***

Золотой дракон.
-На прошлой неделе братец с семьей приехал. В доме не повернуться - такая теснотища образовалась! Шум-гам! Он ведь к моим трем мальцам еще четверых своих сорванцов привез. Хоть к скотине в хлев спать беги!
-А чего это он к тебе пожаловал? Ты ж говорил, что он, дескать, у тебя отменный бортник и на меду нехудой достаток имеет? Небось, пчелы передохли?
-Кабы пчелы! Злобная змеюка в их краях завелась: собой огромная, лапы с когтищами, зубы, как серпы, крылья нетопырьи! Людей не жрет, но ненавидит лютой ненавистью и, где кого увидит, сразу когтями и клыками в тряпки рвет. Селяне поразбежались, а брательник, вышел как-то из лесу с туесом меда на продажу да и наткнулся в пустой деревне на это чудище. Насилу спасся бедолага, только поседел совсем. Пожитки в узлы повязал и с домочадцами ко мне подался. По пути кое-кого из  таких же горемык встретил, и те сказывали, что во множестве мест летучие гады жрут скот и человеков нещадно губят…
-Я вот погляжу, умный ты мужик, Фрол, а в пустые побасенки веришь. То, небось, волки полютовали, а людишкам сперепугу уж и напричудилось.
-Опять же, бывает, говорят, мороки колдуны напускают! Не примет  чародея село, ёшкин кот, он и давай народ стращать! Морок это был, ешкин кот, попомни мое слово!
-А вот вы, молодые, нас, стариков не слушаете. А мы-то вот много чего ведаем и памятуем. Всяческие вот сказы про давнишние времена вам в темечки вколачиваем, да, видать попусту всё. Ведь вот поется в былине о Змеевичах, как крылатые змеи разумные, которых еще смоками и драконами кличут, прежде в лесах наших жили в мире и согласии с людьми. Бывало,  воеводы с ними даже сговаривались степных кочевников от набегов отваживать. Как же вот там это поется-то?..
-Здравы будьте, люди добрые! Не терзай гусли, старче, понапрасну! И вы, мужички, экие лбы, сажень косая в плечах, а небылицы, как девки за куделью развели! Вон сынок мой аж челюсть уронил, вас наслушавшись. Правда, Санька?.. Эй, хозяин, сообрази-ка нам, чем червячка заморить да где голову на ночь преклонить.
-Батюшки святы! Данило Матвеич, ты ли это? Неужто уже отторговался?

