Шпага Александра Дюма

«Жизнь его — самое увлекательное из всех его произведений, и самый интересный роман, который он нам оставил, — это история его приключений».
                Брюнетьер


               
     Бесплатный сыр бывает. Каждой осенью в гасконских провинциях Франции над деревнями витает особый неповторимый запах. Это крестьяне вываливают на столы трактиров огромные круги только что сваренного сыра. Заходи, кто хочешь. Пробуй, сколько угодно. Одно условие, нельзя брать с собой.
     В то пасмурное утро на окраине одной из таких деревень, название которой и на карте отыскать невозможно, настолько мала, за деревянным столом придорожного трактира сидели двое. Трактир был с низкими прокопченными потолками, почти не освещался свечами, внутрь и в солнечный день свет почти не проникал, уж в пасмурную погоду и говорить нечего.
     Двое посетителей производили неприятное впечатление. Первый, по имени Маркель, грузный и толстый, с окорокообразным лицом, на котором едва помещался мясистый нос. Вдобавок, огромные, волосатые, красно-бурые лапищи. Отвратительная личность. Второй был еще противнее. Мелкий и худенький, с глазами суетливого мышонка. И звали его Жийоп. Разве достойный человек станет носит подобную фамилию? Непременно сменит.
Словом, оба типа были несимпатичны любому первому встречному. Они и сами друг друга недолюбливали. Постоянно переругивались. Вероятнее всего потому, что ремесло их было сопряжено с постоянным риском для жизни.
     Парочка была наемными убийцами.

  Направлялись они прямиком в Париж. Заказ предстояло выполнить далеко нешуточный. Выкрасть какого-то «Дюне» или «Думе», увезти его на север страны и там содержать в старом замке под стражей до определенного срока.  «Заказчик», лица которого они не видели, поставил условие: чтоб ни одна живая душа не знала.
Еще при заключении сделки, Маркель предложил просто решение. Убить этого самого «Думе», «Дюне», или как его там, и в яму закопать. Но «заказчик» стоял на своем. Для чего-то тот ему был нужен живым и невредимым. Но в заточении.
  Торговались довольно долго.  «Заказчик» оказался скупердяем. Ни единого сантима не уступал. И даже штраф грозился наложить, если что-то пойдет не так. Знала бы подлая парочка, в какую авантюру они ввязываются, какие им предстоят испытания, бежали бы от «заказчика», куда глаза глядят. Но наемные убийцы были, как бы это помягче выразиться, людьми совершенно без фантазии.
  Маркель и Жийоп поедали сыры в неимоверных количествах. Служанка едва успевала подносить все новые порции. Мелкий Жийоп норовил припрятать отдельные куски в карманы своего грязного платья, а Маркель, даже не понюхав и не насладившись запахом, прямиком отправлял куски в рот. Глотал, не разжевывая.
  Разговор между собой типы вели вполголоса, чтоб окружающим было не понять, хотя в тот утренний час в трактире вовсе не было посетителей. Только в самом углу старый монах что-то колдовал над своими кусками. Смотрел на свет, сдавливал пальцами, нюхал.
Как только служанка скрылась за кухонной дверью, Жийоп, оглянувшись на монаха, наклонился над столом и прошипел:
— Которого бы должны… «того», настоящий богач?
— Не нам чета, — глухо ответил Маркель. Голос его напоминал рычание быка. Если предположить, что быки умеют рычать.
Жийоп пошевелил губами, явно что-то прикидывая в уме.
— За такого надо платить больше.
— Проще убить. И в яму закопать, — прорычал Маркель.
Он явно не любил фантазий, импровизаций, отклонений от нормы.
— Надо было просить больше! — уткнувшись в тарелку, продолжал бормотать Жийоп.
— Есть у меня мечта! — неожиданно зло отозвался Маркель.
Жийоп вскинул вверх свой остренький, как у мышонка носик, и с веселым любопытством посмотрел на напарника.
— Уйти в монастырь? — хихикнул он.
— Получить заказ на тебя. — задумчиво ответил Маркель. И улыбнулся своей бычьей улыбкой. Опять-таки сомнительно, что быки умеют улыбаться. — С радостью бы исполнил. И задешево.
  Трусливый Жийоп понял, лучше на время заткнуться.
  Заказ, действительно, был не из легких. По очень скудным сведениям, полученным от «заказчика», этот самый «Думе» или «Дюне», проживал в Париже сразу в нескольких местах. Имел трех любовниц в разных районах города и вечно болеющую мать. Посещал редакции газет и обедал в самых дорогих заведениях. Имел толпу друзей и встречался с ними ежедневно в самых людных местах. Вертелся, как ошалелая белка в колесе.
  Попробуй, подлови такого!
  Подлая парочка совершенно не знала Парижа. Оба были беспросветными провинциалами. Стало быть, им предстояло плутать по шумным столичным улицам, ночевать в своей повозке прямо под открытым небом. И питаться, Бог знает чем. Так последнее здоровье потеряешь.
Маркель, проглотив весь сыр, находящийся на столе, ухватил за руку появившуюся служанку, сгреб с ее подноса еще несколько кусков сыра и бросил в свой, необъятных размеров мешок. Служанка раскрыла было возмущенно рот, но Маркель показал ей кулак, размером с ее голову и вышел из трактира. Жийоп тут же последовал за ним. Правда, успел прихватить пару кусков со стола монаха.
  Через минуту парочка уже тряслась в повозке, запряженной кобылкой каурой масти по разбитой сельской дороге.

  Париж бурлил днем и ночью. Выставки модных художников и пышные званные обеды, премьеры популярных драматургов и концерты не менее популярных композиторов, осенние распродажи в лавочках и в новых шикарных магазинах, уличные музыканты и просто толпы гуляющих. Все это будоражило, вовлекало в бесконечный праздничный водоворот, всех лишало сна и возможности хоть как-то осмыслить происходящее вокруг.
  Недаром какой-то маркиз заметил: «Париж — это праздник, который всегда!». Трудно не согласиться с подобным утверждением. Тем более, в первой половине девятнадцатого века.
Главной достопримечательностью Парижа тех времен были вовсе не бульвары Елисейских полей, и не набережные красавицы Сены. Не выставки молодых художников и не вечерние огни театральных премьер. Не Мон-Мартр и даже не самые очаровательные женщины в мире.
Главной достопримечательностью Парижа был один единственный человек. Знаменитый писатель и драматург Александр Дюма!
  Высокий, стройный, с копной вечно взлохмаченных волос, с маленькими усами и большими, выразительными глазами, в кричаще-ярких и пестрых жилетах, он появлялся в самых неожиданных местах и уголках Парижа и заставлял все женские сердца биться значительно громче стука их же собственных каблучков по тротуарам.
  Все женщины любили Дюма. Дюма любил всех женщин. Можно было без преувеличения сказать: «Париж — это Дюма!»,  «Дюма — это Париж!». Оба утверждения были в одинаковой степени верны.
  Каждый день его видели одновременно сразу в нескольких местах. Его фразы и выражения, вскользь брошенные, передавали из уст в уста, как самую важную политическую новость. Оценки, походя данные тому или иному человеку, становились ярлыком на всю жизнь.
Александру Дюма завидовали все. Он не завидовал никому.

  Той осенью у Дюма появилась мания преследования. Примерно уже с неделю мерещилось, будто его преследуют два типа. По очереди. Один толстяк. Здоровый, как бык. С красным носом. Другой маленький, как мышонок. Но тоже очень противный. Преследуют постоянно. В самых неожиданных местах подворачиваются под руку.
Не далее, как сегодня утром, прямо у служебного входа театра Комеди-Франсез перед Александром возник «мышонок».
— Сударь! Десять франков! На похороны брата близнеца!
Дюма никогда не отказывал в просьбах. Ни друзьям, ни нищим.
— Вот двадцать франков! Похороните обоих близнецов!
Широта натуры была главной его отличительной чертой. Он уже зарабатывал на пьесах и романах сотни тысяч франков в год. Правда, тратил вдвое больше. Постоянно находился в долгах. Кредиторы так и рыскали за ним по пятам, как гончие псы.
  Но мерзкая парочка отнюдь не походила на кредиторов.
  С толстяком, которого Дюма мысленно окрестил «быком», встреча состоялась еще раньше.   Неделю назад Александр стоял на берегу Сены под деревом и наблюдал, как дятел-отец учит своего птенца долбить клювом по дереву. Забавное зрелище!
  Почему-то вспомнился собственный отец. Генерал, во времена императора Наполеона командовавший Альпийской армией, был фантастической храбрости и отваги человеком. Для него не существовало невозможного. Однажды, где-то в Египте, на узком мосту он в одиночку отразил наступление целого эскадрона. Сына своего Александра, он успел научить очень-очень многому. Любить природу, охотиться на дичь…
  Самая забавная история с ним приключилась в Алжире…
Но с удовольствием вспомнить эту историю Александр не успел.

— Как пройти в Национальную библиотеку? — раздался над его ухом сиплый голос. В нос ударила волна из чеснока и лука.
Дюма резко обернулся. Перед ним стоял какой-то бродяга. Сильно помятый, явно нетрезвый и очень воинственный.
— Тебе, приятель,.. — усмехнулся Александр, — не библиотека нужна, портовый кабак!
Несколько секунд писатель Дюма и наемный убийца Маркель, молча, смотрели друг другу в глаза.
«У-у-у, гад!» — думал Маркель. «Небось, купается в деньгах!».
«Забулдыга! Из провинции!» — думал Дюма.  «Подрядился в речной порт сезонным рабочим. Наверняка, уже и оттуда выгнали. За пьянство. Силен, но ленив».
— Может, составишь компанию? — по-бычьи насупившись, спросил Маркель. И почти вплотную придвинул свое мясистое лицо.
В голосе его звучала просьба и угроза одновременно. И еще что-то, чего Дюма не угадывал, хотя считал себя неплохим психологом.
— Вот тебе пару монет! Выпей за мое здоровье! — сдержанно ответил Дюма. И резко повернувшись, пошел по набережной Сены.
  Некоторое время он слышал за спиной сбивчивый топот ног. Потом перестал обращать внимания. И зря! Если бы еще тогда он был хоть чуточку подозрительнее, наверняка, разглядел бы, «бык» вовсе не был пьян. Он только притворялся.
Мания преследования была явно следствием перенапряжения. Дюма чудовищно много работал.   Писал, как вол. Во Франции, (да что там Франция, во всей Европе!), не было второго такого писателя, который работал бы все ночи напролет. Спал по два-три часа. Содержал трех любовниц. Не считая мелких увлечений. Ежедневно навещал больную мать на тихой улочке Сен-Дени. Устраивал званные обеды и вечера, о которых потом с восторгом судачил весь Париж.
  Сегодня предстояла встреча с издателем «Ля Пресс» Жирардэном.

