Я все-таки выбрался из кучи спятившей каши в моей голове и вхожу в новое пространство… Новый отчет разряда псиАНАЛистики выжитой из моей безумной головы. Я был в геене огненной, словно в сборнике "Девочка-зверь", где о герое, возвращающемся с сербской войны к своей возлюбленной, сказано: "Он ехал из страшной трагедии в страшную трагедию".
Все началось после того как мы шли по набережной, не спешно глотая малиновое вино. У Гонзо с собой было не много травки, мы остановились, он достал самокруточную бумагу и заправил ее табаком, попутно, перемешав ее с дубасом. Затем мы покурили, коротко размышляя о канале Москвы реки, о бычках, словно, лодочках пустых надежд, уносящих мысли вместе со своей жалкой жизнью мертвого. Мне было по *** на тех ребят, что стояли на мосту и орали какие-то песни, особенно после того как они помешали нам встать на тот мост, хотя они сами об этом не догадывались, и я даже не думал об этом на тот момент. Уже перейдя мост, Гонзо сказал что он больше бы предпочел постоять именно на мосту и покурить именно там. Я был не против. Только тогда я задумался, над этим ****ным мостом. Пройдя метров триста, мы начали переходить другой гребанный мост. Навстречу шли люди. Богемная цыпа махала своими заржавевшими конечностями, пребывая в состояние сильного алкогольного опьянения. Не обращая на нее внимания, мы вышли на Болотную площадь. Связь названия и сборища на площади очень правдоподобна. Вокруг памятника Болотному стоит куча народу, все пьяные, повсюду разбитые бутылки, смятые банки, пустые полтора литровые канистры. Гремят джембе и огненные струи вырываются из ртов факиров. Кто-то крутит пои, создавая движение материи и огненные кольца. Мы становимся за памятником, Гонзо звонит девушкам, с которыми мы должны были здесь встретиться. Дозвонился, одни скоро приедут, другие заняты. Вина больше нет, летим в магазин, приземляемся около лавочки с пивом и замшелым, полтора литровым коктейлем со вкусом дыни. «Это супер крепкий лагер», - говорит Гонзо. Забиваем самокрутящуюся, раскуриваемся. Болтаем о музыке, о предстоящей эйт-бит вечерине, о неформалах. Я показываю ему купленные мною книги: «Страх и отвращение», «Ангелы Ада» - Томпсон, «Счетная машинка» - Берроуз, «Записки покойника» - Булгаков и «Песни аутсайдера» - Емелин. Многое из этого я уже читал, но это остается библией для меня особенно «Страх и отвращение в Лас-Вегасе». Сумасшествие гонзо и Хантера Стоктонна Томпсона. Идеальная анархия интеллекта, идеальная точка соприкосновения свободы и видение оков на шеях людей.
Ближе к двенадцати ночи, люди начинают разбредаться по домам или по другим более теплым заведениям. Я перестаю думать. Мы встречаем тех самых девушек, с которыми нам было суждено увидеться. Разговариваем с ними. Я наблюдаю. Они меня о чем-то спрашивают, я отвечаю:
- Я употребил вино, пиво, марихуану и немного кислоты, возможно, я хотел ввести их в курс дела, потому что я не употреблял кислоты, но мое состояние было очень близко к опьянению галлюциногеном. Я сам мог выбирать, в каком мне состояние нужно приходиться или оно само выбирало меня. Не знаю. Они позвали нас на раггу, я не хотел, Гонзо тоже, но мы не хотели ехать одни. Все это предсказуемо, не правда ли? Зачем тогда это. Все было не так… Тут проходил мимо один пьяный рокер. Он остановился около нас и потребовал девушек пойти вместе с ним. Мы все отрицательно отвечаем, что он полное говно и пускай валит, отсюда прихватив свои тухлые носки. Но грязный мудила не успокаивается и достает выкидной нож.