Появление в постоялом дворе коренастого подлысоватого мужичка средних лет с окладистой бородой вызвало радостное оживление среди немногих посетителей, сидящих за длинными дощатыми столами. Добротная дорожная одежда из дорогой материи, солидное брюшко и уверенная поступь выдавали в пришедшем купца, если и не богатого, то обеспеченного и уважаемого. По правую руку от него, откровенно гордясь новеньким наборным поясом с ножом в посеребренных ножнах, ступал рыжеволосый мальчуган лет десяти. Парнишка изо всех сил пытался подражать степенности отца, но никак не мог подстроиться  под его широкий шаг и потому  производил забавное впечатление. За левым плечом Данилы Матвеича неотступно, как приклеенный, следовал угрюмый верзила, один взгляд на которого мгновенно остужал как горячие дружеские порывы, так и любые зловредные помыслы. Судя по пронзительным живым глазам этого, как казалось, ко всему равнодушного молодца, купец нанял  охранять сына и казну не тупого амбала, а опытного воина-наемника.
Из кухни выскочил хозяин  придорожного заведения, худой и длинный, как жердь, смуглый  человек неопределенного возраста. Его начисто обритую голову прикрывала черная лоснящаяся от сала шапочка, а искренняя широкая улыбка просто кричала о том, что сладкое хозяин харчевни любил всю жизнь, но зубы не чистил никогда.
-Ай, Данил-джан, дорогой! Сколько лет, сколько зим! Какой молодец, что заехал!
Стоя посреди обеденного зала, тускло освещенного масляными лампами и очагом, рыжий Санька исподлобья наблюдал, как его отец троекратно, по обычаю, лобызается со своим долговязым приятелем. «Сейчас, наверняка, на меня перекинется!» - обреченно вздохнул купеческий сын и тут же услышал:
-Ай, а сын-то у тебя как вырос да возмужал! Какой кинжал на его поясе висит! Такое оружие только могучие воины носят!
-Угомонись, Грачик-джан, - засмеялся Данила Матвеич, - мы же с тобой всего полгода назад виделись, когда я на торги обоз вел. Довольно тебе нас речами умасливать, изладь лучше нам чего-нибудь посытнее да побыстрее.
-О чем говоришь, дорогой?! Мигнуть не успеешь - всё будет!
Пока Грачик суетился на кухне сам и подгонял стряпух, купец уселся на широкую скамью к столу и хлопнул на истертые доски столешницы толстенькую кипу исписанных листов пергамента. Рядом с записями невозмутимый охранник аккуратно положил кожаный  мешок, что и двум крепким мужикам поднять было бы тяжко.
-Встань тут, сын! Пособишь, - кивнул Данила Матвеич Саньке на место у торца стола и обернулся к ожидающим сельчанам. - Ну, подходи, кто задаток внес за товар. Всем все привез, как уговорено без обмана. Монеты пареньку сыпьте, он их сочтет и списки  выправит. Не глядите, что ногти молодые, зато головушка умна да смекалиста. На такое чадо и дело оставить нестрашно.
К тому времени, как купцы, старый да малый, покончили с раздачей покупок и приемом денег, их похлебка и жаркое успели дважды подостыть, и Грачик замаялся бегать и разогревать ужин дорогих гостей.
-Присядь и ты с нами за стол, хозяин, - извиняющимся тоном  пригласил Данила Матвеич. - Не ждал я,  что так всё затянется. Ты, небось, опять весь вечер на ногах, прорву народа накормил-напоил?
-Да что ты, Данила-джан! - сокрушенно махнул рукой  Грачик и демонстративно устало осел на скамью. - Откуда прорве взяться? Земли пустеют, народ селениями уходит подальше от мест, где змеищи балуют…
-И ты туда же, Грачик-джан? По летам мудрец, а по уму малец! Кто-то ерунду сболтнул, а ты уж в нее и поверил?
-А ты будто не веришь, дорогой?! Поди, слышал от людей, что пути лесные неспокойными стали из-за змеев крылатых?
-Ну, сам рассуди, если бы я во все эти байки верил, взял бы я с собой Саньку моего и отпустил бы женушку к ее родителям на Ивовый хутор?..
Простое название обычного маленького родового поселения произвело на оживленно гудящую за соседним столом и хвастующую обновками компанию изумительный эффект. Все разом замолкли и уставились на купца с явно выраженным сочувствием, будто от души соболезнуя какому-то его горю, о котором он еще не знал.
-Да подите вы вон со своими выдумками! - зычно вскричал Данила Матвеич и вскочил из-за стола. - С ума вы тут что ли все посходили? Санька! Идем, пора почивать. Завтра спозаранку в дорогу.
Проводив отца с сыном, купеческий охранник вернулся в зал и подошел к занятому столу. Ответив на настороженные взгляды вполне человеческой улыбкой, верзила достал из-за пазухи кожаный стаканчик и высыпал на столешницу несколько костяных кубиков с точками на гранях.
-Петром меня кличут,  - пророкотал он, - На интерес я не играю, потому как баловство это нечестное, а я не очень везучий. Так что предлагаю кости на щелбаны кидать.
И Петр мигом соорудил из толстых пальцев правой руки несложную конструкцию, которая на взгляд очевидцев немногим уступала стенному тарану. Спорить с добрым молодцем не захотелось никому, и игра началась…
**********************
-Санька, не спи, шут тебя побери! Ослеп что ль! Куда правишь?
Рыжая головенка рывком поднялась и уставилась вперед широко растопыренными глазами. Мальчонке как раз приснилось, что отец велел сворачивать на обочину на привал, и юный возничий едва не свернул в овраг. Совсем недавно пробудившееся  светило вяло оглаживало окрестности, убаюкивающее шептала листва придорожных кустов и даже рыжеватая пыль из-под конских копыт выпыхивала ленивыми вихорьками, а не взметалась, как вчера, мутным облаком. Из-за этого пыльного марева купца с сыном и охранником несколько раз останавливали княжеские дружинники, которым примерещились вражьи полчища вместо маленького обоза из трех телег да четырех лошадей. Впрочем, на роль маленького войска вполне тянул и один Петр, который сейчас покачивался в седле гнедого мерина слева от Санькиной телеги. Купеческий сын завистливо стрельнул на богатыря взглядом: ишь, какой бодрый, будто не он всю ночь кости метал да щелбаны раздавал. Чуть не все, кто ночью в постоялом дворе оставался, и немалая часть прислуги того же двора поутру щеголяли красными с недосыпа веками и следами проигрышей на лбах, а этому верзиле хоть бы хны. Каменный он что ли? Тут Петр повернул лицо к Саньке, и тот увидел, что у него и впрямь лицо высечено из темного гранита, испещренного трещинками и щербинками, а вместо глаз сверкают граненные изумруды. Паренек в ужасе натянул вожжи и чуть не выпал из телеги.

