Три гвоздя

Ефрем Рябов
В Киеве стоял жаркий июнь 1919 года. В городе царили большевики, точнее - большевичили. Профессоров университета Святого Владимира щелкали как орехи. За жизнь человека из бывших никто бы не дал и рваной керенки. Деникинцы уже наступали на город со стороны Житомира, и в разгуле бессудных расстрелов красных чувствовалось желание напиться крови напоследок.


Киев - мать городов русских - балансировал на грани между статусом губернского города, окраины рухнувшей империи, центром незалежной неньки Украины и столицей новой советской республики. Город маленький, все друг друга знают. Яша Блюмкин, не успел приехать из самой Москвы с тайной миссией, как его уже взорвали, не помогла даже бронебойная ксива от самого железного Феликса. И этот чертила выжил. Через месяц в него уже стреляли в упор в летнем кафе на Крещатике,- заговоренный. Как говорили уже тогда в Одессе - маме всех большевистских чекистов: "С трех попыток не грохнуть Блюмкина? Это был не Богров." (Агент царской охранки Дмитрий, он же Мордко, Богров убил Столыпина в киевской опере в 1911 г.) Кажется, за соседним столиком на Крещатике в 1919 году видели врача Михаила Булгакова, напудрив ноздри кокаином, он писал "Записки земского врача".

Как у них там все переплелось в этот год! Секретные агенты, национальные интересы, кровожадная месть за прошлое, расстрелы по спискам. Не поверю, что в 1919 году местечковые чекисты без указивки из центру додумались по списку расстрелять всех, кто хотя бы инициалами сверкнул на знаменитом дореволюционном процессе Бейлиса: В.Э.Розмитальский, Разумихин, В.Чеберяк, П.А.Сингаевский, кн.Д.В.Жевахов, К.А.Вигура, В.Галкин - все полегли в расстрельном рву, без всяких процессов, без пустых формальностей. Троечки пресловутые уже формируются: на заседании юридического отдела Киевской губчека товарищи в лице Манькина, Манштейна и Рубинштейна приговорили несчастного Сергея Павловича Подвысоцкого, просто киевлянина, к расстрелу "за возбуждение толпы и антисемитскую агитацию". А за что должен был агитировать несчастный Сергей Павлович, если по данным "Особой следственной комиссии Юга России", работавшей в Киеве с 31 августа по 16 декабря, когда город был занят Добровольческйо армией, Киевская ЧК на 75% состояла из евреев, а в списке расстрелянных ни одной еврейской фамилии не было.

Известный киевский художник, профессор украинской Академии художеств, основатель собственной рисовальной школы Александр Александрович Мурашко ничего не боялся. По своим взглядам он примыкал к большевикам, стоял на большевисткой платформе, как тогда выражались. Чего бояться художнику, в свои 44 года достигшему европейского признания и уважения? Он спокойно ходил по родному городу, от собственного домика на Лукьяновке, где он жил с женой Маргаритой Августовной Крюгер и приемной дочерью Катей, до Академии и собственной Художественной студии на Институтской улице.

В этот вечер к ним в гости для серьезного разговора зашел Михаил Львович Бойчук, еще один прославившийся украинский художник, живописец и монументалист родом с тернопольщины.

- Рита, организуй нам с Михал Львовичем чайку,- крикнул А.Мурашко супруге.

- Не извольте беспокоиться, Маргарита Августовна,- вежливо отказался М.Бойчук, статный и красивый 37-летний мужчина. - Как поживает Анна Августовна? - осведомился он о здоровье свояченицы А.Мурашко, художнице А.А.Крюгер-Праховой.

- Спасибо, Михаил Львович, вроде все здоровы. Они с Николаем Адриановичем готовятся к выставке Киевского товарищества художников,- улыбнулась Маргарита Августовна. Сестра ее была замужем за художником Н.А.Праховым, сыном легендарного в Киеве профессора А.В.Прахова, руководившего 35 лет назад внутренней отделкой Владимирского собора.

- Как же, как же,- кивнул М.Бойчук, - и мы с Александром Александровичем в творческом поиске. Обязательно будем выставляться.

- У нас с Сашей серьезный разговор,- многозначительно намекнул Михаил Львович и перешел на мову.