  Открытое летнее кафе «У озера» располагалось на берегу Сены. Кто дал ему подобное нелепое название? В ответ на насмешливые вопросы хозяйка, чувствительная мадам Анисе, только загадочно улыбалась. Впрочем, название ничуть не влияло на количество посетителей. Из-под его шатров открывался чудесный вид на Собор Богоматери и на саму красавицу Сену.
  Александр Дюма очень любил это кафе. Он частенько назначал деловые встречи за одним из его столиков.
  Вчера Дюма получил письмо от своего соавтора Огюста Маке.
«Дорогой друг! С сегодняшнего дня я отказываюсь от своих прав на переиздание следующих книг, которые мы написали вместе, а именно: «Три мушкетера», «Двадцать лет спустя», «Королева Марго», и утверждаю, что Вы сполна рассчитались со мной за все в соответствии с нашей устной договоренностью. Ваш Маке.».
  Письмо было очень кстати. Теперь Александр заткнет глотки всей этой своре мелких завистников, которые по всему Парижу поносят его честное имя! Грязные слухи, сплетни уже давно перешли грань позволительного, допустимого.
Первые пять лет напряженного труда Дюма, и внимания не обращал на сплетников и завистников. Куда от них денешься.
Теперь настал момент дать им решительный отпор.
Александр решил опубликовать в газете письмо Огюста.
Он отдавал должное благородству Огюста Маке. Редкий из соавторов может, вот так открыто, признаться, что играет вторую роль. Является лишь подмастерьем, помощником.
— Никак не могу понять, — пожал плечами Дюма, едва издатель Жирардэн, прочитав письмо, отложил его в сторону, — Чего не хватает Маке, чтоб самому стать талантливым писателем?
— Ему не хватает вашего таланта, — ответил Жирардэн.
— Порой мне его искренне жаль.
— Есть простое решение, — едва заметно усмехнулся Жирардэн.
Дюма удивленно вскинулся. Он очень любил простые, ясные решения. По его глубокому убеждению, именно в простоте и ясности раскрывается подлинный талант.
— Поменяйтесь ролями. Станьте вы его соавтором.
Дюма вздрогнул, будто его ударили дубиной по спине.
— Никогда!!! — пылко воскликнул Александр. — Никогда! Дюма никогда не были, и никогда не будут рабами!
Известный писатель явно погорячился. Всем было прекрасно известно, его бабка была полинезийской рабыней, темнокожей красавицей. Отсюда, неистовый темперамент, фантастическая любвеобильность и все такое прочее. А что касается будущего.…На все воля Божья.

Неделей ранее в уютной квартире с окнами на улицу Зеленая встретились две женщины. Две актрисы. Две яркие незаурядные личности. Встретились, чтоб поделить одного мужчину.
Крайне неблагодарное это занятие, делить мужчину. Пополам его резать, что ли?
Разумеется, мужчиной, которого предстояло «делить», был наш доблестный писатель и драматург Александр Дюма.
Он и сам обещал присутствовать, но почему-то задержался.
— Я родила ему дочь! — с места в карьер начала Мелани Серре, высокая, красивая брюнетка с огромными темными глазами.
— Достойное занятие для актрисы! — парировала Мари Дорваль, кукольная блондинка с серо-зелеными глазами. — Продолжай в том же духе, плоди будущих зрителей.
Несколько секунд обе женщины сверлили друг друга выразительными ненавидящими взглядами.
— Я играла героинь во всех его пьесах! — возмущенно продолжила Мари Дорваль. — Только благодаря мне он стал знаменитым! И что получила в благодарность?
— Я сыграла не меньше ролей в его пьесах! И тоже покинута!
Еще несколько секунд женщины выразительно молчали. Первой нарушила молчание, разумеется, Мелани Серре. Хозяйка, все-таки. Положение обязывает, как никак.
— В сущности, мы обе просто несчастные женщины.
— Но мы обе, Женщины! С большой буквы! — не успокаивалась Мари Дорваль. — Кроме того, мы обе, равно-талантливы!
— Как-как!?
— Равно-талантливы!
— Странное выражение!
— Последнее время у меня тяга к неординарным выражениям. Равно-талантливы! Ух! Даже дух захватывает! Ведь, одно время мы с тобой гремели. Ох, ка-ак гремели! На всю Европу!
— Ты, естественно, потише, я, естественно, погромче, — не удержалась Мелани Серре.
— Пустая бочка, естественно, гремит громче, — мгновенно отреагировала Мари Дорваль.
И опять несколько секунд женщины сверлили друг друга ненавидящими взглядами. И опять долго молчали. И опять первой нарушила молчание хозяйка, Мелани Серре.
— В конце концов, если отбросить все мелочное и наносное, мы с тобой…одного поля ягоды, — вздохнув, заявила она.
— Одного полета птицы! — тут же подхватила Мари. — Я, естественно, чуть повыше. Ты, естественно…
— Сухой лист всегда высоко носит! — в очередной раз не удержалась Мелани Серре.
В таком духе женщины беседовали еще довольно долго. Говорили друг о друге. Перечисляли взаимные ошибки и промахи. Потом несколько часов подряд, перебивая друг друга, говорили о Дюма.
В тот вечер женщины организовали тайное общество, «Актрисы против Дюма!». По их скромным подсчетам, не менее двадцати подруг жаждали вступить в подобное общество.
И планы у них были самые воинственные.

На той же неделе в первом антракте премьеры «Генрих Третий», убедившись, что и этот спектакль идет блистательно, Александр Дюма вышел из театра и пошел по узкой улочке в направлении доме, где проживала актриса Луиза Депрео.
Был прекрасный вечер. Тихий и теплый.
В руке Дюма держал букет цветов, под мышкой длинную шпагу, подаренную ему в честь блистательной премьеры. Естественно, он не пристегивал шпагу к поясу. Его просто могли поднять на смех. Все-таки девятнадцатый век на дворе. Какой разумный человек станет разгуливать по Парижу со шпагой на боку. Те романтические времена давным-давно прошли.
Неожиданно перед самым его носом опять возник бродяга. Будто из-под булыжников мостовой вырос.
— Если дорога жизнь, топай за мной! — нагло прорычал Маркель. Разумеется, это был он. Кто еще-то!
— Не имею чести вас знать! — вспылил Александр.
Тон бродяги и весь его облик никак не соответствовали правилам приличия. Кроме того, изо рта его опять за версту несло дикой смесью чеснока и лука, что в кругах, в которых вращался Дюма, уже само по себе являлось оскорблением и вызовом окружающим.
— Пожалеешь, пустой писака! — взревел Маркель.
Он зарычал, как разъяренный бык перед красным плащом и тут же цепко ухватил Александра за руку.
Это было уже слишком! Чтоб какой-то грязный бродяга хватал его за руку!? Его, автора самых популярных пьес, написавшего десятки романов, которыми зачитывалась вся Франция!? Его, перед которым склоняли головы принцы и маркизы, а принцессы всех мастей дарили благосклонными улыбками, (и не только улыбками!), Его, которому…
Впрочем, перечислением всех его заслуг и достоинств можно занять не одну страницу. Оставим это газетчикам.
Александр вырвал свою руку из лап «быка»-бродяги и так сильно оттолкнул от себя, что тот отлетел к стене дома, ударился об нее спиной и замер в оцепенении.
— Ах, вот ты ка-ак! — прорычал Маркель, явно не ожидавший такого яростного и мощного отпора.
Александр Дюма выхватил из-под мышки шпагу, вынул ее из ножен и, с намерением приставить ее к горлу бродяги, двинулся на «быка». Чтоб тот на коленях запросил пощады! На коленях!!!
Александр совершенно забыл, что шпага театральная, бутафорская, деревянная и не сможет причинить бродяге сколько-нибудь серьезного ущерба. У него давно уже все в голове перемешалось. Театр и жизнь, фантазии и реальность.
Маркель в свою очередь не стал дожидаться нападения, оттолкнулся от стены и, рыча, двинулся на Дюма. Александру не оставалось ничего другого! Он отбросил букет в сторону, схватил шпагу обеими руками и, что есть силы, треснул наступавшего бродягу прямо по голове! Шпага переломилась пополам!
Неизвестно, чем бы закончился этот поединок, но тут на счастье, одновременно со всех сторон распахнулись окна вторых этажей. На улицу понеслись вопли разбуженных обывателей:
— Мерзавцы! Негодяи!
— Господи! Дайте хоть чуточку поспать, умоляю!!!
— Немедленно прекратите! Вызовите жандармов!
Большинство жителей тихой улочки были в ярости и гневе. Из окон полетели остатки ужинов и уж вовсе самые неподходящие для метания предметы. На голову Маркеля вылилось целое ведро воды. С противоположной стороны полетел даже чей-то ночной горшок. К сожалению, он не достиг цели, пролетел мимо и, ударившись о мостовую, раскололся на мелкие части.
Бродяга-провинциал, явно непривыкший к подобной реакции столичных жителей, схватился за голову и, втянув голову в плечи, поспешно ретировался.
Александр Дюма, не обращая внимания на возмущенные вопли,  торжественно раскланялся во все стороны, поднял с мостовой оброненный им букет и, вставив в ножны остаток шпаги, достойной походкой продолжил свой путь.
Правда, и он аплодисментов в свой адрес не слышал. В спину ему неслись те же угрозы и проклятия, что в адрес бродяги.
Через полчаса на пороге квартиры актрисы мадемуазель Марс Александр и думать забыл о каком-то бродяге.
Впрочем, в объятиях такой красавицы, каковой являлась несравненная мадемуазель Марс, любой забудет не только какого-то ничтожного бродягу, но и, наверняка, свое собственное имя. Потому неудивительно, что Александр совершенно забыл, поначалу он направлялся к актрисе Луизе Депрео. Просто, выходя из темного переулка, свернул не направо, как следовало, а налево.
Но теперь это уже не имело значения.

Премьера пьесы Александра Дюма «Генрих Третий», как, впрочем, и все предыдущие его пьесы, поразила Париж. Легкость в обращении с «историческим материалом», искрометный юмор и неистовый темперамент подкупали даже самых искушенных зрителей.
Такого, блистающего драгоценностями партера, Комеди-Франсез еще не видела. Принцы, принцессы, дамы полусвета, писатели, художники. В одной из лож были замечены даже Беранже и Гюго. Что удивительно. Ведь всем известно, писатели не читают чужих книг, художники не смотрят картин своих коллег, а чтоб затащить драматурга на премьеру своего товарища по перу, нужно приложить недюжинные усилия.
Во втором антракте издатель Жирардэн и теперь уже бывший, (экс, так сказать!), соавтор Александра Дюма, Огюст Маке оказались стоящими рядом в центре вестибюля.
— Замечательный вечер! — с довольной улыбкой заметил Жирардэн, имея ввиду премьеру спектакля.
— Знаменательный день! — громко сказал Огюст Маке. Он явно имел в виду нечто совершенно иное.
В ответ на удивленно поднятые брови издателя, он с самодовольной улыбкой снисходительно пояснил:
— Знаменательный день для меня! Отныне я работаю только на себя самого. С Дюма покончено.
— Думаю, это не слишком сильно огорчит Александра.
— Мне больше нет дела до какого-то Дюма! — раздраженно бросил Огюст. — Скоро Парижу явится новый великий писатель, Огюст Маке! Запомните этот день.
— Стало быть, с литературной поденщиной покончено? — едва заметно улыбнувшись, спросил Жирардэн.
Но Огюст Маке едва ли услышал. Он уже явно примерял на себя манеры и повадки «великого писателя». Надменным и слегка презрительным взглядом окидывал театральную публику.
— Маке умер! Да здравствует Маке! — громко и даже как-то торжественно провозгласил Огюст Маке.
Гуляющие по вестибюлю недоуменно оглядывались на него. Но Маке этого не замечал. Был выше недоуменных взглядов. В буквальном смысле, бегал глазами поверх голов, будто рассеянно кого-то искал.
«Однако-о!» — подумал Жирардэн. «У него амбиций и честолюбия на десяток писателей. Такие обычно плохо кончают».

