Марш, отрывок из Любимого романа

Афанасьева Вера
    В то яркое весеннее утро многие москвичи могли увидеть в центре столицы невзрачного серого мужчину с маленьким хорошеньким мальчиком, хотя никто не обратил на них особого внимания в будничной утренней спешке. Но читатель, который уже привык опережать своей мыслью автора, конечно,  понял, что это были знакомые нам Котиков и миленький малыш Лю. Они долго гуляли по весеннему  городу, глазея на  шикарные витрины и  регулярно останавливаясь у киосков "Ням-ням", к которым настойчиво тащил упирающегося  Котикова прожорливый Крошка.
   Наконец дошли до большого концертного зала, отделенного  от свободного весеннего  мира металлическим ограждением и милицейской цепью. Вход радовал глаза собравшихся зевак транспарантами "Нам нужна Великая Русь!", "Русь и партия едины!", "Русская сила – в единстве партийных рядов!"  и плакатами с изображением  волка. Тут Крошка Лю закапризничал и потянул Котикова к милицейскому заслону. Их остановили и даже изволили объяснить:
- Здесь проходит съезд партии "Великая Русь", вход только делегатам и прессе.
Это была та самая партия,  членами которой были и Иван Сидорович Раков, первым пострадавший от рук бандитов, и сибирский страдалец Петр Фомич Мугалев.
- А может, я делегат, - заартачился Котиков.
- Ваше удостоверение, пожалуйста.
 Котиков начал глубоко и тщательно копаться в карманах и даже выворачивать их наизнанку, а Крошка Лю захныкал, стал зажиматься и  притаптывать ножками. Так и не обнаружив в карманах ничего подходящего, Котиков закричал:
- Как вам не стыдно, граждане, ребенок хочет в туалет, мы только туда и обратно, честное благородное.
- Проходите, гражданин, не задерживайте.
И корпулентный  милиционер, не церемонясь, развернул Котикова так, что тот  пробежал несколько шагов.  Лю бежал за ним и подвывал.
- Ничего,  правда  всегда за нами, - погладил Котиков Крошку по голове и снова насел на охрану.
- Да как же я забыл? Совсем голова дырявая стала! Я же пресса.
И он сунул в лицо  человека в форме солидные малиновые корочки с золотым теснением "Пресса", из которых следовало, что Алевтин Акакиевич Котиков является шефом московского бюро ашхабадской газеты "Справедливость Туркмении".
-Это что за газета такая, первый раз слышу.
- Вы не читаете нашей газеты? Как же вы живете на свете,  как разбираетесь, что справедливо, а что нет? Отличная газета, рекомендую.
- Паспорт предъявите!
- Как, еще и паспорт, зачем паспорт? - завозмущался Котиков, но предъявил и паспорт.
- Вашей газеты нет в списках аккредитованных изданий, - сверился с бумажкой милиционер.
- Как это так нет?  Да это международный скандал! - заорал Котиков. – Я сейчас же звоню лично Туркменбаши, и мы поднимаем на ноги ООН, перекрываем Каспий.
- Пропусти его, - хмуро  сказал наблюдавший  за разговором чин постарше, - кто их сейчас разберет.
Эти слова оказались самыми значительными  из произнесенных нерадивым милицейским начальником, потому что в скором времени стоили ему и службы, и чина.  Но он, недооценив серого мужичонку, слова эти произнес, дав очередной урок  всем, кто говорит, не подумав. Мы же ему своего сочувствия не выражаем, потому что считаем, что думать надо всегда, даже на службе. 
А Котиков важно прошел внутрь, благополучно миновал металлоискатели и поднялся по лестнице. Как проник в здание Крошка Лю,  осталось для всех загадкой, однако в зал они вошли вместе. Церемония открытия уже началась, на сцене сидел представительный президиум, на трибуне стоял председатель партии, фигура значительная и всем известная. Он размерено читал  доклад, прерываемый долгими и рьяными  аплодисментами.
- Наша сила в нашем единстве, наша партия свободна от разногласий, мы дружно идем нога в ногу, имеем  единый взгляд на происходящее в стране и мире, - эхом разносил по залу микрофон слова доклада.
- Это как же так получается, граждане? – донеслось вдруг из зала так громко, что перекрыло усиленную микрофонами речь докладчика.
Председатель, не привыкший к тому, чтобы его прерывали,  сбился и остановился, а  по проходу уже шел  серый мужичонка в плохоньком костюме и дешевых туфлишках. Не обращая внимания на изумленную публику,  серый полез на  сцену и как-то ухитрился оттеснить с трибуны докладчика. Присутствующие опешили
- Я что говорю-то? Вы грамотные, объясните мне, как это возможно: иметь единый взгляд? Я университетов не кончал, но так понимаю, чтобы взгляд был единым, необходимо, чтобы у всех смотрящих был один общий  глаз.
Мужичонка  растопырил руки в солидный круг, показывая, каким должно быть это общественное недреманное око, и продолжал:
- Иначе, как ни крути, взгляды получатся разные.
Он приставил к глазам по пальцу и широко развел их,  демонстрируя,  как взгляды будут расходиться.
- Выключите микрофон, позовите охрану, - приказали из президиума.
Но микрофон почему-то не выключился, а охрана  застряла в толпе журналистов,  которые заскучали, было, во время выступления председателя, а теперь дружно кинулись к сцене в сладком предчувствии скандала.
- Этак, граждане хорошие,  можно далеко зайти, - продолжал нести чушь распоясавшийся выскочка. – Взгляд один, мысли одни и те же, и слова, и поступки. Разве  же вы хотите, граждане, говорить все вместе одни и те же слова? Маршировать, как выразился  докладчик, нога в ногу?  Ведь я так понимаю, что нога в ногу можно только маршировать. Это же скучно и утомительно, господа-товарищи, как ни крути.
Тут   доморощенный оратор сделал паузу,  сверкнул глазами, которые оказались на редкость синими и пронзительными,  и сказал, угрожающе понижая голос:
- И опасно, строем  можно далеко зайти.
Журналисты с удовольствием снимали и записывали неожиданный скандал.
- Мы  мыслим и высказываемся одинаково, потому что мы одна команда! – закричали из зала.
- Команда, говорите? Да, я смотрю у вас униформа: и одежка одинаковая, и стрижки, и галстуки. Не разобрать вас, Китай  Китаем.
Очевидцы потом рассказывали, что именно в этот момент на сцену вылез крохотный мальчик, похожий на актера Федора Стукова в детстве. Он кинулся к говорившему и стал тянуть его за руку, громко хныча:
- Пойдем, я хочу писать.
- Погоди,  интересно ведь, правда ли дяди любят говорить одно и то же. Ну-ка, расскажи стишок.
Это зрелище благодаря нашей честной прессе, смогла посмотреть вся страна. Малыш повернулся к залу и громко, звонко  прочитал:

