- Настена!
- Егорка? Ты что здесь…
Собственно, слова были не нужны. Говорили глаза. Давно уже заприметила она, как меняются при ее появлении его глаза. И сердце сначала замирало сладко, чуть не останавливалось, а потом начинало биться быстро-быстро, как будто хотело убежать. И розовели тогда Настины щечки, и пальчики крутили-теребили пуговку на кофточке так, что пришивала Настя ее уже раза три.
Егорка парень нездешний, полгода как приехал в деревню после окончания ремесленного. Русый чуб, нос чуть картошкой, голубые с искоркой глаза, лучики-смешинки к вискам, ладони широкие, ладные, ходит чуть увальнем - важно, не спеша. Девки поначалу судачили, интересовались – жених как-никак, но, как ни старались, узнали мало – родителей нет, детский дом, ремесленное. Заглядывались многие, да Егорка ни глазам, ни рукам воли не давал, веселил вечерами молодежь в клубе городскими байками да лихо отплясывал камаринского.
А Настене не до клуба было. Мать с отцом от зари до зари на работе, младшие все на ней – Дора, Шурочка, Ленька и маленький Васечка. Настена девка шустрая, все в руках спорится, да много их, дел домашних – не убавляются. Три класса только окончила, как раскулачили семью Мищенко. Сослать не сослали – некуда уже. А просто скотину со двора увели на колхозную ферму, выгребли из амбара все до зернышка, да сундуки разворошили – раздали деревенской голытьбе. И сейчас помнила Настя темные глаза матери, да голые сетки кроватей – нечего кулакам на перинах спать. На том Настино ученье и закончилось. Не в чем было в школу ходить, да и некогда.
...
-Наум Михалыч, вечер добрый.
-Здравствуй, Егор. С чем пожаловал?
-Да сказывали, инструмент сапожный у вас есть. Сам бы сделал, только уменья мне не хватает. Вот - Егор показал добрые еще ботинки со сбившимися каблуками.
-Пойдем в мастерскую, - посмотрел внимательно Наум Михалыч, - садись сюда, сам и сделаешь, дело нехитрое.
С час стучали молотками, дымили самокрутками, бубнили потихоньку, посмеивались.
- Наум Михалыч, я через вечер ходить стану, поучите! Интересно мне.
- Приходи, дело нужное, пригодится. А сейчас пойдем в дом, чай пить.
- Настасья, собери на стол, гость у нас, Егор Пономарев.
Коротко лишь вскинула Настена глаза, полыхнула синевой, да кинулась расставлять на столе посуду.
Егорка пил сладкий чай с горячими лепешками, смотрел на вышитые занавески, выскобленные полы, чисто выбеленную печку со строем чугунков, слушал Наума Михалыча, говорившего спокойно и веско о погоде, о надвигающейся зиме, о новостях, услышанных сегодня по радио. Уютно было Егорке, покойно. Должно быть, так хорошо бывает дома – думал Егорка, ведь дома-то настоящего никогда у него не было. Так бы и остался здесь. Утром шел бы в мастерские, к своим тракторам. Вечером возвращался бы домой, к этим занавескам на окнах, к кипящему самовару и… к этим синим глазам.
...
20 сентября 1939 года у Настасьи с Егором родилась дочка Валечка. Осенью 1940 года Егора Тимофеевича Пономарева призвали в армию. 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. С войны Егор не вернулся. Не было ни похоронки, ни бумаги о том, что пропал он без вести.
Я держу в руках фотографию. На обороте чернилами – Госпиталь. Сочи. 1942 г. Я вглядываюсь в глаза с искоркой, я глажу пальцами лучики у висков. Моя мама, Валентина Егоровна, до сих пор тоскует и надеется, что он где-то живет и помнит про синие глаза и дочку Валечку
http://www.youtube.com/watch?v=XJhFDMPMD0k Клавдия Шульженко. Синий платочек