- Я ничего уже от жизни не жду, – сказала Эля и потянулась к тазику с мокрым бельем, вынимая оттуда детскую застиранную футболку.
Соседка, сорокапятилетняя расплывшаяся женщина с огромной, обтянутой ситцевым халатом грудью, с маленькими, глубоко запавшими глазами, цвет которых невозможно было определить, сидела тут же за покосившимся столом, подобрав под себя толстые отекшие ноги в комнатных тапочках и, грустно поджав губы, что-то невразумительное промычала себе под нос.
Эле показалось, что Надя ее не одобряет. Она повесила футболку на веревку и с остервенением закрепила ее старыми деревянными прищепками, которые надо было давно выбросить, так как от них на белье потом оставались грязные следы.
- А чего ты хочешь от жизни в сорок лет? – с вызовом в голосе наконец-то прошамкала Надя. Ко всем ее "достоинствам" у нее нехватало нескольких передних зубов, выбитых пьяным мужем.
- Чего? Внимания, любви, обожания, в конце концов!
- Ой, любви ей захотелось! – возмутилась Надя. – Да что это такое, твоя любовь? Мужик пьяный придет домой. Налей ему борща, картошки нажарь с котлетами, убери за ним, помой посуду. Детей накорми. Потом ложись с ним в постель. Если не уснет, то начнет приставать. Воняет от него, а ты молчи и ноги раздвигай. Тьфу, гадость эта твоя любовь!
Сказав эти слова, Надя сплюнула на землю и растерла плевок тапком.
- Вот она твоя любовь! – сказала Надя, показывал на то место, где только что был плевок.
– Нет ее, – в сердцах добавила она. – Ну, да ладно, я пошла.
Она махнула выразительно рукой, с трудом вставая. Ситцевый застиранный халат, обтягивавший ее расплывшееся от картошки и макарон тело, застрял между ягодицами. Она пошла к калитке, даже не поправив халат.
- Пока. Пойду. Еще малину полоть надо. Заросла. Всем до задницы. А мне больше всех надо, - проворчала Надя и хлопнула калиткой….
Эля уже пожалела, что произнесла эту фразу при Наде, простой замученной пьяницей-мужем и кучей детей заводской женщине. Они были соседями по садовому участку уже много лет, почти сверстницами. Каждая, много лет назад, когда получали эти участки, была еще молодой по-своему привлекательной женщиной.
До замужетва Надя была крепкой розовощекой сельской девахой, с тонким станом и высокой упругой грудью. Про таких говорили «кровь с молоком». Муж ее был городским, на много лет старше нее, более того, из интеллигентной семьи. Отец когда-то был дипломатом. Мать еще до революции занималась в Институте благородных девиц, из обедневшей дворянской семьи.
Николай, романтик по натуре, стал летчиком-испытателем. Еще в армии начал пить. Поэтому и уволили в запас.
После увольнения пошел на завод. Вот там и познакомились. Понравилась ему «свеженькая, с корочкой» молодая девчонка. Задорная, беззаботная.
Свадьбу отпраздновали веселую. Было много выпито, съедено. Родня из села навезла всяких копченй-солений, самогонки. Гуляла вся квартира – 20 человек соседей, не считая приглашенных гостей.
Николай напился, полез целоваться к соседской дочери, еще совсем девчонке. Молодая увидела, был скандал, чуть не до драки. Еле гости развели. Но он все равно ничего не соображал. Все время пытался прорваться в комнату к соседям, где уже пыталась уснуть «жертва нападения». У него в голове застряло, что именно она и есть его суженная.
Катерина, так звали девочку, была, правда, на год старше молодой, уже училась в институте. Красивая, стройная, серьезная. И тут всем стало ясно, даже Надежде, кто настоящая любовь Николая. Но делать было нечего. Свадьбу отыграли. Да и Надежда была уже на третьем месяце беременности.
Успели как-то съездить к ее родным в гости, в село. Красивое, богатое. Николаю там очень понравилось. Ночевали на сеновале. Вот с той ночи и Надежда, как говорится, и понесла….
Но любви так и не было. Мучалась она страшно ревностью к Катерине. Часто ловила неспокойные взгляды Николая, когда Катерина выходила на кухню или шла в ванную. В этом случае Николай становился неистовым. Хватал Надежду, тащил в комнату и валил на диван, а один раз даже на пол, при матери. Правда, та была старая, глухая и слепая, но умная, хоть немного с сумасшедшинкой: иногда начинала сосать ладонь, что-то приговаривая себе под нос по-французски.
