РАСКОВА (МАЛИНИНА) МАРИНА МИХАЙЛОВНА
Родилась 28.03.12 г. в Москве в семье служащего. Русская. В 1919 г. ее отец трагически погиб.
В 1928 г. она окончила 9 классов средней школы с химическим уклоном. Одновременно училась в музыкальном техникуме. Техникум ей пришлось оставить из-за болезни.
В 1928 - 1929 гг. работала лаборанткой, а затем химиком-аналитиком на Бутырском анилинокрасочном заводе. В том же году вышла замуж за инженера заводской лаборатории Сергея Раскова.
В 1930 г. у них родилась дочь, которую назвали Татьяной.
В 1930 - 1933 гг. училась в Государственной академии художественных наук.
С октября 1931 г. работала чертежницей в аэронавигационной лаборатории Военной Воздушной академии РККА им. Жуковского как вольнонаемная. Одновременно училась на заочном факультете Ленинградского авиационного учебного комбината по специальности «аэронавигация».
С июня 1932 г. в РККА. Служила лаборантом в аэронавигационной лаборатории Военной Воздушной академии РККА им. Жуковского. Осенью 1933 г. в качестве штурмана Черноморской аэрографической экспедиции участвовала в проектировке пассажирской гидроавиалинии Одесса – Батуми.
Вспоминает генерал-лейтенант авиации Беляков: «Осенью 1933 года на Черном море прокладывалась новая пассажирская гидроавиалиния Одесса - Батуми. Для изучения условий работы туда снарядили экспедицию, в которую вошли геологи, геодезисты, гидрографы, инженеры-строители, картографы. Фотосъемки и описание отрезков будущей трассы - дело штурмана. Его поручили выполнить Расковой. Летать Марине приходилось порой по семь часов в день, нередко в сложных условиях, над штормящим морем. Но она настойчиво исследовала все побережье Крыма, Кавказа, Азовского моря, а когда вернулась и представила нам обстоятельный доклад о своей работе, всем стало ясно: Раскова состоялась как штурман. Оставалось оформить это звание документально, и тогда Марине разрешили сдать экстерном положенные экзамены, которые она блестяще выдержала[1]».
Весной 1934 г. Раскова сдала экзамены на звание штурмана в Ленинградском институте инженеров ГВФ[2] и была зачислена на должность инструктора-летнаба аэронавигационной лаборатории. С 1934 – преподаватель штурманского дела в Военной Воздушной академии РККА им. Жуковского.
Вспоминает генерал-майор авиации Прокофьев: «Я не раз поднимал в воздух… ТБ-3 с группой слушателей, которую возглавляла инструктор-штурман навигации и бомбометания Марина Раскова...
Раскова, всегда опрятно одетая, в гимнастерке под широким командирским ремнем, в синем берете, с гладко зачесанными назад и собранными в узел волосами, хрупкая на вид, обезоруживала своей приветливой улыбкой маститых слушателей с высокими званиями, многие из которых были участниками Гражданской войны. Дисциплина и исполнительность среди слушателей ее группы были на высшем уровне. Самое большое наказание для «неудачника» - появление тени огорчения на лице Марины Михайловны.
Нужна была большая выносливость, чтобы после маршрутного полета произвести над полигоном еще 50 заходов на цель. Каждому слушателю (а их в самолете до 16) необходимо сделать по одному холостому заходу для проверки расчетов и по два захода с бомбометанием по одной бомбе. Вот и кружится над полигоном тяжелый бомбардировщик ТБ-3 уже пятый час; начинают кружиться головы и у некоторых слушателей, а старший инструктор-штурман Марина Раскова с извиняющейся улыбкой объясняет в штурманской рубке корабля очередному «бомбардиру», подчас лихому рубаке-кавалеристу, как вести цель в прицеле и не упустить момент сбрасывания бомбы[3]».
В 1935 г. она окончила Центральную летную школу Осоавиахима в Тушино. Освоила пилотирование самолета У-2.
Вспоминает генерал-лейтенант авиации Беляков: «Когда за инициативу при испытаниях, старательность в работе было решено как-то отметить Марину Раскову, и начальник академии спросил ее: «Только не знаем чем. Чего бы вы сами хотели?», Марина ответила:
- Научиться летать!..
Она получила эту награду. Полетам девушку обучили в Центральном аэроклубе в Тушино[4]».
В 1935 г. развелась с мужем[5].
В августе 1935 г. Раскова участвовала в женском групповом перелете Ленинград-Москва в составе шестерки спортивных самолетов качестве пилота.
Вспоминает Марина Раскова: «Аэроклубы нашей страны выпустили к тому времени много женщин-летчиц. Некоторые из них совершали довольно продолжительные перелеты. Но это были индивидуальные перелеты на одной машине. Как пролетят молодые летчицы в групповом перелете? Экспериментальный авиационный институт решил организовать первый групповой женский перелет. В один прекрасный день в Военно-воздушной академии было получено письмо с просьбой командировать меня для участия в этом перелете...
На следующее утро я явилась в Ленинграде на завод спортивных самолетов конструкции инженера Яковлева. Здесь я узнала, что в групповой перелет полетят шесть летчиц. Каждая получит по самолету с пассажиром.
Передо мною возникло серьезное затруднение. Ведь до сих пор я летала на учебных самолетах. Теперь же мне предлагают отправиться в довольно продолжительный групповой перелет на незнакомой, новой машине. Справлюсь ли?..
Привезли нас на аэродром, показывают машины. Они нам очень понравились. Это были изящные двухместные лимузины-монопланы с высоко расположенными крыльями...
Я попросила разрешения потренироваться на учебном самолете. Влезла в переднюю кабину самолета «У-2» и в один день сделала двадцать четыре посадки. На следующий день тренировка продолжалась. Я сделала сорок посадок… После шестидесяти четырех взлетов и посадок я заявила, что готова лететь на яковлевской машине. Сначала мне предложили пролететь в качестве пассажира с летчиком. Через плечо пилота я знакомилась с новым самолетом, присматривалась к его особенностям...
Полетела одна и сразу почувствовала себя замечательно, как будто давно уже летала на этой машине. Она оказалась очень легкой и послушной в управлении. Посадка тоже удалась. Тогда сделала еще два полета. На другой день я получила «собственную» машину... Еще несколько дней мы тренировались. Наконец, был назначен день старта...
Наша задача - перегнать самолеты в Москву и показать умение советских летчиц летать в соединении…
Через полчаса после вылета из Ленинграда мы попали в грозу. Самолеты наши не были оборудованы для слепого полета. Только в командирской машине, у Агнессы Кадацкой, был «пионер» - указатель поворота. Она решила итти, пробивая фронт грозовых облаков. Мне же ничего не оставалось, как пристроиться поближе к командиру и держать курс по ее самолету. Я прибавила газ и подошла к командирскому самолету на более короткую дистанцию. То же самое сделала и вторая ведомая летчица. Шел сильный дождь. Вода заливала стекла кабины, делала их едва прозрачными. В тумане с трудом различались контуры переднего самолета, служившего единственным средством ориентировки для двух, других. Болтанка становилась все сильней и сильней…
Вышли из облачности и увидели, что другое звено от нас отстало. Пришлось убавить газ... В сомкнутом строю мы полетели дальше... Вскоре перед нами показалась черная полоса большого грозового фронта... Кадацкая решила не итти вторично в облаках. Темнота могла застать нас в тумане, и тогда мы не смогли бы найти место для посадки.