-Санька, ты что же это творишь, растяпа этакий?! – снова вырвал его в реальность окрик отца. – Петро, посади его заместо себя на мерина, глядишь, сон порастрясет!

В седле, и в самом деле, стало легче бороться с дремотой. Сашка чуть сдавил бока коня коленями, и гнедой кивнул, будто соглашаясь во всем его слушаться.

-Тятенька, позволь, я вперед проедусь, дорогу гляну.
-Ишь, шустрый какой! А ну, как драконище из кустов выпрыгнет, а тебя рядом не будет, кто ж нас с Петром спасет, слабых да немощных?

-Да я же недалеко и быстро – туда и сразу обратно. Опять же ты сам говорил, что чудищ таких не бывает!
-Ладно уж, уломал, языкастый. Смотри только, мерина не гони, а то неровен час, леший веткой из седла вышибет, он суеты не любит.

Паренек со всех сил ткнул коня босыми пятками, а когда тот сделал вид, что не понял приказа, нетерпеливо передернул поводьями. Недовольно всхрапнув, благородное животное постаралось вспомнить молодость и перешло на неубедительную рысь.

-Губы гнедому не рви, торопыга! Ох, дождешься у меня! – донесся в спину Сашке голос отца.

Но  мальчонку уже охватил восторг скачки, пусть даже в таком вольно-дерганном исполнении, как это получалось сейчас у старого отцовского любимца, чьи быстрые копыта когда-то не раз спасали жизнь молодому купцу Даниле. Вскоре, однако, толстые сучья деревьев пошли опасно низко от земли, и гнедой, облегченно подчинившись наезднику, вновь пошел шагом. Санька внимательно вгляделся в тропу и окаймляющие ее лесные заросли. Этой дороги он явно не знал. Видимо, это была та самая просека, по которой хозяин постоялого двора, долговязый Грачик, умолял его отца ни в коем разе не ехать. Не иначе отец, который рвался убедиться, что его нежно любимая женушка жена и невредима, все таки решил срезать путь, а Санька, задремав, не заметил, когда обоз свернул в лес. Внезапно юный разведчик заметил, что земля у копыт коня и еще в нескольких местах дальше по тропе странно взрыхлена, причем, судя по всему, не так давно. Живое мальчишеское воображение сразу нарисовало леденящую кровь картину кровавой битвы, когда земля взрыхливается тяжелыми сапогами сцепившихся в рукопашной бойцов и темнеет, смешиваясь с живой человеческой кровью. Сзади вдруг донесся приглушенный расстоянием зловещее шипение, будто залили огромный костер, а следом дикий крик и отчаянное лошадиное ржание. Мерин беспокойно заплясал под Сашкой, и тот не сразу заставил его развернуться. Крики тем временем не затихали, и купеческий сын, истязая пятками коня, мчался на эти голоса и ощущал, как холодные цепи большой беды сдавливают грудь. Мимо пронеслась обезумевшая лошадь с обрывками упряжи, и тут поворот открыл перед мальцом жуткое зрелище: что-то гигантское кромешно-черное, наступив одной из четырех когтистых лап на извивающееся тело его отца, другой конечностью раздраженно отмахивается от наседающего с топором Петра. Петр ловко уворачивался и пытался достать врага лезвием по раздувающимся ноздрям змеиной головы. Однако чудовище тоже проявляло недюжинную ловкость, легко изгибая длинную шею и пытаясь в свою очередь ухватить назойливого богатыря. Топор звенел по вороным чешуям, отскакивая от них как от гранита, нервно бьющий по сторонам шипастый хвост страшилища добивал разломанные телеги, а остолбеневший Сашка видел только белое лицо отца, пригвожденного к лесной тропе драконьими когтями. Гнедой под пареньком, будто потеряв надежду на спасение, вдруг замер, как вкопанный и тонко призывно заржал. Глаза купца неожиданно распахнулись, и он увидел своего единственного сына, торчащим столбом среди всего этого кровавого безумия.
-Уходи… - одними губами приказал умирающий Данила Матвеич и, увидев, что Санька даже не пошевелился, из последних сил истошно заорал. – Брыыыысь!!!
Дракон одним движением отшвырнул тело купца за себя и, отбросив Петра, повернул голову к пришедшему в себя мальцу, и его мутно-багровые глаза загорелись мрачным торжеством. Однако в тот миг, когда черная тварь метнулась открытой пастью к беззащитной жертве, верный Петр ожег Санькиного мерина схваченным из-под ног кнутом, и тот с места рванул в такой бешеный галоп, какого в его долгой жизни не было. Едва не кувыркнувшийся назад купеческий сын судорожно вцепился в шею коня, почти лежа на нем, и подумал, что надо бы придержать скакуна, а то выдохнется гнедой, и отец будет бранить, а Петр неодобрительно покачает головой… С этой мыслью и приняла Сашку спасительная чернота беспамятства.
*************
******
-Мальчик по-прежнему молчит?
-Увы, отец-настоятель, за те полгода, что он здесь, не проронил ни слова. Мы так и не знаем, кто он и что с ним случилось. Только брат Федор, который был с ним неотлучно первые дни, слышал, как отрок во сне кричал про дракона и звал отца, а порой некоего Петра…
-Это всего лишь кошмары, Сергий, дьявольский морок. Разум мальчика помутнен и не принимает явь. Господь поможет ему обрести исцеление, если мы продолжим молиться и заботиться об этом чаде.
-Да, отче. Мы уже совсем приобвыкли к нему. А поскольку звать отрока как-то надо, нарекли его Василием.
-Кто знает, останется ли он в братии, так что повремените души свои, Господу обещанные, неведомому недорослю дарить. Так братьям и передай. Теперь же ступай с Богом, Сергий. Скоро вечерня.

