Помимо заставы Мцхетиджвари, у Сергея в секторе было еще пять контрольных точек, где необходимо было произвести замеры. В общей сложности жарким летним утром он, как бешеный ковбой, проскакал километров тридцать. Спугнул по дороге стаю шакалов, объедающих чей-то скелет. Пообщался с людьми, кое-где ему налили еще чарочку, кое-где угостили копченой колбасой из свинины. К двум часам дня он был уже свободен. Можно было ехать домой, в Гоми. Он остановился у небольшого озерца, чтобы напоить коня. Проверил воду. Норма.
- Давай, попей, зверюга – Сергей похлопал своего верного помощника по рыжему боку.
На берегу озерца росла приличных размеров кленовая рощица. Всего шагах в двадцати. И Сергей не утерпел, бросился бегом под зеленый покров молодых деревьев. Здесь было прохладно и хорошо. Зеленая роща среди сухих степей и каменных круч.
«В Москве, около моего дома тоже было много кленов. И тополей» - подумал он. Нет! Лучше не думать дальше.
Лесов на обитаемой части Грузии сохранилось процентов двадцать, если сравнивать с довоенной порой. Но внушало повод для оптимизма то, что горные склоны вновь потихоньку покрывались зеленым одеянием. Разведчикам, пастухам, купцам все больше и больше встречалось в их скитаниях животворных островков, - оазисов. Правда, видовой состав флоры изменился. Навсегда исчезли влаголюбивые, вечнозеленые деревья. Только их высохшие безжизненные тела еще тянулись кое-где вдоль дорог и на горных склонах, нагоняя на проезжающих невеселые мысли. Но нет худа без добра, - сухие деревья шли на строительство и на отопление. Рубить зеленые растения по законам Союза выживших поселений Грузии категорически запрещалось.
Увы, пришлось ему, горожанину, да и всем другим людям вновь привыкать к гужевому транспорту. От автомобилей теперь мало толку, - расход горючего строго контролировался, топливо отпускалось только для военной техники. Многие бывшие автомобилисты, скрепя сердце, переоборудовали свои машины под обыкновенные телеги, меняя сотню умерших лошадиных сил на одну-две живые лошадки. Кто-то просто бросал автомобили в пустыне, сняв перед этим все, что могло еще пригодиться, и пересаживался на коня, или на осла. Кто-то перегонял на юг и восток, на ярмарки и ухитрялся их продавать азербайджанским и армянским купцам.
Сергей проехал Ваке, полностью вымерший поселок. Поздоровался с каменщиками и рабочими, которые разбирали старые, опустевшие дома на стройматериалы. Ваке еще четыре года назад был полностью очищен от мертвецов и превратился просто в кучу обожженных камней и шлакоблоков. Сергей сам участвовал в очистке и навсегда запомнил, как в крепких еще домах, в комнатах, кишащих роями мух, бойцы находили полуразложившиеся, изъеденные падальщиками трупы мужчин, женщин, детей, а из темноты на живых смотрели жадные глаза огромных крыс. После этого он пил дня три, не просыхая.
Сергей со своей семьей жил в поселке под названием Гоми. Когда-то это был поселок полугородского типа недалеко от Хашури. Но теперь Хашури стал фактической столицей Союза, а в Гоми осталось чуть больше четырехсот человек. Все друг друга знали, все помогали друг другу. Взаимовыручка и участие, умение поделиться куском хлеба в трудный день стали после Апокалипсиса вопросом выживания. Те, кто не принимал этих правил, вынуждены были уйти. Или из поселка, или из жизни, а как правило, и то, и другое сразу. В одиночку сейчас не выживешь.
Гоми превратился в типичный маленький поселок из грузинского средневековья с деревянными вывесками над входом, с лошадями, ишаками, воловьими повозками на улицах, и маленьким рынком. С праздниками и похоронами, в которых принимал участие весь поселок.
Картину портили только отдельные брошенные многоэтажки в отдалении. Рынок находился в районе железнодорожной платформы. По субботам и воскресениям окрестности станции наполнялись людьми, а воздух был пропитан рыночными разговорами, криками, визгом, мычанием и блеянием. Хотя железная дорога регулярно использовалась по прямому назначению. Один раз в сутки по ней проходили электрические дрезины, на которых за умеренную плату можно было добраться до Хашури, или, скажем, до Гори. Дальше Гори «экспрессы» не ходили, ибо там какие-то умники разобрали пути, сняли провода, а рельсы пустили на строительство укреплений этого города. Ток давали электростанции, - восстановленная ГЭС в Боржоми, а также множество водных и ветряных мельниц, оборудованных, где только можно.
