Без названия. Посвящается З. Я. Корогодскому

Ханна Дарзи
- А Вы знаете, как Вас называют Ваши ученики?
- З.Я. Давно уже. Это короче.
- А по-другому? Не слышали?
- Не знаю, может, «старый хрыч», еще как-нибудь... Я не знаю.
(из интервью с З.Я. Корогодским.)

А его называли – Дедушка. Реже – Дед. Само собой, только за глаза. И конечно, он об этом знал.
Почему и откуда повелось, бог весть. Ироническая природа прозвища хорошо была понятна тем, кто с ним работал «после ТЮЗа». В последние лет десять жизни была у него одна такая присказка, из числа любимых – «Не думайте, что дедушка в маразме!».

Он мог сыграть и играл при случае «дедушку» - умиротворенного, благостного и всеведущего мэтра, воплощенную бесстрастную мудрость, переливающуюся всеми своими драгоценными гранями в хрупкой старческой оболочке. Играл блестяще. «Убедительно, внятно и забавно», если пользоваться его терминологией.
И надо было своими глазами видеть его полчаса спустя на уроке, во всей красе яростной одержимости, чтобы в полной мере оценить уровень этой игры и получать от нее не меньшее удовольствие, чем исполнитель.

Используя две-три пушкинских реплики, он мог легко, как бы мимоходом показать и Григория Отрепьева, и Марину Мнишек, точно и ярко, и еще присовокупить от себя что-нибудь незабываемое – «Это не просто змея, а роскошная змея, которую каждому хотелось бы иметь в своей коллекции…».
Он мог четверть часа карабкаться по лестнице в театральный зал, на третий этаж, отдыхая на каждой ступеньке, и таким взглядом пронзая желающих помочь, что они сникали и растворялись в пространстве. А после этого в репетиции вылетал на сцену, чтобы молниеносно продемонстрировать десяток вариантов накидывания плаща, мизансцены или жеста.

«Школа Корогодского» - понятие, давно вошедшее в обиход питерской, да и не только питерской театральной жизни.
Анализируя его специфику и основные принципы, рано или поздно сталкиваешься с необходимостью конкретики. 

Один из его учеников рассказывал, как в конце шестидесятых годов они, гордые первокурсники, праздновали получение студенческих билетов. («Какие победы отмечаем?» - ядовито интересовался в таких случаях Дед.) Финальная часть праздника разворачивалась в сумерках, а возможно, и белой ночью на Марсовом поле. После пения революционных песен будущие артисты на эмоциональном подъеме пальнули пару раз в воздух из стартовых пистолетов, убегая вдоль Большого Дома, по воображаемым врагам, которые внезапно оказались вполне реальными сотрудниками в штатском. В отделении милиции на улице Пестеля, где первокурсники очутились, благодаря бдительности и оперативности этих самых людей в штатском, от них потребовали предъявить документы. Новенькие студенческие билеты перекочевали в ящик стола дежурного по отделению. На утренний урок мастерства с З.Я. студенты шли с нехорошим предчувствием. Они ждали Мастера час, полтора часа, а он все не шел. Наконец, появился он, и лицо его обещало многое. Ни слова не говоря, расстегнул портфель, перевернул и вытряхнул на стол злополучные студенческие билеты. Сказал только: «Чтобы через пять минут этого не было!». И кажется, добавил: "Дураки!". Через пять минут на столе было чисто. Он начал занятие, как обычно, никогда больше к этой теме не возвращался и ее с курсом не обсуждал. Кстати, именно с этим курсом он поставил вскоре знаменитый «Наш цирк» и повез его на гастроли в Англию.

Он всегда говорил и писал о том, что строит театр-дом, театр-семью. Главой семьи был он сам, и считал своей обязанностью – защищать от внешних обстоятельств тех, кто жил в его доме.

В бесконечном ряду связанных с его именем апокрифов и легенд, передаваемых изустно, есть один характерный эпизод. Актер ТЮЗа, о котором пойдет речь далее, в тот момент, (т.е., в начале 70-х), находился на грани ухода из театра. Репетировали новый спектакль. Из динамика, стоящего на шкафчике в гримерке, шла трансляция. Когда пришло время выходить на сцену, актер взялся за ручку двери и обнаружил, что дверь не открывается. Кто-то «добрый», проходя по коридору, ради шутки ли, или из еще каких-то неведомых соображений повернул ключ, торчавший в замочной скважине снаружи, заперев в гримерке актера и нескольких его коллег. Обнаружив, что вынести дверь плечом в лучших традициях боевика невозможно, и тем более невозможно протиснуться в узенькое окно под потолком гримерки, актер заметался в тихой панике. Тем временем, его отсутствие на площадке было замечено. Из динамика раздавался грозный голос Корогодского, который обещал обрушить на голову актера все мыслимые и немыслимые кары, ежели он сию секунду не появится на площадке. И тогда актер схватил со шкафчика динамик, и заорал в него со слезами на глазах: «Зиновий Яклич, я не могу выйти!!!».

Его театр был государством в государстве, живущим по собственным законам. Он бывал «по-отечески суров», а иногда, как и сам признавался, «суров неоправданно». Он мог беспощадно разнести показанный материал, независимо от того, сколько сил и времени в него было вложено. Но многие из его учеников помнят, что самые сокрушительные разносы рождали желание работать так, чтобы заслужить похвалу. И это было естественно, потому что в актерской профессии единственный абсолютный критерий – мнение Мастера.

