Егерский приклад

Валерий Галицких
Аргунское ущелье - открытые источники

                «Вы Вьетнам полюбите»
                (Взвод/Platoon, 1986)               

БОРМАН

Утром я вышел к станции и первое, что увидел – это листовку УИН на обшарпанной стене пристанционного здания. В листовке сообщались приметы бежавшего зэка из близлежащего «учреждения», дата его рождения, а также предположение, что бежавший может предлагать свои услуги местным жителям в качестве печника. Уже тогда я обратил внимание, с какой настороженностью вгляделся в мое лицо выходивший из здания станции какой-то неприметный мужичок. Честно говоря, в тот момент меня не интересовали ни мужичок с его выражением лица, ни бежавший зэк-печник, ни зона (откуда в этих местах взялась зона?), ни, тем более, УИН с его пенитенциарными лагерными специфическими проблемами. Мордой об стол, затылком об стену: «Справку об освобождении!»
…………………………

Придумал «То, чего не было» и не могло быть, а оказалось – есть. Что значит – «тексты сшибать» – «корпуса текстов», ленты форумов, ленты рецензий, фолианты, sms-диалоги, ресурсы новостные, ресурсы невостребованные... стихи, наконец. Военные, разведка. Приехать гурьбой, из Лос-Трагоса, Аризона. За что? Тонтон-макуты из OSI («мстительная» ветвь военного департамента США) взяли меня в Троицко-Печорске. Дело D-107. Вмешалась федеральная разведка...

Дали 5 лет. «Этот солнечный город Ивдель». Зэковский барак. А разве не я клялся себе, что скорее застрелюсь, чем пойду в тюрьму? Отрицаловка. Вот только я не с вами, и не с вами. И не с теми. Душераздирающие крики из шизо: «Мочите мусоров!» Солдаты боятся загреметь на зону за неправильное применение оружия, а господа офицеры вне себя: «Почему опять не стреляли?» До зэков довели информацию, что солдаты будут стрелять, но солдаты опять не стреляют. Не дураки, и хотят домой.

Администрация словно с цепи сорвалась. Услышав ночью, наверное, в сотый раз, протяжный горский вой, стоящих на вышках, я понял, что ухожу в рывок. «Хватит, – думал я, – эта зона себя уже исчерпала». Я мог уйти из «мастерских» по болотам (меня бы хватились только к вечеру), но получилось по-другому. Бежал по наитию. На крутом спуске, на повороте, когда машина опасно накренилась, еще бы немного – и перевернулась, – я перекатился через борт и даже не спрыгнул, а соскочил на дорогу; рывок по открытому пространству в лесную чащу. Послышались крики, солдаты застучали по кабине, машина остановилась. Вдарили сразу с двух стволов!

Добило-таки офицерье солдат. Один из конвойных взял слишком высоко, пули ушли в пустоту. Второй же, по низкой траектории, еще бы сантиметров тридцать – и скосил шеренгу зэков, уткнувших головы в колени – пули свистели, свободные как воздух, мне ничего не было нужно, мне нужно было еще полминутки. Марш-бросок по тайге. Это мы можем. Правда, Борман? Егерь Борман! По-моему, ты только этим и занимался. Разве не ты в одиночку обошел по периметру N-ский заповедник – осенью, в сопровождении волчьей стаи? В кованых сапогах «наступи на горло менту», со стальной дубинкой и кинжалом Смерш-7. А что у нас сейчас? Сломанный перочинный нож, немного черного хлеба, немного соли, спички  и письмо. Вышел к геологам весь ободранный, искусанный мошкарой. Смотрю, ребята копают шурфы. Разговорились, оказывается, ищут алюминий для самолетов. «Иду, – говорю, – на поселение, к брату». Поговорили на общие темы. Уж не знаю, поверили мне или нет, но после того, как поговорили, мне дали еды в дорогу и даже подарили специальные геологические спички в пластмассовой коробке, запаянные в целлофан. Что тут скажешь?

Куда идти, план, конечно, был, но «есть еще дела в этом районе». На окраине поселка подошли три мордоворота в штатском. Все, как на подбор, подозрительно одинаково острижены – так в то время стригли только в армии. Эти справку об освобождении спрашивать не стали. «Я зэка узнаю по походке». За мгновение до того, как потерять сознание от удара локтем в висок, пронеслось: «У Вас есть право хранить молчание…» Или это из другой жизни?

На исходе третьего месяца моего пребывания в Крутоборке (Коми), события в ментовском поселке и на зоне понеслись вскачь. Сначала в ходе учений утонули три офицера при переходе реки вброд. Отрабатывались действия внутренних войск при побеге вооруженных заключенных из колонии. Тела были унесены в низовья реки  и позднее обнаружены солдатами. 

Пришел очередной эшелон, набитый урками.

Затем в поселке кто-то грохнул приезжих. Приезжие оказались офицерами особого назначения. Опера, как выяснилось,  вынашивали план оторваться с залетными девицами по полной программе, как водится, на конспиративной квартире.

В соседнем Нюмыде, во дворе дома старлея Кобякина, на сеновале, был схвачен зэк, вышедший на свободу несколько часов тому назад. Этот зэк имел обыкновение делиться своими сексуальными планами в отношении жены старлея не только со всей зоной, но и с солдатами: «Как освобожусь, жену Кобякина точно…» Нужно сказать, та еще была краля. Эту рослую, красивую женщину видели все – и солдаты, и зэки. Она имела обыкновение специально выставляться на всеобщее обозрение по вечерам у ворот, в короткой юбчонке, либо в коротком плаще, именно в то время, когда шарабаны с зэками возвращались с лесных делянок. В лучах заходящего солнца это впечатляло. Старлей Кобякин все отлично видел и понимал; похоже, зрелище доставляло ему удовольствие. 

