Художнику, реставратору, поэту - Артёму Киракосову.
Барев, нкарыч! * Поговори со мной... Я порой боюсь тишины. Этот страх мой - солоничий. Особо доверенный нечеловек, вовремя подающий солонку к плохому настроению…
Я вчера улыбнулась тому, кто считает меня врагом. Зачем? Я подумала, что враг, который признался в том, что он враг имеет шансы стать другом.
Неизвестно какой друг завтра будет твоим врагом…
Ты говоришь мне взрослой: Всё будет хорошо, дитя…
Тёма, Тёма…Мы повзрослели и вместе со вкусом конфет потеряли вкус радости. В детстве умели радоваться конфетам и каникулам, теперь не ценим большее. Зачем мы торопимся жить? Жить, так как кто то придумал за нас. Торопим встречи и обстоятельства. Стараемся быть такими, какими нас хотят видеть чужие люди. Почему мы не умеем жить, так как складывается? По течению будней. Разве жизнь не должна быть похожа на вдохновение?
Я не устала от духовных своих должностей: дочери, сестры и подруги. Я утомилась быть чужестранной для тех, кто ушёл из жизни моей, но был и остаётся дорог...
Теперь мне дарована спасением непонятная близость чужих людей…
Научи меня правильно жить? А то ведь я живу, как умею… Я не люблю, когда меня учат и наставляют, но сейчас мне хочется прислушаться к тебе. Почему?
Разве может неправильно учить жить богомаз?
Тот, кто реставрировал…Нет! Исцелял! Спас Нерукотворный и Богоматерь Казанскую…
Разве может быть равнодушным человек, возвращающий в храмы святые образа?
Твои соседи, наверное, и не догадываются, что у них за стеной липовые доски ждут рук твоих добрых. Эти ожившие иконы поведают миру на тысячелетнем языке то, что не смогут люди…
Тём! Зачем люди приносят в дома иконы и забывают о них, огорчая объятиями пыли и пустоты? Что ты скромничаешь? Не каждого художника благословит на писание икон Благочинный церквей протоиерей. А вообще-то правильно. Неброскость и нехитрая кроткость отличает богомаза от артиста, лётчика и скалолаза.
Как бы мне хотелось сесть в уголочке твоей мастерской и безмолвно наблюдать, как ты работаешь. Опять не то сказала. Разве иконопись это работа? Это служение Господу.
Я представляю, как ты окропляешь чистую доску святой водой, пришёптывая: «Во имя Отца и Сына, и Святага Духа» или повязываешь рот платком, чтобы не потревожить своим дыханием сусальное золото, которое, я уверена послушно в твоих руках.
А, правда, что золотые пластиночки закрепляют на иконе с помощью белков тухлых яиц, настоянных на водке? Вот это правда…Никогда бы не подумала.
Мне так светло от того, что на одну из твоих икон у которой сейчас подсыхает защитный слой, будут завтра смотреть, не дыша, прихожане и кто-нибудь их них заплачет от нахлынувших ранее неведомых чувств. Нелегко человеку скрывать свои переживания и душевные порывы. Они пробиваются через трещины масок, и отражаются тенями на умеющих не только говорить, но и слушать полотнах с тайным переплетением красок. Да, мне снова грустно от своих же мыслей. Грустят ли птицы сменяя оперения? Или деревья по прошлогодней листве? Нет. Лишь человек сожалеет о том, что уже не вернется…
Тебе, наверное, редко хочется плакать. А нам небогомазам почаще…
Барев, нкарыч!* - здравствуй, художник (армянский язык)