Колокола

               

         


               Ты вот опять сегодня не пришла.
               А я так ждал, надеялся и верил,
               Что зазвонят опять колокола,
               и ты войдёшь в распахнутые двери...

               негромко пела женщина, вскидывая голову и широко растягивая меха трофейного "Вельтмайстера". Голос её звучал звонко и радостно,но глаза были печальны.Рядом со скамейкой, где она сидела,лежал футляр от аккордеона, в котором валялись несколько зелёненьких "чириков". Я подошел к певице и положил в футляр тысячу. Нет, я человек небогатый, но песня, которую исполняла уличная певица, настолько задела мою душу воспоминаниями о юности, что я бы отдал всё, что у меня было, а у меня и была эта тысяча.
               Женщина, продолжая петь, поклонилась мне. Но поклон этот не был угодническим или подобострастным, как это часто бывает у нищих на паперти. Он был-как бы это сказать? Позволительным что ли. Что-то королевское было в этом поклоне. Как будто ей и деньги не были нужны. Сколько ей было лет? Может быть  сорок. Или семьдесят? Не знаю. Её голосу было семнадцать. Произношение выдавало в ней коренную москвичку. Она пела не "дверь", а "дьверь", растягивала  "а" в первом слоге и буд-то немного торопилась. Так говорят коренные москвичи. И вообще она кого-то мне очень напоминала. Но кого? Я отошёл в сторонку и  стал слушать её песни. Из очень далёкой юности в моё сердце  грустно вплывали воспоминания.

              "Колёса, колёса по рельсам стучат, говорят!
               Месяц за тучи ушёл.
               Как я хочу рассказать.
               Рассказать не могу,как мне с тобой хорошо!

Откуда же она помнит эти песни? Мне казалось, что только я их помнил. Возраста певицы нельзя было угадать,но ясно, что она  намного старше меня. Может быть, поколение  моей мамы? Но у моих родителей были другие песни.
"Милая моя, солнышко лесное, где, в каких краях встретимся с тобою? "
               А это уже строительный отряд. Визбор. Бессонные ночи. Гитара. Сигареты "Шипка". Первый бокал вина. Песня вдруг смолкла. Я огляделся. Сквер был пуст. Женщина закрывала футляр. Я подошёл к ней:

- Позвольте вам помочь?
- Зачем? Я справляюсь. А вам уже на ужин пора. Что же вы не идёте?
- Откуда вы знаете, что мне на ужин пора?
- Санаторных сразу видно.
Женщина легко подняла футляр с аккордеоном и направилась к выходу из парка.
- Я думаю, без  паровых котлет и картофельного пюре на воде один вечер проживу. Позвольте и мне высказать свои наблюдения. Вы ведь москвичка?
Женщина повернула ко мне своё удивлённое лицо.
- Да. По говору узнали? Вы лингвист?
- Нет. Просто любопытный. Читал Льва Гумилёва.
- Понятно. Уже тому, как минут двадцать все разошлись, а вы стоите и стоите. И я собственно для вас пела. Вы  с таким вниманием всё слушали.