Самолеты шли на высоте 500-600 метров. Мы спустились под облака, пошли сначала на 100-метровой высоте и, наконец, бреющим полетом стали пролетать над лесом. Дождь усиливался. Сумерки надвигались все быстрее. Стало ясно, что до аэродрома не добраться... Под нами лежала болотистая лесистая местность. Сверху виднелся большой луг, окаймленный густым лесом. На лугу поблескивала вода, явный признак болота…
Кадацкая первая делает круг и заходит на посадку. Я вижу сверху, что ее машина очень немного пробежала по земле и остановилась. Значит, грунт вязкий. Захожу на посадку, делаю круг, снижаюсь, еще внимательнее вглядываюсь в землю. На ней немало коряг и кочек. Однако мне удается разглядеть небольшую площадку... Приняв решение, немедленно захожу на второй круг. В это время вторая ведомая, шедшая сзади меня, нарушает очередность посадки, срезает мне круг и смело заходит на посадку. Все это происходит молниеносно. Сверху мне видно, что ее машина становится на нос, с носа переваливается на крыло и ложится...
Темнеет. Садиться во что бы то ни стало, скорее садиться! Убираю газ. Планирую. Близко земля. С небольшим «плюхом» сажаю машину на болото. Перед посадкой выключаю зажигание, чтобы не получилось вспышки в случае, если машина скапотирует. Самолет пробегает по земле несколько метров и останавливается. Я оборачиваюсь к своей пассажирке и говорю:
- Скажите спасибо, что остались живы...
Она смеется.
Моя машина по оси колес ушла в грунт. Еще какие-нибудь лишние километры скорости, и самолет был бы разбит... Из шести пострадала только одна... Когда мы подошли, то увидели, что ничего страшного не случилось. Поломались только винт и стойка шасси. И то и другое легко можно заменить. Летчица отделалась шишкой на лбу.
На краю «аэродрома» стоял небольшой сарайчик-сторожка. Двенадцать девушек - летчиц и пассажирок - пошли к нему... В сторожке оказалось много соломы, мягкой и душистой. Не прошло и получаса, как мы заснули мертвецким сном.
Проснулись на рассвете... Пока из Ленинграда привезут винт и стойку, нужно осмотреть и привести в порядок мотор поломанного самолета. Пассажирки-корреспондентки охотно превращаются в мотористов и вместе с нами разбирают и приводят в порядок мотор.
К полудню в воздухе послышался шум самолета. Над площадкой появился «У-2». Снизу было видно, что из кабины самолета торчит запасной винт. Самолет сел, и началась дружная работа. Мы быстро привели в порядок пострадавший самолет...
Перед тем как взлететь, прокладываем на болоте дорожку из ветвей... Машина немного пробежала по земле, и вдруг я чувствую, что она у меня резко заворачивает вправо. Очевидно, в болоте вязнет одно колесо. Пришлось раньше времени потянуть ручку на себя и без скорости оторвать машину от земли. Мне с трудом удается удержать ее, чтобы она снова не плюхнулась на землю. Еще минута, и под нами промелькнули макушки деревьев...
Вскоре… шесть девушек в строгом порядке зашли на посадку и приземлились. Закончился первый групповой женский перелет[6]».
С февраля 1937 г. Раскова была штатным консультантом НКВД.
В июле 1937 г. она участвовала в воздушных гонках Москва-Севастополь-Москва.
Вспоминает Марина Раскова: «По предложению Героя Советского Союза Водопьянова, поддержанному всей авиационной общественностью и «Правдой», устраиваются скоростные гонки легкомоторных самолетов по маршруту Москва- Севастополь-Москва. Девятнадцать молодых пилотов на машинах различных конструкций участвуют в этих гонках, которые, по мысли инициатора, должны были стать традиционными гонками спортивных легкомоторных самолетов...
Самолет Яковлева, на котором я летела в групповом женском перелете, считался уже самолетом устаревшей конструкции. Однако его сочли нужным отправить на скоростные гонки вне конкурса - не для соискания приза, а для сравнения, с научно-практической целью. На самолете все оставалось таким же, как и в групповом женском перелете. Были установлены лишь добавочные баки для горючего.
Мне предложили участвовать в гонках на этой машине в качестве штурмана. Пилотировал самолет летчик Равикович…
По условиям гонок нам было разрешено, пролетая над Запорожьем, принимать решение: садиться или не садиться для заправки. Мы вели самолет, как по ниточке, по заранее рассчитанному курсу - на Запорожье. Летели, минуя все города, считаясь только со своим прямым и кратчайшим маршрутом. Погода стояла прекрасная. Решили без посадки долететь до Севастополя. И когда приземлились, то оказалось, что в наших баках осталось еще горючего на тринадцать минут полета.
Внеконкурсная машина устаревшей конструкции прилетела в Севастополь четвертой. Это вызвало настоящую сенсацию. Летчики, прилетевшие немного раньше нас, говорили:
- Вот что, значит лететь со штурманом!..
Эти разговоры придали нам азарта. Мы быстро заправились и вылетели в обратный путь... В гонках было шесть призов. Если и на обратном пути мы сохраним свое место, то можно рассчитывать на приз!..
Обратный путь был тяжелее. Пришлось лететь вдоль фронта облачности, навстречу дул сильный ветер... Приближался вечер, когда мы подлетали к Орлу. Орел - последний заправочный пункт. Садиться или рискнуть лететь дальше? Если сядем, из Орла нас все равно до утра не выпустят. Тогда уж лучше ночевать в Серпухове... Полетели на Серпухов, минуя Тулу и оставляя справа линию железной дороги.
По времени запасы горючего подходили к концу.
- Что будем делать? - спрашивает Равикович.
- Набирай побольше высоту, дотянем до Серпухова…
В этот момент наш мотор, работавший до сих пор безупречно, вдруг стал давать перебои. Это значило, что бензин не поступает в мотор. Когда самолет стал набирать высоту, остатки бензина слились в угол бака, и бензин вовсе перестал поступать в карбюратор. Равикович перевел самолет в горизонтальное положение, мотор снова заработал. До Серпухова осталось лететь минут десять…
Равикович всеми силами старался держать самолет в строго горизонтальном положении. Однако всему наступает конец. Мотор закашлял еще более угрожающе, и самолет пришлось перевести на планирование.
- Да скоро ли Серпухов? - спрашивает Равикович.
- Вот, - говорю, - сейчас будет шоссе, и сразу за шоссе - аэродром. Я тут каждый дом знаю...
Прошло еще несколько минут. Показался аэродром... Как только мы приземлились, мотор, не дав самолету пробежать по аэродрому и нескольких десятков метров, замолк окончательно…
Встали задолго до восхода солнца, взлетели и взяли курс на Москву. В Тушине аэродром еще спал... Мы сели, подрулили к ангару и здесь узнали, что до нас прилетели только пять участников гонок. Остальные заночевали в Орле. Значит, мы заняли шестое место.
В моей летной жизни это был самый продолжительный полет. Ведь накануне мы шестнадцать часов находились в воздухе. Приятно было сознавать, что в одни сутки мы перелетели из Москвы в Севастополь и из Севастополя в Москву[7]».
24.10.37 на АИР-12 (пилот - В.С. Гризодубова) совершила дальний перелет Москва – Актюбинск, установив мировой рекорд дальности полета по прямой[8].
В июле 1938 – феврале 1939 гг. – инспектор Управления полярной авиации Главсевморпути.
02.07.38 г. на летающей лодке МП-1бис (командир экипажа – П.Д. Осипенко, 2-й пилот – В.Ф. Ломако) участвовала в беспосадочном перелете Севастополь - Архангельск[9], в котором был установлен международный женский рекорд дальности полета по замкнутой кривой. Была награждена орденом Ленина.
16.07.38 г. во время подготовки к новому дальнему беспосадочному перелету была госпитализирована с приступом аппендицита, однако, не долечившись, добилась выписки и продолжила подготовку вместе со своим экипажем.
