Фото Сергея Дмитриева.
- Люблю-у-у! Слышите! Я-а-а лю-у-у-блю-у-у! – Сонные окрестности, казалось, вздрогнули от резкого Витькиного крика. - Лю-у-у-блю-у-у!
«Лю!.. У!.. У!.. У!..» - вернулся к ним с некошеных лугов отголосок.
Сотканный из сочных запахов ночной воздух дрожал, словно был переполнен тысячами волшебных, чарующих ароматов спелых трав. Витька вновь набрал полные лёгкие воздуха.
- Ну что ты, шальной! Всю округу разбудишь... – счастливо улыбаясь, Люба прикрыла тёплой ладонью Витькин рот.
Витька лежал на спине, перебирая губами травинку и вглядываясь в пока ещё тёмное небо. Хорошо ему было вот так лежать в некошеной траве и, упираясь темечком в тёплое Любино тело, глядеть в тёмное небо, к которому ещё не прикоснулась утренняя заря, и слушать стрекот ночных обитателей луга.
- Вот-вот петухи займутся. Скоро Бабманин заведёт...
- Бабманин? Это кто? – Витька перевернулся на живот и, оторвав новую травинку, подлиннее прежней, прошёлся ею по ещё не остывшему от его ласк Любиному телу...
- Бабманин? А-а, это наш известный певец! Ой, щекотно, Витюш, не надо, - с лёгкой укоризной произнесла Люба и тут же с увлечение продолжила. – Его так все и зовут «Бабманин». Он у нас первым заводит, а потом уж другие подхватывают... Звонкоголосый...
Люба улыбнулась.
- Бабы наши местные смеются над бабой Маней, говорят, что её курица точно когда-то с селезнем согрешила!
- Почему?
- Да странно он как-то кричит, не то кукарекает, не то крякает... - Люба присела, как-то сразу изменилась, поджалась вся, вытянула шею и... – Ку-ка-ре-кр-р-р-я-я!
Они захохотали в голос, и Люба снова повалилась на траву...
- Да-а, недолго до первых петухов осталось... Надо одеваться, Витюш, вот-вот люди на покос стягиваться начнут, уходить отсюда надо. Вчера отец мамке говорил, что сегодня косилки перебросят на эту сторону реки...
- Ты не замёрзла?
- Да ну! Тепло же...
Погода в Прасковеевке вот уже две недели стояла знойная. Дневное июльское пекло так нагревало землю, что за недолгую ночь та не успевала остыть. Она, как печка, потихоньку остывая, отпускала от себя тепло, и от этого в воздухе стоял влажный и тёплый, терпкий аж до щекотки в носу аромат некошенных дикоросов.
- Всё же пойдём, Витюш... Мне тоже поторапливаться на утреннюю дойку надо.
- Как ты меня зовёшь... Как это так ласково у тебя получается... – Витька снова прижал к себе Любу. – Я тоже так умею. Любушка ты моя... Любушка... Я тебе ещё не говорил, что... я тебя люблю...
- Ага, не говорил, - Люба хитро улыбнулась, - всей округе только что, как Бабманин, растрезвонил, а мне не говорил!
- Знаешь... - Витька помедлил, словно подбирая слова, - ... ты моя. Я никому и никогда тебя не отдам. Никому и никогда. – Витька стал каким-то серьёзным. Он упёрся взглядом в траву и не заметил, что тень пробежала по Любиному лицу.
- Знаю. – Так же серьёзно ответила Люба. – Знаю, что никому и никогда.
И, словно очнувшись от каких-то своих мыслей, она спохватилась:
- Пошли. Светает скоро. Да и Марья Гавриловна не любит, когда на дойку опаздывают.
Они наспех оделись. Витька поднял их обувь и, оглянувшись на место их «преступления» и улыбнувшись сам себе счастливой улыбкой, побежал догонять Любу.
- Что дома скажешь, Люб? Где была?
- Не знаю. А что, боишься, что правду скажу? - Взявшись за руки, они брели босиком по некошеному лугу.
- Нет. Не боюсь. С чего ты взяла?
- Да нет, это я так... Не обращай внимания. Скажу, что у Ирки заночевала. У неё родители в город уехали, ей одной спать страшно - ваших полно в деревню понаехало на покос. Я ещё вчера своих предупредила, что, может, у неё останусь. А-а... Всё равно, поверят-не поверят...