         Я нагнулся и взял в свои руки аккордеон.
- Тяжеленький трофей. Да я слушал. Ваши песни - это моё отрочество и юность. Вы простите меня, о возрасте неудобно спрашивать, но вы немного старше меня, неужели и в ваши годы юности были эти песни? Мои родители, например, пели общепринятые "Подмосковные вечера", ну и конечно, фронтовые, а ваши песни -
это то, что известно малому кругу людей. Кроме, пожалуй, Юрия Визбора. А Галича  тоже  немногие знают.
- Я много ездила по стране в молодости. Практически с семнадцати лет. Училась в театральном училище, а стипендия была пять рублей в те годы. Вот мы  с ребятами и ездили. Вас тогда и на свете не было. Я и вашей мамы, наверное, буду постарше. А за комплимент спасибо, конечно. Хотя каждая женщина прекрасно знает, насколько она выглядит. Вы просто пожалели меня. Ну, давайте знакомиться! Меня зовут Матрёна.
Женщина остановилась, вскинула на меня свои печальные глаза и подала руку. Губы её улыбались.
- Василий. Василий Николаевич,- представился я.
 И присмотрелся к женщине внимательнее. Вдруг догадка скользнула в памяти.
- Вы …Энская? Лидия? Как же я вас сразу не узнал? Но… вы очень изменились.
- Конечно. Я же не консервированный продукт. Я живая. Всё живое стареет.
- Но… говорили, что…
- Да, на Москве меня давно похоронили. А я, как видите, жива. И даже пою.
Мы медленно шли вдоль аллеи в  зарослях можжевельника. Солнце уже спряталось за гору, выбросив последний луч тепла. Сырость от источников поползла по предгорью.
- Быстро здесь становится прохладно, - заметил я.
- Да. Северный Кавказ полон неожиданностей. Здесь в один день бывает сразу три времени года: утром лето, в обед весна, вечером лютая зима. Вот мы и пришли.
- Спасибо, что проводили.
Мне не хотелось уходить, и я спросил:
- Но почему Вы Матрёна? Вы же Лидия. И позвольте доставить  аккордеон  прямо до места!
- Ну, что ж, пойдёмте.
Мы зашли в подворотню. И моему глазу открылось странное зрелище. За каменными фасадами домов находился дворик. Из какого века он шагнул сюда? Домики -  не домики, сараи - не сараи. Будки какие-то большие. И в одной из таких будочек жила Лидия Энская. В прошлом известная актриса. И как сейчас говорят,  "Звезда экрана". Только в наше время этих звёзд, как…собак нерезаных, и дутые они все, искусственно созданные. А Лидия Энская – настоящая. Тёплая и лучистая.
И она открывала низкую дверь в свою маленькую коморку.
У входа лежал половичок, и я тщательно вытер ноги. Женщина разговорилась:
- Матрёной назвалась в  честь Московской блаженной Матроны. Когда сюда приехала, не хотела, чтобы узнавали. Говорила, что просто похожа на ту известную актрису. А ангел-хранитель подсказал, как называться. Блаженная Матронушка, как её  зовут  на Москве, тоже моя большая заступница…Устали от моих рассказов, молодой человек?
- Нет! Наоборот! Однако уже пора... Поздно.
Мы вышли на улицу. Морозный воздух пел свирелью. Звёзды висели прямо над головой. На чёрном бархате неба, огромные и близкие, они казались театральной декорацией.
- Не могут же, на самом деле, звёзды висеть прямо над головой! – воскликнул я.
- Но они висят! – ответила  Матрёна.- Вечера здесь дивные. Необыкновенные, сказочные! Летом  я сплю во дворике. Не хочется пропустить ни минуты  этого подарка природы. Вот и пришли. Покойной вам ночи. Всех благ.

   Вечером следующего дня перед ужином,  наливая у источника воду, я заметил, что у певицы много слушателей.
" Когда я перейду небесную границу,
когда земная пыль с моих стряхнётся ног,
Я буду там за вас по-прежнему молиться 
"Храни вас Бог, храни вас Бог!"
- негромко пела Матрёна, и закончив романс, начинала новый.

- Никогда ничего подобного не слышала, - сказала какая-то женщина, обращаясь к спутнице своей. Но через  полчаса все зрители разошлись на ужин. Я подошёл к Матрёне.

