АЭТИС, СТОЛИЦА ТЕФРИАНА
Чем ближе к столице, тем свежее делался воздух, дороги - шире, а путников, пеших и верхом, - всё больше. А они свернули в берёзовую рощу и шли по узким тропам среди высокой травы и белых от кувшинок озёр. Тут было много ягод и грибов, и Вил показал Энтису лисью нору, и барсука (издали: зверь был большой, зубастый и недружелюбный), и семейство красных оленей у ручья, и водяную крысу с кучей крохотных потешных детишек... Энтис знал о повадках зверей всё - но только из книг. А с Вилом видел их - живых, настоящих! Вил мог подбираться к ним, не спугивая, приманивать звуками, даже брать в руки. Энтис восхищённо смотрел, как они доверчиво идут к его другу, позволяют гладить, а некоторые, кажется, и расставаться не хотят - вон, двое оленят весь день так и скакали вокруг, тычась в плечи, уши и затылок Вила влажными носами на узких шёлковых мордочках. Энтис внимательно следил за другом, пытаясь отгадать секрет, и сам протягивал руку к зверюшкам; но его они дичились, и если не отбегали прочь, то лишь оттого, что Вил ласково и без особых усилий удерживал их.
Теперь Вил в деревни не заходил: близился День Кораблей, и людям было не до него, все увлечённо готовились к празднику. Да ещё - Энтис. В столице-то, среди праздничной шумной толкотни, Рыцарь и менестрель запросто могут очутиться бок о бок. Но по пути в столицу... нет уж, лучше не рисковать!
А Энтис так радовался и играм с лесными зверьками, и разговорам, и даже просто улыбке, что Вилу хотелось всё время улыбаться и рассказывать всякие смешные истории... и не думать, совсем позабыть, кто идёт с ним рядом. В пыльной потрёпанной одёжке, загорелый и похудевший, Энтис был вылитый менестрель - не будь белого плаща, сроду никто бы не признал в нём Рыцаря! Забавно... но и тревожно. Тяжёлая летняя жара сменяется мягким теплом осени, ясные рассветы - густыми утренними туманами, и от Аэтис по тракту всего-то два знака до Замка... Но как высокомерные лорды Ордена примут Энтиса такого - с флейтой на поясе, с обликом менестреля? Что сделают суровые Рыцари с тем, кто променял Посвящение на полгода шатания по дорогам - со спутником, о котором и в шутку-то говорить стыдно?
Энтис зовёт его другом... Энтис не умеет врать. Белый круг, и столбы, и цепи с кожаными петлями на концах. Человек с ледяными безжалостными глазами - Лорд Трона, самый главный Рыцарь. И Энтис - ребёнок. Наивный, доверчивый, откровенный ребёнок!
Три часа им осталось до стен Аэтис. Примерно столько же - до захода солнца. Завтра наступит День Кораблей, а сегодня они могли бы ночевать уже в столице королевства...
- В хорошей гостинице. - Вил грыз травинку, выплёвывая горькие кусочки зелени. - Ванна, всякие там ароматы, массаж, не хуже, чем в Замке. И спать будешь, как человек, а не дикий зверь.
- Мне в лесу нравится, - Энтис зевнул. - Ты говорил: дорога должна доставлять радость. А для меня радость тут остаться, а не топать куда-то. Тем более, смысла я не вижу.
- А разве не лучше спать в чистой кровати, чем на пыльной траве? И вкусная еда, и вино...
- И утомительная суета, - кивнул Энтис и растянулся на спине в упомянутой пыльной траве с видом человека, твёрдо намеренного лежать, если не поднимут силой. Вил огорчённо покачал головой:
- Ты не отдохнёшь толком, встанем-то затемно, чтоб до толпы в город проскочить. И придёшь весь в пыли и голодный. А вымыться до Плаванья не успеешь, все приличные гостиницы будут переполнены.
- Так зайдём в неприличную, - радостно предложил Энтис. - А почему ты говоришь только обо мне? - он приподнялся на локте. - Я не отдохну, я буду в пыли и голодный. А ты?
- Мне неважно. Я ж не веселиться, а петь там буду.
- Тебе, значит, спать и есть не надо? - Энтис гневно повысил голос: - Если тебе удобнее идти сейчас, почему ты не скажешь прямо? Зачем выдумывать для меня причины? Я тебе кто - глупый ребёнок?!
Вил сосредоточенно выискивал себе новую травинку.
- Я не выдумываю. Я привык, а ты нет. - Он помолчал. - Чего ж удобного, сегодня петь всю ночь, а весь праздник проходить сонным... Рыцарь, а если ты встретишь кого-то из Замка?
- Хорошо бы встретить. Они мне новости расскажут, Мейджису и ребятам привет передам...
- Ага, хорошо. Ну просто здорово. Жалко, ты себя не видишь. Худой, лохматый, в точности бродяга. И плащ не белый уже, а серый в разводах. Они ж рассердятся на тебя, ты вправду не понимаешь?! Или опять притворяешься, как тогда, с сапогами?
Энтис вспыхнул и выдал ему самую «рыцарскую» оскорблённую мину: молнии из-под ресниц и надменно вздёрнутый подбородок.
- Я притворяюсь?! После всего, что я тебе...
- Ясно, - поспешно вставил Вил, когда друг задохнулся от негодования. - Тысяча извинений. Между прочим, кто-то мне говорил: спрашивай обо всём. А спросишь - и он фырчит, как масло на сковородке!
Энтис насупился и вдруг действительно фыркнул - будто едва сдерживал смех.
- А ты найдёшь, о чём спросить! Знаешь, ты лучше и в шутку не говори, что я притворяюсь или вру. Я же могу опять... ну, ударить нечаянно. Потом-то извинюсь, но тебе разве легче?
Вил тихонько засмеялся.
- Если извинишься? Конечно, легче! Да ладно, я не буду. Без обид, Рыцарь?
Энтис кивнул и снова лёг, уютно прислонясь затылком к его колену.
- Не плащ и меч делают меня Рыцарем. Пока Заповеди живы в моём сердце, я и в лохмотьях буду сыном Ордена, с мечом или с флейтой. - Он вздохнул. - Так отец говорил. И братьям неважно, плащ в пыли или нет. Они меня увидят, а не одежду. И мне обрадуются. И зачем им сердиться, если я ничего плохого не сделал? - он запнулся, глядя на друга обеспокоенно: - Если б мы пришли в город сегодня, денег бы вышло больше, да? Но мне казалось, ты сам не хочешь, иначе я бы не спорил! Я не ошибся?
Вил улыбнулся. Когда тебя понимают - без объяснений, без всяких усилий с твоей стороны! - боги, какое странное, чудесное чувство!
- Здесь лучше. Города мне завтра досыта хватит. И деньги не главное. Сам праздник... у меня давно не было праздников... Я вряд ли пошёл бы сюда один, - признался он. - Или была бы работа и деньги - ну и всё. Нет, я люблю петь, но... я видел бы только струны, - он хмурился, пытаясь выразить неясные ощущения словами. - И лица из песен. И лица вокруг. Не то, что видят люди, не День Кораблей, а мой удачный день, но ведь это совсем другое. А теперь... - он отчего-то смутился и беспомощно замолчал.
- Да, это совсем другое, - сказал Энтис серьёзно. - Я могу сделать, чтобы мы видели одинаково?
«Ты можешь всё. Знаешь, как много ты для меня уже сделал, и делаешь непрестанно, каждый миг, сейчас? А я могу только ждать... проклятые трясины Тьмы! Ждать, когда ты уйдёшь от меня навсегда!»
- Ну... тогда не молчи. - И неловко пояснил: - О желаниях. Хорошо тебе, или устал, или есть хочешь, или ещё что... говори сразу. Говори обо всём. Веди меня, куда тебя потянет.
- Разве мои желания - самое главное?
- А иначе я не сумею видеть по-твоему. Я отвык желать, Энт. У тебя это лучше получится.
- Но если я рядом, - нерешительно спросил Энтис, - ты сможешь играть? Или люди в городах умнее?