О былом техническом прогрессе напоминали лишь торчащие без толку ржавые фонарные столбы, которые еще не успели пустить на какие-то полезные нужды, свисающие с них обрывки проводов, ржавеющие кое-где, остовы брошенных автомобилей, да бесполезные нынче телевизионные антенны.
Позади остались разбитые, занесенные песком и пылью ржавые колонки, и разрушенный корпус бывшей автозаправочной станции. На уцелевших фрагментах витрины была видна только буква L…
Вот и Гоми. Высокий земляной вал, вышки наблюдения, посты. О, черт!..
На самом въезде в поселок он столкнулся с траурной процессией. Восемь рыдающих женщин в черных одеждах сопровождали повозку, запряженную пегой клячей. В повозке лежал маленький гробик. Сергея вдруг кольнул холодок в животе. Он узнал среди них соседку Тенгиза, Софико Нукзаровну. Она убивалась больше всех, лицо ее было исцарапано. Каждый шаг давался ей с большим трудом. Подруги вели ее под руки. Два года назад она потеряла мужа, - тот погиб на южной заставе от рук бандитов. У нее оставался только сын – трехлетний голубоглазый Мамука… Сергей, ошарашенный увиденным, слез с коня, подошел к рыдающим женщинам:
- Что с ним случилось? Почему?
Как выяснилось, маленький человечек позавчера утром среди бела дня стал задыхаться, упал на пол и начал биться в судорогах. Лицо его посинело, затем он потерял сознание и успокоился навсегда.
- Софико Нукзаровна, мне…мне очень жаль. Мы обязательно поможем вам. – только и смог выдавить Сергей, обнажив голову.
В носу у него засвербило, на глазах появилась влага. Он закрыл лоб ладонью, пряча лицо ото всех.
Вообще, по древнему обычаю, тело усопшего должно было находиться в доме до семи дней, чтобы многочисленные друзья и родственники могли проститься с ним и оплакать несчастного. Но уже давно этот обычай был отменен, чтобы воспрепятствовать распространению заразы. Максимум, через шесть часов, покойника должна была принять земля.
Сергей перекрестился, опустил глаза. Вскочил на коня и погнал его галопом.
Оставив коня у забора, он распахнул калитку. Набрал ковшом воду из бочки, снял шапку и просто вылил воду на лицо и на голову. Торопливо натянул у порога тряпичные бахилы на свои ботинки. Вошел в дом.
В прихожей его встретила Кетеван. Она обеспокоено глядела на мужа:
- Что случилось, дорогой?
- Где дети?
Упреждая ответ, из комнаты раздались детские голоса: «Папа приехал!». Из комнаты выбежала маленькая Нана, а с чердака спускался бойкий выдумщик Ярослав:
- Пап, чего-нибудь интересного видел?
- Идите сюда, - подозвал Сергей ребятишек. Задрал рубаху на мальчике, тщательно осмотрел его кожу, - нет ли где язвочек, ранок. Потом подхватил девчушку на руки, осмотрел и ее.
- Пап, ты чего?
- Ничего у вас не болит? Не чешется? Чувствуете себя хорошо?
- Да, а что такое?
- Ничего, нормально все…
- Пап, я тут на чердаке коробочку нашел, - Ярослав с довольным видом достал старую плоскую коробочку, внутри которой обнаружился еще блестящий старый CD-диск. – А что это за штука?..
- Ярик, Нана, папе сейчас некогда, - Обеспокоенная Кетеван обняла детей, - Он сейчас покушает и на работу поедет.
Дети разбежались по комнатам. Жена подошла к мужу, посмотрела в его покрасневшее от солнца лицо:
- Что случилось? И почему от тебя пахнет спиртным?
Сергей снял автомат и прибор, уселся за стол. Глотая обед, он вкратце рассказал, как прошел день и что он сегодня видел. Услышав про похороны мальчика, Кетеван всплеснула руками:
- Господи, он же такой маленький! Как же теперь Софико?
- Не знаю. Вообще, ей теперь не позавидуешь. Зайди сегодня к ней.
- А ты?
- У меня работа.
- Хорошо быть мужчиной, - горько усмехнулась Кети. – Господи, почему опять?! Я думала, эти смерти прекратились.
- Хорошо хотя бы, что мы наладили в поселке санитарный режим. А то было бы совсем худо.
- Я сегодня в церковь схожу, - сказала Кети. – Помолюсь за упокой. Как же она одна теперь о поминках позаботится? Это же весь год теперь…
- Поможем, чем сможем, - ответил Сергей. – Да кому они вообще нужны, поминки?! Человеку одному побыть надо, горе перебороть, а тут людей принимай, столы накрывай. Душу береди.
- Ты не прав, Сережа. А в церковь я точно зайду.
