений.
Другим источником пополнения дружин были средне и низкоранговые представители аристократических родов, не занятые земледелием: охотники,  рыбаки и вольные люди.
Дружинники постепенно превращались в вооруженных слуг, получавших от своего хозяина содержание: жилище и пищу, а иногда и участки земли с приписанными крестьянскими дворами. Такие дружинники порой сами превращались в бояр.
Вскоре наемные дружины выросли до внушительных размеров, они стали представлять собой настоящие частные армии. Их воинское мастерство оттачивалось в постоянных схватках с различными врагами: от соседей, претендующих на земли их господина, до пришлых иноземных воинских отрядов, от которых дружинники переняли не только многие военные навыки, но и некоторые культурные и религиозные обряды.
В стране стали нарастать центробежные тенденции, используя появившуюся у них военную силу, крупные бояре приступили к самостоятельному переделу земель, захватывая владения и крестьян у  соседей и князей.
Военная напряженность между новыми феодальными домами продолжала нарастать вместе с ростом их силы и могущества. Сформировалась военная тактика дружинников, остававшаяся неизменной до появления на Руси царя и огнестрельного оружия в ХVI веке.
Несмотря на то, что во многих сражениях участвовали крупные массы войск и русские полководцы, несомненно, были знакомы с трудами европейских стратегов, большинство битв сводилось к стычкам одиночных отрядов воинов.
В таких условиях дружинникам легче было продемонстрировать свое мастерство во владении боевыми искусствами, мужество и презрение к смерти.
Во второй половине ХI века на Руси участились междоусобные стычки между князьями, которые переросли в настоящую гражданскую войну. Вся страна оказалась залита кровью. Для дружинников наступили благословенные времена.
Все воевали со всеми. Зато на смену мелким князьям появились сотни бояр, небогатых первоначально, но честолюбивых, и ни перед чем не останавливающихся.
Дороги Руси и прибрежные воды заполонили полчища разбойников и ушкуйников. Многие из них были не только бывшими крестьянами, но и дружинниками, потерявшими в многочисленных войнах и стычках своих хозяев и не имевшими в таких условиях иных средств для существования.
Крестьяне, были не в состоянии себя защитить, прозябали в нищете и страхе. В то же время резко увеличился приток сельских жителей в города под охрану княжеских дружин.
Это время стало временем расцвета военного искусства русских дружин. Именно тогда в сражениях стали принимать участие крупные конные и пешие массы войск.
Достигло своего апогея использование разведчиков и диверсантов, окончательно сформировались первые крупные школы боевых искусств. Начиналось активное строительство городов и укрепленных кремлей.
В конце ХI века было установлено четкое социальное деление всех слоев общества. На верхушке этого общества, сразу вслед за князьями и боярами, стояли дружины.
Воины получили множество привилегий. Законодательно было оформлено право ношения воинами мечей. Кроме них, этого права не имел никто. Каждого простолюдина или крестьянина, который, по мнению дружинника, проявил к нему недостаточное уважение, он мог безнаказанно зарубить на месте.
В этот период была установлена определенная градация и среди самих дружинников. Наиболее богатые представители класса дружинников, имевшие огромный доход, получили титул старшей дружины.
Звание дружинника в Древней Руси было наследственным. Сын, как правило, шёл по стопам отца, становясь воином-профессионалом, представителем сословия военно-служилого дворянства, и оставался в той феодальной дружине, членом которой был его родитель.
Поэтому в дружинных семьях особое внимание уделялось воспитанию подрастающего поколения уже с раннего детства в духе воинства. Основной задачей наставников молодого воина была выработка в нём того комплекса особенностей, которые считались необходимыми в профессии дружинника, то есть воспитание человека физически сильного, владеющего в полной мере военным искусством, вооружённого знанием моральных принципов господствующего класса.
Сын дружинника с самого рождения окружался исключительной заботой. Он являлся продолжателем рода, хранителем и наследником его традиций. Он имел право совершать религиозные обряды по отправлению культа предков.
Согласно древнему учению, исполнять культовые обряды, возносить хвалу и благодарность духам предков, успокаивая этим их души, могли только мужчины.
Исходя из этого, рождение ребёнка мужского пола в русской семье считалось праздником. С особым вниманием относились к первому сыну, так как он по закону уже с момента рождения считался наследником дома, всего состояния семьи и имени дружинника.
Кроме того, сын наследовал землю, за которую служил у князя его отец. Поэтому, если дружинник оставался без наследника, то у семьи отбирали земельный пай.
В дальнейшем дружинникам было разрешено усыновление наследников из среды их родственников, носящих то же родовое имя. Если  почему-либо дружинник не мог взять себе наложницу или если последней не удавалось родить ему сына, князь конфисковывал у дружинника его надел и лишал родового имени.
Это означало, что дружинник терял место в социальной структуре и его родственники становились черными крестьянами. Такая мера часто практиковалась феодалами при первых князьях ввиду того, что земля находилась под их непосредственным контролем.
В первые дни после появления ребёнка на свет, в дом дружинника приходили родственники, приносившие мальчику подарки, среди которых был обязательно детский меч, рассматривавшийся как меч воина и символ храбрости.
Через несколько лет сын воина во время пострига получал в подарок меч, лук и стрелы, в зависимости от ранга отца. Это приучало юного воина любить своё оружие. Ведь меч это принадлежность к сословию воинов.
Развивать в детях дружинников военный дух и почитание воинской доблести были призваны ежегодные праздники мальчиков. Постриги и переход сына с пяти-семи лет на мужскую половину отца является одним из традиционных русских праздников, который праздновался повсеместно на Руси.
Во время праздника, в теремах князей и высших дружинников, мальчикам выставляли искусно изготовленные миниатюрные доспехи, надетые на специально изготовленных для этой цели манекены, а также мечи, луки, стрелы и копья, стараясь тем самым воспитать в будущем воине воинственность, уважение и благоговейное отношение к военному снаряжению, к самому ремеслу дружинника.
Играть такими мечами и доспехами детям запрещалось, на них можно было только смотреть, так как они приравнивались в дружинной практике, к их поклонению и демонстрации боевых мечей и доспехов.
Они символизировали мужественную добродетель, которая подразумевала и военную добродетель. Их рассматривали как символ доблести, храбрости и непреклонной твёрдости.
Детям воинов внушали, что от них требуется такое же упорство в достижении цели, какое показывал их отец, преодолевая трудности походов и сражений. Дружинная молодь приобщалась к профессии воина также во время праздников в честь различных побед над врагами.
Но не забывали и о совершенствовании духовных началах в сердце воина. В этом значительное влияние оказывало язычество, а позднее христианство.
По одному из его принципов, дети должны были относиться к родителям с почтением и уважением, дорожить ими, любить их, не противодействовать их воле, не причинять им огорчения и беспокойства даже в том случае, если родители по влечениям своим были дурными людьми и относились дурно к детям.
В христианстве такое отношение детей к родителям опосредовалось принципом древних традиций, обусловливаюших почитание возраста, уважение родителей и старших вообще и объяснявшим такие поступки, как жертвование собой ради родителей.
Тщательное домашнее воспитание детей подразумевало чтение им нравоучительных историй из библии. Такого рода назидательные рассказы служили руководством к практическому действию, являлись своеобразными сводами моральных правил.
Однако конечной целью воспитания в ребёнке чувства сыновнего долга  были не только уважение и любовь к родителям и старшим, проявляемые на деле.
Высшим пунктом морального обучения дружинной молоди в духе учения Христа являлась выработка верности государю, который также рассматривался как отец воина.
Сыновний долг, таким образом, служил как бы основой любви и приравнивался к верности князю. Князь Александр Невский говорил: “Если виновным в государственной измене является ваш отец, я не склоню вас к измене ему; поступить так - значило бы погрешить против справедливости. Сыновняя любовь и верность суть одинаковые добродетели, поэтому вы лично должны знать, как поступить в подобном случае, я представляю решение подобного вопроса вашей совести”.
Не меньшим уважением, чем отец, пользовался учитель молодого дружинника. Авторитет наставника был очень высок, его приказы выполнялись беспрекословно.
Популярное изречение гласило: “Родитель тот, кто произвёл меня на свет, учитель тот, кто делает меня человеком”. Духовное обучение учителя, часто священника, в воспитании воинов считалась неоценимой.
За воспитание человека нельзя было дать материальное вознаграждение, так как нельзя измерить неосязаемое и неизмеримое, за него следовало бесконечно почитать и превозносить своего учителя.
Обучение в семье и наставления учителя были двумя основными факторами, фундаментом в воспитании молодёжи сословия дружинников, формировавшими идеал воина, основанный на мифических сказаниях, христианском безразличии к смерти, древнем культе сыновней почтительности и чисто русской основе - верности своему князю.
Семья и наставник, прежде всего, заботились о становлении характера подростка, вырабатывали отвагу и мужество, выносливость и терпение.
Будущих дружинников старались растить бесстрашными и смелыми воинами, другими словами, развивали в них качества, которые считались в среде дружинников самыми главными добродетелями, при которых воин мог пожертвовать своей собственной жизнью ради жизни другого, “положить живот за други своя”, особенно за жизнь своего покровителя и господина.
Такой характер развивался слушанием былин, баллад, рассказов и историй о храбрости и воинственности легендарных предков, знаменитых князей, воевод и дружинников.
Нередко отец приказывал будущему воину для развития смелости отправляться ночью на кладбище или место, известное своей дурной славой, где водилась нечистая сила, духи и так далее.
Практиковалось посещение мальчиками публичных наказаний и казней, а также ночной осмотр отрубленных голов преступников, на которых сын дружинника должен был оставить свой знак, доказывающий, что молодой воин действительно приходил на указанное ему место.
Чтобы развить у молодёжи терпение и выносливость, сыновей воинов заставляли исполнять непосильно тяжёлые работы, проводить ночи без сна за молением, ходить босиком зимой, рано вставать и так далее.
Ненамеренное же лишение пищи считалось полезным.
Мальчики воспитывались в умении контролировать свои действия, воздерживаться от выражения своих чувств восклицаниями, от стонов и слёз.
“Что ты плачешь от таких пустяков, трусишка? - говорила мать плачущему сыну. - Что ты будешь делать, если тебе отрубят в битве руку или ногу?”.
С самого раннего детства детям дружинников прививали чувство чести и стыда, учили быть правдивыми и дисциплинированными. Такое воспитание вырабатывало хладнокровие, спокойствие и присутствие духа, помогало дружинникам не терять ясности ума при самых серьёзных испытаниях.
От юношества требовали систематически тренироваться, чтобы овладеть военным искусством, быть всесторонне подготовленным для пользования оружием, физически сильным и ловким.
Молодые дружинники должны были в совершенстве владеть приёмами фехтования на мечах и алебардах, стрелять из лука, знать приемы борьбы и драки, уметь обращаться с копьём, ездить верхом, а юношей из дружинных семей высокого ранга обучали знаниям тактики.
В каждой дружине, при дворе каждого князя для этой цели были устроены великолепные фехтовальные залы, площадки для стрельбы из лука и гимнастических упражнений, манежи, где преподавали лучшие знатоки своего дела под непосредственным руководством самого воеводы и князя.
Обучение в этих дружинах начиналось обычно с восьми лет и продолжалось до 17 лет. Педагогические требования добавляли к овладению военными искусствами ещё и изучение письменности, так как от воина требовалось умение написать воинское донесение или начертать разведывательный план местности.
Однако дружинники останавливали своё внимание на посторонних военному делу дисциплинах лишь постольку, поскольку это касалось профессии воина и могло быть полезно в военной практике.
Специальные княжеские школы, в которых преподавались законы Божьи, изучались и переписывались древние библейские святые тексты, каллиграфия и иконопись, считавшиеся необходимым атрибутом поместья князя, скорее из приличия, как подражание дворам Великих князей в Киеве и Владимире, что часто презиралось простыми дружинниками и ни в коем случае не были уважаемы, а лишь терпимы.
В этих школах можно было увидеть детей, не способных к овладению дружинным делом и военными науками, болезненных, слабых, заумных, с  физическими недостатками, или же людей, добровольно решивших отрешится от мира насилия и блуда ради монастыря и затворничества.
Насмехаясь и презирая таких учащихся, дружинники говорили: “Занятия науками это жалкий удел изнеженных вьюношей и старцев, слабое здоровье которых не позволяет им пользоваться своими мускулами и лишает их приятной возможности упражняться в благородном искусстве дружинника”.
Тем не менее, именно из этой среды вышли многие национальные мыслители, знаменитые поэты, писатели и прославленные художники эпохи русского средневековья.
В 17 лет воспитание молодого дружинника считалось законченным. Он получал настоящий боевой меч, с которым не должен был расставаться всю жизнь.
Юноша переходил в новую возрастную группу - общество взрослых. Совершеннолетие сопровождалось и другими действиями, называвшимися воинская наука.
Во время обряда половой зрелости кандидату, по древнему обычаю, впервые делали причёску дружинника под горшок. Юноше надевали на голову воинский шелом.
На Руси обряд посвящения в воины был распространён как среди военной аристократии, так и простого народа со времён древности. Начиная с X века, юноши военных семей церемониально проходили по ритуалу, определённому влиянием военных обычаев.
В связи с эти воин впервые облачался в одежду взрослого воина, в её комплект входили широкие шаровары и сапоги, являвшиеся особым отличием сословия воинов.
Их первое торжественное одевание было семейным праздником и связывалось с посещением древнего храма, покровителя рода совершеннолетнего.
В состав этих действий часто входило получение взрослого имени, церемониальное знакомство со своей будущей невестой, испытание силы дружинника.
Опекуном подвергавшегося этому ритуалу обычно просили стать сильного и могущественного воина, воеводу или князя, чему дружинники придавали очень большое значение,  что рассматривалось как принятие обоюдных обязательств между князем и дружинником.
Получив оружие и пройдя обряд посвящения, молодой дружинник обретал свободу и независимость в действиях, был преисполнен чувства самоуважения и ответственности. Он становился полноправным членом своего сословия.
Само собой разумеется, что, будучи профессиональными воинами, дружинники должны были основное внимание уделять военному ремеслу и признавать только его единственным занятием, достойным мужчины.
Весь комплекс того, что культивировал в себе каждый дружинник, все духовные и физические способности были подчинены, в конечном счёте, единственному и главному моменту - овладению военным мастерством, без которого было бы бессмысленным само понятие дружинник.
От степени военной и физической подготовленности дружинника зависело высшее требование, предъявляемое каждому воину - умение бороться с оружием или без оружия с противником и побеждать его.
Это обусловило то, что, готовя себя к основному в жизни - войне, дружинники постоянно совершенствовали искусство воина и физическую подготовку уже с раннего детства, упражняясь во владении оружием, воспитывая телесную и духовную твёрдость, храбрость и решительность.
Отличительной особенностью всех русских видов военных искусств - воинским являлось то, что основной акцент при овладении им делалось, прежде всего, на нравственно-моральную сторону и развитие духовных способностей дружинника, то есть психической уравновешенности воина, а затем уже на формирование физически развитой личности.
Моральное содержание таких дисциплин, как владение оружием и так далее, упоминается в древних летописях, которые в сочетании с другими науками говорили о нравственном принципе, имеющем также глубокую связь с религиозными аспектами жизни военного сословия.
Моральный принцип в военных тренировках русских воинов был обусловлен учением Христа и нес в себе высокую этическую категорию. Что же касается религиозного аспекта, то его основой была непосредственная связь с христианством.
Познание правильного истинного пути, или правды, считалось главным в фехтовании, стрельбе из лука, борьбе без оружия, плавании, где оно являлось как бы образующим идеалом дружинника, достижение которого означало в философском смысле познание самого себя, что было необходимо для гармонического развития личности.
В этом плане полное понятие воин означало первопричину всего существующего духовного и материального явлений мира с путём природы. В соответствии с этим теоретики и практики военных единоборств считали, что это первичное условие поможет пробуждать в человеке все самое ценное, понимаемое лишь инстинктивно, мистически, что позволит молодому воину стать зрелым воином.
В военных искусствах русских дружинников это носило характер образующего идеала и начала, без которых воинские искусства были невозможны.
Целью и сутью борьбы было достижение и соприкосновение каждого воина с миром природы, то есть слияние единичного и целого. Это согласуется с древними положениями об изначальной природе, присутствующей во всём живом, которая постигается человеком посредством созерцания, обретения смысла жизни на земле, среди живых.
Таким образом, русский дружинник, познавая самого себя, должен был достичь военного мастерства, соприкасающегося с истинным воинским путём, и войти в совершенную гармонию с природой, с которой человек составляет неразделимое целое.
Преобладающее значение имела внутренняя подготовка воина, на что обращалось больше внимания, чем на напряжение внешних физических сил воина.
Решающим фактором в деле выработки силы духа была тренировка. При помощи регулярной тренировки - духовной основы военно-спортивного образования дружинников, призванной, по выражениям воевод, помочь в достижении гармонии с природой и устранить отрицательные черты характера.
Юные воины должны были развить у себя психически уравновешенное состояние для исполнения своих основных, военных обязанностей, а также для не менее важного дела тренировок в фехтовании и стрельбе, которые в свою очередь выступали как репетиции собственно боевых действий.
Готовность дружинника к боевым действиям часто проверялась во время проведения многочисленных охот на серьезных хищников, которые одновременно являлись и заготовкой провианта.
Это было состояние повышенной боевой готовности, которое ни в коем случае не допускало малодушной трусости. Несмотря на ряд чисто мистических элементов, постоянная тренировка имела и рациональное зерно.
Прежде всего, это касается постановки правильного дыхания, что крайне необходимо при любых физических упражнениях. Перед тренировочным боем дружинники обычно принимали позы, характерные для сражающихся воинов, приготовившихся к бою, старались дышать глубоко и равномерно.
Это заранее готовило органы дыхания к тяжелой физической работе и содействовало дальнейшему ритмическому функционированию лёгких во время самой схватки с противником, когда резко возрастала потребность организма в кислороде.
Преимущественное духовное напряжение, способствовавшее развитию самообладания, хладнокровия и трезвости мысли при всех упражнениях, однако, не означало, что в военных искусствах дружинников физический фактор силы и выносливости рассматривался как несущественный.
Являясь вторым образующим элементом в военных дисциплинах, физическое воспитание требовало от воина кропотливого оттачивания техники, развития физической силы, выносливости, выработки почти инстинктивной феноменальной реакции и координации движений. Всё это достигалось в результате каждодневных и многочасовых тренировок.
Вспомним, как во все времена мы одолевали в рукопашных схватках своих врагов, откуда бы они не приходили: с Запада или Востока, Севера или Юга.
Древняя Русь с давних пор была знаменита своими богатырями, подвиги которых не перестают изумлять наше поколение. С древних пор русов-росов описывали, как “Народ этот росы могучий, и телосложение у них крепкое, мужество большое”. Русских дружин боялись всюду от Византии, до кочевых племен Востока хазар.
Даже не вникая в подробности можно понять, что для того чтобы выжить в то время человек должен был быть воином и защищать свою семью.
Рассмотрим вооружение, которое было в ходу в древней Руси. Прежде всего, это кольчуга из плетеных колец, обычно на неё поверх одевались металлические пластины, дающие дополнительную защиту наиболее важным органам.
Также еще был деревянный и железный щит, На ноги надевались поножи, а в руках была либо палица, либо меч. В общем, если подытожить, то воин выходил на бой, неся на себе более 30 килограмм вооружения.
Если еще и учесть, что древние битвы порой длились сутками, то надо представить какой неимоверной силой должны были обладать древнерусские воины.
При этом для того что бы выжить воину приходилось не только мечом махать, а так же уклонятся, приседать и делать многое другое. Другой вопрос, что воином с малых лет приучали к таким крупным физическим нагрузкам.
Обычно детей просто отдавали в дружины, но таких случаев мало, поэтому в дружины приходили подростки, которым обычно исполнилось 18 лет.
Это были средние или младшие сыновья, не получившие отцовского наследства. В дружине, они целый день занимались тем, что чистили оружие и тренировались.
Часто это были тренировки с оружием и при полном воинском наряде. Более строго с обучением стояло в княжеских дружинах, в которые со времен Владимира Святославича стали привлекаться люди из народа в противовес наемникам.
Но обычно подростки приходили в дружины уже значительно подготовленными. Ловкость у них развивалась в детских подвижных играх со сверстниками: меткость охотой, а драться они учились во время многочисленных празднеств, таких как масленица, когда после сжигания чучел и пуска колес обычно была потешная драка стенка на стенку.
Чаще это было село на село, где каждый подросток мог бы получить основы кулачного боя. Уже в дальнейшем кулачные бои стали как бы синонимом дуэли, когда обиженный мог вызвать обидчика на бой при в сем честном народе. Яркий пример тому описывается в “Песне о купце Калашникове” Лермонтова.
В дружине примером для всех был князь, который сам водил свою дружину в бой. Примеров такого подвига является князь Дмитрий Донской и Куликовская битва, в которой князь, переодевшись в снаряжение простого воина, сражался в первых рядах.
На многих ярмарках люди потешались, тем, что сгибали пальцами монеты, скручивали чугунные кочерги в узел, для этого был большой стимул, наиболее отличившегося князь мог пригласить в свою дружину.
Так же большое внимание уделялось оружию. Ведь для того, чтобы махать мечом, а это самое легкое оружие, весь день надо было обладать неимоверной выносливостью.
Большое развитие этому дала славяно-горицкая борьба. Этакий синоним восточных единоборств, где также различались тотемы посвященные различным зверям.
Самым распространенным тотемом был тотем медведя. Как и в восточных единоборствах в славяно-горицкой борьбе существовала и своя  философия очищения души и тела - “в здоровом теле здоровый дух”.
Также дружинников обучали плавать в кольчугах, при полном вооружении. Много ратных подвигов было совершено русскими богатырями во времена монголо-татарского ига.
Одним из примеров является подвиг богатыря Евпатия Коловрата, который со своим маленьким отрядом терзал орды Батыя. Даже после того как войско Батыя окружило его отряд он не сдался.
А еще во время битвы он разрубил пополам монгольского предводителя отряда, который по описанию современников был сильнейшим  воином среди монгольского войска. Батый приказал уничтожить отряд Коловрата, забросав его отряд ядрами из катапульт.
Какова же причина, того здоровья у древне русских воинов? Первым делом, это тренировки, занятия с оружием которые развивали мускулатуру и выносливость.
Во - вторых это чистая экология и еда, а так же своеобразные диеты. Огромную роль в этом сыграла церковь, которая во время поста строго ограничивала прием спиртного.
А так же постоянная физическая нагрузка, ведь в то время не было ни какой автоматики. На селах своей силой обычно выделялись кузнецы. Но также существуют и примеры, когда простые труженики совершали свои подвиги.
Одним из таких примеров является народный герой былин Никита Кожемяка-кожевник, который победил печенежского богатыря, за что был принят в дружину князя Владимира Святославича.
С постепенным усовершенствованием оружия надобность в большой физической силе отпала. Кольчуги сменились более легкой формой, тяжелые мечи легкими палашами, надобность в щитах вообще отпала.

                Глава 2. Детство Фомы.