Вот в один из таких наскоков случился у Надежды выкидыш…. Долго плакала она, а Николай божился и молился, и просил прощения, клялся, что больше пить не будет никогда. И сдержал слово. Не пил, около года. И она опять забеременела. И родила красивую чернявую девочку, на нее похожую.
И Николай очень полюбил ребенка. Но начал настаивать, чтобы назвали Катериной, якобы в честь бабки отца, которую тоже звали Катериной. Еле родня отговорила. Мол, у христиан не называют в честь покойных….
Через год после рождения ребенка получили хорошую квартиру в прекрасном районе – парк, река рядом. И канула Катерина в прошлое. Так казалось Надежде.
Но на новой квартире Николай вдруг запил пуще прежнего. А Надежда была опять беременна. Плодовитая была, вся в мать. У той было пятеро детей. И когда Надя сказала ей, что опять ждет ребенка, мать всплеснула руками, рассмеялась и сказала, что и ей скоро придется старые, «беременные» платья надевать. Обе начали смеяться до слез и вдруг заревели как две деревенские бабы. Да что «как», деревенские и были.
Родила она опять девчонку. И опять пошло-поехало:
- Катериной будет!
Как с ума сошел, кулаком стучал по столу пьяный, чуть стулья не переломал о ее спину. Опять пришлось звать родных, соседей. Утихомиривать.
Надя взяла детей и уехала в село. Благо, лето было. Расслабилась там, молочка своего попила, не магазинного. Вдвоем с матерью малышей досматривали. Матери ребенок был крупный, толстый. Еле разродилась. А Надеждина девочка была малюсенькая, черненькая, худенькая. Родила ее раньше срока. Все от скандалов да пьянок мужниных… Соней назвали. Была старшая Аленой, а младшая Соней.
Ближе к зиме стала собираться домой. Детки подросли, окрепли. Николай приехал за ними на своей новой машине. Вроде, трезвый. Доехали домой без приключений и скандалов.
Дома было все прибрано. Но на балконе стояла такая батарея пустых бутылок, что ей стало ясно, что за сверхурочные были у него постоянно, из-за которых он не приезжал к ним в село.
И пошла обыденная городская жизнь, с пьянками, покаяниями, с беременностями, выкидышами. Надежде казалось, что она и не жила, а что это было, ей трудно было определить.
Поэтому притязания интеллигентной Эли на какие-то чувства казались ей смешными и бессмысленными.
Вот надо выполоть малину, чтобы на следующий год дала хороший урожай. В прошлом году было много малины, запаслась. И варенье варила, и перетерла с сахаром. Дети все время болеют. Непонятно, от чего. Вот мамины, уже внуки, в селе живут черт его знает в каких условиях – воды горячей нет, газ подают порциями, в школу ходить далеко, по грязи. А им все хоть бы что! Розовощекие, крепыши. И она такой была когда-то…. Любовь ей подавай! А рожна на лопате не хочешь?!
Эля складывала вещи в сумку. Лето уже практически закончилось. По ночам стало холодно оставаться на даче. Утром пронизывающий туман. Малышка тоже часто болеет. С работы уйти никак нельзя. А жить тогда на что? Родители, правда, помогают. Но долго ли? Отец уже не тот, а все тянет. Ему уже стало трудно вставать по утрам, идти за молоком, хлебом, а потом ехать на работу. Мать тоже со всем справляется с трудом. Постарели они. Но внучку обожают до беспамяти. Ну и что, что из детского дома? Она очень похожа на Эльку маленькую. Даже родимое пятнышко на левой щечке, как у Эли.
Хорошо, что есть этот человечек. Родители уйдут, а Эля будет не одна. Вот дом добротный построили, сад посадили, чтобы хорошо им было….
Сложив снятые с веревки высохшие вещи, оставленные с лета на столике в беседке игрушки, книжки, Эля оглянула сад в поисках корзины для фруктов. Яблок в саду в этот год видимо-невидимо. Все уродили, красные, желтые, зеленые. Хоть садись и рисуй натюрморты или сад.
Не найдя корзины в саду, Эля пошла в домик и на веранде увидела свою любимую плетенную корзинку. Пошла в сад, нарвала яблок, тут же сложила их в несколько слоев, перекладывая листьями. Получилось очень живописно.
Солнце садилось за домиками, становилось прохладно. Эля заторопилась на катер. Похоже, успеет на последний.
Катер вот-вот должен был отойти. Эля вбежала в катер по мостику. Внизу мест уже не было. Только на верхней палубе. Она любила верхнюю палубу больше, чем душный трюм. Но из-за того, что вечера уже становились холодными, а она не взяла ничего теплого, ей было прохладновато.
