ICQ 419-578-110
АНТОН МАКАРЕНКО – МАГЕЛЛАН ПЕДАГОГИКИ
1
Наверное, не ошибусь, утверждая, что на протяжении вот уже более чем столетия великий украинец Антон Семенович Макаренко является самым изучаемым в мире педагогом. По масштабам и разнополярности мнений, согласно которым Макаренко и его творческое наследие одновременно и пытались канонизировать, и предавали анафеме, видя в нем такого себе «фюрера от педагогики» и «идеолога Гулага», эта уникальнейшая личность не знает себе равных в истории мировой педагогической науки. При этом не подлежит сомнению, что сегодня, в эпоху крайне обострившихся геополитических и межцивилизационных противоречий, сущность которых – в непримиримой борьбе идеологий индивидуализма и коллективизма, идеи великого педагога-философа, педагога-гуманиста, переживают второе рождение. На мой взгляд, в этом нет ничего удивительного либо парадоксального, поскольку воззрения Макаренко, основанные на объективных закономерностях мироустройства и законах диалектики, - воззрения, обретенные ценой мучительных исканий и подтвержденные реальной практикой – явление надклассовое, надвременное и надысторическое.
Педагогика Макаренко – не достояние современной ему эпохи, хотя и ее порождение; она по праву и в одинаковой степени принадлежит всем последующим поколениям разумных обитателей нашей планеты, разделяя судьбу всякого подлинно великого открытия.
В чем же главная заслуга А.С.Макаренко перед человечеством?
На этот вопрос, в числе многих других, имеющих самое непосредственное отношение к делу воспитания подрастающего поколения вообще и судьбам так называемых «трудных» подростков в частности, я попытался ответить в своем романе «Сочинение на несвободную тему», явившемся своеобразным отчетом и итогом многолетнего опыта работы в школе-интернате и воспитательно-трудовой колонии для несовершеннолетних.
2
Воспитательно-трудовая колония для несовершеннолетних преступников, в одной из которых, Куряжской (ее основателем считается А.С.Макаренко, хотя это и не совсем так), мне довелось проработать более десяти лет – учреждение весьма специфическое. Прежде всего, потому, что сочетает в своей деятельности функции в принципе несочетаемые – педагогическую и карательно-репрессивную, причем последняя считается едва ли не наиболее действенным средством осуществления «воспитательного» процесса (в том его виде, который существовал и существует поныне в наших ВТК). Тем не менее, следует признать, что, поскольку подростковая преступность - объективное общественное явление, общество должно иметь в своем арсенале и адекватные способы реализации принципов законности, хотим мы того или нет. Другими словами, постулат о том, что всякое преступление должно быть наказуемо, незыблем и сомнению не подлежит. И проблемой проблем здесь является вопрос о причинно-следственных взаимосвязях, вопрос глубоко философский и не имеющий пока что определенного ответа в мировой пенитенциарной практике. Действительно: если детская, подростковая преступность, в подавляющем большинстве случаев, является закономерной реакцией на жестокость общества, неизбежным и неизбывным ее следствием, то целесообразно ли «лечить подобное подобным», не воспитывая, не исцеляя духовно, а напротив, возводя в сознании подростков в превосходную степень жестокость и цинизм и, таким образом, не избавляясь от проблемы, а еще более ее усугубляя? С другой стороны, этично ли, в угоду соображениям гуманности, пренебрегать фактором возмездия? Получается совершеннейшая притча о буридановом осле, в ее переложении на язык так называемой «пенитенциарной педагогики» (меня всегда коробил изначальный цинизм данного термина, хотя он и считается вполне научным). Как же быть, и возможно ли здесь, так сказать, «и невинность соблюсти, и капитал приобрести»? В свое время ответить на этот вопрос, причем путем, я бы сказал, не кабинетных умозаключений, а практических злоключений, взялся Антон Семенович. Результат, к которому он пришел, был поразителен, являя собой своеобразную и не имеющую общего решения «систему двух уравнений», где оба ответа взаимоисключают друг друга.
Первый ответ: «Да, создать воспитательное учреждение для эффективной «переделки сознания» несовершеннолетних преступников в идеале возможно, но лишь при том непременном условии, если оно, это учрежедение, будет существовать в виде суверенной и самодостаточной ребячьей «республики», полностью изолированной от общества (не в смысле забора и колючей проволоки, а в смысле «невоздействия внешних воздействий»). Наглядными тому примерами являлись колония им. Горького (на позднем этапе ее существования) и Коммуна им. Дзержинского.