Бежал худенький, неприметный паренек из пятого отряда, но был схвачен в лесу первым же дозором. Как раз в этот день в батальон привезли новобранцев, только что после учебки. Капитан Лебедев решил использовать ситуацию в воспитательных целях и отдал приказ вывести молодых солдат на плац. «Смотрите! Это вор! Он родных ваших убьет, сестру вашу изнасилует, – и, обращаясь к беглецу, чуть понизив голос, –  сейчас вот натравлю на тебя солдат». Зэка заковали в наручники и увезли на грузовике в другую зону.    

Ночью у солдат сгорела двухэтажная, деревянная казарма с ружпарком, тумбочкой дневального и вечно пьяным старшиной по фамилии Мляк, имевшим обыкновение, закрывшись в каптерке, нажираться до беспамятства.

Двое солдат решили поохотиться на медведей, но вместо медведя один солдат снес автоматной очередью пол-черепа второму. Тайга. От нее красноперым и отломилось: одного – в ящик, другого – в зону.

Какие-то неизвестные люди выбросили из электрички, курсирующей между зонами, под откос, полковника, ездившего по каким-то делам в «полк». А ведь предупреждали сослуживцы-друганы, зная его привычку, нажравшись, качать права в дороге: «Кузьмич, не шастал бы ты в одиночку, в форме, по вагонам». Могу себе представить. Ночь, пустой вагон, за окном сельская местность. Двое в темном вполголоса разговаривают между собой, никого не трогают. Вдруг в вагон вваливается какой-то пьяный, старый урод в папахе, в форме полковника МВД, с открытой, как у дебила, пастью, с поганым запахом из этой пасти, и начинает требовать у совсем еще юной гражданки, сидящей в одиночестве в конце вагона и обмершей от страха, какую-то справку! Полковник ждет! Это вы можете. 

После этого события сначала потеряли зэка на бирже, и бросили солдат на его поиски. Зэк нашелся, но потеряли старослужащего по кличке Уругвай, сбывавшего дурь молодым солдатам. Через некоторое время Уругвай был обнаружен повесившемся на балке, над большой горой опила, в подвале одного из цехов. Отсутствие каких-либо следов на опиле, кроме четких следов самоубийцы, указывало на то, что действовал он в одиночку, «добровольно и по своей воле». It’s time for old-fashioned American justice. «Время для старомодной американской справедливости» – так говорят американцы, когда имеют в виду сюжет времен завоевания Дикого Запада.

И, наконец, я ушел с ребятами во второй рывок. Решено было идти на прорыв. Улучив подходящий момент, мы заскочили в машину, удачно протаранили старые ворота, и, на полном ходу, пронеслись мимо КПП батальона. «Рота в ружье!» С вышек, похоже, не стреляли, наверное, растерялись от такой наглости, – белые волки идут на прорыв! – слишком быстро все произошло, да и не попали бы. Где-то в районе стрельбища машина заглохла. Планов продвижения по парме в направлении сыктывкарского аэропорта, с целью захвата самолета, не было. Ушли на болота, в другую сторону. На четвертый день нас обнаружили по дыму костра.    
…………………………

Думая о том, что, если продолжить продвижение «по-прямой» на север, то можно было бы без всяких поездов перейти в искомую область, я пересек железнодорожные пути в сторону дороги, ведущей через поселок в лес. По пути поинтересовался у местных, как лучше пройти к озеру, а заодно узнал, что по левому берегу озера будет промзона, а дальше болота, а что еще дальше – затрудняются ответить. А если по правому берегу, то будет деревня, а за ней тайга. Я решил, что промзону обходить мне ни к чему и потому пойду правым берегом. Часа через два, выйдя через лес к озеру, решил дальше пока не идти. Сбросил рюкзак, подошел к воде. Через некоторое время увидел приближающийся к берегу катер с мужчиной полной комплекции, женщиной и ребенком. Я стоял на камне, наполовину погруженном в воду, и смотрел на озеро. Обернувшись на шорох, обнаружил, что мужчина с катера находится неподалеку и наблюдает, а точнее, рассматривает меня. Он спросил, не видел ли я еще один катер с его друзьями, что вот – они должны были приплыть.

Суть дела была ясна. Он, прежде чем «приступить к отдыху» с семьей, решил рассмотреть меня поближе, и, на всякий случай, сочинил историю про второй катер. Поговорив со мной, он успокоился и ушел к своим отдыхать. Я расположился на возвышении, на одном из больших валунов; раза два заходил в воду.

Через несколько часов идиллию разрушила большая компания молодежи, не менее десяти-двенадцати человек, но юных особ было всего две. Они с большим шумом начали располагаться на месте. Специфично повеяло «дурью». Послышалась громкая нецензурная брань, и я был вынужден покинуть это место. Все было ясно. 

