О, счастливчик

Валентин Петрович
Бабушка, продававшая семечки на одном и том же месте уже десяток лет, наизусть выучила черты лица хмурого мужчины, ежедневно проходящего мимо ее торговой точки уже несколько лет, с легкой щетиной, неприменно опущенной головой и пустым взглядом, смотрящим как бы внутрь себя. Сам же мужчина редко смотрел в лицо старушки, может, даже ни разу и не взглянул на нее, как и на всех вокруг, что вероятно и заставило продавщицу семечек запомнить этого господина.
Господину было не до бабушки, ему вообще было не до чего, он даже не знал, зачем вобще существует все вокруг, если это не имеет никакого значения. В свои 40 лет, у него, казалось ему, совсем вымерли все рецепторы, отвечающие за эмоции. Он чувствовал себя живым трупом, ошибкой природы, лишней человеческой единицей в этом мире переживающих и борющихся за что-то людей. Хотя в молодости он питал иллюзии на счет будущего, очень расплывчатые, непонятные, но все-таки греющие его изнутри мечты. Молодые годы не впечатляли, пугали своей серостью и грустью, которую замечали его сверстники и с упреком спрашивали: "Что творится у тебя в голове?". Но все-таки он питал надежду, мол, подрасту, и все преобразится, однако не понимал, как это случится. Заметил он так же однажды в себе и черствость, которой не обнаружил ни у одного из присутствующих на похоронах своего деда, ведь он был единственным человеком, который не проронил ни единой слезы за весь похоронный день. "Может причина в том, что я не сильно его любил?" - пытался найти он себе оправдание. Оправдание не сработало, так как сейчас, к 40 годам, он похоронил всех своих родственников, так и не прослезившись ни на одной из процессий. "А ведь любил же маму. Или не любил? Кого я вообще любил?", спрашивал он себя в один из тех одиноких вечеров, шагая по одному и тому же маршруту, что бы нагулять аппетит. Раз в неделю мужчина покупал лотерейный билет, по привычке. Он начал делать это в 18 лет, так как тогда ему, 18-летнему, приносила радость мысль о том, что, купив лотерейный билет, появляется интерес дожить до вечера, до розыгрыша миллионов. Сейчас уже особого интереса такая процедура не доставляла, но мужчина любил привычки, так как привычки, или, если сказать по-другому - зависимость, считал он, это единственное, что пробуждает в нем какие то эмоции.
Одинокая холостяцкая жизнь потихоньку сводила его сума, и он сам хотел сойти сума, что б хоть что-то изменить в его пустой жизни. По вечерам, после работы, прогулки, и ужина, он лениво переключал каналы, для того, что бы скорее захотелось спать. Когда чуствовал, что скоро уснет, делал громкость еле слышной, и не выключая ящик засыпал.
На работе он и вовсе отключал мозги, тупо выполняя свои офисные обязанности, требующие минимальное умственное напряжение. Если в свободное от службы время он чуствовал себя зомби, то на работе это был стопроцентный примитивный киборг, в перерыве потреблявший бутерброды для поддержания работоспособности механизма. Когда коллеги спрашивали о его отношении к карьерному росту, и вообще, о перспективах, которые он видит для себя в будущем, он тихо фыркал и уходил от вопрошающего.
Часто во время одиноких прогулок, на секунду взглянув на проходящих мимо людей он представлял себе, что все они, как бы идущие на свидание, или встречу с другом, или еще куда-то, по делам, на самом деле так же, как и он, бродят по одному и тому же маршруту, думая о том, какие они одинокие, и как все серо, и как хотелось бы идти куда-то по делам или на свидание по настоящему, а не притворятся.
Хотя нельзя сказать, что мужчина сильно переживал по поводу одиночества. Одинокие прогулки он выбрал для себя сам, потому что встречаться с друзьями, если так можно назвать людей, с которыми приходилось проводить время в юности, у него не было никакого желания. Не было так же и желания и к девушкам. Нет, он не был импотентом, хотя, безусловно идущий к этому. Просто ему было противно от мысли, что нужно с кем-то знакомиться, разговаривать, встречаться, проводить время и вместе ходить по магазинам.