Фома проснулся от петушиного крика, звонкого и радостного. Сквозь широкую щель в давно уже прохудившейся крыше сарая он увидел серо-голубой лоскут неба, наискось пересеченный звездной полосой Иерусалимской Дороги - Млечного Пути.
Фома сел, обхватив руками острые колени, помедлил немного и, сладко потянувшись, резво вскочил. Раздвинув плотную завесу сохнувших на сеновале трав, пахучих и ломких, он пробрался к дверному проему и встал, раскинув крестом руки и запрокинув вверх голову.
Было то время, когда солнце только просыпалось, лежа, где-то в дремучих буреломах дальних лесов, но звезды, еще совсем недавно большие и яркие, стали нехотя таять.
Начал гаснуть робкий молодой месяц. И было так, будто кто-то бросил в глубокое озеро пригоршню серебряных монет и золотую подкову и они неспешно и плавно стали погружаться в темную воду, становясь все бледнее и бледнее, пока не утонули вовсе в серо-голубой бездонной пучине.
Фома увидел, как синеют и светлеют черные глубины ближнего леса, услышал, как одна за другой начинают вскрикивать сонные еще птицы. Увидел, как враз, будто загоревшись, вспыхнули верхушки сосен и елей, и над дальними буераками бледно заалело небо.
Мокрый туман загустел и отяжелел, опускаясь в низины. Из-за растаявшего молочного марева выплыла бревенчатая кладбищенская часовенка и частокол покосившихся черных крестов.
Засверкала роса на траве, а через близкую отсюда неширокую речку Рязанку лег между берегами невесомый золотой мост. Даже старые избы на окраине Рязани, серые, трухлявые, посветлели, будто росой умылись.
Розовыми стали  тесовые  шатры  сторожевых башен:  Воскресенской, Пятницкой, Афанасьевской, Спасской. Закраснели слюдяные и стеклянные окна в домах купцов и начальных людей. И тихо, медленно поплыл между землей и небом утренний благовест рязанских храмов.
Фома свесил ноги и мягко, по-кошачьи, спрыгнул на землю. Мокрая, холодная трава ожгла босые ноги. Мальчик, нелепо подпрыгивая, заскакал по тропинке, бежавшей от сарая к избе. Он был уже почти у самого крыльца, как вдруг увидел на тропинке трех муравьев - двух красных и одного черного. Фома присел на корточки, застыв в ожидании.
Черный муравей, увидев врагов, замер.
- Сейчас удерет, - подумал Фома, следя за черным муравьем, но тот, привстав на задние ножки, изготовился к бою. - Ишь ты, богатырь какой, - усмехнулся Фома и ладошкой перегородил дорогу одному из красных, чтобы предстоящий бой был честным поединком.
Красный муравей, почувствовав, что остался один, не приняв боя, юркнул в траву. Фома поднял ладонь - и второй красный муравей тоже убежал с тропинки, уступая дорогу более сильному.
Фома улыбнулся и побежал в избу, к матери. Мать лежала на печи больная: три дня назад, разыскивая забредшую в лес корову, она подвернула ногу - да с тех пор из-за сильной боли не могла и шагу ступить.
Увидев Фому, мать улыбнулась ласково, радостно: двое их было на белом свете - сын у матери да мать у сына, да старый дед - коваль Лют.
Фома, вскочив на лавку, поцеловал мать в высокий чистый лоб и взглянул в глаза, каких не было ни у кого на свете.
- Истопил бы печь, Фома, а как разгорится, я оладушек спеку, - сказала мать.
- Ладно, мам, я враз, - ответил Фома, но вдруг вспомнил, что ножик, которым способнее всего было щепать лучину на растопку, остался на сеновале. Мальчик спрыгнул с лавки и побежал к сараю.
Мать Фомы, все еще улыбалась, закрыв глаза. Она представляла себе сына - худого, веснушчатого, темно-русого, с упрямо оттопыренной нижней губой, с разноцветными глазами: левым - карим, а правым - синим.
И тут же явственно услышала, будто кто-то стоящий рядом зло сказал:
- Разноглазый.
Мать перестала улыбаться, вспомнив, что кличка эта прилипла к сыну с самого рождения. А родился он через месяц после смерти его отца, а ее мужа, умершего от неизвестной болезни, которую занесли в Рязань приезжие купцы.
Да тут же вспомнила она и покойного мужа - высокого, плечистого, голубоглазого молчуна, работника и  добытчика.  Был отец Фомы княжеским дружинником.
На скопленный от службы достаток купил  отец  дом,  куда  и привез  молодую жену, повстречавшуюся ему на ярмарке в Москве. Была она девушкой бедной - единственной дочерью у старого, давно овдовевшего отца, добывавшего пропитание сбором целебных трав, лечением настоями да наговорами.
Лечил тот окрестных мужиков, посадских, пользовал скотину, с раннего детства приучив к этому и дочь. Лечили-то они многих, но достатка в их доме не было. И поэтому мать сильно боялась, что статный дружинник рязанского князя, увидев скудость их нехитрого жития, не захочет брать за себя бесприданницу.
Однако все хорошо сладилось, и молодые, тут же перебравшись в Рязань, зажили мирно да ласково на зависть многим, в чьих домах не было ни любви, ни согласия.
Да видать, много горя может отпустить господь человеку, а вот счастье - почти каждому - отмеряет малой да строгой мерой. И двух лет не прошло, как от неведомой болезни в одну ночь сгорел ее муж, так же внезапно оставив ее, как совсем недавно внезапно повстречал.
Еще не успели его похоронить, как вдовые старухи, девки-перестарки и христовы невесты - богомолки да странницы - пустили по Рязани шепоток, что умер богатырь Прокоп не просто так, а от ведьминого сглазу да волхования.
И не раз приходилось ей слышать у себя за спиной тихое шипение беззубых, синегубых старушечьих ртов:
- Ведьма.
И  вспомнила  Фекла последнюю такую  встречу  -  вчерашнюю, предвечернюю. Шла она подоить корову Ласку. Шла, хромая, тяжело опираясь на палку.
И заметила: за редким тыном стояли две знакомые старухи-богомолки. Увидев Феклу, одна старуха всплеснула руками и наклонилась к уху товарки. Вторая слабо охнула и мелко, часто закрестилась.
Затем обе с криком:
- Нечистая. Богородице-дево, спаси и помилуй, - бросились бежать так прытко, что не всякая молодайка угналась бы за ними.
Отбежав саженей двадцать, они обернулись. Остановившись, стали плевать в ее сторону, выкрикивая высокими кликушечьими голосами:
- Ведьма. Нечистая. Сгинь.
До слез обидными показались Фекле слова старух, но еще обиднее была их неуемная злоба. И вспомнила Фекла, что из-за злобы людской продала она оставшийся ей в наследство двор и переехала сюда, на лесную окраину Рязани в избушку, подальше от недобрых слов и взглядов.
Купила корову Ласку, а осенью приблудился ко двору шалый молодой пес Игрец, и стали они жить впятером, не считая кота да кур с петухом.
Кормились они тем, что ковал дед, давали огород и лес. С трех лет приспособила она к грибной и ягодной охоте Фому, а еще через год обучила его рыбной ловле.
А как сравнялось сыну семь лет, то, завязав в платок два серебряных гривенника и посадив в корзину старую хохлатку, повела она Фому на княжий двор, поступать отроком в дружину.
               
                Глава 3. Воспитание отрока в воина.

Изучая историю русских воинских дружин, листая пожелтевшие страницы древних рукописей, невольно задаешься вопросом, какова  была главная цель тех, кто воспитывал подрастающее поколение воинов для  воинских дружин далекого прошлого.
Эта цель - полная, абсолютная эффективность в борьбе с противником требовала от воина не только автоматизма в управлении своим телом и сознанием, не просто усвоения определенного набора знаний и методик. Все это само по себе было лишь подготовкой - одним из этапов в длительном пути воина в поисках истины.
И лишь выковав стальной характер и несгибаемую волю, сделав из хрупкого человеческого тела непобедимое оружие, поборов страх и приобщившись к высшим знаниям, казак постигал высшую истину воина и становился непобедимым в полном смысле этого слова. Тренировки и борьба была смыслом и целью его жизни, и вне этой борьбы ночной воин себя не мыслил.
Многие современные авторы пишут о жестокости русских древних воинов, которые не признавали сложившейся в миру системы ценностей. Однако эта точка зрения не верна, ибо сами воины были представителями иного мира, иной культуры, с другой ценностной шкалой, и высшим мерилом для малолетнего воспитанника была та цель, которую он перед собой ставил.
Понятий добра и зла для них попросту не существовало, поскольку, будучи учениками учений высшего порядка, воспитанники понимали всю условность, относительность разделения на хорошее и плохое, воспринимая мир во всей его целостности и неделимости.
Воин в выборе средства, пути и решения руководствовался лишь интуицией, но понимал ее не в современном смысле необъяснимой способности принимать правильное решение, шестого чувства, или подсказки свыше.
Для него интуиция была закономерным результатом долгого и трудного пути - чувством совершенно определенным и отнюдь не загадочным, качеством сознания, которым воин-дружинник должен был обладать, приобретая его с помощью специфических упражнений.
Способность, не анализируя, видеть истину, освобожденную от эмоциональных оценок, понимать суть вещей в их данности, не соотнося эту данность не с какими-то категориями, - это и была интуиция воина-дружинника, воина-разведчика, сакмагона.
Система военной и физической подготовки юных отроков в Рязанской дружине была весьма разнообразной. Само собой разумеется, что, будучи профессиональными воинами, дружинники должны были основное внимание уделять военному ремеслу и признавать только его единственным занятием, достойным русского воина.
Весь комплекс того, что культивировал в себе каждый воин, все духовные и физические способности были подчинены, в конечном счете, единственному и главному моменту - овладению военным мастерством, без которого было бы бессмысленным само понятие дружинник, разведчик.
От степени военной и физической подготовленности воина зависело высшее требование, предъявляемое каждому воину: умение бороться с оружием, или без оружия с противником и побеждать его.
Это обусловило то, что, готовя себя к основному в жизни - войне, юные отроки постоянно совершенствовали искусство воина и физическую подготовку уже с раннего детства, упражняясь во владении оружием, воспитывая телесную и духовную твердость, храбрость и решительность.
Отличительной особенностью всех видов военных искусств являлось то, что основной акцент при овладении ими делался, прежде всего, на нравственно-моральную сторону и развитие духовных способностей дружинника, то есть психической уравновешенности воина, а затем уже на формирование физически развитой личности.
Моральное содержание таких дисциплин являлось основой, говорящей о нравственном принципе и имеющей также глубокую связь с религиозными аспектами жизни военного сословия. Моральный принцип в военных тренировках юных воинов был обусловлен древним воинским учением. 
Познание истинного пути воина, считалось главным в фехтовании, стрельбе из лука, кулачном бое, борьбе без оружия, плавании. Отрок, познавая истинный путь, должен был достичь военного мастерства, соприкасающегося с истинным путем, и войти в совершенную гармонию с природой, с которой человек составляет неразделимое целое.
Превалирующее значение имела внутренняя подготовка воина, на что обращалось больше внимания, чем на напряжение внешних физических сил воина.
Решающим фактором в деле выработки силы духа была описанная выше медитация. При помощи ее воины должны были развивать у себя психически уравновешенное состояние для исполнения своих основных, военных функций.
А также для не менее важного дела - тренировок в фехтовании, скачках, драках и стрельбе, которые в свою очередь выступали как репетиции собственно боевых действий. Это было состояние повышенной готовности, которое ни в коем случае не означало малодушной сонливости.
Несмотря на ряд чисто мистических элементов, медитация по древней системе имела и рациональное зерно. Прежде всего, это касается постановки правильного дыхания, что крайне необходимо при любых физических упражнениях.
                Глава 4. Тренировочные бои.

Перед тренировочным боем отроки обычно принимали позы, характерные для молитвы странников, приготовившихся к созерцанию,  старались дышать глубоко и размеренно.
Это заранее готовило органы дыхания к физической работе и содействовало дальнейшему ритмичному функционированию легких во время самой схватки с противником, когда резко возрастала потребность организма в кислороде.
Преимущественное духовное напряжение, способствовавшее развитию самообладания, хладнокровия и трезвости мысли при всех упражнениях, не означало, однако, что в военных искусствах русских воинов физический фактор - сила и выносливость, рассматривался, как несущественный.
Являясь вторым образующим элементом в военных дисциплинах, физическое воспитание требовало от воина кропотливого оттачивания техники, развития физической силы, выносливости, выработки почти инстинктивной феноменальной реакции и координации движений. Все это достигалось в результате каждодневных и многочасовых тренировок.
Возвращаясь из набега, половцы гнали захваченных в полон. Лишь только сойдет снег, отшумят весенние ручьи и чуть подсохнет степь, выходили в сторожевые ватаги дружинники.
Опытные сакмогоны: разведчики, следопыты, умевшие читать следы по земле и траве, не слезая с седла, - тревожно вглядывались в степь, отыскивая отпечатки копыт быстрых степных лошадей. И если находили, разжигали дымные костры, оповещая и поднимая всю дружину, чтобы не допустить орду на Рязань.   
Опытный дружинник Агафон, отвечающий перед князем за подготовку юных отроков, свои уроки по кулачному и сабельному бою любил начинать с того, что поучал отроков рассказами о знаменитых богатырях древней Руси. Он говорил, что историки разных народов описывали россов, как народ могучий, телосложение у них крепкое, мужество большое.
Русские дружины уважали все страны, начиная от народов Византии и  до кочевых племен Востока. Человек того времени, прежде всего, обязан был быть воином, уметь защищать свой дом.
Вооружение Руси состояло в основном из стальной кольчуги, поверх которой надевались дополнительные металлические пластины, усиливающую защиту наиболее важных органов.
Ноги и руки прикрывались стальными поножами и наручами, в руках булава, либо меч, либо копье. Воин шел в бой, неся на себе более 30 килограммов  вооружения. Большое внимание уделялось совершенствованию русского вооружения и умению в совершенстве владеть им.
Если учесть, что древние битвы порой длились целыми сутками, то надо представить какой неимоверной силой должен был обладать древнерусский воин, которому приходилось не только рубиться мечом и саблей, а так же ловко уклоняться от ударов.
Воинов  с малых лет приучали к таким тяжелым физическим нагрузкам. Обычно детей брали в дома князей и отдавали в дружины отроками, но таких случаев было немного, поэтому в дружины приходили подростки, которым обычно исполнилось 10-13 лет, это были средние, или младшие сыновья не получившие отцовского наследства, либо дети погибших дружинников.
В дружине отроки целый день занимались тем, что чистили вооружение, привыкали к нему, много тренировались. Тренировки с оружием проходили при полном воинском облачении. С древних времен стали привлекать в дружины людей из простого народа в противовес наемникам, которых на Руси не любили.
Обычно отроки и подростки приходили в дружины уже значительно подготовленными. Ловкость у них развивалась в детских играх со сверстниками, меткость - охотой, а драться они учились во время многочисленных народных празднествах, когда дрались стенка на стенку - обычно это было село на село, где  каждый подросток получал основы русского кулачного боя.
Большое физическое развитие давала славяно-горицкая борьба, синоним восточных единоборств, где назначались древние тотемы, посвященные различным зверям.
Самым распространенным тотемом был тотем медведя и рыси. Как и в восточных единоборствах в этой борьбе существовала своя философия очищения души и тела. Также отроков обучали плавать в кольчугах при полном вооружении.
Первым делом, усиленные физические тренировки и занятия с оружием с детских лет, которые развивали мускулатуру и  выносливость. Во-вторых, наличие чистой экологии и еды, а так же диеты, огромную роль в этом сыграла православная церковь, посты значительно ограничивали приемы  еды и спиртного.
С постепенным усовершенствованием оружия надобность в большой физической силе отпала. Кольчуги сменились более легкой формой, тяжелые мечи - легкими палашами, шашками и саблями, надобность в щитах вообще отпала. И на поле боя большую роль стало играть не мастерство воина, а тактика воеводы.
Никто не знает, с какого именно периода следует вести отсчет истории княжеских дружин. Тем более трудно сказать, в какое время искусство сакмагона-разведчика приобрело черты целостной системы.
Одно не вызывает сомнения: русская дружинная среда - это явление редкого характера, вобравшее в себя фрагменты самых разных религий, философских учений, доктрин, народных обрядов и верований в сочетании с приемами рукопашного боя, психологической подготовки, магических ритуалов и множеством методов, основной целью которых было обучение воина оптимальным способам ведения боя в любой ситуации и среде.
История русских дружин на Руси настолько увлекательна, что может стать темой отдельной книги. Дружинники обучали древнерусской борьбе, искусству битвы на саблях, лечению различными травами и магическим древним обрядам, включавшим в себя приемы битвы с оружием и без оного, вывезенным из дальних южных стран и сохраненным.

                Глава 5. Обучение отроков основам боя.

Знаниям основ стратегии и тактики войны, искусству маскировки и камуфляжа, методам врачевания, приготовления ядов и различных снадобий, технике психологического тренинга, включавшего в себя знание приемов гипноза, вхождение в транс и многое-многое другое, что помогало дружинникам выжить в те далекие и смутные времена.
Существовавшие зачатки знаний о боевых искусствах, почерпнутые у странствующих воинов и торговцев с Востока, были пересмотрены, усовершенствованы и превращены в обособленную систему, а среди самих дружинников выделился особый клан монахов-воинов, основной задачей которых стало обеспечение обороны лесных молелен от нападений вооруженных степных отрядов.
Большую роль в совершенствовании воинского искусства русских дружин сыграл тот факт, что после поражения русских войск в войне с  половцами, сам князь и его сторонники, среди которых было немало первоклассных воинов, передавали дружинам секреты воинского искусства, многие разновидности которого прочно вошли в воинский багаж знаний дружинников.
По следу половца, открывая свои глаза, свой ум и свое сердце, дружинник действует сообразно небесному предначертанию, приспосабливаясь к любой ситуации, так что само понятие неожиданность перестает для него существовать.
Когда же появились дружины наподобие той, которую возглавляли русские князья? Первое, что следует отметить, это то, что в понятие  школа в древности, вкладывался совершенно иной смысл, чем в наше время.
Постижение высшего смысла техники владения мечом и саблей, было возможно лишь в том случае, если ученик принадлежал к дружине, в которой от отца к сыну,  прямому наследнику, передавались древние традиции, сохранялась истинная техника данного направления.
По сути дела, такие общины, ведущие происхождение от семей монахов-воинов сложились уже к 1 тысячелетию нашей эры, хотя сами они еще не осознавали себя, как школы боевого искусства.
Начиная с Рюрика, основной политической силой на Руси стало сословие воинов. В связи с этим резко обострились противоречия между различными племенами, и вся Русь оказалась раздираемой мятежами, конфликтами и войнами князей друг против друга.
В такой обстановке возникла необходимость в квалифицированной разведке, которая могла в ряде случаев обеспечить решающий перевес одной из враждующих сторон.
Использование шпионов было давно известно на Руси, благодаря княжеским усобицам. Высочайший уровень боевой подготовки витязей в то время поставил перед разведкой несколько условий, без которых ее успешное функционирование просто оказалось бы невозможным.
Самым главным условием был профессионализм шпиона, который должен был не только уметь добыть нужную информацию, но и доставить ее по назначению, а это требовало прекрасной боевой подготовки и безукоризненной техники владения всеми видами оружия и рукопашным боем, ведь противником был тоже воин.
Помимо этого невидимый воин должен быть иметь незаурядную психологическую подготовку, разбираться в стратегии и тактике, знать секреты приготовления ядов, лекарств и обладать прекрасной памятью.
Поэтому неудивительно, что первыми профессиональными разведчиками на Руси стали представители передовых застав, обладавших набором выверенных воинских качеств.
От поколения к поколению система подготовки изменялась в соответствии с новыми требованиями и из оборонительной техники, подобно прекрасному, но смертоносному цветку вырастали первые воинские дружины.
Во главе княжества стоял князь, хранитель традиций и секретов своей дружины, рядовые же воины являлись первичными элементами в структуре воинской дружины.
Все острей разгоралась борьба между князьями и их дружинами, привлекавшими на свою сторону различные племена, и к середине 10 века возникло уже около пяти племен, пользовавшихся известностью в военных кругах.
Практически каждый удельный князь старался привлечь на свою сторону эти племена, чтобы обезопасить себя от аналогичных мер, принимаемых противниками. Так, волею судеб, эти племена оказались вовлеченными в кровавые междоусобицы и борьбу за власть.
Вполне естественно, что содержание самого искусства сильно изменилось, будучи подчиненным сугубо утилитарным, практическим целям. С одной стороны, это привело в какой-то мере к оскудению учения, были преданы забвению некоторые ритуалы и традиции отвлеченного созерцательного характера.
Но с другой стороны практически усовершенствовались практические методики, которые могли хоть в какой-то степени пойти на пользу для подготовки витязя, сделать его непобедимым и неуязвимым, были развиты до высшего предела, максимума эффективности.
Достигнув в питательной среде междоусобиц и конфликтов своего расцвета, подготовка элитных воинов быстро пришла в упадок после объединения Руси в период правления и гибели князя Святослава.
Большинство воинских племен, став безработными, прекратили передачу традиций и, уничтожив свитки с секретами воинских школ, занялись ремеслом, разбоем, или торговлей.
Оставшиеся школы, не находя применения своему смертоносному искусству, пришли в упадок и потеряли былую эффективность. Утеряны были многие секретные методики, делающие воина неуязвимым, а оставшиеся внешние аспекты скорее походили на традиционные боевые искусства, чем на целостную и грозную систему подготовки штучных воинов.



                Глава 6. Тренировка воина-сакмагона.