Пройдя где-то с километр, вышел к полуразвалившемуся строению. Короткий рык – из-за дальних кустов вылетели две здоровенные собаки, а за ними еще две. Стая! Неслись молча, но это были именно собаки! Торпедная фаза. «Никто, никто тебе уже не поможет, дог... И никто не возьмется тебя лечить, – только и успел подумать о первой собаке, выхватил дубинку и жестко, как отрезал, - Стоять!» Атака захлебнулась. Грубый приказ и угрожающее действие возымели эффект! Ближняя, самая агрессивная собака не решилась прыгнуть. Ускорил шаг. Собаки отстали.      

Неблизко правда, но дальше по берегу уже была видна деревня, да только берег оказался заболочен, само озеро пропало в зарослях, и я понял, что озеро сегодня не обогнуть. Наступал вечер, и пора было подыскать себе место для ночлега, а то здесь ни озера, ни ландшафтов, одни комары. Сделав крюк по лесу в обратном направлении, я обошел собак, и вышел на открытое живописное место на берегу, где решил остаться на ночь. Разумеется, с точки зрения безопасности, это был неверный ход – бивак хорошо просматривался издали со стороны леса, со стороны озера, вдоль берега (я уже не говорю о костре).

Я решил презреть все эти доводы, рассчитывая, что от холодного воздуха под утро со стороны озера меня прикроет валун, а что касается подступов, то они были как на ладони, если, конечно, не спать. Вспомнил про компанию, что-то их не слышно, а ведь они должны гулять где-то совсем рядом. В поисках дров обнаружил какой-то древний фундамент, но располагаться там не стал, не понравилось. Я был на виду.

Осматривая местность, стоя спиной к озеру, увидел немолодого мужика, который шел в сторону станции, но почему-то не по открытой местности, а кромкой леса. Проходя, он настороженно смотрел на меня. Я еще подумал, что вот идет местный житель, пробирается с опаской, напуганный сообщением о побеге, и что он припозднился, и как он собирается неблизкий путь до станции пройти лесом, ведь подступает темнота… Я еще только собирался развести костер, как увидел лодку, гребли со стороны деревни. В лодке были парень и две молоденькие девушки. На некотором отдалении от меня лодка причалила, и ко мне направилась одна из девушек. Попросила спичек, я дал целую коробку. Поинтересовалась, не страшно ли мне здесь одному. Я ответил, что нет, не страшно. Она сказала, что «тоже не боится оставаться  одна в доме». Увидев, что у нас завязался разговор, вторая девушка окликнула мою собеседницу. Я сказал, что «ваш парень, наверное, волнуется за вас», на что девушка ответила, что «это мой папа».

Девушка ушла, лодка отчалила, но появился новый фигурант, который мне очень не понравился. Это был крепко сбитый, молодой и борзый, опасной наружности. Его поведение показалось мне провоцирующим. Он шел по тропе со стороны компании, медленно, явно на разведку, не отрывая от меня взгляда. Близко подходить не стал, остановился на отдалении, демонстративно походил в одну сторону, в другую, так и не дождавшись от меня реплики или действий. Демонстративщик, наконец, ушел. Мне бы насторожиться (а лучше сразу уйти в лес), но было как-то все равно.

Начало темнеть. Я уже развел костер, как обнаружил почти рядом одного типа – в обтягивающем спортивном костюме, с огромным спортивным рюкзаком. Типу было чуть за сорок, телосложение плотное, лицо круглое. Несколько секунд мы молча рассматривали друг друга. Я осмысливал его внезапное явление. Нужно отдать должное, он довольно резво преодолел открытое пространство – то ли вдоль берега, то ли со стороны леса, до сих пор меня не окликнув, – в этом была странность.

Наконец, была изложена версия, согласно которой он только что приехал на поезде в связи с тем, что завтра, рано утром, именно здесь, в этом районе, будут проводиться мировые соревнования по спортивному ориентированию, что «наверное, знаете такого организатора, – назвал фамилию, и, – не видел ли я кого-нибудь из участников?» Его «рассказ» показался мне удивительным. Какая глупая легенда. Мировые соревнования! именно здесь! и никаких приготовлений. В своем обтягивающем спортивном костюме выглядел он, как заправский спортсмен. Каких-либо предметов (оружия, рации) не просматривалось. Во время разговора он рассматривал меня: «одиночка, не рыбак, на охотника не похож, обычная походная одежда, обычная модельная стрижка, вот разве что кованые сапоги, «наступи на горло менту» называются…» 

Перспектива провести ночь у костра с уиновцем (вряд ли это был внештатник) меня не вдохновляла. Для убедительности он вытащил карту, как он сказал, «по спортивному ориентированию». Я мельком взглянул на нее. Мне эта карта ни о чем не говорила, тем более, в сумерках, и вообще, рельеф какой именно местности был нанесен на его карте – это еще вопрос. Он спросил, что там дальше, по берегу озера. Я ответил, что дальше развалины, но там собаки, а еще дальше – деревня. «Какая деревня?» – удивился наш специалист по спортивному ориентированию. Тут пришел черед удивляться мне. Чтобы продемонстрировать свое удивление и компетентность, я даже выхватил свою карту и сунул ему под нос: «Да вот же, карта области». Он как-то тупо посмотрел на карту, рассматривать которую не стал, затем на меня, видимо, усиленно соображая, что, если я не бежавший зэк, то, может, здесь для закладки контейнера на зэковском маршруте? – с аптечкой, одеждой и брикетами сухого, пищевого концентрата. «Пройдусь дальше по берегу, – сказал он, – может, они там». Видимо, имелись в виду организаторы и участники соревнований. И что «ему тоже надо где-то определяться с ночлегом».

