Когда Юлька перешла в третий класс, её отправили к бабушке в деревню Вологодской области. Она помогала бабушке. Ходила в лес за ягодами, полола в огороде сорняки, кормила курочек и телёнка, играла с подружками.
Неделя прошла незаметно. Подошла суббота. Ей захотелось помыться в бане. Юля спросила у бабушки Аграфены:
- Не пора ли нам сходить в баню, бабуля!
- Внученька, у нас бани нетутка. Мы моемся в русской печке.
- Как так – в печке? Я же там сгорю.
- Милочка, так мы моемся в ней вечером, когда жар вылетит в трубу.
- Бабулечка, там же грязно, я не вымоюсь, а ещё больше перепачкаюсь. В саже. В золе.
- Ничего, я тебя научу, как мыться – тебе понравится. Потом всю жизнь будешь вспоминать русскую печь.
- Так как же там можно сидеть? Там же, как на сковородке, жарко.
- Тамотка я постелю тебе свежую соломку, потом на неё ещё подстилку из старенькой пелёночки.
- Бабушка, солома же загорится.
- Нет, в загнете не будет не то что углей, но даже золу я выгребу котергой и совочком. Угли – в тушилку для растопки самовара. А золку, как удобрение, – в огород под смородину.
- Бабуля, а где в печке возьмётся душ?
- Душа, там, конечно, нетути, ау-брат. Но я окачу тебя потом после печки во дворе. Цельненькое ведёрко тёплой воды наведу тебе.
- Бабулечка, а нельзя ли сразу из ведёрка окатить?
- А как же без паренья? Вся грязь на тебе останется. Вода просто скатится с тебя – и всё тут. А в печке грязь распарится, ты потрёшь её мочалочкой и мылком. Я тебе спиночку натру. Грязь отойдёт вместе с потом. Вон дед моется всегда первым и просит топить пожарчее печку, чтобы прогреть свои косточки.
- Бабуля, я всё равно боюсь лезть в печь…
- Дед будет мыться первым – посмотришь. Он моется в шапке и в рукавице, да ещё поддаёт жару, то есть брызгает водой на своды печки и в загнет, где просит оставить немного углей для пущей жары. Потом попаришься ты, когда весь сильный жар уйдёт в трубу. Уговорила? Ну вот, завтра и попаришься… Летом, конечно, можно и из бочки помыться или в речке, а вот зимой без печки-матушки никак невозможно. Она и кормит, она и греет, она и парит, она и косточки поправит. Вот я всю жизнь пляшу возле печки. Мне, конечно, достаётся больше всех: возня с тяжёлыми чугунами и кастрюлями, с сажей и золой.
В старину в северных областях у каждого в доме имелась русская печка. Она располагалась обычно в центре избы, чтобы шло меньше дров для обогрева избы. Устьем печка строилась в кухню или в прихожую, по желанию хозяина. Обычно рано утром хозяева затапливали печь.
Дела с печкой много: дров заготовь, из леса привези, бересты и лучины для растопки припаси. Дрова складываются ближе к шестку в виде сруба-домика. Внутрь - зажжённую бересту или лучину. Когда огонь охватит поленья, двумя ухватами дрова отодвигают подальше от шестка внутрь, на середину пода.
Возле огня ставят чугуны с водой, кастрюльки с едой – варят суп, тушат картошку с мясом. Когда прогорят дрова, заметут в сторону угли и золу. Поставят противни с пирогами или хлебом. Пироги получаются в печке намного вкуснее. Надо наблюдать, чтобы не сжечь.
Блины, перепеча и колобушки обжариваются от огня со всех сторон сразу, пузырятся и с золотистой корочкой, так что их и переворачивать нет необходимости.
А уж сушить грибы в печке на соломке, а ягоды - на противне – легче и лучше никто не придумал. Разве в духовке так высушишь?
После пяти часов из печки удаляются все чугуны и кастрюли. Раньше на под печи постилали солому, потом, за неимением её, стали класть длинные, во всю длину печки, три-четыре доски. На доски можно настелить ещё старое тряпьё или стиранные мешки, чтобы нежарко было залезать в печь по ним.
Старые люди так любят жар, что просят закрыть за ними заслонку снаружи, чтобы они нахлестались там ошпаренным берёзовым или дубовым веником.
Но в некоторых областях устье у печи делали такое узкое в диаметре, что тело не пролезало внутрь. Но в Вологодской области просили печника сделать устье (хайло) специально пошире плеч для паренья в печи вместо бани.
Печкой и лечились. Заболит что-либо – сразу же забирались на печку – погреться. Если жарко - рядом располагались полати - можно и туда перебраться. А в лютые морозы в деревне без русской печки ни туда и ни сюда. Промочишь валенки – суши их на печке. Ноги погреешь – и насморка как не бывало.
На следующий день бабушка позвала Юлю с улицы:
- Голубушка, пора мыться! Посмотри – дед сидит в печке – я его заслонкой закрыла. Он там крякает, да веником себя хлещет.
- Бабулечка, а как он там разворачивается – ведь тесно же ему такому большому.
- В печке до самой старости надо быть спортивным, не спеша разворачиваться надо. Привычка – большое дело! Иди, дочка, в залу! Сейчас дедушка будет окачиваться.
Вода показалась деду не очень горячей, так он ещё подлил немного ковшом из горячего чугуна. Зимой дед обувал галоши, чтобы не стоять голыми ступнями на снегу. А в молодости обтирался снегом, а потом поливался горячей водой. Когда дедушка окатился во дворе, то ушёл в спальню вытираться и одеваться.
