- Ну чего ты опять, как на гвоздях? – громовым голосом одёрнула Олимпиада, когда Маруся в который раз схватилась за телефон. – Давно уже пора приучать юношу к самостоятельности, - женщина решительно закрыла папку, отодвинула на край стола. - Вон мой Санёк... – Олимпиада плеснула в пиалушку остывшего чаю, закурила. - Кстати, сколько твоему? – спросила она, зажмурив глаз от разъедающего дыма.
- Пять. Шестой.
- Сколько?! – закашлялась Олимпиада. Жуя папиросу, она с минуту жалостливо смотрела на Марусю одним глазом. Маруся тревожно пялилась на неё. Наконец, длинным маникюром Олимпиада отстучала пепел, молча пригубила из пиалки янтарный напиток. - Да-а, – сказала она, - правильно в старину говорили: «Дитёнка надо воспитывать, когда он лежит поперёк лавки». Жестом избалованной аристократки Олимпиада развела руками, - опаздываешь, мать. Опаздываешь, – укоряла она нерадивую Марусю. - Жениху почти шесть лет, а он у тебя... хм, всё с бабками да с няньками! «Температурка, манная кашка...» – соседка, усмехнувшись, замяла папиросу, оставила в пиалке. - Вон мой Санька... ещё только в нулёвку пойдёт, а дома уже вовсю хозяйничает! – Олимпиада с весёлой беспечностью захохотала. – Бой-парень! – женщина встала, прошлась, разминаясь.
- Вот ты, Мария, видела, чтобы я ему по сто раз в день звонила? И не увидишь! Щас приду домой... а меня уже... – она блаженно потянулась, с хрустом зевнула во весь рот, - а меня уже... обед дожидается! Картошечка жареная, супчик, хлебушек свежий. Всё он, Санёк! Потому что... приученный! С пе-лё-нок! – по-учительски проговорила она, собирая у зеркала причёску, съехавшую набок.
- Даже суп варит? – ахнула Маша. И задумалась. Пристыженная, она и сама понимала: сынок её, солнышко, конечно, должен быть не каким-то нёхалом, а твёрдо стать на ноги. И, чем раньше, тем лучше. Потом же маме «спасибо» скажет. За такого-то мужика любая девка пойдёт! Да и самой-то маме в старости надёжность ой, как пригодится!
«Но ведь мал ещё супы-то варить... в пять лет... – всё-таки засомневалась Маша. Тут же спохватилась: - А у Олимпиады? Нет, права, похоже, баба: и вправду ты, Мария, время упустила! Надо срочные меры принимать. Тоже приучать как-то...»
*
Погожее августовское утро. Выходной. На кухне – пар коромыслом! - Бельё кипит. Борщ вкусно булькает. В духовке петух томится-золотится!
Женятка не мешает - он в комнате книжку мозолит. Гундит себе по нос.
- Уф, бл-лин! – притопывая, Маша загромыхала крышкой с выварки.
- Кто упал? – в дверях появился испуганный мальчуган. Метнулся к крышке, - давай помогу!
- Обожжёшься!– отогнала мать, - не тронь! Я сама. Иди-играй пока, скоро обедать будем.
«Та-ак, обжариваю лук, и – борщ готов! Хм, обжариваю... а масла-то...» Маша вытрясла последние капли и выкинула пустую бутылку в мусорное ведро. «Мало... Что же делать?.. Пойду-ка у Лорки... - рванула, было, дверь Маруся. - Ох, блин, они же в горы мотанули... вот не сидится-то! – чертыхнулась женщина. - Чё ж делать-то?..» Конечно, самой в гастроном бежать - целая канитель: выключить недопаренное-недоваренное...
«Всё он, Санёк!» - завертелось вдруг Олимпиадино в голове.
«Точно, Женятку и пошлю в магазин! Должен же он, в самом деле, когда-то начинать самостоятельную жизнь! – убеждала себя Маруся.- Хм, смелый народ эти Олимпиады, не то, что я - вечно всего боюсь».
- Же-ень, - Маруся зашла в комнату, - сходи-ка...– она загадочно посмотрела на сына, достала сумочку, - сходи-ка за маслом.
- За маслом? Я?!- Сынок возликовал - будто этого и ждал! Глаза загорелись! - Давай! – выдохнул малец. Женятке ещё не верится, что мама поручает ему такое ответственное дело! – Давай! – нетерпеливо повторил он.
Мама свернула денежку, - в этот карманчик тебе положу. Купишь масло. Хлопковое. Здесь как раз на бутылку. И, чтобы сразу – домой, понял?! – строго сказала мама. - Смотри, никуда...