Маргарита Августовна послушно удалилась в спальню. В столовой художники разговаривали на повышенных тонах, до нее долетали слова: "незалежность", "держава", "батькивщина". Как ни странно, но М.Бойчук и А.Мурашко митинговали друг перед другом недолго, через четверть часа Михайло Львович выскочил из хаты как ошпаренный.

- Саша, что у вас за споры? - недовольно крикнула Магарита Августовна мужу.

- Да, Михайло оседлал своего конька, агитирует меня за самостийность,- отозвался А.Мурашко,- чтобы я изменил свое отношение к большевикам и русским. Но ты же знаешь, Рита, я - интернационалист, а по происхождению из босяков. Как я могу не поддерживать большевиков? Я для них социально близкий, в детстве батрачил, по молодости бедствовал, в 15 лет ушел из дома, ночевал где попало, в парках, во Владимирском соборе, если сторожа разрешали, на пристанях под лодками.

- А почему он такой злой ушел?- спросила супруга.

- Рита, посмотри, что я нашел,- в спальню вошел бледный А.Мурашко.

- Что? - встрепенулась Маргарита.

- Три гвоздя лежали на столе. После него осталось,- руки художника тряслись. - У нас, у украинцев, три гвоздя означают смерть. Это народная примета. Три гвоздя забивают в гроб.

- Саша, положи их на место, туда, где он их оставил, - сказала Маргарита Августовна, и лицо ее покрылось красными пятнами. По национальности она была немка, дочь киевского нотариуса, в глупую символику не верила, но взволнованность мужа передалась и ей.

Через пять минут в дверь постучали. Открывать пошел А.Мурашко. Это вернулся взъерошенный и запыхавшийся М.Бойчук с парусиновой шляпой в руке.

- Я тут у вас забыл на столе пакетик,- без лишних церемоний ворвался он в дом и проследовал в столовую.
Он забрал свои гвозди и также стремительно вышел, растворившись в пыльном облаке лукьяновского переулка.

- Саша, не нравится мне все это,- запричитала Маргарита Августовна. - И месяца не прошло со дня твоего ареста. Что ты за государственный преступник?

- Времена однако нынче беспокойные,- мрачно изрек Алекандр Мурашко. - И мне совсем непонятные. Я художник или политик?

Месяц назад его арестовали на улице при проверке документов. Он шел один. Увезли, как потом выяснилось, в Дарницу. Когда ночью он не пришел ночевать, Маргарита Августовна побежала, несмотря на коменданский час, к многодетной сестре Анне Августовне Крюгер-Праховой и ее мужу - Николаю Адриановичу Прахову на Большую Житомирскую. Утром они начали совместные поиски пропавшего Сашко. Безрезультатно. В Чека ответили: "Ничего не знаем. Ждите. Может, найдется. Загулял. По нашей линии не проходил".

Через несколько дней Мурашко появился у Праховых, голодный, помятый, обросший щетиной.

- Где? Что? - накинулись близкие с распросами. - Мы уже не знаем, что и думать. Почему не дал весточку?

- Коля,- ответил Мурашко, сверкая белками на воспаленном лице,- я был в Дарнице.

- В Дарнице? - ахнули хором Николай Адрианович и сестры Аня и Рита.

- Значит, тебя все-таки арестовало чека? - возмутился Прахов. - А я уже доложил коллегам в Академии художеств о твоей пропаже. Подбил их на написание коллективного письма в твою защиту. Собирались уже идти в ревком и губернский отдел народного образования. Что случилось с тобой? Рассказывай конкретно.

- Меня разбирала тройка,- начал Александр свой скупой на подробности рассказ. - Думаю, был донос. Но придраться им не к чему. Ты же знаешь, я из босяков. Это все ерунда. Мои объяснения их удовлетворили. Не это главное. Знаешь, кого я там случайно увидел в одной из комнат?

- Не тяни. Говори. А то начну нехорошо шутить,- занервничал Николай Адрианович.

- Я случайно увидел за столом в одной из комнат Михаила Львовича Бойчука,- изрек Мурашко.

Все ахнули:

- Не может быть...

- Но он меня не узнал,- закончил свой рассказ Мурашко.

- И слава Богу,- заключил Прахов. - Надо бы держаться подальше от политики. Деникинцы наступают на Киев.

Вскоре внезапный и ни чем не оправданный арест и странный приход М.Бойчука в гости стал забываться. Жаркий киевский июнь радовал глаз художника буйством красок.

