Русский

               


        Под тусклым светом электрической лампочки в голову приходят странные мысли. Особенно, если ты арестован ментами и находишься в камере.
        Не средневековье – лампочка в камере есть. Свет у нее, действительно, болезненный. Воспаленный. Но читать при таком свете можно. Здесь оказалась даже газета. Мятые и засаленные листы делали ее похожей на толстый литературный журнал. Чтобы экономить сигареты, Коля от начала до конца прочитал большую статью про первого космонавта планеты Земля Юрия Батурина. Потом просмотрел рекламные объявления. Сейчас это занятие почему-то казалось не таким бессмысленным, как на воле. Окно можно было приобрести всего за 3000 рублей…

        Светская хроника. Императрица Ксения прибыла в Алькатраз…Иосиф Давыдович кушает рыбу-меч…Витя Куфтик из Ростова, ни с того ни с сего, занялся продвижением национального антицеллюлитного проекта. Участники хроники выглядели милыми, добрыми существами. Вроде древнего причерноморского божества вакхического толка Киркорова Филиппа.

         Коля знал, что это не так. Пресса есть пресса. Она, пресса, всегда хочет все приукрасить, показать в лучшем свете. А в камере, меж тем, коричневые потеки по углам, грязные стены, как в фильме ужасов и мертвый воздух. Слизняк здесь не станет жить, уползет. Очевидно, что Вселенная несовершенна. Мало того, сейчас Николаю казалось, что Вселенная несовершенна как-то по-новому. И, главное, непонятна.
         Как понять эту Вселенную, если в ней берут и заключают в камеру такого красавца, как Коля? Что это за Вселенная? Что за чушь?

         Красавец, конечно, помнил изречение древнего марсианского мудреца и старого сатира Юрия Гагарина «невозможно объять необъятное», но, тем не менее, пытался понять, почему Вселенная такая, почему не он кушает рыбу-меч, а кто-то другой, а он, Колек, сидит вместо Алькатраза в камере?
         И что, при таком раскладе, ждет его в ближайшем будущем? Неужели исправительно-трудовая колония? Подводные работы в океане Тетис? Там, где абсолютная темнота, несвежее водолазное белье и охранники-горцы.

         Коля был схвачен опергруппою в звездном скоплении Плеяд и препровожден на звездолет временного содержания без объяснения причин. Мент сказал: «Только вякни про конституцию!»
          Название у звездолета временного содержания имелось (как-никак, а права у задержанного были; ему, как и положено по закону, сообщили это название ), только его невозможно воспроизвести на компьютере, нет таких клавиш. И произнести нельзя. Лингвисты поймут почему. Кто из них не знает про Плеяды?

          Хорошо еще, что были сигареты. Если бы не сигареты, Николай точно полез бы на стену. И что, куда бы он вылез? А на стене, между прочим, грязь и надписи.
          В голове мутилось от гаданий и предположений. Коля не знал, за что его повязали. Неужели за кражу из местного театра софитного груза? Здесь, в этом проклятом созвездии их делали из золота, стоили они копейки, Коля с товарищами увели металла всего-то рублей на четыреста. Ни проститутку не купишь, ни в кафе не зайдешь отвиснуть после смены. Кто, в конце концов, виноват, что кругом пункты по скупке тяжелых металлов?
           Какой еще криминал числился за душой? На исповеди не был лет восемь…ну, в Грушинском фестивале участвовал… потом, знакомство водил с крупными местными ханыгами…Разве за это сажают?

          Гадай не гадай, а приходилось ждать, когда поведут на допрос. Сокамерники, бандит с Юпитера Герасименко и несчастный кусок тряпья Иосиф, не помнящий родства, утверждали, что все не так уж плохо, просто надо найти хорошего адвоката.

        - А деньги? – спросил Коля.
        - Ну, а деньги это деньги, – развел руками Иосиф, – Тут тебе никто не поможет.

        Еще говорили о том, как надо вести себя в тюрьме.
        - Запомни, меня твоя делюга не интересует, а тебя – моя, – сказал бандит Герасименко. И добавил: - Давай сигарету!

         Дважды в день давали еду. Соя с соей. В принципе, как подчеркивал Иосиф не помнящий родства, то же самое едят на воле менеджеры среднего звена.
         «На воле», «менеджеры среднего звена»! – каждый раз возмущался Коля, но только про себя. Что толку спорить с человеком, который два этих понятия ставит вместе?
         
          Периодически Коля успокаивался и переставал вращать в голове целую Вселенную, где сплошь оперировали менты, а также духи и буквы закона. Камера превращалась в почти что обыкновенную комнату и три уголовника беседовали о чем-нибудь интересном. В такие минуты Коля становился таким, каким был до задержания – разным. И самостоятельным. А сигареты приносили истинное наслаждение. Хоть Коля, как и прежде, не знал про истину ничего.

