Прикоснись!

Наталья Ковалёва
Виноватый ветер ткнулся за воротник. Ласковый, как котенок. Ухватить бы его за тёплую, чуть влажную шкирку:
- Где ты был? Почему так долго не топил эти скучные сугробы?
глаза прикрыть и слушать, что он скажет.
Сверху город, как на ладони. Улицы - змеи, улицы - стрелы. Проспект Ленина с ровной грядой тополей, крохотных, как пушистые макушки молодой моркови.
На самом краю неровного бетонного бордюра. Так страшно. До наслаждения.
- Я здесь, чтобы взлететь, - руки над пропастью в девять этажей, - Обними меня, ветер.
 "Где твои крылья, которые нравились мне..." - ломкий вокал, ухающие басы, оттуда снизу, из комнаты, где никто уже не ждёт.
Крыльев нет. Я общипала их на подушку. Вышла одна. И две головы там просто не смогли ужиться. Смешно! Две головы. Мы с Джо были двухголовым драконом, мы были два года. Два. Два. Два. Кругом два... Я двоечница, мама! Мама... мама...
Я не взлечу сегодня.
Я не взлечу завтра.
И после завтра.
И никогда...
Джо всегда приносил ворованные фрукты с рынка. Мятые, пахнущие его телом. Он точно факир кролика, доставал их из-за пазухи. Подносил к губам, я кусала, и сок бежал с уголка губ, по подбородку, шее, к груди. Я научилась их есть так, чтоб сок тёк тоненькой струйкой... Джо подхватывал её губами шея, грудь... Мне казалось, что я сейчас перестану дышать, что мир взорвётся на сотни радужных осколков... И он взрывался…
Рано утром пришла Ольга. Рано, рано, рано. Почему казнь всегда назначают на утро? Будто хотят сказать, вот этот день тебе уже не принадлежит. Ты уже не будешь его частью. Ты даже не увидишь, как взойдёт солнце.
И пока ты стоишь у стены ты ещё чувствуешь, холод кирпича, страх, боль, ненависть, ты ещё живёшь. А потом залп:
– Я беременна от Джо. Драться будем или самой всё ясно?
Бывает, что выстрела не ждёшь, и даже не чувствуешь, как дуло уже ткнулось в висок.…Так легче. Но так подлее…
– Я тебя не люблю. Так вышло, прости…
Наверное, палачу ужасно трудно читать приговор, наверное, ему даже стыдно. Наверное.
Потому Джо ничего и не сказал.
Город почти проснулся. Сейчас начнут бесконечно хлопать двери подъездов, и наша, общаговская, тоже, лекции, семинары, репетиции. Мы всегда щадили дверь. И она открывалась для нас двоих, она никогда не выпускала нас по одиночке. Два года…
Интересно, а каково это быть беременной от Джо? Знать, что ты теперь похожа на маленький аквариум и в тебе крохотная рыбка, которая уже часть его тела, его крови, его плоти, упрямства, его музыки. Музыки…Крохотная музыкальная рыбка, во мне - аквариуме. Я бы ходила очень осторожно, чтоб вдруг не расплескать воду, чтоб ей ни на минуточку не стало плохо. Это всё равно, что беречь самого Джо.…Да!

Я поняла, я всегда любила его не так, не так как надо. Я любила так, будто уже однажды носила его в себе. Он был частью меня. И тот женский страх, не сберечь свою капельку, своё солнышко, он остался во мне, девушке. Что-то напутали Боги, я стала его.…А кем я стала? Он не говорил никогда, кто я для него? Он просто приносил ворованные фрукты, проводил через чёрный ход на спектакли, и всё время смотрел на репетициях. Так смотрел, будто ждал от меня одобрения или неодобрения. А я….я... я ничего не понимала в его музыке. И не могла его ругать. Только гордилась. Всегда. Как собой.
Так нельзя было  любить! Надо совсем, совсем.…Надо как кормят голодного человека потихонечку, помаленечку, ложечка, ещё ложечка. И он бы опять приходил, чтоб наестся, потому что всегда бы оставался чуть-чуть голодным.
Только как же Джо и голодный? Мой, мой родной, и голодный…

