Писающий мальчик (Владимир Гугель) / Проза.ру

            Писающий мальчик

Не раз в конкретных, самых обычных жизненных ситуациях, особенно в пору работы в милиции, мне доводилось убеждаться, что для многих руководителей жизнь подчинённых им сотрудников была далеко не той, самой великой ценностью, каковой вообще есть жизнь человека. И это вовсе не было свидетельством какой-то особой жестокости, кровожадности персонально каждого из них. Напротив, в обычной жизни, вне работы они, как правило, были нормальными, приятными, даже добрыми людьми, любящими своих близких, да и ко многим из нас, своих подчинённых, относились вполне по-человечески, доброжелательно. Но это, подчёркиваю, вне службы, не на работе. Здесь же о ценности жизни, и не только нашей, а вообще, человеческой, никто не задумывался и не заботился.. Ей была грош цена! Это, увы, характерная черта, традиция, стиль отношений в стране Советов в целом. Да и во все времена это было в традиции российской истории: не жалеть жизнь человека, гнать его на убой. На нашей памяти, такое отношение господствовало при преступном ленинско-сталинском расстрельно-лагерном режиме. С потерями не считались никогда, что в годы Великой Отечественной войны, что в последующих локальных войнах. Чего стоит, например, сравнительно недавнее, невероятное по своему цинизму утверждение одного из советских военных министров Павла Грачёва о том, что в Чечне „мальчики (которых он безжалостно гнал на убой!) погибали с улыбкой на устах”! И так, сплошь и рядом, руководители, ответственные за жизни своих подчинённых, исходили из установки: чем дороже досталась победа, читай, чем больше потерь, тем больше славы начальству! Значит,те, кем они руководят, люди сильные, волевые, дисциплинированные, преданные делу, готовы выполнять приказы, не жалея „живота своего” заради великих целей. А те, кто бережно относится к человеческой жизни, старается сберечь её – слабаки.

С этой варварской установкой не раз приходилось сталкиваться, когда жизнь моя и моих товарищей подвергалась неоправданному риску.

В конце 50-х – начале 60-х годов в Тамбове действовала дерзкая, молодёжная группа Игоря Квашнина. Они совершали мелкие кражи, отнимали деньги у школьников – типичная, начинающая шпана. Постоянно затевали хулиганство, устраивали драки. У многие из них были финки, кастеты. Иногда это оружие пускалось в ход. Но чаще всё это выглядело, как разборки этой шпаны на танцах в городском саду, в других местах, где собиралась молодёжь. До поры до времени дальше таких, не особенно громких дел, всё это не доходило. Но, как говорят, даже незаряженное ружьё, висящее на стене, рано или поздно выстрелит. В одной из драк Квашнин решил наконец пустить в ход давно носимую им без применения финку и, говоря сухим протокольным языком, нанёс одному потерпевшему телесные повреждения средней тяжести, а другому – лёгкие. Их всех задержали, судили, несовершеннолетних из этой группы приговорили к условным мерам наказания, а его - к 4 годам лишения свободы. Ему тогда было 17 лет, годик он провёл в колонии для несовершеннолетних преступников, а затем был переведен в колонию для взрослых. И там прошел „академию” у настоящих воров и блатных, впитал все их гнусные правила жизни глубоко и серьёзно. Оттуда через два с небольшим года этот, бывший малолетка, вышел из колонии окрепшим на казённых харчах, с хорошей характеристикой, а фактически, с самыми мерзкими навыками и намерениями. В глазах его дружков, прощённых судом, он выглядел героем: как же, „срок тянул”, „не ссучился”, вёл себя "правильно" – об этом от блатных на волю информация всегда доходила быстро. Так случилось, что один парень из группы Квашнина, ещё до их осуждения, был моим информатором. Но в течение длительного времени никаких интересных сведений от него не поступало. И не удивительно: парень поступил в техникум, учился уже на последнем курсе и только так,по старой привычке, понемногу „тёрся” возле приблатнённых ребят - своих дружков из окружения Квашнина. Информация этого агента представляла интерес для проведения профилактической работы в этой среде. Встречи с ним у меня были редкими. Но однажды уже в конце рабочего дня он вдруг сам позвонил мне и попросил о встрече. Сказал, что звонит из телефона-автомата рядом с областным управлением и может сразу „заскочить” ко мне. Я почувствовал, что парень чем-то взволнован. Ввиду такой срочности, разрешил ему, по-возможности, аккуратненько ( чтобы не попался на глаза кому-нибудь не нужному!) пройти ко мне. Предупредил вахтёра. И вот, мой помощничек, у меня в кабинете (вообще-то это было против правил, такие встречи могли происходить где угодно, но не в кабинете оперативника).
- Ну, что там у тебя – спрашиваю, как можно небрежнее – небось, опять где-то нахулиганили?
-Да нет, что вы! Разве б я припёрся к вам сюда из-за хулиганки – и обращается ко мне с вопросом, мол знаю ли я, что в селе таком-то взяли (обворовали, то есть) магазин да ещё и сторожа там убили.
Я подтверждаю, да, такое было (хотя сторож не был убит, а только ранен, но ему об этом, естественно, не говорю)). Тогда он продолжает:
- Так вот, это сделал Квашнин. Он сколотил группу ребят - назвал их по фамилиям - сказал им,что присмотрел магазин на окраине села, сторожа там нет, и этот магазин они запросто ломанут и – с концами. Ночью, на мотоцикле с коляской они подъехали к этому магазину, взломали дверь , а поблизости оказался сторож - старичок, наверное, старый вояка. Он сразу пальнул со своей старой берданки и поднял вой, стал орать. Ну, ребята растерялись, они ж не знали, что у Квашнина ствол есть. А он выхватил его, и бац – в сторожа. Убил его!. Ребята такого не ожидали. Они хотели скорей на мотоцикл и бежать. А Квашнин - ни в какую! Не пустил их. . Похватали они водку, консервы, вещи какие-то. (В магазинах сельпо -сельской потребительской кооперации - обычно было всё: и продукты, и промтовары, и мелкий сельхозинвентарь и т.п.).С кражи они прямиком к Квашнину домой, поделили, что взяли, выпили, закусили. Тут им Квашнин и показал тот пистолет, которым он сторожа завалил: немецкий, „Вальтер” 9 мм. И ещё Квашнин сказал ребятам – продолжил мой агент - может, по пьянке, а может и всерьёз, что на нём теперь труп, и сдаваться живьём он ни за что не будет, всё равно ему расстрел. Сказал, чтоб не дёргались, все повязаны, как подельники, надо теперь держаться друг друга. „Погуляем по области и поедем с деньгами, найдём, где разгуляться, как следует!”.
- В общем, Владимир Львович, ребята напуганы здорово. Каша заварилась серьёзная, не знают, как её расхлебать. Тем более, Квашнин им всем пригрозил, если кто пикнет, тому не сдобровать!