           Человек с Юпитера во время таких разговоров больше молчал. Он не говорил, он слушал и при этом еще рассматривал собеседника, да так, что казалось, он хочет вонзиться в самую глубину глаз. Коля решил, что Герасименко очень опытный бандит. Скорее всего, он вскрывает сейфы и имеет пистолет «ТТ». А Иосиф, тот, наоборот, не просто говорил, а ораторствовал. Залезал в носках на койку и заявлял:
            - Нам, товарищи-мазурики, чтоб эти стены так не давили надо признать авторитет высшего существа, да-с…Иного нет у нас пути, поца. Некоторые называют…это…Большим взрывом, а я предпочитаю называть ЭТО Словом, традиционно. Как и положено настоящему благородному жулику…

           Видя, что никто не реагирует на его заявления, Иосиф переходил к пророчествам:
           - Но, признавай авторитет, не признавай, нам, братья, все равно, хана. Сгноят нас, пацанов,  где-нибудь в глухом космосе. Такая у нас, у пацанов, планида. Это, конечно, если нет хорошего адвоката…

           У самого пророка хорошего адвоката явно не было. Коля в тюрьме оказался впервые, не знал еще, что здесь ничему не надо удивляться. Он удивлялся, что делает здесь этот непонятный Иосиф, человек совершенно безобидный и, наверное, ненормальный. Не мог он грабить и убивать, у него брюки такие, как будто с марсианина сняты. А туфли? На что Коля был невнимателен к одежде, но такое одевать бы не стал. В таких туфлях только у магазина веселящего газа топтаться. И в таких брючках, кстати, тоже. Может, Иосиф попался на преступлении экономическом? Бизнес? Ничего личного? Тогда откуда это комсоставовская гимнастерка? В такой гимнастерке и у магазина появиться непрестижно…
          Не человек – загадка. Но, странным образом, его бредовые речи уводили на время от действительности, из мира прокуроров, параш, дознавателей и уголовных статей. Дышать легче становилось, стены и, правда, не так давили. К тому же, если говорить об одежке, то Коля прекрасно знал, что сам далеко не франт, носит обычное молекулярное дерьмо с вещевого рынка. И мысль тоже недалеко ушла от соседского бреда…

          Еще можно было почитать надписи на стенах. Куда интереснее газет. Николай был такой человек, что искренне удивлялся, почему в газетах пишут одно, а на стенах другое.
          «Бог не фраер, все простит»!  - вывел некто химическим карандашом. И восклицательный знак поставил.
           Коле казалось, что он видит руку несчастного, царапающую химическим карандашом штикатурку. Самого несчастного, похоже, бросили по приговору суда в бассейн к муренам.

           Прочие надписи содержали информацию разную, от вполне ожидаемой «Здесь был Макс» до знаковой «Бей ментов – спасай стихию». Имелись надписи странные. Коля прочел красные буквы: «гламур-чефир-дискурс». Разумеется, ничего не понял. Подумал только, что здешние сидельцы, вообще-то, отличались высоким интеллектуальным уровнем и неплохой генетической структурой, что, собственно, делало их подлинными элитариями современности. Только без денег и хороших адвокатов.
           Взять хотя бы граффити «Что ты сделал для понта?». За кажущейся глупостью в ней скрывается серьезный вопрос, имеющий довольно-таки важное значение для тюремной жизни.
           А для жизни на воле, полагал Колек, и, вовсе, этот вопросик – главный.

            Нет, нарисованные на тюремной стене слова не обещали спасения. Взгляд скользил по ним без надежды, точно так же, как по страницам литературных журналов или светской хроники. Всюду тюрьма…

             И вдруг – что это? Ранее не замеченные кривоватые буквы:

                Сижу за решеткой в темнице сырой
                Вскормленный в неволе орел молодой

              Коля перестал дышать. Слово. Стихотворение знакомо. Николай не помнил, где и когда он слышал его, но смутно помнил, что будет дальше. Узник будет говорить с орлом и тот позовет узника туда, где нет ментов и тюремных стен, где солнце, горы и ветер. Знал Коля и то, что узник никуда не сможет улететь. И, странное дело, Коля, похоже, бывал в этой стране, помнил о ней, хоть и не имел представления, в каком созвездии она находится.
             Как получилось, что ВОХРа не стерла надпись? Казалось, она должна, увидев такое выскрести и отштукатурить весь звездолет. Или им все равно, что делается в камере? Пусть здесь Иосиф говорит о Слове, пусть неизвестные на стенах пишут пароли?
             Да, теперь понятно, что такое Слово. Это «Бог», это «фраер», это «понт». Даже «мент» - это тоже Слово. Оно недостижимо, как сказка, в которую звал узника орел. Почему-то недостижимо…

                ***
            

            Наконец Коля был вызван на допрос. Рослый вохровец, по виду американец, сказал:
           - Руки за спину, лицом к стене!