Солнечный день увеличивался, и как-то, возвращаясь из гостей, Мурашко с женой забыли о действовавшем комендантском часе.

- Рита, мы с тобой не припозднились? - внезапно встрепенулся Мурашко. Он полез в карман за часами, щелкнул серебряной крышкой: - О, уже одиннадцатый час.

Они уже были на Лукьяновке. До дома оставались считанные минуты ходьбы. Как назло из-за угла послышался стук кованых сапог по булыжной мостовой. Патруль! Нарвались на патруль. Стараясь сохранять спокойствие, прилично одетая пара, дама в длинном голубом платье с высокой прической и с ней под руку высокий статный шатен средних лет с усами и бородкой как у товарища Троцкого, одетый в бежевый льняной пиджак и такие же брюки, спокойно шли навстречу двум солдатам в гимнастерках с трехлинейками на плечах и старшему патруля во френче с наганом на боку. У всех троих на левых предплечьях были красные повязки. Патруль при виде парочки остановился и ждал ее приближения у перекрестка, внимательно оценивая внешность штатских.

- Не поздно гуляем, товарищи? - осведомился старший патруля. - Удостоверения имеются?

Неприятный холодок пробежал по телу Мурашко.

- Пожалуйста,- сказал он, протянув начальнику патруля пропуск, выданный Всеиздатом после предыдущего ареста.

- О, да у вас документики не в порядке,- закачал головой патрульный. - Вам придется проследовать с нами.

- Я издалека вижу: контры,- поддакнул красногвардеец.

- Одну секундочку. Я сейчас с женой попрощаюсь,- промямлил побледневший Мурашко.

- Саша, что случилось? - запаниковала Маргарита Августовна.

- Не волнуйся, дорогая, простые формальности, проверят документы и отпустят,- пытался успокоить жену Александр Александрович. - Возьми, пожалуйста, часы и деньги.

Он передал Рите серебряные часы с цепочкой и портмоне.

- Иди, я тебя скоро догоню,- махнул он ей рукой на прощание, повернулся и пошел к поджидавшим его бойцам карательного фронта.

Маргарита Августовна проводила взглядом удалявшуюся четверку, свернула за угол и быстрым шагом направилась к дому. Через несколько секунд она услышала вдалеке топот сапог, крики и несколько выстрелов. Затем все стихло. Крюгер схватилась за сердце, застонала и упала в обморок.

"С Сашей беда, с Сашей беда",- жаркими кровяными приливами стучало сердце, посылая импульсы в мозг. Ей казалось, что она пролежала вечность на остывающей земле. Прошло всего лишь мгновение. Она очнулась. Поднялась, покачиваясь. Ничего не видела, перед глазами плыли радужные круги. Побежала, задыхаясь, к дому в переулке.

Всю ночь не спала, успокаивала себя надеждами на благоприятный исход. Утром подняла на ноги сестру и Николая Прахова. Больше рассчитывать было не на кого. Сама побежала по местным властям. Никого. Нигде. Никто ничего не знает. Не было ничего. "Но муж-то был! Вот и его картины остались..."

После обеда в дверь постучали. Маргарита Августовна побежала открывать.
На пороге стоял революционный матрос. Ноги Риты подкосились. Она опять почувствовала беду.

- Ну, что? Мужа нашла? - обыденно, как "дай семок погрызть", кивнул мореман и усмехнулся, не обращая внимания на ее округлившиеся глаза. - Я нашел,- отрешенно в пустоту обронил хвастливую фразу матрос и повернулся как ботик на стремнине.

Рита исступленно закричала, кулаками вцепившись себе в глаза и щеки. Она побежала всед за матросом.

Бежать пришлось недолго. Тем же ночным путем. Вот и перекресток, где они разошлись с мужем, как оказалось, навечно. Здесь вот Саша бросился бежать, плутая закоулками. Он хорошо знал местность и надеялся использовать это преимущество перед патрулем во время побега. Матрос привел ее к заброшенному оврагу, где ничком лежал Мурашко. До спасения ему не хватило везения и нескольких секунд. В последние мгновения жизни Александр Александрович Мурашко как старый опытный урка с Подола, не раз уходивший от погони, бросился под изгородь над оврагом, по-пластунски преодолевая препятствие. Удача покинула его, он зацепился льняным пиджаком за какие-то сучья. Этого мгновения хватило солдату для того, чтобы прицелиться. Социально близкая пуля настигла художника. Подбежавшие преследователи вытянули его за ноги из-под забора. Комиссар добил выстрелом из нагана в затылок.

