На майские праздники захотелось сбежать куда-нибудь «к черту на кулички» от городской цивилизации и суеты. Поискал в Интернете "куда" и наткнулся на турбазу с экзотическим названием «Медвежий угол». Не то в Тверской, не то в Новгородской области. Собрал ружья, удочки, привел в порядок свой старенький японский вездеход и покатил в неизвестность.
Турбаза хоть и была в глухом месте, но цивилизация добралась и до нее. На поляне сгрудились «Лендкрузеры», «Роверсы» и навороченные джипы последних моделей. На охотничьих домиках рыбьим глазом белели спутниковые антенны, в сторонке коптила небо небольшая котельная: горячая вода, душ – без проблем. «Хорошо,но не мое» - с неудовольствием произнес мой внутренний голос. И тут попал на глаза разбитной мужичок, не то кочегар, не то охранник. Он лениво сидел под березой и смачно курил кем-то подаренную сигару, выпуская сизые кольца дыма.
- Привет!
- Здорово, если не шутишь.
- Подскажи, куда бы податься, чтобы вот этого всего не было – и я показал на антенны и котельную...
- Да хоть куда – ответил мужик, сплевывая. – Тут кругом леса, да болота…
- Нет, не то чтобы в лесу, ну а где-то у деревеньки. Если что, под крышей переночевать, но чтобы не многолюдно как здесь…
- А, понял. Поезжай к бабке Дуне, в Остров, там точно кроме вас никого не будет. – И мужик засмеялся. – Живет одна в доме, кругом ни души, до ближайшей деревни километров 7-8, а так кругом болота. Дорога хорошая еще наверно коммуняги строили, асфальт, катись, не хочу. Думали молодежь задержать, мол, хорошую дорогу построят, ферму новую откроют, и молодняк потянется сам по себе. Места там красивые, озеро рядом, грибы, ягоды. Стоит на горе, вся округа как на ладони. Красота. Сейчас весной вода разливается так, что деревня становится как остров. Так и назвали ее мужики. Говорят, раньше к ней по весне только на лодках или на плотах добирались, потом дорогу наладили. Земля там для посадки хорошая, что ни ткни, все растет. А трава вдоль озера вровень человеческого роста. Испокон веков там большая богатая деревня стояла, в войну почти всех мужиков на фронт забрали, двое только и вернулись и те инвалиды. Среди них и мой дед Кирьян. Потом помер, я его почти и не помню. Я до десяти лет жил у бабки Дуни, пока мои родители на Севере работали. Вернулись, в город подались, я с ними. Кончил десятилетку, в армию забрали. Пока служил, в стране переворот, вернулся и Советская власть фьють – присвистнул мужик – и нет ее. Он снова затянулся крутой сигарой. Крепкая зараза как самосад только горче. Я достал пачку своих облегченных «PallMall».
- Возьми мою!
- Неа, надо эту докурить…
- Как зовут тебя, - спросил я, взяв сигарету и прикуривая от протянутой мужичком сигары. Верный признак симпатии курившего.
- Юркой, но все для смеха кличут Юстасом. Помнишь, такой фильм был про Штирлица, он все свои донесения так подписывал. Вот меня в шутку и прозвали Юстасом, мол живу как разведчик, из лесу не вылезаю, а хозяину приходится писать донесения. Мобильники здесь не берут, связи нет. Вот пишу, что привезти, что купить, что сделать. Передаю с попутчиком каким, Вадиму Никадимычу.
- Хозяин?
- Да нет, хозяин где-то в Питере. А Вадим Никадимыч как бы зам. У хозяина несколько таких баз по области, вот Вадим Никадимыч и следит за всеми. Я на этой, можно сказать, за старшего… Еще тут один помощник есть, Федька Разуваев. Но неделю, как в запое. Я один за всех и отдуваюсь. Тяжело. Егеря, славу Богу, приезжают, когда наплыв охотников, помогают. А так хоть караул кричи…
- Юрий, а как добраться до Острова? – спросил я, заинтересовавшись предложением. Мне явно не подходила для уединения эта турбаза.
- Да недалеко. Напрямки километров тридцать-сорок, а если по асфальту, то с полсотни будет. Ты на своей колымаге можешь запросто по проселку проехать, смотрю машинка легонькая, не застрянешь. Не то, что эти монстры, хоть и внедорожники, а въедут в грязь, так только трактором и вытаскиваем.
Я согласно кивнул головой. Проходимая, это точно…
- Давай схему нарисую – предложил Юрка.
Я порылся в портмоне и достал листок бумаги, счет на оплату от мегафона, но оборотная сторона была чистая и бумага глянцевая.
- Подойдет?
Юрка от куда-то из карманов куртки вытащил карандаш и стал рисовать на бумажке.