           Бросилась в глаза нашивка с именем на груди вохровца – «Indigo Denim».

           «Точно американец», – понял Коля.

            Тот громыхнул ключами:
           - Пошел по коридору.

           И  Коля пошел. Гравитация в коридоре была неплохая. Откуда-то доносилась приятная музыка. Узнику уже давно приятны были только сигареты, но он прислушался.  «Гомер». – узнал композитора.

             
             - Присаживайтесь, – сказал следователь, – Меня зовут Арсен Тускубович. Фамилия – Ксеноморфов. Имя-отчество для разговора, фамилия – на случай, если станете жаловаться.

              Что-то он не похож на обычного мента…

               -Я пахан юстиции первого ранга. (Ого!) Нам с вами предстоит решить одно важное дело…
               - Важное? – Коля присел осторожно на здоровенный табурет. Такими табуретами дерутся в армии. Но этот был привинчен к полу точно посреди отсека.

                Интересно, как они допрашивают дельфинов? – подумал Коля, – Бассейн у них есть, что ли?

              - Ну что, покалякаем о делах наших скорбных? – улыбнулся следователь и Николая охватил космический холод – чекист! На пальцах у Арсена Тускубовича синели буквы «Узник Азкабана».

                Такая татуировка могла быть лишь у этих полулюдей-полубогов. Коля, конечно, читал в газете «Сити-меч» как не так давно органы обезвредили крупную антинародную банду, мешавшую водворению стабильности чуть ли не во всех обитаемых мирах.   Скопища террористически настроенных граждан скрывались в ущельях на труднодоступных астероидах, они называли себя узниками Азкабана, занимались наркоторговлей и другими темными делами. Воины света, чекисты, смогли обезвредить негодяев не сразу, пришлось внедряться.
 
                Неужели следователь тайный агент? Все может быть. В любом случае только очень серьезный человек мог себе позволить подобный пирсинг. Человек реальный, которого не испугает даже старый ассассин Бен-Ладен, главарь этих самых «узников», Бен-Ладен, древний как звезды, ему уже около трехсот лет. Он первый использовал атомное оружие не в гуманитарных целях, давал приказы о клонировании, изжарил на костре овечку Долли и съел ее под звуки зурны и бубнов. Кроме того, о нем было известно, что он замочил в океане станцию «Мир».

               В некоторой степени Николаю даже польстило то, что им занимаются не последние в Империи люди. Один парфюм свидетельствовал, что мент человек успешный. Они, успешные, вращаются там, на верхних палубах. Среди магараджей, блестящих офицеров Космического Флота, бизнесменов и самых роскошных женщин Галактики. Сюда, в трюм, спускаются по делам.

              - Имя, фамилия, отчество, – следователь поднес перо к бумаге. Выглядел он внушительно: благородная седина, широченные, как у гангстера в кино, плечи, драгоценные запонки в белоснежных манжетах, гламурный пиджачок…

               А взгляд? Это ж чудо, а не взгляд. Только у генетически модифицированных персон может быть такой суровый всепроникающий взгляд. И такой безжалостный. Зачем такому перо и старинная чернильница? Перо настоящее, из тех, что втыкает в волосы разный отстой, которого полно на любой планете. Soul.

               Неужели этот монстр пишет стихи?

             - Але, говорить будем? – следователь чуть повысил тон.

               Коля сразу вспомнил про слухи о пытках в застенках органов правопорядка.

             - Николай Пушкин. Николай Васильевич.
             - Пушкин? Что за фамилия такая?
             - Фамилия как фамилия. Мама с Земли…
             - Это…Алиса… - следователь заглянул в бумаги, - …Львовна?
             - Да.
             - Ну ладно…джаз играете?
             - Играю.
             - На контрабасе?
             - На контрабасе.
             - А что можете пояснить по поводу вашего задержания?
             - Я? Пояснить? А джаз причем?
             - Так, Николай Васильевич, потише. А то я вам настроение испорчу. Тосковать хотите?
             - Нет.
             - Ну вот и хорошо. Я спрашиваю, вы отвечаете. Консенсус. Понятно?
             - Понятно.
             - Итак, где вы, Коля, родились?
             - В генетической карте все есть. В космосе я родился. На станции Соляристики.
             - Это где?
             - В Магеллановом Облаке.
             - А это где? Вукраина?
             - Нет, Оклахомщина.
             - А я местный… - следователь вдруг придал себе задумчивый вид. Могло показаться, что он сейчас, сию минуту решил помечтать о дальних странствиях. Даже на звездную карту посмотрел. Потом, видимо, решив, что достиг некоторой близости с подследственным, спросил:
             - Видите, какое у меня перо? И чернильница? Ничего вам не напоминает?
             - Нет. – Коля отвечал спокойно, но внутри именно в этот момент что-то рухнуло.
             