Отпустив инока, отец-настоятель подошел к узкому оконцу кельи, прорезанному в толстой каменной стене, и задумчиво оперся локтями о шершавую теплую плиту подоконника. Отсюда открывался вид на часть монастырского двора. В свете на редкость теплого для здешней осени дня в блаженном покое пребывал, пожалуй, только дремлющий в солнечных лучах старый пес. Время окончания заготовок припасов на зиму. То и дело по двору мелькали силуэты в темных долгополых одеждах – это братья-монахи таскали в погреба и на кухни корзины и бочонки с соленьями и копченьями,  вареньями и сухофруктами. Время от времени среди взрослых мелькала угловатая хрупкая мальчишеская фигурка. Собранные на поясе складки монашеского одеяния, по обычаю подвязанного веревкой, делали паренька немного похожим на веретено. Отец-настоятель чуть улыбнулся  в седую бороду и подумал, что, судя по умеренной ровной поступи, отрок, похоже, окончательно телесно оклемался. Когда его, бессознательного, вытащили из-под мертвой туши загнанного  гнедого мерина, который испустил дух в сорока шагах от монастырских ворот, видно было всем, что мальчишка – не жилец на белом свете. Однако Господь решил иначе, и юное тело поразительно быстро срастило сломанные кости ноги и заживило изорванную колючими ветвями кожу. Так что уже спроворенный небольшой сосновый гроб за ненадобностью отправился в кухонную печь, а безмолвствующий отрок влился в дружную семью монахов, продолжая при этом держаться наособицу. Вот и сейчас, принимая на свои узкие плечи мешок орехов, найденыш смотрел будто сквозь стоящего рядом инока Игоря. И когда на полпути к кладовой мешок разошелся гнилой нитью  по шву  и изверг в пыль двора почти половину содержимого, выражение лица мальчика не изменилось. Он спокойно сходил куда-то, принес толстую «цыганскую» иглу и, зашив мешок бечевой, все с тем же видом целиком погруженного в себя человека собрал орехи и продолжил путь. Настоятель покачал головой – что-то гнетет душу отрока, надо, с Божией помощью, попробовать его разговорить. Но тут звон колокола, ожидаемый, но внезапный, как гром  освежающей грозы, спугнул мысли немолодого уже святого отца. Сейчас пора на вечерню, все прочее – после.