- Зачем же вы в такую прохладную погоду горло надрываете? – спросил я у Матрёны.
- Народ не расходился, я и пела,- ответила она  чуть треснувшим  голосом.
- Вот  и сорвали свои связки, хрипите даже, давайте аккордеон мне.
- Да что вы, Василий Николаевич! Я сама.
- Пойдёмте, пойдёмте. А вы закройте горло тёплым платком.
Я посмотрел на Матрёну. Старенькое  осеннее  пальтишко было совсем не по погоде. Никакого шарфика и не предвиделось. Я оторопел.
- Да  что вы, в самом деле, нельзя же так на себя плевать!
- Не беспокойтесь. Я помолюсь и не заболею.
- Знаете,  я придерживаюсь другого мнения. "На Бога надейся, а сам не плошай".
- А мне думается надо только на Бога надеяться.
Я снял с себя шарф и отдал  Матрёне.
- Повяжите горло! Как врач вас прошу. Мы сейчас что-нибудь купим по дороге, и пойдём ваш удивительный  чай пить. Если вы не против.
- Хочется вам в той коморке сидеть, пойдёмте.
- Странно очень, действительно коморка, но там мне очень хорошо.
- А вы знаете, что дом, любой дом принимает настроение того человека, который живёт в том доме. Я давно такой вывод сделала.
- Возможно. Хотел ещё спросить: много ли сегодня от зрителей материальной благодарности?
- Василий Николаевич, мне неприятен этот вопрос.  Искусство настоящее не должно иметь цены.  Вы любите  Александра Вампилова?
- Простите, а кто это. Я не знаю.
- Это драматург, интересный думающий. Умер очень рано. Так вот, он говорил, что каждый человек родился творцом, каждый в своём деле, конечно. И должен донести  это хорошее своё творение другим. Чтобы всё  доброе в тебе осталось людям! И я тоже считаю, если в тебе есть искра Божья, неси её как свечку, освещай темноту, в которой живёт основная часть человечества. Кто-нибудь да проснётся! Да. Проснётся! Скажите,  как я могу прекратить свои песни, если народ нигде их больше не может услышать. Я должна им помогать!
Вдруг Матрёна остановилась и стала к чему-то прислушиваться.
- Что случилось? - спросил я.
- Тс-с, слышите… колокола. Вечерняя закончилась.
Откуда-то издалёка мягко и мелодично звонили церковные колокола.
-  Как я люблю колокольный звон! Это ещё  с детства. Когда звонили колокола, мне становилось радостно так, что все земные несчастья куда-то уходили  и исчезали навсегда, и все неприятности казались глупыми и временными. Да. Ещё в детстве. Как я хочу, чтобы  в день моего ухода в мир прекрасный звонили колокола! Малиново, с серебряным  перезвоном!
    Под звон колоколов, мы дошли до  жилища Матрёны. Я внёс аккордеон и попросил Матрёну вскипятить чай. Сам же сбегал в соседнюю лавочку  за провизией. Вернувшись, увидел на столе деньги.
- Василий, позвольте мне вас так называть? Деньги возьмите за продукты.
- Деньги я возьму, но не за продукты. Я вам тёплый козий платок куплю. Вы, верно, никогда этого не сделаете.  Куда смотрят ваши дети? И где они?
Матрёна разлила  кипяток, сделала бутерброды, и мы принялись ужинать.
-Ах, как вкусно, - воскликнул я,- ничего вкуснее не едал!
-Василёк! Так я хотела назвать своего сына. Но у меня родилась дочь. Как же всё это давно было! И было ли. Не знаю. Мы  с вами, как в поезде, когда  хочется поделиться своей болью с попутчиком, которого никогда уже не увидишь. Вы, Василёк, первый человек, узнавший меня.  Нет, многие спрашивали, конечно, но никому не хотелось говорить. А вам почему-то сказала. 
На зыбком гребне успеха моя голова не закружилась только по одной причине: я всегда думала о Боге. О Вере. Всегда. И даже когда мой муж ушел от меня к другой, я не очень волновалась. Знала, что Господь мне поможет пережить это предательство. Только из театра пришлось уйти, муж был главным режиссёром того театра, где я работала. С новым коллективом, куда я попала, что-то  не очень сложилось. И я зависла в воздухе.