Второй ответ: «Нет, создать такое учреждение в принципе невозможно, поскольку невозможно «жить в обществе и быть от него свободным», ибо любое учреждение, в том числе и воспитательное, существует не вне общества, а внутри его, в сущности, выполняя социальный заказ, обусловленный существующей и принятой в данном обществе системой моральных и нравственных ценностей. Существование такого идеального воспитательного учреждения для несовершеннолетних преступников было бы возможным в идеальном обществе, однако само по себе это нонсенс, поскольку в идеальном обществе преступности бы вовсе не существовало. Наглядное подтверждение правильности данного тезиса – то, что, в конце концов, произошло и с колонией им. Горького, и с коммуной им. Дзержинского, закрытых «за ненадобностью», да и сама судьба, постигшая Макаренко, который в свое время мудро заметил, что «считает социализм возможным лишь в лучших его проявлениях».
Таким образом, само собой получается, что ответ здесь может быть не точным, а лишь весьма приближенным, и заключается он в том, что состояние дел и подхода к решению вопроса о диалектике воспитания и наказания в колонии – это зеркальное отображения уровня развития самого общества и его гуманности.
Вот почему эффективно применить «идеальную» педагогику А.С.Макаренко в «неидеальном» обществе в полном объеме невозможно, наглядное свидетельство чему – безуспешные попытки воплотить в жизнь целостную систему педагогико-философских воззрений Антона Семеновича и в бывшем тоталитарном СССР, и в нынешних псевдодемократических государствах СНГ. Вот почему А.С. Макаренко в СССР и его педагогика (вернее, отдельные ее положения, в принципе невоплотимые вне целостной системы) были официально канонизированы, причем на чисто декларативном уровне, а не на деле, а в нынешних условиях огульно поносятся досужими писаками и псевдоисследователями: декларировать либо поносить нечто всегда легче, нежели воплощать это нечто в жизнь в конструктивном осмыслении. Вот почему, наконец, так велик и непреходящ интерес прогрессивно мыслящей научной и педагогической общественности всего мира, в странах с диаметрально противоположными формами общественного устройства, к наследию великого педагога и великого гуманиста: каждый из них, ища пути реализации его педагогической системы, по сути, причем не всегда осознанно, ищет пути гуманизации самого общества, как можно большего его соответствия высоким нравственным идеалам, приближения к ним.
3
Сущность концепции осмысления творческого наследия Антона Семеновича, которой я придерживаюсь и которую пытаюсь отстаивать на страницах романа, в том, что эволюцию его воззрений, доказанных экспериментально, следует воспринимать прежде всего не в узкопедагогическом, методическом, а в широкофилософском, методологическом аспекте, поскольку речь здесь идет о таком исключительно важном, определяющем для нашей цивилизации факторе, как диалектика в человеческом сознании личностного и общественного – того, что Ф.М.Достоевский в свое время определил следующим образом: «Здесь Бог с дьяволом борется, а поле битвы – сердца людские». При этом показательно, что к своим окончательным выводам Макаренко пришел не сразу, а в результате применения общефилософского же метода «отрицания отрицания», последовательно преодолевая заблуждения, имевшие место в его сознании.
Современные критики А.С. Макаренко, огульно понося его взгляды и намеренно выплескивая с грязной водой и самого ребенка, основной упор в своих схоластических умозаключениях делают на то, что, де, «этот фюрер от педагогики нанес последней непоправимый вред, будучи идеологом теории обезличивания личности, ее полнейшего нивелирования, превращения в лишенный индивидуального творческого начала бездумный винтик бездушного механизма в угоду современной ему тоталитарной политической системе». Яркий образчик такого подхода – нашумевший в конце 80-х и вызвавший широкий общественный резонанс роман Юрия Азарова «Не подняться тебе, старик…». На самом же деле, по моему убеждению, Азаров и иже с ним, люди достаточно мудрые и, несомненно, умеющие аналитически мыслить, обвиняя Макаренко в служении конъюнктуре, сами при этом руководствовались чисто конъюнктурными соображениями, трюкачеством, сулившем гром обывательских аплодисментов и дождь вожделенных сребреников. Почему? Попытаюсь ответить на этот вопрос, несмотря даже на то, что, очевидно, уже достаточно утомил читателей. Однако это крайне важно, поскольку проливает свет на истинное положение вещей.
4
Революцию Макаренко поначалу встретил восторженно, как и огромное большинство современных и социально близких ему представителей мелкой интеллигенции недворянского происхождения (впрочем, отчасти и дворянского), в числе которых были такие гиганты, как Горький, Маяковский, и многие другие, конечно же, не имеющие понятия об истинных намерениях захватившей власть когорты «большевиков-ленинцев» в виде использования поверженной в разруху и кровавый хаос Российской империи лишь как плацдарма для дальнейшей вооруженной экспансии «мировой революции» и впоследствии жестоко поплатившихся за свою доверчивость и неизбежное прозрение. В этом смысле родной брат А.С.Макаренко, Виталий Семенович, белый офицер, эмигрировавший и проведший остаток жизни на чужбине, был намного прозорливее, хотя и его судьба трагична, что лишь подчеркивает, что Октябрь стал бедствием воистину всеобщим (как здесь не вспомнить «Тихий Дон» М.Шолохова, показавшего изнутри всю глубину трагедии народа?).