И потому, быть может, самой важной особенностью его школы, силой ее и слабостью было то, что она рассчитана была на обучение личности. «Взять школу» мог только тот, чья природная индивидуальность оказывалась настолько сильной, что способна была не только впитывать и исполнять, но сопротивляться и творить самостоятельно.

Причина его конфликта с советской властью, кончившегося так трагически, была не в политических убеждениях, не в форме или возрастном адресе его спектаклей и не в проблемах, которые эти спектакли ставили, и не в его пресловутом «трудном характере».
Ему не могли простить, что он - солидный и разумный человек, занимающий определенную должность, под слоем обязанностей, званий и премий внутренне оставался ребенком.
Он понимал, что «взрослые» играют по своим правилам, и как любой ребенок, мог подыграть им, если это было необходимо. Не потому, что ему нравились эти правила. Ему нравилось играть. Игра была не только формой и содержанием его жизни, но и ее смыслом.

Однажды, в начале 90-х, он принимал у себя в гостях американских друзей. Поздней ночью вышел с ними на улицу, чтобы помочь поймать такси до гостиницы. Он пытался объяснить им идею спектакля, синтезирующего рассказы о животных и упражнение актерской школы. Когда счел, что слов недостаточно, просто встал на четвереньки посреди ночной улицы Гороховой (тогда еще, впрочем, Дзержинского), и прошелся перед американцами в образе льва из спектакля…
Несколько лет спустя спектакль по этой идее, который назывался «Пространство инстинкта», был поставлен в Театре Поколений и приглашен на гастроли в Японию. На видеозаписи, сделанной актерами в японском зоопарке, сохранился маленький эпизод. Своей характерной, вразвалочку, походкой Дед подошел к клетке льва. Лев, развалившись на солнцепеке, спал беспробудно.
- Ну? – без тени улыбки, требовательно сказал ему Дед. Но лев не шевельнулся, не вышел «на площадку» и ничего не ответил…

«В ТЮЗе» и «после ТЮЗа» - две части его жизни. Первая часть, безусловно, выглядела более привлекательной с точки зрения «масс-медиа»: главный режиссер одного из лучших театров страны, учитель знаменитых актеров, «бывший лучший, но опальный стрелок»…

О пост-тюзовском периоде известно меньше.

«Какой он с вами был… ласковый…» - сказал один из его учеников тюзовского периода, просматривая видеозапись репетиции с З.Я. в Театре Поколений. Сказал с непередаваемо точной интонацией ребенка от первого брака, ревнующего родителя к детям от брака второго.

Осенью 1991-го в городе появились афиши с объявлениями о наборе в мастерские Эстетического Центра «Семья». Состоялся набор в «школу-студию Театра Поколений», шестнадцатый по счету «учебный полукруг» школы Корогодского. Первый - из числа тех, которые он будет набирать не на основе ЛГИТМиК. Те, кто выдержал жесткий отборочный конкурс, понимали, что никаких гарантий на получение официальной «корочки» о высшем образовании, у них нет, и в ближайшем будущем не предвидится. Они просто хотели учиться актерской профессии.

Фрагменты будущего спектакля «Пространство инстинкта» эти студенты впервые сыграли для зрителей уже через полгода после начала обучения, в феврале 1992-го. Буквально на следующий день студия, театр и мастерские остались без помещения. Походы по инстанциям, письма, переезды, поиски средств, спонсоров, «жилья»… Уроки в студии и репетиции учебных работ шли по расписанию, которое не должно было нарушаться ни при каких обстоятельствах.

… В 1993-м году Дед получил от А.С. Запесоцкого приглашение стать зав. кафедрой режиссуры и актерского искусства. Оба курса, набранных им, стали студентами СПбГУП. А спустя еще два года у студии и театра появился постоянный адрес, дом 121-А на проспекте Обуховской обороны (главным достоинством которого, по словам Мастера, была его автономность).
«Пространство инстинкта», «Телекалейдоскоп», «Кровавая свадьба», «Под зеленой звездой», «Мириам», «Песни западных славян» - лучшие из спектаклей Театра Поколений созданы были с новым поколением учеников - семи курсов Корогодского, получавших свои дипломы в СПбГУПе.

«Мне удалось, преодолев проклятье и изгнание, вернуться в театральный круг, в любимое, единственное пристрастие - к театру и зрителю, удалось создать Творческий Центр “Семья” и его Театр Поколений. Меня снова признали, но без фанфар и славословий. Теперь уж я, пройдя огонь и воды, не оглохну от “медных труб”. Да и будут ли они, а главное, нужны ли?..», - написал он в своей книге «Возвращение».

Жизнь его театрального Дома требовала постоянного присутствия, а его физических сил на это уже не хватало.
Он хотел поставить «Короля Лира», и самому сыграть Лира, - роль, уже сыгранную им в реальной жизни! И те, кто хоть раз видел его в показе на репетиции, понимают, каким мощным мог бы быть этот спектакль.

Однажды, в начале 90-х, он снялся в кино. Его кроткий чудаковатый ребе из «Заката» раскрывается внезапно, в неистовом монологе, обращенном к небесам. Сегодня, когда смотришь фильм, невольно пытаешься угадать – какие слова он мог бы говорить на самом деле?..

- Единственное, что хочется у бога спросить,  - сказал он своим ученикам в 1993-м году, – бог, зачем ты сделал так, что любовь уходит? И остается одна, нетленная любовь – к своему предназначению. Если вы и ее потеряете – проживете биологическую жизнь.

P.S. Фото Юрия Виролайнена