«Ну, объяснишь ему? О людях, и почему ушли с тракта... всю липкую грязь, которая потянулась бы за нами из-за его плаща и моей минелы... Проклятье, я не могу! Любая ложь лучше такой правды!»
- Просто их в столице много, Энт. А в праздник тем более. Отовсюду люди съедутся, самые разные.
Второй раз это имя сорвалось у него с языка - и снова он не заметил...
- И сьеры, и крестьяне, и мастера, Рыцари и Вэй. В толпе и не разберёшь, с кем рядом окажешься.
- С Рыцарем или бродягой в пыльном плаще? - с едва заметным лукавством уточнил Энтис. - Очень удобно, по-моему. А ты ещё из-за моего вида огорчался. Мне кажется, на твоём месте я бы радовался.
- На моём месте ты б спал, а не трепался, - отрезал Вил. - День будет длинный, а ночью отдохнуть не надейся: если место в гостинице и найдём, шум тебе не даст заснуть. Как ты мне сейчас не даёшь.
- Я уже молчу, - заверил Энтис, по самый подбородок натягивая плащ. - А откуда ночью шум?
- Так ночью-то самое веселье, - Вил усмехнулся. - Вот что: днём у нас будет праздник. Пусть другие менестрели стараются. А вечером люди устанут и по трактирам разбредутся - вот тогда я буду им петь.
- После всех остальных? - Энтис заинтересованно поднял брови. - Не боишься?
Вил весело блеснул глазами и прилёг рядом с другом на краешек плаща.
- Я боюсь? Энт, ведь я хорошо пою. И у меня есть песни, которых ни у кого не будет. Ты говоришь, у меня настоящий талант, и мама то же говорила. Для кого стоит петь - те услышат.
Энтис отвернулся и притих, а ему не спалось. Тёплый ветер кинул ему в лицо шелковистую светлую прядь; он замер, боясь её стряхнуть. Волосы Энтиса пахли речной водой и дымом от костра.
- Ты такой смелый, - не оборачиваясь, тихо сказал Рыцарь. - Просто удивительно. И тут... и в Замке. И в степи. Если бы я знал, что такое летняя степь, я бы не решился.
Вил неслышно вздохнул и сдул с лица мягкий золотистый локон.
- Я бы тоже.
«Молчит. Ну вот! Когда не до болтовни, вопросы из него так и лезут; а когда и надо бы спросить...»
- Это был первый раз. - Вил закрыл глаза. - Я никогда не ходил той дорогой.
- Ты вообще не знал, что нас ждёт?
- Мы с мамой как-то провели денёк в дикой степи. В Каневаре, где я родился.
- Тогда ты и выучился шалаши из травы плести?
- Ага. Там всюду трава выше головы. Только тропы широкие. И колодцев много.
Энтис молчал. Вил тихонько насвистывал песенку с грустным концом.
- А направление ты как определял?
- По солнцу. Ну и так... по ощущениям. Да это-то дело нехитрое. Я всегда умел дорогу находить.
Ответа не последовало. Вил закусил губу и стиснул руки. Сжать всё в себе в тугой комок, в камень...
- Самая идиотская глупость в моей жизни. Сроду не думал, что могу в здравом уме такое выкинуть.
«А я и не был в здравом уме, когда потащил тебя в ту проклятую степь. Я и правда спятил. Я хотел... боги, да я сам не знаю, чего я хотел! Не умереть и не убить тебя, уж это точно... Тогда я обещал - себе и маме: если ты умрёшь, я вернусь в Эврил и расскажу твоему Мейджису, что я сделал с тобой. Разве мог бы я в здравом уме обещать такое?.. а открыться тебе сейчас - ну разве не безумие?!»
- Что ты об этом думаешь, Рыцарь?
- Я даже спрашивать о дороге боялся, - ясным негромким голосом отозвался Энтис. - Мне казалось, я свихнусь от страха, если мы заблудились. Мне до сих пор иногда на траву смотреть неуютно.
- А про меня что думаешь?
- Что в отваге мне с тобой не сравниться. - Энтис повернулся к нему лицом. - Я просто шёл за тобой. Пил твою воду. Верил, что ты меня вытащишь. Легко сражаться, если есть в кого верить... А ты был один. Не за кого уцепиться, не на кого рассчитывать, кроме самого себя. И всё-таки мы живы. Ты очень сильный, но это я ещё в Тени понял. И ты очень, очень смелый.
Он тихонько вздохнул и закрыл глаза. Вил слушал его ровное дыхание и улыбался, глядя на звёзды.
___
К каменной резной арке, где стражи записывали имена гостей, пришли на рассвете, но ждать всё же пришлось - не только им хотелось войти. А город уже проснулся: распахнул двери и окна, заполнился оживлёнными людьми, множеством самых разнообразных ароматов и весёлым праздничным шумом. А к Плаванью, с усмешкой заверил Вил удивлённого друга, в арку и вовсе не протолкнёшься: далеко не каждый сообразит приехать заранее! Зато менестрели, небось, ещё вчера все собрались... Высказав это мрачное предположение, Вил без особой надежды сунулся в первую попавшуюся гостиницу и не успел позавидовать счастливчику, который такое славное местечко уже занял, как к нему подскочила очень юная и очень растрёпанная хозяйка и с ходу деловито заявила: да, музыка ей нужна. Под вечер? Идёт. Нет, других тут не будет, она уговор знает, сам гляди не позабудь! О такой удаче он и мечтать не смел и вышел из гостиницы весёлый, как птичка. Яркие платья, свежевыкрашенные дома, сияющие окна и на всех лицах - радостные улыбки... Вил мурлыкал любовную песенку и чувствовал, что жизнь прекрасна.
Зато Энтису до безоблачной радости было далеко. Энтис был ошеломлён и растерян; жался к другу, едва сдерживая желание взять его за руку, и впервые в жизни ощущал себя маленьким мальчиком из дикой глуши. В деревнях люди были слишком навязчивы - а здесь его не замечали вовсе, и он печально думал: сейчас даже от тех раздражающих забот он не отказался бы! Но никто, кроме Вила, не проявлял склонности заботиться о нём. Хуже того: люди идут прямо на него, словно не видят, а когда он отходит - не благодарят, а некоторые ещё и толкают, причём довольно грубо. Нет, обидеть вроде бы не хотят, просто не обращают внимания. Но почему?! Он же есть!
Он нервничал всё сильнее, пока не понял: не только ему адресовано необъяснимое безразличие, а вообще все тут толкаются, распихивают друг друга локтями, наступают на ноги. И никто, похоже, не обижается, не видит в таком поведении странности. Это наблюдение не сделало продвижение в толпе более приятным, но отчего-то немного его успокоило. По крайней мере, его не выделяют из прочих...
Он понемножку начал осматриваться - всё вокруг так и притягивало взгляд! - и у перекрёстка вдруг обнаружил: Вила рядом нет. Всюду незнакомые лица (ни на одном - ни малейшего интереса к Энтису Крис-Талену), кони и экипажи; дома выкрашены так ярко, что рябит в глазах; перед ним не одна улица, а целых четыре. Как ему отыскать тут Вила?! Да он весь день может бродить в этом пёстром лабиринте среди шума и толкотни и даже не поймёт, где уже был, а где очутился впервые! Энтис, мокрый от пота, уставший и несчастный, в ужасе чувствуя, что уголки глаз щиплют подступающие слёзы, прислонился к стене и попробовал собраться с мыслями. Но лучше не стало: положение казалось с каждым мигом всё более безнадёжным, а глаза щипало всё сильнее. Он сделал крохотный шажок от стены, пытаясь высмотреть Вила в текущем мимо людском потоке; но тут дюжий парень, вознамерившийся посадить свою девушку на плечо, ткнул его локтем так сильно, что он отлетел к стене, как пушинка, ударился об неё спиной и едва не потерял сознание - скорее от беспомощности, чем от боли. Парень и его подружка болтали и весело смеялись; Энтиса они даже не заметили. Юноша закрыл глаза и изо всех сил стиснул зубы, не понимая, чего боится больше: выхлестнуть на виновника столкновения ярость, разрывающую грудь изнутри, или горько расплакаться от отчаяния.
