ХРОНИКИ ГААГСКОЙ ТЮРЬМЫ. ЧАСТЬ 2.
В тюремной столовой мы все сидели за одним столом. Так было и в это утро за завтраком. Сурок с чавканьем поглощал баланду, разбрасывая вокруг брызги и крошки. Шпала с мученическим видом жевал по пол-ложки. Мишаня Питерский преданно заглядывал на пахана, и взялся за ложку только после того, как это сделал Голый. Физик просто спал за столом, опустив бороду в миску. Только петуха Огрызка с нами не было – «опущенные» ели всегда за отдельным столом, их ложки и миски, для отличия от прочих, были пробиты гвоздем.
- Смотри, смотри, - зашептал мне вдруг Сурок, показывая пальцем в сторону стола петухов, - Сейчас бабы подерутся!
Оттуда действительно доносились звуки начинающейся ссоры. Я обернулся, и увидел Выхухоля – петуха из соседней камеры. Рядом с ним стоял Огрызок. На голове его была надета миска, из-под миски обильно струилась баланда. Она текла по всей роже Огрызка, капала с усов и стекала дальше, почти до пола.
- Ах ты сука, - медленно произнес Огрызок, - Убью.
С диким визгом он бросился на Выхухоля, и в ту же секунду оба петуха сцепились в один орущий клубок. Слышался визг, звуки ударов и ругательства. Остальные опущенные с интересом наблюдали за дракой. Голый презрительно отвернулся.
- Мишка, чего скажешь? – спросил он Мишаню Питерского.
Тот мигом открыл рот.
- Это самый настоящий геноцид «обиженных», - заученно затараторил он, - Я считаю, мы должны немедленно начать операцию по принуждению к миру.
- Что-о-о?! – рявкнул Голый, - Братве опущенных разнимать?! Ты чего несешь?!
Мишаня в ужасе замолчал, и вжался в стул, хлопая глазками. Ссора, между тем, завершилась. Обоих дерущихся растащили. Выхухоль брыкался на полу, бормоча неопределенные ругательства. Огрызок, с разбитой рожей и еще капавшей с усов баландой, поковылял в медпункт.
- Чего они дрались? – спросил я.
- Они по жизни дерутся, - ответил Шпала, - Место под паханом делят. Кому у него под шконкой лежать. Пока Огрызок верх берет, но Выхухоль на его место мечтает. Политическая конкуренция.
Мое знакомство с жизнью «зоны» продолжилось на следующий день. С утра пахан Голый позвал к себе Сурка. Достав из-под матраса полиэтиленовый кулек, пахан насыпал оттуда гость леденцов. Сурок положил их к себе в карман, и направился к выходу.
- Пошли, прогуляемся, - сказал он мне.
Делать все равно было нечего, и я согласился. Наша прогулка стала своего рода экскурсией.
- Куда мы идем? – спросил я Сурка.
- Сейчас увидишь. К малолеткам идем. Весело будет, сам увидишь, век воли не видать!
Барак малолеток располагался на окраине зоны, за отдельным оцеплением. Уже на подходе к нему я услышал какой-то странный не то шум, не то вой, доносящийся изнутри.
- Не дрейфь! – успокоил меня Сурок.
- Фашисты! Фашисты бьют! Помогите! Ы-ы-ы-ы… - неслось оттуда.
Внезапно дверь барака рывком распахнулась, и наружу вывалился помятый недоросль лет 16-17.
- Фашисты! Сволочи! Лягавые! – верещал он.
Следом вышел надзиратель, и угостил недоросля резиновой дубинкой. Тот взвыл еще сильнее. Появился начальник смены, и вопросительно взглянул на надзирателя и его жертву.
- Плюнул в охранника, - пояснил вертухай, указывая пальцем на побитого малолетку.
Говорил надзиратель с эстонским акцентом.
- В кандей на пять суток! – распорядился начальник смены.
Недоросля схватили за шиворот, и поволокли в сторону штрафного изолятора.
- Россия священная наша держава, - срывающимся голосом запел тот, - Россия великая наша страна…
Мы с Сурком пошли дальше. На плацу стояло около сотни человек. Похоже, весь барак малолеток высыпал наружу. Вначале я подумал, что так они провожают своего товарища, попавшего в застенки «эстонского фашизма», но вскоре понял – ребята вылезли на свет божий не провожать, а встречать.