В Рязанской дружине основная цель тренировки воина-разведчика заключалась в следующем - почувствовать опасность и, опередив ее, вернуть мир и спокойствие душе воина.
Разведчики, или как их называли сакмагоны, могли предвидеть будущее и в определенной ситуации могли пожертвовать жизнью, ибо видели, что в будущем эта жертва поможет достичь цели, и они, мертвые одержат победу над врагом.
Способность к предвидению проявлялась у дружинников и на более низком, животном уровне, например, во время ночного боя воина, когда он, определяя центр поединка, постоянно находился в нем, угадывая каждое движение противника.
Это позволяло вести бой в соответствии с древними принципами - методами чередования восприятия истинного, и ложного, когда медленное движение казалось быстрым, неподвижность оборачивалась молниеносной атакой, а мягкость таила  смертоносную силу.
Данный пример, позволяют понять, какими противниками были в действительности дружинники, и почему даже они, презиравшие смерть, нередко теряли самообладание и чувствовали себя беспомощными перед высшим мастерством сакмагонов.
Если говорить о боевом сабельном искусстве, то дружинник является его вершиной, поскольку возводит его в абсолютную эффективность, в то время как школы традиционного спортивного фехтования все больше и больше становятся вещью в себе, обрастая чертами показного ритуала ради ритуала.
В качестве примера можно привести современные тренировки в специальных костюмах свободного кроя, в мягких кроссовках, на мягких матах, в защитном снаряжении, готовя по определенным правилам - в пах и в глаза не бить.
В древности готовили воина для битвы, чтобы он победил и выжил. Эти виды подготовки прививали определенный навык самозащиты, улучшали реакцию, ставили редкие удары и защиту, одновременно с этим вырабатывая внутри спонтанность и интуицию, готовя к живому восприятию реального боя с его постоянно меняющейся ситуацией.
Фома навсегда сохранил благодарность к своему старому учителю фехтования старшому Агафону, единственному, кто побывал в Византии и долгое время обучался там фехтованию на саблях и мечах, в одной из островных крепостей.
Как вспоминал Агафон, в годы правления прежнего князя к нему пришел мастер  владения саблей, который заявил ему:
- С раннего детства я упражняюсь в рубке на саблях, повидал много знаменитых учителей. Я овладел искусством разных школ, но, несмотря на все старания, мне пока не удалось достичь высшего искусства. Прошу тебя, Агафон, научить меня этому.
Агафон поднялся со своего места, подошел к гостю и тихим голосом попросил его быть, как можно более внимательным, чтобы ничего не упустить из услышанного.
Воин с готовностью наклонился к нему, вытянув шею, и получил сильнейшую затрещину, за которой последовал ещё более сильный удар ногой. Не успев сообразить, что случилось, воин рухнул на пол и тут же испытал полное духовное пробуждение.
Надо полагать, урок старого дружинника пошел ему на пользу, так как он очень скоро приобрёл репутацию лучшего мастера фехтования своего времени.
А когда его спрашивали, как он достиг такого мастерства, он всегда отвечал, что обязан своими достижениями необыкновенному искусству дружинника Агафона из Рязани.
Однажды три высокопоставленных дружинника из Москвы решили испытать мастерство Агафона. Навестив его на княжеском дворе, они долго расспрашивали его о Византии и смысле фехтования, а потом один из них сказал Агафону:
- По слухам, ты - величайший учитель нашего времени, и в этом мы не можем с тобой сравниться. Но вот что касается сосредоточенности, потребной для поединка, то здесь, осмелюсь утверждать, тебе трудно будет нас превзойти.
- На вашем месте я не был бы так уверен в себе, - ответил Агафон. - Жизнь не раз показывала мне, что прежде чем утверждать что-то, сначала нужно испытать это в деле.
- Тогда сразись со мной? - с готовностью предложил один из дружинников.
- Разумеется, ведь это единственный способ проверить, соответствует ли действительности твое утверждение.
Недолго думая, дружинник достал деревянную саблю и протянул Агафону, но тот отказался её взять, пояснив:
- Я - всего лишь старший дружинник и не могу носить оружия, сделанного из дерева. Но пусть в этом деле вас ничего не смущает. Нападайте без колебаний. Если вы дотронетесь до меня, я буду считать вас великим мастером.
Не сомневаясь в своём успехе, воин ринулся в атаку, стараясь действовать не слишком быстро. Однако острие его сабли раз за разом пронзало пустоту.
Раздраженный своими неудачами, воин всё ускорял движения, однако Агафон легко уходил от его атак. Видя, что дружинник уже устал, Агафон предложил остановиться и сказал гостям:
- А почему бы вам не напасть на меня втроём? Для меня это будет хорошая проверка, а для вас - хорошая возможность победить.
Желая сохранить лицо в этой неприятной истории, дружинники набросились на Агафона втроём, но никто из них так и не смог поразить старого воина.
В конце концов, они ретировались, пристыженные и подавленные, и потом еще долго искали кого-нибудь, кто смог бы объяснить им сущность его тренировок.
После этого рассказа, тогда еще мальчик Фома спросил учителя, каким образом ему удалось так долго увертываться от сабель опытных поединьщиков.
Агафон ответил ему:
- Когда развеяны все иллюзии и нет никаких стеснений, наш взор объемлет всё, в том числе и воинское искусство. Обыкновенные люди обращают внимание только на слова. Услышав нечто, они приходят к некоему суждению и тогда остаются привязанными к тени истины.
- Но тот, кто достиг истинного видения, видит каждую вещь такой, какая она есть. Увидев саблю, он сразу же знает, как ему противостоять. Он принимает всё сущее - и ни с чем не соединяется.
Прошло время легендарных воинов древности, забылись жестокие междоусобицы древней Руси и, мелькнув ночной птицей, канули в прошлое воины-сакмагоны, унося с собой секреты своего удивительного мастерства.
Старые мастера сабельного боя принадлежали своей эпохе, и пытаться воссоздать его в наши дни так же бесполезно, как пытаться повернуть время вспять.
Дошедшая до нас из глубины веков история сакмагонов служит удивительным примером того, чего может достичь человек, обладающий знанием и верой.
Старые враги русичей половцы. На протяжении всей древней истории Руси они постоянно сталкивались в битвах. Степняки жили только грабежами. Русские люди были для них основным источников наживы.
Животных половцы все же берегли, зря не истязали, а русского раба могли отдать молодым степнякам, никогда еще не бывавшим в бою, чтобы они практиковались в убийстве на живом человеке.
Совсем еще мальчишки, они азартно рубили рабов своими первыми взрослыми саблями, не умея убивать сразу, или не имея на это достаточно сил, поэтому замучивали людей до смерти, полосуя неумелой рукой.
Чтобы пометить рабов, их специально уродовали: выжигали клейма на лицах, отрезали уши, вырывали ноздри, а тех, кого назначали для обслуживания гаремов и работ на женской половине дома, оскопляли. Кормили рабов хуже собак, мясом павшей скотины, от которого местные псы отворачивались.
                Глава 7. Воин рыба.

К боевым действиям на воде и под водой в Древней Руси русских воинов начинали готовиться еще в раннем детстве. Достоверно установлено, что в некоторых русских племенах детей начинали учить плаванию с годовалого возраста.
Искусство боевого плавания включало в себя умение плавать и нырять в одежде и обуви, с оружием и снаряжением, а также со связанными руками и ногами. 
Воины умели прыгать в воду с крепостных стен и с мостов через горные ущелья, плавали против течения и в полосе прибоя, не боялись водоворотов, ловко освобождались от водорослей.
Они могли опускаться на большую глубину, словно профессиональные ловцы речного жемчуга, и не хуже их находили на дне любые мелкие предметы.
Им это было необходимо для того, чтобы стрелять из лука, внезапно появляясь из-под водной поверхности. Еще они умели рывком выскакивать с глубины прямо в лодку противника и, схватив намеченную жертву, увлекать ее под воду и там топить. Само собой разумеется, что воины немало времени уделяли отработке приемов борьбы в воде.
Относительно неширокие водоемы воины преодолевали в кратчайшие сроки с помощью простейшей системы. Они заранее закрепляли между двумя берегами веревку таким образом, чтобы она полностью находилась в воде.
Преследуемый воин нырял в воду в известном ему месте, хватался под водой за веревку и, перебирая по ней руками, очень быстро вытягивал себя на другой берег.
Даже если преследователи догадывались перерезать веревку со своей стороны, воин все равно ускользал от них, ведь она оставалась привязанной с другой стороны.
Аналогичное приспособление позволяло ему эффектно соскальзывать со стены замка прямо в глубокий ров с водой и больше не показываться на поверхности.
Пока враги гадали, утонул этот воин или нет, он с помощью веревки, закрепленной на дне рва, вылезал где-нибудь в укромном местечке и бывал таков.
И все же чаще всего воин просто прятался в воде от погони, от вражеских стрел и от чужих глаз. В этих случаях ему нельзя было обойтись без тростниковой дыхательной трубки.
Ничего особенного в ней не было, просто достаточно длинный побег тростника, пустой внутри. Воин ложился на дно спиной, один конец трубки вставлял себе в рот, другой чуть-чуть высовывал над водой и выжидал.
С ее помощью также ходили по дну, употребляя в качестве балласта самые обыкновенные камни, и плавали, опередив современных ныряльщиков с маской и дыхательной трубкой на несколько веков.
Со временем это дыхало усовершенствовали, а именно заменили обыкновенной курительной трубкой с длинным прямым чубуком. Иногда вместо трубки употребляли длинную дудку.
И трубка, и дудка казались абсолютно безобидными и ничем не указывали на какие-то тайные замыслы их владельцев. А теперь представьте себе странную фигуру, неспешно удаляющуюся от детинца, в котором только что нашли мертвым его хозяина.
Иногда заменой трубки служили ножны от меча с отвинченным наконечником, или просто срезанная в воде камышина. Наконец, на роль дыхательной трубки вполне подходил полый внутри посох странника.
Независимо от того, что именно применялось в том или ином случае - такой посох, трубка или дудка - с их помощью можно было погрузиться в воду и исчезнуть в ней навсегда на глазах у целой толпы пораженных зевак. Нам остается только догадываться, сколько легенд рождало каждое такое исчезновение.
Иногда застигнутому врасплох русскому воину разведчику приходилось бросаться в воду без всякой предварительной подготовки и без дыхательной трубки.
Тогда на помощь ему приходил капюшон собственного костюма, любой мешок из плотной ткани с пропиткой или из кожи, например, дорожная сумка.
За счет набранного в них воздуха можно было оставаться на дне при помощи балласта из камней до трех минут, время вполне достаточное, чтобы придумать какую-нибудь другую хитрость. Поистине, вода предоставляла много великолепных возможностей для осуществления замыслов разведки.
Физическая способность к действию считалась здесь тоже необходимой, но стояла, тем не менее, на втором месте. Стили плавания  отличались друг от друга лишь методами обучения плаванию, положение же пловцов в воде было одинаковым: горизонтальным, боковым, вертикальным.
Обучение плаванию различными стилями было весьма своеобразным и характерным только для Руси, что резко выделило этот стиль среди способов плавания у других народов. Целью всех этих школ было воспитание мужества и умения без колебаний преодолевать любые препятствия во время преследования противника.
Наставники обучали отроков плавать в полном боевом снаряжении, причем пловцы должны были держать верхнюю часть туловища, как можно выше над водой, с тем, чтобы воин имел возможность еще и стрелять из лука.
Практиковались прыжки в воду, глубина которой обычно не превышала одного метра, с большой высоты. Своим своеобразием выделялось обучение плаванию и нырянию со связанными руками и ногами, а также борьба с противником по захвату его плавательный средств.
В качестве тренировок служили упражнения по борьбе на колеблющемся плоту. Сброшенный в воду воин считался побежденным. Кроме того, учили длительному пребыванию под водой, с оружием, или без него.
Учили преодолевать сильные приливные волны, прибой, водовороты, освобождать руки и ноги от вьющихся водяных растений.  Главным в нем было держать туловище так, чтобы руки оставались над поверхностью воды. В них воин удерживал саблю, которая должна всегда оставаться сухой и чистой от ржавчины.
Основным в упражнениях было держать верхнюю часть тела, как можно выше над водой за счет энергичного движения ног. Пловец должен был сохранить сухим переправляемый им через водную преграду груз.
Задачей преподавания в дружине являлось обучение отроков борьбе с противником в воде: освобождению от его захватов и нападению. Учили стрельбе из воды, которая производилась обычно при переплывании рек, а также преодолению больших волн.

                Глава 8. Кулачный бой.

На Масленицу слободские жители готовились к главной потехе года - кулачному побоищу. Готовились весело и широко: от дома к дому, сопровождаемый чуть ли не всем мужским населением - даже малыми ребятами - важно ходил кулачный воевода и производил смотр своему воинству.
Кулачные бои происходили на льду пруда. Забава знатная. Утро морозное, даже старики ветхие, что давно уж со двора не хаживали, и те приплелись, предвкушая зрелище, вспоминали с погодками свою былую кулачную удаль, что было, и чего не было.
Из зрителей далее других расположились бабы и девки. Устилая снег шелухой от орехов, переживали за мужей, братьев - да мало ли за кого. А уж ребятня малая - особый разговор.
Не дожидаясь открытия битвы, под одобрительные возгласы взрослых будущие кулачные удальцы уже задирались, охаживали друг друга кулачишками и не плакали по поводу возникающих синяков и красных соплей.
Молодежь постарше вела себя солиднее, держалась кучкой близ своей дружины-стенки, присматривалась к повадкам знаемых бойцов и ловила каждое брошенное ими слово.
Гомон, смех, толкотня. Чудно разодетые скоморохи веселили честной народ, гудели вразнобой в деревянные, ярко раскрашенные дудки, потешно дрались, мерялись силами с ручным медведем. С саней торговали хмельной медовухой, пенником, закусками. Веселись, народ - придет Великий пост, не побалуешь.
По местным традициям участие дружинников в стеночных потехах не поощрялось. Этим профессиональный воин может навлечь неудачу на свое оружие. Если уж дано тебе носить меч, то кулак без особой нужды в дело не пускай - разве что с равным по воинской дружине.
Стенки встали напротив друг друга. В первом ряду дружина - двенадцать лучших бойцов. Сзади два ряда ратников. Фома пока в стенке, но скоро его вызовут вперед.
Бойцы стояли плотно, и плечами Фома чувствовал нервную, нетерпеливую дрожь соседей. Кто-то вполголоса посмеивался и балагурил, стараясь не выказать волнения, кто-то шепотом молился - дело-то предстояло нешуточное.
Первыми должны были биться дружины кузнецов и кожемяк, а перед этим назначался поединок молодых парней. Фома выслушивал последние наставления воеводы:
- Твое дело с ног его сбить. Если пощады не попросит - бей снова, не жалей его, он тебя жалеть не станет. Нож или кистень в дело не пускай и железо в рукавицах не держи - честь бойцовскую не марай.
Дело надо было доказывать кулаками - и Фома, сбросив свитку на снег, стал напротив Семена. Он решил биться в манере, привычной для деревни, только стойка у него была левосторонняя, а у парня прямая.
Вперед выскочил заводила:
- А что, кожемяки, не все ж вам коровью да козью шкуру мять, - заорал он, обращаясь не столько к соперникам, как к зрителям. - Сейчас и мы вас помнем. Вот ты, - заводила подскочил к воеводе супротивной стороны, - как раз сойдешь за барана. А ты за козла.            Так минут десять под одобрительный смех зрителей и участников оба заводилы изгалялись друг над другом.
- А вот сейчас глянем, что крепче, - завершил вступительное слово говорун-кузнец, - рожа кожемякина, или кузнецкий кулак.
Бойцы впереди Фомы расступились, и он понял, что пора выходить, он забойщик. Противник, как его и описывали, был на полголовы выше и шире в плечах. Руки непропорционально длинные, голова маленькая, лицо со скошенным подбородком: удачные пропорции для хорошего драчуна.
Бились вровень. Удары в голову Семен отбивал жесткими, как камень, руками, удары же в корпус принимал крепкой, широкой грудью. Фома пару раз достал его по скуле, сам же от ударов в голову уворачивался.
Разогревшись, с трудом удерживался от соблазна применить боевые навыки, которым обучался лет с шести. Противник Фомы прекрасно держал удар, был подвижен и резок.
- Ему бы удар поставить, стойку поправить - так еще неизвестно, кто кого, - думал Фома.
Пора было завершить бой - парень готов драться хоть до утра, даже с дыхания не сбился. Фома очередной удар пропустил над головой, захватил руку противника, резко подсел и, поймав другой рукой его ногу выше колена, взвалил парня себе на плечи - мельница. Опустил аккуратно в мягкий снег.
Мельком Фома заметил подковки на носках сапог парня, слишком выступавшие вперед. Семен уже был на ногах. Его физиономия приобрела изначальную самоуверенность.
Он сбросил полушубок на снег и стоял голый по пояс, поигрывая хорошо развитой мускулатурой. Рукавицы, как и предсказывал воевода, последовали за полушубком, однако нападать парень не спешил.
Фома решил последовать примеру противника, но пока стаскивал тесноватый полушубок, парень рванулся вперед, чтобы вложить в удар правой руки всю силу.
Его лицо сияло предвкушением скорой победы. Фоме ничего не оставалось, как воспользоваться ногами. Удар пришелся Семену в солнечное сплетение, что вызвало соответствующий эффект: тот не упал, но дыхание его прервалось, на несколько секунд он был беспомощен.
Фома легко уворачивался от размашистых ударов и отскакивал, когда противник пытался перевести бой в борьбу. На лице парня уже появилась кровь. Впрочем, на кулаках Фомы тоже: все равно, что пытаться разбить дубовую стену.
Парень держал удар, как заправский бочар. Мало того: чем чаще ему попадало, тем увереннее он становился. Фома даже почувствовал уважение к Семену, как ко всякому стойкому противнику. Но когда тот попытался ударить подкованным сапогом - Фома ответил голой ногой. Удар пришелся под колено.
Парень, вида не подавая, попробовал было перетерпеть боль, но, в конце концов, сел на снег и обхватил руками пострадавшую ногу. Ему помогли выйти из круга.
Настоящая потеха только начиналась. Не очень слаженно грянули сопелки и бубны, ратная музыка, напоминавшая Фоме боевые мелодии русских полков.
Стенки еще стояли на месте, дружно выкрикивая древние боевые кличи. У кузнецов это звучало по-русски только на половину - “гой-тор”. Видно, давненько кто-то из пришлых варягов занес в слободу имя своего бога-кузнеца Тора - оно-то и сплелось с русским пожеланием здравия и удачи - “гой”.
Но вот стенки стали сближаться - неспешно, приставным шагом, не нарушая сплоченности рядов. Левое плечо вперед, как будто прикрываясь воображаемым щитом.
Когда сошлись вплотную, дружины замерли. Глаза в глаза. Ударит первым тот, у кого нервы слабее. Стало тихо, музыка и крики поддержки замолкли - только девки, поодаль, нет-нет да взвизгнут от страха. Но вот кто-то не выдержал:
- Эх ты, мать честная, - и началось.
Противники и в бою старались, как можно дольше не ломать строя и системы: бьется первый ряд, а когда боец почувствует, что слабеет, на его место тут же станет товарищ из второго ряда.
Упавший, не мешкая, отползал за линию боя, уступая место. Или его вытягивали за ноги и старались тут же привести в чувство снегом либо чашей хмельного пенника.
Вот выволокли первого с разбитым носом и подбитым глазом, но он тут же вскочил на ноги и, утирая кровь, бросился назад, в гущу боя. Кроме правила лежачего не бить были и другие.
Все дрались без рукавиц - чтобы не было соблазна утяжелить кулак металлом. Запрещалось применять защитные приспособления под одеждой или под шапкой.
Впрочем, разбирайся после драки, доказывай, кто из бойцов слукавил, а кто нет. Соблюдался строго, под страхом на всю жизнь отлучить мужика от потехи, запрет на ножи, кистени или другое серьезное оружие.
Кроме потехи был в кулачное побоище и другой смысл: в нем отрабатывались навыки совместного боя, сплоченность, взаимовыручка и воспитывалась самоотверженность. Необстрелянная молодежь училась опыту старших для настоящих боев.
Бой скоро распался на ряд красочных эпизодов, победители в которых тут же спешили на помощь соратникам, создавая численный перевес и этим добиваясь победы.
Сбитым с ног уже не полагалось вставать - лежи или отползай потихоньку в сторону, чтобы не путаться под ногами у остальных. Постепенно чаша весов склонилась в пользу бойцов кузнецкой слободы.

                Глава 9. Владение оружием.

Каждый год весной в городе и в слободах дружинник с писцом объезжал дворы, ведя строгий учет молодых парней, которые телом и разумом справные - для воинской учебы. Так повелось еще от старого князя.
- Все мы дети княжьи, - говорил дружинник. - Стало быть, должны помогать землю нашу беречь. А какой с тебя помощник, если дела ратного не знаешь?
Различий между своими подопечным дружинник не делал - будь ты сын последнего бедняка, или сын боярский. Никого не уговаривали, тем более не волокли на воинские уроки силком, но отказников не бывало - кому охота в отщепенцах ходить?
Уроки воинские человеколюбием не отличались. Дружинник Агафон, которого Фома про себя прозвал старшой, жилистый и злой кметь лет сорока пяти, на выдумки был горазд.
- Ну-ка, отроки, на загривки друг к другу залазьте - и борзо в гору, чтобы пятки сверкали.
Бежать не близко, версты три. Солнышко печет, бежать трудно. Но дружиннику этого мало - он верховых охаживал плетью-витнем. Те уворачивались, сбивая и так уже взмыленных коней с ноги.
- Сейчас и вам баньку устроим, - безжалостно смеялся он.
На половине горы менялись местами. Но неизвестно, что лучше - на мокрые от пота рубахи бывших коней плеть ложилась особенно чувствительно.
- Это вам не дома на печи.
Молодой конный гридень, помощник воеводы, всего годами пятью старше Фомы, такой же плетью нещадно хлещет двух отроков. Убежать нельзя - только уворачивайся. На парнях даже рубах нет, кожа в бордовых полосах - дома мамки залечат.
Дня за два-три научатся увертываться от плети, как от настоящего оружия. Старшой осматривал учеников после боя и, найдя на теле лишние, по его мнению полосы, отвешивал нерадивому отроку еще один полновесный удар своей плетью.
- Хоть толику ощути, дубина неповоротливая, как железо сечет.
Упражнения усложнялись: надо было сдернуть отбивавшегося плетью верхового с коня. Плеть уже потяжелее, да и гридень-верховой становился злее - неохота позориться перед молодыми, а пуще перед старшим.
- Пеший конного бояться не должен, - учил старшой под свист плети и сочную ругань дерущихся. - У него конь, а у тебя сноровка.
Двое парней друг против друга. У каждого щит из толстых дубовых досок и тяжелый топор. Ударь топором в щит противника, а потом принимай его удар на свой щит, пока щиты не превратятся в щепки.
Но гораздо раньше отвалятся руки - и правая и левая. После такого поединка даже у Фомы, привыкшего к ударным нагрузкам, ощущение такое, будто его переехала повозка.
- Оттого, что железа стережешься, - объяснил дома дед. - Ты кузнец - железо тебя бояться должно, а не ты его.
Дед научил его нескольким простым приемам и уже на следующий день Фома удостоился от воеводы одобрительного кивка головой.
Потом - уроки с мечом, копьем, кистенем до седьмого пота, без жалости к себе и к сопернику. Учились, как меч или саблю лучше на кольчугу, на щит, на кованную поручью, а то и на шлем принять, чтобы вскользь прошло.
Как топором или копьем против меча биться, как сулицу без промаха метать. И все под свист плетки старшого, который ошибок не прощал.
- Одним разумом науку ратную не осилишь, - говорил старшой. - Она в плоть к тебе войти должна. У хорошего воина разум за телом не поспевает - только так в сече лютой и выживают.
Фоме этого объяснять не надо - уже растолковали его предыдущие дружинники. Может быть, поэтому уроки осваивал лучше, чем другие.
Иногда приезжал князь, с коня молча наблюдал за тренировкой и уезжал, не сказав ни слова. Месяца через два уроки стали не в тягость. Наука воинская даром не прошла.
- Плетке моей спасибо скажите, - усмехался довольный старшой.
Последние две недели, уже в сентябре, каждый день занимались ратной забавой. Делились поровну, на две рати, на каждом кольчуга и шлем, в руках щит и нетяжелый тренировочный кистень. И - кто кого.
- Друг друга не жалейте, - напутствовал старшой - В настоящем бою вас никто жалеть не станет.
Потеха продолжалась, как говорил старшой, до изнеможения. Потом кольчуги и мокрые от пота рубахи сбрасывали, и наставник придирчиво всех осматривал - синяков и ссадин было мало.
На другой день повторялось с топорами. На потеху это походило все меньше. Три месяца воинских уроков позади. Однажды старшой собрал вокруг себя своих учеников, уже чувствовавших себя опытными воинами и произнес короткую речь:
- В чем я перед вами грешен, младни, что руку с плетью сдерживал - а не надо бы. Но, может, и вбил в вас малость науки воинской. Теперь только сеча покажет. Ну, дай вам Бог удачи в бою настоящем. И не обессудьте.
С этого момента парни имели право носить за голенищем нож-засапожник, к рукоятке которого крепился кожаный темляк с цветной кистью.
Темляк выставлялся напоказ, давая всем знать, что его обладатель оружен. Кроме того, за темляк сподручно было выдергивать нож из сапога, а по цвету кисти можно было определить, к какой сотне приписан ратник.
Старшой с усмешкой наблюдал, как ученики вытаскивают из-за пазухи приготовленные ранее засапожники и вкладывают их за голенища. Сегодня в сапоги обулись все, хотя в иные дни предпочитали лапти.
По молодежной моде кисть темляка должна была быть гораздо длиннее, чем требовалось и слегка волочиться по земле.
- Вашим мамкам и метелок не потребуется, - смеялся Агафон. У кузнецов кисти были черные с красным, у кожемяк желтые, у городников зеленые. Красиво. Предметом всеобщей зависти стал засапожник Фомы с двумя кистями, одна из которых была ярко красной - княжьего цвета. Это было своего рода отличием и его обладатель получал право продолжить воинское образование в дружине.
- А гляньте на Овсея, - раздался насмешливый голос. - Засапожник за онучу сунул.
Голос принадлежал высокому нагловатому малому с прыщавой физиономией. Он показывал на бедно одетого парня, обутого в лапти-лычаки с онучами.
- Лапотник, а туда же, в кмети собрался. Нож, небось, из старой косы смастерил? А ну, покаж.
Овсей, тихий, улыбчивый парень, был удобным объектом для насмешек - не ответит. В большой безотцовной семье, где он был старшим, работали все, начиная с самых маленьких - древки для стрел делали - но достатка не было. Какие уж тут сапоги:
Засапожник, который прыщавый-таки отнял у Овсея, был, действительно, неумелой самоделкой - настоящий нож стоил недешево.
- Железке твой самое место в болоте, - прыщавый размахнулся, собираясь выбросить нож в воду реки.
- Эй, малый, - окликнул его Фома, - а ну дай сюда.
Тот подчинился беспрекословно - видно, репутация у Фомы складывалась серьезная. Фома достал из-за голенища свой засапожник и перевязал темляки, поменяв их местами с простеньким, из веревки, темляком Овсея. Протянул свой нож новому владельцу:
- И в обиду себя не давай, бей в нос.
Отдал свой первый удачный клинок - месяц над ним работал. На зеркально отполированном лезвии по темно-серому фону вился затейливый рисунок.
Вокруг Овсея, любуясь дареным ножом, столпились остальные.
- Княжий подарок!
- А ты его продай, лапотник, - посоветовал прыщавый. - Сапоги купишь.
И тут Овсей со всего маху вмазал обидчику по носу. Воинская учеба - своеобразный курс молодого бойца - продолжалась до середины сентября. Но только первые три недели парни должны были являться на уроки ежедневно и весь световой день постигать нелегкую воинскую науку.
А летом солнышко по небу неспешно двигается - не семь, а двадцать семь потов с тебя сойдет, прежде чем оно горизонта коснется. Назавтра чуть свет - руки, ноги еще от вчерашнего не отошли - изволь быть возле городских ворот, и не появись позже старшого, а то лишний раз его плетки отведаешь. И даже в воскресенье поблажки не было.
- Чтобы лень обратно не забралась, - говорил старшой.
Ни для чего другого времени не оставалось, да и сил тоже. Фома приходил домой в сумерках, наскоро ужинал и камнем падал спать. Ночами снился все тот же старшой, ругался.
Предложения друзей о приятном времяпровождении долгими летними вечерами - игры, рыбалка, посиделки - оставались без ответа. Потом стало чуть вольготнее - занятия завершались часов в пять, да и усталость брала меньше.
Фома снова вечерами стал помогать деду в кузне. А по воскресеньям оба - Бог простит - работали княжеские заказы чуть не до первой звезды.

