Там, где восходит солнце...

Ваше  благородие ,   госпожа  чужбина ,
                Жарко  обнимала  ты .   да  только  не  любила .
                ( Булат  Окуджава )

Глава 1

Как попасть в Японскую тюрьму?

Алексей Кокорский перебирал бумаги в столе, когда в каюту вошел радист с озабоченным лицом и, обойдя его, уселся на диван.
– Нас похоже крепко дурачат. Электромеханик ходил на сахалинскую шхуну, которая стоит впереди нас. У них матрос получает за эти же десять тонн живого краба девятьсот баксов. За три сдачи в месяц у них выходит почти три «штуки», а мы с тобой за два месяца получили чуть больше семисот долларов. – Ветер замолчал, доставая сигареты, закурил и продолжил.
– Что делать будем? Я подал заявление на списание, а кэп даже не взглянул на него и спрятал в стол. Не хочет он отпускать меня.
- Да, попали мы с тобой в переплет. Если кэп решил не отпускать, то сам ты из Японии никак не сорвешься. Он попросту не отдаст тебе личные документы и не даст необходимые сопроводительные бумаги. – Кокорский сел на стул,  тоже закурил и продолжил.
– Тебе немного проще. Если он вдруг отпустит тебя, то ты поедешь домой и у тебя будет время подыскать серьезную фирму и сесть на ее судно. А мне ехать некуда, поэтому наберусь терпения и добью эту путину. Ведь все равно, что-то заработаем, а там уже и на другое судно можно уйти.
Они  долго  молчали и лишь дымили сигаретами, прокручивая в голове невеселые мысли.
- В город пойдешь? - Ветер встал и затушил в пепельнице сигарету.
- Да не мешало бы прогуляться. Только переоденусь и побреюсь, - ответил Алексей, задвигая ящик стола.
Радист ушел в свою каюту, а Алексей наскоро побрился и, переодевшись, вышел к трапу.
Ветер, ожидая его, уже стоял на причале.

*
Валюту экономили, поэтому такси брать не стали, а пошли в город пешком.
В который раз приятно поразили японские водители – они с радистом не дошли до дороги еще метров десять, а японцы уже замедляли ход своих малолитражек, несмотря на то, что для них горел зеленый свет светофора.
«Сто-иенник » был первым магазином, куда Алексей с Виктором зашли по пути к центру города. Перед магазином они затушили сигареты и засунули их в сигаретные пачки – урны для мусора перед магазином не было. Было непонятно, куда девают японцы мусор, который постоянно сопровождает человека: спички, окурки, шелуху семечек, фантики от конфет и обертки жвачек.
Улицы были так чисты, что можно было бы, наверное, ходить в светлых носках и не замарать их. Поговаривали, будто японцы моют улицы и тротуары машинами, используя специальный шампунь.
Продавщицы в магазине были молоды и настолько доброжелательны и корректны, что Алексей не удержался и, достав разовый фотоаппарат, «щелкнул» несколько раз  японских девушек, которые ни капли не смутились, а лишь заулыбались еще шире. Сдав на первом этаже свои сумки, они с Виктором взяли пустые корзины и поднялись на второй .
Выбор в магазине был огромен. Здесь за сто пять иен можно было купить все, начиная от ластика и кончая брюками и рубашками.
Алексей с Виктором не спеша прошли вдоль витрин, заполняя корзины китайскими и корейскими товарами. Потом спустились на первый этаж, переложили покупки в сумки, расплатились и, попрощавшись с японочками, покинули «стоиенник».
Рядом с магазином стояла телефонная будка и они решили позвонить в Россию родным и знакомым, а заодно, опробовать телефонные карты «Брастел», по которым можно было  говорить целый час, а стоили они совсем недорого – всего лишь две тысячи иен.
Первым в кабину вошел Виктор, но задержался там не долго. Когда он вышел оттуда, лицо его было расстроенным.
- Жена с дочкой в Хабаровск уехали, - сумрачно произнес он и закурил.
Кокорский зашел в кабину, поставил пакет на специальную полку,  рядом с телефонным справочником и начал набирать номер: вначале свой  карточный, а уже затем страны и городской. Но, что-то не срабатывало и даже шороха в трубке не было. Повторив процедуру набора цифр два раза, он ругнулся про себя на свою забывчивость и опустил в прорезь автомата десятииенную монетку, а уже через минуту разговаривал со своим другом, живущим во Владивостоке.
Телефонная карта «Брастел» была универсальной: можно было звонить по полному тарифу, можно было звонить по студенческому тарифу (за половину стоимости разговора), а можно было подкинуть абоненту на другом конце провода «сюрприз» - разговор за его счет, и делалось это лишь изменением всего одной цифры перед набором кода страны и города.
Разговор по телефону из Японии был всегда очень четким, как будто разговариваешь вживую.
Отзвонившись, они отправились в супермаркет «Саджо», скорее поглазеть на товарное изобилие, чем с целью приобрести что-то – цены там было очень высокими.
Зашли в просторный тамбур магазина, присели на невысокие скамейки у столика и закурили.
Перекурив, штурман и радист поставили пакеты в свободные ячейки без дверок, рядом с которыми уже стояли пакеты, лежали зонты и фотоаппараты. «Да, так в России не оставишь, нечего потом забирать будет» - Алексей удивленно хмыкнул и они с Виктором двинулись в глубь магазина.
Побродив по магазину около часа, они приобрели по банке недорого кофе и, выйдя в тамбур, вновь закурили, усевшись на скамейку.
«Да, магазин этот  явно не по нашему карману» - невесело подумал Кокорский.
Настроение после посещения «Саджо» упало и они уже не шли, а попросту брели в сторону русско-японского магазина № 528.
Здесь они немного повеселели. Японские продавцы: молодые женщины и мужчины встретили их как старых знакомых. Почти все они сносно говорили по-русски.
По магазину уже ходило около десятка русских моряков, приценивающихся к товарам, в сопровождении японцев.
Алексей присмотрел ноутбук за 16.000 иен и шикарное кимоно для Ирины всего за 5500 иен и решил, что обязательно купит их в следующий заход в Вакканай.
Потом они с Виктором зашли в магазин детских игрушек. Это было настоящее детское царство. Чего здесь только не было. Кокорский в детстве, мечтал попасть, наверное, именно в такое изобилие игрушек.
Они с Виктором часа два бродили по миру взрослой фантазии, которая была поставлена на службу детям. К сожалению, наличная валюта была на исходе и Алексей приобрел только три новогодних хлопушки, решив навестить этот магазин перед возвращением траулера в Россию, и накупить различных игрушек для своего восьмилетнего сына.

