Все девушки были стервами, спесивыми, заносчивыми, и совсем не обращали на Колю внимания. Не очень-то и хотелось, но все-таки иногда возникали обидные ситуации, причем так часто, что Коля прекратил ходить в клубы и на дискотеки. Дома он подолгу разглядывал себя в зеркало: симпатичный парень, только вот кожа слегка проблемная, и росту немного не хватает. Но он подрастет, еще как подрастет, мужчины растут до двадцати пяти, за шесть лет можно ой-ей-ей как вырасти.
Друзей у Коли тоже не случилось, он слегка шепелявил, стеснялся этого, мало разговаривал, поэтому в компаниях не приживался. Но Коля не унывал, он знал себе цену. Парень он оригинальный, с изюминкой, не дурак. Он не виноват, что окружающий его мир полон примитивами и олигофренами, которые не способны по-настоящему оценить его. Чтобы обрести признание, следовало просто сменить круг общения. Поразмыслив, он решил, что в нынешнее время приличных парней и девушек можно найти лишь в интернете, и уговорил отца купить ему компьютер в кредит. Время было летнее, каникулы, и Коля прочно обосновался у монитора.
Сначала он робел перед дорогой игрушкой, боялся сделать что-то не так, испортить. Но вскоре понял, что сломать ее практически невозможно, это надо очень постараться, чтобы ее сломать, а овладеть ею оказалось на удивление просто. Умная вещь сама подсказывала, что надо делать, мягко руководила, давала возможности исправлять ошибки.
И в Сеть попасть было проще простого. Совсем немного денег, не-сколько движений – и перед тобой весь мир, и ты перед миром, и способен сам выбирать себе развлечения и знакомых. Воображение у Коли было отменное, и первое время у него даже кружилась голова, когда он представлял себе этот раскинувшийся перед ним огромный мир. Он и в самом деле казался ему гигантской светящейся сетью, прочной, шелковой, наброшенной на темную ночную Землю, с миллиардами ячеек и узелков, и в каждом узелке – человек, с которым можно поговорить. Просто море возможностей, океан. И свободно плавать в нем могут все, кто пожелает. А реальные Колины знакомые утонули в этом океане, казались теперь просто крохотной жалкой кучкой неудачников, не имеющих представления об истинных масштабах жизни и не достойных того, чтобы принимать их в расчет.
Коля пытался понять, где все же помещается Сеть. Несомненно, это было огромное пространство, большее, чем Земля, а может быть, и бесконечное, в котором действовали какие-то особые, неведомые людям законы. Скрытое от глаз, позволяющее видеть лишь небольшие свои части, высвечивающиеся в миллионах домов компьютерными мониторами, оно было где-то рядом, но все-таки не здесь. Это был иной мир, но связанный с земным непонятными сложными связями, параллельный мир, а может, и перпендикулярный, куда при желании мог попасть не медиум, не Мерлин, а любой обладатель компьютера. Мир, куда не помещалось тело, остававшееся за компьютерным столом, но куда целиком погружалась самая важная часть человека – сознание. Думать об этом почему-то было страшновато, почти так же страшно, как задумываться о потустороннем или о смерти. И Коля особо и не задумывался, а просто с наслаждением плавал, кувыркался, кувыркался в волнах эфира, парил над бренной землей, ощущая себя всемогущим, как джин. Несомненно, это было что-то необыкновенное, колдовство, чудо.
Сеть не просто жила своей собственной жизнью, но и давно уже вобрала в себя реальный мир, не давая даже далеким от нее людям обходиться без нее. Крепко взяла в свои щупальца банки, протянулась по транспортным магистралям, запутала телевидение и прессу. И каждый, кто расплачивался кредиткой или брал в руки газету, оказывался в ее власти. Исчезни она – и человечество оказалось бы в параличе, не смогло бы совершать самых необходимых действий, стало бы беспомощным, как младенец.
Поплавав по Сети, Коля обнаружил, что внутри нее можно жить вполне полноценной жизнью: зарабатывать деньги, развлекаться, творить, учиться, дружить, заниматься любовью. Здесь существовали целые города, биржи, банки, журналы, кладбища и бордели, клубы, игротеки, библиотеки, музеи и университеты. Здесь обитали многочисленные таланты: художники, музыканты, поэты – те, кого в реальной жизни почему-то не оценили по достоинству, и те, кто почему-то не оценил реальную жизнь. Даже мертвым здесь находилось место: достаточно было лишь зарезервировать себе участок на одном из виртуальных кладбищ – и лежи себе спокойненько на глазах у всего мира.
