В дверь стучались самым отчаянным образом. ОН приоткрыл глаза и удивлённо уставился на циферблат ходиков Вечности. Их возмущённые стрелки намекали, что первый десяток двадцать первого века близился к концу. Надо же, как быстро летит время! Пока хитрый паучишка убаюкивал ЕГО скрипом свежескрученных нитей над головой, Двадцать Первый уже шествовал по планете! И, наверное, – с оглушающей помпой! Он всегда на застольях хвастал сразить всех наповал, как только дойдёт его очередь. А хвастло он - известное! Характеристики этих Четырнадцатых, Двадцать Пятых и, даже, обиженных и несогласных – «до нашей эры» - вон они у него все где! На полке делопроизводства, в синей папке с металлическим держателем.
В дверь забарабанили с удвоенной силой. Похоже, не все согласны с Двадцать Первым. На вкус и цвет, как говорится, - подумал ОН, с трудом натягивая сюртук. Конечно, тот не пожелал сойтись на животе. Вот ещё – новости! Да не прописанные ни в одном трактате!
- Следовало держать себя в вечной бодрости, тогда бы не разжирел, - произнёс сакраментальную фразу старый смотритель и с укоризной глянул в глаза кукушки над циферблатом. Его пернатая приятельница совсем охрипла в Двадцатом, увлёкшись тяжёлым роком, потому и не прокуковала Двадцать Первый. Судя по её затуманенному мечтательному взору, неподвластному барабанной дроби с противоположной стороны двери, теперь она напрочь и оглохла. ОН давно подозревал, что кто-то нашёл к ней каналы сбыта порошка...
после того, как не вернулась с реставрации её маленькая дверца…
Стук с той стороны ослабевал, переходя в безнадёжные царапанья. Надо же, кто-то всё же сумел дойти до двери ЕГО каморки. Столько было впереди распахнутых настежь залов с Интернетом и глянцевыми журналами, с ужасающими статьями в газетах и мылом по телевидению! Потом шли узкоспециализированные помещения для избранных, тех у кого имеются особые абонементы на серьёзную литературу, научные статьи и постижение философских трактатов. ОН неправильно ориентировал в пространстве свою мысль, что до его редкой коллекции сочинений вне букв, бумаги и других материальных носителей уже никто не дойдёт, потому и расслабился.
– Ах, как нехорошо получается, - худел на глазах от переживаний старый верный служака. Посланием выше выдохнул ОН из себя готовность к любому наказанию за свой проступок и растревоженная пуговка, наконец, умиротворённо застыла в родной петельке. ОН, довольный, двинулся по коридору прямо к двери, прилаживая на голову парик. Всё должно быть чин по чину.
- Ой, мамочки, держите меня, щас упаду! Сто лет такого уже не носят! – хохотало зеркало, звеня по стене коридора, завидев облик старика.
Пламя свечей тревожно сбилось и стало меркнуть от звона упавшего стекла. Но, вняв хранителю в перекошенном парике, непреклонно двигающемуся к дубовой двери, свечи разгорелись с новой силой. Их пламя, столь чуткое к колебаниям эфира, понимало, какой невыносимый вакуум невостребованных чувств привёл сюда чью-то душу.
Но в местах, куда так далеко шагают за собственными мыслями и индивидуальностью, давно проржавел и дверной замок.