Осень в Париже время исполнения желаний.

Подловила подлая парочка известного писателя на женщину. Ищите женщину — девиз Франции! А чего ее искать? Подходящую всегда найти можно. Были бы деньги.
Прекрасным осенним вечером Александр брел по тихой улочке к центру города. Стояла та самая пора, которой обычно поэты посвящают свои шедевры. Над крышами домов висела легкая дымка, она будто легкой паутиной окутывала весь город.
Неожиданно из темного переулка к Александру подскочила худенькая заплаканная цыганка. И теребя его за рукав, жестами, (очевидно, от рождения была немая!), попросила помочь. Из ее бессвязных жестов Александр понял одно, женщина нуждается в помощи.
Какой француз откажет женщине! И Александр Дюма, ни секунды не мешкая, ринулся в темный переулок кого-то там спасать. Хотя, спасать впору было уже его самого.
В переулке, рядом с повозкой, запряженной кобылкой каурой масти, Дюма увидел омерзительную сцену. Уже знакомый ему «мышонок» поставил перед собой на колени пышнотелую цыганку и душил ее обеими руками. Причем, делал это как-то вызывающе, демонстративно. С наглой ухмылкой, поглядывая на приближающегося Александра.
Полногрудая цыганка умоляюще смотрела на Александра своими огромными, красивыми, темными глазами. И явно от страха не могла вымолвить ни слова.
«Достойна пяти баллов! По моей двенадцатибальной шкале!» — успел подумать Александр. И во всю силу легких крикнул:
— Эй, ты! Мерзавец!!!
И в ту же секунду получил чудовищный удар сзади по голове. В глазах у него потемнело. Хороводом заплясали яркие звезды. Они то выстраивались в фигуру Белой Медведицы, то образовывали Созвездие Скорпиона. Потом звездный хоровод в голове у Дюма погас, и его сознание погрузилось в полнейшую темноту.

                2
Голова Александра гудела, как колокол Собора Богоматери. Руки и ноги были туго связаны кожаными ремнями. Вдобавок, поверх всего тела он был опутан толстыми веревками. Он лежал на спине в повозке и каждой мышцей ощущал неровности дороги. С кляпом во рту, он не мог издать ни звука.
Сквозь дырку в пологе, он видел только кусок голубого неба, да слышал мерный топот лошади. Наверняка, каурой кобылки.
Топот копыт, непрерывная тряска и головная боль.
Волнами наплывали воспоминания…

— Знаете ли вы математику? Алгебру?
— Нет, генерал.
— Геометрию, физику, химию?
— Нет, генерал.
— Вы изучали право? Или знаете бухгалтерию?
— Ни малейшего понятия.
Генерал Фуа, все еще стройный и подтянутый, несмотря на свой почтенный возраст, в некоторой растерянности ходил по кабинету и напряженно всматривался в молодого человека, сидевшего на стуле возле его стола. Молодой человек был чудовищно молод, фантастически необразован и бесконечно похож на своего отца, доблестного генерала Дюма, с которым Фуа когда-то вместе служил в армии Наполеона.
— У вас есть какие-то средства к существованию?
— Никаких. Но я абсолютно убежден…
Генерал Фуа жестом прервал юношу и сел в кресло за свой внушительных размеров стол. Пододвинул юноше бумагу и перо.
— Напиши свой адрес. Я должен некоторое время подумать.
Юноша взял в руки перо, молниеносно что-то начертать на бумаге.
Когда генерал поднес листок глазам, на лице его появилось выражение удивления. И даже восторга.
— У вас прекрасный почерк! Это выход.
Почерк юноши и впрямь был превосходен. Изящные завитушки и элегантные хвосты, которым позавидует любой грамотный просвещенный человек. И писал юноша быстро, стремительно. Без ошибок и помарок. Будто скакал галопом на лихом скакуне.
Уже через два дня он служил в канцелярии герцога Орлеанского, штаб-квартира которого располагалась в Пале-Рояле, знаменитым своим театром Комеди-Франсез. Словно сама Судьба незаметно подталкивала юношу в спину к театру, к театру…
Разумеется, все свободные вечера юноша пропадал в театре. Аплодисменты слышались ему постоянно. Он был абсолютно убежден, очень скоро эти волшебные, завораживающие звуки восторга и одобрения будут звучать и в его честь.
И рукоплескания будут сопровождать его всю жизнь.
…Мерный топот копыт, фырканье каурой лошадки, да кусок голубого неба в дырке полога шаткой повозки…
Сознание то возвращалось к Александру, то покидало его… Постоянно вертелась в голове одна мысль:
«Жаль, не идет дождь!». Почему-то именно унылый, промозглый, осенний дождь, в восприятии Александра, должен был наиболее ярко иллюстрировать его нынешнее положение. Голубое небо над головой его только раздражало. Дюма и в этой ситуации воспринимал жизнь, как некий театральный спектакль.

— Алекс! Мальчик мой! Ты жив, жив…
Получив в подарок от отца первое в своей жизни ружье, (настоящее, двуствольное!), мальчик тут же ринулся на охоту. Лазил по болотам, оврагам. Блуждал по дремучим лесам в поисках добычи.
Пропадал четверо суток. Мать чуть с ума не сошла.
И вот теперь он стоял посреди комнаты. Истерзанный, исхудавший, в изодранной одежде искусанный комарами, но с добычей. В обеих руках он держал по паре фазанов и уток.
— Алекс! Мальчик мой! Наконец-то ты вернулся!
…Мерно топает каурая кобылка, вздрагивает и подпрыгивает на ухабах шаткая, скрипучая повозка.
Сквозь пелену головной боли возникают картины…

Маленькая уютная квартира на окраине Парижа. На окнах герань. Поздняя ночь. Тусклая свеча то ярко вспыхивает, то вот-вот погаснет. В ее свете видна стоящая в углу комнаты колыбель. И сидящая возле нее миловидная женщина.
За столом сидит Александр, стремительно пишет. Страницы, одна за другой, будто белые голуби, вылетают из-под его пера.
Наконец  он, прикрыв глаза, откидывается на спинку стула.
— Катрина! Помассируйте мне голову! Мысли застаиваются.
Миловидная, белокурая женщина послушно встает, осторожно отходит от колыбели и подходит к Александру. Встает за его спиной. Ее пальцы быстро и привычно бегают по волосам. От макушки к вискам, от  макушки к вискам…
— Алекс! У вас волосы редеют! — обрадовано хихикает Катрина. — Скоро лысина появится!
Она с первого дня знакомства мечтает об этом. Ведь она старше Александра на целых восемь лет.
— Лысина украшает! Придает мужчине мужественности! — твердо говорит Александр, хотя и сам не верит в эту мудрость.
Прикрыв глаза, он несколько минут отдыхает, до конца ночи еще надо написать восемь страниц драмы для театра. И успеть прочесть две массивные книги. Генерал Фуа собственноручно составил для него список авторов, прочесть которых необходимо каждому молодому человеку. Тем более, если он собирается посвятить жизнь такому неблагодарному ремеслу, как писательство.
В огромном списке — Эсхил и Шиллер, Платон и Мольер, Вальтер Скотт и Байрон. И еще множество других великих писателей. О существовании большинства из них Александр даже не подозревал.
Привычно бегают пальцы Катрины по волосам. От макушки к вискам, от макушки к вискам…
Мерно и уныло покачивается шаткая повозка…
Вправо-влево, вправо-влево…
Унылый цокот копыт и набегающая волнами головная боль…

— Вы дерзки и самоуверенны! Ваша пьеса слишком далека от совершенства!
Ведущая актриса Комеди-Франсез мадемуазель Марс взволнованно ходила по своей гримерной. Перед ней посреди комнаты стоял красивый, молодой, начинающий драматург. Его пьесу «Кристина» она только что на Совете театра забраковала. В пух и прах.
— Я писал «Кристину» исключительно для вас! Долгими ночами, создавая свой шедевр…
— Шедевр!? Вы наглы и несносны!
— …перед моими глазами стояли только вы! Я думал о вас, я мечтал о вас! Вы – моя «Кристина»!
Мадемуазель Марс плюхнулась в одно и кресел, несколько секунд жестким, оценивающим взглядом рассматривала молодого драматурга.
Дюма смотрел на нее с восторгом и обожанием.
— Вы дерзки и самоуверенны! И дурно воспитаны!
— Ничего подобного! Внутри я застенчив, робок и целомудренен!
Не выдержав, мадемуазель Марс звонко расхохоталась.
— Очевидно, это настолько глубоко спрятано внутри, что…
— Вот-вот! — кивал головой автор. — Так же смеется и она, она «Кристина». Дайте время переубедить вас! Всего несколько минут!
Мадемуазель Марс опять несколько некоторое время молчала. Прищурившись, рассматривала молодого автора. Она явно походила на изящную кошку, которая решала: сейчас слопать наглую мышь или еще некоторое время поиграть с ней.
Наконец, глубоко вздохнув, она сдержанно кивнула.
— Приходите сегодня вечером. Знаете, где я живу?
— Ваш дом знает весь Париж! — пылко воскликнул начинающий драматург. И многозначительно добавил. — Клянусь небесами…
— Только не дарите букетов! — поставила условие мадемуазель Марс. — Я устала от назойливых поклонников с их вечными букетами.
Поздним вечером Александр Дюма посетил актрису мадемуазель Марс. Разумеется, он ослушался. Преподнес огромный букет. Размеры того букета еще долго были предметом обсуждения всего Парижа.
Оба оказались в выигрыше. Александр Дюма получил премьеру в театре Комеди-Франсез. Мадемуазель Марс главную роль в спектакле по  его пьесе. И заодно пылкого любовника.

…Наконец повозка остановилась. Послышались чьи-то шаги, полог откинулся. Прищурившись, Александр увидел уже знакомые физиономии подлой парочки, Маркеля и Жийопа.
Пока похитители вытаскивали Александра из повозки и с немалыми трудами несли куда-то, краем глаза он успел разглядеть. Повозка остановилась во дворе полуразрушенного замка. Явно вблизи деревни. Где-то вдалеке слышался лай собак и мычание коровы.
Кряхтя и сопя, подлая парочка долго волокла Александра по длинным коридорам и лестницам. Пару раз его очень прилично стукали об углы. Александр терпел. Сейчас было не до подобных пустяков. Затаившись, он ждал момента, когда его, наконец-то!, освободят от ремней и веревок…
Маркель и Жийоп внесли писателя в какую-то комнату, бросили на грязный топчан и быстро разрезали ремни с веревками.
Как только руки и ноги Александра оказались свободными от пут, он судорожно рванулся, с намерением вскочить на ноги и немедленно расправиться с похитителями. Но онемевшие конечности сыграли с ним злую шутку. Просто отказались подчиняться.
Александр грохнулся на колени, потом завалился на бок и на спину. Тяжело дыша, он долго еще не мог прийти в себя.
Маркель и Жийоп, молча, скрылись за массивной дверью. Глухо звякнул с той стороны железный засов.
Александр Дюма лежал на полу.  Медленно осматривался.
Комната представляла собой квадратный каменный мешок. В большое окно была вставлена внушительная решетка. В углу грязный топчан. В центре стол и стул. Вот и все.
Где-то вдалеке лаяла собака и монотонно мычала корова.