- Ох, а я уж думал, до Плаванья тебя не найду! Меня один тип в сторону оттёр, а там карета... Энт? - Вил пристально всмотрелся ему в лицо: - Тебя тут никто не обидел?
- Я не подхожу для городов, - пробормотал Энтис с виноватой усмешкой. - Лучше ты меня держи, а то опять потеряюсь.
- Если потеряешься, надо сразу остановиться и ждать. А ты вон как далеко забрался.
- Интересно, - оправдываясь, юный Рыцарь повёл вокруг свободной рукой: - Такое всё необычное!
Вил рассмеялся и сжал его ладонь покрепче. Да, мальчишке из Тени, впервые попавшему в Аэтис, и должно всё казаться необычным! Да взять хоть дома. У всех - два или три этажа, стены из узорчатого кирпича, а черепица на четырёхскатных крышах-пирамидках - золотистая, розовая, салатно-зелёная, лазурная - красиво переливается на солнце. Окна нижних этажей сложены из разноцветных кусочков стекла, а стальные решётки, защищающие их от воров, сплетены в виде изящных кружев. Деревянные двери и оконные переплёты - резные, и сколько домов ни миновали, ни разу Энтис не заметил двух одинаковых узоров. И все такие сложные - сразу видна работа настоящих мастеров! Он сам с детства любил возиться с деревом и ножом и внимательно разглядывал резьбу (за этим-то занятием и потерял Вила). А теперь он мог любоваться, сколько душе угодно: Вил не выпускал его руки ни на секунду.
Улицы в центре города были обсажены затейливо подстриженными деревьями и кустарниками, а меж домов уютно устроились небольшие садики, полные цветов. Дома выглядели куда наряднее, чем на окраине: краски на стенах чистые, нежные (Вил сказал: ночью они светятся, словно припорошённые серебряной пыльцой), а двери, ставни и прочие деревянные части отделки выполнены из мраморного дуба, винного ореха, липы-серебрянки - редких, дорогих пород древесины. Мостовые с удивительной искусностью выложены из светло-серых каменных плит в виде ромбов, пригнанных друг к другу столь плотно, что требовалось пристально приглядеться, чтобы увидеть, где одна плита сменяется другой. Когда рано утром друзья пришли в город, плиты были тщательно вымыты; теперь же, в середине дня, стали жертвами сотен ног, колёс и копыт, и от их чистоты осталось лишь воспоминание. Всезнающий Вил заверил друга: грязными они пробудут недолго. За час-другой до заката, когда лавки закроются, а люди разбредутся по домам и трактирам, мостовые подметут и начисто отмоют - вечерами горожане прогуливаются, любуясь звёздами и нарядными красавицами на балконах; им вряд ли доставило бы удовольствие пачкать в конском навозе свою изящную обувь. После захода солнца лавки, торгующие драгоценностями, шляпами, перчатками, веерами и прочими нарядными безделушками, открываются вновь и работают до глубокой ночи - вернее, до раннего утра. Не отстают от них и трактиры, и дома, где играют в карты и кости, и залы для танцев... Энтис удивлённо заметил, что люди здесь, похоже, большую часть жизни тратят на развлечения, а Вил с усмешкой пояснил: в противном случае они бы умерли от скуки, поскольку им решительно нечем было бы заняться. Энтис хотел спросить, когда же они успевают строить все эти красивые дома, вырезать для них деревянные украшения и мыть улицы, - но тут живая река из людей, которая несла их, не давая сбавить шаг, вылилась на пристань.
А там было не до разговоров. Там вовсю шумела ярмарка, крутились карусели, разносчики звонко предлагали свои товары, от лотков пирожников текли соблазнительные запахи, дети испытывали новые свистки и трещотки - и на фоне этой весёлой разноцветной кутерьмы у причала покачивался чудесный корабль с парусами-крыльями на высоких стройных мачтах. Его окружали, как предводителя, корабли поменьше, и множество лодок, и даже плоты. На каждом корабле развевается знамя Тефриана, и герб края, откуда родом мастера-корабельщики, и флажок с именем владельца; флаги расшиты золотыми и серебряными нитями, бьются на ветру, блещут в лучах солнца... Сперва Энтис, в жизни не видавший ярмарки, попытался поспеть всюду одновременно, попробовать все до единого лакомства, послушать все песни - но заметил в просвете между шатрами белый парус и забыл о соблазнах ярмарки начисто. Остались лишь корабли. Они с Вилом протолкались (с немалым трудом и ценой не одного синяка) к самым причалам и замерли, в восторге созерцая готовую к отплытию флотилию. Энтис так и впитывал корабли глазами, вбирал в память каждую деталь, зачарованно слушал, как музыку, плеск волн о борта, поскрипывание снастей, биение тугих парусов на ветру, шелест флажков. Вил сунул ему какую-то еду; он жевал и не замечал вкуса. После энергичного пробивания пути сквозь толпу одежда превратилась в лохмотья, но ему было всё равно. Зато паруса трепетали, белые и прекрасные, совсем рядом с ним!
Ярмарочный шум утих: по широкой улице, устланной алым бархатом, на пристань под музыку шла процессия из мужчин и женщин в роскошных одеяниях. Энтис с трудом отвлёкся от кораблей и без особого интереса глядел на Вершину своей страны, а шёпот Вила называл имена. Дородный мужчина с золотым обручем на светлых вьющихся волосах - не высокий, но выглядевший таковым из-за манеры держаться, - Его Величество Орвейл из рода Тант, много веков владеющего троном Тефриана. Энтис не без удивления отметил, что в лице короля нет ни тени высокомерия - он приветливо улыбался своим подданным и, похоже, был искренне рад празднику: приятный, добродушный человек, который дни напролёт проводит в заботах и с удовольствием пользуется возможностью отдохнуть и поразвлечься. Небольшого роста изящная дама об руку с ним, с очень белой кожей и огромными синими глазами - Её Величество королева Дамейн (вторая жена, шепнул Вил: первая, Аритис, умерла много лет назад). Юноша лет семнадцати, серьёзный и немного сумрачный, - Ордин, старший сын короля, наследник трона. Говорят, рассказывал Вил на ухо другу, принц с детства проявляет признаки Дара и мечтает об изучении Чар - но вэй’Брэйвин, Верховный, не разрешает. Вроде бы Дар у принца слишком хрупкий, и обучение небезопасно и может привести к гибели наследника. Но это всё сплетни; правду знает один вэй’Брэйвин, самый яркий из пяти Лучей Звезды... а вот, кстати, и он сам.
Вэй’Брэйвин, Верховный Магистр Тефриана, был, бесспорно, личностью впечатляющей - такого в любой толпе заметишь сразу и уже не забудешь. Худощавый, стройный и широкоплечий, с роскошной гривой белоснежно-седых волос, он выглядел шестидесятилетним - однако, по слухам, разменял уже вторую сотню, а его руки (одна из них лежала на плече наследника), белые и ухоженные, вполне могли бы принадлежать и юноше. Изредка он посверкивал синими глазами на толпу, и что-то в этих глазах наводило на мысль: он видит всё вокруг, не упускает ни единой мелочи. Весь его облик исполнен был такого величия, словно не Орвейл, а он здесь король, могущественный властитель, чьё слово - закон и для Тефриана, и для всего Сумрачного мира. Он улыбнулся в ответ на какое-то замечание королевы, и десятки людей улыбнулись тоже, вдруг ощутив себя чем-то польщёнными и несказанно счастливыми. Его костюм (он был в чёрном с ног до головы, а с плеч тяжёлыми бархатными складками падал чёрный в золотых узорах плащ Луча Звезды) являл собою редкостное сочетание строгой простоты, присущей адептам Звезды, и придворной элегантности. Каждое его движение было полно грациозного изящества - и вместе с тем гордого достоинства сильнейшего Вэй Тефриана. Он был возвышенным, загадочным, грозным; всем женщинам до единой он казался (хоть и был весьма немолод) волнующе красивым. Он производил впечатление человека мудрого, многоопытного, отважного - воплощения справедливости и чести. Он скользнул взглядом по пристани, заполненной людьми, и вновь обратился к королеве... а там, в толпе, светловолосый мальчик с мечом на поясе вздрогнул и опустил глаза так поспешно, что на миг раньше, и этот явный испуг непременно был бы замечен. Но нет, великий Магистр на него и не глянул.