- Вот это наша база, - он нарисовал квадрат с крестом по середине, - вот дорога через пять километров, будет большак, проедешь по нему. Юрка ловко нарисовал на листке дорогу, кустики и деревья вокруг, по грунтовке двенадцать километров, и развилка трех дорог, так ты направо поворачивай, вот сюда. И Юрка нарисовал жирный поворот на право, тут небольшая низинка, может сейчас весной и грязь будет, но дно твердое, известняк, на малом ходу пройдешь и через пару километров озеро большое Игорье. Выедешь по берегу и вокруг него, Юрка заштриховал озеро, и нарисовал вокруг него дорожку, вот и катись досюда, тут Юрка нарисовал что-то вроде ручья, самое гиблое место. «Мостки». В войну стелили мужики, чтобы на телегах проехать, сейчас дорога разбита. Поэтому поосторожней на малой скорости и если есть включи мультипликатор и ползи. Выедешь, через три километра деревенька Кушавера, по центру проедешь, а вот тут церковь развалюха, Иван Грозный основал, Юрка нарисовал высокий крест.
Я недоуменно поднял брови.
- Да, да. Именно Иоан Васильевич собственной персоной прибыл сюда в 1577 году и велел церковь срубить Николая Угодника, в честь Рюриков и сына его единственного Игоря, убитого древлянами на берегу озера. И озеру дал название Игорь, так старики рассказывали, может брешут, шут их знает. А вот приезд Государя в нашей местной летописи подтвержден как исторический факт. Юрка от важности поднял глаза и осмотрелся вокруг. Вот ведь оно как Медвежий угол, а цари то сюда заезжали. То-то.. Ну а у церкви делаешь поворот налево и через семь километров Остров, там три дома вот. В самом большом на берегу, проживает бабка Дуня. Приедешь, привет от меня передай, у нее и остановишься. Там, точно тишина и никого. Остров он и есть Остров.
- Вот тебе карта, держи! – и Юрка протянул листок мне.
- Спасибо! На вот возьми, Юрий – и я протянул сотню.
- Да, ты что? Не нужно! Было бы время, с тобой вместе поехал, бабку давно не видел. Там рыбалка сейчас на голую блесну. А утки – море. Не ленись, на утренний перелет становись прямо у крыльца и пали. Не промахнешься.
Я улыбнулся, пряча деньги и схему в портмоне. Мол, известны мне рассказы охотников и рыбаков о щуке с руку и дичи стаями…
Через часа полтора езды по проселочным дорогам я выехал на асфальтированную дорогу к Острову. Все было, как и говорил Юрка, с точностью буквально до ямки. Но мой японский «козлик» преодолел все преграды и забрызганный до крыши грязью, весело катил по чистой ленте асфальта. За все время мне не попалось ни одной машины, ни одного человека. Справа и слева дороги тянулись бесконечные лужи воды и лужайки с перелесками невысоких суховатых сосенок и осин. Типичная картина болотной экзотики. В некоторых местах плавали дикие утки, хоть вынимай ружье и стреляй. Вот она настоящая глубинка, дичь бери руками. Мне стало грустно и радостно. Слава Богу, что сохранились первозданные уголки природы, где можно отдохнуть душой. Вскоре показалось поле и впереди на высокой горке и сама деревенька Остров. Собственно деревеньки не было, а три домика сиротливо смотрели в синеву вечернего неба. Я подрулил к самому большому и обмер от красоты. Передо мной открылась бездна синего пространства. Голубое озеро, сливающие с синевой неба без края и конца. Белые редкие облачка, да неяркое весеннее солнышко, розовым пятном висевшее слева, лишь дополняло бескрайность бытия. Господи, надо же лучше и не бывает! Простояв так, заворожено минут пять – шесть, я открыл полусгнившие воротики и, поднявшись по крыльцу, толкнул из толстых досок дверь. Она оказалась не запертой и тихо без скрипа отворилась. Петли-то смазанные, сделал я непроизвольный вывод. Зайдя в полутемные сени, присмотрелся, наконец глаза привыкнув к темноте, рассмотрели посредине дверь, я подошел, постучал и, не услышав ответа, толкнул их рукой. Как и первая, дверь, легко без скрипа отворилась и я оказался в просторной комнате с низким потолком и множеством маленьких оконцев. Чистотой и какой-то забытой с детства, добротой повеяло от увиденного…
- Есть кто-нибудь? – спросил я.
За печью, стоящей посреди зала, что-то зашевелилось, отодвинулась розовая занавесочка в цветочек и вышла опрятно одетая старушка.
- Милости просим! – сказала она и поклонилась в пояс.
Я оторопел, Юра сказал, что ей больше девяноста лет, а она согнулась как былинка.
- Здравствуйте, бабушка Дуня!
- Здравствуй, милый человек! Проходи в избу. Сейчас самовар поставлю, чай с медом пить будем. С дороги-то притомился? Вижу, что из далека – проговорила старушка. Задвинула занавесочки и, приглашая гостя в центр избы к столу, стоящему в гордом одиночестве.
Самотканые половички – дорожки были засланы по чисто выскабленному полу, от которого несло свежестью так, что мне стало стыдно ступать по нему в своих грязных сапожищах.