Некоторые занятия были для Коли пока не доступны: содержание респектабельного дома и участка земли в кибергороде или кибермогилы незабвенного покойника влетало в такую копеечку, которая ему и не снилась. Хотя идея пожить здесь была чрезвычайно привлекательной. Это же надо, ведь существуют счастливчики, способные поселиться в эдаком викторианском городке, чистом, зеленом, с белыми, увитыми плющом, домами и невысокими белыми же заборами, за которыми виднеются аккуратно подстриженные кусты роз и гортензий, где все называют тебя мистером, кланяются и снимают шляпу при встрече, где в домах прохладно и горит камин, а перед ним - щипцы и кованая корзина для поленьев! В реальном мире такого нет, а может быть, и не было никогда, а здесь – пожалуйста, живи в свое удовольствие. И он, завидуя тем, кто может стать полноправным и уважаемым жителем сказочного поселения, решил обязательно вернуться в эти превосходные места немного попозже, когда встанет на ноги и сможет зарабатывать приличные деньги.
А вот секс и даже любовь можно было найти по сходной цене и даже даром. Сеть была просто переполнена желающими подыскать себе пару или просто побеседовать об этом самом. Коля был поражен и обрадован количеством тех, кто явно не нашел себе возлюбленных в реальности. Да, по-видимому, не только Коле окружающие отказывали в сексуальной привлекательности, и все неудовлетворенные, отвергнутые и не обретшие повалили в Сеть
Общение в Сети с жаждущими духовной или плотской любви дарило невиданную свободу. Здесь можно запросто было произносить любые скабрезности, говорить о том, о чем и думать-то непристойно и приписывать себе небывалые сексуальные дарования. Здесь можно было врать, не боясь разоблачения, просто полагалось и считалось хорошим тоном врать. А иначе что интересного можно было рассказать о себе, все дни напролет сидящем перед экраном? Сочинять и фантазировать было одним из условий игры, негласной договоренностью, и просто следовало придумать себя другого, более тонкого, умного и загадочного, чем в действительности.
Только здесь, и нигде более, он мог быть сам у себя не один, потому что получал способность обладать любым телом, возрастом и полом. Собственно говоря, можно было обойтись и вовсе без тел, но и здесь люди, которые даже в раю и в аду не могли представить себя бестелесными, не желали быть невидимыми и бесплотными, хотели иметь внешность, то есть тело и лицо, причем непременно привлекательные. Коля выбрал себе сразу несколько тел, красивых и сильных, желанных, уверенных в своей неотразимости, столько же имен и оба пола.
Сначала он пользовался всеми именами, телами и легендами, но вскоре запутался и понял, что их слишком много. Тогда он выбрал два любимых тела и два имени. Остальные тела потихоньку умерли, сошли на нет. Ник был двадцатипятилетним синеглазым брюнетом, гигантом, автогонщиком, обладателем черного пояса по карате, умевшим водить самолет и яхту. Кэлли - двадцатилетней студенткой, блондинкой, ноги сто десять, восемьдесят восемь - пятьдесят восемь - восемьдесят восемь, пятьдесят один килограмм, огромные карие глаза, задумчивая, но веселая. Оба были весьма остроумными и пользовались огромной популярностью среди многочисленных поклонников.
С удовольствием Коля описывал себя всем заинтересованным, рас-сказывал о своей силе, храбрости, красоте, способностях. Его новая телесность окрыляла, меняла настроение и характер. Он поверил в нее больше, чем в свою прежнюю, и умело пользовался ею. Так долго подавляемая, взращенная в гордом одиночестве сексуальность Коли заливала его невидимых собеседников, словно липкий любовный мед, в котором многие увязли, словно беспомощные мушки.
Было и еще одно приятное обстоятельство, делающее сетевую лю-бовь чрезвычайно привлекательной. Общаться со своими поклонниками и поклонницами можно было нечесаным, неумытым и небритым, в тапочках и старых трико, попивая кофе или чай. Ухаживать за девушками удавалось без гроша в кармане, принимать комплименты от юношей - без макияжа и маникюра. Чтобы иметь свидание, не надо было гладить брюки и рубашку, трястись в автобусе, поджидать подругу на морозе, а затем провожать к черту на рога. Все было здесь и сейчас, под руками, в зоне прямой досягаемости. Кто-то гениальный и заботящийся обо всем человечестве создал пространство, позволяющее минимизировать необходимые затраты и энергию, то есть принял в расчет человеческие жадность и лень.