                Глава 10. Ковка мечей.

Дед доверял Фоме самую ответственную работу, раскрывал секреты ремесла и радовался больше своего внука-ученика, когда у того работа получалась.
- Тебе, Фомка, учеба воинская на пользу пошла - рука крепче стала, да и глаз вернее:
Вершиной кузнечного мастерства был меч. Из кузнецов только несколько человек по всей Руси владели секретом его изготовления. В ту пору мечи на Руси были франкской работы.
Гости-купцы привозили их из далекой страны без рукояток, с неполированными лезвиями, которые дорабатывались на месте русскими мастерами.
Разве наши кузнецы были хуже? Просто мечное дело на Западе к концу двенадцатого века было куда старше. Европейцы еще у древнего Рима успели поучиться, у Византии, потом у сарацин.
А на Руси меч - пришелец. Исконным оружием здесь был топор, который высокого кузнечного мастерства не требовал и секретов технологических в себе не таил.
К чужим мечам относились с опаской, хотя среди них попадались вполне качественные. Но бывало и так, что подводили воина в самый ответственный момент - гнулись, ломались, крошились. Спрашивать не с кого - кузнецы далеко. Потому-то и не оставался дед без заказов - свой мастер надежнее.
Такой заказной меч сотворялся рукой мастера год, а то и больше. И на смотрины заказчик являлся раз десять, придирчиво наблюдая за процессом создания благородного оружия.
В этом не было недоверия к кузнецу - так воин-заказчик помогал мечу выявиться из куска грубой руды, так между воином и мечом возникала необъяснимая привязанность:
Меч начинался с заготовки. Нужно было получить хороший исходный материал, в котором заложены качества будущего изделия. Куски болотной руды разогревали в специальной печи, после чего тщательно проковывали - порода, окислы и другие примеси отходили, доброе железо оставалось. Процесс повторялся несколько раз.
- Чтобы дурь всякая из железа наружу вышла, - говорил дед.
Потом кусок прокованной руды бросали во дворе месяца на два - под дождь и солнышко. Затем снова проковывали. Существовали десятки технологических приемов создания меча, клинок которого будет сочетать в нужных местах и в необходимых пропорциях твердость, вязкость, гибкость.
Лезвие не будет тупиться или выкрашиваться после ударов по самому твердому металлу, меч не сломается и не погнется, приняв чужой удар плоской стороною-голоменью. Об этих профессиональных приемах выковки меча знали многие кузнецы, но мастерски владели ими единицы.
Хороший меч делали сварным. Тонкую полосу насыщенного углеродом железа в процессе ковки покрывали с двух сторон железом с меньшим содержанием углерода.
Сталь, если ее разумно закалить, держала заточку и не боялась встречного металла, а железо обеспечивало вязкость и прочность. Хитрость заключалась в умении сварить, угадав температуру и для стали и для железа. Да и закалить такой меч не просто - при резком охлаждении сталь и железо вели себя по-разному.
Но дед работал иначе. Он брал два разогретых прутка - стальной и железный - скручивал их в жгут, проковывал в полосу, сворачивал вдвое и снова проковывал. И так десятки раз.
Потом разрезал полосу вдоль на несколько прутков, скручивал их и снова проковывал. Время от времени в полосу добавлялись пучки стальной проволоки.
Вроде нехитро, ан нет - секрет заключался в узком температурном диапазоне, который нужно было поймать: И снова заготовка вылеживала месяц-другой, чтобы ослабело внутреннее напряжение.
- Чтобы успокоилась и зла на молот не держала, - говорил дед.
К черенку будущей рукоятки тело меча должно быть толще и массивнее, а угол наклона плоскостей, образующих лезвие, тупее. Дол к острию сужался и мельчал. Если не сформировать это при ковке, то потом не все шлифовкой можно поправить.
Меч-заготовку откладывали. Через некоторое время он снова покажет свой упрямый характер и искривится - опять надо править. Но пора начинать черновую шлифовку.
Дело трудоемкое, требует терпения, крепкой выносливой руки, верного глаза. Шлифовали на плоских камнях, перемещая меч по камню. Вжик-вжик, взад-вперед - и так не один день. Работу эту дед доверил Фоме:
- Любишь по двору на руках ходить, так эта работа еще лучше жилы крепит, - смеялся дед.
Потом за дело с молитвами и старинными заговорам принимался мастер - наступала очередь закалки. Вот чему можно было учиться всю жизнь, но так и не постичь этого.
Температура нагрева определялась на глазок - по цвету нагретого металла. Твердость после закалки определялась по цветам побежалости - оттенкам цвета, которые возникали на закаленном металле.
Их дед различал десятки. Охлаждать каждую часть меча следовало по-разному: что в воду, что в масло, а что с переносом из воды в масло. Но вот клинок закален.
Дед еще раз придирчиво и с некоторым страхом осматривал расцвеченное после огня тело меча. Это целая радуга - в каждой части лезвия должен быть свой оттенок: от сизого до померклого.
Проверял на звон, подвесив меч на конском волосе и простучав его молотком от острия до черена, скреб пятерней в затылке и, ворча на собственную нерадивость и неудачность, клал клинок в печь на отпуск. Передержишь в печи - твердость уйдет, недодержишь - клинок получится хрупким.
Последнюю шлифовку дед делал сам - мелким протертым песком. Потом клинок протравливали кислотой - выявлялся красивый рисунок, - как правило, елочный по серому фону.
Чем фон ближе к черному, тем работа считалась удачнее. И уж в самом конце многомесячного процесса полировка песком, от раза к разу все более мелким, почти пылью - и до зеркального блеска.
Заточкой дед не занимался - для этого были особые мастера со своими секретами. Да и рукоятки-крыжи к мечам делал не часто - разве что для князя по его просьбе.
Каждый меч дед начинал с того, что шел в церковь и ставил свечку Николаю-Угоднику, считая его покровителем кузнецов, и Илье-пророку, как правопреемнику бога пращуров Перуна.
Если меч удавался - дед устраивал себе и ученику пару выходных дней. А если нет - уходил в недельный запой, а потом начинал все сначала. Про запои рассказывала мать Фомы, при нем же работа у деда ладилась. Отца Фома не помнил, тот помер от нутряной болезни, когда Фома еще малым был.
- У Фомки легкая рука, - говорил дед.
Более всего радовала его добрая, с душой сделанная работа - как своя, так и чужая: будь то меч, кольчуга, изба, или другая плотня.
- А как же, - говорил мастер. - Ладная вещь - она от Бога.
На своих мечах он ставил клеймо: “Лют-коваль”.
- Княжьи войны да усобицы забудутся, а меч моей работы, глядишь, и напомнит русскому человеку обо мне, грешном. - И добавлял ободряюще: - И ты, Фома, скоро мечи ладные делать будешь - лет через десять.

                Глава 11. Охота.

По стародавней традиции одним из важных этапов подготовки молодых воинов была охота на кабанов, медведей, туров.
- Мечами махать вы горазды, - сказал старшой кметь Агафон, собрав вокруг себя гридней. - Да только это дело нехитрое. А дух в вас тверд ли? В лесу и проверим - на охоте, как на войне.
Дремучий лес не обещал ничего хорошего. Шли осторожно след в след, всматриваясь в отметины на снегу и вслушиваясь в шорохи.
- Вона отдушина из берлоги, - сказал шепотом проводник, местный старик-охотник. - Видишь, парок поднимается от дыха звериного?
И он поспешно потопал назад, сообщив напоследок пятерым гридням:
- Косолапый крупный, с осени подраненый и дюже лютый. Летось трех мужиков до смерти помял.
Опыта в медвежьей охоте у парней не было. Спросить не у кого - Агафон и еще двое дружинников остались в лесной сторожке. Рыхлый снег перед берлогой утоптали, чтобы не было помехи в движениях.
Двое парней длинными шестами начали бесцеремонно будить медведя. Трое других с копьями стояли поодаль. Когда разъяренный медведь вылезет из логова, его ярость должна быть направлена на этих троих, а более всего на того, кто посредине.
В его руках копье-рогатина с поперечиной у длинного и тяжелого наконечника. Поперечина для того, чтобы копье не вошло в медведя слишком глубоко и расстояние между его лапами и охотником не сократилось до опасного.
Древко рогатины из дуба или из ясеня, толстое, как оглобля. Торец древка заострен и окован железом - чтобы надежнее упиралось в землю. Если рогатина под бешеным напором раненого зверя сломается, или соскользнет с упора, охотника уже ничто не спасет.
Средним с рогатиной стоял Семен - тот самый, что прошлой зимой дрался с Фомой в детинце. Так выпало по жребию. Фома стоял справа, у него, как и у левого, в руках тяжелое боевое копье. Задача этих двоих - добить медведя. В следующей охоте средним будет Фома.
Медведь с ревом вылез из темной берлоги - пахнуло густым звериным запахом. Несколько мгновений он ослеплённо крутил головой и, наконец, разглядел обидчиков. Трое с копьями должны были привлекать внимание косолапого к себе голосом и жестами - чтобы он пошел на них.
Но по науке не получилось. Когда медведь встал на задние лапы, трое копейщиков от изумления лишились голоса. Копья казались безобидными щепками по сравнению с огромной фигурой лесного хозяина.
А когда косолапый заревел, да так, что с ближайших деревьев осыпался снег, Семен не выдержал - бросив рогатину, побежал по снежной целине, куда глаза глядят.
Фома, подавляя нахлынувшую жуть, поднял рогатину и стал на место Семена.
- Рогатину раньше времени не выставляй, - вспомнил он наставление старика-охотника. - Не то косолапый отмахнет ее лапищей и насядет на тебя.
Он сам удивился своей холодной рассудочности, сменившей первый испуг. Острие рогатины вошло в тушу медведя, Фома почувствовал хруст раздираемой железом звериной плоти.
Кровь обильно окрасила снег. Медведь взревел еще яростнее и, загребая лапами, рванулся к человеку. Но нижний конец рогатины был надежно уперт в промерзшую землю.
Фома удерживал рогатину, не давая ей вместе с медведем завалиться на сторону, толстое дубовое древко гнется и трещит. Из разинутой совсем близко ревущей медвежьей пасти пахло смертью.
Что-то шло не так, как должно было. Фома оказался один на один со зверем, а остальные, наверное, рванули без оглядки за Семенов? Но нет - вот один вонзил копье под левую лапу медведя, вот другой.
Фома сидел на поваленном дереве, стараясь унять дрожь в руках, и вытирал медвежью кровь с полы полушубка.
- Замешкались мы, Фомка, - оправдывался один из парней, вместе с остальными разделывая медвежью тушу. - Уж больно жуток показался косолапый.
Семен тоже вернулся и, стараясь не встречаться с Фомой глазами, орудовал ножом. На обратном пути договорились о бегстве Семена и о замешательстве остальных не рассказывать.
- А то изринет князь из обучения, - вздыхал Семен. - Позор до века - хоть в омут головой.
 Следующего медведя брали уже куда спокойнее. Казалось, совсем недавно в деревне, отрубив голову цыпленку по настоятельной просьбе бабушки, Фома целый день не мог придти в себя.
- Видели бы они теперь внука своего, - думал Фома.
Впрочем, он был уверен, что, доведись до того, маленькая и хрупкая бабуля, не дрогнув, сама стала бы с рогатиной против медведя. Да и дед  тряхнул бы стариной.
Пятеро парней верхами с важным видом ехали позади Агафона и его помощников. На двух санях-розвальнях громоздились туши добытых медведей и кабанов.
Агафон подозвал Фому:
- За мной путь держи, - и двинулся по заснеженному полю в сторону видневшейся на пригорке деревни.
Нужна была помощь кузнеца - лошадь расковалась. Кузнец оказался в запое и Фома взялся за работу сам. Подковал добротно, но пока разбирался в чужом инструменте, разогревал кузню, ковал ухнали, которых у хозяина не оказалось - стемнело, да и завьюжило изрядно. Пришлось ночевать в хате кузнеца.
Наутро, чтобы не объедать небогатых хозяев с кучей ребятишек, решили перекусить в харчевой избе рядом с дорогой. Большая, с тесовым полом полутемная изба, в одном углу массивная печь, возле которой суетилась хозяйка, в другом - полати.
Посредине два дубовых стола, за одним из которых уже расположилась дружина. Дружинник-воевода Агафон с Фомой заняли свободный стол и приступили к нехитрой трапезе.
- Рыжий, к нам спиной сидит, в кольчуге, - шепнул Фома воеводе.
- Вижу, - Агафон с аппетитом истреблял кашу с лосятиной. - А того, что рядом - не узнал? Ты ему прошлой зимой зубов убавил. Слышь, шепелявит?
Соседи, несмотря на ранний час, были в сильном подпитии. Все чаще они недобро и оценивающе поглядывали на Агафона с Фомой. Что-то назревало. Тот, в кольчуге под зипуном, вылез из-за стола, обнаружив при этом немалый рост, подошел к ним и, пахнув перегаром, с ухмылкой сказал:
- А что, люди княжьи, подайте каликам перехожим от щедрот ваших.
Агафон продолжал уминать кашу за обе щеки, не обращая на него внимания.
- Да у них языки от страха поотнимались, - засмеялись за соседним столом. - Дружинники хваленые.
Агафон доел последнюю ложку каши, аккуратно смахнул с бороды крошки, и поманил рыжего пальцем.
- Ежели слово еще скажете - никто живым не уйдет.
- Вона как, - начал было со смехом рыжий, но Агафон, привстав, схватил его за загривок и со всего маху ударил мордой об стол - крайняя доска дубовой столешницы раскололась пополам.
Калика перехожий, тать головный, упал, остальные четверо татей с руганью вскочили и повыхватывав топоры, кинулись на парней.
По запорошенной снегом дороге трусили к Рязани.
- Ну что, Фома, в бою похмелье хуже, чем в пиру? - спросил Агафон. - Я первого своего до сих пор помню.
Фому и впрямь трясло и мутило. Как ни суди, а из пяти убитых двое были на его счету. Вспоминать было тошно.
- А как ты шепелявого-то достал? Он тоже в кольчуге был.
Фома молча достал из левого сапога стилет, подарок знакомого деда Люта.
- Мне такой же сработай, - попросил старшой, внимательно осмотрев необычное оружие. - Полезная вещь. У лихих этих, - продолжил Агафон, - на совести не одна дюжина душ загубленных. Так что Господь нас с тобой им навстречу послал, чтобы волю Свою исполнить. А Он абы кого не пошлет.
После происшествия в харчевне Фома заработал право носить в левом ухе воинскую серьгу - знак того, что на его боевом счету не только кулачные победы.
Служба воинская времени у Фомы отнимала все больше. Дневал и ночевал то в детинце, то на заставе. Погостить у своих и подсобить деду удавалось все реже. Да и с Агафьей виделся все реже.
Но на следующий вечер Агафья к Перунову ключу не пришла. Едва дождавшись утра, Фома направился в город и битый час крутился под окнами хором старшины кожевников Варюты, пока за замерзшими стеклами не увидел знакомое лицо - заплаканное и невеселое.
Увидел всего на мгновение - кто-то властно отстранил девушку от окна, после чего показалась бородатая физиономия ее отца. Тот мельком посмотрел на Фому и сказал что-то в глубину комнаты.
Через некоторое время тяжелая калитка его двора со скрипом отворилась, пропустив троих дюжих мужиков, которые неторопливо пошли в сторону Фомы.
- Чего ошиваешься, паря? - недружелюбно спросил один из них, похлопывая плеткой по сапогу. - Топай восвояси, а то шею намнём.
Случись это полугодом раньше, Фома постарался бы избежать стычки, или хотя бы не начинать драку первым. Но сейчас он был почти дружинник, и защищать должен был не только свою честь, но и честь воинского братства, готового принять его в свои ряды.
Фома сбросил полушубок и засучил рукава рубахи:
- Спробуй.
Дворовые знали, с кем имеют дело, а потому решительности не проявляли. Один из них нырнул в калитку и скоро вернулся еще с двумя мордоворотами.
Но тут из-за угла выехало пятеро конных гридней во главе с седоусым старшим Агафоном.
- Подсобить, Фома? В самый раз погреться.
Гридни уже готовы были спешиться, но старшой жестом их остановил и обратился к дворовым:
- Скажите спасибо, что старшине служите. Мы бы вам целых костей поубавили.
Дворовые ретировались, и гридни с посвистом и со смехом поехали дальше. Фома собрался уходить, когда из ворот вышел еще один дворовый и, знакомо басовито кашлянув, сообщил миролюбиво:
- Тебя сам Варюта Седой к себе кличет.
Акинфий Варюта своему родовому прозвищу Седой совсем не соответствовал - у него черная, как у цыгана, борода и такие же черные, без проседи, волосы.
Лет ему не больше сорока, роста был немалого, худощавый, с длинными, сильными руками. Одет по-домашнему просто, так же прост был и дубовый стол, за которым он сидел.
Старшина оценивающе оглядел Фому:
- Как это ты дочку мою приворожить сумел?
- Сам по ней сохну, - сознался Фома.
- Ну, еще бы не сох, - усмехнулся старшина. - Дед приданное богатое отвалит и зятька к делу приставит. Ай нет?
Фома решил, что терять ему нечего. Надо добиваться своего.
- Слыхал я, старшина, что чин высокий к тебе не от отца с матерью перешел. Своим умом и силою добился. И что жену свою, мать боярышни Агафьи, ты по несогласию ее отца силой увез. Твоему примеру и последую.
- Вона как: - только и сказал боярин, удивленно хмыкнул и посмотрел на Фому синими Агафьиными глазами. Помолчал и неожиданно спросил: - Читать обучен ли? - протянул Фоме рукописную псалтырь: - Чти.
Фома стал читать, ни разу не сбившись.
- Чтешь бегло. А счет разумеешь?
- Не хуже любого.
- Ой ли? - засмеялся старшина и стал задавать примеры на устный счет, но скоро согласился с удивлением.
- Умеешь. Вот что, парень. Давай мы с тобой так столкуемся. Девке моей только пятнадцать лет миновало - замуж ей рано, годика два погоди. Коли чести за это время добудешь, то засылай сватов. Это если Агафья к тебе не остынет - девичье сердце как ветерок: Согласен?
- Согласен, - вздохнул Фома.
- А что, молодец, - спросил старшина, когда Фома собрался уходить, - драться стал бы один против пятерых?
- Стал бы.
- Ну, так побили бы тебя.
- Нет, старшина, не побили бы.
Спускаясь по резной лестнице, в одном из цветных окошек терема Фома увидел встревоженное лицо Агафьи. Но, видно, его собственная физиономия выражала иное настроение - и боярышня расцвела.
Отрезвляющие мысли пришли очень скоро. Какие два года! Всего через три месяца все перевернется. Что будет с ней и что будет с ним?
- Останется же кто-то из дружины в живых, - думал Фома. - Даже в летописях об этом сказано.

                Глава 12. Поединки в степи.