 Как-то всё сразу  стало неладно. В кино меня  перестали приглашать. С телевидением я не дружила. Дочка к тому времени вышла замуж, и отношения с зятем тоже не складывались. Везде я была лишней. Но это не страшно. Дело в том, что с детства…как бы это донести? Я с детства чувствую фальшь в людях.  Фальшь, ложь, неправду. Если бы вы знали, какая это мука. Видеть, что человек лжёт и знает, что видишь это ты и смеется над тобой. Не открыто, конечно. К сожалению, в театральном мире и в киношном практически все отношения построены на  этих трёх китах. И у  меня уже не было сил жить среди чуждых мне перевёртышей. Вот я и сбежала.
- Здесь больше хороших людей?
- Их везде больше! Это монстров единицы.  Просто хорошим людям приходится лгать, защищаясь от монстров. Это оборонительная ложь. Но и она омерзительна. Святых среди нас нет. Но монстры перевёртыши - это уже орудие в руках тьмы.
Поэтому человек, чувствовавший  в себе  Бога, становится замкнутым и нелюдимым только потому, что не хочет лгать  вовсе, а это практически не возможно, живя среди людей. И такие "лишние" люди бегут кто куда.  У кого, конечно, хватает сил.
Была ещё одна причина моего ухода. В нашем доме счастье как-то не приживалось. И муж от меня ушел, и с дочерью  что-то… не то. Может быть, из-за зятя. И  я подумала: " Уйду, и у них всё наладится".
- Наладилось? - спросил я с интересом.
- Не знаю. Мы не общаемся. Первые годы я  звонила, но чувствовала всегда раздражение.  Дочь говорила " Мам, но вечно ты звонишь не вовремя". Я оставила ей телефон хозяйки своей и попросила звонить мне "если что". Последний раз она позвонила  мне семь лет назад. А я не хочу навязываться.
- А внуки?
- У них не было детей. Сейчас не знаю.
- Но вы ведь имели право на  свой угол?
- Право имела. Но правами надо уметь пользоваться, я не умею.
- И что же, вы просто так взяли и отдали им всё?
Вдруг, неожиданно для меня, женщина громко рассмеялась.
-  Да что же там отдавать то было? Трёхкомнатную "камеру"? Всё это относительно, молодой человек. У меня теперь прекрасный угол, где мне хорошо и покойно.
- Да уж, угол! – сказал я, оглядывая убогое жилище. - Но ведь он не ваш, Лидия Петровна!  Закончите вы музыкальное образование сына хозяйки, и чем будете платить? Ведь того, что набрасывают вам курортники за песни, даже на пропитание не хватит.
- Когда  Алёша, сын хозяйки закончит, как вы говорите, музыкальное образование, меня уже не будет на этом свете.
- Это что ж, так долго надо учиться?
- Нет, так долго не надо жить.
- Да что вы, в самом деле! А говорите человек верующий!
- Одно не исключает другое.
- Странно вы говорите.
- Да будет вам, Василёк, я пошутила. А вы всерьёз всё приняли.
- Слава Богу!  Налейте мне ещё чайку. Долго буду я ваш чай вспоминать.
- А зачем  его вспоминать? Я вам с собой дам!
- Спасибо, но  ещё целых десять дней мы с вами попьем его здесь под говор печурки! Если не выгоните, конечно!
- Нет, не выгоню.
На завтра было очень холодно, и ещё утром на маленьком рынке у источника я купил Матрёне тёплый козий платок, надеясь вручить его  перед ужином.
Однако, придя на вечерний " водопой", я не услышал её звонкого голоса.  Рядом с травницей, где она обычно сидела на скамейке, было пусто. Поужинав, я отправился в коморку. Дверь была не заперта. Я вошел. Матрёна лежала на топчане. Возле неё сидел Алёша.
- Что-то случилось? – взволнованно спросил я.