********
-Василий, под ноги поглядывай. А то уйдешь в топь, а я от тебя и «Спасите!» не услышу! Да и клюква не кустами растет, а вся где-то под ногами стелется.
Мальчик, которого прихрамывающий коренастый монах назвал Василием, кивнул и ткнул в болото перед собой длинным суковатым посохом. Брат Даниил нравился ему своей простой чуть насмешливой манерой разговора, и к тому же он единственный не лез юному немтырю в душу, принимая молчание мальчика, как нечто вполне естественное. К тому же и имя у него, как у отца… При этой мысли в груди у паренька больно защемило, и в тот же миг перед ним распрямилась черная шипящая пружина – видимо, конец его посоха наткнулся на греющуюся под солнцем крупную змею…
Брат Даниил, который чуть свернул с тропы на трясину и приотстал, собирая зеленую гирлянду с фонариками ярко-красных ягод в большое лукошко, вскинулся на испуганный крик своего юного помощника и понял, что потерял его из виду. Хромота и зыбкость болота не давали коренастому монаху бежать быстро, но он старался изо всех сил, последними словами ругая себя и моля Бога, чтоб с мальцом ничего не случилось. Минув островок камыша, который закрывал обзор, брат Даниил увидел, как еще недавно немой отрок, крича что-то яростное сквозь слезы, избивает палкой черную змею, крупную – в руку толщиной. Ядовитая тварь, видимо, не желала драки и пыталась улизнуть прочь или ужалить маленького человека, но град ударов не подпускал ее ближе и не давал убежать. Внезапно посох в руках мальчика с хрустом рассыпался в щепки почти до середины, и тогда змея атаковала обидчика. Раззявленная пасть с длинными загнутыми клыками остановилась на расстоянии ладони от вдруг побледневшего мокрого от слез лица отрока. В мутных глазах с вертикальными зрачками появилось нечто, вроде удивления, а затем рептилия сделала безуспешную попытку закрыть рот. Сегодня  был явно не ее день.
-Подай-ка мне, парень, пустую баклажку с моего пояса: сейчас мы эту божию тварь доить станем.
Тягучие капли потекли с верхних клыков болотной гадины в услужливо подставленный глиняный горшочек, краем которого брат Данил заботливо водил по задней стороне ядовитых зубов, при этом ни на миг не ослабляя захвата.
-Не боись, змейка, подоим и отпустим. Этот шалопут тебя здорово позлил, ишь, как яд брызжет.. ну-ну, не крутись! Вот когда я у прежнего князя в дружине ходил, пришел к нему знахарь из лесу: креститься, значит, не хотел, а пропитание добывать стар стал. Меня князь ему в помощь да в охрану и определил. Так вот старец этот со змеиным ядом чудодейственные снадобья варил и мешал от разных немочей – все, как рукой снимает, лишь бы в кровь не попало. Это я к тому речь веду, что у каждой твари свое есть место в этом мире, и не нам с тобой решать, нужна, к примеру, эта змеюка на белом свете или нет.  Она тебя не трогала, и ты ее есть не собирался – чего же просто так убивать? Благодари Бога, Василий, что рядом я был и что не так давно еще мечом я владел изрядно, успел смерть твою на лету поймать…Ползи отсюда, бедолага…

Мальчик проводил взглядом откинутую на несколько шагов обезвреженную змею, которая торопливо потекла по кочкам прочь от странных двуногих.

-Я не Василий, - тихо сказал отрок и совершенно по-детски шмыгнул носом, -  Сашкой меня кличут… Александр я, купца Данилы сын. Научи меня змеев убивать…

***********
-…Отче, но я ведь был воином и кровушки человечьей пролил немало на бранном поле, однако пришел в обитель и братия меня приняла. А парню-то просто змея извести надобно, и не будет более в нем злобы!
-Сам помысли, Даниил, какую несуразицу несешь! Ты был кто? Ты был защитник земли отчей, народа своего. А Александр месть готовит. И Бог бы с ним, змеем, другое нехорошо – три с лихвой года он планы возмездия вынашивает, а по сути, себя простить не может! С убивцем поквитается и утешится? Ой, ли?  Ему бы себе вину отпустить надо, тогда и Господь его примет и в ее искуплении поспособствует. Не быть ему в братии, покуда не отречется он от мести или не свершит уже ее. Аминь.
-Я понял, отче. Просто мнилось мне, что послушничество отвлечет отрока от губительных мыслей. Мечом владеть я Александра обучил, да поможет ли железо против драконьего гнева? Сгинет бедолага ни за грош.
-Вот что, Даниил, отведи-ка ты своего юного мстителя к старцу Афанасию, пускай он ему преподаст  слово, от злых тварей огораживающее. Да и в общем, поучит парня головой работать, сам знаешь: нет ума – считай калека.  Ступай, не медли.

…Сашка стоял за дверью и, похоже, бессовестно подслушивал, ибо не успел его наставник открыть рот, как тот заявил:

-Не пойду я к старцу, недосуг мне буквоедством маяться! Я и так с чудищем справлюсь!

Брат Даниил окинул нарочито ироничным взором угловатую фигуру воспитанника. Спору нет, за три года отрок изрядно вымахал в росте и раздался в плечах, так что теперь не рисковал наступить на подол собственного одеяния или запутаться в рукавах. Не прошли даром и изматывающие тренировки боевого мастерства, которые устраивал отставной рубака княжеской дружины юному купеческому сыну. Тогда Даниил  рассчитывал, что упрямый паренек сдастся и откажется от самоубийственной мести, ан не вышло – все эти испытания и уроки лишь закалили молодца, ставшего неутомимым боевым болванчиком. «Увы, именно болванчиком, - сокрушенно подумал брат Даниил. – С Сашкиной быстротой, да ловкостью, да умением его сверстники-мечебойцы ему не ровня. А вот опытный воин этого юнца одолеет запросто терпением и смекалкой, которых молодой горячей голове ой, как не хватает. Что уж о драконе говорить?» Брат Даниил прошел мимо ученика, бросив ему через плечо:

-Хочешь нелепо сгинуть, не отомстив, не иди за мной.