Последним и самым важным экзаменом на звание княжеского воина было полякование, обычай такой же древний и суровый, как и неулыбчивые прадедовские боги.
Для бывалого дружинника, еще не вошедшего в солидные годы, полякование было делом привычным и обязательным. По двое-трое, а кто поопытнее, так и вовсе в одиночку, выезжали молодцы в чисто поле, что тянулось без конца и края в сторону полуденного солнца, не обещая смельчаку ничего, кроме смерти, или позорного плена.
Где еще разогреешь кровь после долгой и скучной зимы перед очередным военным сезоном, как не в быстротечных поединках со степняками? Но более всего тянула в поле свобода, там ты сам себе и князь и воевода - только Бог над тобою.
Подтверждение воинской доблести поляковщика становились чубатые головы сраженных им степняков, что крепились к седлу на всеобщее обозрение.
Ни богатое оружие, ни доспех, взятые в бою, подтверждением побед не считались - только головы. Впрочем, светловолосая голова русского витязя с таким же успехом могла достаться в качестве трофея какому-нибудь половецкому удальцу.
В этом смысле воинские обычаи южных русичей и степняков были очень схожи, а стало быть, долго искать себе супротивника в зыбком пограничье между Русью и Дикой степью поляковщикам не приходилось - сами придут. Тем более, что весной начиналась охота на русский полон.
По обычаю русичей молодой воин получал разрешение на полякование после нескольких лет воинских уроков и исправной службы - только группой и с опытными наставниками. Если бы все шло своим чередом, Фоме это испытание предстояло года через два, но старшой Агафон рассудил иначе:
- Поляковать поедешь, - и добавил, как бы невзначай. - Один.
Честь для отрока-первогодка немалая - ему доверяли, на него надеялись - но Фоме стало не по себе. Страшила не опасность степной экспедиции, а необходимость исполнения некоторых обязательных ее условий.
- Аль не рад? - усмехнулся Агафон, заметив растерянность своего ученика и, очевидно, понимая ее причину. - Ничего, младень, пора твоей шкуре толстеть помаленьку.
Перелесок, в котором затаился Фома, раскинулся посреди холмистой, изрезанной оврагами степи. От Рязани всего верст пятьдесят к югу, но тут начиналось Дикое поле.
Весна выдалась ранняя - середина марта, а под теплым солнцем трава уже окрасила зеленью склоны холмов. Для неприхотливых половецких лошадей самое время для выпаса - корма добывать из-под слежавшегося снега не надо.
Зимой только бескормица да опасение не сберечь полон на обратном пути к перекупщикам сдерживали половцев от зимних набегов на Русь. А весной попробуй сдержи сотни небольших ватаг по пять-шесть человек - стремительных, жестоких и алчных степняков, хорошо знающих местность и как вода между пальцами просачивающихся между русскими заставами.
Они спешат, им надо успеть взять больше русичей - через пару недель их ханы кликнут сбор своих войск для очередной войны. Фома третий день всматривался в степные горизонты в надежде увидеть своего половца. Ему нужен был одинокий и честолюбивый искатель удачи, для которого воинская победа дороже богатой добычи.
Он насчитал с десяток отрядов по несколько человек, меряться силами с которыми было бы глупо. Наконец, появился одиночка, но даже издали было видно, что это старик, наверное, отставший от своих - в победе над ним чести мало.
Запасы съестного кончались, ночью, опасаясь разводить костер, Фома мерз и даже полушубок не помогал. Надо было вернуться к ближайшей деревне, разжиться продовольствием для себя и для коня, отоспаться.
И вот появился тот, кого он ждал. Своего предстоящего противника Фома сначала услышал, а уж потом увидел - не опасаясь быть замеченным, а наоборот, привлекая к себе внимание, степняк громко свистел, призывая соперников.
-  Еду, еду - не свищу, а наеду - не спущу - вспомнил Фома фразу из присказки.
Половец был молод, нагл и Фома, не колеблясь, вскочил в седло своего застоявшегося жеребца. Он выехал из распадка навстречу пришельцу и ответил на свист свистом.
Степняк аж завизжал от радости, ожег коня нагайкой и рванулся к русичу, на ходу перекинув легкий плетеный щит со спины на левую руку и выставив вперед длинное копье.
Видно, он был из знатного рода, иначе бы воспользовался луком, который у его народа считался оружием простолюдинов. Фома избрал тот же способ нападения, и теперь они стремительно сближались.
Прежде чем они сшиблись, Фома успел разглядеть полное азарта молодое лицо и белозубую улыбку. Лошадь степняка была ниже, чем лошадь Фомы, но седло и посадка всадника выше и неустойчивее. Зато копье было куда длиннее русского. Одним словом, из сёдел они вылетели одновременно.
Опомнившись от удара о землю, Фома вскочил на ноги и выхватил меч. Половец, слегка прихрамывая, спешил навстречу с кривой саблей в руке. Щиты оба потеряли при падении.
Сошлись - и сталь зазвенела о сталь. Именно по звону сабли Фома определил, что сабля противника перекалена, а стало быть, хрупка на удар - это знание могло пригодиться.
Степняк, быстрый и ловкий, как кошка, толково рубился, но был самонадеян и нетерпелив - град ударов обрушился на русича и тому стоило немалых трудов выдержать его бешеный натиск.
Один раз, поддавшись на незнакомое ему обманное движение, Фома пропустил удар, но старинная кольчуга деда Люта выручила - зато полушубок поверх брони оказался распоротым от груди донизу.
Половец, увидев, что под полушубком русича надета справная кольчуга и, оберегая заточку своей богатой сабли, теперь старался попасть по незащищенным железом ногам, по лицу, или по левой руке ниже локтя, зная, что это место на правой руке у русичей защищено стальным наручем.
Но Фома по совету бывалых стариков надел наруч и на левую руку, чего степняк под полушубком видеть не мог. И когда Фома подставил её под саблю степняка - как бы в отчаянной и безнадежной попытке защитить голову - половец вложил в свой удар все, что мог.
Он лишь на долю секунды растерялся, когда удар не возымел должного действия, но меч Фомы уже перешиб его саблю у самой рукояти. Половец оторопел. Досада отразилась на его лице, а глаза наполнились слезами.
- Хоть извиняйся перед ним, - подумал Фома, но степняк выхватил кривой кинжал и с утроенной яростью кинулся на него.
Что сделал бы на месте Фомы Агафон? Да просто развалил бы парня на две половины одним ударом - нож против меча слаб. Но Фома отбросил меч и в свою очередь вытащил из-за голенища засапожник.
Довольно скоро он выбил нож из руки противника и стал с удовольствием мутузить половца руками и ногами. Тот и в драке был не промах, но минут через пять лежал с помятой физиономией и крепко связанный.
- Твоя взяла, - сказал он неожиданно по-русски сквозь прерывистое дыхание. - Руби голову, не тяни.
Степняк шмыгал разбитым носом, тщетно стараясь утереть кровь о плечо. Он был не старше Фомы, но тоньше его и уже в плечах. Волосы под сбитым шлемом отсвечивали рыжинкой, как у многих его соплеменников, карие глаза на удивление спокойно смотрели на русича.
- Бронь снимай, - велел Фома, перерезав веревку на руках.
Половец исполнил - под полушубком была кольчуга удивительной красоты, отделанная золотом. Фома собрал свое воинское имущество, разбросанное по полю, подозвал жеребца, сложил трофеи в приседельный мешок и вскочил в седло.
- А теперь ступай домой, - сказал он степняку, понимая, что по местным меркам совершает глупость.
К ближайшей деревне Фома подъехал в сумерках. Перекусив у скромного крестьянского стола, улегся спать, предоставив заботы о своем коне хозяйскому мальчишке. Что-то надо было придумать - не возвращаться же пустым.
Старики на заставе рассказывали, что дед Лют на спор уходил поляковать без оружия и пешком, а возвращался, ведя в поводу несколько лошадей с воинским добром и с дюжиной голов у седла.
Он действовал просто - искал в степи половецкую ватагу, нападал и рубил всех. При этом богатырь сетовал:
- Я больше привез бы, да уж больно они глазастые. Увидят меня издали, и ходу - только пыль столбом.
Чуть свет Фома проснулся от истошных криков и выбежал из избы без сапог, но схватив первое попавшееся из своего оружия - лук и колчан со стрелами.
В утреннем полумраке деревенской улицы конные половцы с гиком и хохотом вылавливали белиц - молодых баб и девок - не давая им уйти в ближний лес, и рубили мужиков, оказавших сопротивление.
- Господи, - подумал Фома, - помоги мне, дураку неверующему.
Первой стрелой он срезал степняка, уже занесшего саблю над русой головой деревенского парня, отчаянно защищавшего то ли сестру, то ли невесту.
Вторая стрела вошла в горло половцу, увидевшему неожиданного стрелка, и указывавшему на него рукой.
- Только не мазать, - подумал Фома, когда на тетиву легла следующая стрела.
Третьей целью был степняк, уже растянувший до самого уха тетиву своего лука, направленного в сторону Фомы. Выстрелили они одновременно, но нервы у русича были покрепче - его стрела вошла противнику в глаз, Фома же отделался глубоким порезом щеки.
Одного степняка сбил тот отчаянный парень, воспользовавшись колом из плетня, а остальные трое ускакали, бросив награбленное и полон. Фома ехал в Рязань, ведя в поводу груженую половецкую лошадь.
Среди прочего груза был и мешок с чубатыми головами - на этом настояли деревенские, зная о поляковской задаче юного воина. Они же не без удовольствия обезглавили убитых степняков, на что Фома так и не решился.
Фома, не заезжая в город, направился в дружину, чтобы сдать тяготивший его груз и военные трофеи. Первым, кого он увидел, въехав в низкие ворота заставы, был отец Паисий.
Священник трижды сплюнул в сторону мешков со страшной добычей, истово перекрестился, пробормотал:
- Прости неразумного, ибо не ведает, что творит.
Добавил, обращаясь уже к Фоме:
- Ныне же каяться и грехи замаливать, - и последовал далее, оставив после себя сильный запах медовухи.
Одобрительно галдя, молодые гридни развязали мешки Фомы и бесцеремонно вывалили их содержимое на землю:
- Поубавилось нехристей в поле. С почином тебя, парень. Помогла кольчуга дедова?
Подошел Агафон и еще кто-то, в ком Фома не сразу узнал князя.
- А ты и вправду малый не промах, - одобрительно сказал князь, рассматривая добычу поляковщика. - Недаром тебя Агафон хвалит, а уж от него похвалы добиться трудно. Ну, поведай, как ты их одолел?
Глава 11.
Фома хотел по традиции приукрасить свои подвиги, но под внимательными взглядами князя и Агафона врать не решился и рассказал про бой в деревне коротко: не велика удача - повезло.
Кто-то в толпе огорченно крякнул:
- Вот дурья башка. Головы привезти сумел - так ври напропалую, чтоб пыль до небес.
- Да уж, - рассмеялся князь. - Твой промах, Агафон: как сам складно баять не умеешь, так и его не научил. - И обратился к Фоме: - А удачу, парень, зря гневишь - без нее воевать трудно.
Фома решил, что будет в самый раз рассказать и об отпущенном половце. Он достал золоченую кольчугу, развернул её и положил к ногам князя. Даже Агафон при виде диковинного доспеха не сдержался и удивленно присвистнул:
- Вот это жар-птица.
Никто не слушал рассказ Фомы о поединке с молодым степняком. Бывалые старики распознали клеймо на изукрашенных цветной эмалью стальных накладках:
- Не иначе - один из сыновей хана Ази, - решили знатоки. - Зря отпустил - теперь будет искать тебя, мстить за позор.
Князь одобрительно ударил Фому по плечу и обратился к окружавшим его старшим дружинникам:
- Я так мыслю, братья, что нашего полку прибыло. Пора молодцу воинский пояс надеть.
- Воистину, княже, - одобрили старики. - Гож Фома в дружину рязанскую.
Несколько объемистых корчаг с пенником, заботливо собранные благодарными деревенскими в дорогу своему освободителю, оказались очень кстати. Среди шумной трапезы князь спросил у Фомы, сидевшего рядом с ним, по обычаю посвящаемых в дружинники:
- Стало быть, пожалел ханского сына?
- Молод показался, княже.
- А ты больно стар, - рассмеялся князь. - Жалеть жалей, да сначала стреляй так же метко, как в той деревне.
- Хороший половец - мертвый половец, - подытожил Фома княжье наставление.
- Ничего, - вставил Агафон, - пооботрется в походах - заматереет.
- Да уж, - улыбнулся князь. - Ему чести воинской много надо, чтобы старшина свою дочку за него отдал. А я его дочке крестный отец, и за суженым ее присмотрю - не забалует.
- Гой еси, княже, - шумела захмелевшая дружина, поднимая тяжелые кубки. - Будь здрав, княже и Фома. Вольному воля, смелому поле.
Воинский пояс турьей кожи, подаренный князем, был Фоме великоват, как и дедова кольчуга.

                Глава 13. Единоборство.

Из всех видов единоборства воины более всего почитали фехтование на мечах и саблях. Это объяснялось тем, что сабля на протяжении всей истории южной Руси считалась основным оружием воина.
Обучаться фехтованию отрок начинал еще в раннем возрасте, причем уже тогда фехтованию учили не только ради физического развития, но и в целях тренировки умственных способностей.
Уроки начинались, как правило, рано утром; они проводились в закрытом помещении, или под открытым небом в любую погоду. Это должно было укрепить выносливость подростков.
Начиная фехтовать деревянными мечами, воспитанники переходили постепенно, по мере овладения искусством фехтования, на настоящие сабли. Нередко упражнения с саблями, которые из-за их относительно большого веса держали двумя руками, приводили к ссадинам и синякам.
Тренировки должны были подготовить юношу к борьбе с настоящим противником на войне, или в поединке, где искусство фехтовальщика проявлялось в победе над противником.
Это было важно, как в престижном отношении, так и в военных условиях, когда мастерство воина позволяло ему сберечь силы для сражения со следующим неприятельским воином.
При этом считалось, что опытный боец обязан был опрокинуть врага лишь одним смертельным ударом. Как идеальный, рассматривался удар, разрубающий тело наискось от плеча до пояса.
Собственно схватке предшествовал ряд предварительных упражнений. Готовясь к поединку, юные ученики особое значение придавали сосредоточенности и правильному дыханию.
Основным методом для выработки ровного и глубокого дыхания и концентрации всех внутренних сил была медитация, как внутренняя молитва. Этот вид успокоения нервной системы и самовнушения, практикуемый юношами перед борьбой, развился в фехтовании при непосредственном влиянии опытных мастеров.
Отрок садился на пол и дышал медленно, глубоко и ритмично, стараясь отвлечься от всех мешающих посторонних мыслей. После такой подготовки легкие расширялись, кровяное давление в мозгу становилось меньше, чем при нормальном дыхании.
Успокаивалась центральная нервная система, что позволяло вести борьбу более хладнокровно и продуманно, быстро, без суеты реагировать на действия противника.
Благодаря дыхательным упражнениям по этой методике и самоуглубленной медитации тело и душа борца, по представлениям теоретиков борьбы, должны были достичь состояния освобождения от пространства и времени.
Таким образом, фехтовальщик полностью отключался от влияния окружающей среды и направлял свои мысли исключительно на борьбу. Однако о победе думать запрещалось, так как, по мнению опытных дружинников, борьба может стать безнадежной в тот момент, когда воин только и думает о достижении победы.
Это вызывает волнение, потерю самообладания, сбивает дыхание, а в итоге приводит к ослаблению мускулов, которые уже не управляются волей борца.
Кроме дыхания, установлению которого способствовала техника, призванная уравновесить психику фехтовальщика перед схваткой, существовал другой вид дыхания, практикуемый непосредственно во время поединка.
Интенсивное движение при фехтовании требовало обеспечения организма большим количеством кислорода. В этом случае большое значение имели силовые выдохи и крики.
Набирая полные легкие воздуха, фехтовальщик наступал на противника с громким криком, который способствовал развитию духа атаки и должен был деморализовать отступающего.
Главным в этом упражнении был вдох при движении, так как, по мнению старых дружинников, победу может одержать лишь тот, чьи легкие наполнены воздухом.
В момент нанесения удара дыхание должно быть остановлено для быстрого и сильного напряжения всех мускулов. После удара фехтовальщик делал выдох, выпуская, однако, не весь воздух, чтобы не было момента, при котором в легких он отсутствовал бы вообще, и это расслабило бы мускулатуру.
Формы были различными. Прежде всего, это относится к школе фехтования на саблях. Этот своеобразный и характерный только для южной Руси вид единоборства возник в средневековье приблизительно во времена нашествия половцев и татаро-монголов, в тот период, когда шла напряженная борьба за политическое сохранение страны.
Рязань. Золотым звоном прозвенело дивное слово. Фома придержал коня. Перевели на  шаг  и  прочие  всадники.  Кончилась западная боровая просека. Выехали на уклон каменистого взгорья.
- Родная Рязань!
Фома задумался. Многое, - нахлынуло в его душу. Отсюда  -  с  этих речных высот - князь Рязанский водил древние дружины на врагов, а затем даровал им  союз  и  мир. 
Отсюда князь добытую веру Христа, а вместе с нею и свет древней Эллады, угасавший уже тогда в костеневших руках Византии, простирал, раскидывал щедро, ревностно, яро, крестя огнем и мечом Русь.
На этих вот бирюзовых волнах, низринутый, плыл, покачиваясь ничком, бог грома, Перун, - деревянный, с серебряной головой  и  золотыми  усами.  Вот там, возле этого кургана, истукан, привязанный к хвосту лошадиному, был  стащен с кручи.
Вскоре былая гроза Восточного Рима - народ русский стал могучим  щитом, стал оплотом Эллады. Народ русский, - люди, потрясающие  секирой  на  правом  плече,  народ, архонты которого именовались - Ярославы, Ростиславы  и  Судиславы,  люди  - Рус, у которых русые волосы и светло-голубые глаза.
Воины, лютые в битвах; бойцы, которые в яростном, смертоносном и  распаленном  духе  не  обращают внимания на куски своего  мяса,  теряемые  в  сраженьях,  -  так,  дивясь, благодарствуя, трепеща, писали о русских своих союзниках византийцы.
Но уже со всем напряжением доброй и великой воли своей - то словом,  то силой - удерживал труженик за русскую землю  князь  враждующих меж собой князей, стряпающих и под грозой половецкой княжое местничество.
И все возрастает напор половцев и татар. Однако не иссякла русская сила. Сущностью рубки на саблях в положении сидя было внезапное выхватывание сабли из-за пояса дружинника, находящимся в сидячем, или ином положении, и нанесение смертельного удара врагу.
В обыденной обстановке в случае ссоры гордый и заносчивый противник, сочтя себя обиженным, моментально обращал свою саблю против обидчика.
Применялось также в решающие моменты многочисленных в то время заговоров, когда татары выхватывали свои сабли и начинали схватку сидя, так как подъем с места мог занять больше времени и привести к потере внезапности.

                Глава 14. Обоерукие.

Для науки приглашали наиболее искусных фехтовальщиков, обычно старого воина Варавву, потому что фехтование в сидячем положении требовало особой степени мастерства.
Сидячий фехтовальщик не имел такой возможности для передвижения и маневра, как воин, стоящий на ногах, поэтому он должен был обладать исключительной реакцией, развитой координацией движений, превосходно знать технику схватки.
Заслуживает внимания также способ фехтования двумя саблями одновременно. Человек, фехтующий двумя саблями сразу, назывался обоерукий. Как правило, это был воин, познавший технику боя во всех его тонкостях, - настоящий мастер своего дела.
После прекращения междоусобных войн и с постепенным введением огнестрельного оружия эта техника начала терять практическое значение. Несколько иным по сущности, но все же близким к рубке на саблях в плане психической подготовки предстает перед нами рыцарское искусство стрельбы из лука.
Истоки искусства русской стрельбы из лука уходят своими корнями в глубокую древность. Уже в анналах истории имеются упоминания о мастерах стрельбы из лука.
Важное место занимали лук и стрелы в русском культе. Стрельбе из лука отроки придавали большое значение и посвящали тренировкам много времени, так как роль лука в феодальных войнах была очень велика.
Так же, как и схватка на саблях, искусство стрельбы из лука включало в себя ряд религиозных элементов, было пропитано мистицизмом, что делает ее своеобразным и не похожим на стрельбу из лука в Европе видом военного мастерства.
Она, по высказываниям его толкователей, дается человеку только после длительной учебы и подготовки, в то время как индивидууму, не понявшему его сути, оно вообще будет недоступно.
Во время выстрела воин должен был обладать совершенным спокойствием, достигавшимся посредством медитации. Все приходит после достижения полного спокойствия,- говорили древние мастера стрельбы из лука.
Это значило, что стреляющий погружал себя в беспредметный, несуществующий мир молитвы, стремясь к уединению духа и просветлению. Стрельба имела три стадии: подготовка к прицеливанию, прицеливание, пуск стрелы, и производилась из положений стоя, с колена и верхом с коня.
Искусство верховой езды уделялось огромное внимание. Не меньший интерес представляет собой также стрельба из лука с лошади. Стрельба из лука с лошади была не только обязательным, но и любимым видом состязаний казаков. Воины тренировались также в верховой езде во время традиционного отлова диких лошадей, который проводился каждый год.
Истоки борьбы без оружия теряются в глубине веков. Так же, как и о лучниках, в летописях имеются записи о борцах. Дружинники использовали искусство борьбы без оружия в том случае, когда меч или сабля ломались, при внезапном нападении неприятеля ночью, или же при переходе воинов после сражения на саблях к рукопашному бою.
Кроме того, воины применяли свои секретные приемы в случаях, когда было нежелательно употребление сабли. Воины обучались в дружине под наблюдением опытных наставников, причем тайна приемов строжайше охранялась, что делало эту борьбу привилегией только тайных сословий разведчиков, недоступной для простого народа.

                Глава 15. Тренировки с младых ногтей.

Юноши начинали упражняться в искусстве борьбы еще мальчиками, но даже самым крепким из них требовалась непрерывная практика в течение нескольких лет, чтобы овладеть ее приемами.
Преподавая борьбу без оружия отрокам, их наставники подчеркивали, кроме всего прочего, что борьба без оружия является истинной наукой русского народа, дающей ключ к пониманию многих философских и этических вопросов мировоззрения.
Она требовала от изучающих ее, глубокого знания анатомии человека, соблюдения диеты, выработки спокойствия и хладнокровия. Только воин, способный сохранять самообладание при любых обстоятельствах, мог эффективно применять эти приемы, невзирая на вооружение, или силу противника.
И в этом случае определяющее значение имела психологическая тренировка с ее молитвой. Не менее важными в борьбе были отработка выносливости, достигаемой в результате каждодневных тренировок при работе над приемами, и соблюдение диетических норм.
Рацион дружинника не допускал излишеств и включал в себя такие продукты, как каши, похлебки, овощи, рыбу, мясо. Летом на завтрак и обед подавались свежие фрукты и овощи: лук, помидоры, морковь, редька, репа, капуста, вареная рыба, каша и квас - напиток, поднимающий жизненный тонус.
Зимой пища воина оставалась такой же, с тем лишь изменением, что в нее входили еще лепешки, а фрукты и иногда рыба присутствовали на столе в сушеном виде. Считалось, что подобная еда всегда поддерживает превосходное здоровье и укрепляет силу мускулов.
На первое место князь ставил сообразительность и ум, а не грубую физическую силу. Тактика борьбы не требовала наступления, она воспитывала умение выжидать, терпеливо наблюдать, идти на уступки, поддаваться противнику, используя, в конце концов, его намерения и силу для достижения победы.
В качестве одного из основных элементов военных искусств  рассматривалось умение владеть копьем, секирой, топором. Особо выделялось фехтование на топорах. Фехтование на топорах имело не только чисто практическое, военное значение. Эти упражнения содействовали физическому развитию отроков.
Среди воинских искусств немалое значение с древности имело плавание отрока в полном снаряжении и с оружием. Во многом развитию плавания способствовало огромное количество рек и озер на Руси, а также многочисленные водные преграды, которые приходилось преодолевать воинам во время боевых действий.
Решающее значение при обучении плаванию имела выработка силы духа, готовности устоять перед стихией, быть морально подготовленным к встрече и борьбе с опасностью.
Древние русские военные искусства были весьма своеобразны, они были обусловлены, как естественной средой, в которой существовал русский этнос, так и исторической обстановкой, в которой происходило постепенное развитие сословия воинов и разведчиков.
Молитва и медитация по древней русской системе в той, или иной степени сыграли свою роль и наложили определенный отпечаток на все виды и формы военной и физической подготовки Фомы.
Педагогические задачи, ставившиеся князем в области военного и физического воспитания отроков, вполне удовлетворительно решались: после годов тренировок формировались хладнокровные, физически сильные и выносливые воины и разведчики, которые и требовались для ведения кровавых  междоусобиц.

                Глава 16. Подготовка воинов.