Чтобы быть уверенным в достоверности этой информации, я, на всякий случай, спросил о вещах, украденных из магазина. Он перечислил кое-какие вещи. Я проверил ориентировку по этому происшествию - всё сходилось. Связался с отделом криминалистики: и про „Вальтер” всё точно, стреляли в сторожа из него.

Своё донесение он изложил письменно. Я велел ему подождать, а сам бегом к руководству. Какой материал! Получить такую конкретику, да по такому серьёзному делу – это редкое счастье, выпадающее оперативнику! Надо было немедленно обо всём доложить руководству. Хотя, честно говоря, мог бы и не лететь так срочно "наверх", а подождать и подумать. Но уж больно обрадовался такой удаче, и хотелось порадовать своё непосредственное начальство – областного уголовного розыска. Зашел к Степану Васильевичу Морозову - заместителю начальника нашего отдела. Это был замечательный, мудрый человек, и оперативник грамотный (хоть и без всякого специального образования) и очень осторожный.
Выслушал он меня и говорит:

- Материал, конечно, серьёзный. Этот гад (о Квашнине) может и ещё кого-нибудь завалить, да и уйти может, так что тут и спешить нужно. Но и торопиться нельзя - ведь и своих ребят потерять можем, под пули подставить ... Да-а, задача... Давай-ка пойдём, доложим Аркадию Михайловичу (Арону Моисеевичу) Лившицу. Лившиц - начальник нашего отдела был умница, добрейший души человек Однако, характерной его чертой было то, что уж очень он побаивался начальства, избегал брать на себя ответственность, и всё обязательно согласовывал с вышестоящим руководством. В милицию Лившиц пришел с должности начальника большого лагеря военнопленных немцев, который располагался в лесах Тамбовщины. То есть, прибыл к нам из энкэвэдешного Гулага после расформирования этого лагеря, и сразу – на должность начальника уголовного розыска. Практического опыта работы в уголовном розыске у него было мало. Любопытная деталь. У этого одессита с типично еврейской внешностью была ”очень русская” жена – голубоглазая, с длинной русой косой. Но главное не это. Она была истово верующей женщиной, православной. Регулярно (в те советские времена!) ходила в церковь, и их детки тоже ходили туда вместе с матерью. Ни на каких управленческих (светских) мероприятиях, праздниках, куда сотрудники приходили с женами, она никогда не появлялась. Но о её религиозности все знали. Как при этом Лившицу удавалось держаться в такой должности, ума не приложу!Наверняка было нелегко.