- Угу. Это не лишним будет. Тогда уж и за здравие Софико. Я тебе честно скажу, после того, как она потеряла мужа, сын, зачатый еще до войны, был для нее всем. Был смыслом жизни. Он был как бы связующим звеном между той жизнью и этой. А теперь этот смысл умер вместе с сыном.
- Сережа! Ведь с нашими детьми ничего не случится! – умоляюще спросила Кети. В ее глазах заблестели слезинки. – Я уже не смогу родить!
- Хватит, не каркай ты! – рассердился муж. – Не случится, если убережем их от инфекций и радиации. Ладно, я побежал. Мне еще на метеостанцию.
Он выбежал. А Кети еще долго не могла успокоиться, пряча от детей блестящие от влаги глаза.
Она понимала, что завтра она могла оказаться в таком же положении, как и несчастная Софико. И эта мысль привела ее в ужас. Сергей ведь тоже ходил в походы, дежурил на заставах, наконец, лазил по зараженным и опасным местам. А вдруг с ним что-то случится? Она любила его также страстно, как и пятнадцать лет назад, когда они только познакомились, и когда она, гордая, независимая Кэти влюбилась в него, как девчонка. Она жила в сером, однообразном мире, несчастливая, создав вокруг себя броню неприступности. А он разрушил эту броню одним ударом. И вдохнул в нее новую жизнь. Только с ним она поняла, что такое быть Женщиной, которую любят. Но теперь… Неужели с возрастом все угасает? Он все реже говорил ей о любви, а семейная жизнь превратилась в однообразную вахту, наряд. «Наряд по КПП, по кухне,… по семье…»
Кетеван подошла к старому-старому шкафу. Достала деревянную большую шкатулку, открыла ее, перебирая сложенные там вещицы.
Там были старые, еще довоенные паспорта ее и мужа, свидетельство о браке, фотографии Москвы, еще той, солнечной и гордой. Некоторые другие памятные бумажки и вещицы. Трехсотрублевый брлок для ключей – их первая семейная реликвия.
А потом она вспомнила, как вчера они с мужем поругались. «Он уделяет мне так мало внимания в последнее время. Кричит на меня. Я уже старая и некрасивая, он ко мне охладел» - подумала она. Села к зеркалу расчесывать волосы. Малышка Нана прибежала, взгромоздившись маме на коленки. Кети посмотрела на себя в зеркало, … и вдруг, не стесняясь малышки, горько заплакала.
До семи вечера Сергей пробыл на метеостанции. Вместе со сторожем, одноруким Артуром, они сначала запускали в палящее небо огромный шар-зонд с аппаратурой, а потом обрабатывали данные. Когда солнце стало спускаться к гребням гор, Сергей собрал с собой исчерканные-перечерканные бумаги с показаниями и расчетами, сел на своего коня и направился домой. Конь, похоже, был недоволен, - ему не дали дожевать любимого лакомства.
Впервые за сегодняшний день, после непрерывной работы, он подумал о том, как мало внимания он уделяет жене, как часто кричит на нее, бывает несдержан. А ведь она на это реагирует очень болезненно. В последнее время он все время пропадает или на службе, или в кругу товарищей, обсуждая последние новости или планируя какие-то дела.
Он вспоминал, как они познакомились когда-то, в довоенной Москве. Сколько раз они ссорились, ругались, но всякий раз возвращались друг к другу. Мир для него стал интереснее, заиграл новыми красками.
Только благодаря Ей в доме чистота и порядок, дети сыты, одеты и довольны. Их дом был таким уютным, все друзья завидовали ему. С какой любовью она трудилась над каждой грядкой, над каждым кустиком в саду. Украшала дом цветными бумажными цветочками на праздники. Она была женой от Бога. Богиня дома и семьи. А дом был ее храмом.
Сергей вспоминал, какой она была очаровательной тогда. Кети всегда умела красиво и со вкусом одеться, шутить, улыбаться так, что плыла кругом голова. А теперь… ей уже сорок девять. Но все равно, она сумела сберечь в сердце тот огонек, который горел там с той далекой-далекой московской зимы.
Дела, дела, дела… В том мире, - чтобы прокормиться, не выпасть из общего ритма, здесь – просто, чтобы выжить.
«Купить бы цветов» - подумал Сергей. «Какие уж сейчас цветы. Где то время, когда можно было запросто подойти к любому ларьку и купить любимой цветы? Или шоколадку. Надо было дарить больше цветов тогда, когда была возможность. Дари цветы, потому что они могут кончиться. Говори о любви, пока ты еще можешь говорить».