А он замер, с трудом сдерживая желание рвануться прочь, не разбирая дороги. Его охватило острое, горькое чувство: праздник безнадёжно испорчен. Тень упала на него - чёрная, липкая, как зловонные трясины Лойрена... Рука Вила была обжигающе горячей. Или его рука сделалась холодна, как лёд?
- Уйдём, - прошептал Энтис, едва разжимая губы.
Глаза его друга были беспокойны и полны вопросов.
- Нет, - выдохнул Энтис. - Не надо. О, Дева Давиат...
- Уйдём, если хочешь. - Вил сильно сжал его ледяные пальцы. - Пошли?
- Нет, нет. - Он беспомощно потряс головой: - Нет.
- Пожалуйста, скажи. Ну, пожалуйста.
- Тень. На мне её часть. Такая тяжёлая тень! - он шептал в ухо другу чуть слышно: - Несчастье... для короля, для всех... и это - он. Тот человек. Ты не видишь? Неужели никто не видит?!
Вил прикусил губу и сощурился. Встревоженный, очень встревоженный Вил.
- Смотри, - он подтолкнул товарища плечом: - ну, смотри же. Сейчас он поплывёт!
И он поплыл. Под звуки музыки, под крики и аплодисменты он раздул белоснежные паруса и важно устремился в путь. Королевская семья, вэй’Брэйвин и придворные собрались на носу; Его Величество улыбался и махал рукой, другой ласково обнимая плечи жены, Верховный Магистр высился над ними, как отец над детьми, увлечёнными новой игрушкой. И было всё, о чём рассказывал Вил: водная гладь вздымалась причудливыми горными пиками, и узоры из капель переливались десятками оттенков, и в волнах возникали волшебные видения, а в воздухе вспыхивали букеты удивительных огненных цветов и осыпались на изумлённых людей, не обжигая... Королевский корабль плыл вверх по реке, руководимый ветром Чар, а его окружали лодки, плоты, изящные каравеллы, крохотные яхты - все, кто владел судном или мог уплатить за место на нём, пользовались случаем совершить волшебное путешествие вместе с королём и его приближёнными. Ну, а те, кто остался на пристани, развлекались вовсю, словно задались целью доказать уплывающим счастливчикам, что провести праздник на твёрдой земле ничуть не менее приятно, чем отдаться на волю Яджанны и таинственной силы Чар.
- Ты поплывёшь? - Вил казался смущённым. - Вон, лодки ещё остались. А завтра тут и встретимся.
- Завтра? - встрепенулся Энтис, наконец-то начиная оттаивать. - А ты?
- Я ж в гостинице договорился. Теперь хозяйка других менестрелей не впустит, нельзя её подводить. А ты иди, - он подтолкнул друга к причалам: - На всю жизнь чудес наглядишься. Иди скорее, уплывут!
Энтис слабо улыбнулся, ещё не полностью освобождённый от власти холодной тени.
- Без тебя мне от чудес никакой радости. Лучше я тебя послушаю, голос твой тоже чудо... А может, - он нерешительно покосился на пирожника с благоухающим лотком, - мы поедим немножко?
Вил выдал ему ослепительную белозубую улыбку и побежал за пирожником. Воротился он с кучей соблазнительной на вид и вкусно пахнущей снеди и бутылкой яблочного сидра; они сели на каменные ступеньки причала, опустив ноги в воду, и принялись за еду. Вил выглядел весёлым и на редкость умиротворённым, у Энтиса же на душе было нерадостно. Рассказать не получилось: Вил ясно (хоть и очень деликатно) дал понять, что тема, выбранная для беседы, представляется ему неудачной. Но молчать...
- Тень - это вэй’Брэйвин? - Вил придвинулся к нему вплотную. - От него ты увидел несчастье?
Энтис удивлённо уставился на друга.
- Тогда, - нахмурясь, пояснил Вил, - он же близко был. Мог услышать. Чем он тебя напугал?
- Не знаю, - вздрагивая от воспоминания о тёмно-синих глазах, прошептал Энтис. - Но я ощутил...
- Тень? Беду? И Верховный Магистр в том замешан?
Юноша потерянно кивал. Вил медленно допил остатки сидра и покатал в ладонях пустую бутылку.
- Сегодня, Энт? Скоро?
- Нет. Просто... будет. Когда-нибудь.
- Может быть?
- Будет. Без «может». Некоторые Лорды Круга могут предвидеть будущее... Мой отец иногда мог.
- Не врут, значит, слухи о предчувствиях Ордена, - резюмировал Вил. - Не понравился он тебе, да?
Энтис решительно тряхнул волосами:
- Ты видел, как он держался? Надменно, куда там королю! Вот он-то и есть наш настоящий король. Властный, самодовольный... Какая сила в его руках, ты подумай, Вил! Верховный Магистр! Нет ему равных. Безграничная власть... не будь Ордена! И никто, никто не знает, на что он пожелает эту силу и власть направить. У него тяжёлый, бездушный взгляд. Ему наплевать на всех, кроме себя, Вил! Ну как он мог мне понравиться?! И та тень... не судьба. Она его часть, точно. Его создание. Что же мне делать?
Вил обнял колени руками и уткнулся в них лицом. Энтис с тревогой ожидал.
- Ничего тебе не делать, по-моему. Ты всё-таки не твой отец. И не Лорд Круга. А Брэйвин человек непростой, с такими осторожность нужна. Я бы на твоём месте попытался не думать об этом пока. Вот вернёшься домой, пройдёшь своё Посвящение - там и решай. А сейчас... ну, все могут ошибаться, так?
Энтис со вздохом склонил голову в знак согласия.
- Ты прав, наверно... А ты ничего не почувствовал, когда на него глядел? Ничего злого, опасного?
- Нет, - сказал Вил, вставая. - Ничего такого.
___
День прошёл весело (невзирая на холодную тень) и завершился чудесным пением Вила в гостинице - уже этого вполне хватило бы для настоящего праздника, даже без кораблей. Вил играл, пел красивые баллады, рассказывал старинные предания и смешные истории и пел снова - шуточные куплеты, песни далёких военных лет, песни о богах, великих королях, мудрых Вэй, прекрасных сьеринах... За каждой следовал одобрительный шум и просьбы продолжать; и Вил продолжал. Энтис, к своему смущению, не сумел дождаться конца: глаза слипались всё сильнее, и он сам не заметил, как уронил голову на стол и уснул. Проснувшись же от стука кружек и взрывов смеха, понял: слушать дальше он просто не в силах, как ни жаль, и ушёл в крохотную комнатушку на чердаке, где помещалась лишь узкая кровать, сидя на которой, он мог преспокойно коснуться рукой любой из стен каморки. Матрас на кровати был тонкий и холмистый, как долины Эджа, подушки не было вовсе, а одеяло, похоже, извлекли из собачьей конуры, оставив без подстилки её законного обладателя. Но Вил уверял, что найти даже такую постель сегодня не всякому удалось, и ему здорово повезло, не то ночевал бы на конюшне или на улице. Ну, «везеньем» упомянутое ложе считать он не мог, как ни старался, и вернись они пораньше - нашёл бы что сказать хозяйке, хотя бы насчёт одеяла. Но сейчас он слишком устал, а после пения Вила (не считая отличного ужина и вина, достойного Замка) просто невозможно было на кого-то сердиться; и он махнул рукой на удобства, убрал с кровати собачью собственность, заменив её плащом, и тотчас заснул. А рано утром, когда звёзды едва начинали бледнеть в ожидании рассвета, Вил разбудил его и повёл показывать город.