Столь приятное общение требовало значительного времени, и Ник с Кэлли беспощадно пожирали трафик и досуг. Досуг, к счастью, был бесплатный, на трафик приходилось клянчить у отца. Но удовольствие того стоило, и Ник с Кэлли продолжали радовать мир своими совершенными виртуальными телами и многочисленными, не менее виртуальными достоинствами. Сам Коля был в восторге от своих ипостасей, они были лучшими из всех, кого он когда-нибудь знал. Другие тоже оценили их по достоинству: от предложений встретиться или даже или даже немедленно создать семью отбоя не было.
Однако Колино реальное тело, усталое и полузабытое, увы, продолжало упрямо отвлекать Колю от его любимого занятия. Оно по старинке хотело есть, пить, спать и испражняться. И любить, любить не на волнах эфира, а на грешной земле. Возбужденное любовными признаниями виртуальных поклонников, оно страстно мечтало о примитивной, но реальной, плотской встрече с одним из них. Оно настойчиво требовало свидания, и пойти на него мог только Ник. Пока только Ник, потому что сознание Коли давно уже раздваивалось, грозя снести заборы усвоенных с детства запретов. Но здравый смысл подсказывал, что прежде любых альтернативных экспериментов следует побывать в классической ситуации и встретиться с женщиной.
Коля долго выбирал. Нужна была не слишком умная, не совсем молоденькая, но веселая и красивая. Он остановился на Мадлен, которой было двадцать четыре. Она давно забавляла его отличными шуточками, рыжая, зеленоглазая, острая на язык. Они долго договаривались о встрече, и наконец время и место были выбраны. Два дня Коля крутился перед зеркалом, уговаривая себя что за двадцатипятилетнего вполне может сойти. А вот на синеглазого гиганта он явно не тянул. Но решил по пустякам не париться, и в случае необходимости отговориться тем, что пошутил. Ведь теперь он нравится людям не внешне, а сам по себе, за интеллект, за остроумие, за фантазию, за тонкую душевную организацию. А тело – так, вывеска, упаковка, на которую, конечно, внимание, обращают, но только до тех пор, пока не залезли внутрь. Но он все же сходил в парикмахерскую и солярий, купил новые джинсы и вечером в воскресенье отправился на встречу.
Кафе, где они должны были встретиться, располагалось в самом центре, модное, современное, с огромными стеклянными витринами и маленькими столиками на двоих. Коля пришел заранее, занял столик, с которого просматривался весь зал, стал ждать. Это было его первое свидание, и сердце его то стучало слишком быстро в сладком и страшном предчувствии, то замирало, когда в дверях появлялась очередная девушка. На всякий случай они договорились, что Мадлен будет держать в руках ромашку. Именно ромашку, а не розу, потому что вечерами многие девушки гуляли с розами, подаренными им кавалерами. И теперь Коля беспокоился:
- Где же она ромашку найдет? Зачем я придумал эту ромашку, идиот, без ромашки, что ли, нельзя было обойтись?
Когда ромашка вплыла в дверь кафе, он сначала увидел только ее и замер, и лишь затем перевел глаза сначала на держащую цветок руку с длинными и яркими ногтями, потом на высокую крупную грудь, и оттуда – на лицо. И опешил. Вошедшая и в самом деле была рыжей, даже слишком рыжей, и зеленоглазой, но двадцать пять ей было лет десять назад. "Да она почти как мама моя", – в ужасе подумал Коля и опустил глаза, втянул голову в плечи. Но все же видел, как дама оглядывалась по сторонам, как, неуверенно улыбаясь, сделала несколько шагов по направлению к столику, за которым сидел крупный мрачноватый брюнет лет тридцати. И с ужасом разглядел, что одета она чрезвычайно ярко и вызывающе: в шорты, пеструю открытую майку и туфли на очень высоких каблуках. Загорелые ноги были необыкновенно хороши, длинные с выделяющимися икрами, тонкими щиколотками и стройными коленками, но это были ноги зрелой дамы, и, высоко оголенные, смотрелись непристойно. И грудь была слишком оголенной, и тоже непристойной, и взрослая шея. Это еще больше напугало Колю, и он подумал: «Довольно мерзко смотрится, когда взрослая тетка так одета. Что же будет?» Дама тем временем дошла до столика с брюнетом и что-то сказала ему, а Коля, низко наклонив голову и впервые в жизни радуясь тому, что так мал и неприметен, проскользнул к выходу и выскочил на улицу.