Она выбрала место за кабиной капитана, чтобы не дуло, и села, закрыв глаза. Туман полз по реке, воздух был настоянный на горячей лозе, речной воде и рыбе. Хотя стоявшие на причале рыбаки выдергивали из воды пустые крючки: рыба ходила вкруг да около.
Эля почти уснула и вздрогнула от неожиданности, когда услышала обращающийся явно к ней мужской запинающийся голос. Говоривший то ли заикался, то ли выпил лишнее, а может быть и то, и другое.
- Ддевушшка, моможно ссесть рядом ссс Вамми?
Ей не хотелось прогонять его грубо, и хотя свободных мест на палубе было сколько угодно, она проговорила:
- Конечно.
Парень плюхнулся на сидение рядом и, икая, представился:
- Садовод Вася.
- Очень приятно, – сказала с некоторым раздражением Эля.
Ей только не хватало выслушивать идиотские байки пьяного садовода Васи. Терпеть не могла пьяных и всем сердцем сочувствовала Надежде, когда та рассказывала об очередной пьяной выходке мужа.
Садовод Вася, однако, оказался на удивление спокойным человеком, если бы ни это жуткое пьяное икание, которое не прекращалось.
После каждого ика он говорил пьяным голосом:
- Иззвините, пжжалста. Немного хватил лишнего. Сажали деревья. Много. Устали. Выпили, а обедец был плохонький. Вот и развезло.
Капитан завел машину, катер затарахтел и начал медленно отходить от причала. Было видно, как по дороге к катеру кто-то еще бежит. Пассажиры начали кричать капитану, чтобы он остановил катер. Но поздно. Катер уже набрал скорость. Было уже довольно темно и, видимо, капитану в темноте не хотелось давать задний ход.
Эля отодвинулась к самому бортику, чтобы быть подальше от икающего Васи. Но тот неожиданно упал головой ей на плечо и, похоже, собирался так путешествовать до самого конца.
Эля оторопела. Она не помнила, когда, в кои веки мужчина прикасался к ней, пусть так, пусть пьяный. У нее что-то внутри оборвалось. «Если бы не пьяное икание, можно было бы и потерпеть, – подумала она. – В конце концов, что в этом плохого?» Но икота становилась невыносимой.
И вдруг Эля вспомнила старый трюк, которому ее когда-то давно научила подружка Люда, еще в пионерлагере.
- Послушайте, Вы можете вот так сложить пальцы на правой руке? – спросила она, растолкав уснувшего на ее плече парня.
- Ккаак? – заикаясь, спросил он.
- Вот так, – сказала Эля и сложила свои безымянный и большой палец.
- Попопрробую, – послушно сказал парень и сложил пальцы правой руки. Но пальцы не слушались, и, в конце концов, рассоединились.
И икота не прекращалась. Звуки были жуткие. Эля таких никогда не слыхала, да еще этот ужасный запах из его рта выводил ее из себя.
Она вдруг встала, взяла свою сумку с вещами, корзинку с яблоками и букет и решила пересесть от этого несносного Васи. «А Вася ли он? – вдруг подумала она.- Придумал, наверное».
Она попыталась пройти мимо него, но он вдруг схватил ее за руку, очень сильно, и проговорил:
- Ну, пожалуйста, не уходите. Мне так хорошо рядом с Вами. Честное слово, хорошо. Простите меня, дуралея. Покажите еще раз, как надо сложить эти пальцы. А вдруг получится?
Эля села опять на свое место, показала ему, как сложить пальцы. Вот так, со сложенными пальцами он вновь прислонился головой к ее плечу и заснул. Но, самое удивительное, икота прекратилась!
Катер медленно плыл по течению, останавливаясь то у одной, то у другой пристани, собирая запоздалых садоводов. И скоро палуба катера заполнилась людьми до отказа. Люди сидели, стояли в проходах. Усталые, посматривали на сидящих в надежде, что кто-то вдруг уступит место. Но все были в равных условиях и никто не вставал.
Вася мирно посапывал у нее на плече, и ей стало почему-то весело и легко на душе. Она попробовала представить, что это ее парень или муж, что вот они возвращаются с дачи, они сойдут с катера, он возьмет ее сумку, которая оттягивала ей плечо – неожиданно в ней оказалось много вещей – а она понесет свою красивую корзину с яблоками и букет осенних цветов, и они поедут домой. Их встретит дочь, обнимет его за шею и скажет:
- Папка, где ты так долго был? Мы с мамой тебя ждали, ждали….