- Понял! – мальчонка уже готов сорваться с места.
- Погоди, - мать поправила рубашку, причесала-прихорошила сына: «загляденье, а не мальчишка!» Поцеловала: «не оброни деньги, помощничек», и закрыла за ним дверь. «А что? и, впрямь, уже большой!»
*
Тягучими каплями потянулись минуты. Маруся возилась-крутилась на кухне, а на душе кошки скребли: «Уже прийти бы должен...» Мать открыла дверь: «вроде... царапнул кто-то...» – Никого. Выдернула петуха – готов красавец! Посмотрела на часы... подняла оконную шторку: светило разгорается-подпекает! Прохожие маячат на улице, пока солнце не раскочегарило. В зной-то все по домам разбегутся – солнце не пощадит - искусает!
«Хм... чего ж его нет-то? – всё более тревожилась Мария. Она выключила борщ. Помешала бельё в баке. - Странно...» И вдруг... её, словно, ошпарило: «Да ё-лки же палки! – она швыранула злосчастную крышку - Вот дура-то, а!» - Женщина моментально вспомнила, как из бурного арычного канала, разрезающего городок на куски, месяц назад выловили трёхлетнюю девчушку. «Боже! а у гастронома-то и арык не закрыт толком! – обомлела Мария. - Ругая себя последними словами, она скачками ухнула с лестницы: «Масло ей надо! Ну же лентяйка чёртова, а!» -
И вот уже, сломя голову, спотыкаясь о булыжники, она мчится в магазин по ближней тропке вдоль канала, местами закрытого бетонными плитами. Мало хоженная стёжка то взбирается на каменистый пригорок, то скатывается в рыжие заросли татарника. «Мама!» - внезапно истошный крик разрывает материнское сердце: «Ма-а-а-ма!» Маруся остолбенела. «Господи... - она узнала голос. – Это же он!.. Из арыка! - Мать заметалась, завыла:
«Женя! Женька-а! Господи... его... под мостки тащит!..» В два прыжка она оказалась у мостков. «Только бы успеть!» Маша упала на грязную плиту, спрятавшую часть арыка, и, перегнувшись, с головой протиснулась в холодный проём между осклизлыми пластами. Косыночку она потеряла, и потные волосы лепили глаза.
Внизу в чёрном потоке неслись ветки, плясали огрызки яблок, арбузные корки... Цепким взором Маруся обшаривала мутную лавину. Рискуя сорваться в глубину, дрожащими руками отчаянно вспенивала студенящую быстрину, отпихивая раскисшие отбросы. - «Где же он, а?.. Сынок...» - Она, сдерживая дыхание, вслушивалась в шум бесноватой верти.
Спохватившись, что теряет время, женщина единым духом выбралась из саркофага и, не переставая причитать, бросилась к гастроному. На стеклянных дверях изнутри торчала палка. Маруся нетерпеливо затарабанила: «Откройте! Ну откройте же!»
- Обед! – недовольно рявкнула через стекло уборщица, плюхая мокрую тряпку на пол.
- Вы тут мальчика маленького не видели? Масло покупал?..
- Никого не видели! – бабка повернулась круглой спиной, неохотно завозила шваброй. -Носит вас тут, прибраться не дадите...
«Не был...» - Душа обомлела: «Потеряла ребёнка... сволочь... Вот сволочь!..»
В оцепенении Маруся не помнила, как ватные ноги вынесли её, полуживую, к дому. -
Ворочается, коварно поблёскивает в узких проплешинах пленённая вода... Женщина отрывает взгляд от воды и понимает: «Всё...» - Её обдаёт сухим жаром - она беспомощно оседает на выжженную траву у подъезда...
«Не-е-ет!» - мотает головой Маруся. «Не-е-ет! Помогите!» – орёт безголосое сердце. Безжизненные губы не слушаются.
В этот полуденный час народ, будто, вымер: на улице – пекло... и – никого.
- Же-е-ня! – выхрипывает мать, – Женя-а... сыно-о-ок...
«Мама!» Женщина вздрогнула... «Ма-а-ма... Я... купил масло, а ты... ушла на работу-у...»
«Господи! Женятка! родной ты мой!» Откуда у Марии и силы взялись!- она вскочила: «Я – здесь!» и опрометью бросилась в подъезд, - Женя! Зде-есь я! Зде-есь! Сынок...»
У порога закрытой квартиры сидел её помощничек. Двумя руками он бережно держал бутылку хлопкового масла и горько плакал.
---------
Таджикистан.