Пройдя шагов двадцать, вернулся и начал расспрашивать о собаках. Я сказал, что собак лучше обойти, и вообще, нужно знать, как обращаться с собаками. «Специалист по тюрьмам» как-то странно посмотрел на меня и пошел. На всякий случай я бросил ему вслед, что «побуду здесь еще немного, а спать пойду куда-нибудь в лес» – неопределенно махнув рукой. Он ушел, но минут через десять я обнаружил его на отдалении, почти напротив себя. Пройдя немного вперед для видимости, опер вернулся лесом, и встал, как изваяние, между деревьями, уставившись на меня, собственно, и не скрываясь. От костра до кромки леса, где он стоял, – нас разделяло открытое пространство. Я его отлично видел. Пристально посмотрел на него, дав понять, что вижу его. И с этого момента потерял к нему интерес. Наплывала темень, а мне еще нужно было готовить ужин. Сейчас понимаю, что вряд ли он был без прикрытия, хотя все может быть. Не исключаю, что он, решив следить за мной из леса (где я находил полуразвалившийся фундамент), возможно, стал свидетелем последующих событий.

Настроение было отличным. Горячая еда, водная гладь, свобода – чего еще желать. Поужинав, я, по какому-то наитию, не стал раскладывать вещи для ночлега, а, наоборот, подобрал их, сложив в пакеты. В котелке еще оставался вкусный суп. Заварил чай. Мысли хаотичные. Подойдя к воде, задумался о том, что жизнь скучна и не интересна. «Забриски Пойнт» Микеланджело Антониони шестьдесят девятого вспомнились. Южноафриканское сафари... А еще угнетенные негры на московских международных фестивалях. «Мир действительно оказался потрясающе разнообразен. Комсомолки-энтузиастки, с распростёртыми коленками встречавшие гостей, прибывших из стран Азии и Африки, только-только освободившихся от ига проклятых колонизаторов» (Владимир Контровский, повесть «Последний офицер»). «Глоток свободы», «дети фестивалей» «дети лумумбы». «Назад, на пальму». «Негры за границей и дома».

А еше... Насильники-менты из московского метрополитена. Супермаркет. Бойня. Еше одна бойня. И еще. Быть деморализованным стало модно! Кому жить хорошо? Насильникам - представителям власти из метрополитена? подонкам по жизни, кому власть ударила в голову? обезумевшим наркоманам, вооруженным до зубов? Почему-то холодная война вспомнилась, «Полковник», Израиль, ястребы там, минитмены, Вьетнам и вьетконг: «Убивать красных – это не преступление, это спорт», «Там прописан весь коммунистический вьетконг» (Мел Гибсон, «Мы были солдатами», 2002), «Красная жара» (1988). «Есть вещи поважнее мира» – «Закончим свой поход в Калифорнии!» Я думаю, что «Вьетнам заменил нам счастливые детские годы». В культовом фильме «Взвод» (1986) Оливера Стоуна сержант Элайас (Willem Dafoe) – белый волк, покрытый шрамами – несется в одиночку по лесу наперерез вьетконговцам. В фильме «Бойцовский клуб» (1999) Рассказчик (Edward Norton) помчался неодетый через город. В фильме The Postman (1997) Почтальон (Кевин Костнер), забранный в наемники, выполняет с другими наемниками марш-бросок вдоль берега живописной, горной Реки. Горный бег...

Неожиданно для себя наиграл вслух мелодию. Помолчал. Затем негромко (но что значит негромко на озере, ночью, в безветренную погоду) произнес: «Борман!» Интервал. Четко и раздельно вновь: «Борман!»

Где-то недалеко послышался речевой, не очень сильный, гул. Я еще не успел сообразить, что это такое, как спустя мгновение послышался многократно усиленный голосовой взрыв – настоящий рев – это среагировала компания. Я потерял еще несколько мгновений, прислушиваясь, и лишь когда услышал топот бегущих ног, а затем увидел, что вдоль берега по тропе, в авангарде, несется лось с большим квадратным фонарем – то понял, что попал. Все мои последующие действия были на автомате, и как оказалось, правильными. Нужно сказать, что преследователи вынуждены были обогнуть небольшой  заливчик, как бы вжатый в лес, и, уже возвращаясь, выскочить на береговой выступ с валуном, где горел мой костер. На этом, возможно, я и выиграл несколько мгновений – ведь лес был не рядом!

Действия мои были таковы. Зацепив краем глаза бегущего с фонарем, я схватил рюкзак с прицепленным к нему ковриком, пакеты, топор, и, пригнувшись, рванул через открытое пространство, освещаемое костром, на ходу отмечая, что углубиться в лес, скорее всего, не успею. Была мысль, что мой рывок, отягощенный вещами в руках, сопровождается большим шумом, правда, и преследователи пока ничего не слышат, потому что несутся во весь опор. Важнее было другое – меня могли увидеть, поскольку я углублялся в лес как бы навстречу, параллельно, и потому, совсем немного пробежав, я затаился в лесу. К счастью, инстинкт не бросил меня вдоль берега, по открытому пространству.

Итак, я замер. Но пакеты? Они предательски белели в темноте. Накрыть их было нечем, да и любой шорох прослушивался отлично. Напрягая слух и зрение, я ждал развития событий, сжимая в руках топор. Послышались крики – возле костра меня не обнаружили. Остался лишь котелок. Поскольку во время бега они не успели (из-за заливчика) зафиксировать, в какую сторону я рванул: то ли дальше по тропе вдоль озера – и в лес, то ли сразу в лес, – это затрудняло для них задачу моего обнаружения. Думаю, что если «спортсмен» засел в фундаменте, то он уж точно не дышал. Где-то бродил беглый (я, правда, в ту ночь забыл о нем начисто). В общем, обложили со всех сторон.   