Вдруг катер чихнул и заглох.
Капитан вышел и сказал, что придется немного потерпеть. Народ заволновался. Все хотели поскорей добраться до дому, хотя бы до двенадцати ночи, согреться под душем, выпить чайку и завалиться спать. Назавтра был рабочий день. Забегала команда, что-то выкрикивая, еще раз по палубе прошел куда-то в конец катера капитан. Попробовали завести машину. Ни с места.
Туман пробирал до костей. Неожиданно Вася проснулся и, сняв с себя куртку, накинул Эле на плечи. Куртка была теплая, согретая его горячим телом.
- Зачем Вы это? – спросила Эля. – Вам ведь самому холодно. Простудитесь.
Он улыбнулся и приложил палец к губам:
- Тсс. Садоводы не простужаются. Тем более рядом с такими приятными барышнями.
И он придвинулся к ней потесней, обняв одной рукой за плечи.
Эля была ни жива, ни мертва. Куртка его согревала ее, от него пахло выпитым и какой-то хорошей туалетной водой. Пальцы были ухоженные, несмотря на то, что, как он сказал, «сажали много деревьев».
Вся эта ситуация начала напоминать ей ее любимый фильм «Москва слезам не верит». Похоже, нет ничего нового под луной! А луна, полная, выкатила на небо и висела над рекой словно огромное фарфоровое блюдо. Лунная дорожка пролегла прямо от нее к катеру.
Кто-то включил старый транзисторный приемничек и слушал новости, люди переговаривались по мобильникам, команда несколько раз пробежала по палубе туда-сюда. Потом услышали разговор капитана через переговорное устройство с берегом. Оказывается, катер вышел в рейс на одном движителе, который взял и вышел из строя. И вот стояли они по середине реки, без какой-либо надежды сдвинуться с места.
- Слушай, а как тебя зовут? – вдруг на «ты» обратился к ней Вася. – Меня зовут Александр.
- Интересно, только что Вы сказали, что Вася.
- Да? А, ну да. Так меня друзья зовут, садоводом Васей. Я им помогаю деревья сажать. Вот они меня так и прозвали. Так как тебя зовут?
- Нина, – неожиданно для себя сказала Эля. – Нина.
- Ой, врешь, вижу, что врешь. Ладно, сам виноват. А где ты работаешь?
- В НИИ. Бухгалтером.
- Ой, врешь, Нина. Бухгалтеры, знаешь какие? Зануды, в очках. А у тебя глазки веселые, все видят без очков. И НИИ уже давно все.... Ну, да ладно. Ты меня спасла от позора с этой икотой. Я тебя прощаю.
- Спасибо, – сказала Эля и расхохоталась.
- Слушай, а ты замужем? – вдруг спросил он.
- Дда, – запинаясь сказала Эля. – Давно.
- Опять врешь, – со смехом сказал он и притянул ее к себе. – Незамужних барышень за три версты вижу. Что, не сложилось?
- Послушайте, как вас там, Александр или Вася, что-то Вы себе много позволяете, – сказала она и попыталась освободиться.
- Не дури. Я ведь сразу понял, что тебе было приятно, когда я тебя обнял. Я ведь ничего плохого не делаю. Я хочу, чтобы ты не замерзла в своей блузочке. Не злись. Тебе не идет.
И он сгреб ее двумя руками, но было в этом жесте что-то такое осторожное, нежное, как будто он обнимал маленькую девочку, сестричку или дочь. И Эля не попыталась освободиться.
- Вот так-то лучше, – сказал он. – Нам теперь обоим тепло.
- Мугу, – промычала Эля.
Ей было неудобно оттого, что он отдал ей свою куртку. Она неожиданно обмякла в его объятиях, вспомнила свои слова «Я ничего уже от жизни не жду». И улыбнулась сама себе, но он этого не заметил, потому что смотрел с очень серьезным выражением лица куда-то вдаль и вдруг сказал:
- А знаешь, нам теперь друг без друга нельзя никак. Ты что по этому поводу думаешь?
Эля промолчала.
- Молчишь? Правильно делаешь. Умная девочка.
- Я не девочка, – неожиданно сказала Эля. – У меня дочь есть.
- Ну, это же прекрасно! Я ужжжасно люблю детей, – воскликнул Александр. – Нам значит втроем теперь друг без дружки никак.
Катер качался на волнах, светила луна. Иногда по реке проплывали какие-то лодченки, пропыхтел небольшой пассажирский пароходик. А они все болтались на воде и, похоже, капитан уже потерял всякую надежду на помощь.