- Баба Маша заболела. Горит вся. Я пришел в обед на урок, она лежит, хрипит.
- Лидия Петровна, что у вас болит?
Женщина  открыла глаза и тихо-тихо сказала.
-    Жарко очень.
- Градусник у вас есть?
Она отрицательно покачала головой.
- Алёша, пойди, сходи за градусником, - попросил я мальчика, и укутал горло Матрёны тёплым платком.
- Холод-то у вас какой! Сейчас растоплю печку, вы что-нибудь ели сегодня?
- Пить хочу,- слабо сказала  она.
Я растопил печку, заварил слабый чай с травами, и подал Матрёне.
- Давайте присядем, - попросил я её, и подложил подушку к спине.
В это время в коморку вошла полная  женщина, за ней вбежал Лёша.
- Ну, здрастье вам.  Вы кто ж будытэ?
- Я буду человек.  Вы градусник принесли?
Хозяйка достала коробочку с градусником. Я велел Матрёне измерить  температуру.
-  Ото ж, сама виноватая. Всё глотку на морозе дерёт! Це ж, никому нэ нужно! Я ей предлогала уборщицей к нам в курорт! Так вина ж не захотела!
- Ваша Родина юг Украины?
- Та ты шо? Виткиль же понял?
- Это трудно не понять. Говор выдаёт. Нет ли какого-нибудь обогревателя у вас? Ведь холодно здесь очень.
- Нэмая.
Хозяйка была мне неприятна до крайности, и я решил поставить её на место.
- Но вы ведь кастеляншей работаете! Найдётся же в вашем хозяйстве калорифер?! Не поверю, чтобы у такой бойкой хозяйки не нашлось чего-нибудь лишнего. Хватило же у вас  ума сдать старой женщине собачью конуру!  Такие как вы всегда всё про запас имеют.
- Так вина туточки без грошей проживае!
- А уроки музыки?
- Та…
- В Москве эти уроки очень дорого стоят, понимаете?  Тем более, у такого преподавателя! Вы хоть знаете, кто у вас живёт?
- Умоляю вас, не надо! Будьте благоразумны,- простонала Матрёна и подала мне градусник.
- Температура у вас   высокая. Будем сбивать.
И я обратился к хохлушке:
- Достаньте обогреватель, ведь некому же поддерживать печурку всю ночь!
Я побегу за лекарством.
- Та кто ж вы ей?
-Послушайте, ну какая вам разница? Человек болен, и человеку надо помочь, добрая вы женщина! Матрёнушка вас так назвала. Сказала, что добрая вы очень. Достаньте обогреватель, принесите ещё одно одеяло, подушку!
Я выбежал на улицу. Меня пугала высокая температура. В таком возрасте сердце может сдаться. Только бы не воспаление лёгких!  Так. Думай доктор, думай. Анаприлин - внутримышечно! Аспирин - сбить температуру. Лимон, клюква! Питьё обильное, кислое! Икра, гранаты. Но это завтра. Сегодня питьё. Или всё-таки скорую?  Я зашёл в аптеку, в магазин и купил всё необходимое для первого случая. Ладно, ночь  должна что-то прояснить, думал я, а завтра может быть и больница.  Не паниковать.
Как же жалко мне эту брошенную одинокую женщину! Муж предал, дочь выгнала, да, выгнала, конечно! Как это ещё можно назвать? И за что же так? Старость часто преподносит людям сюрпризы. Вот живёт человек, всё у него есть: и дом, и       любящий муж, и лапочка дочка, и слава. Что ещё? Счастье, казалось бы в полной мере! Ан, нет. В одночасье всё ускользает. Как дым, как сон.  Как это принять?
Каким же сильным надо быть, чтобы не сломаться! И откуда такие силы брать? Матрёна сказала, что ей Бог помогает! Вера в Бога спасает её. Значит, надо начинать. Мало ли какие сюрпризы преподнесёт проклятая старость! У! Как я не люблю эту       подготовку к самоуничтожению! Но это всё страхи тела, скафандра с морской водой. Ведь наше тело, как скафандр, несущий в себе запасы мирового океана, откуда миллионы лет назад  оно и выползло, прихватив в себя его частицу. Но дух! Он вечен!  И он помогает претерпеть  временному скафандру все неудобства телесные.