Прогулка оказалась куда приятней, чем накануне: сегодня по улицам не слонялась толпа, норовящая толкнуть, наступить, прижать к твёрдому и острому или сбить с ног. Вил с усмешкой объяснил: народ отсыпается после вчерашнего. И Энтис мог спокойно разглядывать статуи, каменные вазы, причудливо подстриженные деревья, арки, фонтаны, клумбы с замысловатыми узорами из необычайно красивых и ароматных цветов и другие диковины столицы, не опасаясь за своё здоровье и не цепляясь за друга изо всех сил, как вчера. Побывали и на площади, где стояла башня с самыми большими часами в Тефриане, каждый час издающими мелодичный перезвон, будто десятки крохотных хрустальных колокольчиков; и в парке, где аллеи выложены были отшлифованными и выкрашенными водой речными камушками, а трава на удивление ровно подстрижена - прямо не трава, а ворсистый зелёный ковёр; и ещё на одной площади - тут высился королевский дворец, радуя глаз искусным сочетанием изящных башенок, окон с цветными стёклами в резных переплётах, лепных украшений, балконов и колонн всех форм и размеров. Дворец переливался нежными перламутровыми красками, сверкал мозаикой из драгоценных камней на пирамидальных сводах. А напротив - строгая, не столь нарядная, но не менее величественная Обитель Звезды; обычно её занимал Верховный Магистр, почти весь год проводящий в столице. Видели и храм Шести Богов, сложенный из лилового гранита Великих Гор, как и Замки (массивный и мрачный, он разительно отличался от прочих строений Аэтис и, похоже, не пользовался популярностью у горожан); и маленький, похожий на игрушку храм Давиат, целиком срубленный из золотистых брёвен янтарной сосны; и Дом Стражи... к вечеру у Энтиса в глазах рябило от всех этих зданий, храмов и дворцов.
В гостиницу вернулись затемно; та ломилась от постояльцев, и Вил, не успев толком перекусить, взялся за минелу. А Энтис, дивясь его выносливости и доводя уважение к другу до заоблачных высот, сжевал, не разбирая вкуса, подсунутый заботливой хозяйкой ужин, убрёл в свои чердачные «покои» и едва добрался до кровати, свалился на неё и сразу заснул, в одежде и не разуваясь. И весь следующий день радовался такому разумному поступку, потому что вставать пришлось опять до рассвета.
Неторопливо прошли они через весь город, загадочный и пустынный ранним утром, и с восходом солнца покинули Аэтис. Куда спешил Вил, было не очень понятно, но Энтис не спрашивал. Вил был вечным странником, как все менестрели, а он - его вёл Путь Круга... Они пересекли равнину Бастер и свернули на Дешелетский тракт. Ещё один лес впереди, а потом ещё один город - Дешелет, старейший город Тефриана, но до него много-много дней на пыльных дорогах... так много дней вместе с Вилом! Энтис забыл о времени, ни о чём не тревожился и ничего не ждал, открывал глаза с радостью в сердце и с нею же засыпал - и думал, что каждый день счастлив, как ни разу за последние шесть лет в Замке.
ЛАИСА
На рассвете они оставили Заросли, а вскоре и город. К счастью, синтов на дорогах хватало: пешие странствия были весьма популярным видом спорта среди людей всех возрастов и профессий, и далеко не каждый из них мог бы добыть себе пропитание в пути иным способом, чем заказать еду в автомате.
Впрочем, думала Лэйси, она не пропала бы и без синтов. Восхитительные две недели свободы, когда она сбежала из дому год назад, оставили ей (помимо шумного скандала с родителями) набор навыков бывалого «походника»: выбирать одежду в дорогу, укладывать рюкзак, находить съедобные растения и стрелять. Последнее ей особенно нравилось, и выучилась она на удивление быстро; однако ей никогда не случалось брать в руки оружие опаснее парализатора-«сони», и даже его она ни разу не применяла против живого существа, будь то животное или человек. Приобретать ли оружие, она долго колебалась; но всё-таки решилась, хотя покупка съела львиную долю их наличности. Охотиться на симпатичных беззащитных зверюшек она, конечно, не станет, но парализатор и без охоты может пригодиться: среди любителей туризма встречались особи самых разных наклонностей, а Джис совсем маленькая, а она - слишком красивая. Лэйси ненавидела бессилие. Крохотная «соня», единственное оружие, которое ей могли продать без кредитки и специального разрешения, приятной тяжестью постукивала её по бедру.
Из-за «сони» пришлось сэкономить на одежде: купили только удобную, прочную обувь, а остальное взяли у цветочников в обмен на Лаисино платье, наряд принцессы Дозвёздного средневековья. Остаток денег ушёл на фляги, рюкзаки, ножи и те мелочи, без которых, исходя из прошлогоднего Лаисиного опыта, в походе не обойтись. На этом их «банк», помещавшийся в кармашке запасливой Джиссианы, безнадёжно лопнул. Им предстояло два (в лучшем случае) месяца идти пешком, питаясь синт-пищей и ночуя в заброшенных домах или в маленькой палатке, по доброте душевной подаренной им пожилым цветочником. Палатка была далеко не новая, а её обогревательные свойства, как подозревала Лэйси, остались лишь в памяти щедрого дарителя. Но обе любили долгие пешие прогулки и обладали крепким здоровьем (ничего удивительного, если вспомнить о Потенциале), так что простуды Лэйси не боялась.
Не боялась она и Академии, где учиться (по слухам) было немыслимо сложно и к тому же опасно. В сущности, таинственного врага она не боялась тоже. Вот Джис, замкнувшаяся в молчании, её и впрямь слегка пугала. А за себя она почти не тревожилась, и даже в этой капельке тревоги преобладал оттенок предвкушения: её ожидает, наконец, испытание - испытание силы духа, о котором она давно мечтала... Но не ценой чьей-то жизни! Едва она вспоминала, в её сердце вспыхивал неистовый огонь: месть. Она глядела на след пореза на руке сузившимися глазами и давала волю воображению. Ненависть делает сильнее, так ведь в детских сказочках говорится? Ну и отлично. Стать сильнее ей сейчас не помешает.
Впрочем, ненависть и планы мщения стоит извлекать на свет лишь в отдалённом будущем - а вот малышка требует внимания сейчас. Ребёнок потерял отца и мать, ей необходимы забота и тепло. Лэйси знала: Джис спасает её. Знала уже тогда, когда их дом разлетелся по ветру облачком пепла. Останься она одна - и огонь из ярости, отчаяния и боли спалил бы её, как сухую тростинку. Лэйси хорошо видела предел своего мужества: она не вынесла бы одиночества. Она не смогла бы сражаться лишь для себя, жить в пустом мире, где не с кем быть дерзкой, насмешливой и нежной... а ей так хотелось жить!
Джиссиане не хотелось ничего. Жить или нет, было в равной степени безразлично, но Лэй, кажется, нуждалась в ней, и поэтому из двух безразличностей она выбрала жизнь. Ах да, ведь была ещё Клятва.
«Я всегда буду одна, - думала она без горечи и страха, - кто бы ни держал меня за руку. Всё рушится слишком легко, чтобы придавать чему-то значение. Люди умирают слишком легко, чтобы их любить».
Лаисы это не касалось. Лэй была особенной - сестра, волшебница... якорь Джиссианы в мире живых. Наверно, в те дни Джис не отдавала себе отчёта в том, что её сестра - человек, и, следовательно, тоже смертна. Просто она есть - вроде воздуха или неба... И с той же нелогичностью своих десяти лет Джис забывала, что они - не единое целое, а два разных существа. Она была одна, хоть Лэйси и рядом: ведь Лэйси её часть, дополнение - но не кто-то извне, кто может уничтожить или усугубить её одиночество.
А кроме Лэйси, никого и не было. У них имелись веские причины избегать встреч: и со знакомыми, которые подняли бы нежелательный шум, найдя их живыми, и со случайными попутчиками - которые вполне могли оказаться теми, кому сей примечательный факт, к сожалению, и так отлично известен. Да и будь попутчики невинны, как младенцы, и абсолютно непричастны к загадочной трагедии - неважно. Сейчас Лаисе особенно претило общество добродушных, всем довольных взрослых детей, лишённых необходимости и умения ощущать сильные страсти, - а откуда возьмутся другие люди на их пути? И она выбирала безлюдные маршруты, нелюбимые туристами за чрезмерную «цивилизованность»: тропы выровнены с помощью пластила, а синты часто даже не замаскированы под вековые дубы и стога сена. Немногих встречных замечали издалека - помогал и Потенциал, и встроенный в Лаисины часы сканер - и пережидали за кустами и деревьями. Правда, в небе над ними то и дело проносились флаеры, но их опасаться не стоило: сёстры выглядели типичными представительницами бродяг-цветочников - а кому придёт в голову откладывать важные дела и назначенные встречи, чтобы поболтать с цветочниками?