24-25.10.38 г. на ДБ-2А «Родина» в качестве штурмана (командир экипажа – В.С. Гризодубова, 2-й пилот – П.Д. Осипенко) совершила дальний беспосадочный перелёт Москва - п. Керби (Хабаровский край), преодолев 6450 км. Был установлен женский мировой авиационный рекорд дальности полёта по прямой - 5908 км.
Вспоминает Марина Раскова: «Стены кабин отделяли нас друг от друга. Это был конструктивный недостаток самолета. С Валей меня связывало маленькое окошечко, через которое можно было просунуть лишь кисть руки. Полина сидела еще дальше Вали, я переписывалась с ней по пневматической почте. Записку на тонкой бумаге закладывала в металлический патрон; патрон помещался в алюминиевую трубу, я закрывала отверстие и накачивала мех. Качала до тех пор, пока у меня на борту не зажигалась лампочка. Это был сигнал о том, что почта дошла до Полины.
Внутри моей кабины все было сделано очень удобно. На левом борту, за моей спиной, был расположен радиопередатчик. Тоже слева, но ближе ко мне стоял приемник, всеволновый супергетеродин. Такой же резервный приемник стоял справа. Прямо за спинкой моего сиденья был укреплен большой «самовар», наполненный жидким кислородом. Кислород мог понадобиться нам на большой высоте. Под кислородным баллоном и под сиденьем были расположены три умформера, питавшие мою приемно-передающую радиостанцию. Справа, перед резервным приемником, - откидной столик. На этом столике - радиоключ. Немного выше, на правом борту, расположилась приборная доска с показателем скорости, высотомером, часами, термометром... Все приборы были размещены так, чтобы не загораживать остекленной носовой части, дающей прекрасный обзор вперед. На левом борту, у стеклянного носа, был укреплен радиокомпас. Под ним находился мой парашют. В полете я его на себя не надевала, чтобы он не мешал работать... В полу кабины, прямо под ногами, был закрытый люк, через который я залезала в самолет... Прямо впереди люка стояли еще три умформера - два по правому борту, один по левому. Передняя часть пола была из стекла. Это еще больше расширяло обзор...
Уже через пятьдесят километров полета облака закрыли землю. Пришлось быстро переключаться на радиокомпас. Я настроила его на радиомаяки, и полет продолжался вслепую... Ориентируясь по радиокомпасу, я через каждый час сообщала на землю, в каком месте нахожусь.
Полина первая начала со мной переписку по внутренней почте... У нее в кабине все очень хорошо, не дует, но на всякий случай коленки обернула газетой. Валя сидит веселая и улыбающаяся, через отверстие кабины видна часть ее лица.
Все хорошо, вот только земли не видно.
От аэродрома мы отошли в 8 часов 16 минут. Теперь на моих часах 13 часов по московскому времени. Стрелка высотомера показывает 3850 метров. Снаружи температура - минус 3°. По моим расчетам, через двадцать минут должен быть Свердловск. Все еще летим за облаками...
Радиомаяки показывали, что мы летим правильно - на Омск, но мне не верилось: ведь за целый день я ни разу не видела земли... Около 16 часов…
Начала просить Валю:
- Валечка, дай хоть чуточку взглянуть на землю, потеряй хоть немножко высоту…
Но Валя была неумолима. Снизиться - значит потерять какое-то количество горючего для набора высоты...
Наконец, в 16 часов 05 минут на высоте 4000 метров в разрывах облачности мелькнула серебристая полоска реки. Это был Иртыш...
Быстро наступает темнота. С нетерпением жду ночи. Штурману ночь приносит радость... Если понаблюдать две какие-нибудь звезды, - скажем, Полярную и Вегу, или Капеллу, - то можно точно установить свои координаты.
17 часов 34 минуты. Впервые в темноте отчетливо вижу звезды. Измеряю высоту Полярной и Веги. Для этого открываю в потолке люк и высовываюсь из него с секстантом в руках. Наблюдаю звезды… Отклонение незначительное...
Впереди Красноярск - хороший ориентир. Город сейчас, наверное, освещен яркими огнями. По расчету Красноярск должен быть в 20 часов 10 минут. Но его скрывает от нас толстый слой облачности. Вскоре и звезды пропадают в облаках. Машину ведет Валя. Она взяла штурвал у Полины, которая пилотировала до этого шесть часов.
Здесь я замечаю, что кабина начинает покрываться тонкой коркой льда... Температура - минус 7°. Обледенение при такой температуре опасно. В самолете темно. Потолочного огня не зажигаю, иначе ничего не будет видно за бортом...
Валя принимает правильное решение. Она начинает набирать высоту. Стрелка высотомера лезет за 5000 метров. Обледенение прекращается. Стекла кабины становятся прозрачными, иголочки льда опадают, и я снова вижу все сквозь стекла кабины. Но машину начинает сильно трепать. Очевидно, мы попали в кучевые образования холодного шквалистого фронта. Машину резко бросает. Как трудно в темноте бороться с болтанкой!
Валя продолжает набирать высоту: 6000 метров, 6500... Мы забрались высоко, но и отсюда звезд не видно... Уже пора быть Красноярску. Земли нет. Прошу Валю набирать высоту до тех пор, пока покажутся звезды...
Открыла люк в потолке. Струя холодного воздуха ударила в лицо. На мне кислородная маска. Очень холодно, но все же мне удалось произвести наблюдения…
Определив в 20 часов 21 минуту, что недавно пролетели Красноярск... включаю передатчик. Нажимаю ключ. На ключе должна загореться лампочка. Она не горит. В темноте мне трудно разобраться, в чем дело.
Решаю, что это перегорела сигнальная лампочка, и в темноте выстукиваю радиограмму: «Я - УГР. Широта 55°45;;. долгота 94°10;;. Нахожусь на высоте 7500 метров. Температура воздуха - минус 34°. Лечу над холодным облачным фронтом. Нижняя граница облаков неизвестна. Сообщите погоду районе Душкачана. Раскова»… Затем, переключившись на прием, десять минут ожидаю ответа.
Приемник упорно молчит. Даже не загорается лампочка, освещавшая шкалу приемника.
Слышит ли меня Москва?
Включаю радиокомпас. Он тоже молчит. Не слышно и мощной красноярской радиостанции.
В эфире наступила тишина…
Примиряюсь с мыслью лететь так до рассвета, часа четыре без радиосвязи… Радиомаяков не слыхать, остается только астрономия...
Достаю карманный фонарик и освещаю наружный термометр: минус 34°. Когда луч фонаря осветил стекла, я увидела, что они изнутри покрыты тонким ледяным узором, как в хорошо натопленной избе в морозный день. Зажигаю плафон. Вокруг меня в кабине лед и иней. Я сама, как дед-мороз, покрыта инеем...
На высоте резко повысилась скорость. По моим подсчетам, мы идем со скоростью 310 километров в час.
Значит, Душкачан пройдем в темноте? А как я надеялась на него! Ведь это тот самый пункт на северной оконечности Байкала, где, по указанию товарища Сталина, специально для нашего перелета был установлен радиомаяк... Я ждала Душкачана с нетерпением, какое испытывает, наверное, моряк дальнего плавания, когда он приближается к берегу. Думала, вот будет Душкачан, и там я уточню свое место... Мой радиокомпас и приемник не работают, и душкачанский маяк, такой нужный, ничем не может быть нам полезен. Остается, пока не наступил рассвет, скорее определить еще раз свое место по звездам.