Я увидел, что с той стороны, откуда прибежали эти гориллы, в сторону моего костра, идет один из преследователей, нас разделяло метров двадцать. Его фигуру видно было хорошо на просвет, причем я отметил, что шел он не по тропе, а лесом, ближе ко мне. Все его внимание было сосредоточено на костре, он не смотрел в ту сторону, где я замер. Я удвоил внимание, насколько было возможно, опасаясь неосторожным движением, шорохом выдать себя. Вероятно, какое-то время прислушивались и они. Если бы они применили тактику неотступного преследования, сразу пошли цепью и хотя бы немного углубились в лес, то я был бы почти сразу и обнаружен.      

У меня не было обзора, я затаился, весь обратившись в слух, не зная, ушли они или нет. Время шло. Понемногу начал совершать кое-какие движения, менять положение тела, оглядываясь и назад, в темноту леса, ожидая в любой момент окрика или нападения. Понемногу успокоился, стресс в лесу на прохладе проходит естественнее. Идти по темени в лесу – велик риск, но и оставаться на месте, ждать рассвета так близко от берега я уже не мог. Осторожно подобрав шуршащие пакеты, я упаковал рюкзак, полностью подобрался и, почти наощупь, начал движение. Видимо, где-то в этот момент, стараясь уйти от озера, я взял значительно левее, чем предполагал. Долго поднимался по крутому склону, а вокруг был березовый лес. Начало светать. В конце концов, измотанный переходами за последние двое суток, я упал на склон, без сил, и попытался перебить напряжение, но не получилось.
Я смотрел на небо – «Небо над Берлином!», «Небо над Техасом!» Так почему же я, «шериф по духу», не родился «там» и «тогда»?
____________
«Небо над Берлином» - ангелы на улицах Берлина.


МЕНТ УМИРАЕТ ПЕРВЫМ

Пойти на север, по душе, не получилось. Река разлилась во все стороны. Тем не менее, Борман решил рискнуть. Попросил аборигена перевезти на плоскодонке. Переплывали реку медленно и молча, поскольку плоскодонка уж никак не была рассчитана на двоих плюс рюкзак. Пока переплывали, Борман думал о том, что будет делать, если перегруженная лодка перевернется. Рюкзак, конечно, пойдет ко дну, а вот ему самому придется побороться за себя. «Сам-то я парень городской, уж лучше асфальт под ногами, – процитировал «Героя-одиночку» Борман и засмеялся: Оставь этот Невский, сверни на Марата, как будто Корде ты – в кармане стилет...»

Переправившись на другую сторону, абориген принялся инструктировать.
– Пойдешь дальше по дороге. Разлив. Справа и слева вода. Возможно, что через два-три километра участок дороги будет затоплен, и тогда тебе придется возвращаться. Там один сети поставил, если увидишь его, он тебя может обратно привезти, а мне – это же сколько придется объезжать.
– Что ж, вернусь и буду ждать, может, кто и будет проплывать. Попробую сейчас бегом.
– Бегом у тебя не получится, увидишь.   
Дорога была изрыта, но Борман все равно побежал. Вернуться действительно пришлось из-за воды. Почти у берега находилась лодка с юным аборигеном, который перебрасывал рыбу из сети. 

- …А вы, что, не знали? – строго спросил подросток-абориген.
Чтобы не выглядеть в глазах подростка полным идиотом, Борману пришлось сказать, что другой абориген предупреждал о возможных осложнениях в пути….

Обратно в перегруженной плоскодонке плыть было еще страшнее. «Вы только не шевелитесь». Еще бы! Какое там – шевелитесь! Борман почти не дышал. Как-то не совсем к месту вспомнилась статья о волчатнике-одиночке Фокине. Но нужно пойти еще дальше. Преследовать волков, продвигаться с ними из области в область. В школе военных егерей образ жизни Фокина, его сорокалетний опыт продвижения по парме преподносился в качестве эталона. Хорошо бы переговорить с этим Фокиным. Есть еще шанс «не делать жизнь банальностью»! И подальше от зэковских маршрутов и, соответственно, розыскных отделов. А может, с точки зрения лесного тренинга, воспитания, – наоборот, поближе, используя рельеф местности, – от зоны к зоне – вычисляя и обходя лесные засады, так называемые оперпосты. –  Ты ориентировки хоть читаешь? – Читаю: «Борман шел и шел, и ему не хватало воздуха и пространства. Вот она, родная и страшная земля! Нужно бежать. Сейчас, сразу, не останавливаясь. Именно бежать, а не идти. Если раньше мы имели хоть какую-то надежду на прорыв – легавые не знали и не могли знать, где мы и куда направились, то теперь ситуация для них полностью прояснилась – лес. Нас уже ждут, ждут впереди. Солдат и ментов в таких случаях хватит на все стороны и направления. Они непременно рванут в лес. Однозначно и железно. Подключат охотников. Так подставиться! Борман был в ярости, в самой настоящей ярости».       