В общем, путешествие оказалось довольно скучным: они просто шли и шли. Если уставали, сходили с тропы и отдыхали на термоплёнке или на траве (осень выдалась тёплая и сухая). Если хотелось есть, отыскивали синт. Если шёл дождь, включали дождевик - невидимый, непроницаемый для влаги купол. Ночевали в брошенных домах (их вокруг хватало) или просто под деревьями поодаль от дороги - ни то, ни другое не доставляло им неудобств. Похолодает, думала Лэйси, и неудобств будет предостаточно.
А пока... наверно, ей надо радоваться неспешно текущей по их судьбам полосе крохотных удач? Да, конечно, ей надо радоваться: они живы, целы и свободны. Придёт моё время, думала она. Вот тогда я выплесну ярость, обращу её в оружие, бурю, пламя - для них. Какую неистовую, дикую, великолепную ярость я швырну им в лицо! Но всё это - потом. Сейчас лишь дорога и трезвый расчёт...
А Джиссиану в её холодной пустоте не оставлял сон - давний разговор о «близнецах наоборот». Но во сне был ещё мальчик - тоненький, высокий, совсем взрослый, незнакомый. Она мало помнила о нём, проснувшись: он был, кажется, красивым, и негромко смеялся, слушая их беседу, и улыбался им обеим - но Лаисе улыбался как-то особенно. В памяти вертелись обрывки сна, словно приглушённые голоса за стеной; она «прислушивалась», но тщетно. И лишь однажды вспомнила: он сказал - ей или Лэйси? - «Уже скоро. Очень, очень скоро... Я буду ждать». Почему-то слова, непонятно что обозначающие и неизвестно кем произнесённые во сне, показались ей самым важным событием последних дней.
___
Бумажная карта (распечатанная в Зарослях) вместо ком-трассера, неизменного спутника туристов, сперва Лаису смущала, но потом она привыкла. Карта не давала прогнозов погоды, не демонстрировала интересные виды и не рассказывала анекдотов. Но в ней не было ошибок, а без прочего они обошлись.
Из редкого, заунывно-рыжего соснового леска они вышли к долине меж невысоких круглых холмов, и тут, впервые за две недели, появился повод усомниться в карте: она утверждала, что поселений здесь нет - но с вершины холма был виден крохотный, уютный на вид беленький домик с крохотным уютным садиком, полным цветов и маленьких беседочек, увитых махровыми вьюнками и диким виноградом.
Джис взирала на домик с выражением скучающего недоумения. Лэйси хмуро смотрела на карту.
- Откуда он тут взялся?
- Построили, - лаконично отозвалась Джис.
- Да неужели? Значит, карта всё-таки врёт. Или мы вообще идём не в ту сторону. Это он нам машет?
«Он» был мужчина в чёрных штанах и рубашке с закатанными рукавами, приветственно машущий им рукой. Черт лица не разобрать, но он немолод: седые волосы отчётливо выделялись на тёмном фоне рубахи. Он подошёл к изгороди; теперь они видели широкую белозубую улыбку на загорелом лице.
- Нарвались, - констатировала Лаиса. - Вот чёрт... Ладно, идём. И молчи. Говорить буду я.
Поскольку Джис и так всё время упорно молчала, то сие указание (Лэйси иронически улыбнулась) выглядело, мягко говоря, излишним... Хозяин встретил их у калитки, лучась гостеприимством, и повёл в домик с такой радостной миной, словно по меньшей мере год провёл в ожидании их визита.
Ему лет восемьдесят, решила Лэйси, но дряхлым не выглядит: стройный, движется легко, и глаза совсем не по-стариковски ясные. И ещё седовласый мужчина (и не скажешь «старик») так заразительно смеялся! Вначале Лэйси осторожничала и присматривалась; но не прошло и часу, как она (не вполне понимая, почему) уже не опасалась его, симпатизировала ему, почти готова была ему доверять.
Тем не менее, она сказала ему не совсем настоящие имена: Лэй и Кити, детское прозвище сестры (лучше держаться безопасной полуправды: на чужое имя Джис, пожалуй, может и не отозваться). Они сёстры, идут в Мариску (один из городов между Сайтелом и их целью, Ятринской Академией) пешком, как в старину, без всякой техники - вот, даже карта у них нарисована на бумаге!
Романтично? О да, ужасно романтично, я давно об этом мечтала! Наверно, я кажусь господину... о, очень приятно, господин Бартон!.. я ведь кажусь вам ужасно несовременной? Вы шутите, я понимаю, ужасно мило... и вы действительно считаете меня очаровательной? Фея? О-о... вы, конечно же, шутите! Хорошенький домик, а на карте ничего... Неделю назад? О, да, я видела такие дома, в рекламах, и они ужасно дорогие, правда? Я совершенно не разбираюсь в деньгах... О, в наше время надо разбираться во всём, связанном с деньгами, и совсем неважно, какие у тебя глаза! Вы мне льстите, господин Бартон, и вообще вы ужасно милый... нет, я именно так и думаю! Ведь все вокруг ужасно солидные и деловые, и считают, наверно, что романтичность - это вроде желудочной болезни, а в вас есть что-то такое, из-за чего я совсем вас не боюсь, вы ведь понимаете меня, правда? Я вижу по вашим глазам, что понимаете!..
- Если бы я в самом деле была такой идиоткой, - сказала Лэйси, расчёсывая чисто вымытые волосы в роскошной спальне, - было бы сущим благодеянием для человечества убить меня раньше, чем я стану сенсом. Потенциал и полный кретинизм - жуткое сочетание. Этот бред не казался неестественным?
- Ничуточки, - заверила Джис. - Вместе с голосом и глазами всё выглядело очень даже естественно.
- То есть, абсолютной кретинкой меня и задумывали высшие силы? - Лэйси с усмешкой присела на кровать. - Спасибо. Кстати, я ему понравилась. Такие пожилые красавцы любят хорошеньких дурочек, которым можно говорить банальные комплименты и изображать всепонимающих добрых дядюшек. Ну, пусть развлекается. Нам это только на руку.
- Мы от всех прятались, - заметила Джиссиана.
- А от него спрятаться не вышло. Надо было убежать? Чтоб он решил догнать и разобраться? - Лаиса закинула скрещенные руки за голову. - Уютный домик, настоящая еда, отмылись толком. В чём дело? - она нахмурилась: сестрёнка выглядела растерянной. - Ты слышишь чувства... Что у него там? Плохое?
- Не чувства, Лэй. Только эмоции, если сильные. А он вроде бы нам рад. И всё.
- Хорошо. А жалко, что он старый. - Лаиса усмехнулась: - Он и сейчас красивый - а представь лет в тридцать! Я бы его в себя влюбила, и была бы парочка - хоть на выставку... Ну почему я не мужчина?!
- В белом плаще и с мечом? - без улыбки подсказала Джис.
- Я ещё не спятила, - сумрачно отозвалась Лаиса. - Меч в прошлом навсегда. Но будь я мужчиной...
- Мальчишкой, - проронила Джис. - Ребёночком.
- Пусть. Всё равно не таким беспомощным. Я бы ему рассказал... парню опыт старика пригодится. А что он мне посоветует? Выйти замуж за сенса? Укрыться за чужими спинами и врать до конца жизни? - у неё вырвался невесёлый смешок. - Ну, зато понятно, откуда у него приступ гостеприимства. Хочет поглазеть на куколку с красивыми ножками - пусть любуется. Он богатый, а нам нужна помощь.
- Ты не хотела ничьей помощи, Лэй.