Направив свои стопы к келье старца Афанасия, брат Даниил услышал легкие шаги за спиной и довольно усмехнулся: видно, все юнцы в эти годы такие поперечные. Сам когда-то вопреки строгому запрету отца первый раз в дружину сбежал… по сию пору при одном  воспоминании бока чешутся, будто вчера по возвращении отец вожжами его отлупил. Монах  зябко передернул плечами и ускорил шаг.
***********

  -Не вини себя, сын мой, на все воля Божия. Господь призвал раба своего Даниила на райские пажити. Ведаю, что усопший был тебе вторым отцом, но, поверь, он заслужил покой и смерть принял ангельскую – во сне.
Он учил тебя побеждать врага, побеждая себя. Ему сейчас было бы радостно увидеть с небес, что ты отказался от своего пагубного замысла и…
Только что стоявший на коленях у гроба наставника согбенный горем Александр выпрямился в полный рост столь быстро, что отец-настоятель отдернул испуганно руку, возложенную было на плечо сироты для утешения. Заплаканного юношу было трудно узнать: черты лица обострились почти, как у покойника, лежащего рядом, а взгляд опустел. Слова падали глухо, будто каменные плиты в песок:
-Я все равно убью змея. Я отправляюсь прямо сейчас! Иначе все зря!

Настоятель вздохнул.

-Будь по-твоему, сыне. Я вижу, сейчас ты готов истребить весь драконий род, так болит заноза горя в твоем сердце. Ты в своем праве, но, поверь, зло без причины встречается чрезвычайно редко. Если твой дракон пострадал однажды от людей и мстит им, то чем ты будешь отличаться от него? Я буду молиться, чтобы ты хотя бы вышел живым из неравного поединка, но истинную победу ты одержишь, если сумеешь отыскать корень драконьей злобы и избавить себя и своего врага от черного шипа обиды. Да поможет тебе в этом Господь! Однако прежде прошу тебя навестить отшельника, который в недавнем прошлом был нашим братом, а теперь обитает в горах в трех днях пути отсюда. Пещернику ты передашь наши приношения и традиционную ежегодную просьбу вернуться в стены монастыря, а у него от моего имени попросишь целебного камня, способного исцелить любую рану, даже зараженную драконьим ядом.

Братья-монахи собрали Александру в дорогу запас съестного, а старец Афанасий, два года потративший на вколачивание в буйную молодую голову молитв и нравоучений, принес ему кое-какие лекарственные снадобья. Судя по смиренно-расстроенным лицам, все мысленно прощались с начинающим змееборцем, понимая, что парень не отступит от своего, а шансов остаться покалеченным у него гораздо меньше, чем вероятности принять мучительную смерть. Провожать Александра вышли все… кроме отца-настоятеля.
****************
 
По дороге к отшельнику уже в предгорных лесах Александр немного заплутал, и тропа, внезапно вильнув, вывела его на место давней страшной схватки. Перед входом в огромную пещеру громоздились ржавые искореженные доспехи. Латы, очевидно, когда-то не сумели защитить некоего всадника и его коня, чьи останки белели в железных прорехах. По тому, как сплющен доспех, можно было предположить, что он испытал титанический удар сверху. На то же указывал обломок огромного копья, вбитый основанием в каменистую почву и до сих пор поддерживающий в равновесии жуткую скульптуру смерти.
Александр предал земле останки несчастного конника, положив рядом с ним в могилу обломок копья, на котором местами сохранился рисунок четырехлистного клевера, якобы приносящего удачу. В самой пещере картина предстала не менее удручающая: скорлупа нескольких гигантских яиц, очевидно, разрубленных чьей-то умелой рукой, и огромный скелет дракона \или драконессы\ с торчащим из основания шеи мечом. Поза, в которой пребывали останки, прямо наталкивала на мысль, что чудовище закололи во сне. Александр, которого обучали мечевому бою на деревянном оружии, с трепетом присвоил себе клинок драконоборца, а выходя из пещеры, случайно обнаружил среди камней круглую глиняную баклажку со странным зеленоватым порошком внутри. Любопытный юноша попытался по запаху определить содержимое сосуда и вдруг потерял сознание…
Придя в себя через несколько часов, Александр уже точно знал, как погибла змееподобная тварь в пещере. И хотя ему было противно от одной только мысли об убийстве беззащитного врага, он теперь  отчетливо понимал, что точный подлый удар между каменных чешуй усыпленного монстра – его единственный шанс отомстить за отца и при этом выжить. Дальнейший путь к отшельнику прошел без приключений, не считая того, что со времени последнего посещения монахами отшельник, видимо, принял обет молчания, и юный убийца драконов не услышал от одинокого косматого старца в лохмотьях ни единого слова. В любом случае, Александр в точности выполнил поручения настоятеля: передал мешок с подношениями, принятый отшельником с благосклонным кивком, и попросил от лица братии вернуться в обитель, на что молчальник пренебрежительно фыркнул и отмахнулся.
Ночь молодой путешественник решил скоротать у пещеры божьего человека, благо тот, вроде, не возражал. Более того, соскучившись, видимо, по человеческому обществу, пещерник приобщил к скудной трапезе юноши соту меда и несколько каких-то весьма приятных на вкус кореньев. Собравшись было вернуться в свое каменное пристанище, отшельник заметил, что Александр хочет что-то сказать, но не решается. Старец присел к огню и,  вперившись взглядом в вещее пекло костра, замер в ожидании, когда молодец соберется с мыслями.
-Я… должен убить дракона… - выпалил, наконец, Александр.