Сидя на земляном полу, растирая затекшие ноги и руки, массируя шею, Александр судорожно соображал.
Кто стоит за парочкой похитителей?
Вымогатели? Просто глупо. Весь Париж знает, у Александра Дюма долгов всегда ровно в два раза больше доходов. И эту пропорцию он соблюдает неукоснительно.
Кредиторы? Какой смысл лишать его свободы? От его заточения денег в их кошельках не прибавиться. Только на свободе он может заработать и отчасти вернуть долги.
Мужья любовниц? Рогоносцы? Опять нет смысла. Похитители явно не собирались лишать его жизни. Зачем везти его куда-то к черту на рога? Не проще ли убить на окраине Парижа.
Приведя себя в относительную норму, Александр вскочил на ноги, бросился к двери и начал, что есть силы, колотить в нее кулаками.
— Эй! Негодяи! Отоприте дверь!!!
С той стороны послышались осторожные шаги. В двери распахнулось маленькое окошко, которое Александр поначалу и не заметил. В нем появилась мышиная мордочка Жийопа.
— Что вам угодно? — улыбаясь, вежливо поинтересовался он.
Александр просто вскипел от бешенства. Несколько раз в ярости ударил ногой по двери.
— Еще спрашиваешь, мерзавец!? Знаешь, кто я?
— Какой-то писатель… — пожал плечами Жийоп. — Простите, не читал ваших книг. Я вообще редко читаю книги…
— Отопри дверь!
— Не могу. Я выполняю свою работу.
— Кто тебе заплатил?
— Хозяин.
— Кто он такой?
— Не знаю. Он скрывает свое лицо. Вечером обещал приехать.
С этими словами Жийоп, с виноватой улыбкой, осторожно, но плотно закрыл окошко. За дверью послышались удаляющиеся шаги.
Александр еще несколько раз в ярости ударил ногой по двери. Но ничего не добился. Только сильно ушиб палец на правой ноге.
Несколько часов, (никак не менее!), Александр, разъяренным тигром метался по комнате. Пытался выломать решетку на окне, простукивал стены, в надежде нащупать пустоты в толстых стенах замка, так и эдак, примерялся к двери. Все безрезультатно.
Положение его было откровенно безвыходным. Узник!!!

Вечером в комнате появился человек, одетый в приличное платье модного парижского покроя. Лицо его закрывала железная маска.
Маркель и Жийоп с большими дубинами в руках встали справа и слева от вошедшего. Их позы выражали готовность защитить его, если Александр вдруг вздумает напасть.
Как только вошедший заговорил, Александр, как ужаленный, вскочил с топчана. Он мгновенно узнал голос.
— Огюст!? Огюст Маке!!!

Были ли у Дюма завистники, соперники, враги? Ого-го, сколько! С одним из них, соавтором «Нельской башни, которая с оглушительным успехом выдержала более тысячи представлений, Фредериком Гайярде Александр даже стрелялся на дуэли. На пистолетах, на пяти шагах!!!
К счастью, оба промахнулись.
Постоянный успех у публики и читателей, фантастический успех у женщин всех возрастов и положений, не мог бесконечно радовать остальных представителей сильного пола. Представителей творческих профессией, в особенности. Нечто подобное давно должно было произойти. Но чего хотел от него Маке?
Александр сидел на стуле посреди комнаты и, демонстративно скрестив руки на груди, насмешливо наблюдал за Огюстом. За дурацкой железной маской невозможно было разглядеть выражение его лица, но Дюма был убежден. Огюст Маке пребывает в смятении.
Одно дело замыслить преступление, совершить его — совсем другая песнь. За подобное можно и головой поплатиться в нашей прогрессивной Франции.
Наконец Огюст откашлялся и решительно начал:
— Вы загубили мою жизнь, Дюма! Загубили мой талант!
Не выдержав, Александр иронически хмыкнул.
— Не смейтесь! Долгие годы я работал на вас, как раб! Те мелкие, ничтожные гроши, которыми вы расплачивались со мной…
— Гроши!? — взревел Александр.
Он вскочил со стула. Маркель и Жийоп с дубинами наперевес, тут же сделали предупредительное движение вперед.
— На эти, как вы выражаетесь, гроши, вы купили прекрасный дом! И направили учиться своих дочек в приличное заведение.
Александр сильно выдохнул и опять уселся на стул.
— К чему этот дешевый маскарад? — продолжил Дюма. — Напялили железную маску из страха, что я расквашу вам нос? Или подобью какой-нибудь глаз?
— Маска, мой образ. Я вживаюсь в него.
— Ваш образ значительно проще. Мелкий, подлый трус.
— Не пытайтесь оскорбить меня! И унизить мой талант!
— Невозможно унизить то, чего не существует в природе!
С улицы на решетку окна вспорхнули два воробья. Усевшись как на жердочке, они с любопытством заглядывали в комнату. Подслушивали! Послушать было что! Когда выясняют отношения двое писателей, причем, один из них — гений, у постороннего обывателя обычно рот открывается от изумления. Интересно-о!
— Вы сознательно оттесняли меня в сторону! Присваивали себе мои гениальные находки! Вы использовали меня, как женщину…
— Пошловатое сравнение! — поморщился Дюма.
— Не перебивайте меня! — почти закричал Огюст Маке. И даже топнул ногой. — Вы никогда никого не слушали! Вам просто неинтересны окружающие вас люди! Интересуетесь только самим собой!
— Теперь, судя по всему, положение изменится? — усмехнувшись, подсказал Дюма.
Огюст Маке не заметил едкой иронии, до того был взволнован и даже взвинчен. Он ходил по комнате взад-вперед, явно ощущая себя на большой сцене, на виду у тысяч поклонников.
— Я начинаю новую жизнь… — с пафосом говорил Огюст.
— Не поздновато ли? — не удержался Дюма. Как никак, Маке был на пятнадцать лет старше Александра. В таком возрасте… В этом возрасте пора поливать цветы в собственном саду, где-нибудь на окраине Парижа. И почитывать рыцарские романы. Или писать мемуары.
— Сегодня День Рождения!
— Поздравляю!
— Сегодня родился великий писатель, Огюст Маке! У меня множество замыслов. Я намерен написать целую серию исторических романов. Вы будете помогать. Работать на меня, как я, все эти долгие годы, работал на вас.
— Держи карман шире, — пробормотал Дюма.
— У вас нет выхода, — злобно усмехнулся Маке.
Огюст Маке театрально хлопнул в ладоши. Послушный Жийоп быстро скрылся за дверью. Через секунду появился в комнате с кипой бумаги в руках. В зубах он держал гусиное перо.
Жийоп двинулся было к столу, но Александр бросил на него такой яростный и гневный взгляд, что «мышонок» невольно попятился и исчез за дверью. Это не смутило Огюста Маке.
— Вы целиком и полностью в моей власти! — заявил он. — Через пару месяцев Париж забудет вас. Ваше место займу я! Вернее, место… — спохватившись, добавил он, — принадлежащее мне по праву!
Александр понимающе кивал. Внутри он был дико раздосадован на самого себя. Как можно за долгие годы совместной работы не разглядеть, с кем имеешь дело!? Этот «вечно второй» и в самом деле вознамерился держать его в заточении. Использовать как раба.
Александр помотал головой, несколько раз сильно выдохнул.
Огюст Маке продолжал расхаживать по комнате, насмешливо поглядывая на Дюма. Это был миг его торжества.
— Я привез несколько книг. Исторические хроники. Ознакомьтесь с ними, — тоном школьного учителя продолжил Огюст. — Вам предстоит написать несколько романов по ним. Потом я пройдусь по рукописи своей рукой. Напечатаны они будут, разумеется, под моей фамилией. Справедливость будет восстановлена.
Александр Дюма молчал. Смотрел перед собой в одну точку.
— Не упрямьтесь, Дюма, — снисходительно пожурил Маке, — В случае отказа, вы лишитесь воды и пищи. И долго не протяните.
Воробьи на оконной решетке возмущенно зачирикали.
— Ваша свобода в ваших руках. Быстрей напишите, быстрей выйдете. Надеюсь на ваше благоразумие, — настаивал Маке.
— Ни единой строчки не получишь! — рявкнул Александр Дюма.
Он порывисто встал и отошел к окну, давая понять, что их разговор окончен. И продолжать его лично он, Александр Дюма, известный писатель и драматург, книгами которого зачитывается вся Франция… ну, и так далее, не намерен. Ни под каким соусом.
Воробьи испуганно чирикнули и моментально исчезли с решетки.
Огюст Маке презрительно скривил губы и, сделав какой-то условный жест Жийопу и Маркелю, решительно направился к выходу. По пути он прилично ударился плечом о косяк двери. Все-таки, в железной маске видно было плоховато.
Услужливый Жийоп поставил на стол миску с какой-то жидкой похлебкой и поспешно скрылся за массивной дверью.
Угрожающе звякнул с той стороны двери железный засов.
Александр Дюма стоял у окна и смотрел на улицу. Но сквозь решетку ничего, кроме куска голубого неба, видно не было.

Писатель может прожить без воды и пищи довольно долго. Без вина и женщин, еще дольше. Но попробуйте запереть писателя в комнате и лишите его пера и бумаги! Увидите, ЧТО из этого выйдет!!!
Александр Дюма лежал на грязном топчане совершенно неподвижно. Уже целую вечность.
Уже стихли гулкие шаги по коридору за тяжелой дверью.
Уже затих вдали шум отъезжающей кареты, увозящей мерзавца Огюста Маке.
Александр лежал без движения. Ему казалось, прошло уже дней десять его заточения. В действительности, не прошло и десяти минут, как он вскочил на ноги и начал метаться разъяренным тигром от стены к стене. Стучал в них кулаками, глухо рычал.
Потом бросился к двери. Стукнул пару раз в нее ногой.
— Эй! Мерзавцы! Перо и бумагу!
Почти мгновенно открылось маленькое окошко. В нем показалась услужливая мордочка «мышонка» Жийопа.
— Учти, негодяй! И передай своему напарнику! Как только вырвусь на свободу, повешу вас обоих на эшафоте!
— На эшафоте не вешают. На нем головы рубят. Вам ли не знать.
— Что-о!?
Жийоп в испуге слегка прикрыл окошко. Затем вновь осторожно открыл и начал, один за другим, передавать Александру довольно увесистые тома книг, пачки бумаг, перевязанные бечевкой, две свечи и связку остро заточенных гусиных перьев.
Взяв в руки первую из книг, Александр машинально раскрыл ее на первой попавшейся странице, и сразу же углубился в чтение. Не отрываясь от книги, принимал через окошко все остальное.
Оторвался лишь на секунду, когда Жийоп уже прикрывал окошко.
— Эй! Мерзавец! — крикнул Дюма, усаживаясь за стол.
В окошке опять показалось испуганное лицо Жийопа.
— Отправь своего напарника в ближайший трактир! Немедленно!
— Зачем, извольте спросить?
— От вашего подлого варева у меня, того гляди, разыграется… этот, как его?.. Гольфстрим!
— Вы хотели сказать, «гастрит», — осмелился уточнить Жийоп.
— Что-о!? — грозно вскинулся Дюма.
— «Гольфстрим», течение. «Гастрит», болезнь желудка. Вы, вероятно, имели в виду…
— Много рассуждаешь, бандит! Не забывай, твое место на эшафоте! — раздраженно бросил Александр, по-прежнему не отрывая глаз от страниц книги. — Пошел с глаз долой!
Александр всегда читал, как и работал, впрочем, как делал и все остальное, запоем. Потому в такие моменты мало интересовался происходящим вокруг. Сейчас ему было уже абсолютно все равно. «Гольфстрим», «гастрит». Оба хуже.
Александр с головой ушел в «приключения графини де Шарни».
К вечеру того же дня Александр Дюма уже писал.