- А почему правду не скажешь?
- Правду? - Люба замолчала, думая о чём-то своём. – А кому нужна эта правда?
- Ну... не знаю... – Витька в растерянности пожал плечами. - А что тут такого? Мы не маленькие уже, мне скоро девятнадцать, тебе семнадцать уже, - мы же взрослые люди!
- Молчи уже, взрослый! - Люба усмехнулась.- Тебе ещё учиться и учиться, как говорил дедушка Ленин.
- И что такого? Многие учатся и женятся. Ведь мы же поженимся?
- Хм, - Люба усмехнулась, - не знаю... Ты мне ещё не предлагал...
- Так я тебе предлагаю. Правда, Люб, пойдём распишемся, а?
- Ну, мне же нет восемнадцати... Нас никто не распишет... по закону не положено...
- Если тебя только это останавливает, то я подожду!
- Подождёшь... А тебя, между прочим, никто и не просит ждать! – Люба резким движением выдернула руку и побежала к реке.
- Стой! Люб, ну ты куда?! – Витька сорвался вдогонку.
- Ай да, вплавь, кто быстрее! – Витька и моргнуть не успел, как Люба скинула своё лёгкое платьице, намотала на левую кисть. Он хотел было обхватить её красивое, так любимое им девичье тело, но Люба увернулась и побежала, поднимая фонтаны брызг, в воду.
... Витька, к своему удивлению, отстал.
- Ни чё се! Ты где так плавать научилась?
- Так я ж с детства в реке! Научилась вот! – счастливая Люба, стоя на берегу, сушила волосы, скручивая их, как верёвку. – Но ты тоже неплохо плаваешь.
- Так а я-то с детства в бассейн хожу. Меня с детсада родители в бассейн возили!
- А мы вот так, без бассейнов... Ну, что пошли?
- Пошли... Так ты что, родителям правду не скажешь?
- Нет пока...
- Почему, Люб? Чего ты боишься?
- Ничего я не боюсь. Не время ещё...
- Да что не время-то? Я от своих слов не отступлюсь!
- А ты не один тут такой! У нас с тобой ещё родители есть...
- А что родители? Мои точно против не будут! Им, конечно, идея моей женитьбы, пока я институт не закончил, не очень понравится, но я настою на своём, и они со мной согласятся, вот увидишь! Мы поженимся, и я увезу тебя с собой в город!
- О как! Молодец, всё уже решил... Да только я пока ещё ничего не реши... Ай! – Люба вздрогнула и, неловко подогнув ногу, стала оседать на землю...
- Что такое, Люб?! – Витька едва успел подхватить её и помог сесть.
- Что-то в ноге... М-м-м-м... Больно...
- Покажи! Блин... Гвоздь. Да ещё ржавый... Погоди, вытаскивать нельзя! Потерпи, я тебя сейчас домой отнесу!
- Не надо, Витюш, я как-нибудь сама...
Но Витька не слушал её лепетания, он подхватил Любу на руки и понёс по безлюдной утренней деревне...
А Любе вдруг стало так спокойно, она обвила руками его шею, приклонила голову и доверилась ему, как никогда и никому не доверялась...
Нога ныла, и хотелось как-то освободиться от гвоздя, который, впрочем, и послужил началом всей дальнейшей истории...
... Витька шёл по пробуждающемуся селу, нежно прижимая Любу к себе. Светало.
- Ку-ка-ре-кр-р-р-я-я! Ку-ка-ре-кр-р-р-я-я! – разнеслось по деревне. Местные петухи, словно ожидая команды, начали наперебой перекрикивать друг друга, будоража округу.
- Слышал? – с улыбкой спросила Люба.
- Ага.
- Витюш, опусти меня на ноги. - Люба отняла руки от Витькиной шеи. - Видишь, вон люди собираются. Это деревня. У нас так не принято.
- Ну и что? У тебя ж нога!
- Я потихоньку похромаю до дому.
- Нет уж. Я решил. Я отнесу тебя в медпункт, а там уж разберёмся, что будем делать. Тебе к фельдшеру надо. Показывай дорогу.
- А у меня папа – фельдшер...
- Уже легче! – Витя улыбнулся. – Значит, несу тебя домой.
- А что ж я тогда дома скажу?
- Правду, Люба. Правду.