23 часа 36 минут. Определяю, что нахожусь уже на траверзе Душкачана, в 30 километрах севернее его. Значит, над Байкалом пролетаем в темноте... Принесет ли рассвет что-нибудь утешительное? Еще несколько часов назад я ждала наступления темноты и появления звезд на небе; теперь с таким же нетерпением жду первых проблесков рассвета... Вот рассветет, тогда уж я, конечно, определюсь, увижу землю и попью горячего чайку.
Через полчаса наступает рассвет. Байкал остался далеко позади. Сейчас в Москве полночь... А мы уже встречаем утро следующего дня...
Уже четыре часа Москва не получает от нас никаких известий...
При первых же лучах рассвета я вижу, что стекла кабины покрыты изнутри толстым слоем льда. Хотя в кабине температура минус 36°, а снаружи минус 37°, стекла все же заледенели и стали непроницаемы. Мои резервные умформеры тоже покрылись льдом. Сосульки свисают с них на пол. Значит, умформеры замерзли. Теперь уж ясно: до самого конца перелета, до тех пор, пока не сядем, будем отрезаны от всего мира…
Скалываю ножом лед с окон кабины. Глазам раскрылось величественное зрелище пробуждающейся земли. Где-то близко под самолетом лежат гребни гор, покрытые снежной шапкой. Восходящее солнце бросает свои лучи на снежные вершины... Под нами горная цепь.
Мне этот красивый вид не принес утешения. Внизу, в глубоком ущелье, куда не проникли лучи солнца, лежит густой низкий туман. Он скрывает от штурманских глаз нанесенные на карту реки, по которым штурман мог бы ориентироваться. Снова слепой полет. Живописные снежные вершины ровно ничего не говорят: горы, да и только. Таких гор в Забайкалье сколько угодно...
Нам предстояло изменить свой курс на 30° вправо, чтобы выйти к железнодорожной магистрали Чита - Хабаровск, на станцию Рухлово.
Советуюсь с Валей. Ведь от станции Рухлово всего 20-30 километров до государственной границы. Граница идет по Амуру. Амур делает у станции Рухлово резкий поворот, а мы будем подходить прямо перпендикулярно границе… Похоже, что земля будет закрыта туманом и облачностью. Амура мы не увидим, а мудрено ли в слепом полете ошибиться на 20-30 километров? Очутишься по ту сторону границы - вот и конфликт...
Советуемся с Валей и принимаем решение: к границе не приближаться, продолжать лететь строго на восток, рассчитывая выйти на Охотское море. Валя со мной согласна. Машина летит на восток. Наступают очень напряженные минуты.
Мы стараемся различить какую-нибудь речку. Иногда вдруг мелькнет в ущелье гор кусочек воды. Удалось увидеть реку Олекму. На душе становится веселее...
Я пользуюсь солнцем для астрономических наблюдений, но сомнеровы линии ложатся так же, как и река Олекма, перпендикулярно нашему маршруту и показывают только дальность, - без боковых отклонений...
Сколола лед с умформеров, но все равно приемник и передатчик молчат. Мы непрерывно переписываемся с Валей. Исписали все изящные блокноты, использованные таблицы. Я принялась уже исписывать кусочки карты с обозначением мест, которые мы пролетели. Записки летят от Вали ко мне, от меня к Вале. Она советуется, обсуждает со мной каждое решение. Бедная Полина! Она сидит сзади и тщетно вызывает штурмана всеми сигнальными лампочками. Но штурман прикован к стеклам своей кабины и не замечает этого, Полина думает, что штурман умер... Она пишет записку Вале Гризодубовой. Полина обижается, но мы не виноваты. Не остается ни одной минуты на разговоры, кроме абсолютно необходимых.
6 часов по московскому времени. По моим расчетам, через полчаса Охотское море... Я знаю, что могла уклониться севернее, туда, где Охотское море глубже вдается в сушу. К тому же мог быть попутный ветерок, которого не удалось измерить, потому что штурман не видел землю.
Солнце закрыто облаками. Они выше нас, хотя наша высота по-прежнему - 7000 метров… Не пора ли снижаться? Но, может быть, ветер был встречный и нам еще не полчаса, а целый час лететь до Охотского моря? В таком случае мы находимся над горными хребтами. Начнешь снижаться и «вмажешь» в гору. Скучно оказаться погребенными в этих глухих местах. Даже и не узнают, где мы разбились...
Еще раз пытаюсь привести в чувство радиостанцию. Нужно отогреть умформеры. Основные умформеры находятся глубоко под сиденьем, к ним не подлезть. Остается надежда на резервные, стоящие впереди меня. Снимаю с правой ноги меховую унту, закрываю ею умформер передатчика, а маленькой унтешкой - умформер приемника. Начинаю осторожно включать пусковой ток. Пусковой ток прогреет умформер, а унты будут сохранять полученное таким образом тепло. Включаю пусковой ток то на прием, то на передачу. Но приемник и передатчик молчат. В 6 часов 20 минут загорается лампочка на передатчике. Я хватаюсь за ключ и выстукиваю:
- Я УГР! Срочно пеленгуйте, сообщите мое место.
Рассчитываю, что Хабаровск запеленгует меня и передаст по радио, в каком направлении от него я нахожусь. Если Хабаровск узнает, что я вылетела в Охотское море или еще нахожусь над горными хребтами, он мне об этом сообщит. Вот заработал и приемник. Сначала я слышу, как, надрываясь, зовет Москва:
- УГР! УГР! Немедленно отвечайте! УГР! УГР! Немедленно отвечайте!
Вызывают меня непрерывно.
Внезапно передатчик Москвы замолк. Наверное, там приняли мою радиограмму. Через несколько секунд я слышу из Москвы:
- Репете! Повторите!
Снова выстукиваю свою радиограмму и снова слышу:
- Репете!..
Я повторяю одну и ту же радиограмму вот уже тридцать пять минут. Мне кажется, что Москва не слышит меня из-за того, что мы слишком далеко от нее находимся. Пробую вызывать Хабаровск. Но ручка настройки моего приемника примерзла, и я никак не могу перестроиться на Хабаровск. Очевидно, так уже суждено - до конца быть связанной с московской станцией...
Резко встряхивает машину. По обычаю летчиков, немедленно смотрю вниз, и вижу, что туман оборвался резкой стеной. Подо мной не земля, а Охотское море. Но, к своей большой радости, я вижу справа берег… Автоматически выключаю передатчик, пустив в эфир только одно слово:
- Ждите!
Высота - 7000 метров. Вертикально вниз видно хорошо, вперед - не видать ничего. Быстро беру карту и начинаю сличать очертания берега Охотского моря с картой. К счастью, это очень характерное место...
Я сообщаю Вале, что мы находимся над Тугурским заливом, что задание партии и правительства мы выполнили, мы прилетели на Дальний Восток.
Теперь можно подумать и о посадке. У меня невольно напрашивается решение вести самолет на посадку в Николаевск-на-Амуре. Это всего какой-нибудь час полета. Но Валя подходит к этому строже. Она считает, что в Николаевске-на-Амуре плохой аэродром, что гораздо лучший аэродром в Комсомольске, и хотя до Комсомольска около 500 километров, но горючего у нас достаточно. Берем курс прямо на юг с расчетом выйти на реку Амур.
Составляю новую радиограмму для Москвы: «6 часов 57 минут. Тугурский залив. Высота 7000 метров. Иду курсом Амур. Думаю делать посадку Комсомольске»…
Включаю передатчик. Перегорает предохранитель. Я быстро меняю его. Снова включаю передатчик. Сгорает второй. Так повторяется шесть раз.
Очевидно, прогретый умформер, когда я его выключила, снова остудился, и образовавшиеся при этом из паров водяные капли намочили обмотку умформера. В результате короткое замыкание... Как жаль, что нельзя сейчас же передать в Москву, что три советские женщины в одни сутки долетели до самых дальних границ своей родины.