Только дух! Так сказала Матрёна. А дух -  это дар Божий. И значит, Бог никогда не оставит  верующего сиротой. Надо только верить! И молится.
Рассуждая так, я незаметно  для времени и для себя уже подходил к коморке. Хозяйка  быстро отозвалась на "добрую женщину".  У входа стоял старенький обогреватель. На столе горкой были наложены продукты: сало, огурцы, хлеб, чеснок, помидоры.
Над  этим  украинским   изобилием возвышался красивый китайский термос.
- Ну, сало и огурцы, пожалуй, рановато! – улыбнулся я.
- Так то ж и завтра можно!
- И  верно. Сейчас я  сделаю укольчик и выпьем жаропонижающее. А что у вас в термосе. Чай?
Хозяйка кивнула. Я выжал лимон в чай, добавил немного сахара и заставил Матрёну выпить витаминную  смесь.
- Так мы с малым пойдём до хаты? Вы ж справитесь?
- Идите, идите. Спасибо. Вы действительно добрая женщина.
- Та…
И  она, взяв сына в охапку, скрылась за дверью.
Через несколько минут Матрёна  приподнялась на подушках, попросила меня дать ей тёплый халат, который, как оказалось, принесла хозяйка.
- Вы отвернитесь, Василёк, я переоденусь. Вся одежда моя мокрая!
Матрёна переоделась и села. Я подложил ей ещё одну подушку.
- Полегче вам?
- Да! Дышать намного лучше. Вот видите, правду я говорила, что хозяйка добрая женщина, а вы зря на неё набросились! Там на Украине она в селе жила, маленькое такое село, и муж ушел от неё к соседке молодой. А Алеше было всего два годика. И она тоже бежала, куда глаза глядят. Людям, Василёк, надо верить. И не принимать всё, что они  говорят за чистую монету. Иногда  их агрессия или эгоизм идёт просто от желания защитить себя.  По поступкам надо судить человека, а не по его эмоциям!  Вы согласны?
- Начинаю соглашаться. Давайте-ка чайку вашего попьем!
- Накушаемся чаю, как говорили в старые времена, а потом почитаем.
-А что  вам почитать?
- Евангелие. Там, на полочке возьмите! И почитаете мне то, что карандашиком отмечено.
Мы напились чаю. Температура спала. И я  взял в руки Евангелие.
"Что вы зовёте меня "Господи! Господи! И не делаете того, что я говорю?"
- Потрясающе! Как это верно! Ведь на дню мы по сотне раз призываем Господа, и ничего не делаем  хорошего. Всё всуе.
- Именно всуе,- сказала Матрёна. – А вы не читали Евангелие?
- Никогда.
- Пора начинать. Читайте сегодня те строчки, которые красным карандашиком отмечены, эти места я особенно люблю.
" Вы судите по плоти, я не сужу никого. А если и сужу, то суд мой истинен. Потому что я не один, но Я и Отец, пославший меня…  Вы не знаете  ни Меня, ни Отца моего.
Вы от нижних. Я от вышних. Знаю - вы семя  Авраамово, однако, ищите убить меня, потому, что с л о в о  моё не вмещается в вас".
"Если бы Бог был Отец ваш, то вы любили бы меня!"
Я спросил у Матрёны:
- А разве сам Иисус не Бог? Почему он так говорит?
- Иисус в данном случае разговаривает с фарисеями, которые утверждали, что они дети Авраама, и чтут Отца Небесного, а Иисус им объяснял: если бы они чтили Отца Небесного, то и Его бы приняли и любили.
"Я от Бога исшел и пришел. Ибо я не сам от себя пришел. Но Он послал меня".
" Почему вы  не понимаете речи Моей? Потому что не можете  слышать меня".
Я посмотрел на Матрёну. Глаза её были очень печальны и серьёзны.
- Я не быстро читаю?- спросил я озабоченно.
- Нет. Продолжайте, пожалуйста!
"Я говорю истину. Почему же вы не верите Мне?"
"Кто   от  Б о г а, тот слушает слова Божии, а кто не слушает, тот не от Бога".
"Впрочем, Я не ищу славы: есть Ищущий и Судящий!"