Еще никогда в жизни Александр не работал столь быстро и плодотворно. Парадоксально, но впоследствии, он будет вспоминать эти минуты, часы и дни, как самые счастливые в своей жизни. За время заточения он создаст сразу несколько незаурядных исторических романов.
И в голове его родится великий замысел! Написать в романах историю Франции! Да что там, Франция! Написать в романах историю всего Средиземноморья!

                3
Издатель Эмиль Жирардэн сидел в кабинете за столом и, задумчиво покуривая трубку, рассеянно улыбался. Перед ним на столе лежала только что прочитанная рукопись нового исторического романа «Шевалье де Мэзон-Руж». Жирардэн был в восторге.
Единственное, что смущало опытного издателя, это имя автора. С таким блеском, мастерством, легкостью и изяществом во Франции мог писать только один человек.
И имя его было отнюдь не «Огюст Маке».

Загадочное исчезновение популярного писателя Александра Дюма взбудоражило всю общественность. Уже более месяца по Парижу волнами циркулировали слухи.
Одни говорили, будто Дюма уехал в Африку охотиться на львов. И был там уже трагически съеден озверевшей стаей хищников. Имелся даже свидетель. Один из, якобы, друзей детства, который отправился вместе с Дюма и тоже участвовал в «загоне» (!?) львов. Но подвернул ногу и был вынужден вернуться в лагерь. Потому и уцелел.
Газетчики отыскали «друга детства» в одном из портовых кабачков на берегу Сены. Но ничего вразумительного не смогли добиться. «Свидетель» только икал и, размазывая по лицу пьяные слезы, без конца повторял: «Бедный Алекс! Бедный Алекс!».
Другие говорили, будто он внезапно отправился в пешее путешествие на Северный полюс. И окончательно замерз во льдах. Откопать его тело возможно будет только следующей весной. Когда пригреет солнце. Нужно снаряжать специальную экспедицию.
Третьи по привычке утверждали, тут замешана женщина. Дочь китайского императора, проживающая в Алжире. И в совершенстве владеющая колдовскими чарами. Якобы она, прочитав все романы Дюма, (что само по себе сомнительно, ввиду их неимоверного количества!), заочно влюбилась в писателя и особым заговором выманила его из Парижа. Дескать, далее уже было дело техники. Писателя повязали и заперли в гареме у этой самой дочери китайского императора.
Справедливости ради стоит заметить, Дюма и раньше неоднократно покидал Париж. Много путешествовал. Естественно, каждый свой отъезд он обставлял самым незаурядным образом. С цветами, шампанским, со слезами на глазах поголовно у всех парижанок. С оркестрами  и танцовщицами из близлежащего театра. Но надолго он не покидал Францию.
Если и случалось, ежедневно пачками забрасывал Париж своими письмами. Почтальоны во времена его кратковременных путешествий, ходили со второй дополнительной сумкой. Друзья, многочисленные любовницы и просто поклонники могли с точностью до километра отслеживать все его перемещения.
Словом, слухи были один нелепее другого.
Особенно волновались женщины. Тайное общество «Актрисы против Дюма!», как-то само собой, перестало быть тайным. И незаметно переродилось в полную свою противоположность. Впору его было переименовывать в общество «Актрисы, жаждущие Дюма!».
Влиятельные дамы всем мастей и возрастов, с утра до вечера донимали своих супругов требованиями принять самые экстренные меры к розыску Александра Дюма.
В кабачках, в открытых кафе, в театрах и светских салонах только и разговоров было. Где Дюма? Что с ним? Как жить без Дюма?
К исходу второго месяца Жирардэн получил через посыльного от Маке второй роман «Ожерелье королевы». И не на шутку забеспокоился. Прочитав несколько страниц, отложил роман в сторону. Раскованность автора, его стиль, способность перевернуть исторические факты с ног на голову и сделать это чертовски убедительным! Что это?
Жирардэн слишком хорошо знал Дюма. Недаром долгие годы был его издателем. Не менее хорошо он знал и Огюста Маке. Талантами не становятся в одночасье. В ночь с воскресенья на понедельник.
И Эмиль Жирардэн решил действовать.

Генеральша мадам Дюма возлежала на кровати, в окружении подушек и романов сына. Виднелись обложки. «Графиня де Монсоро», «Королева Марго», «Сорок пять». Она перечитывала их постоянно и даже писала свои замечания на полях.
Как только Жирардэн переступил порог ее комнаты, она заявила, «концепция исторической предопределенности в корне противоречит идее естественного монархизма!».
Жирардэн ничего не понял, но на всякий случай, кивнул.
Беседовали недолго.
Жирардэн не любил разговоров о литературе. Он не разговаривал. Он ее делал. Издавал, редактировал, пропагандировал.
Мадам Дюма наоборот. Очень любила поговорить о литературе вообще. О романах сына, в частности. В основном, с критической точки зрения. Сына она любила самозабвенно. Он до боли напоминал ей мужа, генерала Александра Дюма. Но сын всячески, под разными предлогами, избегал серьезных разговоров с матерью. Отдуваться, как правило,  приходилось другим.
Из короткого, но насыщенного литературными терминами разговора, Жирардэн успел понять главное.
Александр не появлялся у матери ровно два месяца.
Улучшив момент, когда мадам Дюма начала продолжительно чихать в батистовый платочек, Жирардэн поднялся со стула и, пожелав ей богатырского здоровья, стремительно скрылся за дверью.

Через час он был уже в Пасси, на самой окраине Парижа, где в уютной квартирке проживала скромная белошвейка Катрина Лабе. С сыном. Нетрудно догадаться, мальчика звали тоже Александром.
Александр Дюма третий.
Уже поднимаясь по лестнице, Жирардэн почему-то подумал, он напрасно приехал в Пасси. Александра Дюма явно не было и здесь.
Сама Катрина Лабе, слегка располневшая, сидела в кресле у окна и вязала спицами что-то такое бесконечное. Александр Третий сидел за столом и, прикусов язык, сосредоточенно писал.
«Только этого не хватало!» — невольно подумал Жирардэн, едва переступил порог квартиры и увидел пишущего мальчика за столом.
«Второго Дюма Франция не выдержит!».
При всей любви к Дюма и материальной заинтересованности в нем, (как-никак издание романов приносило огромные деньги!), Жирардэна порой угнетала фантастическая плодовитость писателя.
В Париже уже не было самого захудалого театра, в котором не шла бы какая-нибудь из пьес или переделок Дюма. Не было ни одной газеты, в которой не печатался какой-либо роман с продолжением. Возникало странное ощущение, Дюма просто вытеснил всю пишущую братию куда-то на обочину. Сам единолично восседал на литературном Олимпе.
Были, конечно, другие. Гюго и Бальзак, например. Но взгляды всей читающей публики, (особенно женщин!), были направлены исключительно в сторону Дюма.
— Алекс! Не сутулься! — строго сказала Катрина.
«Неужели и он станет писателем?» — думал Жирардэн, удобно усаживаясь в кресло. Он довольно часто навещал Катрину, когда приходилось разыскивать Дюма по своим издательским делам. Какими-то неведомыми путями, (женская интуиция, не иначе!), Катрина всегда узнавала, где в данную секунду находится Александр.
— Алекс! Не сутулься!
Сегодня Катрина доброжелательно улыбалась Эмилю и рассеянно слушала его обстоятельные взгляды на парижскую погоду. В ее глазах Жирардэн не заметил и тени беспокойства или тревоги.
На сей раз хваленая женская интуиция, не иначе, крепко спала.
Катрина даже не слышала об исчезновении Дюма.

Пара любопытных воробьев ежедневно, пролетая мимо полуразрушенного замка, подлетали к решетке знакомой комнаты и устраивались на ней, как на жердочке. Любопытство в крови у этих пернатых.
Две пары маленьких глаз внутри видели одну и ту же картину. Заросший бородой, взлохмаченный человек, с фанатично горящими глазами, что-то постоянно бормотал вполголоса и тут же быстро записывал на бумаге. При этом умудрялся листать одну из книг и читать вторую. Весь стол в беспорядке был завален исписанными листами.
Иногда бородатый человек вскакивал, метался по комнате и со злостью стучал кулаками в стены.
Один раз он даже выскочил на середину комнаты и, широко раскинув руки, заорал во все горло:
— Коня-а! Пол-Франции за коня-а!!!
Пара пернатых уже присели от страха и готовы были лететь куда подальше. От греха. Но бородатый человек мгновенно успокоился, сел за стол и, кровожадно усмехаясь, начал опять что-то писать.
В редкие минуты он был спокоен и подозрительно миролюбив. Бросал на подоконник возле решетки крошки со стола.
— Цып! Цып! Цып! — говорил он хриплым голосом.
Но пернатые были начеку. В комнату не залетали.
— Через пару лет я построю настоящий замок! — мечтательно бормотал бородатый человек. — Не чета этой развалюхе. В моем замке места хватит всем. Прилетайте в гости. Через пару лет, где-нибудь южнее Парижа возникнет настоящая сказка-а!
Он расхаживал по комнате и, закинув руки за голову, улыбался.
Воробьи переглядывались, но в комнату не залетали. Явно не верили бородатому человеку. И совершенно напрасно.
Александр Дюма никогда не бросал слов на ветер.