- Ну, смотри, не отступись потом от своих слов.
- Я не такой человек, чтобы от своих слов отказываться. Плохо ты меня знаешь! – уверенно заявил Витька...
Меж тем на улице прибывало свету и народу. Сельчане собирались на работу: кому - покос, кому – выпас, кому – дойка. Дома оставались одни старики... Витька шёл с Любой на руках, и его провожали изумлённые взгляды и перешёптывания деревенских...
... После всего Витькой сказанного, родители Любы сидели с лицами, словно, в доме был покойник.
- Нет, это вы хорошо придумали, - первым открыл рот отец. Его ироничный тон не обещал ничего хорошего.
- Ладно, Петро, погоди, не заводись... – остановила его Любина мать. – Любушка, ведь ты же знаешь, чем всё может закончиться! Ты разве Рената не знаешь?! Он и так уже все нервы и тебе и нам вытрепал! И его, - мать кивнула в сторону Витьки, - впутать хочешь?! Да пусть он едет себе в город, от греха подальше!
Витька, ничего не понимая, хлопал глазами. Ему было понятно одно – при нём говорили так, словно, его здесь и нет вовсе.
- Простите, а что это вы за меня всё решаете?
- Молчи! – мать отмахнулась от него, - Ничего не знаешь, сиди, молчи и слушай!
Витька возмутился, но смолчал. Надулся.
- Мам, - неуверенно начала Люба. - Я всё понимаю. Но... мы с Витей любим друг друга. (Витькино сердце подпрыгнуло от счастья, и он с трудом продолжал хмурить брови.) Мы поженимся, и уедем, правда, Вить? А Ренат... А что Ренат? ... Я попробую ему объяснить...
- Шиш с маслом объяснишь ты ему! – взорвался отец. – У него кровь горячая! Он же его, - отец кивнул в Витькину сторону, - на куски порвёт! Да и тебя, дурочку, тоже!
- Погоди, Петро! Доченька, Витя... Ну, в самом деле, Ренат... он... такой человек...
- Извините, что я снова вмешиваюсь, но, может, кто-нибудь из вас объяснит мне, в чем дело?
- Понимаешь, Вить, до встречи с тобой ... за мной ухаживал Ренат...
- "Ухаживал"! Слово-то какое нашла! – Пётр Дементьевич не унимался. - Нервы он наши на кулак наматывал, а не ухаживал, ... и до сих пор покоя нет от него никакого! Послал же Бог...
- Да погоди ты, Петро! Пусть объяснит нормально.
- Ну, вот... Я ему то ли по глупости, то ли из боязни обещалась... а он мне вовсе не нужен! Я нисколечко его не люблю!
- И что? – Витька не понимал. – В чем проблема-то? Если надо, так я с ним поговорю... по-мужски...
- Ага, щас! Поговоришь ты! Гляди, как бы он тебе говорилку-то не оторвал! – снова не утерпел Пётр Дементьевич. – Слышь, мать, поговорит он!
- Нет, Витя, с ним не нужно связываться. Не знаешь ты его!
- Так ведь и он меня не знает! – улыбнулся Витька и подмигнул Любе.
- Ну, смотри...- отец вдруг как-то поутих. – Может, она и правда твоя, может, как-то Любка от него и отвяжется... Тока не будь таким уж уверенным орлом-то с ним! Он таких не любит. В нём от таких бешенство просыпается.
- Хорошо.Я понял. Я не буду орлом. Буду, как ... Бабманин! - Витька снова подмигнул Любе, а та вся как-то сжалась... И Витька тут же посерьёзнел... – Не бойся, Люб. Я с тобой...
«Полдела сделано, - подумал Витька, спускаясь с крыльца. – Родители Любины согласны. Не против меня – это факт. За моих переживать вообще нечего. Значит, прорвёмся!»
Витька свернул за угол.
«Пойду огородами, так короче... Блин, как спать охота!» - он широко и сладко зевнул. Но счастливые его мысли были прерваны внезапным появлением невероятных размеров фигуры.
- Эт ты что ли, женишок? А? – с превосходством произнес незнакомец.
«Ренат. Уже доложили ему деревенские! Ну, деревня! А он красивый...» - мелькнула мысль. – «Не удивительно. Татары – красивые мужики.»
- Ну, я... А что?
- Да так... ни чё... Пришёл вот на тебя взглянуть... потолковать с тобой... по душам...