"Вам же, слушающим  Меня говорю: любите врагов ваших, молитесь за обижающих вас! Если чего попросите во Имя Моё, Я то и сделаю. Если любите Меня, соблюдите мои заповеди. И я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да прибудет с вами во веки, Духа  Истины, которого Мир не может принять, потому что не видит Его, и не знает Его. А вы знаете Его, ибо Он с вами, прибывает и в вас будет. Не оставлю вас сиротами. Приду к вам!"
Я опять оторвался от книги. И посмотрел на Матрёну. Она плакала.
- Вам плохо? Что случилось? Почему вы плачете?
- Мне очень хорошо, Василёк! Так хорошо, что, пожалуй, и не было так никогда.
А слёзы  от счастья! Моё тело болит, сердце  вырывается из груди от частых ударов, но  д у х   мой покоен и силён, как никогда. И почему-то в памяти всплывает  детское воспоминание:  у низкого окна деревянного дома  растёт сирень, идёт дождь. И сирень от дождя перламутровая! А на маленьких её цветочках алмазные      капельки воды!  И так свежо! Так весело и радостно! И так хочется жить!
Глаза Матрёны смотрели в бесконечность и сияли  каким-то неизреченным светом.
- Откройте 17 –ю главу от Иоанна, 27-ю строчку. Прочтите.
Я открыл Евангелие, и прочитал:
"Душа моя теперь возмутилась;  и что Мне сказать?
Отче! Избавь меня от часа сего?
Но на сей час я и пришел".
- Но на сей час я и пришел,- повторила Матрёна.-  Вся истина в этих словах.
- Спасибо, спасибо вам за всё, Василёк. Простите, что по-матерински вас так называю. Но вы не обидитесь, чувствую. Теперь идите. Что-то устала я. И не волнуйтесь. Всё будет хорошо.
Я придвинул столик к топчану, поставил  поближе термос с чаем, положил рядом таблетки, фрукты и откланялся.
Всю ночь  не шёл мне сон. Я много курил и ходил из угла в угол, рассуждая о жизни на Земле. Жизни странной, зыбкой, непонятной, грубой, злой и прекрасной.
Вдруг вспомнилась одна из первых бесед наших с Матрёной, когда она сказала:
"В детстве мне очень хотелось жить, но позже, когда начала читать Достоевского, уже не соглашалась с его героем, Родей Раскольниковым, когда он безумно хотел жить хоть на аршине земли. "И пусть вокруг этого кусочка земли бездна, океан,  пропасть - только бы жить! Жить, во что бы это не стало!"… Давно уже мне ближе Николай Васильевич Гоголь с его словами "Ах! Если бы вы знали, как сладко умирать!"
         Ближе к рассвету я заснул. Сновиденье, посетившее меня, было необычным и очень реальным. К моему окну по верхушкам деревьев в белоснежной одежде шла Матрёна. Лучистое лицо её было прекрасно и молодо! В руках она держала ветку сирени. А глаза  были покойны и счастливы.
Проснувшись, я решил сразу пойти к ней. В это время постучали в дверь. Зашёл
Алёша, сын хозяйки. Потупив глаза, он всхлипнул и  прошептал:
- Баба Маша умерла.
У меня перехватило дыхание от боли:
- Когда это случилось?- прохрипел я, а внутри всё клокотало: " Что я сделал  не так? Надо было врача, скорую..." Но разум совершенно точно понимал, что  ей нельзя было помочь. Возраст, слабость,  хронические болезни взяли своё...
Алёша,сквозь слёзы, рассказал как всё случилось. Попросил пойти с ним.
- Мамка вас очень просит.
И мы молча двинулись в коморку великой актрисы.

Через три дня, в пасмурный день, Матрёну похоронили. Когда  рабочие выносили открытый гроб из машины, вдруг ахнули колокола. Малиновый благовест заутреннего звона пел так надрывно и печально, что сердце съёжилось от  боли... Но вдруг выглянуло солнце. И мне увиделось, что  Там, за горами и за солнцем, Там, в прекрасном горнем мире, куда ушла  Матрёна,  теперь тоже звонят колокола, встречая её чистую добрую душу. И для неё уже  распахнулись  двери Божьей любви и Божьего милосердия!

2007 г.