Сейчас снова летит Полина. Идем строго на юг.
8 часов 02 минуты. Под нами мелькает река. Это Амур.
Еще раз советуюсь с Валей, вести ли самолет по Амуру на Комсомольск. Валя не меняет прежнего решения. Счетчики показывают, что горючего хватит еще на три с половиной часа.
Вот разветвляются две реки: они мелькают в дымке вертикально под нашим самолетом. Снижаемся до 6000 метров. По какой из рек итти? Амур в этом месте имеет множество рукавов и ответвлений. Но по левому рукаву итти нельзя, он закрыт туманом, правое же ответвление видно отлично. Идем вдоль него. Вскоре становится очевидным, что это Амгунь. Решаем итти по Амгуни, и вдоль края облачности пробиваться в Комсомольск.
10 часов 00 минут по московскому времени. У Вали в кабине загорается красная лампочка. Это сигнал: кончилось горючее. Начинается расходование последнего бачка, в котором драгоценной смеси вряд ли хватит на полчаса. Долетели до очень красивого озера Эйворон. Недалеко от него виднеется озеро Чигчигирское. Теперь нужно итти прямо курсом на юг. До Комсомольска остается 150 километров. В 10 часов 20 минут горючее окончилось совсем. Моторы начинают давать перебои. Валя переключает по очереди все баки. Моторы подают последние признаки жизни и замирают.
Какой уж там Комсомольск. Мы не дотянем. Хорошо, если бы удалось хоть где-нибудь сесть вообще. Под нами дикие сопки, покрытые лесом. Здесь не сядешь...
Возвращаемся обратно к озерам, туда, где видели болотистые мари.
Теряем высоту. Валя пишет мне записку: «Готовься к прыжку». Я отвечаю ей, тоже запиской, что прыгать не хочется, хочу остаться в самолете, что я выбрала себе укромное местечко - сзади у кислородного баллона, буду стоять там очень смирно, и ничего со мной не случится. Валя отвечает: «Если машина станет на нос, у нас с Полиной даже не хватит силы извлечь тебя из твоей кабины. Готовься к прыжку, не задерживай нас».
Я рассердилась на Валю, показала ей кулак. Но делать нечего, приказ командира...
Надеваю парашют, проверяю, есть ли со мной компас, нож, оружие. На борту лежат две плитки шоколада, которые должны были поддерживать мои силы в полете. Кладу их в карман брюк. Пробую надеть аварийный мешок с продуктами, но он очень тяжел. Пожалуй, скорость приземления с ним будет слишком велика, погрузишься в болото и не вылезешь. Впервые я прыгаю с боевым парашютом. Площадь боевого парашюта меньше, чем площадь тех парашютов, на которых я совершала два своих первых прыжка... Отказываюсь от мешка с продуктами...
Машинально бросаю взгляд на часы и высотомер. Высота 2300 метров. Часы показывают 10 часов 32 минуты. Я отделяюсь[10]».
С двумя плитками шоколада и пистолетом Раскова провела в тайге 10 суток. А Гризодубова и Осипенко совершили посадку на заболоченную поляну, не выпуская шасси.
Вспоминает Марина Раскова: «25 сентября…
Сижу на лямках подвесной системы парашюта. На груди болтается компас. Ориентируюсь по нему, в каком направлении у меня река, в каком – озера... Лесной массив разделяется болотными марями. Стараюсь запомнить направление марей относительно реки… Замечаю, что нахожусь уже у края болота и что ветром меня тащит прямо на лесной массив... Скольжу с расчетом приземлиться на одну из прогалинок. Но, не дотянув до нее, чувствую, что прямо на меня идут густые кроны сосен. Скучно: придется сесть на деревья…
Я вытянула крепко сжатые ноги и, сложив руки накрест, закрыла ими лицо... Меня с силой рвануло, падение прекратилось. Чувствую, что ударилась боком о ствол сосны... Высота - метров пять. Подо мной земля, густо заросшая кустарником и травой. Нужно отцепиться от парашюта. Пробую отстегнуть подвесную систему, но это мне не удается: подвесная система сильно натянута - я вишу на ней всей своей тяжестью. Вынимаю из кармана нож, немного подтягиваюсь повыше по стволу и перерезаю стропы... Ступив на землю, глубоко вздыхаю и говорю вслух: «Земля»... Меня окружает густой, непроходимый лес. Нигде не видно просвета... Я одна.
В это время над моей головой пролетает самолет «Родина». Он летит низко над лесом. Очевидно, мои девушки ищут место, где я приземлилась. Мотор не работает, только слышна сирена, которая гудит на самолете в знак того, что надо выпускать шасси... Вот самолет скрывается за лесом, наступает полная тишина. Я жду, не услышу ли какого-нибудь треска при посадке. Все тихо.
Темнота наступит примерно через час. Я начинаю беспокоиться. Как приземлились мои девушки? Целы ли они? Цела ли машина? Жду выстрела. Еще в Москве мы условились, что в случае вынужденной посадки стрелять будут там, где двое, чтобы третья могла итти на этот выстрел...
Чутко прислушиваюсь. В лесу - ни единого шороха. Только в ушах раздаются еще привычные звуки - кажется, что все еще слышишь сигналы Морзе.
В это время отчетливо слышу звук выстрела. Значит, девушки живы.
Мгновенно вынимаю компас и отмечаю направление на выстрел...
Проверяю свое небольшое хозяйство: охотничий нож-финка с пилочкой, отверткой и шилом, револьвер, 18 патронов, коробка арктических спичек, - из тех, которые дал нам перед отлетом Иван Дмитриевич Папанин, компас и две плитки шоколада. На мне поверх шелкового - егерское белье, кожаная куртка на меху, меховые брюки, унты, теплый кожаный шлем, на руках - шерстяные перчатки.
Съедаю кусочек шоколада. Ложусь на сухую таежную землю и сразу крепко засыпаю. Все хорошо, подруги живы. Завтра утром пойду к самолету.
26 сентября...
Осматриваю местность. Кругом густой лес... Нужно двигаться в путь. Еще раз проверяю курс, который вчера засекла по компасу. Иду... С большим трудом протаскиваю себя сквозь густые заросли. Кажется, никогда я не была такой малоподвижной. Хочется пить. Пробую лизать росу с листьев…
Полдень. Нахожу первую воду. Под корнями подгнившего дерева маленький водоем. Поразительно чистая вода. Опускаю туда руку - холодная. Пробую на вкус - ничего, можно пить. Только немножечко пахнет травой. Ну что ж, напьемся. Пью жадно и много, черпая воду ладонями...
Справа от меня - высокая сопка. Через нее трудно будет перевалить в моем тяжелом обмундировании. Принимаю решение: немного уклониться от своего первоначального курса и обойти сопку слева…
Вокруг - густая тайга, ели, кедры, сосны... Иду к опушке леса... За опушкой - марь. «Вот, - думаю, - наверное, на этой мари стоит наш самолет, наша «Родина». Иду быстрее, довольная, что подошла к опушке до темноты. Но тут нога проваливается в воду. Я быстро выдергиваю ногу и вижу, что нахожусь на краю болота...
Надвигается вторая ночь в тайге. Внимательно осматриваю болото. «Родины» не видно нигде... Начинаю вспоминать расположение леса, расположение марей и болот, которые я видела во время прыжка. Там, на востоке, должно быть озеро. А на юге я вижу гряду сопок. Вспоминаю эту гряду, как видела ее с воздуха, и думаю: «Ага, все понятно, выстрел был слышен с юга, значит, самолет за этой грядой сопок. Хорошо. Утром я перевалю туда на юг и наверняка увижу самолет». Возвращаюсь обратно к опушке леса на сухую траву.