- Ну что ж, давай, потолкуем...
- А те чё от Любки надо? Те чё, – её предки не доложили, что она – моя?
- А ты чё, её купил?
- А зря ты так со мной разговариваешь, студент... – Ренат плотно приблизился к Витьке так, что тот почти упёрся лицом в его грудь.
- А ты со мной так зря... Слушай сюда. Я её люблю. – Делая паузу после каждого слова, чеканил Витька. – Она будет со мной. Мне по фигу, что у вас там было до меня. И она меня тоже любит. И это самое главное. Если бы она сказала, что хочет быть с тобой, меня бы здесь не было, и мы бы сейчас тут с тобой вообще не разговаривали.
- А мне она говорила, что меня любит...
- Я повторяю. Мне по фигу на то, что было у вас до меня. Она мне сейчас при родителях своих сказала, что любит. Так что она моя.И не пытайся меня запугивать. Я не боюсь.
- Ну, смотри, орёл...- Правый глаз превратился в щёлочку, и тон стал совсем угрожающим...
- Ну, смотрю... Ещё вопросы есть?
- Есть ещё один, и мы его сейчас решим. – Ренат дал рукой какой-то знак, и Витька внезапно почувствовал удар в затылок. В голове загудел огромный колокол. Сознание помутилось. Шатаясь, он повернулся и увидел, что сзади стояли ещё двое...
... Били сильно. И долго. И везде... Витька молча переносил каждый удар. Глаза заплыли. Сквозь приоткрытые щёлочки он видел разъярённые лица пинающих его мужиков.
Ренат склонился к нему, схватил его за волосы, притянул к своему лицу и со сверкающими бешенными глазами процедил сквозь зубы:
- Ну, чё, козёл, твоя?! Твоя, да?!
Витька, сплюнув кровавой слюной, еле шевелил распухшими разбитыми губами:
- Моя. И мне... по фигу, что у... вас с ней ... было до ... меня...
- Вот ур-р-род! - Ренат в бессильной злобе откинул Витькину голову.
Ещё пинок в лицо, и придавила чернота...
***
Голоса.
- Пётр Дементьевич, пойдите к больному Сидельникову! Он глаза открыл!
- Слава Богу пришёл в себя! Витя! Виктор! Ты слышишь меня? Не понятно... Вроде, пришёл в себя, но никак пока не реагирует... Никому, Катюша, пока не говори. Ни родителям, ни Любе...
***
- Слава Аллаху! Сынок! Ты как? Слышишь меня?
Перед Витькой сидели двое незнакомых пожилых людей – мужчина и женщина.
- Нормально. Вы кто?
Говорить было трудно. Во рту не хватало зубов, отчего речь была чужой и невнятной...
- Я? Азат Абаевич. А это моя жена Дамира Азимовна. Мы родители Рената...
Витька молчал. Слушал.
- Как ты себя чувствуешь? Я знаю, всё болит. Слава Аллаху, ты живой! Мы с Дамирой день и ночь молились Аллаху, чтобы ты здоровый стал.
- Зачем вы здесь?
- Я... Мы... поговорить с тобой хотели...
- Так же поговорить, как ваш сын со мной «поговорил»?.
- Что ты, что ты, сынок! - Замахал руками старик. - Мы прощения у тебя хотим попросить за сына нашего. Не сын у нас вырос, а шайтан!
- Считайте, что я всё забыл. Почему Ренат сам не пришёл?
- Он тюрма сидит. Ждёт суд. От тебя много зависит.
- Ясно. И что от меня зависит?
- Живой останешься или нет. Сколько на лечение деньги попросишь. Сколько наказание ты и Люба для него попросите. Всё зависит!
Витька молчал...
В палату, сверкнув линзами, заглянул врач:
- Ну, что-о-о это такое? Я же сказал не больше минуты!
- Сейчас доктор, мы уже уходим! Только одна минуточка, доктор! – и, когда врач, качая головой, скрылся за дверью, уже повернувшись к Витьке, тихим, надломленным голосом, отец заговорил:
- Ты скажи, что нужно. Я, сколько надо, деньги заплачу. Ты только, сынок, скажи. Мы тут тебе деньги принесли... Тут не много. Ты возьми. И не злись на Рената. И на нас не злись... Ты пойми... Я старый человек ... Он шайтан, но он наш сын...
