Вышел с любимой Береттой в сад поутру. Погладил рукоятку, вставил обойму с пульками. Закрепив кнопками бумажную мишень на доске, отошёл на восемь шагов.
Опускаю ствол, приостанавливаю дыхание, плавно тяну спусковой крючок. Паф! Подхожу к мишени. Восьмёрка с уклоном на два часа. Значит, надо сделать поправку.
Отхожу. Выстреливаю остальные пульки. Смотрю. Девятки и два выстрела в самый центр.
Неинтересно.
Вставляю очередную обойму. Целюсь не в мишень. Целюсь в кнопку, которой в углу мишень прикреплена. Паф! Отлетает кнопка. Блин! Какой хороший немецкий пистолет…
А что если? Ага!
Поднимаю ствол, навожу его на дерево. Там на ветке воробей сидит. Эти воробьи меня уже достали. Под крышей веранды расковыряли всю фанеру в стене. Уже не стена – а дыра сплошная. Я забиваю её тряпками, а они выковыривают. И весь наружный подоконник экскрементами заваливают. Надоели сволочи!
Я навожу ствол. Плавно тяну спусковой крючок. Хлопок. И воробей падает на землю. Попался гад!
Я подхожу. Поднимаю безжизненную тушку за лапы.
Смотрю и … думаю. Зачем ты это сделал? За что воробья убил? В принципе, ради спортивного интереса.
Ради спорта люди стреляют глухарей, рябчиков, уток. Да и не только птиц. Стреляют зайцев, лис, волков. И даже слонов.
В Африке мы стреляли газелей. Но там спорт был тесно связан с необходимостью выжить.
Мы выезжали ночью на ГАЗ-66 в пустыню и, включив фары, выискивали газель.
Если какая попадалась, то следовал выстрел. А соскочивший с машины Али добивал её, визжащую, кинжалом. Утром мы ели мясо…
Но воробья-то за что ты жизни лишил? А ни за что! Просто на правах более сильного. Да к тому же с ружьём, то бишь, с пистолетом…
Стало вдруг стыдно. Одно лишь маленькое утешение, что смерть воробья была мгновенной, и он ничего понять не успел.
Простите меня, если возможно, все силы земные и небесные. Грешен. Да разве это единственный грех, который я совершил за своё паскудное пребывание на земле? За иные деяния ещё стыдней и горше… И нет сил и смелости их описать. Такой вот я человечишка.