Тем не менее, поначалу А.С.Макаренко был искренне убежден, что, по его же выражению, Октябрь открыл перед ним «невиданные перспективы». На мой взгляд, такая позиция являлась вполне закономерной: донельзя разложенный и насквозь прогнивший самодержавный строй действительно нуждался в реформировании, что в полной мере касалось и вопросов воспитания. К этому времени Антон Семенович был уже сформировавшимся профессионалом своего дела, о чем свидетельствует как более чем пятнадцатилетний стаж работы на педагогической ниве, так и окончание с золотой медалью в 1917 Полтавского учительского института (его дипломное сочинение «Кризис современной педагогики», по моим сведениям, на сегодняшний день считается утерянным, а жаль, поскольку, возможно, дало бы ответ на многие загадки). Так что, вступая во второй, послереволюционный этап своей педагогической карьеры, по времени примерно равный первому, Макаренко, приступив к заведованию Полтавской (Ковалевской) колонией для «морально дефективных», был уже достаточно зрелым и как личность, и как профессионал, имея веские, на его взгляд, основания считать, что «делать человека по-новому», в полном соответствии с духом революционного всеочищения, следует прежде всего с полного отказа от предыдущего опыта мировой педагогической науки, достигнутого на протяжении столетий, и, что наиболее печально, и конструктивной роли основополагающих общественных институтов в становлении человеческой личности, в том числе и такого архиважного, как семья, а новое, де, придет само собой, как результат метода проб и ошибок. В этом изначальном «отрицании», педагогическом нигилизме, и заключалось в те годы главное заблуждение Макаренко, которого можно сравнить с мореплавателем, ступившим во главе команды, набранной из самого отчаянного портового сброда, на борт корабля и отправившимся туда, не знаю куда, в поисках «Терра инкогнита» - неведомой обетованной земли. Это, изначальное заблуждение первых лет заведования Полтавской (Ковалевской) колонией, закономерно повлекло за собой и второе: действительно, на определенном этапе становления Макаренко во главу угла возводит диктат субъекта воспитания над объектом, педагога над коллективом, правителя над обществом (все в его педагогических построениях зеркально проецируется на сумму общественных отношений и государственное строительство, и именно в этом, повторяю, непреходящая ценность его воззрений). При этом определяющая роль личности как творческого микрокосма, и семьи, как единственно верного залога ее гармоничного формирования, действительно им отрицается. «Мне нет дела до личности, я имею дело с коллективом» – вот его кредо той поры, и именно это легло в основу «педагогики Гулага», и именно это вменяют ему в вину нынешние лукавые критиканы, бессовестно передергивая, поскольку подлинная заслуга великого педагога, мыслителя и гуманиста не в этом, а как раз в диаметрально противоположном, к чему в тогдашних условиях невозможно было прийти, не пробившись сквозь тернии ошибок и заблуждений.
5
Подлинная же его заслуга, о чем критики предпочитают умалчивать, - в том, что, переболев и самоисцелившись от детской болезни первоначальных просчетов, Макаренко, публично признав свою ошибку (все это вы найдете в книге «Сочинение на несвободную тему»), приходит к закономерному и единственно верному выводу о том, что воспитательный процесс в педагогическом учреждении (которое есть не что иное, как своеобразный макет государства) может быть организован не на авторитарном принципе одностороннего диктата «сверху вниз», когда педагог (всемогущий и неподконтрольный правитель либо государственная элита-номенклатура) – Бог; коллектив воспитуемых (безгласные массы «винтиков») – послушная паства; а такая дефиниция, как личность, и вообще отвергается за полнейшей ненадобностью (именно в этом, первоначальном виде, его педагогика была официально канонинизирована, как нельзя более полно соответствуя социальному заказу Соцвоса), а на подлинно демократическом принципе «параллельного действия», когда и общество-коллектив (во главе с правителем или педагогом - все едино), и каждая отдельно взятая личность-микрокосм изначально равноправны и взаимоответственны: общество обеспечивает условия для защиты и гармоничного развития личности; личность же, в свою очередь, не утрачивая индивидуально-творческого начала, в своих действиях руководствуется идеей беззаветного служения обществу, подчиняя ему свои интересы и осознавая свободу не как анархическую вседозволенность, а как сознательную дисциплину, как общественную необходимость.