- Я и теперь не хочу, но без неё не обойтись. Зачем мы, по-твоему, идём в Ятрину? Ладно, экзамены мы сдадим. А за обучение разве сможем платить? А они разве нас выгонят? Ну, нет. Наши сенсы любят красивые жесты. Они у нас добрые, щедрые и благородные. Они зарыдают от жалости к несчастным сироткам и будут учить задаром, они ведь живут, чтобы творить добро... Чёрт! Жалость, вот что меня там ждёт. Одна распроклятая жалость! - она поморщилась. - И куча лжи. А Бартон, он мне нравится, он симпатичный, открытый... и утром мы скажем ему спасибо и уйдём из его дома и его жизни навсегда.
Она отвернулась к стене, решительно обрывая разговор, - тут Джис промолчала бы, даже будь у неё слова, стоящие того, чтоб их произнести. Но поскольку слов не было, а были лишь смутные ощущения, ей самой непонятные, то она закрыла глаза и заснула. И не раз просыпалась и тревожно оглядывалась: ей казалось, кто-то зовёт её, и о чём-то настойчиво просит, и беспокоится за неё... и за Лэйси. И снова ей снился тот красивый мальчик с тёплым смехом; но только теперь он не смеялся, а молча протягивал к ней руки. А кроме этого, она ровным счётом ничего не помнила. От сна осталась тревога... да ещё - в мольбе протянутые к ней (или к Лэйси?) руки с изящными, тёмными от загара длинными пальцами.
___
Лаиса поднялась до рассвета и пошла в столовую, надеясь отыскать что-нибудь спиртное: спалось ей отвратительно. Она думала, пожилой хозяин нескоро встанет с постели, но он уже стоял у двери. Он улыбнулся, и ей снова пришло в голову: жаль, мы не встретились, когда он был моложе!
- В детстве, - сказал он, усадив её в кресло и проницательно вручив бокал с янтарной жидкостью, - я жил в доме, который мой дед сам построил - из дерева, представьте себе. Целиком из дерева. И полы там были из досок, и всё время скрипели. И, удивительное дело, сегодня открыл глаза - и вдруг слышу скрип половиц. Хотя в моём доме, конечно, их нет. - Он улыбнулся молодой, задорной, очень милой улыбкой. - Выхожу - и, оказывается, моя гостья тоже встала. Забавное совпадение, правда?
Лаиса хихикнула, вовремя вспомнив о вчерашней роли.
- А говорят, совпадений вообще не бывает. Бывают сенсы. Вы, случайно, не сенс?
Он с самым серьёзным видом пожал плечами:
- Кто знает? Наверно, все иногда спрашивают себя: не таится ли во мне Потенциал? Я часто попадал в разные места в очень удачное время... Поверьте, - вдруг сказал он, - я не люблю совать нос в чужие дела. Но бывает, вмешиваться приходится. - Она невозмутимо смотрела на него, покручивая в пальцах бокал с вином. - Ночью я прогуливался в саду, окна были открыты, и я случайно услышал ваш голос. Я почти сразу ушёл. И я вовсе не намерен расспрашивать. Полагаю, каждый имеет право на секреты. О, прошу вас! - обеспокоенно воскликнул он, протягивая к ней руку: - Пожалуйста, простите! Я понимаю, конечно, вы сердитесь. Но мне, клянусь вам, очень жаль! Вы не покинете мой дом немедля и в гневе?
Именно так и собиралась она поступить! И не будь он таким расстроенным и кротким...
- Я услышал кое-что о сиротах... и о лжи. Собственно, я поэтому и решился на беседу: я терпеть не могу обманывать - и вы, по-моему, тоже. Вы говорили очень искренне. Я даже сказал бы, страстно.
«Я была самой настоящей идиоткой, - мрачно думала она. - Столько предосторожностей в течение месяца - и всё псу под хвост из-за открытого окна и неумения понижать голос. Неисправимая идиотка».
- Я и сам ничего вам не рассказал. Много лет я посвятил исследованиям в области медицины, теперь иногда преподаю. У меня была жена, не очень долго, и дочь... - он нахмурился. - Мы были привязаны друг к другу... тяжёлая история, но поскольку я насильно втиснулся в вашу жизнь... У неё неожиданно открылся Потенциал. Мы очень удивились, ей ведь уже исполнилось семнадцать. Как и вам, правда?
- Пятнадцать с хвостиком, - машинально поправила Лэйси.
- Её друг полетел с нею в Кан, в ближайшую Академию. - Он вздохнул и невыразительно договорил: - Произошла катастрофа. С ними столкнулся флаер, потерявший управление. И она, и мальчик - оба погибли. Он был отличным пилотом... Водитель того флаера тоже не успел катапультироваться.
Лэйси опустила глаза, чувствуя себя неловко от этой неожиданной вспышки откровений.
- Прошло более сорока лет, - сказал он. - Но память, к сожалению, не стареет... Я вас огорчил? - он коснулся её руки: - Простите старого болтуна. Я хотел, чтобы вы знали: мне знакома боль. Не убегайте.
Она подняла голову. Заботливые, полные участия синие глаза, молодые глаза на лице старика...
- Мне, - вырвалось у неё, - убегать некуда. Я... почти как ваша дочь. Мне повезло, вот и вся разница.
А потом она говорила, говорила. Взрыв, догадки и планы; и сны, и несоответствия в базах данных, и тайны, и ложь. А затем она поняла, что слишком пристально вглядывается в его лицо, слишком явно о чём-то просит, и вообще всё зашло чересчур далеко, а ведь она решила никому на свете не доверять...
Он уже сидел на подлокотнике кресла, обняв её плечи; её голова лежала на его груди. Менять позу ей не хотелось. Хотелось остановить время, сохранить миг покоя и чувство, что у неё есть дом, защита и друг. И ни о чём не тревожиться, никуда не спешить. И никогда, никогда... не уходить отсюда.
- А кажется, - тихо произнёс он, - славно всё устроено: живи да радуйся, занимайся любимым делом и производи на свет счастливых детишек, которые без хлопот вырастут в счастливых людей. В юности я так и думал, но иллюзии тают быстро... Поверь: я не хотел ничего из тебя вытягивать или лезть к тебе с упрёками. И держалась ты правильно. В подобных ситуациях чрезмерная правдивость крайне опасна.
- Я умею молчать, - она усмехнулась краем губ: - Иногда. И я буду остерегаться... окон.
Он улыбнулся, встал и вернулся в своё кресло (она удивлённо отметила, что это её почти огорчило).
- На твоём месте я бы не бросался в путь. Ты устала и допускаешь ошибки - вроде окон. Небольшой перерыв в кочевом образе жизни и синт-пище вам не повредит. А я, - он наклонился вперёд, заглядывая ей в глаза, - буду только благодарен. Не очень это весело - жить одному, даже в самом уютном доме и среди самых расчудесных цветов в мире. Окажем взаимную услугу и разойдёмся хорошими друзьями.
И она кивнула, легко и без тени сомнения соглашаясь. Жалела она лишь об одном: ну почему он не встретился ей хоть чуточку, хоть на двадцать лет моложе?
___
А Джис приняла остановку с равнодушной покорностью, как принимала и Заросли, и путешествие. Её кормили вкусной едой (от которой она уже успела отвыкнуть), не тревожили попытками вовлечь в беседу, не мешали бродить по дому и саду - быть всюду, где ей хотелось (или не хотелось меньше, чем в других местах). И так как ей, в сущности, было всё равно, где ожидать развязки, она не протестовала. И часами тихонько сидела в беседках или ходила по песчаным дорожкам, без интереса глядя на цветы.
Прошла уже неделя, а Лэйси так ничего и не объяснила. Джис из-за этого ничуточки не огорчалась, но... хорошо бы Лэй проводила в компании общительного Бартона поменьше времени. Неважно, о чём они там болтают, и выдала Лэй все их тайны или ни одной; и не имеет значения приближение зимы... И не ревность - уж настолько-то она не поглупела... Но лучше бы всё-таки Лэйси говорила с ним пореже!
Сестра нашла её в библиотеке (бездумно взирающую на корешки книг) и повела в сад.