Наша Таня громко плачет,
Уронила в речку мячик.

И  сотни человек в зале встали  и  совершенно неожиданно и для себя, и для зрителей начали скандировать:

Тише, Танечка, не плачь,
Не утонет в речке мяч.

Мальчуган спрыгнул со сцены, пролез между обалдевшими журналистами и  вприпрыжку побежал по проходу, болтая головой и приговаривая в такт:

Зайку бросила хозяйка,
Под дождем остался зайка.

А делегаты съезда хором отвечали:

Со скамейки слезть не мог,
Весь до ниточки промок.

И устремились за ним, толкаясь и отдавливая друг другу ноги. Журналисты, на которых массовое бешенство не распространилось, широко пооткрывали глаза и  рты, но не забывали фиксировать происходящее на пленках, лентах и бумаге. Толпа делегатов вывалилась из зала, прорвалась, как стадо напуганных баранов,  через узкий выход на улицу, смела милицию и опрокинула турникеты, построилась в  колонну и маршем направилась на юг. Замыкал колонну бывший президиум.
Мальчишка  с удовольствием скакал впереди нее, приговаривая:

Идет бычок качается,
Вздыхает на ходу.

Ему старательно вторили из колонны:

Вот-вот доска кончается,
Сейчас я упаду.

Но не упали, а маршировали вперед со все возрастающим рвением так, что в партийном резонансе чуть не обрушили встретившийся на пути мост. Время от времени мальчуган доставал из кармана штанишек маленькую пластмассовую дудочку и  оглашал окрестности визгливыми, но радостными звуками. Советская детская классика  скоро закончилась, и перешли почему-то сразу на Шекспира:

Ты мне жениться обещал,
Меня лишая чести.
Клянусь, я слово бы сдержал,
Да мы уж спали вместе.

Когда отошли еще дальше, испорченный мальчишка стал декламировать частушки, текст которых мы здесь не приводим,  чтобы не нарушать  жанра нашего повествования.
Доблестная московская милиция поначалу хотела остановить несанкционированное шествие доступными ей методами, но, увидев в шеренгах некоторые слишком известные лица, призадумалась и решила, что  безопаснее будет сначала испросить разрешения у вышестоящего начальства. А колонна за это время успела значительно продвинуться к неведомой цели. Наконец, по очень высокому указанию уже на подступах к южному вокзалу решились сделать кордон из специально снаряженных милиционеров и омоновцев. Увидев заслон издалека, шествующие  перестроились и пошли в атаку немецкой свиньей, печально известной на Руси со времен Ледового побоища. Но были взяты в окружение не растерявшимися специалистами, остановлены и поодиночке изловлены.
Следующая сцена напоминала кадры из фильмов о героях-революционерах. Когда очередного делегата заталкивали  в воронок, он вырывался и кричал, как народоволец перед казнью:
- Маленький мальчик  нашел пулемет!
А из соседних машин вторили голоса не сдавшихся:
- Больше в деревне никто не живет!
Наиболее высокопоставленную часть демонстрантов развезли по домам,  особо  рьяных пришлось препроводить в кутузки, некоторые пострадали и были определены в больницы. Но к вечеру стало ясно, что в больничном уединении нуждаются все, потому что в разных частях Москвы и Подмосковья делегаты неудавшегося съезда,  кусали ненавистные руки, зажимающие их партийные рты, выплевывая кляпы  и мужественно преодолевая действие снотворного, продолжали упорно твердить в унисон детские песенки, припевки и потешки. Забегая вперед, скажем, что для того, чтобы справиться с этой напастью,  московским специальным клиникам понадобилось некоторое время, примерно от  трех дней до недели, в зависимости от класса заведения.
 Мальчик же исчез еще до того, как колонна наткнулась на ряды мили-ции. И бузотера, заварившего всю эту отвратительную  кашу, журналисты, кинувшиеся следом за маршем, проворонили. Когда кое-кто из них вернулся в зал, сообразив, что недурно было бы взять интервью  и у  мужичонки, поганца и след простыл. На телепленках ни мужик, ни дрянной мальчишка по неизвестным причинам не получились, маячили какими-то размытые темные пятнами. И если  в существование облезлого мужика впоследствии многие верили, подозревая в нем провокатора, специально и за большие деньги нанятого конкурирующими партиями, то относительно другого главного героя этих событий у большинства возник вопрос: а был ли мальчик?