- Да пошел ты, сука отрофированная, еще свой обрубок достал, - говорит Гонзо и бьет ногой ему по руке, в которой был нож. Затем неизвестно откуда выпадает еще целая куча каких-то отморозков и начинает ****ить рокера. Половина его, половина на нас. Мусора… От толпы свихнувшихся головорезов, нас спасает смекалка бегства. «Если твои навыки становятся бессильны, самое мужественное решение будет – убежать», - так говорил мой тренер по Вин-Чун. Мы сваливаем, в то время как я и Гонзо надавали по щам двум из них, остальные пятеро уже добили рокера, тот лежит в беспамятстве и стонает. Мусора подъезжают и забирают всю честную компанию, ****ят дубинками отмороженных ублюдков. А мы вовремя свалили и лишь смотрим, как издалека, происходит эта гребанная комедия. Идем к метро, попутно я обоссываю углы. Толпы пьяных людей бродят нам на встречу. Доходим до макдональдс, сам он закрыт, к окошку очередь. На этом мы расстаемся с девушками и идем до «Жести» пешком. «Жесть» - мощный клуб, не особо навороченный, но цены на алкоголь и уютная атмосфера – это то чем он берет меня. Сегодня там выльется эйт-бит техно и детское мясо, на уши различных посетителей клуба. В процессе ходьбы все то же самое: армия неотесанных гопников, заправленных водкой или еще какойнибудь ацетоновой бодягой. Мир будто стал единой анархией, я вижу все под углом зрения злобных, презирающих Иисуса бестий. Еще там, на Болотной площади, меня занимала эта дилемма. Там под бой барабанов и кучу пьяни, не хватало огромной, огненной надписи в виде трех шестерок или чего-нибудь подобного. Люди даже не замечают, когда напиваются, как на них наваливается сотня злобных бесенят, и начинает трепать им мозги, от чего они превращаются в зверя, становятся не управляемыми для самих себя. Мы приходим в клуб. Там мы встречаем знакомых Гонзо, девушку и парня. Не помню, как их зовут, в связи с выпитым алкоголем. На протяжении вечеринки я отдаюсь в лапы зверя. Дико пляшу какой-то бешеный танец. Еще пиво. Я начинаю рассказывать девушке о взгляде внутрь самого себя через магистраль всего окружения, как будто все существует у меня в голове. Она говорит, что это весело. «Блять, ни *** это не весело, это мрачно», - думаю я. Но ничего, я успокоился, когда на сцену вышли две девушки и начали крутить ускоренный темп в музыке. Я успокоился, уснул на столе. Пустота, погружение, затем резкий выход. Гонзо говорит, что настало время уходить. Время уже половина шестого. В голове беснуются черти, и гремит какое-то чувство безнадеги. Пир во время чумы подошел к идеологическому концу. Тяга к дому, к единственному пристанищу в моей жизни. С этим чувством я забираю куртку, и мы сваливаем из клуба. Жесть закончилась, наступило утро. Сотни подонков и алкоголиков разбрелись по домам. Мы добираемся до Ленинградского вокзала. Едим в Петушки. Хах, едим туда чего нет на самом деле. Так Вениамин Ерофеев хотел достучаться до ****ной публики, показать всю иллюзию жизни. Для меня это алкогольное путешествие заканчивается так: я покупаю себе и Гонзо шаурму, съедаю ее уже в поезде выпиваю искусственно сваренный чай, затем мы едем и меня начинает выворачивать наизнанку. Я вижу людей, голодных и измученных, угнетенный своими желаниями, блокадой системы. Словно Ленинград в оккупации, все мы существуем голодая мыслями и потребностями. Нас ограничивают, точнее, ограничивают нашего внутреннего зверя. Я голос народа, уста неформалов Москвы.
По приезду я смачно блюю шаурмой на платформу, затем еще раз, пройдя несколько метров. Эта блевотина олицетворяет издержки, которыми нас ограничивает масс-культура и сраная иллюзия того, что перед нами горит ненастоящее солнце. Мы хотим взглянуть на него, но оно прикрыто огромной чередой законов и правил. А где же мораль? Ее мы видим в гнусной порнографии и в таких текстах, которые пишу я. Мораль, то что нам пытаются создать ввиде системной работы и тупейшего отдыха, ввиде принятия отпускных на неделю или две, что бы потом, отоспавшись, мы могли снова работать на пидоров и свиноматочную систему общих устоев капитализма.
Я хотел взять еще шаурмы, но денег у меня не было, о чем я поздно вспомнил, в то время как мне уже сделали продукт из разрезанных мясных изделий неизвестного животного. Разворачиваюсь от палатки, с сидящем в ней «лицом кавказской национальности» (грязным хачом, который довольствуется тем, что мы покупаем его грязь и его тщеславие). Ухожу далее, в бесконечность.