Хлебный человек

               



     Экспозиция называлась «Хлебный человек, тянущий за собой хлебную пушку».

     Иванов стоял возле этой экспозиции минут пять, в  молчании  рассматривая хлебного человека. Он подумал, что это как раз то, что ему нужно. Этот хлебный человек вполне может заменить его на даче. Если одеть на него свою куртку, шляпу, то он сойдет за хозяина и будет охранять его участок. «Это хорошая, хорошая мысль!»,– обрадовался Иван Иванович озарившей его идее.

     Он подошел к устроителю выставки и спросил:

     – А из какого он теста сделан?

     Устроитель выставки, смерив Ивана Ивановича пренебрежительным взглядом, ответил:

     – Он не из теста. Он сделан из хлеба. Исключительно белого хлеба. Это хлебный человек.

      – Я его покупаю,– с готовностью сказал Иван Иванович и тут же отдал устроителю выставки деньги – 50 рублей, ту цену, которая была указана на картонной табличке на постаменте у ног хлебного человека.

     Получив деньги, устроитель выставки сказал:

      – Ну, забирайте и пушку.

      – Зачем она мне нужна,– ответил Иван Иванович.

      – За все заплатили.

      – Не нужно, – отрезал Иван Иванович, находясь ещё под впечатлением пренебрежительного тона устроителя выставки.

      – Ну, не знаю. Имейте в виду, для него – и еда и питье всё в одном – красном вине. Поите его натуральным красным вином. Кувшина вина на сутки, думаю, хватит. Водку давать не рекомендую.

     Иван Иванович кивнул и повёл хлебного человека к своей машине, радуясь нечаянной удаче. Он торопливо стал освобождать широкое заднее сиденье «Волги» от свёртков, которыми перед этим загрузился в магазине. Это были апельсины, яблоки, грейпфруты. Жена очень любила фрукты и Иван Иванович не упускал случая, чтобы хоть в чем-то угодить Ларисе. Хлебный человек, видя его возню, произнес:

     – Я мог бы и в багажнике поехать, если там чисто. Заверните меня только в целлофан.

     «Это мысль»,– подумал Иван Иванович, с благодарностью к хлебному человеку за его непритязательность. Он завернул его в целлофан и поместил в багажник. Хлебный человек подогнул немного голову, согнул ноги в коленях, вполне сносно уместившись в просторном багажном отсеке.

     Когда Иван Иванович захлопнул багажник, то ему стало  несколько не по себе. Как будто он живого человека запрятал в багажник. Как бандит какой-то.

     По приезде к себе на дачу Иван Иванович высвободил хлебного человека из целлофана и привёл на участок.

     – Ну вот, – обвёл он рукой свой дачный участок. – Это поле твоей работы. Твоя задача – сторожить эту дачу.

     Предвкушая удивление жены, он кинул хлебному человеку свою поношенную куртку, старые брюки, рубашку, кроссовки. Достал откуда-то ещё приличную кепку. А ещё он отдал ему свои старые очки. Таким образом, хлебный человек издали стал походить на Ивана Ивановича.

      – Тебе какое вино купить? Что ты предпочитаешь, сухое или полусладкое? – спросил он хлебного человека.
 
      – Как вам будет удобнее, хозяин. Наверное, я бы предпочел полусладкое красное.

     «Как и Лариса», – подумал Иван Иванович и сказал:
 
     – Хорошо.

     В следующий раз он приехал на участок вместе с Ларисой и, надо сказать, был приятно удивлён некоторыми происшедшими изменениями на даче. От ворот до крыльца участок аккуратно был выложен камнями, которые до этого кучей высились в углу двора уже два года. Иван Иванович никак не мог найти им применение. И Лариса уж саркастически стала предполагать: «Поди, могилку для меня рассчитываешь ими отделать? И, правда! Получилось бы красиво!»

     Иван Иванович никак не мог привыкнуть к таким уколам. Хотя за их достаточно долгую совместную жизнь жена и не такое говорила.

     Был расчищен заиливший прудик, а берег его укрепился декоративными камнями. Вскопаны грядки, заменено в подсобном помещении разбитое мальчишками стекло, а угол двора украсился затейливым деревянным домиком – конурой для собаки. Пёс раньше спал, где придётся. В последнее время облюбовал старый, заброшенный парник. Откуда, из-за широкой, полусгнившей доски внимательно наблюдал за передвижениями по даче Ивана Ивановича и никогда не лаял, даже ночью. Пёс был приблудный. Довольствия здесь регулярного не имел и, возможно, поэтому был неуверен в себе и осторожен с Иваном Ивановичем. А хлебного человека он полюбил и ходил за ним послушно по двору с раскрытой пастью, свесив на бок длинный язык. Иногда, щёлкая зубами, ловил муху. В его взгляде из под тяжёлых век, обращённом на хлебного человека угадывалась преданность, любовь собаки к своему Хозяину.