Борман сидел согнувшись, боясь вздохнуть, спиной к берегу, голову не поворачивал и потому не видел, сколько еще осталось грести. Перевозчик изменился в лице. Оказывается, на берегу ждал взрослый абориген с морщинистым лицом, конечно, безработный. Подросток попытался объяснить – почему взялся перевезти незнакомца через реку, но его оборвали.

Абориген: - Ты кто? Имя у тебя есть? А фамилия, фамилия у тебя есть? Ты что, в бегах? Уходи на северо-запад, прямо сейчас, да будь начеку в наших краях. Лагерные менты (надзорсостав. – прим. Авт.) выходят на федеральную трассу, останавливают машины, с понтом ловят беглых, делают, что хотят. Трупы сжигают. Есть среди них и федералы. Эти для прикрытия. Обеспечивают дурь-зелье. Лошадиный допинг – слыхал? Орудуют даже на блок-постах, где водители останавливаться обязаны. По схеме: «а что у нас в багажнике?», «у тебя фара не горит». По дороге будут две глухие деревни.   

– Глухие деревни? – насторожился Борман. 
– Да… –  как-то замялся абориген. – За ними мост через реку. 

Как и было обещано, Борман вышел и на вторую «глухую деревню».
На развилке, перед деревней, одиноко стояла девушка, и кого-то внимательно высматривала на огромном пустом косогоре. На косогоре ничего не происходило. Борман поравнялся с ней, поздоровался и поинтересовался насчет моста.

– Иди по левой дороге, там мост, может, затоплен, может нет.
– Мне говорили, что затоплен, но, говорят, что здесь есть второй мост, как к нему пройти, вот по этой дороге? – спросил Борман, указывая на развилку.
– А, так тебе тот мост… – и тут Борман обнаружил, что она косит.
– Мне нужно выйти на Московский тракт.
– Какое тебе Московский тракт? Московский тракт захотел. До Московского тракта знаешь, сколько идти. Он же в Москве. 
(Причем здесь Москва? Московский тракт это Московский тракт. Война есть война. По Московскому тракту гнали и каторжников и эсэсовцев)
– Мне нужно выйти на федеральную трассу.
– На федеральную трассу?

«Как пройти на федеральную трассу?» – Борман чертыхнулся про себя. Дело не в том, что карты врут, а в особенностях сезона. Спутаешь все карты. С этим проклятым разливом и затопленными мостами приходится задавать коронный вопрос, гвоздь программы. Чем-то напоминает (в два часа ночи): «Как пройти в библиотеку?» Так мне кто-нибудь, все-таки, скажет - «как пройти в салун»?
– На федеральную трассу?
– Да, – ответил Борман, думая про себя, что это и есть Московский тракт, девушка.
– А, ну по этой дороге иди.

День заканчивался, начало темнеть. Пора было определяться, все же пока только первое мая, а дороге все не видно конца. Борман уже начал было сомневаться, а есть ли он вообще, этот мост? Слева разлив, справа разлив, кругом вода, подступает к дороге. Где гарантия, что ночью вода не поднимется? 

Борман, наконец, вышел к мосту через реку Березовка.   

Случилось это неожиданно, когда, вспоминая добрую советчицу, решил подойти к реке поближе. Что-то крутилось на реке, и он никак не мог понять – что. В этом месте река круто забирала вправо, и, пока Борман, повернувшись лицом к реке, силился понять, что же там крутится посередине – оставаясь неподвижным посреди сильного течения,  – он оказался в поле зрения тех, кто стоял на мосту. Так и не поняв, что же там – на реке, Борман обернулся и увидел мост. На мосту маячили какие-то фигуры. Понаблюдать за ними, оставаясь незамеченным, не удалось.   

«Весь прикид, неторопливая походка должны были говорить, что он с понтом турист, устало бредущий вдоль берега». 

Мужикам было крепко за пятьдесят, видавшие виды. Подумалось, что мужики, по всему видно, не дураки выпить. Кто же они? На «цветных» (ментов) не похожи, слишком старые. Да и незачем ментам надевать старые-престарые, нелепые на сегодня, ватники образца пятидесятых. Даже я, малоимущий, и то так не хожу. Сейчас таких ватников и не найти. Помнится, именно в таком ватнике был сфотографирован на зоне Бриллиант. Да это ж когда было? Может, нарвался на закамуфлированный оперпост федералов, с понтом егеря из Сосногорска. Открытие охоты! в местах разлива, только из укрытия. Вон какая пальба в лесу. Но что-то здесь не так. Что бросилось сразу в глаза? Интересно. Только федералы одеваются в тайгу как последние чмошники. Морально устаревшие ватники. Зато со спутниковыми телефонами! Да, и почему не видно ружей? каких-нибудь служебных карабинов, совсем незачем их прятать. Значит, при себе пистолеты. Странно. Какие пистолеты у охотинспекторов? (Нет, пистолет может быть у старшего) Наверное, кого-то ищут. Катер. Вагончик. Один спит на ватнике – на холодной земле. Может, егери, может, нет.

– Куда путь держим? – спросил один из мужиков.
– Мне нужно выйти на федеральную трассу.
– На федеральную трассу? на федеральную трассу! – почему-то обрадовался мужик.