Когда мы с Морозовым пришли к Лившицу и доложили дело, он не скрыл своей радости. Ведь конкретными, практическими делами уголовный розыск занимался в основном „внизу” – в районных подразделениях. Мы же, в областном управлении, больше осуществляли руководство, контроль, когда возникала необходимость, оказывали им помощь. А тут – такая возможность - продемонстрировать своему начальству собственный конкретный результат, да ещё и по такому серьёзному преступлению! Поэтому Лившиц сразу принял решение доложить заместителю начальника областного управления по оперативной работе полковнику Мотричкину -своему, вышестоящему по должности руководителю. Морозов попытался урезонить Лившица, мол, не надо спешить, надо всё хорошенько продумать, спланировать детали предстоящей операции, чтобы толково использовать этот ценный материал, не угробить его.

   Зная Мотричкина, я тоже умолял Лившица не торопиться с визитом к к нему. Мотричкин у нас в управлении на должности зама появился совсем недавно, незадолго до описываемого разговора. Прибыл из какого-то управления КГБ, или другого органа, ведавшего охраной нерушимых советских границ. То есть, был профессиональным пограничником. Чем там конкретно он руководил, не знаю, но к оперативной работе точно никакого отношения не имел. Человек он был образованный, много читал, прекрасно, грамотно писал, блестяще корректировал наши документы, у него была красивая, образная русская речь. ( Я по-молодости у него много полезного почерпнул – научился искусству составления служебных документов и других деловых бумаг. К сожалению, в институте нас этому совсем не учили!. И эти умения пригодились мне на всю жизнь.)
Словом, у полковника Мотричкина было много достоинств. Но он никогда, повторяю, не занимался оперативной работой, тем более, оперативно-следственной работой в милиции. Вообще он был из категории тех руководителей, которые считают, что достаточно дать указание, а подчинённые знают, или обязаны знать, что делать, и обязательно найдут способ, как это выполнить. А уж какими усилиями это должно быть достигнуто, его вообще не интересовало. Даже если возникала опасность для жизни его подчинённых.
И вот мы у Мотричкина в кабинете. Лившиц подробно докладывает, а тот, не дослушав информацию до конца, с ходу звонит начальнику управления генералу Калашникову и с гордостью докладывает, что уголовный розыск областного управления получил оперативные данные на вооруженную бандгруппу (полковник не имел представления о юридическом понятии бандитизма по советскому уголовному праву - группа Квашнина на этот состав преступления никак не „тянула”!) и завтра Квашнин будет задержан со своими подельниками. Его доклад Калашникову звучал, как победное донесение. Фанфар только нехватало! Мои мудрые непосредственные начальники молчат, а я сорвался: выполнять-то эту работу мне! И ответственность за все неудачи тоже будет на мне. А в худшем случае – ведь у Квашнина боевое оружие! - запросто можно нарваться на стрельбу с непредсказуемыми последствиями. Я начал объяснять Мотричкину, что это только первичные данные, над ними надо работать, и очень быстро. Сообщение агента надо перепроверить, установить и задержать всю преступную группу, не допустить, чтобы преступники разбежались, почуяв опасность. За короткое время, которое у нас остаётся (до завтра!), сделать всё это невозможно: ещё нет данных на них, нет адресов, чтобы задержать их, нет возможности организовать группы захвата. И времени нет, и посылать их толком некуда! А ещё нужно обезопасить „вещдоки”, чтобы не спрятали, или не уничтожили краденые вещи. И главное, надо же „по-тихому” задержать главаря, ведь он думает, что убил сторожа , и ему грозит расстрел, и будет сражаться до конца! (Я планировал с помощью агента спокойно организовать задержание в любом другом месте, но не на квартире Квашнина. Вариантов, как это сделать, можно было напридумывать сколько угодно).

На все эти мои доводы полковник с плохо скрываемым презрением говорит:
- Так Вы, Владимир Львович, просто трусите! Не волнуйтесь. Мы можем назначить другого человека, который проведёт эту операцию не хуже вас. Смелые люди у нас есть. И с радостью возьмутся за это дело.

Время операции он назначил самолично: брать Квашнина этой же ночью, на рассвете, прямо у него дома! Ну что тут оставалось делать?! Меня он задел за самое живое. Прослыть трусом?! Это же позор и удар по моей репутации. Надо действовать! Пошел я к дожидающемуся меня агенту, стал уточнять детали - адрес дома Квашнина, как он расположен на местности, внутреннее расположение дома, состав семьи, кто, где спит, в частности, Квашнин. К счатью, всё это агент мой знал, бывал у него неоднократно, пока не отошел от этой группы.
Стал я искать участкового уполномоченного района, где жил Квашнин. Да разве ж его найдёшь, на ночь глядя? Он же „ свободный художник”, как пошел на свой участок по жалобам граждан, так и с концами. Ищи ветра в поле! ( Напоминаю, мобильных телефонов, даже слов таких, и на горизонте ещё не было!)