Отшельник, не поворачиваясь к гостю, приподнял вопросительно седую лохматую бровь.
-Потому что он убил моего отца… и, скорее всего, матушку тоже.

Старик возвел глаза к звездному небу, а потом, мельком глянув на Александра, покачал укоризненно головой.
-Как ни крути, - уже не столь решительно продолжил юноша, - я не смогу обойти стороной владения змея. Мне ведь придется пройти по ним, чтоб матушку поискать… Отец-настоятель говорил про камень целебный… попросить…

Пещерник поднялся и побрел прочь от костра куда-то во тьму. Пока паренек, уронив голову на руки, отчаянно клял себя за косноязычие и неуместную робость, пламя впиталось в багровые угли, в красноватом отсвете которых, как из-под земли, бесшумно вырос все тот же старец. Повинуясь его немым указаниям, Александр в смиренно опустился перед ним на колени, за что был вознагражден из рук в руки переданным теплым округлым предметом величиной с кулак. Сразу вслед за этим отшельник, благословляя, возложил ладонь на темя юноши, и тот остался в одиночестве. Александр раздул огонь и в его свете развернул подарок. На листе лопуха в его руках лежал камень яйцеобразной формы, похожий на красный янтарь или прозрачный сгусток живой крови. В глубине этого странного творения природы (или чьих-то рук?), как золотые рыбки в бассейне, суетились зачаровывающие сполохи и отблески. Юноша отвернулся от костра и понял, что камень не отражал игру огня, а жил собственной поразительной жизнью. Интересно, а как смотрится этот чудо-светильник на расстоянии пары-тройки шагов? «Не отпускай меня! – раздалось вдруг в голове ошарашенного парня. – Если мы не будем все время соприкасаться, я умру без толку!» В тихом этом голосе отчетливо звенела нотка паники, и Александр предпочел, не рискуя попусту, пристроить диковинку себе за пазуху…
Утром отлично выспавшийся и бодрый молодец прочесал всю ближайшую часть склона, где еще вчера зиял вход в пещеру отшельника, но не нашел ни молчальника, ни его прибежища. Можно было бы подумать, что все вчерашнее примерещилось, если бы не теплый живой камень, прижавшийся к ребрам юноши  под грубой материей монашеского одеяния. Дорога легла под босые ноги и медленной рекой потекла за спину путнику. Посох отстукивал каждый второй шаг, а прищуренные зоркие глаза Александра смотрели вперед, вдаль, туда, где получит, наконец, возмездие убийца его отца, черный дракон.
**********