…Собаки-федералы! Зондеркоманда! Молодой самодовольный «маршал» пытал человека, подвешенного за руки между деревьями: «Кто, кто написал «D-107»? «То, чего не было»? «Авантюрную жизнь»? «Наемника»? «Волчий вьетконг»? 
«Что это? Вездесущая ныне толерантность? Запах OSI?» – Борман затаился в траве и тут же припомнил вопросы агентуры из департамента:
– Так значит, вы отрицательно относитесь к сексуальным меньшинствам? (Забавный эвфемизм. Значит, это вы так называете... Что можно было ответить господину, с головой выдавшего себя своим вопросом).
– ... к сексуальным, дискриминируемым в Литве меньшинствам – лесбиянкам, геям, бисексуалам и транссексуалам (ЛГБТ)? – продолжала «агентура». (Да, я не одобряю публичное изображение «гомосексуальных идей» на улицах Вильнюса. Да, я не одобряю продвижение кураторами литературных конкурсов бред темы «нарко»).
– Какие статьи вами написаны? Где публиковались? (Где-то! Что, готовы любого заставить признаться в работе на все разведки мира?)
– Вы, конечно, понимаете, что прежде чем пригласить вас сюда, мы узнали, чем вы дышите… Кто вас познакомил? – напрягся мент. (И чем же я дышу, легавый? Посмотри на его рожу – это же «молчание ягнят». Интересно, а чтобы ты сказал, если бы тебе ствол в пасть засунули-воткнули?)

Их сбила преамбула, когда там, в Лос-Трагосе, «агент» позвонил по телефону Борману на работу.
– Это... Борман?
– Да.
– Вам звонят из Департамента. У нас к вам несколько вопросов. Не могли бы вы подойти к нам? Знаете, где мы находимся? – называет адрес!
– Да, я готов.
– Готовы? – удивленно-недоуменно протянул федеральный мент.
– Да, готов. 
– Не понял, почему я должен быть не готовым? – подумал Борман. – Да кто вы такие? Мало ли к чему я готов по жизни. Уж не знаю, что они там себе вообразили. Они так любят говорить: подрывная литература, мой напарник, нужна поддержка, твоя очередь идти за гамбургерами...  «Федеральный агент! В какой тюрьме тебя сделали федералом, Джим? Твоя милая мордашка еще не исчезла из моей памяти...» (Эрл Стэнли Гарднер «Честные деньги»)

Так вот кого прикрывали малоимущие со спутниковыми телефонами! Чтобы туристы и охотники не стали свидетелями пыток федералов. Исполосованный сапожным ножом человек молчал.
–  Будешь говорить, с...? – запах арийской крови опьянил садиста-правоведа.   
Борман узнал раненого. Вольфа, значит, ждали. Борман прекрасно помнил ориентировку. Еще бы! Смерш на левом плече!
О нем писали в газетах месяц назад. Вольф единственный, кому удалось, когда все разошлись в разные стороны, уйти из-под носа федералов. Неудивительно, Вольф егерь от бога. Ему бы не от федералов, а на бандгруппы во время войны охотиться. Менты предполагали, что егерь Вольф либо засел на одном из многочисленных островов, либо, что более вероятно, учитывая стиль личности Вольфа, продвигается в Заполярье, где, по слухам, у него оборудовано убежище.   

…Тут же ворочалась опухшая от самогона «федеральная волосатая обезьяна» – Arizona Territory, 1907. Маршал, увешанный значками! – «К югу от рая, к западу от ада»/ South of Heaven, West of Hell (2000): «Как в старые времена, Винсон? Мочите федералов!» 

Борман, нащупав саперную лопатку под курткой, снял с крючка, на ходу сделал замах и перерубил правую голень федерального агента. Легавым можешь ты не быть, но инвалидом быть обязан. Минут пятнадцать, потому что через пятнадцать минут ты сдохнешь.
– На кого работаешь, оборотень? Будем говорить?   
– Послушай, Вольф, – сказал Борман, – одним красноперым больше, одним меньше – какая разница? Ты как считаешь?    
– Вы все умрете! – закричал мент.
– Сдохни, тварь! - Борман засунул ствол в пасть федералу и выстрелил.   

– Вы все сдохнете! – зашелся в крике второй.
Борман засунул ствол в пасть федералу и выстрелил.   

– Лагерная пыль, – подумал Борман, глядя на то, что еще минуту назад было «головой мента». Так называемая военно-полевая юстиция. Весь увешанный значками... Я восхищаюсь твоим чувством ответственности, мент. Несмотря на резню сапожным ножом и взрыв эмоций, ты не забывал о долге... Сам по себе он ничего не представлял. Служебный пистолет и федеральная бляха, – вот и весь его понт, уже в прошлом.

И что теперь? Ты федерал, военный егерь, Борман. Агент без прикрытия! Герой всегда работает без прикрытия! На трассе федералов как нерезанных собак, а настоящий лес начинается по ту сторону трассы. У Вольфа болевой шок, весь изрезанный, кровищи… Вольф к прорыву не готов, с Вольфом не прорваться. Теперь, после расстрела оперпоста... И что, что со мной могут сделать? Убить?

«Попытка прорыва! Два мертвеца, забытый протокол и смертная казнь через повешение».    


СВИНЦОВЫЕ ВРЕМЕНА

- Ваши полномочия?
- (Вытаскивает свой томми-ган, один из символов эпохи сухого закона): «Вот мои полномочия!»