 Уже разум и душа и кровь были отравлены страхом. Узник никуда не сможет улететь.

             - Ага. – Арсен Тускубович принял прежний вид, - А этническое происхождение ваше?
             - Этнически я из семьи менеджеров. Там указано.
             - Да, указано. А отец ваш, он кто?
             - Я своего отца не знаю.
             - Ну вот, а говоришь – из семьи менеджеров…
             - Там так написано.
             - Ну да, да, написано…На каких языках говорите?
             - На россиянском. И на бейсике, разумеется.
             - И хорошо россиянский знаете?
             - Странный какой вопрос…нормально знаю.
             - Нормально, говорите…Отец твой кто?
             - Я же говорю – отца не знаю!
             - Он тоже Пушкин?
             - Да. Не знаю.
             - Ты, мразь, говори! – следователь вскочил из-за стола. Жуткое зрелище: ростом под потолок, рожа как у акулы-молот, да еще и брюки-галифе!
             - Говори! Я щас роботов позову. Они тебе паяльник в жопу вставят. В твою пушкинскую жопу!

              Тут следователю что-то понравилось. Он захихикал (хи-хи-хи), ударил ладонью Николая по губам.
              Удар обескураживал. Коля, оказывается, забыл вкус крови. Успел подумать, что у следователя неблагополучно с хромосомами.

              Новый удар.

              - Пушкин или не Пушкин? Твой отец? Отвечай!
              - Не знаю я!
              - Все ты знаешь…Я таких, как ты, сука, тоже знаю. Год, два и ты убьешь часового. Но ничего, ты у меня все расскажешь, все, сука, генеалогическое древо. Я тебя, Колек, поставлю…
              - Да что я сделал? Что я сделал такого, вы хоть расскажите!
              - Каких еще Пушкиных знаешь, говори!
              - Что?
              - Пушкин – знаешь такого?
              - Да что вы хотите?! Это я.
              - Нет, не ты, Коля, не ты. Паяльник, Коля, паяльник! – следователь тряс несчастного за ворот куртки: - Па-а-яльник!

               Вот оно что! Все-таки Пушкин. Он. Николай всегда знал, что рано или поздно это случиться. И всегда ему удавалось об этом не думать, убегать. Вот теперь не убежишь.
               А ведь он почти забыл слова матери: «ты русский, Николя, русак…»; помнил лишь, что об этом надо всегда и везде молчать.

               - Зачем прибыл на планету? – орал следователь, - Зачем? Пушкин кто такой?! Кто? Кто? Говори!
               - Поэт русский, понял! – не выдержал мерзости Коля. Будь что будет! – Поэт русский Пушкин, понял ты или нет, мент поганый!
               - Так… - следователь отступил, выдохнул из себя мертвый воздух, - Так. А Евгений Онегин кто такой?
               - Да не орите. Скажу. Знаю я, кто такой Евгений Онегин. – Коля чувствовал, что срывается в бездну, - Закурить можно?
               - Кури, Коля, кури, – чекист вроде бы совсем успокоился. Сел, поправил галстук. Поднял трубку старомодного телефона. Коля понял, что после своих признаний уже не вернется в камеру к Иосифу и Герасименко.

                Вдруг лапа следователя чуть дрогнула, трубка легла обратно на телефон. Арсен Тускубович неожиданно рассеянным взглядом осмотрел кабинет, остановился на бюсте Эйнштейна, стоящем, как положено в правом углу, спросил:
                - А сколько глав наизусть знаешь?
                - Ничего не знаю, – Коля почему-то не соврал, порадовался этому и почувствовал себя чудовищем. Таким чудовищем, которому не поможет ни одна красавица. Да и не захочет помогать.
                - Паяльник, Коля… - напомнил мгновенно уставший следователь и опять потянулся к телефону, - Так ты мне скажи все-таки, кто такой Пушкин?
                - Русский.
                - А Евгений Онегин?
                - Русский.

                Коля надеялся, что страх исчезнет. Нет, не исчез. И муть на сердце никуда не делась. Впрочем, появилось что-то веселое, отчаянное, будто в душе росли снеговые вершины.

                Мент нажал на кнопочку, сказал в телефон:
                - Все в поряде, мы нашли его…Раскололся, да…Русский.