     – Ого! – удивилась жена, глядя на весёлый дымок из печной трубы старой покосившейся баньки. – Этот хлебный человек время зря здесь не теряет.

     Она с неподдельным, каким-то детским удивлением, восприняла этого хлебного человека. Иван Иванович, наверное, и любил её именно за эту способность искренне удивляться. Лицо у жены при этом окрашивалось какой-то совсем юной свежестью. Это заставляло Ивана Ивановича как-то пристально и внимательно вглядываться  в Ларису. Как будто он пытался разгадать какой-то её секрет, тайну.

     К их приезду хлебный человек уже не только баньку истопил, но и натаскал с ближайшего ключа родниковой воды и наполнил ею деревянную почти уже рассохшуюся кадку у баньки.

     Хлебный человек оказался старательным и послушным работником. Однако вскоре в его деятельности стало проскальзывать своеволие.

     Так, им была засеяна в углу участка пахучая травка тархун, которую терпеть не мог Иван Иванович. На свободном участке, там, где Иван Иванович предполагал посадить редис, хлебный человек стал сеять топинамбур. Затем хлебный человек опутал многие кусты и  деревья по углам участка блестящей мишурой – обрывками магнитофонной ленты для отпугивания наглых воробьев, которые особенно весело восприняли появление хлебного человека на участке, и постоянно озорно метались над его головой. Эту мишуру стерпеть Иван Иванович не мог.

     Он сказал недовольно и  строго:

      – Собери эти ленты и выброси, а впредь не развешивай мусор, где попало. Где ты этому научился?

     Оказалось, что хлебный человек был хорошим плотником, что особенно пришлось по душе Ларисе.

     Если Иван Иванович не мог держать в руках ни одного плотницкого инструмента, то хлебный человек починил изгородь, смастерил несколько скворечников и даже сделал какую-то резную беседку во дворе. 

     – Даром, что из мякиша сделан, а мужик мужиком. Где уж тебе до него. Всё никак дебет с кредетом свести не можешь на своей автобазе.

     И она добавила мечтательно:

     – Приспособить бы этого хлебного человека дом построить. Вот это было бы да!

     – Ну да! – оживлённо согласился Иван Иванович, вспоминая мечтательную старуху из пушкинской сказки – корыто он уже, можно сказать, сделал!

     Одним словом, хлебный человек оказался мастер на все руки.

     По всему периметру участка он насажал красную смородину, которую сам же и натаскал из соседнего леска.

     – На кой черт она тут сдалась? – говорил Иван Иванович, имевший свои планы на озеленение участка. – По-моему, у него  мания, болезнь просто с этой смородиной. Сеет её, где ни попадя.

      Ларисе кажется, было только весело от такого недоумения Ивана Ивановича. Она пожимала плечами и делала «козью мордочку», как это могла делать только она, уморительную ужасно милую гримаску.  Хотя Лариса уже давно отлично знала, что самодеятельность хлебного человека  не веселила, а только бесила Ивана Ивановича, выводила его из себя.

     Вот как-то Иван Иванович приехал с работы раньше обычного – он решил взять с собой все нерассмотренные на службе бухгалтерские бумаги, чтобы поработать с ними на даче. И увидел такую картину.

     Был  жаркий июньский день. Лариса, лежала в тени, под зонтом в шезлонге в одном купальнике, вытянув свои стройные ноги. А хлебный человек делал ей искусно  массаж спины. Рядом на столике лежал тюбик с кремом. Иван Иванович подивился такому открытию. Но ничего не сказал. А Лариса лишь  усмехнулась, заметив недовольное выражение на лице Ивана Ивановича.

     В конце концов, хлебный человек по настоянию Ларисы приступил к строительству нового дома в свободной части двора. Материал для этого был приготовлен ещё несколько лет тому назад. Жена тогда надеялась, видя как загорелся Иван Иванович идеей построить новый дом, что Иван Иванович не сам, так с помощью наёмной бригады плотников, что-то соорудит. Но, видя его нерешительность, смирилась с существующим положением. Однако высказалась в своем обычном ключе.

     – Если бы не твой главный бухгалтер за твою многолетнюю пахоту на него не расщедрился и не отдал тебе эту списанную «Волгу», то, думаю, ходила бы я на дачу пешком, по твоей милости.

     Между делом у хлебного человека здорово стали получаться свистульки. Он их стал готовить в большом количестве. А Лариса отвозила их на базар и там продавала и довольно успешно.

     Пакуя для продажи очередную партию изготовленных хлебным человеком свистулек в какие-то пустые картонные коробки, она говорила Ивану Ивановичу:

     – Видно ты из той породы людей, которым хоть кол на голове теши – толку от них никакого. Вот вроде и работаешь ты с утра до ночи со своими бумажками, да, похоже, эти цифирки только с ума тебя сведут, пользы – как от козла молоко.