Темнеет... Сидя у костра, сушу свои меховые унты и маленькими кусочками ем шоколад. За сегодняшний день съела полплитки. Нужно быть экономнее: ведь мне предстоит еще долгий путь через сопки. Захотелось пить. Встаю, подхожу к краю болота. Напилась воды из болотца, она оказалась очень вкусной. Возвращаюсь обратно к костру, подложила в него валежник, который мне удалось, наконец, высушить, и вскоре засыпаю у горящего костра.
27 сентября…
Как бы облегчить свой костюм? Кто его знает, сколько еще так шагать. Сняла брюки, долой куртку. Как легко в одном егерском белье. Теперь на мне поверх белья только шерстяной свитер, на нем орден Ленина.
Шарю в карманах брюк. У радиста всегда в кармане найдется кусок проволоки. Подвязываю унты к поясу. Теперь спокойна, что унты не спадут. Связала в один тюк все обмундирование и взвалила его на плечо. Итти стало гораздо легче... Продвигаюсь к гряде сопок курсом на юг... Двигаться чертовски трудно. Кругом навалены в самых причудливых переплетениях громадные сосны, пихты - бурелом... Наверное, сильные, проливные дожди подмывают корни деревьев, сильный ветер клонит стволы вниз, и они сваливаются на землю вместе с почвой… Это - кладбище деревьев. Действительно на всей сопке нет ни одного живого дерева - растет только трава, и порою попадаются ягоды.
Лес почти непроходим… Во что бы то ни стало до наступления темноты нужно выйти на опушку. Иду, иду, а опушки все нет. Замечаю на юго-западе и на юго-востоке просветы. Но отсюда слышен медвежий рев. Приходится итти на юго-восток...
Решаю заночевать в лесу. Кругом сухо, тепло. Небо ясное.
На ночь съела кусочек шоколада. Дальше, думаю, придется еще больше сократить вечерний рацион.
28 сентября…
Передо мной небольшая речка, метра три в ширину. Вброд не перейдешь, глубоко, да и вода прохладная. Надо строить мост. Притащила несколько древесных стволов, перекинула с берега на берег. Нехитрая операция, но сколько на нее пошло времени… Досадно. Однако с тайгой не поспоришь... За речкой болото, длинная-длинная марь, окруженная лесом. Целый день уходит на обследование мари. Прошла километра три к западу, - ничего нет, только лес замыкает марь. Прошла к востоку, выстрелила - ответа нет.
В голову лезут всякие неприятные мысли. Стараюсь их отогнать, нужно думать только о том, чтобы итти, итти вперед. По моим расчетам, самолет должен был находиться за сопками, через которые я вчера и сегодня перевалила. Где же он? И верно ли я пошла на выстрел, может быть, мне только послышалось?..
Обдумав положение, решаю двигаться на восток... Трудно передвигаться по болоту. Стараюсь шагать по его краю, вдоль гряды сопок. Но до низменности далеко, сегодня не добраться. Заночую еще раз под сопкой...
29 сентября…
Снимаю с себя теплые вещи, в которых спала, и снова пускаюсь в путь в одном белье… Почему не летят самолеты? Очевидно, на «Родине» не работает аварийная радиостанция...
Полдень. Шумит мотор самолета. Шум слышен издалека. Но мне не видно самолета. Через несколько минут шум затихает, и опять ничего нет... День подходит к концу... Припоминаю по сопкам и горам: ведь это то самое поле, над которым мы летали. Здесь где-то близко должны быть два озера: одно поменьше, другое побольше... Вряд ли здесь мог сесть самолет. Подожду до утра, а там решу, что делать дальше.
30 сентября…
Думаю, не слишком ли часто меняю направление. Ведь так можно окончательно забыть, куда идешь… Где же моя «Родина»? Где Валя и Полина?.. Сегодня пятые сутки, как мы расстались. Очевидно, эхо выстрелов обмануло меня. Но куда возвращаться?
Последние два дня я иду вдоль мари, по краю сопок. Прямо на юг через марь вижу вторую гряду сопок. Они закрывают от меня горизонт. Значит, надо итти через марь… Шагаю по кочкам. Между кочек - вода. Промочила унты. Хорошо бы на ночь развести костер, но из чего? Кругом болото... Разуваюсь, обертываю ноги болотной травой, поверх надеваю сырые носки... Сегодня ночью придется быть на чеку. Кругом меня болото. Неосторожное движение, и я окажусь в воде.
1 октября…
Проснулась - заморозок. Унты, которые лежат рядом, на кочках, замерзли и стали твердыми, хоть топором руби; натянуть их на ноги невозможно.
Болото подернулось ледяной коркой, трава - инеем... Ломаю тонкую корочку льда. Окунаю унты в воду. Проходит целый час, прежде чем унты оттаивают настолько, что их можно надеть на ноги. На сей раз иду в полном обмундировании. Очень холодно в мокрых унтах...
Болото покрыто густой, высокой травой почти по пояс. Иду, не присматриваясь к тому, что под ногами. Но тайга, очевидно, решила подшутить надо мной. Вдруг проваливаюсь по шею в воду. Чувствую, ноги отяжелели и, как гири, тянут меня книзу. Все на мне моментально промокло. Вода холодная, как лед. В первый раз за все время скитания по тайге чувствую себя одинокой. Никто не вытащит из воды, надо спасаться самой. Поплыла. Гребу и цепляюсь за кочки…
С большим трудом удается выбраться из воды. Оглянулась назад, позади меня озерко метров десять в ширину. Очевидно, находящаяся в этом районе под почвой вечная мерзлота растаяла и образовала подпочвенную воду. Тонкий слой мшистой почвы, заросшей травой, не выдержал моего веса… Ползу в сторону от озерка. Наконец, чувствую под ногами твердую почву и встаю.
Все на мне мокро: мех, кожанка... Отовсюду течет вода. Оружие мокро, часы мокрые. Не остается ничего другого, как делать привал.
Но как сушиться на болоте? Хорошо, что хоть день солнечный и дует ветерок…
Хуже всего, что начинает подходить к концу запас шоколада. Его явно не хватит, если придется проблуждать еще несколько дней. Сегодня, я, можно сказать, отдыхаю. Энергия сохраняется, значит, можно есть шоколад только один раз... К заходу солнца одежда просохла. Можно бы сегодня сделать еще пару километров, но я так намерзлась от купанья в болоте, что повторять его не хочется. Лучше заночую здесь.
2 октября...
К полудню огибаю гряду сопок. Передо мной на северо-западе открывается красивая панорама... Снова засекаю направление. Надо итти строго по курсу на северо-запад. Никаких отклонений и отходов - иначе неминуемо заблудишься и будешь плутать по тайге без конца.
Набрела на островок леса. После болота он кажется очень приятным. Здесь, по крайней мере, сухо, можно расположиться на отдых...
Удастся ли развести костер? Вокруг сырая пихта и насквозь прогнившая береза... Начинаю энергично нарезать кору... Чиркнула спичку, придвинула поближе кору... Спички положила на траву рядом с собой. Вдруг, совершенно неожиданно, загорелась вся сложенная кора и трава вокруг нее. Пламя взметнулось так быстро, что я едва успела отскочить. Пока сообразила, в чем дело, в огне погибла вся моя коробка спичек... Огонь стал кольцом распространяться по перелеску...
Только отошла метров сорок от пожарища, как вдруг вижу - прямо надо мной летит самолет. Меня отделяют от него две тысячи метров, но летчик, вероятно, видит зажженный мною пожар. Сильный ветер стелет дым.