Нелепая смерть была мгновенной. Он не успел попрощаться мысленно с близкими, не пришлось помянуть ему перед уходом счастливые и не очень мгновения насыщенной жизни, окинуть последним взглядом написанные картины, многие из них признавались шедеврами. 14 июня 1919 года карусель с серыми в яблоках конями остановилась. "Карусель" - это была одна из лучших его картин. Он написал ее в 1909 году для выставки в Мюнхене, где она удостоилась золотой медали, а Александр Мурашко начал свой путь к европейской славе. В этом же году он и женился. Счастливый год. Если бы тогда он знал, что счастья ему было отмерено только на десять лет жизни...

Из какой нищеты он поднялся! Какой жизненной силой надо было  для этого обладать! Его настоящая фамилия - Сашко Крачковский, он родился в черниговском местечке Борзна; мать, Мария Ивановна Крачковская, поднимала его на ноги одна, карабкаясь из нищеты. Затем она сошлась с резчиком по дереву Александром Ивановичем Мурашко, мастером иконостасов. Сашу отдали на обучение в духовное училище. Брат отчима - Николай Иванович Мурашко - уже получил известность в Киеве, открыв собственную рисовальную школу. Он же посоветовал и посодействовал брату Александру получить подряд на работы в строившемся Владимирском соборе, пользуясь знакомством еще по Питеру с профессором Адрианом Викторовичем Праховым, руководившим отделкой. Семья перебралась в Киев, где отчим открыл мастерскую и получил подряды на грунтовку стен во Владимирском соборе, позолотные работы, резьбу иконостасов и изготовление мебели. Что удивительно, мастерская отчима была расположена в доме напротив того, где жила семья Праховых, на Большой Житомирской.

Сашу отдали в гимназию, но учился он из рук вон плохо. Отчим, обладавший крутым нравом, забрал его из гимназии и определил на обучение к иконописцу Науменко. Какие там местные богомазы, когда тут в соборе работают Васнецов, Нестеров, Врубель, братья Сведомские, Котарбинский!  На талантливого мальчика обратил внимание Васнецов и разрешил копировать ему свои образа. Знал бы Виктор Михайлович, что этим он круто изменил судьбу Саши Мурашко. Теперь он без колебаний решил стать живописцем. Дома это желание расценили как упрямство, и это привело к семейному конфликту. В 15 лет Саша уходит из дома, начинается его босяцкий период жизни: бродяжничество, скитания, голод. Кончился этот отрезок тем, что юноша, находившийся на грани истощения, пришел к Адриану Викторовичу Прахову, в доме которого ему не раз приходилось бывать до этого.

- Адриан Викторович, я пришел к Вам одолжить денег, - осмелился Саша Мурашко. - Мне надо 30 рублей на обучение. Я хочу учиться рисованию в школе у дяди.

Елена Адриановна Прахова, старшая дочь профессора, отложила вышивание и внимательно посмотрела на застенчивого, заикавшегося юношу.

- Саша, Вы хотите стать художником? - удивилась она. - Это же адский труд.

- У него есть задатки, пусть учится, - подтвердил Виктор Михайлович Васнецов, звякнув фарфоровой чашечкой. Он попивал чаек на своем излюбленном месте за праховским столом. - Может, и до академии дорастет. Дерзай, Саша, будут успехи, я напишу рекомендательное письмо Илье Ефимовичу Репину.

- Адриан, надо помочь юноше, - тоном генеральской жены сказала Эмилия Львовна Прахова, отыграв последние аккорды этюда Шопена. - И поговори, будь добр, с Александром Ивановичем Мурашко. Почему это у молодого человека такая неустроенная жизнь?

- Как Вы добры, Эмилия Львовна, - улыбнулся Михаил Александрович Врубель, рисовавший карандашный набросок пианистки в своем маленьком блокнотике.

- Я уже думаю об этом, Миля,- Адриан Викторович, казалось, несколько отрешенно поглаживал бороду, сосредотачиваясь на проблемах быта после впечатлений от музыки Шопена. - Для начала, батенька, присаживайтесь к столу. Чаепитие не предполагает принятия скоропалительных решений. Леля, поухаживаешь за молодым человеком, - обратился он уже к дочери.