Знаменательная встреча Эмиля Жирардэна с Огюстом Маке состоялась в кафе «У озера». За любимым столиком Александра Дюма. Имя самого Дюма ни разу не было произнесено вслух. Но оно будто бы висело в воздухе.
Если б за соседним столиком оказался какой-нибудь любопытный стенографист или газетчик, который записал бы весь разговор, начинающим литераторам всех последующих поколений, (и не только им!), было бы чрезвычайно поучительно.
Жирардэн и Маке были в кафе абсолютно одни.
— Как ваше здоровье? Спите хорошо? — спокойным и доброжелательным тоном начал Жирардэн.
Он появился в кафе первым, успел заказать себе большую чашку турецкого кофе. Сейчас с удовольствием прихлебывал из нее.
Огюст Маке сразу насторожился. Вообще, в последнее время он стал каким-то нервным, испуганным. Постоянно вздрагивал.
— Что вы имеете ввиду? — быстро спросил он.
— Ничего, — невозмутимо пожал плечами Жирардэн. — Поинтересовался вашим здоровьем. Только и всего.
Огюст Маке решил пойти в наступление. Смелость, говорят, даже города берет. Не только парижские издательства.
Он придвинул стул, сел напротив Жирардэна и, кивнув на две объемистые рукописи, лежащие перед издателем, небрежно спросил:
— Итак! Когда вы начнете печатать мои романы? Когда я могу рассчитывать на их выход в свет? Есть какие-либо принципиальные замечания, уточнения?
Жирардэн отхлебнул из чашки изрядный, обжигающий глоток кофе, посмаковал его несколько секунд и удовлетворенно улыбнулся.
— Я вовсе не буду их печатать, — отозвался издатель. — Убежден, ни один из уважающих себя парижских издателей, находясь в трезвом уме, не станет их печатать.
Огюст Маке побледнел. Через мгновение покраснел. Он явно не ожидал такого поворота событий.
— Думаю, вы и сами отлично понимаете, почему никто не станет печатать оба этих романа, — спокойно закончил Жирардэн.
С этого мгновения он будто потерял всякий интерес к Маке. Даже смотрел мимо него. Куда-то вдаль, на тот берег реки.
Кстати, на том берегу группа рыбаков вытаскивала из двух лодок сети. Явно они только что вернулись с ночного лова. Через воды Сены даже в кафе долетали отдельные слова залихватской рыбачьей песни. С уловом все было в порядке.
Именно этот отсутствующий, наблюдающий с интересом за рыбаками на том берегу Сены, взгляд окончательно добил Огюста Маке. Он достал из кармана платок и начал вытирать обильно выступивший на лбу пот.
Жирардэн по-прежнему смотрел мимо него. Рассматривал рыбаков на противоположном берегу Сены.
— У вас две дочери? — неожиданно спросил он.
Огюст Маке, судорожно сглатывая, кивнул. Он уже не мог из себя выдавить ни слова, до того разволновался.
— Подумайте о детях, Маке! — вздохнув, сказал Жирардэн. — Что вы им оставите в наследство? Какие взгляды они будут ловить на себе, когда подрастут? О чем будут шептаться за их спинами? Что будут говорить открыто, прямо в глаза?
Жирардэн надолго замолчал. Огюст Маке смотрел на издателя испуганными глазами. Все сказанное Жирардэном, уже не раз приходило в голову и ему самому. Тревожило, не давало спокойно спать по ночам, мучило кошмарами.
— Подумайте о детях, Маке! — повторил Жирардэн. И наконец-то, посмотрев прямо в глаза Огюсту, тихо добавил. — Доброе имя, дорогой мой, тоже значительный капитал.
Это была последняя встреча Жирардэна с Огюстом Маке. Больше их пути никогда не пересекались, хоть и проживали они в одном городе.

Далее случилось невероятное. Огюст Маке пропал. Вышел утром из дома и в воду канул. Причастные к литературному миру парижане не на шутку забеспокоились. Но выжидали. Неизвестно чего.
А когда из Парижа исчез Виктор Гюго, разразилась настоящая буря. Газеты пестрели заголовками. «Нация обезглавлена!», «Кому выгодна погибель французских писателей?».
Писали, будто в Сене завелся какой-то зверь доисторической породы, который по ночам вылезает из воды и пожирает исключительно писателей. Как он при этом отличает пишущих от простых смертных, не уточнялось.
Писали о какой-то банде головорезов из Южной Америки. Будто они, (тоже под покровом ночи!), охотятся на французских писателей, похищают их и увозят к себе в Амазонию, чтоб быстро и качественно улучшить породу образованных людей в своей дикой стране.
В городе началась паника. Наиболее отчаянные из поклонниц предлагали своим кумирам, (писателям, актерам, музыкантам), себя в постоянные провожатые. И даже в бесплатные охранницы.
Газетчики совсем обезумели. Требовали закрыть границы страны. В Париже провести поголовную перепись взрослого образованного населения. Чтоб доподлинно знать, кто из французских писателей, пока еще, цел и невредим.
Не обошлось без шутников. На стенах парижских зданий появились листовки со списками пропавших без вести. При ближайшем рассмотрении оказалось. Перечисленные скончались от холеры еще двадцать лет тому назад. Началась охота и на шутников.
В действительности, Виктор Гюго просто переселился в деревню. Совсем рядом с Парижем. Он и раньше часто уезжал, чтоб в тишине и покое спокойно поработать.
Что касается Огюста Маке. Дело обстояло еще проще. Его обуял страх. Самый обыкновенный, панический. После беседы с Жирардэном он до такой степени перепугался, что, даже не попрощавшись с женой, не поцеловав дочек, уехал к своей двоюродной тетке, проживавшей в одиночестве в глухой провинции, и забаррикадировался в ее сарае, вместе с овцами и курами. Прямо Сервантес на склоне лет!
Огюст Маке, как одинокий страус в пустыне, спрятал голову в песок, надеясь, все как-нибудь само собой образуется.

Между тем, женщины всего Парижа, (актрисы в особенности!), страдали неимоверно. И когда их страдания достигли своего апогея, бедные женщины парами и по одиночке попадали на колени и начали истово молиться.
Молилась пресвятой Деве Марии актриса Луиза Депрео.
Молилась, обливаясь слезами, актриса Мари Дорваль. Разумеется, не отставала от нее и Мелани Серре.
Молилась о спасении прекрасной души Александра актриса мадемуазель Марс, искренне веря, только ее молитва поможет делу.
В Соборах и церквях, в маленьких гримерных и в уютных спальнях, женщины молились…

И пресвятая Дева Мария вняла страстным молитвам сразу стольких истерзанных женских душ. И случилось чудо…
…Со стороны Ла-Манша, чуть ли не из самого Лондона, на город надвинулся странный белесый туман. Будто белым покрывалом накрыл этот белесый туман славный город Париж со всеми его пригородами и окрестностями.
Редкие газовые фонари на бульварах и улицах давали уже не больше света, чем светлячки на болоте в лунную ночь.
Как только наступил вечер и белесый туман заполонил собою улицы, площади и переулки, люди в страхе попрятались по домам и даже закрыли ставни на окнах.
Именно в этот момент на одной из центральных улиц появилась четверка молодых людей в несколько странных одеяниях. Они будто бы сами соткались из этого белесого тумана.
На каждом были высокие сапоги с ботфортами, светло-голубые камзолы и шляпы с черными перьями. Поверх камзолов красовались роскошные, шитые золотом, перевязи с прикрепленными к ним длинными шпагами.
Четверо молодых людей оглядывались по сторонам и с удивлением обменивались многозначительными взглядами.
— Давненько не бывал я в славном городе Париже! — громогласно заявил самый крупный из них. Он таращил свои голубые, выразительные глаза и сторонам. И явно не узнавал окружающих зданий.
— Без малого, двести лет, — отозвался другой, задумчиво пощипывая себя за мочку уха. На лице его блуждала легкая улыбка.
— Париж изменился не в лучшую сторону! — присоединился третий, поразительно похожий на Дон-Кихота. Кончики его красивых усов воинственно торчали вверх. — Помню, когда я впервые въехал на своем желто-рыжем коне через Сент-Антуанские ворота…
— Дорогой Д,Артаньян! — вежливо перебил его тот, который непрерывно дергал себя за мочку уха. — Историю вашего появления в Париже знает любой, умеющий читать мальчишка. В любой стране, на всех континентах. И нет никакой необходимости просвещать нас на этот счет. На зубах навязло!
— Послушайте, Арамис! — несколько раздраженно отозвался тот, которого называли Д,Артаньяном. — Вы меня постоянно перебиваете! Я не мальчишка! Мне это уже порядком осточертело!
— Что вы хотите этим сказать? — так же вежливо поинтересовался Арамис. Но в глазах его будто сверкнула молния.
— Только то, что сказал!
— Можете это повторить?
— Сколько угодно!
— Друзья мои! Арамис! Д,Артаньян! — добродушным тоном попытался примирить их самый крупный. С голубыми глазами. (Наверняка, его звали Портос. Как же еще!). — Вы как дети, даю слово!
— Нисколько!
— Удивляюсь, что вы до сих пор не продырявили друг друга вашими шпагами.
— Всегда к вашим услугам! — с вызовом ответил Д,Артаньян.
— Если у вас есть хоть малейшее сомнение насчет моей готовности, быть к вашим услугам, вы глубочайшим образом заблуждаетесь! Я тоже всегда готов к вашим услугам!
Вымолвив эту длинную тираду, Арамис равнодушно посмотрел по сторонам, и демонстративно зевнул, прикрыв рот платком.
— Ах, вот вы ка-ак!!! — воскликнул Д,Артаньян.
Неизвестно, чем бы закончился этот, вспыхнувший на пустом месте, конфликт, не вмешайся четвертый. Его красивое благородное, бледное лицо было непроницаемо.
— Друзья мои! — равнодушным взглядом окидывая незнакомые здания, сказал Атос. — Я вовсе не для того назначил вам эту встречу. Нам предстоит долгий путь. И ответственная миссия.
— Вынужден отказаться! — тут же заявил Д,Артаньян. Он еще явно не успел остыть. — Мне необходимо срочно навестить госпожу Бонасье. Речь идет о чести королевы, черт возьми! И дело не терпит ни малейших отлагательств. А посему…
— Я тоже предпочел бы потратить время на изучение богословия. Как вам известно, я намерен стать аббатом. Сейчас тот самый подходящий случай.
Атос понимающе кивнул и перевел взгляд на Портоса.
— Что касается меня, и шага не сделаю, пока не наполню свой желудок. Я голоден, как стая волков, — возмущенно ответил Портос.
— В таком случае, прошу прощения, что потревожил вас! — ответил Атос. — До скорой встречи, друзья мои!
Атос отвесил всем троим легкий поклон и, резко повернувшись, пошел вдоль по улице. Один.
Трое друзей, молча, смотрели ему вслед. Атос не оглядывался. Еще немного и его фигура уже скрылась бы в белесом тумане.
— Один за всех! — неожиданно вырвалось у Д,Артаньяна.
— И все за одного! — едва слышно, как эхо, отозвались Портос и Арамис.
— Атос! Атос! Погодите! Мы с вами! — крикнул Д,Артаньян.
Атос замедлил шаг, остановился. Медленно повернувшись, оглянулся. Расстояние до него было значительным, и трое друзей не могли видеть едва заметной улыбки, мелькнувшей по его губам.
Портос трижды громко хлопнул в ладоши. В то же мгновение сзади послышался цокот копыт. На пустынной улице появилась четверка великолепных, уже оседланных коней. Каждый из них послушно подошел к своему хозяину и даже слегка наклонил голову.
Четверо мушкетеров вскочили в седла и, покачивая перьями на шляпах, медленно двинулись к центру города.
— Не узнаю! Ничего не узнаю! — качал головой Портос.
За долгие годы отсутствия молодых людей, город, действительно, изменился до неузнаваемости. Все без исключений здания подверглись кардинальной перестройке. Возникли целые новые улицы и переулки. Некогда двухэтажные здания выросли до пяти, шести этажей.
Только Люксембургский сад остался прежним. Пересекая его по диагонали, четверка молодых людей обменялись довольными улыбками. У каждого были свои воспоминания, связанные с этими местами. Дуэли, тайные свидания, дуэли, опять свидания…
Но уже в квартале, примыкавшем к Люксембургскому саду, проезжая мимо театра «Одеон», мушкетеры опять перестали узнавать окружающее. Даже сам центр города, знаменитый Собор Богоматери, и тот подвергся реконструкции. Сплошное разочарование.
Все дальше молодые люди удалялись от центра города. Все быстрее становился бег их конец. И ни на одной улице они не увидели ни одного прохожего. Город буквально вымер.
А когда они выехали за городскую черту, Атос, скакавший первым, обернулся и, стараясь перекричать громкий топот коней, воскликнул:
— Наш путь лежит на Север!