     Скоро жена завела свою отдельную сберкнижку, куда стала помещать всю свою выручку от продажи свистулек.

     И вот у Ларисы уже появились и золотые серьги и золотая цепочка. А ведь Иван Иванович никогда ей золото не покупал. Его зарплаты хватало только едва-едва на самое необходимое. Но видя, что она неравнодушна к украшениям, он всегда хотел порадовать жену каким-нибудь ювелирным украшением. 

     – Ну, если бы хотел, то давно бы уж и порадовал бы каким-нибудь колечком или серьгами, – говорила обычно Лариса. – Вон на каких деньгах сидишь. Но не трогаешь. И не потому, что честный, а потому что трусливый человек. А то, что другие это забирают – тебя не волнует. Поведение гриба обыкновенного. И не думаю, что полезного.

      И вот как-то на даче у Ивана Ивановича появился маленький поросёнок.
 
     «Ну, это уж слишком!» – подумал возмущённо Иван Иванович.

     Он подошёл к небольшому загончику за хозяйственными постройками, что в начале картофельного поля. Маленький, розовый, любопытный и шустрый поросёнок хрюкал, озорно поглядывая на Ивана Ивановича снизу вверх. « И что же это? Мне его надо будет потом съесть?»

     Иван Иванович подошёл к хлебному человеку и спросил:

      – Что это ещё такое?

     И услышал ответ:

      – Иван Иванович, это Лариса Петровна распорядилась. На счёт поросёнка.

     Иван Иванович сделал ему замечание:

    – Не зови меня Иван Иванович. Называй меня как раньше – Хозяин. Надеюсь, это понятно?

      Но хлебный человек, как будто нарочно, дразня, продолжал называть его по имени-отчеству, забыв про слово «хозяин». При этом он все чаще и чаще оказывался рядом с Ларисой.

     И вот пришёл день, когда Иван Иванович стал думать, что же делать с хлебным человеком. Уволить его? Глупо. Смешно. Он выдает на руке хлебному человеку трудовую книжку, где записано, что хлебный человек уволен в связи… с недоверием к нему. Действительно смешно. Его взгляд упал на топор, прислонённый к свежей поленнице дров, наколотых хлебным человеком.
 
     Иван Иванович взял в руки топор, оценивая на весу этот непривычный для себя инструмент. Потрогал пальцем лезвие и вспомнил злосчастного Раскольникова. «Хлеб режут ножом, а не рубят топором», – сказал он себе. И стал искать нож хлеборез.

     «Скормить его свинье, к чертовой матери!» – выругался про себя Иван Иванович, ходя по двору и пиная пустые ведра. Когда он успокоился, то встал посреди двора и пробормотал, прислушиваясь к своим словам: «Завалить. Завалить хлебного человека».

     Когда он ударил хлебного человека ножом туда, где должно было быть сердце, то хлебный человек тут же упал. Но быстро поднялся и, шатаясь, пошёл прочь от Ивана Ивановича. Очки слетели с него и остались лежать на грядке.  Однако довольно скоро хлебный человек, закачавшись, снова упал. Затем поднялся, подобрал очки и неуверенно направился к смородиновым кустам. Но продержался недолго и опять упал. Иван Иванович понял, что второй добивающий удар он нанести  не сможет. Ощущая себя палачом, он  подошёл к хлебному человеку и тупо смотрел, как тот, свернувшись в  калач, пытается отползти в сторону, к смородиновым кустам. Хлебный человек затравленно, снизу вверх посмотрел на Ивана Ивановича и, вытянув вперёд руку, замер. Из него, как кровь, вытекло красное вино.

     У Ивана Ивановича и Ларисы  детей не было. Обследования у врачей показали, что вся причина в Иване Ивановиче.

     – Уж на что дело, казалось бы, шутейное, ребёнка сделать – и то не смог. Я уж не говорю, сына воспитать, – вздыхала нередко жена, качая головой. – Ни дом не построил, ни дерево не посадил. Ни поступок какой стоящий совершить не может.

     Но вот после того, как он разделался с хлебным человеком, он вдруг заметил, когда уж совсем успокоился, что, оказывается, Лариса беременна.

     Он не сразу это понял. Как-то, уже поздним утром, переходящим в полдень, он смотрел на неё, заспанную, но в то же время свежую из-за своей красивой, гладкой и загорелой в меру кожи. Она только что проснулась и вышла во двор в одних трусиках и майке. Радуясь солнцу, вытянула вверх руки и стала потягиваться как здоровое молодое и сильное животное.

     Тогда его взгляд, опережая мысль, и остановился на её, непривычно выпирающем из-под майки, округлом животе. Почему-то Иван Иванович и не удивился даже этому открытию.

     Он долго смотрел на жену, впитывая в себя её красоту и свежесть.

      – Почему она думает, что у меня не получится воспитать ребенка? – сказал он затем и пошёл кормить подросшего поросёнка.