   Группа захвата состояла из 4-х человек, все оперативники. Один – молодой самбист (уже хорошо!). Обсуждать, советоваться, планировать детали операции не получалось – просто не было времени. Изучили только расположение комнат в доме. Встретились в 3часа 30мин ночи в управлении. С трудом удалось разыскать оперативника из райотдела, его подобрали по дороге. Он знал территорию, где проживал Квашнин, и должен был показывать путь к его дому. Поехали на дежурной милицейской машине с соответствующими опознавательными знаками -чисто „конспиративная” операция!

Дом располагался на окраине города, типичная деревня, приписанная к городу. Дома, вернее избы, одноэтажные, собаки брешут – мы нарушили их ночной покой. Уже рассвело, взошло солнце и хорошо осветило дом Квашнина. Низко по земле ещё стлался утренний туман. Дом стоял на бугорке, поодаль от других домов, что называется, как на ладони. Машину мы оставили в стороне и подошли поближе. Дом старый, неказистый, нам хорошо виден. В него ведёт довольно высокое крылечко со старенькими ступеньками.

В этой „группе захвата” я - старший. Размышляю: что делать? Послал местного опера посмотреть поближе – может, входная дверь открыта? Нет, конечно. Он и дом обошел – окна тоже все закрыты. Одного из группы я отправил за дом – перекрыть возможный отход через окна. Остались мы втроём. Всех предупреждаю, что стрелять только в случае реальной угрозы жизни. (Только вот как её определить, эту реальность?!) Предупреждение чисто формальное: если завалим Квашнина, хоть какая-то скидка мне, как старшему, будет – мол, я ж предупреждал! С самбистом мы решили: если, после стука в дверь, нам откроют, врываемся с ним первыми, третий сзади. Вот и весь план захвата, проще не бывает! Продолжаем стоять, ожидая, сами не зная чего. Понимая, что в доме находится вооруженный отморозок, идти страсть как не хочется. Но стой не стой, а идти надо! И всё-таки я продолжаю чего-то ждать, может чудо какое-то произойдёт. А все ждут моей команды. На языке у меня уже: „Ну, вперёд!”...

И в этот момент распахивается дверь, и на крыльце появляется белокурый, лет 6-7-ми, мальчик. Глаза у него со сна полуприкрыты. Одной рукой он протирает их, а другой достаёт из трусиков своё мужское достоинство, и в лучах солнца в нашу сторону брызнула мощная золотистая струя! Никакой команды давать уже не нужно было. Наш рывок к крыльцу был чемпионский!. Один из нас схватил испуганного мальчишку на руки и зажал ему рот рукой, а мы вдвоём с опером-самбистом рванули, уже не таясь, с шумом к кровати Квашнина,на которой он спал сном праведника. Когда мы буквально навалились на него, он автоматически попытался сунуть руку под подушку, где конечно же лежал пистолет. Но куда уж тут, против 4-х мужиков! Тот, что был за домом, тоже подоспел к нам на помощь. Связали его, голубчика, пригласили понятых, в их присутствии из-под подушки извлекли пистолет „Вальтер”. Он был снаряжен магазином с патронами, и один патрон был в канале ствола, и пистолет конечно же не был на предохранителе! Так что, малейшее наше неверное движение, и без трупов бы не обошлось. И едва ли это был бы труп Квашнина! Провели в доме обыск, никаких вещественных доказательств по краже из магазина не нашли. Квашнин, не стесняясь понятых, в их присутствии заявил, что нам просто повезло: перестрелял бы всех нас и убежал бы, или застрелился бы. Эти его намерения впоследствии были предметом рассмотрения в суде, и он их потдвердил.

Но это было потом, а сразу после задержания всё пошло именно так, как я и предвидел. Подельники Квашнина моментально прознали о его задержании и скрылись. Но, благодаря моему агенту, их удалось быстро задержать и изъять часть краденных вещей. Многое они с перепугу уничтожили. Из-за всей этой спешки не удалось как следует проработать эту группу на причастность к другим преступлениям. В общем, красиво, как мне бы хотелось, операцию провести не удалось. Слава Богу, хоть остались живы! А начальство было довольно. И дед-сторож, к счастью, выжил.

   А мне этот писающий мальчишка на крыльце несколько раз снился, почему-то, в виде золотоволосого ангела, амура, спустившегося с неба, с натянутым луком в руках и стрелой, направленной на меня, а за спиной у него был колчан со стрелами!

Начальство всем объявило благодарность, а мне выдали денежную премию, аж 200 рублей!
Полковник Мотричкин на одном из совещаний, говоря о дисциплине, сказал, обращаясь ко всем, но глядя на меня:
- Приказы руководства нужно выполнять беспрекословно, и тогда всё получится хорошо.

Вот так. Как всегда, начальник прав. Я ведь живой остался, ещё и деньги получил. Полковник всё это заранее знал, всё рассчитал, как по нотам...