Вот самолет снижается метров до шестисот и делает несколько кругов над пожарищем. Нужно показать летчику, что здесь есть человек. Быстро снимаю с себя свитер, егерское белье, расстилаю все это по болоту и сама ложусь на землю в белом шелковом белье. Самолет делает еще несколько кругов и улетает на юг...
До наступления сумерек удается продвинуться на три километра от места пожара. На болоте встречается мелкий кустарник. Из веток устраиваю постель…
3 октября…
Может быть, летчик видел только дым, а меня ему не удалось различить... Время осеннее, погода вот-вот начнет портиться, пойдут ливни. Что я тогда стану делать одна на болоте?
Снова двигаюсь в путь. Через час достигаю сопок. День уходит на перевал первой гряды и на переход через двухкилометровую марь. Это та самая марь, вдоль которой я уже брела двое суток. Выхожу к знакомой гряде сопок: вблизи нее я приземлилась с парашютом. Вдруг вижу в воздухе два самолета. Они летают в разных направлениях, явно разыскивая что-то внизу.
Из мари я вышла западнее бурелома, по которому путешествовала уже однажды. Попала как раз на то место, откуда несколько дней назад до меня доносился рев медведей... Неожиданно попадается целый куст рябины. Набираю рябины, сколько могу... Наедаюсь вдосталь, рябина замечательно освежает. Хорошее место. Решаю здесь же заночевать... Однако заснуть не могу. В тридцати метрах протекает маленькая быстрая речка. Всю ночь из-за речки душераздирающе мяукают рыси. Час от часу не легче. Охотник я неважный, и хуже всего то, что в обойме моего «Вальтера» осталось всего-навсего четыре патрона. Остальные расстреляла в первые дни, когда надеялась, что мои выстрелы услышат. Рыси продолжают мяукать громко и противно, как дерущиеся кошки. Но, к счастью, они, очевидно, никак не могут добраться ко мне через речку...
4 октября…
Иду. Внезапно надо мной появляется тяжелый самолет. Он летит в моем направлении, делает два круга и улетает обратно. Проходит немного времени, вижу еще один корабль. И этот летит туда же, делает круг и исчезает. Теперь я уверена - самолет «Родина» найден, и я иду правильным курсом.
Поднимаюсь выше, в сопки, в глухой лес. К вечеру надо мной снова появляется тяжелый корабль. Он делает виражи и улетает на север...
Все время мое передвижение по тайге сопровождается треском ломаемых сучьев... И вот, метрах в пятнадцати от меня, из кустарника поднимается медведь, взлохмаченный, черный. Он ворочает носом из стороны в сторону, нюхает... Собравшись немного с духом… вскидываю «Вальтер»… стреляю... А сама бросаюсь в сторону.
За спиной слышу треск ломаемых сучьев. Оглядываюсь на бегу: бедный мишка, переваливаясь с боку на бок на своих четырех лапах, улепетывает от меня во всю прыть... Я продолжаю бежать в противоположную сторону... Наконец, взобралась на самую высокую сопку. Сюда ленивые медведи не доберутся...
5 октября...
Сквозь сон отчетливо слышу выстрелы. Один, два, три, четыре, пять... Поднимаюсь, сажусь, прислушиваюсь. Уже светло. Голубое небо розовеет. Никого нет…
Неохотно начинаю собираться в путь. Вдруг выстрелы повторяются. Значит, это не сон! Откуда-то берутся силы, я быстро вскакиваю на ноги и достаю компас.
Засекаю направление на выстрелы... Разрешаю себе съесть половину оставшегося шоколада... Спускаюсь по склону. Слышен звук моторов. Прилетел тяжелый корабль, который я уже видела вчера. Сегодня он язвился гораздо раньше. Останавливаюсь, наблюдаю за самолетом. Он ходит по кругу над одним и тем же местом. Сбавляет газ, снижается и переходит на бреющий полет.
Еще пять выстрелов. Они раздаются как раз с той стороны, где летает самолет. Теперь я уже знаю, что «Родину» нашли. Мои Валя и Полина где-то здесь, очень-очень близко. Итти, итти без остановки! К полудню лес поредел, стало легче двигаться. Время от времени слышу еще выстрелы. Что они так щедро палят? Наверно, самолет подбросил им патронов...
Все время сверяю и по выстрелам корректирую свой курс. Выхожу на опушку леса и двигаюсь вдоль нее. Слева тянется длинная марь. Сыро. Неожиданно вступила прямо в воду. Вытащила ногу, и она оказалась босой. Унт вместе с носком застрял в болоте. Очевидно, проволока, которой были привязаны унты, перерезала мех...
Стало очень жарко. Решила устроить привал...
Шум моторов вернул меня к действительности. Опять прилетел самолет и бреющим полетом стал ходить совсем близко от меня, за лесом. Поднимаюсь, иду вдоль мари. Огибаю угол леса и вдруг вижу вдали блестящее серебристое хвостовое оперение моей красавицы «Родины».
Взволнованная, радостная, спешу вперед, стараюсь разглядеть все, что творится у нашей машины. Вижу, что там не два человека, а гораздо больше. Прикидываю, что до «Родины» еще два-три километра. Это означает три часа пути по болоту. Первая моя мысль - заночевать на опушке леса, а рано утром, пока болото еще подмерзшее и подруги мои будут спать, незаметно подойти к самолету. Но я увидела, что от самолета отделяется группа людей. Они уходят. И верно: кто может думать, что я жива, - ведь я уже пропадаю десятые сутки…
Сразу отпадает мысль заночевать на опушке леса... Поднимаю высоко над головой свой пистолет и даю два выстрела. Ветер относит выстрелы в сторону, их никто не слышит. Никто не обращает на меня внимания...
Во что бы то ни стало, нужно сегодня добраться до них… Я не удержалась и выстрелила свой последний патрон. В ответ услышала крик Полины:
- Марина идет!..
От самолета отделилась группа людей и побежала ко мне через болото. Они увязали по колена в воде, прыгали между кочками, спотыкались, летели со всех ног… Полина все такая же, только при виде меня она громко плачет, обнимает меня, целует… Опираясь на палку, иду к самолету.
Подхожу, осматриваю свою кабину. Все в порядке, все приборы целы, даже ни одно стеклышко не полопалось. Хорошо Валя посадила машину. Мне можно было и не прыгать... Сама Валя говорит, что если б я осталась в самолете, то даже не набила бы себе шишки на лбу... Затем она начинает рассказывать о том, как их нашел летчик Сахаров… На другой день была большая воздушная операция[11]».
02.11.38 г. за осуществление героического беспосадочного дальнего перелёта по маршруту Москва - Дальний Восток, установление женского международного рекорда дальности полёта по прямой и за проявление при этом выдающееся мужество и выдержку старшему лейтенанту Расковой Марине Михайловне было присвоено звание Героя Советского Союза и выдана денежная премия 25 тыс. рублей. После учреждения медали «Золотая Звезда» ей была вручена медаль № 106.
После возвращения в Москву, Расковой по требованию врачей несколько месяцев пришлось соблюдать постельный режим. За это время она написала книгу «Записки штурмана».
С февраля 1939 г. старший лейтенант госбезопасности Раскова являлась уполномоченным особого отдела Главного управления госбезопасности НКВД СССР, а с февраля 1941 г. – в 3-м управлении Наркомата обороны СССР (военная контрразведка).
С июня 1941 г. – слушатель основного факультета Военной академии им. М.В. Фрунзе.
Когда началась Великая Отечественная война Раскова использовала свое положение и личные контакты со Сталиным, чтобы добиться разрешения на формирование женских боевых частей. Ее поддержали тысячи советских женщин, которые хотели участвовать в изгнании врагов с территории своей Родины.