И вот однажды, в один из этих одинаковых, как спички в спичечных коробках, дней, после работы, прогулки и ужина он не сел со своим лотерейным билетом перед экраном телевизора. Как вы наверно сами догадались, на этот раз он выиграет. Станет тем счастливчиков, о которых говорят с восхищением и завистью.
Медленно выкатилась из воздушного барабана 7, затем 14, 17, и 22. Мужчина уже стал обладателем кое-какой суммы, достаточной для покупки хорошего телевизора. Такое уже случалось. Он зевнул, почесал голову.
Затем 30. Зрачки совсем незаметно расширились. Чуть-чуть адреналина. Совсем чуть-чуть, никак у нормальных людей. Нормальный человек подпрыгнул бы, закричал, и замер как вкопанный, потому как до миллионов оставалось лишь одно число. Но наш герой продолжал, согнув спину, молча смотреть в телевизор, успевая даже подумать о том, что скоро уже спать.
Следующий шарик, конечно же, был под номером 45.
Адреналина поприбавилось. Минутное удивление, кажется, радость, и эйфория, и учащенное сердцебиение. Мужчина встал. Анализируя ситуацию, прошелся по однокомнатной квартире. Положил билет на тумбочку. Решил, что нужно купить водки. "На моем месте нормальный человек обязательно бы напился" - подумал он, зашнуровывая ботинки.
Выходя из подъезда, он уже начал понимать, что радость ушла. Он начал расстраиваться, чуть-чуть обрадовался расстройству, так как сам не помнил, когда в последний раз он грустил. Короче говоря, какие-то эмоции в его голове все-таки заиграли.
Продавщица могла подумать о купившем бутылку все что угодно, но только не то, что этот человек только что стал миллионером. Наоборот, она подумала, что с ним что-то случилось, ведь это обычно задумчивое лицо, так редко покупающее водку, в этот раз ей показалось еще печальнее, чем обычно.
Мужчина вернулся домой, разделся, нарезал неаккуратными дольками лимон, и вместе с бутылкой и рюмкой сел перед телевизором, выключив звук. Неторопясь пил, вспоминаю детство, затем юность, затем сново детство. Опустошив половину бутылки, подошел к зеркалу, висящему в коридоре, сняв домашнюю футболку. Посмотрел с минуту на выпирающее пузо, на плечи, которые никто кроме мамы никогда не называл широкими, на жалкое морщинистое лицо. Вернулся к водке. Приближаясь к завершению распития, начал чувствовать поднимающиеся изнутри грустные нотки. За последние 10 минут он даже ни разу не вспомнил о своих счастливых миллионах, а просто медленно плавал в пробудившихся воспоминаниях, которые можно увидеть только в пьяном рассудке. Становилось еще печальнее. И еще печальнее.
Он начал медленно рассматривать свои ладони. Пять минут смотрел на них, периодически растирая то левую, то правую ладонь. Выпил последнюю рюмку. Встал, умылся. Вытащил зачем то из-под кровати дедушкин трофейный маузер, и положил рядом с пустой бутылкой.
Опять пошел к зеркалу. Став боком, рассматривал живот. Пытался втянуть, однако чуть-чуть, но все же выпирало. Потихоньку потекли слезы. Он стал в упор лицом к зеркалу, облокотившись на стену руками, рыдая все сильнее и сильнее. Слезы текли по шее, затем через грудь к выпирающему животу, и некоторые из них скатывались прямо в пупок, щекоча мужчину. Он сел на колени, высморкался прямо на пол, и, продолжая рыдать на максимуме своих возможностей медленно пополз к трофейному пистолету, горько бормоча себе под нос одну и ту же фразу: "А я то думал, что что-то измениться, а я то думал, что что-то измениться".