И здесь – тоже свое кредо, только звучит оно теперь уже совершенно иначе: «Переход от коллективного воздействия, от организации коллектива (от общества) к личности, к организации личности особым способом в первые годы моего опыта был понят неправильно… В каждый момент нашего воздействия на личность это воздействие обязательно должно быть и воздействием на коллектив. И наоборот: каждое наше прикосновение к коллективу обязательно будет и воспитанием каждой личности, входящей в коллектив… Втиснуть человека в единый шаблон, воспитать узкую серию человеческих типов – это кажется более легким делом, чем воспитание дифференцированное… Идея защищенности каждой отдельной личности должна обязательно присутствовать в коллективе и украшать его стиль. Она должна быть создана там, где каждая личность чувствует себя защищенной от насилия и самодурства, от издевательства… Я только тогда сумею приказать товарищу, когда я чувствую личную ответственность перед коллективом. Если же я этого не чувствую, то у меня остается только простор для личного преобладания, для властолюбия, для честолюбия…»
Что-то не встретил я в книге Азарова этих высказываний.
6
Стоит ли говорить, что, изменив свою принципиальную позицию во взгляде на диалектику личности и общества, Макаренко не мог не прийти и к отрицанию еще одного прежнего «отрицания»: недооценки роли семьи в становлении и развитии личности, а значит, и общества в целом: «В развитии моего опыта я пришел к глубокому убеждению, что непосредственного перехода от целого коллектива к отдельной личности нет, а есть только переход через посредство специально организованного в педагогических целях промежуточного первичного коллектива… Я решил, что таким первичным коллективом, наиболее выгодным в воспитательном отношении, будет коллектив, наиболее напоминающий семью. Там создается забота о младших, уважение к старшим, самые нежные нюансы товарищеских отношений» (к слову: такие разновозрастные первичные коллективы-«семьи», насчитывавшие в своем составе не более 12-ти человек, были созданы Макаренко в Коммуне им. Дзержинского, что дало блестящий результат).
Ссылок на эти слова я тоже почему-то не заметил в романе Азарова, как и в сочинениях приверженцев его точки зрения…
И еще одно, что имеет определяющее значение для понимания заслуги Макаренко перед человечеством. Прекрасно осознавая, что сама по себе идея защищенности личности от властного произвола правящей элиты и, одновременно, сознательное подчинение власть предержащих интересам общества - чистая утопия, если при этом отсутствует единое сдерживающее нравственное начало, истоком коего может являться только возведенная в ранг государственной религия, как декларант и гарант всеобщего равенства перед Высшим Судией (вспомним лермонтовское: «…но есть и Высший Суд, он ждет, он недоступен звону злата…»), Макаренко создает в руководимых им воспитательных учреждениях некое подобие таковой, в частности, «обожествляя» имя и личность А.М.Горького. «Особенно оживляемся мы в дни великих праздников… На эти праздники к нам приезжает много гостей... Зато 26 марта, в день Вашего рождения, мы не приглашаем никого. Нам всем это страшно нравится… Ровно в 12 часов к Вашему портрету торжественно выносится знамя, и вся колония до единого человека торжественно усаживается за столы… Знамя у Вашего портрета стоит до вечера, и возле него меняется почетный караул воспитанников и воспитателей. На меня, как заведующего, возложена особая честь – нести караул последнему… В этот день мы всегда повторяем: - Пусть каждый колонист докажет, что он достоин носить имя Горького… Ваша исключительная вера в человека помогает и нам верить… Без такой веры мы не могли бы работать в колонгии. Теперь эта вера стала верой и наших хлопцев. Она задает в нашей колонии веселый, здоровый и дружный тон.» (Из письма А.С. Макаренко А.М.Горькому). . Кроме того, в «Педагогической поэме, как мне кажется, имеются скрытые намеки на то, что Антон Семенович во многом пересмотрел свои взгляды на роль религиозного начала в общественной жизни. Об этом подробнее – опять же, в моей книге.
7
И все же Макаренко, на мой взгляд, велик не столько тем, что в результате своих долгих и мучительных странствий по «бурному морю противоречий» открыл что-то принципиально новое и дотоле не существовавшее. Его главная заслуга в ином. Образно говоря, увидя, наконец, на горизонте долгожданную землю, ступив изъеденными морской солью сапогами на грешную твердь и прорубившись сквозь прибрежные заросли, он с удивлением обнаружил, что прибыл туда же, откуда некогда отбыл, правда, с противоположной стороны, эмпирически доказав тем самым, что Земля-то, оказывается, круглая! Другими словами, Макаренко экспериментально подтвердил, что мир в своем развитии, вне зависимости от своеобразия исторической эпохи и политической конъюнктуры, движим одними и теми же, раз навсегда от Бога данными закономерностями. В педагогике, таким образом, Антон Семенович явился скорее не Колумбом, а Магелланом. Однако следует ли из этого, что великое открытие Магеллана, впервые совершившего кругосветное путешествие, менее значимо для человечества, нежели заслуги Колумба?