Старик, вытирая глаза, робко достал деньги. Целую пачку.
- Возьми и не злись. Хочешь, я на колени встану? – старик стал опускаться на колени.
- Встаньте! Не надо. – Витьке стало неловко, но поднять старика он бы сейчас физически не смог...
Старик с трудом поднялся.
- Милиционер слушать тебя будет, что скажешь. Ты не...
- Я всё понял. Уберите деньги. Мне ничего не надо. Пусть только Любу в покое оставит.
Старик заметно оживился.
- Всё понял, сынок. Ты хороший человек. Пусть Аллах поможет тебе! Я всю жизнь... мы всю жизнь Аллаха молить за тебя будем! Мы пойдём, сынок. Ты выздоравливай! Пойдём, Дамира...
Они, подталкивая друг друга к выходу, поспешно вышли. Витька остался один. Он лежал и прислушивался к своим чувствам и ощущениям. Челюсть, где были выбиты зубы, не болела. Видимо, уже успела зажить. Очень болела голова и спина. И ещё... очень болело, даже не болело, а как-то щемило что-то внутри. «Наверно», - подумал Витька, - «это и есть душа...» Витьке почему-то было обидно. Спустя некоторое время он понял, что обида была от того, что он вовсе не этих двух стариков хотел увидеть у кровати, когда окончательно придёт в себя, а...
"Где же Люба?.. Почему не пришла?... Может, приходила, а я был без сознания?... "Сколько наказание ты и Люба для него попросите" - вспомнилась фраза старика. - "А может..." - В голове родилась страшная догадка. – "Неужели этот подонок и ей причинил боль?!"
Догадка эта была настолько ужасной, что он поспешил гнать мысли прочь.
Оставалось ждать. Но неизвестность была такой пугающей! Витька открыл было рот, чтобы позвать кого-нибудь, всё равно кого, лишь бы узнать, что с Любой, и где она, приходила ли, как дверь в палату открылась и в неё торопливо вошли Витькины мама, отец и бабушка. Бабушка была вся в слезах.
- Прости, внучек, что так вышло всё... Моя вина. Не доглядела тебя... видишь, как твой сенокос-то закончился...
Бабушка снова заплакала.
- Не плачь, бабуль, я выздоравливаю. Всё будет хорошо. Как вы?
- Сынок! Слава Богу, ты живой! А нам только сообщили, что ты окончательно пришёл в себя, и мы сразу к тебе... Как же долго мы ждали, когда ты придёшь в себя!!! Люба целыми днями тут около тебя сидела, плакала, не ела ничего!
- А где она?
Мама сквозь слёзы мягко улыбнулась.
- В роддоме. Не знаем, родила уже или нет. Пока не звонили.
- Как в роддоме?!
- Так! Дочурка у тебя будет, Витюша!
Витька онемел. Даже не знал, улыбаться ему сейчас от радости или плакать.
- Как в роддоме, мама?! Это ж надо...
Он не договорил.
- Ты же сынок больше восьми месяцев тут! Но теперь, мы уверены, всё наладится! Любочка с малышкой выпишутся, ты тоже! Свадьбу сыграем, вот и заживём!
Несмотря на мамин нарочито весёлый тон, Витька слышал дрожание в голосе. Отец вообще молчал. Витька понял, каких им обоим усилий стоило «держать марку», чтобы ему помочь.
- Мам, так я что – сейчас в городской больнице? В больничном городке? Значит, и Люба тоже тут, а не в деревне? А как она тут каждый день могла быть? Где жила?
- У нас, Вить, у нас. – Ответил отец. - Она почти полгода у нас живёт в твоей комнате! Тебе врач запретил волноваться и много говорить. Так что береги силы, выздоравливай и возвращайся скорее домой. А потом уж с этим подонком...
- Не надо, пап, ничего не надо. Пусть живёт, как знает.
- И ты его вот так простишь?!?!
- Я уже простил. Ко мне его родители сегодня приходили. Прощения просили. Они очень переживают. Старые они, пап...
Отец не нашелся, что ответить...
В наступившей тишине Витька вдруг чётко понял, что где-то впереди, за дверью этой больничной палаты, в ожидании его, Витьки, неприкаянно бродит счастье, их с Любой счастье... Надо только поскорее отсюда выбраться...
апрель 2009 г.