Не разбирая дороги, перескакивая через поваленные бревна и даже мелкие реки, через поля, луга и леса, стремительно летела четверка отважных всадников. И было что-то завораживающее в этой стремительной, безудержной скачке.
Так и мчится эта великолепная четверка сквозь годы, сквозь столетия и по сей день…

                4
Въехав на центральную площадь, вернее, на центральную лужайку деревушки, всадники дружно соскочили с коней, привязали их к большому ветвистому дереву, растущему около покосившегося от времени трактира и, не сговариваясь, устремили взгляды на возвышавшийся в отдалении старый, полуразрушенный замок.
— Мы у цели! — негромко сказал Атос.
Некоторое время мушкетеры стояли в неподвижности. Атос смотрел на замок прямо и просто. Лицо его, как обычно, не выражало никаких чувств. Д,Артаньян презрительно морщился и нетерпеливо вздыхал. Арамис бубнил себе под нос какую-то замысловатую мелодию и по традиции теребил себя за мочку уха.
Один Портос вообще не смотрел в сторону замка. Голова его была повернута в сторону трактира, из-за приоткрытой двери которого доносились самые разнообразные запахи.
— Необходимо уточнить количество неприятельских солдат, — тем же негромким голосом произнес Атос. — Арамис! Зайдите с северной стороны! Д,Артаньян, с южной!
Арамис и Д,Артаньян согласно кивнули головами. Портос тоже зачем-то кивнул, но взглядом по-прежнему сверлил дверь покосившегося трактира. Ноздри его шумно вздымались.
— Я проведу разведку с восточной стороны. Вы, Портос…
— А я намерен сначала подкрепиться! — не оборачиваясь, ответил Портос.
С этими словами он решительно двинулся в сторону трактира. Он шел, как идет бесстрашный солдат на приступ крепости Ля-Рашель.
Трое мушкетеров громко рассмеялись и, покачав головами, разошлись в разные стороны.
Портос подошел к двери трактира и пинком ноги распахнул ее.

Хозяйка трактира мадам Бонвиль скучала. Постоянно, безутешно и уже как-то даже привычно. Редкие посетители из местных крестьян и заезжих торговцев, естественно, не могли пробудить, дремавшую до поры, до времени, в ее душе огромную лавину чувств. Когда-то она держала такой трактир на окраине Парижа. Была дважды замужем, но оба раза крайне неудачно. Описывать ее мужей, только бумагу переводить, не стоят они того. Теперь же, еще полная сил и всевозможных желаний, прозябала в «этой степи». «Степью» мадам Бонвиль называла саму деревню, ее окрестности и даже полуразрушенный замок.
Умом и сердцем она понимала, что просто неудачно родилась, не в свое время. Ей бы родиться лет двести назад…
Увидев на пороге твоего трактира гиганта с голубыми глазами, в голубом камзоле, да еще со шпагой на боку, мадам Бонвиль ощутила нечто странное. Впервые за долгие годы на ее лице появилась улыбка, которая… Которую можно описывать бесконечно, и все равно ничего толком не объяснить.
Портос, увидев мадам Бонвиль, твердой поступью мушкетера подошел к стойке, вперился в бедную женщину и обрушил на нее всю мощь своего мужского обаяния.
— Скажите, милейшая… — начал Портос, улыбаясь и закручивая правый ус вверх, и только вверх.
— Я согласна! — поспешно прошептала хозяйка. Мыслей у нее в голове уже не было никаких. Остались одни чувства.
— Разумеется! — кивнул Портос.
Наметанным глазом опытного сердцееда, он, разумеется,  заметил. Вырез ее платья наглядно демонстрировал, что французская мода за последние двести лет ушла ох, как! далеко вперед. Стала глубже, содержательнее, объемнее. Точнее сказать, стала раскованнее.
Вернувшиеся из разведки мушкетеры застали Портоса за столом в окружении несметного количества разнообразнейших блюд.
— Друзья мои! Вы могли бы не утруждать себя! — невозмутимо заявил он. — Мадам Бонвиль, (Портос бросил на хозяйку многозначительный взгляд!), мне уже подробно доложила обстановку.
Кстати, с какой скоростью, смаком, вкусом и азартом Портос обычно поглощал пищу, вопрос особый. Видевший впервые это зрелище, всегда застывал в оцепенении и немом восторге.
В подобном состоянии находилась сейчас и мадам Бонвиль. Она во все глаза смотрела на Портоса, и изумлению ее не было предела.
Она весело похохатывала. И подносила все новые и новые блюда.
Мушкетерам такое зрелище, разумеется, было не в диковину. И не такое видывали. Трое молодых людей уселись за стол и дружно присоединились к своему товарищу.
— В замке обитает не менее пятнадцати человек! — громогласно вещал между тем Портос, держа в обеих руках по куропатке и попеременно откусывая то от одной, то от другой. — Именно столько провианта они заказывают ежедневно.
— Пустяки! — беспечно отозвался Д,Артаньян.
Он снял с головы шляпу и ловко метнул ее на единственный крючок, прикрепленный к стене у самой двери.
— Согласен с Д,Артаньяном, — негромко сказал Арамис. — По три-четыре неприятеля на каждого из нас. Сущие пустяки.
— Штурм замка назначаю на вечер! — обычным, ровным тоном объявил Атос. Так, будто речь шла, действительно, о легкой прогулке на свежем воздухе перед приятным ужином.
Тут тихо скрипнула дверь, в ней показались головы двух молоденьких, симпатичных монашек, непонятно каким образом оказавшихся в «этой степи». Они,  смущенно улыбаясь, смотрели на Арамиса.
Арамис поднялся из-за стола и, слегка нахмурившись, сказал:
— Прошу прощения, друзья мои! Я отлучусь всего на несколько минут. Необходимо прояснить один щекотливый богословский вопрос.
Он отвесил всем троим церемонный и поклон и, надев шляпу, вышел из трактира. До сидевших за столом со двора донесся девичий смех.
Оставшуюся часть дня доблестные мушкетеры провели за столом в бесконечных воспоминаниях о делах давно минувших.

Штурм замка начался, когда солнце уже висело над горизонтом. Все происходило по плану, тщательно разработанному Атосом. Каждый выполнял свою, поставленную перед ним задачу.
Ловкий Арамис, используя трещины между камней, вскарабкался по почти отвесной стене и проник в северную башню замка. Д,Артаньян поступил еще проще. Влез на дерево, растущее у южной стены и, раскачавшись на ветвях, спрыгнул во двор. Через минуту он был уже в коридоре южной части.
Портос пошел на приступ через центральные ворота. Разбежавшись, он с такой силой ударил в них грудью, что шаткие створы тут же рухнули на землю. Портос ступил во двор и даже не успел разогнать рукой облака пыли от опавших ворот, как мимо него пронеслась маленькая повозка, запряженная кобылкой каурой масти. Портос успел только разглядеть сидевшего на козлах. От страха втянув голову в плечи, какой-то толстяк без устали нахлестывал лошадку вожжами.
Через мгновение повозка уже влетела в деревню, проскочила ее насквозь и скрылась где-то там, за дальним поворотом.
Портос пожал плечами и двинулся к центральному входу.

Внутри замка четверку благородных мушкетеров ждало полное разочарование. Никаких неприятельских солдат не было и в помине. Они долго бродили по бесконечным коридорам и шатким лестницам, заглядывали в каждое помещение, но нигде не встречали ни малейшего сопротивления. Это настораживало.
Только у двери самой угловой комнаты, закрытой на массивный железный засов, они увидели большую плетеную корзину для мусора. И услышали доносившееся из нее чихание.
— Здесь крысы! — вскричал Д,Артаньян. Он выхватил шпагу и бросился в атаку на корзину с мусором.
Как ни странно, опередил его неуклюжий Портос.
Он схватил корзину обеими руками, поднял высоко над полом и перевернул вверх дном. На пол вместе с мусором вывалился Жийоп.
Четверо благородных мушкетеров даже не стали учинять допрос жалкому похитителю. Пинками погнали его по коридору, выкинули во двор и захлопнули за ним дверь.
Не сговариваясь, мушкетеры вернувшись к таинственной двери, отодвинули железный засов и шагнули в комнату.
Взорам их предстала картина, которую они и ожидали увидеть.
За столом сидел взлохмаченный, заросший бородой человек и что-то быстро писал. Он ничуть не удивился появлению мушкетеров. Не поднимая головы, он кивнул и пробормотал:
— Друзья мои! Я уже давно ожидаю вас!
Четверка благородных мушкетеров отвесила ему сдержанные, но полные уважения и изящества поклоны.
— К вашим услугам, Создатель!
Дюма опять кивнул и, не отрываясь от бумаг, предложил:
— Располагайтесь, будьте как дома.
— Как прикажите, Создатель!
Дюма опять углубился в бумаги. Что-то вычеркивал, дописывал.

Если бы пара любопытным воробьев подлетели к решетке окна и заглянули бы внутрь, они увидели бы занятную картину.
На топчане восседал Портос. За столом, подперев голову руками, Атос. У стены на охапке сена полусидели, полулежали Д,Артаньян с Арамисом. А бородатый, взлохмаченный человек расхаживал по комнате и, держа в обеих руках листы рукописи, читал вслух.
Но воробьи в тот поздний час к замку не подлетали. Эти любопытные пернатые вообще не любят летать в темноте.
Весь вечер и большую часть ночи Александр Дюма читал мушкетерам вслух главы своего нового романа «Граф Монте-Кристо».

Возвращение Александра Дюма в Париж, как ни странно, не вызвало ни восторгов, ни праздничных салютов. На что втайне, по-детски, он надеялся. Наоборот. Всех его поклонников и многочисленных поклонниц охватила какая-то странная апатия. Иные даже избегали встреч с ним. Не иначе, слишком переусердствовали в страстях.
Словом, интерес к писателю резко упал. Но ненадолго.
Не тем человеком был Александр, который сидит, сложа руки, и равнодушно наблюдает за падением интереса к собственной персоне. Дюма нанес удар по общественному мнению вовсе не с той стороны, с которой все ожидали. Он вызвал Огюста Маке на дуэль. Потратил несколько дней и кучу денег на его розыск, привез, (собственноручно!), в Париж и бросил ему на глазах у всех перчатку. Прямо в лицо.