На улице он засомневался, и для верности пооколачивался около кафе еще с полчаса в тщетной надежде, что произошла ошибка и с минуты на минуту придет еще одна девушка с ромашкой. Девушка так и не появилась, но через стеклянную витрину он мог наблюдать, как брюнет отшил Мадлен, как она села за свободный столик, положив ногу на ногу, как спустя некоторое время к ней подкатил какой-то лысый, заказал что-то и как она хохотала, запрокидывая голову. Поникшая ромашка лежала на столе как памятник Колиной глупости.
- Вот это Мадлен, - сказал вслух Коля. – Вот это девушка с цветком!
Как же он, дурень, забыл, что свободой выбора в том призрачном мире обладали решительно все, и каждый, абсолютно каждый, имел воз-можность присвоить себе желаемое тело и возраст. «Хорошо еще, что какой-нибудь семидесятилетний пидор не притащился», - подумал Коля и пошел домой, проклиная собственное недомыслие. И отныне очных встреч решил избегать.
Лето прошло, и Коле следовало продолжать учебу, но в институт он ходил теперь от случая к случаю, не желая тратить драгоценное время на всякую дребедень. Лекции его совершенно не интересовали, к сокурсникам, перед которыми он заискивал всего несколько месяцев назад, относился он теперь снисходительно, а до разговоров с ними и вовсе не опускался. Ну, о чем с ними говорить: какой деспот доцент Кошкин-Мошкин, почему задерживают копеечную стипендию, на какой перемене съесть в буфете пончик? Нет, подобающие ему собеседники ждали его только там, в Сети, и он бежал к ним, как только удавалось вырваться из опостылевшего вуза. Круг Колиных мнимых знакомых тем временем еще расширился, и он с трудом успевал общаться со всеми.
Родители на поглотившее сына занятие сначала особого внимания не обратили, ну, сидит себе парень за компьютером, и пусть сидит, все лучше, чем по пивнушкам шляться и от девок всякую заразу собирать. А забеспокоились лишь тогда, когда в ноябре позвонили из деканата, и спросили, почему Коли так давно не было в институте. Отец отругал Колю за пропуски и взял с него слово занятия не пропускать, а Коля это слово с легкостью дал. Теперь по утрам он выходил из дома раньше всех и из-за угла дома или из подворотни напротив подглядывал, когда уйдут на работу отец и мать. После чего выжидал для верности минут пятнадцать, бежал домой и окунался в Море. Хуже всего было в субботу: у отца с матерью выходной, а него занятия. Но он и тут приспособился: на нерастраченные за неделю карманные деньги посещал интернет-кафе, где и проводил полдня, после чего, как ни в чем не бывало, возвращался домой.
В январе выяснилось, что Коле грозит отчисление. Отец пошел к декану, а вернувшись, неистовствовал, орал про то, сколько сил и денег было потрачено на репетиторов, сколько нервов - на поступление, и все для того, чтобы этот олух похерил все ради счастья переговариваться с толстозадыми уродливыми дурами, на которых без слез и не взглянешь. Потому что девушка, на которую хоть кому-нибудь приятно посмотреть, перед компьютером сидеть не будет, а найдет себе нормального парня, и не такого урода, как это исчадие, посмотри на него мать, с него все, как с гуся вода. А когда успокоился забрал компьютер, и, посоветовавшись с матерью, отвез к себе на работу. Отдать же обещал лишь после того, как увидит зачетку с приличными оценками. И напрасно Коля рыдал и кричал, что за месяц растеряет круг общения, что место в сетевой тусовке займут мгновенно, а он столько сил отдал на создание и поддержание устойчивого статуса, и теперь все коту под хвост - отец был непреклонен. Пришлось сесть за книги и сессию сдать.
В начале февраля Коля принес отцу зачетку с тройками и потребовал вернуть компьютер.
- Хорошо, но сначала давай сходим кое-куда.
- Это куда же, - насторожился Коля. – К психологу, что ли?
- Зачем к психологу, к одним моим знакомым.
- Чего я там не видел?
- Поверь, кое-что интересное.
Коля посопротивлялся, но деваться было некуда, пришлось идти. У дверей обычной квартиры в брежневской многоэтажке он последний раз попытался увильнуть от визита, но отец, не слушая его, нажал кнопку звонка. Дверь открыл пожилой мужчина, гораздо старше отца.
- Здравствуй, Леня, дорогой, здравствуйте, проходите, раздевайтесь.
- Ну вот, мы пришли, как договаривались, Саня. Знакомься, сын мой, Коля.