08.10.41 г. в соответствии с приказом Наркома обороны СССР на территории Военной Воздушной академии им. Н.Е. Жуковского начался отбор кадров для женских авиаполков.
В г. Энгельс на Волге майор Раскова сформировала и возглавила Авиагруппу N 122 из 586-го истребительного (Як-1), 587-го бомбардировочного (Су-2) и 588-го ночного бомбардировочного (У-2) авиаполков.
Весной 1942 г. 586-й ИАП был включен в систему ПВО Саратова. В мае убыл на Южный фронт 588-й НБАП.
В июне 1942 г. Расковой, которая была назначена командиром 587-го БАП, удалось добиться решения о перевооружении своего полка на пикирующие бомбардировщики Пе-2. На подготовку было отведено всего четыре месяца.
В августе 1942 г. Раскова закончила тренировочные полеты на СБ и приступила к освоению Пе-2. В первом же самостоятельном вылете в качестве пилота ей пришлось совершить аварийную посадку из-за отказа одного из двигателей. Она блестяще справилась с тяжелой ситуацией.
В конце ноября 1942 г. был подписан акт о готовности полка к отправке на фронт.
В декабре 1942 г. 2-я авиаэскадрилья полка перелетела на точку постоянного базирования. 1-я эскадрилья была разделена и перебазировалась двумя группами. Два звена под командованием Н.Н.Федутенко[12] и одно звено под командованием М.М. Расковой.
04.01.43 г. Герой Советского Союза майор Раскова погибла в авиакатастрофе в сложных метеоусловиях при перелете на фронт после переформирования.
30.09.44 г. награждена орденом Отечественной войны 1-й степени (посмертно).
Похоронена в Кремлевской стене на Красной площади.
Летчицы 587-го бап, впоследствии 125-го гвардейского пикировочно-бомбардировочного авиационного имени Марины Расковой Борисовского орденов Суворова и Кутузова полка, совершили за годы Великой Отечественной войны 1134 боевых вылета, сбросили на врага 980 тонн бомб.
Летчицы 588-го нбап, впоследствии 46-го гвардейского ночного бомбардировочного авиационного Таманского полка, произвели 23 672 боевых вылета и сбросили на врага 2 902 980 кг бомб и 26 000 ампул с горючей жидкостью. Полк уничтожил и повредил 17 переправ, 9 железнодорожных эшелонов, 2 железнодорожные станции, 46 складов с боеприпасами и горючим, 12 цистерн с горючим, 1 самолет, 2 баржи, 76 автомашин, 86 огневых точек, 11 прожекторов. Было вызвано 811 пожаров и 1092 взрыва большой силы. Нашим окруженным войскам летчицы сбросили 155 мешков с боеприпасами и продовольствием. Самолеты полка находились в боевых полетах 28 676 часов.
Летчицы 586-го иап совершили 4419 боевых вылетов, провели 125 воздушных боев, сбили 38 самолетов противника.
Двадцать девять летчиц трех полков, сформированных Расковой, были удостоены звания Герой Советского Союза, а две летчицы - звания Герой России[13].
Имя Расковой было присвоено 125-му гвардейскому пикировочно-бомбардировочному авиаполку, Тамбовскому высшему военному авиационному училищу летчиков, пассажирскому теплоходу на Волге.
Герой Советского Союза (02.11.38). Награждена двумя орденами Ленина (15.07.38, 02.11.38) и орденом Отечественной войны 1-й ст. (30.09.44). Заслуженный работник НКВД (1940).
Литература:
1. Герои огненных лет. Кн. 6. – М., 1983. С. 151-158.
2. Криворучко М.Г., Мишин П.И., Смирнов И.Г. Москва – Героям Великой Отечественной. – 2-е изд., доп. – М., 1981. С. 381-383
3. Чечнева М.П. «Ласточки» над фронтом. - М., 1984. С. 7-30.
Примечания:
[1] Беляков А.В. В полет сквозь годы. – М.: Воениздат, 1981. С. 120.
[2] Ленинградский институт инженеров гражданского воздушного флота был создан в мае 1930 г. на базе факультета воздушных сообщений Ленинградского института инженеров путей сообщения. 27.03.41 г. на базе ЛИИ ГВФ была создана Ленинградская военно-воздушная академия Красной Армии (в настоящее время - Военный инженерно-космический университет им. А.Ф. Можайского).
[3] Прокофьев Я.П. Защищая китайское небо // В небе Китая. 1937-1940. Воспоминания советских летчиков-добровольцев. - Изд. 2-е. -М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1986.С. 203.
[4] Беляков А.В. Указ. соч. С. 120.
[5] Командир артполка подполковник Сергей Иванович Расков погиб 04.05.45 г.
[6] http://airforce.ru/staff/raskova/index.htm
[7] http://airforce.ru/staff/raskova/index.htm
[8] Более подробно об этом перелете рассказано в биографии Героя Советского Союза Гризодубовой В.С.
[9] Более подробно об этом перелете рассказано в биографии Героя Советского Союза Осипенко П.Д.
[10] http://airforce.ru/staff/raskova/index.htm
[11] http://airforce.ru/staff/raskova/index.htm
[12] Федутенко Надежда Никифоровна (1915-1978), гв. майор, Герой Советского Союза (04.03.45). Окончила семилетку и школу ФЗУ. Работала формовщицей на Ракитянском сахарном заводе. В декабре 1935 г. окончила Тамбовскую авиашколу ГВФ. Работала летчиком-инструктором, а затем пилотом 14-го транспортного авиаотряда ГВФ в Харькове. Участвовала в Великой Отечественной войне. В июне – октябре 1941 г. – летчик Киевского особой авиагруппы ГВФ. Совершила 200 боевых вылетов на самолете П-5 без прикрытия истребителей. В феврале 1942 г. назначена комэском 587-го БАП. С января 1943 и до конца войны - комэска 587-го БАП. Была ранена. Совершила 56 боевых вылетов на Пе-2. С 1946 г. – в запасе. Герой Советского Союза, награждена орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны 1-й ст., медалью «За боевые заслуги».
[13] 125-й гв. пбап: старший лейтенант Джунковская (Маркова) Галина Ивановна, капитан Долина Мария Ивановна, старший лейтенант Зубкова Антонина Леонтьевна, капитан Фомичева Клавдия Яковлевна и майор Федутенко Надежда Никифоровна. 46-й гв. нбап: лейтенант Аронова Раиса Ермолаевна, лейтенант Белик Вера Лукьяновна, подполковник Бершанская Евдокия Давыдовна, майор Гашева Руфина Сергеевна, майор Гельман Полина Владимировна, майор Жигуленко Евгения Андреевна, капитан Литвинова (Розанова) Лариса Николаевна, лейтенант Макарова Татьяна Петровна, майор Меклин (Кравцова) Наталья Фёдоровна, майор Никулина Евдокия Андреевна, младший лейтенант Носаль Евдокия Ивановна, старший лейтенант Парфёнова (Акимова) Зоя Ивановна, старший лейтенант Пасько Евгения Борисовна, капитан Попова Анастасия (Надежда) Васильевна, старший лейтенант Распопова Нина Максимовна, капитан Руднева Евгения Максимовна, старший лейтенант Рябова Екатерина Васильевна, капитан Санфирова Ольга Александровна, старший лейтенант Себрова Ирина Фёдоровна, майор Смирнова Мария Васильевна, старший лейтенант Сыртланова Магуба Гусейновна, лейтенант Ульяненко Нина Захаровна, старший лейтенант Худякова Антонина Фёдоровна и майор Чечнева Марина Павловна. 586-й иап: старший лейтенант Буданова Екатерина Васильевна и младший лейтенант Литвяк Лидия Владимировна.