Тихо скрипнула калитка родного дома… Сергей завел коня в сарайчик, в «гараж», как он любил шутить. Жены во дворе не было. Наверное, пошла к соседке. Он подкинул коню сена напополам с комбикормом, ополоснулся. Зачерпнул сразу два ковша воды, - очень уж хотелось пить. Зашел в дом.
Сергей разулся, снял с плеча автомат, положил его в оружейный шкаф. Прошел в комнату дочери, - та спала, как сурок. Видимо, день у нее был напряженный. Сына не было, - наверняка бегает где-то с мальчишками. Сергей за стол, обхватил гудящую голову руками.
Вот в чем было преимущество нового времени, - это в том, что в пределах родного поселка за детей можно было не бояться. Да-да, именно так, - до Войны страх за детей был больше, ведь там приходилось бояться не горных чудовищ, не воинственных, мутировавших дикарей, а своих же сограждан. Зверей в человеческом обличье, которых было куда больше.
Это было время, когда матери, отпуская ребенка гулять во двор, тихо молились Богу, чтобы они вернулись живыми и здоровыми. Время, когда твоего ребенка могли изнасиловать и убить неизвестные, и концов потом не найдешь. Тогда дети в больших городах пропадали сотнями, тысячами, - бесследно, и никто их больше никогда не видел. Особенно активно шла охота за юными девочками. Время, когда пьяный водитель в полковничьих погонах мог протаранить своей иномаркой людей на автобусной остановке и быть оправдан судом. Время, когда ублюдок, похищавший девочек и державший их в рабстве, получал потом два года психушки, а через год опять гулял на свободе. А вспомнить случаи, когда новорожденных детей убивали их же матери, чтобы избавиться от обузы? А скольких забивали, морили голодом, выгоняли на мороз пьяные родители? В нынешнее время за такие дела сожгли бы вместе с домом. А тогда это было в порядке вещей. А сколько детей бродяжничало, жило на вокзалах, свалках, помойках? Людей тогда было много…, вроде как, а большей части населения было все откровенно по бую, - лишь бы были пойло, хавка да телевизор.
В нынешних поселениях, где на счету был каждый человек, дети были смыслом жизни, залогом хоть сколько-нибудь приличного будущего. Они были цветами на оплавленных камнях нового жестокого мира. Они делали жизнь радостной, веселой, смешной, - как тогда, до конца света. Причинить по злобе какой-нибудь вред ребенку, а, тем более смерть - неважно, своему ли, чужому ли, - означало приговорить себя. Люди знали друг друга, знали, кто чем живет, помогали ухаживать за детьми своим соседям, а, если родители погибали, брали сирот в свою семью. Так и жили. И после ядерной войны они добились невероятного, - численность населения маленького поселка медленно стало увеличиваться. Им удалось выжить.
Из водоворота мыслей Сергея вырвал скрип входной двери. В доме будто стало светлее, - вошла его маленькая Кети-Катерина. На ней было серое платье с остатками блестящих украшений на поясе и белый платок. Она посмотрела на мужа, пытаясь понять, будет ли очередная ссора или вечер пройдет тихо-мирно.
- Ты пришел? Что ты так на меня смотришь?
- Любуюсь тобой, - ответил Сергей.
- Да? А чем именно?
- Просто тобой. Ты ведь у меня такая красавица! И дома у нас так хорошо.
- Ты мне уже давно таких слов не говорил. – Кетеван подозрительно посмотрела на Сергея, будто пыталась понять, в чем подвох. – Ты что, пьяный?
- Ну и дурак был! Нет, не пьяный, могу исправить, если хочешь! – Сергей засмеялся. – А где Ярослав?
- В футбол с мальчишками гоняет, вон, на пустыре. Вернется голодный, как волк.
- А когда вернется?
- Сказал, часа через два…
- Ах, то есть у нас еще два часа есть? – Сергей погладил усы, подозрительно улыбаясь. – Ты мне вчера устроила истерику из-за того, что у тебя седые волосы появляются?
- Да!
- Говорила, что я к тебе интерес потерял? Что не люблю больше?
- Да… Конечно, так и есть!!! Ты даже не заметил, что я надела новое платье с бисером! А что ты…
Она не договорила: муж накинулся на нее, как коршун на добычу, запечатав ее уста жарким поцелуем. Она сначала пыталась вырваться, но быстро покорилась, обняв мужа. А тот уже расстегивал ее платье.
- Сережа! Что ты… как зверь?! Ну, сейчас Ярик придет…
- А пойдем наверх! – Сергей подхватил жену на руки, закружил ее и понес по лестнице на чердак.
- Нет! Опусти меня, я поправилась. Я тяжелая!
- Серьезно?
- Там грязно, я не могу, у меня голова болит, там пыльно…
- А мне плевать!
Люк, ведущий на чердак, захлопнулся…