Молодой заключенный с лицом вечного пионера отделился от толпы, и на цырлах, семеня, направился к нам.
- Здорово, Васек! – приветствовал его Сурок, - Молодец, хорошая акция!
Горсть конфет, переданная давеча паханом Сурку, перекочевала в ладошку заключенного. Васек просиял, и так же, на цырлах, почтительно засеменил назад, к своим. Гопота возбужденно зашушукалась.
- Ура! – раздалось вдруг из толпы, - Ура-а-а-а!
Малолетки зашлись в восторге.
- Ладно. Ты отойди, - сказал мне Сурок, - Мне с Васьком перетереть надо.
Я отошел в сторону, и решил подойти поближе к ликующей гопоте – мне было любопытно на них поглядеть. Знакомство вышло весьма неординарное.
Из-за угла барака неожиданно прямо на меня выскочил прыщавый юнец без одного переднего зуба.
- За пахана пасть порвем! – сообщил он мне, и сделал пальцами «козу».
Я невольно отшатнулся. К удивлению своему, я обнаружил, что уже со всех сторон окружен малолетками обоего пола. Гопота глазела на меня, разинув рот, и, словно бы, прикидывала, что делать дальше. Наконец, из толпы ко мне вышла девушка с выражением показной кротости на лице.
- Твоя жизнь для Запада значит отсутствие пищи. Он сделает все, чтобы тебя не было, - огорошила она меня нежданным известием, - Марионетки, не имеющие ничего святого, продавшие и предавшие тебя, готовы пропустить врага править землею своею.
Голос у девушки был театрально-трагическим, а на лице застыла вселенская печаль и забота о судьбах России.
- Они забыли о победе 1945-го, - продолжала свою речь отроковица, - И мы все пришли сюда, потому что внутри нас поселился еще один, более страшный, жестокий и беспощадный, невидимый и всепроникающий враг, заставляющий спать всех вокруг. Имя ему - равнодушие, которое сжигает память о твоей, Россия, неповторимой судьбе.
- Чего сказала? – только и мог вымолвить я.
- Цыц! – раздался вдруг сзади визгливый крик.
К нам по дорожке приближался Сурок, окончивший, видимо, свои дела с Васьком. Гопоту как ветром сдуло. Не успел я оглянуться, как вокруг уже не было ни души.
- Ну, чего, до хаты? – спросил я его.
- Нет, погоди, - ответил он, - Я тебе еще кое-что покажу.
Идти долго не пришлось. Обогнув угол барака гопоты, мы очутились на небольшой площадке перед зданием администрации тюрьмы. Там я увидел телеграфный столб, а вокруг него – еще человек десять малолеток. Только эта гопота была не ликующая, а грустная. Откуда-то сверху раздался дребезжащий свист. Я поднял голову. На столбе, обхватив его конечностями, сидела девушка. В зубах у нее был зажат свисток. Через каждые три минуты она дула в него, и над окрестностями тюрьмы раздавался унылый свист.
- Этот свист звучит по демократии в Европе, - грустным голосом поясняла всякий раз стоявшая под столбом гопота.
Девушка эта неделю назад влезла ночью в кабинет начальника отряда, и справила большую нужду у него на столе. Ее за это на месяц лишили ларька и прогулок. И вот, в знак протеста против произвола, она влезла на столб со свистком в зубах, и уже неделю кряду грустно напоминает о попранных «европейскими фашистами» идеалах демократии.
Потрясенный увиденным, я сам попросился назад, в камеру.
Голый лежал на нарах, словно турецкий паша на диване. Я рассказал ему о своих впечатлениях от экскурсии к гопоте.
- Неужели за горсть карамелек они все перед тобой так шестерят?!
Пахан лениво почесался.
- Сурок, поясни технологию работы с гопотой.
- Не, карамельки – это так, мелочь. Мы гопоте план впарили. Называется «Пахан-2020».
- Это как? – не понял я.
- Да все просто. Мы каждому из них сказали, что, типа, в 2020 году его сделаем паханом и передадим власть, а сами уйдем. А еще – что все остальные быдло, пыль козлиная, а они не гопота, а будущая элита.
- Разводим, как фраеров дешевых! – захохотал с соседней шконки Шпала.
- А чего, вы в натуре им власть в 2020-ом собираетесь отдать? – спросил я в недоумении.
Последовал новый взрыв хохота. Теперь смеялись уже надо мной.
Продолжение следует.