Настала Юлькина очередь лезть в печку. Она быстренько разделась и – такая тощенькая! – моментально очутилась на шестке. На четвереньках поползла внутрь печки. Села на доски к бабушке лицом и засмеялась, довольная собой:
- Бабулечка, только ты не закрывай заслонку, я боюсь в темноте. И не отходи от меня – вдруг что-нибудь случится… Как в сказке, когда баба Яга любого могла на лопате засунуть в печь и поджарить.
- А что же может случиться, милая? Я буду рядом, подам тебе расчёску, мыло, мочалку, маленький алюминиевый тазик с тёплой водичкой – поставь его рядом с досочками в углу. Воду попусту не лей! А то она из печки ко мне польётся.
- Баба, а можно посмотреть на свод печки?
- Конечно, не можно, а даже нужно подышать на свод, тогда никогда не будет ангины, поняла? Ну, как ты себя чувствуешь? Нравится? Привыкла уже? И не жарко совсем, правда? Намыливайся! Три себя мочалкой!
- Ой, бабулечка, у меня столько места, что ещё человек войдёт.
- А раньше так и было: мать мыла ещё и детей в печке… у себя на коленях. По одному всех (примерно до пяти лет) перемоет… Устанет. Себя помыть уже и сил нет. Грязь от жары вся отойдёт... Только потом окатится да мочалкой потрёт себя - и всё тут. Давай я ненадолго тебя заслоночкой закрою, на пять минуток – потеплее будет.
- Только если на одну минутку, баба, попробую, как темно тут…
Бабушка закрыла заслонкой печку. И сразу же раздался Юлькин крик:
- Ой, да тут вовсе и не страшно. Вижу маленькие щели. Бабуля, ты видишь мой пальчик? Это в железной заслонке дырочка выгорела от жары. Но всё равно открывай, бабулечка! С тобой веселей!
- Ну, мойся, мойся, милая! Я пока наведу тебе целое ведёрко тёплой водицы. Пока Юлька мылась, бабушка навела ковшиком воду из чугуна.
…Летом во дворе ещё светло. Бабушка лила ковшиком воду на голову Юле, а та фыркала и смеялась.
Как вдруг они услышали смешки и шёпот:
- Всё видим, видим. Ха-ха-ха, Юлька голышом стоит.
Это маленькие ребятишки подсматривали в узкие щели между досок забора.
Бабушка закрыла своим телом Юльку и пристыдила Андрюшку и других соседских детишек:
- Как некрасиво подглядывать в чужой двор, ай-я-яй! Я вот вас сейчас угощу хворостиной!
Юля побежала скорее домой со словами:
- Стыдобушка, бабуля! Я больше не буду мыться в печке…
Потом они втроём пили чай с пирогами и вареньем, и Юля спросила:
- Бабуля, а мою маму ты мыла в печке?
- А как же. И всех детей я мыла раньше в печке – ванны же не было, в корыте вода быстро остывает. Но были и печальные случаи…
- Расскажи, бабушка, пожалуйста!
- В 1923 году я вышла за деда замуж. А в 1924 году уже родила мальчика Женю. Я тогда жила у родителей деда в соседней деревне Черницыно. Прошло несколько дней, как меня привезли из больницы, а ребёнок всё плакал и плакал. Мы просто не знали, что с ним делать. Больница далеко, в город надо ехать. У деда была молодая тогда незамужняя сестра Павла.
- Ну и имечко! – вставила Юля.
- Тут золовушка Павла и сунулась: «Давай я Женю в печке помою, погрею». Ну вот, уселась Павла на солому в печи, я подала ей ребёночка на колени.
Женя посмотрел на кирпичный свод печки и перестал плакать – интересно стало – умный был. Золовушка ребёночка помыла, погрела при закрытой заслонке, не парила веником, а всё гладила больше и водичкой мыла. Женечка молчал, видно, понравилось.
С вечера сладко уснул, попив грудного молочка, а я проснулась в три часа ночи покормить грудью, а ребёнок мёртв. Ох, и горевали мы тогда.
Слух пошёл по деревням: золовка запарила ребёночка в печи. Правду говорится: лучше деверя четыре, чем золовушка одна. Что совалась? Но я так думаю – она тут не причём. Чему быть, того не миновать. Не жилец, видимо, он был на этом свете – такая уж у него судьба.
А я через год снова родила уже девочку, потом ещё мальчика, потом ещё девочку – остальных всех уже я сама парила в печи. До семи – девяти лет доживали и тоже умирали. Печка не была виновата.
Умирали тогда от кори, скарлатины, простуды. А когда мы стали жить в городе, и врачи лечить научились, тогда и дети стали выживать.
Твоя мамка так любила мыться в печке, что аж дрожит, заплачет - сущая правда! – если я, бывало, мылась одна в печке и её не приглашала к себе помыться. Настоит на своём – сама со стула на четвереньках заползала. В печке снимали одежду с неё.
- Бабулечка, ты права. У мамы болело плечо от ушиба. Она всё время вспоминала, что полежала бы на печке или попарилась в ней – и всё бы зажило. Ей даже во сне печка снится.
- А у меня часто бессонница. Как лягу на печь, согреюсь в тепле и сразу же засну. Я была у вас в гостях и скорее спешила назад в деревню – не могла без печки.