- Он предлагает нам опекунство, Джис. Содержание и оплата Академии. И он намерен вернуть нас в мир живых не раньше, чем окажемся в Ятрине. Он одинокий и богатый. Повезло. Он собирался отдать деньги в какой-нибудь фонд, но, говорит, приятней помочь живому человеку, который ему симпатичен, чем названию с большой буквы. Но дело не в том. Я знаю, это он из-за дочери. Он же теперь думает, ей катастрофу нарочно подстроили, как нам. И у него куча знакомых-медиков. Именно то, что мне нужно.
- Всё именно так, как нужно, - протянула Джис. - Он просто создан для тебя, Лэй.
- У меня есть Потенциал, - напомнила Лаиса. - И мне всегда везёт. Ты о чём? Он тебе не нравится?
- У меня нет причин, чтобы не нравился, - медленно произнесла Джис. - Но он слишком сложный.
- Да уж надеюсь, посложнее амёбы. А ты считаешь примитивность достоинством? Ну, примитивных особей мужского пола вокруг полным-полно. Если они тебя привлекают - не тревожься, отыщешь.
- Почему ты ему веришь, Лэй?
- А почему я не должна ему верить?
- Ты о нём не знаешь ничего. Кроме того, что он сам же тебе рассказал.
- Зачем ему меня обманывать?
- Зачем кому-то понадобилось взрывать наш дом, Лэй?
- Ты с ума сошла! - заявила Лэйси, убыстряя шаг. Они вышли за живую изгородь из роз и шагали по низкой увядшей траве к холмам. - Он-то при чём? Что ещё за капризы? Он милый, щедрый, и мне очень нравится перспектива иметь такого человека своим опекуном. И пока не объяснишь, я не передумаю.
- Ты тогда сказала: прыгай. И ничего не объясняла. И где бы мы были, если б я тебе не поверила?
Лаиса заколебалась... но крохотные росточки сомнений исчезли раньше, чем она успела их заметить.
- Вот именно, - промурлыкала она, язвительно сощуриваясь. - Наконец-то до тебя дошло. Чудесно. Лучше поздно, чем никогда. Где бы мы были, если бы ты мне тогда не поверила? И где мы будем, если ты не поверишь мне сейчас? Если не ошибаюсь, ты изо всех сил пыталась утянуть меня в дом, рыбка. Тебе, насколько я припоминаю, на балконе было неуютно.
Нанеся этот удар, Лаиса скрестила руки на груди и торжествующе смотрела в упор на поверженного противника: Джис сидела на камне, заросшем упругим мхом, и вид у неё был совершенно растерянный.
- Глупышка. - Лэйси дунула сестрёнке в лицо: - Вот, сама же и разнесла в пыль все свои песочные сооружения. Ну, где твоя знаменитая логика? Ты поверила мне на балконе, и только поэтому мы живы. Так верь мне и сейчас. Я не бросаюсь на шею кому попало. Он мне понравился, а до него мы от людей прятались. Вокруг нас сплошь опасность и тайны - любой эмпат, наверно, будет тут дёргаться, как твой любимый Тэйн на электростенде... Мы всё разгадаем, Джис. Главное - Академия, а с его деньгами туда попасть намного легче. А одинокий человек со склонностью к филантропии получит удовольствие, что кому-то помог. Ничего тут нет плохого, сестрёнчик. Пойдём, сейчас будет гроза. Вон какие тучи.
- Иди. Я попозже.
- Ну, не глупи. Ты промокнешь и простудишься.
- У меня дождевик. И я не болею от холода. - Она, хмурясь, глядела на холмы. - Мне надо подумать.
- Великий мыслитель. - Лэйси потрепала её по щеке. - Ладно. Мёрзни, думай, делай всё, что хочешь. Только вернись, пожалуйста, засветло, а то он разволнуется и побежит искать заблудившегося ребёнка.
Джис не улыбнулась, и Лаисе это не понравилось.
- Слушай, - сказала она, - давай вечером ещё поговорим. Но тогда уж объясни толком, отчего ты его боишься. Хотя бы постарайся. А если он спросит, скажу - я пока не решила. Ты довольна?
Джис, впервые с момента исчезновения их дома в бесшумной вспышке, казалась обрадованной.
- Ты подождёшь соглашаться, Лэй? Честно?
Лаиса облегчённо усмехнулась. «Дети должны вести себя по-детски и быть глупышками… а не бесчувственными, безразличными созданиями с глазами без возраста, логикой кома и мёртвой душой!»
- А когда я тебе врала? И если уж ты такая недоверчивая, я могу попросить у него документы, я ведь уже не притворяюсь кретинкой. Тем более, стоит мне согласиться, и они сразу понадобятся. Можешь успокоиться и обдумывать, сколько душе угодно, а я пойду домой обедать.
И она пошла, потом побежала, как грациозный оленёнок, позволяя ветру трепать распущенные длинные волосы. «Домой». Джис болезненно поморщилась. Почему это слово прозвучало так неприятно? Почему столь удачное и своевременное разрешение большинства их проблем отталкивает её, как вода выталкивает на поверхность пробку, и вместо радости вызывает... едва ли не ужас?
Лэйси исчезла за дверью, а сестра смотрела ей вслед, отрешившись и от мыслей, и от ощущений, - вся во власти бездумного созерцания. Застывшая в мгновении-вечности-пустоте собственного взгляда, недвижимая и безгласная, Джиссиана Тай и встретила второй акт своей трагедии... Сперва непонятно поблёкли розы, затем дом и сад окутались золотистым туманом, и не успело её сознание пробудиться и задать вопрос, как всё было кончено. Она сидела на камне - совсем одна в пустой долине. Кроме неё, была трава, и облетевшие осины тут и там, и холмы, и предгрозовое свинцовое небо, и ветер. А больше - ничего. Ни белого домика, ни сада, ни единого признака, что они вообще тут были, в чём она скоро убедилась... ни её сестры. Дом Бартона исчез бесследно, а Лаиса исчезла вместе с ним. И раньше, чем подбежала к месту растаявшего дома, - даже раньше, чем спрыгнула с камня, - Джис догадалась: сестру свою она не увидит больше никогда.
___
У неё остался её плед-накидка, дождевик и перочинный нож. И цель - Академия. И клятва. Больше ничего и не было нужно; об остальном она позабыла. Она шла, целиком отдавшись инстинктам, как крохотный неукротимый чёрный зверёк - дикий зверёк с острыми зубами и неприветливым нравом. После она почти ничего не помнила: ни мест, ни погоды, ни лиц, была она голодна или сыта, досаждал ей холод или дождь... Всё, что она ни делала, делалось словно бы без её участия. Похоже, рассудок ей часто отказывал - чему потом она радовалась: тогда её вёл Потенциал, и совершенствовался при этом, а от рассудка толку всё равно не было.
Она никого не опасалась и не пряталась; но довольно долго Дар выбирал ей уединённые, безлюдные дороги. Затем появились люди, чрезмерно суетливые и склонные задавать чересчур много вопросов; она ответила на один: куда направляется. Могла бы, конечно, рассказать всё, от начала до конца, но ей не хотелось попусту тратить на этих шумных бестолковых людей слова, которые неизбежно придётся повторять в Ятрине. Люди, кажется, были слишком возбуждены чем-то, связанным с её персоной, но чем - она не поняла, да и не стремилась понять. Они жалели её - абсолютно без всяких оснований, так как ничего о ней не знали, непрестанно суетились вокруг, что ужасно её утомило, и говорили ласковые слова, в искренность которых она не верила. Однако встреча пошла ей на пользу: помимо еды, ванны и постели (всему этому она не придала особого значения) появился флаер, куда её усадили, и начался последний этап её странствия - полёт.
Так Джиссиана Тай попала в Ятринскую Академию психосенсорики. И заканчивалась осень, и трава пожухла и приникла к холодной земле, и облетели деревья. И когда она вышла из флаера на эту траву и останки увядших листьев, на неё сыпались, кружась и танцуя в воздухе, лёгкие кружевные снежинки и тут же таяли, оставляя на чёрной ткани пледа крохотные капельки, похожие на слёзы.