- Александр Александрович. Может быть, сначала чайку?
- Нет, мы на минуточку. Ты еще раз извини, но сам понимаешь, приходится.
- Не извиняйся, правильно, что пришли, пойдемте.
Александр Александрович повел их куда-то в глубь квартиры, от-крыл дверь в маленькую комнату, зашел, сделав приглашающий знак. Они вошли следом и в профиль увидели сидевшего за компьютером молодого человека, бледного, очень худого, с длинными спутанными волосами.
- А вот это мой сын Владик.
Владик не обратил на них внимания, читая текст на мониторе.
- Владик, к нам пришли гости.
Владик и ухом не повел.
- Познакомься, вот Леонид Иванович, мой старый приятель, а это его сын Коля.
Молчание.
- Владик, а есть ты хочешь? Хочешь супу?
Молчание.
- Скажи, какой день недели?
- Хорошо, - ответил Владик.
Пальцы парня, не останавливаясь, бегали по клавиатуре, и Коля вдруг заметил, какие длинные у него ногти. «Как же он, ему же неудобно», - подумал он и вдруг испугался. Александр Александрович положил руку сыну на плечо, попытался развернуть к себе, тот недовольно дернул плечом, скинул отцовскую ладонь и продолжал набирать текст. Тогда Александр Александрович взял парня за подбородок, повернул лицом к себе, сказал почти по слогам:
- Владик, я сейчас отключу электричество.
Лицо Владика стало несчастным, глаза стали наполняться слезами.
- Не надо.
- Ты ответишь мне?
- Да.
- Какой сегодня год?
- Три тысячи шестьсот пятьдесят восьмой.
- Как меня зовут?
- Папа.
- Достаточно, Саня, - не выдержал Колин отец.
Александр Александрович отпустил сына, и тот тут же отвернулся к монитору. Все трое вышли из комнаты.
- Прости меня, Саня.
- Ничего, я привык. Он уже почти пять лет так, как пять лет назад сел, так и сидит. Я кормлю его насильно, иногда заставляю мыться, но редко удается. Он плачет, как ребенок, когда нет света, или кончаются деньги. Мать вот не выдержала, год, как схоронили.
- А Вика?
- Она ушла почти сразу.
- Лечить пробовали?
- Много раз, все перепробовали, но он становится таким несчастным, счастлив только там. Но Владик еще ничего, тихий, когда он лежал в клинике на реабилитации, мне показали мальчика лет четырнадцати, который зарезал мать и бабку, отвлекавших его от компьютерных игр. Так как насчет чаю?
- Какой уж тут чай, хочется напиться до чертиков. Мы, пожалуй, пойдем, Саша. Еще раз, прости.
- Надеюсь, это пойдет на пользу.
Когда они вышли из подъезда, отец сказал:
- Ну, ты видел?
- Я-то здесь причем?
- А ты не думаешь, что тебя ожидает то же самое?
- Тоже мне, психоаналитик, показал какого-то олигофрена и дума-ешь, что запугал.
- Десять лет назад я гулял у него на свадьбе, он был красавцем и умницей, подавал большие надежды.
- Какое мне дело до того, кем был этот дебил.
- Ты все же подумай.
Они молчали до самого дома, так и не сказав друг другу ни слова, разошлись по комнатам, а вечером Коля снова пришел к отцу.
- Ты обещал вернуть компьютер, ты обещал
- Компьютер ты не получишь никогда. Во всяком случае, от меня.
Коля ушел к себе, а через несколько часов, когда в доме все стихло, снял с подоконника горшки с геранью, распахнул настежь окно и, не задумываясь, шагнул вниз с восьмого этажа.
Но в жизни он был неудачником, лузером, лохом, и смерть принял по-дурацки, как киношный идиот. Вернее не принял, вернее, она его. Потому что, шагнув в двадцатиметровую пропасть, попал в единственный во дворе сугроб, аккуратно сложенный уродом дворником. И, угодив в самый центр этой ненавистной пирамиды, всего лишь сломал лодыжку и сотряс свои нелепые мозги. Потому что умирать нужно было совсем не так.
И он все время думал, как. Думал, пока лежал два месяца в больнице, пока отпивался материнскими бульонами, пока его организм сращивал ненужную ногу, а кретин психиатр полоскал ему мозги. И он уже знал, как именно, когда в апреле мать с отцом забирали его из больницы. Но жизнь, добрая и капризная, иногда балует даже лузеров и лохов. Когда Коля вернулся домой, компьютер стоял на месте.