Подготовка полноценных воинов в княжеские дружины в древней Руси начиналась с отрочества. На Руси существовал самобытный общественный порядок. При этом военная сторона быта являлась определяющей, что сформировало особое отношение к воинству, к военно-профессиональной подготовке молодежи и ее патриотическому воспитанию.
Методы общефизической и военно-прикладной подготовки базировались на традиционных состязательных единоборствах и специально разработанном комплексе владения оружием.
Условия пограничной службы и регулярных боевых стычек со степняками способствовали тому, что у отроков отдельные физические упражнения и народные игры постепенно превратились в средства военно-прикладной подготовки с элементами единоборств.
Типичной в этом отношении является детская игра середины XI века битва с половцами, освоение приемов борьбы в которой происходило в ходе индивидуальных и групповых взаимодействий конфликтного характера с включением захватов и бросков.
В соревнованиях борцов важное значение придавалось проявлению быстроты и ловкости. Широкое распространение на Руси рукопашных состязаний и регулярное вовлечение в них значительного количества участников способствовало развитию у основной массы мужского населения высоких бойцовских качеств.
Ритуально-состязательной разновидностью традиционных воинских забав и единоборств был мужской обрядовый пляс, переходивший в бой на кулаках один на один.
Движения в плясе строго не регламентировались, по сути это была свободная импровизация в рамках традиции без строгих правил. Кулачный поединок носил ритуально-состязательный характер, то есть без целевой установки на реальное поражение противника.
Главным в этом поединке была демонстрация окружающим своей жизненной силы, удали и молодечества. Отроки применяли различные техники боевого пляса, зная, что одна лучше приспособлена к бою всадника, а другая к нуждам пехотинца-разведчика.
Во всех этих танцах присутствовали движения с одинаковым определением вприсядку, адаптированные к тренировочным упражнениям для подготовки к ведению боя.
Дело в том, что во время боя воин мог остаться без коня, но драться было необходимо продолжать: тут-то и требовались навыки, полученные во время пляса вприсядку.
Традиции боевого пляса вприсядку дополняла техника русского пляса. Среди шагов пляса выделялись: основной шаг, шаг аркана, задний шаг, шаги прибой, чесанка, дубоны, стукалочка.
Анализ названий подчеркивает их тактически-боевую направленность. Так, применяя шаг дубоны, воин притоптывал ногами, производя шум, который отвлекал внимание противника.
Бег включал в себя дорожку, дрибушку, галоп. Назначение движений в боевом плясе было как непосредственно прикладное, так и условно-боевое, развивающее ловкость и координацию.
Значительное влияние в процессе военно-физической подготовки воинов уделялось владению холодным оружием: мечом, шашкой, кинжалом и нагайкой.
Это было связано с тем, что степняки - соседи русских воинов, прекрасно владели этим оружием, и последние стали заимствовать более удобное холодное оружие.
С середины XI-XIII веков у каждого воина кинжал стал азиатский с произвольной оправою, привешиваемой к поясу, а шашка - азиатского образца с произвольной отделкой.
Смена оружия вынуждала воинов-кметей вводить в систему военно-прикладной подготовки новые элементы, позволяющие сформировать навыки уверенного владения шашкой и кинжалом.
Весьма эффективным оружием в ближнем бою у воинов была нагайка - старинное оружие. Существует много примеров, когда воины с помощью нагайки стаскивали с лошади и наносили серьезные ранения своим противникам.
Уважительное отношение к этому виду оружия проявляется в русском фольклоре. Владению шашкой, кинжалом, нагайкой отрока обучали с детства.
Постановка удара при рубке шашкой происходила с помощью специального комплекса тренировочных упражнений. Почти все подготовительные упражнения были направлены на выработку у молодых воинов подвижности в кистевых, локтевых и плечевых суставах обеих рук.
Одним из самых важных упражнений считалось круговое вращение шашки, как согнутой в локте рукой, так и вытянутой вперед, что делало кисть сильной, подвижной и резкой.
Другое упражнение - вымахивание руки сверху вниз направо и налево с прохождением клинком полного круга в 360 градусов. Рука должна была быть совершенно прямой, и только проходя мимо бока чуть-чуть уходить вправо или влево, чтобы в будущем не зацепить клинком круп, или ухо лошади.
При исполнении удара рука должна быть не зажатой, а свободной и широкой в амплитуде движения при максимально вложенной в нее силе. Самое главное, как в этом упражнении, так и в реальном бою, не грубая, ломовая физическая сила, а техничность - быстрота, резкость и точность нанесения удара.
Основным показателем хорошей скорости удара являлся свист при движении клинка. Если клинок не свистит - скорость мала. Чем выше скорость, тем тоньше свист.
Уникальным упражнением для обучения владением традиционным оружием являлась русская техника здравица, элементы которой используются в народных танцах и играх русских и украинцев.
Основным техническим действием в технике здравица являлось употребляемое повсеместно шуточное рукопожатие-приветствие. На Руси в технике здравица используют восемь ударов, наносимых двумя руками в двух уровнях: верхнем - на уровне щек и нижнем - на уровне почек.
При этом траектория нанесения удара рукой аналогична траектории нанесения удара холодным клинковым оружием, или нагайкой. Широкую известность получили русские разведчики сакмагоны, как хорошие наездники.
Только незначительная часть отроков не проходила военную службу в кавалерийских русских полках. Как известно, на военную службу воин-кметь шел со своим конем, выращенным и воспитанным им самим.
На нем он лихо воевал с противником, а в мирные дни участвовал в конных состязаниях, джигитовал, удивляя зрителей своей ловкостью и сноровкой. Джигитовке обучали опытные отслужившие воины-дядьки, назначенные князем или воеводой.
Обучение джигитовке включало упражнения, как на коне, так и гимнастические упражнения с искусственным конем. Джигитовка являлась естественным и необходимым разделом боевой науки всадников и была органичным продолжением техники боя вприсядку.
В боевых столкновениях от воина требовалось умение драться и на коне, и под конем. Ведя бой на коне, казак умел наносить удары шашкой, стрелять с коня и из-под его брюха, джигитовать и совершать фланкировку, вращение оружия с атакой и защитой флангов.
Джигитовка подразделялась на обязательную для всех воинов, исполняемую с оружием и походным вьюком, и на вольную, которая могла быть без оружия, походного вьюка, или только с пикой.
Упражнения для обязательной джигитовки включали: стрельбу с коня и рубку чучел, поднимание предмета с земли - справа и слева, подъем на коня пешего товарища, увоз раненого одним, или двумя всадниками, соскакивание и вскакивание на коня в движении.
Упражнения для вольной джигитовки были более сложными: умение положить коня на землю после резкой остановки, скачка о двуконь и триконь с пересадкой с одного на другой, скачки группами, стоя на коне, вниз головой, переворачивание в движении лицом к хвосту коня и скачка в таком положении, расседлывание скачущего коня, метание дротиков в цель на ходу.
На Руси искусство джигитовки воины демонстрировали на специально организуемых состязаниях, проводившихся на виду всей дружины и князя. Показательные выступления по джигитовке обязательно включались в программу подавляющего большинства торжественных мероприятий. Например, наравне со взрослыми, в ней участвовали и подростки от 11 до 15 лет, показав себя отличными наездниками.
Для награждения отличившихся в этом виде соревнования было выделение шашек, кинжал, плеток, ножей. Благодаря своей эстетической красоте и спортивной зрелищности, джигитовка воинов получила широкую известность не только в России, но и далеко за ее пределами.
Особенностью княжеских дружин было наличие в них, наряду с конными воинами, пеших, входивших в состав пластунских подразделений. Южные русские плавни представляли собой первозданный в своей природной дикости мир, полный кипучих страстей и борьбы за жизнь.
Эти приречные, слегка подтопленные низины, сплошь заросшие высоким камышом, а местами и густым лесом, являлись настоящим раем не только для разнообразной живности.
Часто узкими извилистыми тропками пробирались вовсе не охотники, выслеживающие дичь, а хитрые и беспощадные “водяные псы”. В отличие от конных степняков, про набеги которых говорили, что они “подковами пашут, свинцом засевают, шашками жнут”, пешие воины, словно оправдывая свое название, действовали по большей части ночью, подкрадываясь и таясь, и, при малейшем удобном случае, поголовно вырезая вражьи сторожевые пикеты.
Имея таких коварных противников, русским воинам пришлось выставить из своей среды воинов, ни в чем не уступавших им по сметливости и знанию всевозможных уловок - такими и были пластуны.
Неся разведывательную и сторожевую службу в камышах и плавнях Кубани, они создали свою систему выживания, свои правила, имели свои поверья и так называемые заговоры: заговор от пули, от обпоя горячего коня, от укушения змеи; наговор на ружье и капкан; замолвленье крови, текущей из раны, а также умели переносить голод, холод, дальние переходы, убирать свой след и читать чужой и многое другое.
Урус-шайтан - русскими дьяволами называли их враги. При этом пластуны хорошо знали горские наречия и обычаи, что позволяло им умело выслеживать врага, пробираться в его тылы, обеспечивая успех задуманного дела.
Привлекательно-героический стереотип, сложившийся вокруг пластунов, способствовал развитию патриотического и героического среди русского населения.
Рассказы о боевом искусстве пластунов, их хитрости, смекалке, отваге, смелости и находчивости поражали воображение, легендами разносились по всему войску.
Считалось, что пуля и даже сабля не брали в бою пластуна. Объяснение этому сами пластуны давали простое: “затем, что никто из нас назад не оглядывался”.
В исторической памяти кубанского казачества пластуны предстают, прежде всего, создателями и хранителями уникальной системы выживания в экстремальных условиях.
Эта система основывалась на хорошей легкоатлетической подготовке, а также умениях и навыках военно-спортивного ориентирования. Боевые традиции и тактика пластунов складывались веками.
В походе они находились в передовом разведывательном дозоре, на привале, в засаде, в боевом охранении, в полевом укреплении, в постоянном поиске по окрестным лесам и ущельям.
При этом пластуны ночью группами от 3 до 10 человек проникали глубоко в расположение неприятеля, наблюдали за ним, подслушивали разговоры.
Сложилась своеобразная система отбора в пластуны. Как правило, в пластуны воины не назначались, а выбирались старыми пластунами из среды товарищей.
Особенно жесткие требования предъявлялись к физической подготовке пластунов, которые в качестве разведчиков должны были часами без малейшего движения сидеть или лежать в засаде, без промаху стрелять из штуцера или из пистолета, владеть кинжалом, совершать длительные марши в горно-лесистой местности в любую погоду.
Обязательными для пластуна считались такие качества, как хладнокровие и терпеливость, чтобы в непосредственной близости от неприятеля пролежать многие часы в камышах, кустарнике и траве, нередко в ледяной воде, на снегу или летом в тучах надоедливой мошкары, не изобличив при этом своего присутствия неосторожным движением.
Тактика действий пластунов в полной мере соответствовала ставившимися перед ними задачам, характеру местности, особенностям действий противника.
Современники определяли ее, как “волчий рот и лисий хвост”. В поиске в тылу противника главным считалось обеспечить скрытность собственных передвижений, обнаружить неприятеля первыми, умело завлечь его в засаду.
Опытные пластуны были отличными психологами. Например, они учили молодежь, что в разведке при встрече с противником один на один даже храбрейший из степняков или горцев не откажется немножко струсить, если на него никто не будет смотреть, если не случится свидетелей с длинными языками.
Когда речь не идет о добыче, степняк любит, чтобы яркое солнце светило на его подвиг, чтобы на него смотрели, если не сорок веков, так сорок земляков, у которых, разумеется, сорок языков.
Поэтому в ситуации без свидетелей, говорили ветераны, степняк вряд ли по своей инициативе пойдет на обострение и, скорее всего, уклонится от столкновения с вооруженным и готовым к схватке русским воином.
С пластунами связан процесс развития и совершенствования в России стрелкового искусства, снайперства. Природные охотники, пластуны были такими совершенными стрелками, что били без промаха впотьмах, не на глаз, а на слух, что определило их функцию в войске в качестве стрелков на выбор - по офицерам, орудийной прислуге и вестовым противника.
Соответственно и оружие пластуны имели более усовершенствованное, чем у прочих воинов, а именно: дальнобойные штуцера с примкнутым штыком.
Очевидно, что более сложные задачи, решаемые пластунами, требовали повышения интенсивности обучения молодых отроков, отбираемых в их ряды.
В заключение хотелось бы сказать, что воинами и рождаются, и становятся. Трансформация же лучших традиций общефизической и военно-прикладной подготовки в особые физические и морально-психологические качества, свойственные русскому воинству в середине XI - начале XX веков, происходила посредством участия в традиционных состязательных единоборствах.
В их основе лежали особые гимнастические упражнения, джигитовка, конный спорт, умение владеть холодным и стрелковым оружием. Думается, что опыт прошлых лет может оказаться востребованным и в наши дни.

                Глава 17. Дикое поле.

Прошло десять лет. Повзрослел, вырос, окреп Фома на постоянных тренировках. Горе одному разведчику в Диком поле - краю вечных войн и набегов.
Воины-невидимки, как часто называли воинов-сакмагонов, до сих пор предстают перед исследователем степной культуры загадочным ребусом, прочтение которого доступно лишь тому, кто знаком с символикой русской языческой культуры и религии.
Тайна, скрывающая от нас образ жизни, историю возникновения и внутренний мир этих загадочных существ, непобедимых воинов, тем более утрачена из-за практически полного отсутствия письменных источников - древних свитков, в которых мастера передавали молодым поколениям воинов сокровенные секреты своих школ.
Согласно традиции, если мастер не находил достойного наследника, то он должен был уничтожить все записи с описанием своего стиля, чтобы избежать утечки информации.
Именно по этой причине та информация, которая дошла до наших дней о старых методиках подготовки отроков, их образе жизни и методах тренировок, носит большей частью обрывочный характер.
Воин должен был постоянно помнить законы войны: таится, не разжигать ночью огня, разводить бездымный костер только днем, никогда не снимать оружия. Дневать и ночевать в разных местах, выставлять сторожу, запутывать след и мгновенно исчезать.
Забудет об этом - тут же жестокая, неотвратимая расплата. Тонко свиснет выпущенная их тугого лука степняка стрела и оборвет жизнь воина. Или захлестнет шею тугая петля аркана, сплетенного из конского волоса, вырвет из седла, и, гикнув, пустит степняк коня галопом, волоча по земле, взятого в полон воина.
Или заманят басурманы в хитрую ловушку, внезапно навалятся и вырежут село или заставу, а потом только вороны станут кружить над местом скоротечной кровавой схватки, да прошумит печально седой ковыль над погубленными воинскими и крестьянскими головами.
Высунет из норки голову пугливый суслик, встанет столбом поглядеть по сторонам, свистнет от страха - и опять в норку. Об этом походе дружинников можно было бы и не писать. Ничего особенного. Не хуже и не лучше других. Таких было много в южных русских степях.
Холмистая степь с редким перелеском сменялась плоской равниной. Зоркий глаз здесь далеко достанет, особенно половецкий, привычный к просторам.
Солнышко радовало приятным теплом - наверное, для того, чтобы эти люди забыли про войну, кровь и смерть. Но вопреки стараниям весенних богов, русское войско в ожидании битв все сильнее сжималось в один кулак, ощетинивалось оружием.
Наворопникам работы много, как у любой разведки во всякой войне. Агафон и не спал вовсе: меняя за день несколько лошадей, он мотался по степи от одного дозора к другому, чтобы молодежь смотрела не своим беспечным, а его, Агафона, опытным недоверчивым взглядом, слушала степь чутким ухом. Он все более мрачнел, не скрывая от тревоги.
- Думали скрытно идти, чтобы как снег на голову. Давно уж степняки про нас ведают.
Воинский старшина стал передоверять Фоме часть своей работы.
- Смотри, чтобы не проспали младни.
Доверие особо упрочилось после одного ночного происшествия. В безлунную темень, заглушенную шумом дождя, единственного с начала похода, Фома дозор схлестнулся с половцами.
Тех было больше, но они пережидали непогоду под войлочными кошмами, стреножив лошадей. Хотя и почуяли русский отряд, но поздно, мало кто успел вскочить в седло.
Половцы бились отчаянно, но к пешему бою против конных они были непривычны. Полегли все, за исключением одного, его скрутили и, перекинув, как мешок, через круп коня, отправили к Агафону.
После боя Фому снова трясло и мутило, в быстротечной схватке он уложил троих, но скоро прошло и, к его радости, слабость никто из товарищей не заметил.
- На войне, как на войне, - думал Фома утром, начищая помутневшее от чужой крови лезвие меча и рассматривая появившиеся на нем зарубины. - Не ты его, так он тебя. Взялся за гуж, не говори, что не дюж.
Предстояли настоящие бои и, похоже, надежды на удачу было мало. Впрочем, молодой воин не находил в своей душе ощущения обреченности, и вопреки его знаниям о будущем, это самое будущее его не очень-то пугало.
- Молодой, глупый еще.
Фома чаще общался с Агафоном, отчитываясь ему о выполнении поручений. Старшина на похвалы был по-прежнему скуп, но иногда давал понять своему ученику, что тот в его глазах поднялся на следующую ступеньку.
- Зря ополчение взяли, - ворчал он на коротких привалах, обращаясь к Фоме и сетуя на низкую скорость продвижения. - В былые годы, еще при батюшке нашего князя, не так воевали - ни тебе пешаков безлошадных, ни тебе телег скрипучих. За день собрались, на коней сели и в степь, как волки серые. А для этих разве война - за зипунами идут, не за победой.
В минуты таких разговоров в холодных глазах Агафона что-то показывалось необычное, всплывая из глубин его суровой души.
- Вернемся из похода, соберу молодцев с десяток, коли князь дозволит, и двинем с князем в заморские края, святые земли освобождать. Охота свет Божий поглядеть, как дед Вир смолоду. Прокис я в этой степи.
Речь шла о третьем Крестовом походе, в котором будут принимать участие войска тестя князя. Если бы не плен Баяна, он наверняка и сам принял бы участие в этом походе.
- Пойдешь со мной сарацин воевать, Фомка? - по доброму прищурился Агафон.
- Пойду, дядя Агафон, вот только деда и мать жалко.
- Да, парень, больше их ты уже не увидишь, жизнь воина коротка. Но не горюй, нам и на рязанщине еще делов ратных хватит.

                Глава 18. Боевая молодость.

В тяготах воинской работы Фома не забывал следить за временем, и по его подсчетам выходило, что первая битва с половцами должна была состояться на следующий день. Впрочем, этого ничто не предвещало: все те же пустынные, залитые солнцем горизонты, все то же монотонное движение полков.
Но к первой вечерней звезде, когда уставшие люди и лошади предвкушали ночной отдых, все вдруг изменилось. От авангардного дозора прискакал вестовой.
- Войско половецкое рядом. От нас уходят. Речка впереди - успеют перейти, не догоним.
Речка называлась Виша, и перейти ее суждено немногим степнякам из тех, что уходили сейчас от незваных русских гостей. Дружина рванулась вперед, оставив позади ратников и обозы, не до них.
Вечерняя заря отгорела, предвещая недоброе кровавым цветом, вот и звезды густо высыпали на небе, показывая знающему правильный путь, а половцев все еще не настигли. Так и коней запалить недолго.
Вперед остальных с запасными конями ушел отряд рязанской младшей дружины, а с ними и Фома. До подхода остальных нужно связать половцев на переправе лучным боем.
Виша речка не широкая, но половцы были с вежами - большими, крытыми кожей фургонами на четырех или шести огромных колесах, а ближние броды еще не просохли после весенней воды и представляли собой сплошное болото. Пока искали бродов посуше, тут и русичи.
Под меткими стрелами дружины начавшаяся переправа смешалась, несколько веж застряли посреди брода, перевернулись, преградив путь остальным.
Половцы спешно сбили оставшиеся фургоны-вежи в полукруг, оставив позади топкую грязь реки, и стали отстреливаться. Судя по числу половецких транспортных средств, воинов у них было человек пятьсот - в несколько раз больше, чем в авангардном отряде рязан.
Степняки скоро опомнились, поняв свое превосходство и, в надежде на скорый успех, рванулись конной лавой вслед за отступающим русским отрядом.
Рязанцы уходили, не жалея лошадей, отстреливаясь на ходу. Свое дело сделали, половцев задержали. Камышовые стрелы степняков с томящим душу посвистом все чаще догоняли русских.
Несколько из них ударили в перекинутый на спину щит Фомы, скользнули по железу шлема, по кольчужному голенищу сапога. Уставшие кони тянулись из последних жил, чуя, что именно от них зависит жизнь их хозяев. Основные дружинные силы были рядом, спешили на выручку, но половцы настигали, дело шло на минуты.
- Вот тебе и дела, - подумалось, было Фоме.
Но тут из-за пологого холма появились свои, на полном скаку разворачиваясь в боевой порядок. Из общего шума выделялся рязанский  боевой клич - “Буй-тур”.
То ли князя прозвали по этому кличу, то ли наоборот - суди теперь, но каждый бой рязаны начинали с него. Вот и сам князь скачет впереди остальных, за спиной его стелется по ветру багряный плащ.
- Как витязь, - подумал вдруг Фома, вспомнив бывальщину деда из прошлой жизни.
Тысячи русских стрел перелетели поверх голов передового отряда в сторону преследователей. Положение вдруг изменилось: половцы, осадив коней, повернули вспять, усеивая степь телами.
Если сейчас они успеют доскакать до своих колесных веж и укрыться за ними, положение может выровняться, выкуривай их потом оттуда. Но выйдет по-другому: отступающие степняки в панике сомнут свои оборонительные ряды, которые приготовились встречать русских в копье.
У степняков все смешается: кто-то бросится уходить вдоль реки, кто-то, понадеявшись на верного коня, полезет в грязь брода. Русские полумесяцем охватят берег Виши, ворвутся за линию веж и порубят почти всех.
Но это произойдет без участия Фомы. В его отряде, пущенном в тыл основных дружинных сил, мало кто не пострадал от половецких стрел, а трое молодых гридней так в степи и остались.
К недавнему шраму Фомы добавится еще один, уже на другой щеке. Если бы не щит. Пара стрел застряла в широком воинском поясе - видно, от души был княжий подарок. Досталось и лошади - она жалобно ржала и косилась глазом на стрелу, торчавшую в крупе.
- Эх, наши разгуляются сейчас. Вона, свищут, как чистые соловьи, - посетовал кто-то из молодых гридней. - Скачем к своим.
- Агафон велел ждать, - крикнул подскочивший гонец. - Без вас обойдутся.
Даже звуки боя не заглушали разбойного пересвиста, от которого, как говорили чужаки, мороз по коже, так умели свистать только рязане. Стало быть, уже дошло до рубки. Фома в первый раз пожалел, что так и не овладел этим вторым боевым кличем своих земляков.
Бой едва завершился, еще не скрылась из виду погоня, посланная вдогонку ускользнувшим за реку степнякам, как подоспели первые ратники. Поспешали всю ночь бегом, не жалея сапог, коли к битве припоздают, то хоть из половецкого добра что-нибудь урвать.
Начался грабеж. Звуки боя сменились истошными криками женщин, вытаскиваемых из-под груд меховых одеял, войлочных кошм, мешков с добром, и плачем детей.
 Человеческий товар самый ценный - можно продать, можно выменять у степняков на своих, а можно и себе оставить. Впрочем, в изодранных и потертых кожаных мешках могло блеснуть серебро, а то и золото.
В одной из шестиколесных телег обнаружили русский полон: с десяток молодых, зареванных девок со связанными руками и седого старика.
- Здорово, дед. Догулялся странничек.
Фома вскочил в седло, поскакал навстречу деду. Тот брел по полю, выбирая из разбросанного оружия и присматривая бесхозного коня.
- Здорово, дед, - приветствовал его Фома, спешиваясь и набрасывая ему поверх драной истлевшей рубахи свой плащ-корзно. - Вижу, опять в дальние страны собрался?
Старик узнал своего прошлогоднего приятеля.
- Никак Фома? - и приник головой к груди молодого воина: - Думал уж помирать на чужбине. Недалече от Касимова взяли меня нехристи перед самой Пасхой. Ножик твой отобрали.
- А твой цел, - рассмеялся Фома, вытаскивая из-за голенища дареный стилет. - Помог мне как-то.
Фому кликнули к Агафону и он ускакал вслед за вестовым, оставив деду свою котомку со съестным припасом.
Агафон был мрачнее тучи.
- Да чего радоваться-то? Второй день люди на ногах, обозы отстали, кони не кормлены. Как дети малые вдогонку за степняками пустились, об охранении забыли, что справа, что слева - не ведаем.
Старшой будто и в бою не был - все в той же волчьей безрукавке мехом наружу.
- Давай-ка, Фома, собери своих и разведайте левую сторону, верст на десять. Эту ночь наши победу обмывать будут, а поутру их хоть голыми руками бери.
Чуял беду опытный вояка - завтра русские полки проснутся в окружении половецких войск, и начнется первый день из двух оставшихся для жизни.
Вечерняя заря догорела и, как бархатный занавес, опустилась за горизонт, отделив дни минувшие от дня грядущего. Взошла луна, набросив на степь бледный саван. В ожидании близкой поживы начали перекликаться волки.
С левого фланга половецкие разъезды, не особенно таясь, уже маячили по всему горизонту. Так же обстояли дела и с других сторон русского лагеря.
- Пойди, вздремни, - сказал Агафон, выслушав донесение Фомы. - Выспись хорошенько - ночью они не сунутся.
Русский лагерь беззаботно и хмельно праздновал победу, подкидывая в костры обломки разбитых половецких телег. Уснут под утро - ну да пусть уж погуляют напоследок.
Фома отыскал свой обоз, наткнулся на спящего под телегой деда и прилег рядом.
- Ты, Фома? - проснулся дед. - А мне родной дом снился. И будто я маленький еще. К чему это?
От деда попахивало медовухой, но захмелел он не от нее, а от нежданной и сладкой свободы, которую старый вояка уже никому не отдаст. А где-то в княжьих шатрах шел спор.