Самое смешное, что мне вдруг враз стало нечего делать. У меня отняли цель. Вот если бы какому-нибудь путешественнику взяли и сказали: «Северного полюса нет, чего вы все щимитесь, нет его. Космическая съемка подтвердила». И ещё карту этой самой съёмки на стол. Бах, и путешественник бы взял и повернул назад, и сидел бы в углу и писал мемуары: "Как я не открыл Северный полюс". А угол бы тихо зарастал паутиной, и в чернильницу падали мухи…Я не открыла своего Джо. Мой угол в пыли. И я сама – дохлая муха.…И я не знаю, как теперь быть?

- Птаха! Птаха!!! – Джо...
Я не заметила, как он поднялся на крышу. Если б я видела…Я бы..я..бы….но нет у меня крыльев. Джо…
 В его руках крутится зажигалка, торопливо, как обезьянка на  жёрдочке у шарманщика, кувырок, кувырок. Смуглые пальцы касаются её торопливо…Они умеют быть такими нежными, эти пальцы…почему-то смотрю на них не отрываясь...
– Я знаю про Ольгу… - роняю, мне кажется, равнодушно
«Ну, соври, что у вас ничего не было» – вдруг взрывается мозг отчаянно.
«Я поверю!!! Соври!!!» – я так жду…жду…
– Знаешь.…Это ничего не значит, я пьяный в дугушеньку был – иногда палач стреляет в лицо.
– Тупо так, Птаха, ни фига не помню, просыпаюсь, Ольга рядом.
Я молчу.
- Ну, бывает у нас так! – кричит он. – И Ольга твоя, тоже, чёрт, я же, она, сама, чёрт!
Я не хочу этого слышать. Зачем он просто не скажет, что Ольга врёт. Не хочу.
– Молчи! Молчи…молчи, – жадно зажимаю рот, губы, горячие, ещё пытаются что-то сказать. Ладони щекотно.
И я до смерти хочу чтоб…
Его тело рядом, я вижу, как бьётся жилка на виске, та самая выпуклая жилка, она всегда норовит убежать под  упрямый завиток тёмных волос.  Не знаю почему, я встаю на цыпочки, и прижимаюсь губами к бьющейся жилке. Мои руки уже не зажимают губы, они торопливо перебирают волосы, Пальцы путаются в жёстких кудрях, вырываются даже зло, даже жёстоко, тебе больно. Я хочу , чтоб тебе было больно. Я не могу, чтоб тебе было больно.
– Пойдём в комнату, пойдём… – ты шепчешь, куда-то в шею. Торопливо срывая куртку… – Увидят
Бесконечно долго гладишь лицо, убираешь пряди на мокрых от слёз щеках.
– Тихо, тихо, тихо… Птаха, девочка, Птаха…
И тянешь вниз.
Весеннее небо распласталась над нами. Здесь оно кажется совсем необъятным, ему не мешают крыши и старые тополя.Оно качается и кружится, оно течёт неторопливо, бесконечное, вечное, равнодушное...Если долго-долго смотреть в него можно стать облаком.
– Не замёрзнешь? – Джо по-хозяйски укутывает мои ноги свитером. Но всё равно я чувствую под босой ступнёй холодный бетон.
– Всегда знал, что ты ненормальная! – Джо смеётся.
Я хочу стать облаком. Но не стану. Моя жизнь разлетелась на сотни радуг только что. В книжках про секс это называют «оргазм», но я знаю, что это крушение мира. Смерть иногда бывает сладкой. Завтра я переведусь на заочку. И куплю билет до любой деревни, где нужен завклуб. Я больше никогда не вернусь в общагу.
Будь счастлив Джо…Правда, будь счастлив, я не могу, чтоб тебе было больно.