И Эля подумала, что, как хорошо, что рядом оказался этот садовод с его курткой, пусть выпивший, но добрый и сильный. Вот только его притязания на совместную жизнь показались ей странными или, по крайней мере, поспешными.
Эля представляла, как сейчас волнуются родные, что ее до сих пор нет дома. Но не было никакой возможности им что-либо сообщить. Мобильник ее разрядился еще на даче.
- Хочешь, позвони домой, чтобы не волновались? – сказал он неожиданно и вытащил из кармана джинсов свой мобильник.
Она чуть не согласилась, но потом подумала, что таким образом он узнает ее телефон, а ей почему-то этого не хотелось. «Рано, не зачем спешить» - подумала она.
- Нет, не надо. Дома все уже спят.
- Как хочешь. Ты боишься, что я узнаю твой номер? – вновь прочел ее мысли Вася-Александр. – Не переживай. Я его и так узнаю. Я такой. Знаешь, кем я работаю? Шерлоком Холмсом, по совместительству с садоводом.
И он расхохотался.
- А вот кем ты, сейчас попробую угадать. Значит, говоришь, Институт какой-то. Может парочка осталось. Мне жаль, если ты в одном из них. Нет, ты в солидной кампании работаешь, и тебя ценят. Это я вижу. И правильно делают. Ты ценный экземпляр.
Эля улыбнулась. Ее действительно очень ценили на работе.
Он держал ее крепко в объятиях, как будто они были очень близкими людьми.
- Я знаю, ты юрист, юрисконсульт.
Эля опешила. Он угадал. Каким образом, для нее осталось тайной.
- Так, молчишь. Значит угадал. Ну, это уже что-то. Если сама не расскажешь, где работаешь, я ведь все равно найду. Зачем сопротивляешься?
Он, похоже, совсем отрезвел от холода.
- Я тебе неприятен?
- Уже не очень, - с улыбкой сказала Эля. – В начале здорово раздражали.
- Слушай, чего ты со мной так официально? Мы не на переговорах. Ладно, я тебя понимаю. Но, учти, со мной такое в первый раз. Я, между нами говоря, человек занятый и серьезный.
И он протянул руку к корзине с яблоками.
- Можно одно?
- Можно, – сказала Эля с улыбкой и протянула ему большое красное яблоко.
- Спасибо. Я вообще-то голоден, - сказал он. – Немного не рассчитали с едой. Ребята там остались, я не хотел их объедать. Утром пока доберутся до магазина, поумирают с голоду.
И он с жадностью откусил кусок яблока.
- Супер! Хороший сорт. Слава победителя. Я люблю такие.
Неожиданно катер качнуло, и послышались какие-то голоса. Похоже, пришла помощь и началась какая-то невидимая работа.
Они сидели в обнимку, и Эля уже не пыталась вырваться из объятий этого парня, а он что-то шептал ей на ухо, приятное, ласковое, о чем она давным-давно забыла и не позволяла себе вспоминать…. А он гладил ее по голове, проводил тыльной стороной ладони по щеке, целовал за ухом, грел ее холодные руки в своих горячих ладонях и все время что-то приговаривал, порой смешное, шутливое, порой очень трогательное.
Вдруг все задрожало, послышался выхлоп, и все поняли, что катер сдвинулся с места, значит они спасены и вот-вот достигнут берега.
На берег сходили быстро и в полной тишине. Александр нес ее сумку, она – корзину с яблоками и букет. Он остановил такси и спросил адрес, куда ее везти. Она замешкалась, потом назвала соседнюю улицу и номер дома, чтобы он не узнал ее настоящий адрес.
- У тебя деньги есть на такси? – спросила он. – Да, собственно, какое это имеет значение.
Он вынул из кармана куртки суму, которую назвал водитель, усадил ее в машину. Но неожиданно наклонился к ней, и пока она не закрыла дверцу поцеловал в губы.
- Все, теперь уже точно найду тебя, Нина. Или как там тебя звать.
Захлопнул дверцу машины и пошел прочь в направлении, противоположном от направления движения транспорта.
Водитель ехал быстро и все время посматривал в зеркальце на пассажирку, которая забилась в угол и, не отрываясь, смотрела в окно.
- Так куда везти? – спросил он. – Я ведь кое-что понимаю в людях.
И ухмыльнулся.
- Там рядышком, я дойду, – сказала Эля.
- Да нет же, давай адрес.
Она назвала свой настоящий адрес, и водитель проговорил:
- Вот так-то лучше будет. Поздно уже. Незачем ходить по улицам одной. А этот найдет, обязательно найдет….