                Глава 19. Спасение своих.

Князь предлагал, не теряя времени, поднимать полки и уходить к северу, но все понимали, что измотанные за двое последних суток люди княжьей воле не подчинятся.
Дружинники - другое дело, но не бросать же на смерть пеших ратников. Решат так: побили сегодняшних, побьем и завтрашних, и помогай нам Бог - на него уповаем.
Впрочем, может быть, и не так толковали князья, а может, и не было этого спора - мало ли что в летописях напишут? Мысли засыпающего Фомы путались.
- А чего им спорить-то? Ведь дело уже сделано.
Но именно в это время произошел случай, который так врезался в душу и взволновал Фому. Опасность пришла оттуда, откуда и не ждали. Отбив очередной налет половцев, воины решили, что наконец-то степняков немытых умыли и можно передохнуть от трудного боя. 
А враг взял да и ударил. Рано утром в атаку пошли свежие сотни мурзы Ердыгея. Они прорвали центр обороны и приблизились к пригорку, на макушке которого находился сам воевода. Вот уже в окружении десятка улусников бьется воевода, машет саблей и волчком вертится.
  Первым опомнился Фома.
- На конь! За мной! - крикнул он и помчался к месту схватки, на ходу выхватывая острый клинок.
И, става Богу, успел вовремя. Одному из нападавших половцев Фома снес голову начисто, покатилась она по земле, как гнилая картошка. Другого окрестил по спине, да так, что тот прилег и больше не шевелился.
С третьим управился сам воевода - рубанул наискось. Остальные пали под ударами подскакавших дружинников. Любо было смотреть, как бились они.
- Ну, парень, дай я тебя обниму, - сказал Фоме растроганный воевода, когда и эта атака была отбита. - А я уже думал, что голова моя никому не нужна, - обнял он его и хитро улыбнулся.
Неожиданно татары заметались и стали разбегаться. Фома не верил своим глазам. Половцы будто растворялись в мареве солнечного полдня. И тут с юга послышалось многоголосое эхо. То на подмогу спешила дружина.
- Вот теперь иди и гуляй. Только недалече, - разрешил Фоме довольный Агафон.
Пришлось степнякам уходить несолоно хлебавши. Впереди на быстром арабском скакуне уходил мурза. Теперь речь шла не о захвате полона, а о том, как спасти собственное бренное тело.
Мурза, забыв от боли, шпорил лошадь и молил Аллаха о помощи. Дружинники могли его перехватить. Может и хорошо, что так получилось - пленных и добычи было через край, а рязанской дружине они теперь свяжут руки.
По дороге, зная, что мурзе не до них, дружинники остановились на отдых. Выставив заслоны, дружинники выпасали утомленных коней, на кострах варили похлебку, жарили захваченных баранов и вели разговоры о нелегкой жизни.
А, вкусив горячего варева, стали петь бесконечные песни о родной земле и ее защитниках. Голоса поющих людей рисовали образы незабываемого и дорогого.
Все исполняемое дружинниками, несмотря на грусть и печаль, распрямляло и возвышало в Фоме человека, будило в нем воина-защитника. Свободно петь, как это хорошо.
Душа становилась трепетной  птицей, улетала ввысь и держалась она на одной, самой звонкой ниточке, именуемой талантом исполнителя. Но надо спускаться на землю и идти проверять посты, а заодно посмотреть, нет ли в чем нужды у освобожденных людей, да и захваченных обойти. С сожалением Фома отошел от песенников.
Степняков не связывали. Знали не побегут, да и некуда, все равно догонят. Еще и посекут, как следует, чтобы зря дружину не тревожили. На отдыхе ведь, это тебе не рыбка с хреном.
Но волчары в меховых колпаках еще те, глазами поблескивали, уста цедили угрозы. Обстановка была напряженная, но контролируемая, и Фома радостный отправился к освобожденным селянам.

                Глава 20.  Русское войско.

Иностранцы писали о русских воинах, что дворяне составляют московскую конницу, люди же, по большей части рабы, которых должны присылать знатные лица, исправляют должность денщиков вооруженного дворянства.
Когда великий князь или, в его лице, царских войск воевода должен отправиться в неприятельскую землю, голос глашатая возвещает всем о времени выступления в поход и объявляет дворянам, чтобы они, с соответственным числом крепостных, явились на военную службу, после этого все вооружаются и спешно, смущенные мыслью о разных злополучных случайностях, отправляются на назначенное место.
Ибо дворяне боятся царского гнева в случае нерадивого  исполнения его приказаний. Они не считают делом постыдным покупать себе, нередко за большие деньги, позволение жить праздно за стенами своего дома и отделаться от военных опасностей наподобие немцев.
О москвитянах говорят: “Зачем они добровольно подвергаются предстоящим опасностям? Есть ли в том, какой здравый смысл? Русские  знают, что есть что-то божественное в храбром человеке, которого достохвальное честолюбие по стезе, облитой кровью и усеянной смертью, ведет к пальме славы”.
Оружие, которым пользуются московские всадники, лук, стрелы, короткий дротик-сулица, или копье, у некоторых только сабли, и все это по образцу татарскому.
Пешеконным солдатам царь, в течение двух последних лет, дал ружья и пистоли, ежели судить об этих людях по их дерзкой отваге, то они более способны к правильной войне.
Есть у москвитян особый род пехоты, у них оружие так закривлено, что острие его имеет вид луны, они его зовут бердышом. Воины эти считаются составляющими силу и ограду войска, они стоят впереди, когда оно в боевом строю находится на позиции, но они до тех пор только храбры, пока не видят, что их товарищи падают от неприятельского оружия, тут они впадают в ярость и нападают быстро.
Заметив, что их товарищи не очень удачно сражаются, что неприятель их одолевает, убивает, они от одного этого уже теряют рассудок и ломят из последних сил, но одолевают неприятеля.
Потому царь с большой заботливостью приготовляет войско и все нужное для похода, чтобы иметь достаточные силы прогнать и победить неприятеля.
Во всей Московии берут в рекруты одного человека из десяти душ, князья же, бояре и купцы для каждого десятого человека, присланного на службу из своих отчин, должны доставить продовольствие.
Запорожские и донские казаки, переселившиеся на Правобережье Кубани в начале XVIII века, создали самобытный общественный порядок. При этом военная сторона быта являлась определяющей, что сформировало особое отношение кубанского казачества к военно-профессиональной подготовке молодежи и ее патриотическому воспитанию.
Методы общефизической и военно-прикладной подготовки базировались на традиционных состязательных единоборствах и специально разработанном комплексе владения оружием.
Условия пограничной службы и регулярных боевых стычек с горцами способствовали тому, что у кубанских казаков отдельные физические упражнения и народные игры постепенно превратились в средства военно-прикладной подготовки с элементами единоборств.
Типичной в этом отношении является детская игра середины XIX века черкесы, освоение приемов борьбы в которой происходило в ходе индивидуальных и групповых взаимодействий конфликтного характера с включением захватов и бросков.
В соревнованиях борцов важное значение придавалось проявлению быстроты и ловкости. Широкое распространение в Кубанской области рукопашных состязаний и регулярное вовлечение в них значительного количества участников способствовало развитию у основной массы мужского казачьего населения высоких бойцовских качеств.
Ритуально-состязательной разновидностью традиционных казачьих единоборств был мужской обрядовый пляс, переходивший в бой на кулаках один на один - сам на сам.
Движения в плясе строго не регламентировались, по сути это была свободная импровизация в рамках традиции без строгих правил. Кулачный поединок носил ритуально-состязательный характер, то есть без целевой установки на реальное поражение противника. Главным в этом поединке была демонстрация окружающим своей жизненной силы, удали и молодечества.
Казаки применяли различные техники боевого пляса, зная, что одна лучше приспособлена к бою всадника, а другая к нуждам пехотинца-разведчика.
Во всех этих танцах присутствовали движения с одинаковым определением вприсядку, адаптированные к тренировочным упражнениям для подготовки к ведению боя.
Дело в том, что во время боя казак мог остаться без коня, но драться было необходимо продолжать: тут-то и требовались навыки, полученные во время пляса врисядку.
Традиции боевого пляса вприсядку дополняла техника украинского гопака. Среди шагов гопака выделялись: основной шаг, шаг аркана, задний шаг, шаги прибой, чесанка, дубоны, стукалочка.
Анализ названий подчеркивает их тактически-боевую направленность. Так, применяя шаг дубоны, казак притоптывал ногами, производя шум, который отвлекал внимание противника. Бег включал в себя дорожку, дрибушку, галоп.
Назначение движений в боевом плясе было как непосредственно прикладное, так и условно-боевое, развивающее ловкость и координацию. Значительное влияние в процессе военно-физической подготовки казаков уделялось владению холодным оружием: шашкой, кинжалом и нагайкой.
Это было связано с тем, что горцы, соседи кубанских казаков, прекрасно владели этим оружием, и последние стали заимствовать более удобное холодное оружие.
С середины XIX века у казака кинжал стал азиатский с произвольной оправою, привешиваемой к поясу, а шашка азиатского образца с произвольной отделкой.
Смена оружия вынуждала казаков вводить в систему военно-прикладной подготовки новые элементы, позволяющие сформировать навыки уверенного владения шашкой и кинжалом.
Весьма эффективным оружием в ближнем бою у казаков была нагайка, старинное казачье оружие, существует много примеров, когда казаки с помощью нагайки стаскивали с лошади и наносили серьезные ранения своим противникам.
Уважительное отношение к этому виду оружия проявляется в казачьем фольклоре. Владению шашкой, кинжалом, нагайкой казака обучали с детства. Постановка удара при рубке шашкой происходила с помощью специального комплекса тренировочных упражнений.
Почти все подготовительные упражнения были направлены на выработку у молодых казаков подвижности в кистевых, локтевых и плечевых суставах обеих рук.
Одним из самых важных упражнений считалось круговое вращение шашки как согнутой в локте рукой, так и вытянутой вперед, что делало кисть сильной, подвижной и резкой.
Другое упражнение, вымахивание руки сверху вниз направо и налево с прохождением клинком полного круга в 360 градусов. Рука должна была быть совершенно прямой, и только проходя мимо бока чуть-чуть уходить вправо или влево, чтобы в будущем не зацепить клинком круп или ухо лошади.
При исполнении удара рука должна быть не зажатой, а свободной и широкой в амплитуде движения при максимально вложенной в нее силе. Самое главное, как в этом упражнении, так и в реальном бою, не грубая, ломовая физическая сила, а техничность, быстрота, резкость и точность нанесения удара.
Основным показателем хорошей скорости удара являлся свист при движении клинка. Если клинок не свистит, значит, скорость мала. Чем выше скорость, тем тоньше свист.
Уникальным упражнением для обучения владением традиционным оружием являлась казачья техника здоровотца, элементы которой используются в народных танцах и играх русских и украинцев.
Основным техническим действием в технике здоровотца являлось употребляемое повсеместно шуточное рукопожатие-приветствие. На Кубани в технике здоровотца используют восемь ударов, наносимых двумя руками в двух уровнях: верхнем на уровне щек и нижнем на уровне почек.
При этом траектория нанесения удара рукой аналогична траектории нанесения удара холодным клинковым оружием или нагайкой. Широкую известность получили кубанские казаки как хорошие наездники. Только незначительная часть казаков не проходила военную службу в кавалерийских казачьих полках.
Как известно, на военную службу казак шел со своим конем, выращенным и воспитанным им самим. На нем он лихо воевал с противником, а в мирные дни участвовал в конных состязаниях, джигитовал, удивляя зрителей своей ловкостью и сноровкой.
Джигитовке обучали опытные отслужившие казаки, назначенные станичным атаманом. Обучение джигитовке включало упражнения, как на коне, так и гимнастические упражнения с искусственным конем.
Джигитовка являлась естественным и необходимым разделом боевой науки всадников и была органичным продолжением техники боя вприсядку. В боевых столкновениях от казака требовалось умение драться и на коне, и под конем.
Ведя бой на коне, казак умел наносить удары шашкой, стрелять с коня и из-под его брюха, джигитовать и совершать фланкировку-вращение оружия с атакой и защитой флангов.
Джигитовка подразделялась на обязательную для всех казаков, исполняемую с оружием и походным вьюком, и на вольную, которая могла быть без оружия, походного вьюка или только с пикой.
Упражнения для обязательной джигитовки включали: стрельбу с коня и рубку чучел, поднимание предмета с земли справа и слева, подъем на коня пешего товарища, увоз раненого одним или двумя всадниками, соскакивание и вскакивание на коня в движении.
Упражнения для вольной джигитовки были более сложными: умение положить коня на землю после резкой остановки, скачка о двуконь и триконь с пересадкой с одного на другой, скачки группами, стоя на коне, вниз головой, переворачивание в движении лицом к хвосту коня и скачка в таком положении, расседлывание скачущего коня, метание дротиков в цель на ходу.
На Кубани искусство джигитовки казаки демонстрировали на специально организуемых состязаниях, проводившихся как Кубанским казачьим войском, так и непосредственно станичными правлениями.
Показательные выступления по джигитовке обязательно включались в программу подавляющего большинства торжественных мероприятий. Например, на празднике, посвященном 200-летию Кубанского казачьего войска, в джигитовке участвовало 500 казаков.
Наравне со взрослыми, в ней участвовали и подростки от 11 до 15 лет, показав себя отличными наездниками. Для награждения отличившихся в этом виде соревнования было выделено 19 шашек, 21 кинжал, 16 часов, 36 плеток, 31 нож.
Благодаря своей эстетической красоте и спортивной зрелищности, джигитовка кубанских казаков получила широкую известность не только в России, но и далеко за ее пределами.
Особенностью Кубанского казачьего войска было наличие в нем, наряду с конными казаками, пеших, входивших в состав пластунских подразделений.
По войсковому положению 1842 года пластуны были признаны отдельным родом в рядах Черноморского войска. Позднее, в 1870 году в составе Кубанского казачьего войска появились 1-й и 2-й пешие пластунские батальоны.
Кубанские плавни представляли собой первозданный в своей природной дикости мир, полный кипучих страстей и борьбы за жизнь. Эти приречные, слегка подтопленные низины, сплошь заросшие высоким камышом, а местами и густым лесом, являлись настоящим раем не только для разнообразной живности.
Часто узкими извилистыми тропками пробирались вовсе не охотники, выслеживающие дичь, а хитрые и беспощадные “психадзе”, что значит “водяные псы”.
В отличие от конных “хиджретов”, про набеги которых говорили, что они подковами пашут, свинцом засевают, шашками жнут, пешие психадзе, словно оправдывая свое название, действовали по большей части ночью, подкрадываясь и таясь, и, при малейшем удобном случае, поголовно вырезая казачьи сторожевые пикеты.
Имея таких коварных противников, кубанским казакам пришлось выставить из своей среды воинов, ни в чем не уступавших им по сметливости и знанию всевозможных уловок, такими и были пластуны.
Неся разведывательную и сторожевую службу в камышах и плавнях Кубани, они создали свою систему выживания, свои правила, имели свои поверья и так называемые приемы: заговор от пули, от обпоя горячего коня, от укушения змеи, наговор на ружье и капкан, замолвленье крови, текущей из раны, а также умели переносить голод, холод, дальние переходы, убирать свой след, читать чужой и многое другое.
“Урус-шайтан” - русскими дьяволами называли их враги. При этом пластуны хорошо знали горские наречия и обычаи, что позволяло им умело выслеживать врага, пробираться в его тылы, обеспечивая успех задуманного дела.
Привлекательно-героический стереотип, сложившийся вокруг пластунов, способствовал развитию патриотического и героического среди казачьего населения.
Рассказы о боевом искусстве пластунов, их хитрости, смекалке, отваге, смелости и находчивости поражали воображение, легендами разносились по казачьему войску.
Считалось, что пуля и даже сабля не брали в бою пластуна. Объяснение этому сами пластуны давали простое: затем, что никто из нас назад не оглядывался.



                Глава 21. Кубанские пластуны.