- Сядь, милый человек, на лавочку-то и сыми обувку-то, возьми, вон там стоят опорки из валенок, мягонькие и теплые, и проходи, проходи к столу. Одежу то тоже снимай, у меня тепло, печка с утра протоплена. Сейчас что-нибудь достану и отужинаем. Солнышко, вон вишь, к вечеру клонит… Да, не стесняйся, проходи, проходи.
Принесенная мною городская снеть так и осталась не тронутой на столе, да и зачем она нужна, когда баба Дуня вынула из печи отварную картошечку, запеченную в сметане с деревенскими яичками. Достала из подполья засоленные огурчики, такие хрустящие и пахнущие смородиновым листом и укропом, будто вчера их заправили. А баночка отварных рыжиков вообще сказка для любого гурмана. Но когда ко всему прочему в глиняном горшочке появилась тушеная щука, приготовленная по особому рецепту, как сказала баба Дуня, никакие городские деликатесы даже не могли близко стоять с ее едой.
Бабушка отодвинула их осторожно на край огромного стола как бы невзначай, но с твердой уверенностью, что городское есть нельзя. Она так и сказала:
- Вы ешьте, мил человек, наше деревенское, оно вкуснее и полезнее, у нас все чистое, чистая и вода и грибы и ягодки, и рыба в озере особенно после льда, ничем не пахнет. А летом все же болотиной отдает.
- Бабушка, - спросил я, уплетая за обе щеки выставленную вкуснятину. – Кто же вам собирает грибы, ягоды и рыбу ловит?
- Сама, мил человек, сама. Всю жизнь сама. Мой-то Кирьян после войны калекой пришел, ничего не мог. А как умер, то все хозяйство на мне. Привыкла. Рыба-то самое простое. Верши у баньки поставлю, за два дня рыбы ведра два набежит. А куда мне одной. Раздаю рыбакам, которые приезжают или снова отпускаю. Возьму две-три мне и хватит. Зимой хуже, лунку стало не продолбить. Но мужиков-рыбаков попрошу, те пешнями выдолбят, я ее потом ельником, да теплым одеялом закрываю, так до весны и дотягиваем...
- Неужели никто к вам не приезжает, не помогает?
- Зачем же не приезжают? То рыбаки, то охотники, а из своих-то один Юрочка и остался, он хоть и ездит редко, но навещает свою бабулю. Не, мил человек, я не в обиде. В городе-то пыталась у своих жить, не смогла, все не мое, а воздух-то какой – дыхнула полной грудью, так плохо стало. Один смрад, гарь какая-то. Я и сбежала сюда, на свой Остров.
Нас ведь здесь было немало, с десяток стариков. Потом все поумирали, вот одна я и скриплю - бабушка Дуня грустно повесила голову. – Бог дал столько, сколько надо, грех жаловаться. Живу, просто сказала она.
Я был потрясен этой чистой искренностью и внутренней интеллигентностью старой женщины, пережившей всё, коллективизацию, войну, смерть мужа и вот теперь ее родной деревеньки. А уйдет она, деревни не будет…
Мы проговорили с ней весь вечер и до глубокой ночи. Баба Дуня все рассказывала и рассказывала, как пряжу пряла, не повышая тона и срываясь на вскрики. Под утро, засыпая на старинной высокой кровати, в белоснежных простынях изо льна, я все думал, чего же нам не хватает в большом городе для счастья, когда казалось, все есть. Пошел в магазин, купил рыбы, грибов, ягод, даже зимой свежей клубники или ежевики, не проблема, тех же сливок, кофе, белого хлеба, французских булочек, балыка, икорки. А вот нет того удовлетворения от еды и разговора у телевизора в кругу друзей и близких, как здесь с незнакомой совершенно чужой женщиной. И никак не мог найти ответ.
Охотится и рыбачить я не стал, а все два дня отбродил по окрестностям, то, любуясь тетеревым токованием, то стаями, летевших над головой, уток и гусей, синью озера и красотой дивного среднерусского неба, синего-синего, как глаза северных красавиц славянок, тихих и спокойных, как бабушка Дуня.
На третий день, набродившись и надышавшись свежим майским воздухом, я засобирался в дорогу. Бабушка Дуня напекла мне подорожников - таких круглых, из черной муки, тонких, засчипанных с краев булочек, начинкой которых была толченая картошка со сметаной и яичками. Десять дней не портятся, так их и прозвали – подорожники, всегда раньше в дорогу брали. Не черствеют и вкусные, объяснила баба Дуня, складывая их в мою сумку.
Я поблагодарил, обнял на прощанье бабулю и чуть не расплакался.
- Обязательно приеду к вам летом с внуком.
- Милости просим, - просто ответила мне бабушка Дуня и перекрестила на дорогу. – С Богом сынок, храни тебя Господь.
Я ехал и все не мог найти ответ на мучивший меня вопрос, почему мы такие стали сухари? И только, подъезжая к Москве, понял: доброту мы утеряли, милосердие к чужому горю и радости, как и к своим горестям и радостям. Всё на бегу, на бегу. Не остановится, не передохнуть. А ответ же простой, как приглашение той старушки из деревни Остров, что осталась среди болот и лесов бескрайней России.
Милости просим!