Место, где стряслась давняя беда, Александр нашел сразу по приметной березе, чей ствол расходился натрое, придавая дереву сходство с подсвечником. Просекой, очевидно, давно не пользовались, и буйная поросль затянула шрам торной дороги на изумрудном теле леса. Сколько не осматривал настороженный молодец толстую лесную подстилку под ногами, но не обнаружил никаких следов ни змея, ни его жертв. Свободно проникающий сквозь редкую желтую листву солнечный свет и серебряные паруса паутинок, плывущих в теплом воздухе, будто уговаривали забыть все плохое, которого и быть-то в этом сказочном мире не может…
Внезапно легкий порыв ветра принес откуда-то из глубины леса волну гнилостного зловония, и идиллия мирного осеннего дня рассыпалась в прах. Могильный жуткий дух вырвал Александра из сетей благодушия, с необычайной четкостью прокрутив перед ним картину гибели отца и его охранника,  и жаждущий крови мститель направился на запах. Примерно через полтысячи шагов он наткнулся на печально знакомого ему дракона, пребывавшего в далеко не лучшей форме, и понял, что главный источник зловония – ужасная гноящаяся рана с обломком рыцарского копья в плече змея-убийцы. Дракон еле двигался и явно испытывал нестерпимые муки от боли, голода и жажды, отчего Александр, измотанный угрызениями совести, даже приободрился. Теперь его план усыпить и убить врага выглядел не как недостойный честного человека поступок, а как акт милосердия по отношению к страдающему животному, которое надо добить, чтоб не мучилось.
Черная груда угольно-чешуйчатого монстра всколыхнулась от очередного, видимо, приступа боли, и голова дракона, увенчанная напоминающими корону рогами, уставилась на юношу большими янтарно-желтыми глазами с вертикальными зрачками. Александр, раскручивая над головой привязанную на веревку баклажку с сонным порошком, на миг поймал нездорово-затуманенный взгляд противника, и сердце его споткнулось. Он ощутил бесконечную тоску и нечеловеческую боль утраты любимой и неродившихся детенышей. Его обожгла звериная ненависть к убившему их человеку и всему роду двуногих, бессовестно истребляющих его сестер и братьев из страха, корысти и зависти. Он снова прекратил преследовать горного барана и летел, сломя голову, к родной пещере в ужасном предчувствии уже непоправимой беды. Он опять падал с неба на всадника с конем, закованных в броню и чувствовал, как сминается теплое железо, и как  разрывает плечо раскаленная игла копья… 
Рука Александра разжалась, выпустив веревку, и хрупкий глиняный сосуд разлетелся в дребезги о костяной выступ между драконьих ноздрей, обсыпав их искрящейся пылью. Тяжелые веки разумного ящера захлопнулись, но юноша успел еще уловить брезгливое презрение к самому себе, еще одному трусливому убийце. В следующий миг наваждение схлынуло…
Еще сам не вполне осознавая, что собирается делать, Александр подошел к неподвижной туше сраженного волшебным сном врага. Если уж мстить, то сейчас было самое время, однако убивать змея почему-то не хотелось. Приглядевшись, несостоявшийся драконоборец обнаружил на обломке копья в ране дракона местами сохранившийся рисунок четырехлистного клевера. Теперь картинка сложилась полностью. Александр поднял меч, примерился и в несколько ударов разрубил плоть беспомощного недруга, попав  точно между непробиваемыми чешуями…
*********
ЭПИЛОГ
-Дедушка Фрол, неужели он его все-таки так подло убил?
-Ты чего врешь, Сенька? Не могло этого быть! Правда, дедушка? Он же змея не тронул?
-Шли бы вы спать уже, мальцы. Завтра доскажу…
-Нет, нет, деда! Сегодня! Ну, пожалуйста!
-Ох, грехи мои тяжкие. Ладно, будет вам, не вопите. Передумал Александр месть творить, поскольку сами люди оказались виноваты, и от того непонимание вышло промеж людским и драконьим племенем. Да и, шутка ли сказать, вырезали всю семью не кого-нибудь, а короля драконов, которого все прочие змеи чуют, как самое себя. Туго пришлось бы роду человеческому, кабы помер король-дракон, но, слава Богу, паренек сделал, как отец-настоятель присоветовал. Вырезал он гниющую ржавую занозу из тела беспамятного врага. То есть, подумать, так получилось, что этот молодец избавил убийцу своего отца от боли и обиды мечом, которым до того всю драконью семью поубивали. Вот как бывает!
Как остатки копья из раны выпали, Александр туда сразу целительный камень вложил, и та мигом затянулась. Тут черная чешуя потрескалась да и отпала, а под ней – мать честная! – золотая кожа. Тут-то парень и смекнул, ради чего тот мертвый рыцарь родичей змеевых погубил и сам жизни лишился. Ведь на такую шкурку можно десять таких деревней, как наша, купить. Дракон-то проснулся и себе не поверил, что жив еще. Понял он, что не все люди - изуверы, и тоже человекам мстить перестал, а только народ свой змеиный увел в неприступные Громовые горы, куда лишь одно ущелье ведет. Вот у этого ущелья, поперек пути к нему, вскоре и выстроили Обитель Чудесного Прощения, где Александр, так и не сумевший сыскать свою матушку, стал настоятелем. Тех, кто пытается проникнуть в горный проход, тамошние монахи разворачивают обратно убеждением, а кого и силой. Иной раз, сказывают, отец-настоятель неурочно бьет в колокол и уходит в горы, и тогда, бывает, самые остроглазые и любопытные братья, забравшись на колокольню, умудряются рассмотреть его на самой плешке далекой горы, а рядом с ним большую золотую искру.
-Дедушка Фрол, а искорка – это дракон-король?
-Кто знает, внученька, король это или не король… Говорят, драконов вообще не бывает…