В исторической памяти кубанского казачества пластуны предстают, прежде всего, создателями и хранителями уникальной системы выживания в экстремальных условиях.
Эта система основывалась на хорошей легкоатлетической подготовке, а также умениях и навыках военно-спортивного ориентирования. Боевые традиции и тактика пластунов складывались веками.
В походе они находились в передовом разведывательном дозоре, на привале в засаде, в боевом охранении, в полевом укреплении, в постоянном поиске по окрестным лесам и ущельям.
При этом пластуны ночью группами от 3 до 10 человек проникали глубоко в расположение неприятеля, наблюдали за ним, подслушивали разговоры.
Сложилась своеобразная система отбора в пластуны. Как правило, в пластуны казаки не назначались, а выбирались старыми пластунами из среды товарищей.
Особенно жесткие требования предъявлялись к физической подготовке пластунов, которые в качестве разведчиков должны были часами без малейшего движения сидеть или лежать в засаде, без промаху стрелять из штуцера или из пистолета, владеть кинжалом, совершать длительные марши в горно-лесистой местности в любую погоду.
Обязательными для пластуна считались такие качества, как хладнокровие и терпеливость, чтобы в непосредственной близости от неприятеля пролежать многие часы в камышах, кустарнике и траве, нередко в ледяной воде, на снегу или летом в тучах надоедливой мошкары, не изобличив при этом своего присутствия неосторожным движением.
Тактика действий пластунов в полной мере соответствовала ставившимися перед ними задачам, характеру местности, особенностям действий противника.
Современники определяли ее как волчий рот и лисий хвост. В поиске в тылу противника главным считалось обеспечить скрытность собственных передвижений, обнаружить неприятеля первыми, умело завлечь его в засаду.
Опытные пластуны были отличными психологами. Например, они учили молодежь, что в разведке при встрече с противником один на один даже храбрейший из горцев не откажется немножко струсить, если на него никто не будет смотреть, если не случится свидетелей с длинными языками.
Когда речь не идет о добыче, горец любит, чтобы яркое солнце светило на его подвиг, чтобы на него смотрели, если не сорок веков, так сорок земляков, у которых, разумеется, сорок языков.
Поэтому в ситуации без свидетелей, говорили ветераны, горец вряд ли по своей инициативе пойдет на обострение и, скорее всего, уклонится от столкновения с вооруженным и готовым к схватке казаком.
С пластунами связан процесс развития и совершенствования в России стрелкового искусства, снайперства. Природные охотники, пластуны были такими совершенными стрелками, что били без промаха впотьмах, не на глаз, а на слух, что определило их функцию в казачьем войске в качестве стрелков на выбор: по офицерам, орудийной прислуге, вестовым противника.
Cоответственно и оружие пластуны имели более усовершенствованное, чем у прочих казаков, а именно: дальнобойные штуцера с примкнутым штыком.
Очевидно, что более сложные задачи, решаемые пластунами, требовали повышения интенсивности обучения молодых казаков, отбираемых в их ряды.
В заключение хотелось бы сказать, что казаками и рождаются, и становятся. Трансформация же лучших традиций общефизической и военно-прикладной подготовки в особые физические и морально-психологические качества, свойственные кубанскому казачеству в середине XIX - начале XX века.
Они происходили посредством участия в традиционных состязательных единоборствах, в основе которых лежали особые гимнастические упражнения, джигитовка, конный спорт, умение владеть холодным и стрелковым оружием. Думается, что опыт прошлых лет может оказаться востребованным и в наши дни.
Теперешние пластуны, может быть, и не знают, с каких времен повелась их  служба и самое звание. Еще   запорожцы   в   днепровских камышах   залегали   пластом,   высматривая   подолгу,   то   татарский загон, то вражеский разъезд. В числе тогдашних куреней значился Пластунский курень, товарищество, которого    исполняло,    вероятно,    эту трудную и опасную службу.
На Кубани пластуны явились главнейшими стражами Кордонной Линии. Они были разбросаны по всем постам особыми партиями и всегда держались на самых передовых притонах, где имелись сигнальные пушки. Когда неприятель наступал слишком быстро и в больших силах, пластуны палили “На гасло” - на тревогу.
Их положение в отношении к Кордонной Линии почти тоже, что положение застрельщиков в отношении к первой боевой линии. В наблюдении за неприятелем они зорче и дальновиднее сторожевых вышек, хоть и не так высоко, как эти последние, поднимают голову.
Они рассеяны по всем постам особыми товариществами, но преимущественно любят держаться в самых передовых притонах-батареях, оторванных от главной черты широкими излучинами Кубани.
Каждая батарея имеет трехфунтовую сигнальную пушку, через что и называется она батареей, выстрелом из которой пластуны возвещают тревогу.
Пластуны одеваются как черкесы и притом как самые бедные черкесы. Это оттого, что каждый  поиск  по  теснинам  и  трущобам  причиняет сильный износ их наряду.
Черкеска, отрепанная, покрытая разноцветными кожаными заплатами; папаха вытертая, порыжелая, но в удостоверение беззаботной отваги заломленная на затылок.
Чювяки из кожи дикого кабана, щетиной наружу: вот будничное убранство пластуна. Прибавьте к этому сухарную сумку за плечами, добрый штуцер в руках, привинтной штуцерный тесак с деревянным набойником спереди около пояса, и так называемые причандалья.
Пороховницу, отвертку, жирник, шило из рога дикого козла, иногда котелок, иногда балалайку или даже скрипку, и вы составите себе полное понятие о походной наружности пластуна.
Подражая походке и голосу разных зверей, они умели подходить и выть по-волчьи, кричать оленем, филином либо дикой козой, петь петухом и по этим сигналам подавали друг другу вести, собирались в партии.
От прочих казаков пластуны отличались как по одежде, так и в походке. Ходили неуклюже, переваливаясь, как бы нехотя, из-под нависших бровей глаза глядят сурово, лицо совсем бронзовое от загара и ветров. Таков был старый пластун на Кубани, под Севастополем, на берегах Дуная.
Дело пластунов кочевать непрерывно по обоим берегам Кубани, в лабиринте плавней. Им задан нескончаемый урок, открывать неизвестные или вновь являющиеся тропинки в болотах и броды в пограничной реке, класть или проверять приметы на всех проходах, схватывать следы, залегать живым капканом.
Они пускаются в свои трудные поиски мелкими партиями, от трех до десяти человек. Искусство пользоваться местностью по-своему, чуткость, зоркий глаз, выстрел без промаху заменяют им численную силу.
Пластун скорее теряет жизнь, чем свободу. А если в недобрую минуту и попадется он в железный ошейник “хеджрета”, то скоро из него вырвется-выкрутится.
Купить в горах порядочному хозяину пластуна в рабы, один разор. Чтоб ни предложено было ему работать, у него один отзыв: не умею, а на уме одна мысль - уйти.
Скоро или не скоро, но сыщет он способ выпутаться из цепи или из колоды, выкарабкается в трубу очага и все-таки убежит в свою кубанскую плавню.
А какое добро в плавне? В весеннюю и летнюю пору там полно комаров и мошки. Над проходящим или сидящим человеком эти кровожадные насекомые, жалящие как крапива, сгущаются в облако пыли, крутимой вихрем, их усиленное гудение дает заметить сторожкому психадзе, где приготовлена ему засада.
Зима приносит пластунам неодолимые трудности. Тогда их скрытные пути погребены под сугробами снега, сметаемого с возвышений в болота, тогда их походы оставляют на снегу глубокие отпечатки, которые ничем не заметешь, тогда обнаженные камыш и кустарник их не укрывают, и конный хеджрет набегает откуда ни возьмись.
Турецкая армия, как известно, зимой бывает плоше, чем летом. То же заметно, отчасти и в пластунах.   Однако   суровые   питомцы   боевых невзгод и в зимнюю вьюгу, как в летний туман идут бодро навстречу опасности; терпеливо проводят в своих похождениях целые сутки сряду, чутко стерегут приближение врага и первые встречают его своими меткими выстрелами.
Замеченные вдали от опорных пунктов и настигнутые превосходным в числе неприятелем, они умеют так рассчитать свой огонь, что не скоро дадут подавить себя многолюдством.
Были примеры, что пять-шесть дружных бойцов, неся на своих плечах многолюдную погоню, в первой попавшейся им чаще камыша, осоки, можжевельника оборачивались, разом прикладывались в противников и, не открывая огня, приседали, кому за что пришлось.
Этот смелый и решительный оборот останавливал преследующих. Они вдавались в опасение засады, начинали осматриваться на все стороны и открывать медленный, рассчитанный огонь, на который, однако ж, казаки не посылали ответа.
Ободренные этим молчанием, горцы принимали движение в обход или бросались напрямик в шашки с обычным криком, который не всегда выражает у них увлечение на решительный удар.
Но от страшного, как и от возвышенного, один шаг до смешного. В том месте, где казаки присели, горцы находили только шапки и башлыки, надетые на сломленный камыш.
Пластуны уже исчезли, как привидение, и горцам осталось лишь повторить часто употребляемое восклицание: “Шайтан гяур”. Ясно, что отправление подобной службы во всем ее пространстве и во всех ее случайностях не может быть подчинено определенному уставу и контролю.
А потому пластуны предоставлены в своих поисках, засадах и встречах собственной предприимчивости и изобретательности. Они отдают отчет только в упущениях.
Может быть, из этой отрешенности в трудном подвижничестве пластуны черпают свои военные добродетели: терпение, отвагу, сноровку, устойчивость и в придачу несокрушимое здоровье.
Когда по кордонной линии смирно, а это бывает обыкновенно во время полевых работ, они обращают свои поиски в охоту за диким кабаном, козой, оленем и, таким образом, непрерывно держат себя   в   опытах   своего   трудного   назначения.
“Природа мой букварь, а сердце мой учитель”, - говорит восточный мудрец. Пластун скажет, что плавня с дикими ее жильцами это его военная школа, а охота учитель.
И действительно, в этой школе приобретает он первый и твердый навык к трудам, опасностям и самоотвержению и из этой выучки выходит он таким совершенным стрелком, что бьет без промаху впотьмах, не на глаз, а  на слух.
Есть и другие промыслы, где казак привыкает к тому, что его ждет на службе. Около табунов, незнакомых со стойлом, он делается наездником, около стад, угрожаемых зверем, стрелком.
С малолетства он свыкается с невзгодами пастушеской жизни. В поисках за своим стадом изощряется рас познавать места, как в ясный день, или темную ночь, так и в дождь, и в туман.
В степном одиночестве казак учится терпению, становится чуток, зорок, что идет ему на пользу. Примеры стрелецкого совершенства между пластунами многочисленны, иногда даже печальны.
Приходит порой в курень с кордонов плачевная весть, что в темную ночь один пластун застрелил другого пластуна на засаде, в глухой плавне, пустив пулю на хруст камыша.
Чтобы не принять за врага своего же брата казака, тихо ползущего в непроглядную темень и осторожно раздвигающего камыш, у пластунов обычно употребляются свои условные сигналы.
До точности подражая и голосу птиц, и плачу шакалов, и крику совы, пластуны при нужде перекликаются друг с другом и тем предупреждают опасность всякого рода.
Взмахом своей папахи высоко в воздух он обманывает врага, принявшего этот шум в тиши за полет ночной птицы; несколькими искрами от удара кинжалом о кремень он дает знать о себе товарищу, и горе тогда врагу, застигнутому врасплох или спящему.
Пластуны принимают к себе новых товарищей большей частью по собственному выбору. Прежде всего, требуют они, чтобы новичок был стрелок, затем, что на засаде, в глуши, без надежды на помощь, один потерянный выстрел может повести дело на проигрыш.
Потом требуют, чтоб был он неутомимый ходок, качество, необходимое для продолжительных поисков, которым сопутствуют холод и голод.
И, наконец, имел бы он довольно хладнокровия и терпения про те случаи, когда надобность укажет, под носом превосходящего неприятеля пролежать в камыше, кустарнике, траве несколько часов, не изобличив своего присутствия хотя бы одним неосторожным движением, затаив дыхание.
Иногда, странное дело, эти разборчивые и взыскательные подвижники принимают, не говоря ни слова, и даже сами зазывают в свое товарищество какого-нибудь необстрелянного молодика, который еще не перестал вздыхать по вечерницам своего куреня и не успел пред ставить ни одного опыта своих личных служебных достоинств, но которого отец был славный пластун, сложивший свои кости в плавне.
Вообще, пластуны имеют свои, никем не спрашиваемые, правила, свои предания, свои поверил и так называемые характерства: заговор от пули, от опоя горячего коня, от укушения змеи, наговор на ружья и капкан, замовленье крови, текущей из раны, и прочие.
Но их суеверия не в ущерб вере и не мешают им ставить свечку Евстафию, который в земной своей жизни был искусный воин и стрелец, сподобившийся видеть на рогах гонимого им пустынного оленя крест с распятым на нем Господом.
Что касается тактики пластуна, она немногосложна. Волчий рот и лисий хвост ее основные правила. В ней повседневную роль играют сакма-след и залога-засада.
Тот не годится пластуновать, кто не умеет убрать за собою собственный след, задушить шум своих шагов в трескучем тростнике, кто не умеет поймать следы противника и в следах его прочитать направленный на линию удар.
Где спорят обоюдная хитрость и отвага, где ни с той, ни с другой стороны не говорят “иду на вас”, там нередко один, раньше или позже схваченный след решает успех и неудачу.
Перебравшись через Кубань, пластун исчезает. А когда по росистой траве или свежему снегу след неотвязно тянется за ним, он запутывает его: прыгает на одной ноге и, повернувшись спиной к цели своего поиска, идет пятками наперед, задкует, хитрит, как старый заяц, множеством известных ему способов отводит улику от своих переходов и притонов.
Как оборотни сказок, что чудно меняют рост, в лесу вровень с лесом, в траве вровень с травой, пластуны своими мелкими партиями пробираются с линии между жилищами неприязненных горцев к нашим закубанским укреплениям, или оттуда на линию.
Истина общеизвестная, что шаг за низовую Кубань, шаг в неприятельский лагерь, потому что поселения горцев на самом деле составляют обширный военный стан, в котором шатры заменены хижинами, немного, впрочем, отличными от бивачных шалашей.
И какая бдительность, какая удивительная готовность в этом оседлом лагере. По первому дыму сигнального костра днем, по первому выстрелу и гику ночью, все при ружье, все на коне и в сборе.
И между тем, истина не менее известная, что в прежние годы, когда еще в горах не было русских укреплений, а в обществах горцев не было так называемых приверженных нам людей, пластуны проникали в самое сердце гор, осматривали место положение аулов, сторожили за неприятельскими сборищами и их движениями и своим бес корыстным самоотвержением заменяли продажные, так часто лживые, услуги нынешних лазутчиков.
Во всех обстоятельствах боевой службы пластун верен своему назначению. На походе он освещает путь авангарду, или в цепи застрельщиков изловчается и примащивается, как бы вернее присветить в хвастливо гарцующего наездника, или, наконец, бодрствует в секретном карауле за сон ротного ночлега.
В закубанском полевом укреплении он вечно на поисках по окрестным лесам и ущельям. Его услужливая бдительность предохраняет пастбища, рубки дров, сенокосы и огородные работы при укреплениях, а тем более и сами укрепления от нечаянных нападений.
                Глава 22. Снаряжение пластунов.

Наши закубанские укрепления снабжены сверх других средств обороны ручными гранатами про случай штурма. Пластуны придумали этим снарядам свое особенное употребление.
Пускаясь в слишком отважный поиск, они берут в свои сумки несколько ручных гранат; когда дойдет до тесных обстоятельств, они зажгут и бросят гранату в нос шапсугам, а сами давай Бог ноги.
Горцы начнут оглядываться, нет ли засады, пускаются в обход, иногда бросаются в шашки, ан там торчат лишь папахи: пластунов и след простыл. Когда горцы пытались взять Крымское укрепление, что за Кубанью, они выслали сначала партию джигитов. Атаман, в свою очередь, отрядил 40 пластунов, чтоб их отогнать.
Черкесы отвели их за несколько верст, потом сразу обнаружили свои силы: оказалось большое скопище, примерно от 2-х до 3-х тысяч. Большая его часть бросилась под укрепление, остальные окружили пластунов.
Один пластун был между ними за старшего. Он укрыл их под обрывом речки, за большой колодой, после чего началось отсиживание. Ни силой, ни хитростью горцы не могли одолеть горстки пластунов: они били на выбор, не теряя ни одного заряда даром, не торопясь, метко, спокойно.
Прошло более двух часов, пока укрепление отбилось, и могло подать помощь героям этой замечательной самообороны. В случае всеобщего призыва на войну, черноморцы, переименованные недавно в кубанцев в 1860 году, выставляют грозную силу в 74,5 тысяч человек, такое число казаков считается в служилом возрасте.
У них своя артиллерия, конница, свои пешие батальоны; они могут составить отдельный корпус, воевать своими силами. Несмотря на долгие годы мира, на то, что нынешний казак сдружился больше с плугом, стал хлеборобом, кубанцы сберегли заветы украинской старины, как уральцы и поморы хранят старину русскую.
На Кубани еще не забыто то доброе старое время, когда черноморцы величали друг друга братом, а кошевого батьком, когда лыцари жили под соломенной крышей, в светличках о трех окнах.
Когда казацкие жены и матери езжали попросту в старинных кибитках, а казаки носились на стременах. Тогда за дружеской беседой пили родную варенуху, заедали мнишками, под цымбалы отплясывали журавля да метелицу.
Тогда верили, что того, кто никогда не оглядывается, не возьмет ни пуля, ни сабля. Память отцов еще жива и свято чтится среди этого добродушного, простого и гостеприимного воинства.
А призывный клич войны бурлит запорожскую кровь. Подобно сподвижникам Богдана, гетмана Хмельницкого, атаманов Серка, Белого, Чепеги и многих других прославленных вождей Украины, Запорожья и Черноморья, их внуки также предпочитают смерть позорной неволе, также любят и воспевают старинную доблесть.
По   действующему   войсковому   положению 1842 года пластуны получили право гражданства в рядах военных сил Черноморского казачьего войска.
Они признаны отдельным родом, и число их определено штатом: в конных полках по 60, в пеших батальонах по 96 чело век в каждом. Но их много сверх этих штатных чисел.
Вместе с тем, в справедливом уважении к их полезной и более трудной службе назначено им преимущественное пред прочими товарищами жалование.
Жалование жалованием, а как по казацкой пословице: “вовка ноги годуют” - кормят, то и с вертела пласту наповесь мясоед не сходит лакомая дичь.
В прошлую восточную войну 1853-56 годов при обороне Севастополя пластуны пробирались незаметно в самые траншеи неприятеля и приносили еще спящих врагов, закутанных в их же одеяла.
Бесстрашие, хладнокровие и какое-то особенное прирожденное умение накрыть внезапно неприятеля, хитрость и осторожность, вот главные черты удальства пластунов, подвигам которых невольно удивляешься.
При разведке неприятеля в ночных нападениях, в авангардных делах пластуны незаменимы, их батальоны приносят неоценимую пользу во всех сражениях наших регулярных войск и в нынешнюю войну с турками, речь идет о войне 1877-78 годов.
Следя за ходом событий на театре военных действий, видишь, что казаки и с берегов Дона, и с линий наших на Кавказе, и самые эти пластуны на всем пространстве военной бури поддержали честь русского оружия.
В Малой Азии в отрядах генералов Лорис-Меликова и Тергукасова, в Европейской Турции при храбром переходе наших за Дунай, и особенно в отряде генерала Гурко при занятии перевалов через Балканы, повсюду казаки своими подвигами стяжали новые лавры.
Между старыми родами кубанских казаков до сих пор сохранились старинные запорожские фамилии Головатых, Белых, Сагайдачных, Чепиг, Кухаренко и других.
Высокие, могучего сложения хохлы, потомки запорожцев, они сохранили спокойствие и самообладание своих предков. Не только враг, мышь не проползет незамеченной мимо стоящего на часах пластуна.
Он весь внимание, терпение и чуткая настороженность. На то он и потомок пластунов, добывших когда-то громкую славу в Кавказской войне 1817-1864 годов и под Севастополем.
В общем, пластуны, или, говоря официальным языком, казаки пеших батальонов Кубанского казачьего войска, сохранили коренные черты своих малороссийских предков.
То же хладнокровие, тот же хохляцкий юмор, та же лень в обычное время, но раз что-либо особенное выведет их из спокойного состояния, энергия их преодолевает все, и эти спокойные люди в минуты встречи с врагом превращаются во львов.
До 1902 года, у казаков-пластунов, для носки в поход вещей, служил вещевой мешок из плотной парусины, носимый за плечами наподобие бывшего пехотного ранца.
На этот мешок своеобразно складывалась и привязывалась бурка, покрывая его весь. Так как в поход во время дождя надетая на себя бурка намокает, то вся защита от дождя ограничивалась обыкновенно накидкой на головы одних башлыков, тем более что последние у казаков хоть и вольного покроя, но требуются большие и просторные настолько, чтобы, огибая кругом спину, плечи и грудь, нижние края башлыка спускались вниз почти до локтей.
Спереди у башлыков имеется узкая тесьма или шнурок, который обхватывает надетый башлык кругом шеи. В холоде же башлык обвязывается кругом шеи концами.
Таким образом, башлык, спускаясь вниз до локтей, способствует тому, что вся верхняя часть казака защищена от дождя, и вода, стекая по башлыку вниз, а сзади по бурке, привязанной на мешке, намачивает только полы черкески.
Бурка же, оставаясь сложенною, защищает вещи в мешке от промокания и под защитой башлыка остается сама сухою, так что на ночлег казак приходил с сухими вещами и сухой буркой.
Находясь за спиною плотно притянутым, мешок не мешает свободному движению казака. Руки у казака свободны во всякое время и для всякого дела: ружьём, топором, лопатой и даже для помощи обозу. Во время перебежек, прыганья, влезания, ничто пластуну не мешает.
Не то при мешках пехотного снаряжения. Во время бега эти мешки болтаются и затрудняют движение; солдаты принуждены придерживать их рукой.
Пластуны, на маневрах вбегали на гору со своим мешком и одной свободной рукой, другая с ружьем, а рядом ползущий солдат поддерживал рукой боковую суму, сползающую наперед и мешающую движению ноги.
Свободная от ружья рука помогала пластуну пробираться в лесу, лезть в гору, идти по камням и прочее, солдат, то и дело спотыкаясь, хватается за свою суму.
В настоящее время им выдано пехотное снаряжение. Первым вопросом является, куда теперь приспособить бурку? Если скатать и надеть её через плечо в виде шинели, получается на плече гора, на которую положительно невозможно положить ружьё; очень высоко и неудобно.
Неудобно это положение бурки и при перелезании через заборы, стены и тому подобное, потому что бурка не позволяет груди близко соприкоснуться с преодолеваемым препятствием.
Не то было, когда бурка и мешок находились за спиной. Котелок должен, подобно шинели, носиться на концах бурки, но в виду её толщины котелок не надевается, и приходится искать и для него новое место, тогда как на прежнем мешке котелок носился удобно.
Кроме этих удобств прежнего снаряжения есть и еще одно весьма важное, а именно: находясь в цепи на открытой местности, лежащий казак, отстегнув боковые подхваты и перебросив мешок свободно через голову вперед, ставил его перед собой, и получал прекрасный упор для стрельбы лежа, передние помочи при этом от пояса не отстегивались.
Перед новым движением, лежа же, мешок закидывался за спину, и производилась новая перебежка. Если при этом подхваты бывали и не застегнуты, то помехи от этого не было.
Применялось ли это везде у пластунов мы не знаем, но в своей сотне этот способ они практиковали это с успехом. Наконец, на привалах пластун, опрокидываясь назад на мешок, мог удобно отдыхать в положении полулежа.
Если только что-либо и есть неудобного в прежнем снаряжении пластуна, то это бурка. Сухая она весит от 5 до 8 фунтов, а намокшая потянет вдвое.
Поэтому было бы весьма желательно подыскать для нее более легкую ткань, не пропускающую воду и сохраняющую тепло. Надел пластун мешочное снаряжение с буркой через плечо, огляделся.
Прием ружьём делает плохо; из правой патронной сумы патроны доставать неудобно; взял ружьё на руку, неудобно, весь связан; взял на плечо  еще хуже, ружье лежит на бурке, на горе, да и бурка на изгибах скоро рвется.
Побежал пластун, сумка заболталась и фляги загремели. Побежал к стене, попробовал перелезть, спереди бурка мешает. Так и не перелез через стену.
А малый ловкий товарищ подсмеивается. Постоял пластун, помолчал, опять поглядел на снаряжение, глубоко вздохнул и сказал: “Ну, братцы, сбруя эта красивая, да толку мало; прощай, сидор, прощай пластунская ухватка, то есть быстрота и ловкость, теперь я и через тын не пересигну”.
В виду указаний, сделанных в этой статье в учебной команде 4-го Кубанского пластунского батальона, непрерывно, в течение трех недель, при самой разнообразной обстановке, как учебно-мирного обихода, так и применяясь к условиям военно-походной жизни, а равно при возведении разного рода окопов, под огнем со стороны неприятеля, и при преодолении разного рода препятствий, полевая гимнастика, произведено было испытание трех способов носки походного казачьего снаряжения. Из личных наблюдений начальника команды и, по отзывам казаков, носивших разное снаряжение попеременно, выяснилось:
Снаряжение состоит: из холщового мешка, примерно квадратной формы, еще лучше интендантского вещевого мешка, принятого на снаряжение армии с приделанными к нему с боков двух верхних углов широкими, около вершка помочами, снабженными на свободных концах железными крючками или деревянными костыльками.
Противоположные углы мешка, соответственно сему, снабжены железными кольцами, или прочными веревочными петлями. В это мешок, по казачьи сидор, укладывается все имущество казака и 5 фунтов сухарей, после чего на мешок с трех сторон накладывается бурка, свернутая параллелограммом, малая сторона которого соответствует ширине мешка.
Поверх бурки таким же образом накладывается палаточное полотнище, с правой стороны к мешку прикрепляется по длине мешка палаточная полустойка с приколышем, а внизу их котелок.
Весь вьюк прочно стягивается палаточной веревкой. Сапожный чехол с сапогами может быть привязан с левой стороны мешка. Одевается это снаряжение таким образом: зацепив крючок или костылек левой помочи на кольцо или петлею нижнего угла мешка, казак продевает под него левую руку; затем, перекинув правую помочу через правое плечо, застегивает крючок обеими руками за кольца нижнего правого края.
Чтобы помочи на походе не расходились, они стягиваются на груди тесемками, пришитыми к ним вершка на четыре ниже погон.
Преимущества этого образца следующие:
Тяжесть снаряжения, ложась на оба плеча одинаково, имеет еще опору и в кострецах и, таким образом, распределяется по всему корпусу равномерно, не искривляя его, для удержания равновесия в какую-либо сторону, а естественное уклонение корпуса вперед как раз отвечает требованиям хорошей стойки.
Выдающиеся твердые вещи в мешке, благодаря половине сложенной вдвое толстой бурки, проложенной между мешком и спиной, не беспокоят спины.
Бег, шаг, прыганье, перелезание через заборы, носку и владение винтовкой, мешок не затрудняет, так как пригнан прочно, не болтается и оставляет обе руки и плечи свободными.
Совершенно не препятствует доставанию патронов из нагрудного патронташа и имеющихся в черкеске казака 28-ми напатронников-газырей. Снимается и надевается настолько быстро, что при остановках цепи для стрельбы может с большим удобством служить хорошим упором для стрельбы, а на малых привалах хорошей опорой для отдыха, в последнем случае его не надо и снимать.
Будучи хорошо обложены буркой, а сверху еще палаточным полотнищем, мешок и вещи в нем имеются всегда сухими, а надетый на голову башлык, закрывая спереди грудь, а сзади весь вьюк до половины, вполне предохраняет казака до пояса и весь вьюк от дождя и небольшого холода.
При походном движении, а равно и на домашних учениях от 6 до 10 ч. утра, люди всего менее уставали в этом именно снаряжении. Недостаток его тот, что весь вьюк плотно стянут буркой и веревкой, и доставать вещи из него можно только с остановкой и развязав весь вьюк, но так как вещи нужны казаку только на больших привалах и биваках, а поминутное доставание из мешка сухарей на походе приучает только к распущенности, то недостаток этот не особенно важен.
Вещевой мешок и все прочее снаряжение интендантского заготовления, принятого в армии, но вместо скатанной и надетой на правое плечо шинели, таким же образом скатанная и надетая бурка, а сзади поверх нее накатано полотнище палатки с полустойкой и приколышем. Не имея ни одного из удобств, доставляемых образцом, оно имеет существенный недостаток.
Ложась всей тяжестью на правое плечо и имея противовесом лишь легкую бурку, оно заставляет казака бочить, убирая правое и выставляя левое бедро.
На походе поминутное сползание мешка вперед, а при беге сильное его раскачивание, причем все вещи в нем и на нем находящиеся сильно шумят, что беспокоит людей и отвлекает их внимание.
Котелок не налазит на конец даже довольно жидкой бурки и, таким образом, будучи только приложен к ней, удлиняет правую сторону снаряжения, что вместе с поминутно, особенно после движения, сползающим наперед мешком, заставляет держать большие интервалы между людьми, увеличивая фронт.
Хорошая казачья бурка настолько громоздка на левом плече, что ношение винтовки на ней делается положительно невозможным. Очень замедляет доставание патронов из нагрудного патронташа и тех патронов, что казак носит на черкеске вместо газырей.
Благодаря легкости доставания из мешка сухарей, способствует неумению беречь сухарь до времени, позволяя грызть его на походе в виде развлечения.
Прыгать и лазить через заборы крайне затруднительно, а при беге, для уменьшения тряски, люди сноравливают бег на иноходь. Бурка скатана валиком вершков 14 длиною, к нижнему краю его прикреплен котелок, а палаточное полотнище также навернуто на бурку.
Носится бурка через левое плечо на особой перевязи. Несколько уравновешивается тяжесть, прямит фигуру, но сильно давит перевязкой бурки грудь, а при беге бурка тоже прыгает и раскачивается.
Лазить через забор позволяет. Бурка может служить упором для стрельбы и опорой для отдыха. Что же касается бурки, как принадлежности казачьего обмундирования, то, хотя бурка и тяжелее солдатской шинели, особенно когда намокнет, но зато она значительно теплее и не так пропускает воду.
На биваке же бурка, служа хорошей подстилкой и одеялом, незаменима, будучи же надета на плечи вместе с башлыком, укрывает от дождя, причем казаки приспособились так: захватив левой рукой край бурки и держа винтовку за затылок приклада, правую руку с захваченным краем правой полы накладывают тоже на приклад.
Следует требовать, чтобы бурка была не длиннее 5 вершков от земли. Что касается внешнего вида, то и в этом отношении заслуживает предпочтения первый из описанных образцов.
Глаз русского человека привык уже к вьюку за плечами: всякий пеший дорожный человек всегда носит свой багаж за плечами на спине, а сумки сбоку носят, как говорят казаки, лишь одни старцы-нищие.