- Я помогу Леле,- влезла в разговор младшая дочь Оля, важно поправляя белоснежный накрахмаленный передник.

Саша Мурашко сел за стол между Николаем Праховым, с которым был уже давно знаком, и Михаилом Васильевичем Нестеровым. Нестеров не обратил на него никакого внимания. Он сидел с закрытыми глазами, а когда открывал их, рисовал прямо на салфетке портрет Лели Праховой.

- Ах, Михаил Васильевич, опять Вы за свое,- всплеснула ручками Эмилия Львовна, проходя мимо Нестерова. - Я скоро буду вынуждена вместо салфеток класть Вам ватман.

- Простите, Эмилия Львовна,- встрепенулся Нестеров. - Что-то меня внезапно озарило.

- Видения? - повернулся Врубель к нему.

- Да,- подтвердил Нестеров.

- Видения, видения преследуют нас,- в пустоту произнес Врубель.

- Добро пожаловать в наше братство художников,- сказал Петр Александрович Сведомский, обращаясь к Саше Мурашко.

- Коммуна - это сила,- согласился с братом Александр Александрович Сведомский, оба художника тогда жили в доме Праховых.

Весело было в этом доме. Лучшей школы для начинающего художника и не придумаешь. Адриан Викторович в тот вечер дал денег Саше Мурашко, дал даже больше, чем тот просил. Он вмешался  в его судьбу, а это значило, что она теперь пойдет только на взлет, а радостные события последуют одно за другим. Саша стал учиться в рисовальной школе у дяди, Николая Ивановича Мурашко, друга Репина. Профессор, а также Виктор Васнецов и Николай Мурашко серьезно поговорили с отчимом Саши, взывая к его совести,  и этот разговор тоже имел положительные последствия. Александр Иванович Мурашко и Мария Ивановна Крачковская после долгих лет совместной жизни наконец-то обвенчались и сыграли свадьбу, пасынок был официально усыновлен и по праву стал носить фамилию Мурашко. Посаженным отцом на этой свадьбе был Адриан Викторович Прахов. Прахов и Васнецов сдержали свое слово, они написали рекомендательные письма Репину для поступления в Академию художеств. Завертелась деревянная карусель с серыми в яблоках кониками. Путь к европейской славе для Александра Мурашко лежал через Петербург.

Как известно, эти северные города - Москва, Питер - слезам не верят: и в 1894 г. Александр Мурашко в мастерскую Репина в Академии не поступил, не помогли даже рекомендательные письма старых друзей - А.В.Прахова и В.М.Васнецова и рисовальная школа однокурсника Репина - Н.И.Мурашко. Пришлось довольствоваться Высшим художественным училищем, открывшимся при Академии. И только через два года упорного труда А.Мурашко стал вольным слушателем мастерской Репина в Академии. На конкурсе выпускников Академии картина А.Мурашко "Похороны кошевого" удостоилась золотой медали, таким образом, он опередил своих друзей-соперников, будущих знаменитостей Кустодиева и Малявина, и получил право на пенсионное обеспечение в трехгодичной заграничной командировке. Жизнь удалась! Александр Мурашко переборол судьбу.

Три гвоздя оказались плохой приметой. Гроб с телом убитого художника студенты и художественная общественность Киева несли на руках от Академии до Лукьяновского кладбища на руках. Смерть А.Мурашко возмутила всех.

Вдова А.Мурашко - Маргарита Августовна Крюгер решила не оставлять убийц безнаказанными. Она потребовола в Киевском ЧК возбудить следствие, чтобы найти преступников, но наткнулась на стену непонимания. Когда она надоела следователю своей настырностью, он просто отозвал ее в сторонку и прямо сказал: "Я Вам не советую хлопотать. Не хлопочите. Следы ведут в высокие сферы". Убийство художника списали на неизвестных бандитов. А вскоре власть в городе в очередной раз переменилась, и менялась она еще неоднократно.

Как же сложилась судьба остальных участников этого рассказа? Невесело. Художник Михаил Львович Бойчук был расстрелян 13 июля 1937 г. за контрреволюционную фашистскую деятельность. Вместе с ним погибла его жена - С.Налепинска-Бойчук и несколько националистически ориентированных художников. Маргарита Августовна Крюгер через несколько лет после описываемых событий вышла замуж во второй раз за немца-архитектора и переехала в Симферополь. В 1937 г. ее мужа расстреляли, а сама она умерла в тюрьме.