Дуэль Александра Дюма с Огюстом Маке состоялась в старом парке на северной окраине Парижа. Поляна, которую местные жители окрестили «Долиной смерти», хотя за последние пятнадцать лет ни один человек на ней не был убит, или хотя бы серьезно ранен, служила забиякам из высшего света постоянным местом сведения счетов.
В иные дни даже образовывалась своеобразная очередь. Секундантам приходилось проявлять недюжинную смекалку и изворотливость, чтоб развести обидчиков и оскорбленных по разным кустам, не столкнув их лбами раньше положенного срока.
За день до дуэли газеты пестрели заголовками.  «Дюма против Маке!». «Автор против соавтора!».  «Не пора ли вмешаться властям?».
На следующее утро после дуэли тон газетных статей резко изменился.  «Дюма целил в Маке, подстрелил ворону!».  «О пользе парижских ворон!».  «Любители природы протестуют!».
А произошло буквально следующее…
Сначала все шло по тщательно продуманному и не раз обкатанному сценарию. Дюма со своими секундантами явился чуть раньше положенного времени. Огюст Маке со своими, точно в назначенное время.
Некоторое время секунданты препирались. Дюма настаивал на пяти шагах, Маке на десяти. Сошлись на двадцати шагах, чтоб ни у одного из противников не было преимущества.
Как водится, предложили противникам примириться.
— Меня обвинили в воровстве! — горячо воскликнул Огюст Маке. — Только кровь может смыть подобное оскорбление!
— Он оскорбил не меня-а! — гремел в ответ на предложение секундантов Александр Дюма. — Он оскорбил великую французскую литературу! Я должен встать на защиту ее чести и достоинства!!!
Короче, никакого примирения не произошло.
Раздали револьверы, воткнули в землю шпаги, развели соперников в разные стороны, все как положено.
— На счет три… сходитесь!!! — рявкнул поставленным, профессиональным голосом Жорж Дюррер. Кстати, по совместительству, актер одного из небольших парижских театров.
Противники, гневно сверкая глазами друг на друга, начали медленно сходиться. Газетчики, в изобилии прятавшиеся по всем  окрестным кустам, замерли в напряженном ожидании.
Хорошим дополнением к этой сцене, ее иллюстрацией, могла бы стать какая-нибудь громко звучащая, трагическая музыка. Но откуда ей взяться на далекой лесной поляне. А небольшого оркестра припрятать в кустах никто не догадался. Над головами соперников, где-то там, высоко на деревьях только оглушительно каркали наглые вороны. Они явно разрушали всю трагическую гармонию происходящего.
Противники сходились. Все ближе и ближе. Оба уже подняли револьверы и начали целиться. И вдруг…
…Раздался конский топот, ржание лошади и на поляну стремительно выскочила небольшая карета. Она пронеслась между кустами и остановилась посреди поляны, почти между застывшими в недоумении противниками. Дверца кареты распахнулась и… на поляну вывалилось все семейство Огюста Маке.
Полная, раскрасневшаяся  жена Мартина, две, ревущие в голос дочки и даже служанка Мари, известная всем соседям, как склочница и изощренная интриганка. Женщины, оглушая окрестности плачем и воплями, бросились к Огюсту, окружили его со всех сторон. Самая маленькая Жозефина, встала перед отцом и, с ненавистью глядя прямо в глаза Александра Дюма, широко раскинула в стороны ручонки. Дескать, стреляйте сначала в меня, если у вас поднимется рука, господин Дюма!
У Дюма поднялась рука. Он поднял револьвер высоко над головой и выстрелил в небо. Раздался оглушительный выстрел. И не менее оглушительный крик стаи ворон. Одна из них, довольно крупная, размером с приличную курицу, теряя перья, упала прямо на поляну. К ногам побледневшего от неожиданного выстрела Огюста Маке.
Секунданты и многочисленные газетчики бросились к несчастной вороне, но та…увы!.. уже была мертва.
Как уже сказано выше, об этом происшествии в лесу на северной окраине Парижа еще долго писали все газеты.
Буквально через два дня после дуэли, Александр Дюма нанес еще один удар по общественному мнению Парижа. Во всех газетах он поместил объявление, что основывает новую ежевечернюю газету под названием «Мушкетер»!
Первый же номер газеты торжественно провозгласил. В самое ближайшее время в свет выйдут пятьдесят (!?) томов мемуаров Дюма.
Общественность Парижа опять пришла в волнение. Кто откажется сунуть свой любопытный нос в частную жизнь такой яркой личности, каковой безусловно являлся наш знаменитый Александр Дюма? Кто откажется себе в удовольствии ознакомиться со списком всех его любовниц? Таковых, естественно, не оказалось вовсе.
И в самом деле! Какой еще из современных писателей мог похвастаться тем, что написал более четырехсот романов. И произвел на свет около пяти сотен внебрачных детей. Впрочем, на этот счет были разные мнения. Одни утверждали, романов пятьсот, а детей, всего-навсего, четыреста с небольшим. Другие, наоборот. Сам Дюма, когда к нему обращались с подобными вопросами, говорил. Когда количество тех и других сравняется, он оповестит читателей и заинтересованных лиц через свою газету «Мушкетер».
Издатель и ближайший друг Жирардэн был категорически против:
— Издавать новую газету!? В наше время!? Невозможно!
— Возможно, если за дело взялся я! — улыбаясь, отвечал Дюма.
Сотрудников редакции Александр набирал исключительно по принципу личной симпатии. Деловые качества в расчет не принимались.
На должность главного бухгалтера пригласил, например, знакомого садовника. Хотя тот умел считать только до десяти. Да и то постоянно сбивался. Не беда! Зато каждой посетительнице редакции, новой подписчице он преподносил оригинальный благоухающий букет.
Кстати, считать особенно было нечего. Денег в редакции почти не водилось. Никто из сотрудников не получал жалования. Но никто и не роптал. До поры до времени.
Сам Дюма, живший в квартире этажом выше, с утра до вечера, полуодетый, в одних только панталонах строчил километрами свои бесконечные «Мемуары». Бессистемно, но чертовки увлекательно, живо и красочно возрождал на страницах «Мемуаров» свое детство, отрочество, голодную юность, первые годы в Париже, верных друзей, многочисленных любовниц и, не менее многочисленных, приятелей.
Тираж «Мушкетера» мгновенно вырос до десяти тысяч! Что по тем временам было откровенной фантастикой.
Все признавали, Дюма, единственный из всех французских писателей, в совершенстве владеет искусством Изумлять! Очевидно, сам с детства еще не разучился удивляться и изумляться.
Но рукотворные чудеса не могут длится вечно.
Капризной парижской публике надоело довольствоваться его воспоминаниями, как единственной духовной пищей. Подписчики исчезали один за другим. Сотрудники редакции — тоже. Им тоже довольно быстро надоела праздничная, дружеская атмосфера в редакции, вместо жалования. Которого не было вовсе.
Короче, через несколько месяцев «Мушкетер» пошел ко дну. Еще некоторое время над парижскими бульварами витал некий дух от пузырей, поднявшихся на поверхность с сего корабля. Но он, этот романтический дух, вскоре развеялся.

Но Александр Дюма тут же явил читающей публике самого «Графа Монте-Кристо». Сказать, что парижане были в восторге, ничего не сказать. Париж сходил с ума от романа. Дюма и сам был в восторге. Его детская способность восторгаться собственными романами, поражала всех в самое сердце. Увлекала и даже заставляла окружающих подражать ему и в этом. Парижане вообще во многом подражали Александру Дюма. Подчас, сами того не осознавая.
А когда Дюма торжественно объявил о начале строительства загородного замка под названием «Монте-Кристо», парижане просто обезумели. Все дамы поголовно бросились шить новые наряды в стиле «Монте-Кристо». Музыканты сочинять музыку, чтоб достойно встретить выдающийся праздник новоселья. Актеры и актрисы стали разучивать сцены из блистательного романа. Художники писать картины, чтоб преподнести их в дар Александру.

По дороге, ведущей из Буживаля в Сен-Жермен на участке сплошь заросшим лесом, стояли двое. Владелец участка писатель Александр Дюма и самый модный парижский архитектор Дюран.
Как главнокомандующий перед великим сражением Дюма давал четкие и конкретные указания:
— Здесь вы разобьете мне настоящий английский парк! В самом центре его возведите замок! В стиле эпохи Возрождения! Прямо напротив… во-он там, видите? Возведите готический павильон. Я уже все продумал. На моем участке полно ручьев. Сделайте из них каскады! Кстати, павильон должен быть окружен водой. Со всех сторон!!!
Архитектор Дюран, вытирая пот, едва успевал записывать и делать легкие наброски в блокноте. Дюма не умолкал ни на минуту:
— Перестаньте записывать, дорогой Дюран! Я уже все давно записал и зарисовал. Вам будет представлен полный пакет чертежей, эскизов и описаний того, что требуется. Мне важно, что вы ухватили главный замысел! Я намерен возвести Замок Моей Мечты!!!
— Но… дорогой Александр! Здесь глинистая почва. Все ваши грандиозные строения просто поползут!
— Копайте, дорогой Дюран! Копайте, пока не дойдете до туфа. Два или три подземных этажа отведите под погреба и различные сходящиеся и расходящиеся своды.
— Господи! Это обойдется вам в несколько сот тысяч франков!
— Надеюсь, что не менее! — счастливо улыбался Александр.

Замок «Монте-Кристо» был возведен в фантастически короткие сроки. Трехэтажная вилла в центре английского парка являла собой ошеломляющее строение, которое соединяло сразу все стили и направления в архитектуре. Вся крыша была сплошь утыкана флюгерами. Над центральным входом красовался высеченный девиз писателя.
«Люблю тех, кто любит меня!».
На каждом этаже было по пять комнат. И ни одна не повторяла другую. Восток и Запад, Египет и Древний Китай были представлены мебелью и самыми разнообразными предметами. В самых невероятных сочетаниях. Фриз вокруг дома состоял из скульптурных изображений великих людей. Гомер и Софокл, Шекспир и Гете, Байрон и, разумеется, сам Александр Дюма.
По замку, (и по поместью, разумеется, тоже!), можно было бродить часами, делая для себя все новые и новые открытия.

Все смещалось в замке Александра Дюма. На новоселье было приглашено шестьсот гостей. Они приезжали когда им вздумается, поскольку никакого конкретного числа и часа назначено не было. Было только одно условие — карнавальный костюм.
Сотни бутылок одновременно подогревались. Сотни бутылок бургонского одновременно охлаждались. Сотни бутылок шампанского одновременно стреляли пробками в потолки.
Жареные куропатки и запеченные окорока мирно уживались на одних подносах.
Слуг и лакеев было не меньше гостей. Невозможно было разобрать, кто есть кто, кто с кем. Никто и не пытался.
Раблезианский обед плавно перетекал в роскошный ужин. Параллельно звучали несколько оркестров. Кто не ел, тот танцевал. Актрисы и актеры явились в своих сценических нарядах. Представители высшего света наряжались просто — кто во что горазд.
Фантастической кульминацией праздника стал неистовый танец галоп. Разбившись по парам, гости во главе с хозяином, образовали длинную бесконечную цепь, которая начиналась в замке, тянулась по всем этажам, из комнаты в комнату, вываливалась на улицу и пестрой змеей извивалась, и терялась где-то там, в аллеях парка.
Гремели, стараясь перещеголять друг друга, оркестры.
Ночное небо взрывал праздничный фейерверк.

Замок «Монте-Кристо» стоит и поныне. Им любуются, восторгаются и восхищаются многочисленные посетители. Но немногие из них обращают внимание на расположенное неподалеку удивительное строение в готическом стиле. Эдакая миниатюрная кукольная крепость. Подойти к ней можно только ступив на мостик, перекинутый через ров с водой. На каждом камне крепости высечено название одного из произведений Александра Дюма.
И уж совсем немногие могут войти внутрь. Так как, крепость закрыта для посетителей. Если кому и удастся, то, поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж, взору предстанет небольшая келья. Сундуки средних веков, письменный стол, вывезенный из чьей-то трапезной. И книги, книги.… На одной из стен, напротив окна — в ножнах красуется шпага, обильно украшенная россыпью дорогих каменьев. Но если подойти поближе и внимательно рассмотреть ножны, ясно станет — бутафорская, театральная. А если вынуть шпагу из ножен, и вовсе будет полное разочарование. Деревянный клинок шпаги переломлен пополам.
Единственная ценность сувенира в том, что его когда-то держал в руках выдающийся французский писатель, авантюрист и фантазер, последний романтик девятнадцатого века Александр Дюма.