«Когда ледяное чаепитие? – так, по сценарию, говорят в структурах. – Мы работаем с реальностью, мы должны поработать!» Службы готовятся к проведению широкомасштабных, одновременных облав. «Достанем всех». И колумбийский, и нигерийский, и белый криминал страдать будет вместе, а с наркотрафами поработают масштабно: «Посмотрел на урода через оптический прицел и не стало в природе урода...» «Раз – два – три!» Три такта - именно столько времени требуется федеральным агентам для перезарядки штатного, стильного, солидного и увесистого Томми-гана (Tommy Gun). Темп стрельбы – тысяча выстрелов в минуту. Эффективная дальность: пятьдесят метров. Неожиданно мягкая отдача. Агенты секретной полиции утверждают, что данный пистолет-пулемет чуть ли не единственное оружие, одной очередью которого можно «нарисовать» на стене свое имя  - «без прикрытия» (для гангстера): «У тебя есть право хранить молчание. Навсегда».

Вот тогда для военных егерей и наступят «свинцовые времена». It’s time to die. Время умирать. «Вальс огня, Час свинца, Пируэты огней...» и снова танцы. «Сегодня будут танцы!» – сообщает Ницше у входа в пещеру. Сегодня будет «Взвод»! 

В заповеднике. В заповеднике никому, кроме егеря, носить оружие не дозволено – это директива, федеральная доктрина! Удостоверение есть, пораженческих настроений нет. Нужно романтизировать жизнь, это великолепие. Дни сочтены. Экипировка, лаконизм, это символизм... У меня сегодня убойный вид, грубая черная мотоформа, культовая черная амуниция, свирепые ботинки, егерский приклад и документы... выписанные на имя Смита, Джона Смита.

Перелесок-125. Егерский сезон открыт навсегда. Дневник взвода. Найти и уничтожить вьетконговцев – сколько бы их ни было. Они вышли на охоту, мы вышли на охоту, все вышли на охоту. Мы охотники, Джеф. За этими ублюдками мы следим сейчас. А кто с другой стороны? Кокаиновые обезьяны, которым бы только нажать на курок и встать в позу: «Да ты знаешь, кто я такой? Да я в тюрьме сидел!»

Самая увлекательнейшая из охот – это охота на «элемент».
– Возможно, ты в городе и «хороший парень», но сейчас работаешь на кокаиновых обезьян.
– Положи его мордой в грязь, положи его мордой в грязь...
– Улыбнись, кокаину! Отлично! Давай, сегодня тот самый день!
– А это ваш уругвайский приятель? Приехал «на медведей»... И, конечно же, не понимает по-русски...
– Наркотраф? На колени!
– Где схрон, зараза?
– Этот гвинеец? – осклабился он. – К черту его! (Рэймонд Чандлер «Кровавый ветер»).

Ты – военный егерь! Поисковик. «Холодное лето пятьдесят третьего». «В августе 44-го...» Заповедному пространству требуются люди с пониженным порогом опасности. Они единственные знают, как следует поступать с подонками, одуревшими от безнаказанности. А ведь были специалисты…
Есть бесценный опыт контрбандитских действий в прифронтовой полосе... Есть опыт лесных охотников Смерш и «охотничьих подразделений». Вышеназванные уникальные феномены внесли нечто новое в развитие искусства охоты в лесу. Vorwarts! Вперед! Как хочется двинуть прикладом по браконьерскому оскалу! А ты подай на меня в суд!

Уже сейчас плотные, лесные массивы могли бы стать идеальным полигоном на воспитание одиночек – будущих федеральных охотников за наркотрафами. Это возможность прервать бессмысленную жизнь через культ белой, военной метафизики, через обуздание зла. Это так понятно. Это как раз там, где открывается панорама – амфитеатр на зеленые горы! Горнотаежный заповедный массив, опасный массив, пересеченный скалистыми высотами и отрогами – это то самое пространство, свободное «от» – где можно будет остановиться. Это то пространство, где будет господствовать егерь, федеральный егерь!

Одиночка значительно более героичен любого «регулярного» военного, так как за спиной нет тылового обеспечения; герой-одиночка не может позволить себе идти совсем уж налегке... и его никто не ищет и не будет искать... вертолет, как во Вьетнаме, не прилетит.

Никого нет. Есть огромное пространство опасности – холодное, белое, злое. Что значит быть одному, когда до ближайшего жилья сотни километров? Волки… Их присутствие.  И медведи. Что страшнее? Это изнурение постоянного Ожидания.
Какой колоссальной выдержкой надо обладать?

Столкновение с жутью на природе навсегда избавляет от сусальных, хиппистских и пацифистских настроений. У меня взгляд леденеет, когда я начинаю думать об этих людоедах. И что значит преследовать... преследовать в одиночку вооруженную наркоту в лесах, зарослях и болотистой местности? Это я могу сказать вервольфу-поисковику: «Если умрем – то умрем по-одиночке». 

I'll be back. Я вернусь. Черный Смерш на белом теле! Вот лежу на склоне Березовой горы, без сил, в этот первый час рассвета, – и никто не знает, где я. Сейчас бы пулемет «Утес» или хотя бы томми-ган, спустился бы к озеру-Плантации (а не уходил бы волчьим наметом) и, видит бог, положил бы кокаину – всех, всех до единого. Пленных не брать. Не брать!

«И, если эта даль еще далека, – что мне до этого! Но от этого она не менее тверда для меня – доверчиво, обеими ногами стою я на этой почве… на твердом вековом камне, на этой самой высокой… горе, куда сходятся и откуда расходятся во все стороны ветры, вопрошая: где? откуда?»      


_______________

* События, герои, место действия являются литературным вымыслом; также прошу не отождествлять героя произведения с автором.