*
При выходе из магазина они столкнулись с двумя матросами их траулера, которые проходили мимо, направляясь на судно. Братья Матросовы из Владивостока нравились Кокорскому своей простотой и немногословностью и они, наверное, чувствуя это отвечали ему тем же.
Каждый из них держал в правой руке по небольшой бутылке слабой японской водки.
Все четверо остановились обрадованные встречей.
- Алексеич, выпить хочешь? – предложил старший из них – Саня.
Пить Алексею не хотелось, но чтобы не обидеть Сашу, он взял у него бутылку, приложился к горлышку, закрыв языком отверстие, и сделал вид, что пьет, затем передал бутылку радисту, тот сделал пару глотков и вернул водку старшему Матросову.
Теперь они уже вчетвером двигались по улицам города, направляясь в порт.
На пути им попалась стоянка подержанных автомобилей, выставленных на продажу.
Около двадцати автомобилей разных марок стояли на небольшом асфальтированном пятачке, огороженном тонкой цепью. Сразу же бросались в глаза  большие листы ватмана с внутренней стороны лобовых стекол, на которых крупным шрифтом была написана цена и год выпуска машины.
Малолитражки, которые предпочитали японцы в Вакканае, продавались здесь всего за 50-60 тысяч иен,  «Джип» 2002 года выпуска стоил 470 тысяч иен,  а в  России он обошелся бы, наверное, в 50-60 тысяч долларов – это 5-6 миллионов иен.
Моряки походили по стоянке, пощупали машины руками, позавидовали японским покупателям, которым предназначались эти автомобили, и пошли дальше.
Алексей замешкался на стоянке, осматривая «Джип», и отстал от своих спутников метров на пятьдесят. Ускорив шаг, он начал догонять их, когда на перекрестке впереди него остановился микроавтобус, открылась передняя дверь и из-за нее выглянуло русское лицо.
- Алексей! Вот уж точно – на ловца и зверь бежит. Привет. Поехали к девчонкам, они уже отоспались и скучают без дела.
Кокорский сразу же узнал Андрея – водителя одного из публичных домов города, который всегда приезжал на причал порта и зазывал  русских рыбаков поехать в их клуб, где были собраны молодые красавицы с Сахалина, Хабаровска и Комсомольска.
Алексей был мужиком свободным, здоровым, с правильной ориентацией и изредка пользовался услугами «жриц любви», да и не жаль было 20 тысяч иен за один час, проведенный на чужбине с молоденькой русской красоткой. «На, а как же Ирина, которая вот уже три месяца ждет его во Владивостоке? Нет, этот клуб уже не для меня» - решил он, но чтобы не обидеть Андрея, отказался ехать с ним, сославшись на покупки и отсутствие валюты и попросил того подъехать к их  судну на следующий день. «А завтра мы будем уже далеко в море» - усмехнулся Алексей про себя и, попрощавшись с Андреем, поспешил к радисту и матросам, которые остановились, поджидая его.

*
Когда они вернулись на судно и сдали пропуска на выход в город третьему штурману – до выхода судна в море оставалось еще три часа. Из Вакканая они всегда уходили в десять часов вечера, а к обеду следующего дня уже подходили к району промысла.
Алексей разобрал покупки, рассовал вещи по рундукам и в сумку, потом перекурил и завалился в одежде на застеленную кровать.
Он уже начал дремать, когда в коридоре раздался громкий, хрипловатый голос пьяного боцмана. Он то ругался с кем-то, то объяснялся кому-то в любви. Несмотря на шум, устроенный боцманом, уснуть ему все же удалось.
Однако спал он не долго и, был разбужен металлическим скрежетом, а потом ударом судна обо что-то и грохотом в районе кормы. «Наверное, кэп крепко подпил и при отходе от причала ударился о какую-нибудь шхуну» - подумал Алексей отрешенно и опять провалился в сон.
На ночную вахту – в половине двенадцатого, поднял его не вахтенный матрос, а третий штурман – Виктор Ветер.
Алексей выпил горячего кофе, перекурил и вышел на палубу. За время службы на флоте он установил для себя правило, заступая на ночную вахту, подниматься в темноте на правое крыло мостика по палубным трапам, чтобы и глаза к темноте привыкли, и погоду оценить. Постояв на крыле минут пять, он вошел в ходовую рубку. Умный японский радиолокатор «Furuno» показывал, что судно находится в середине пролива Лаперуза, пересекая его и направляясь к острову Манерон.
- Пролив чист. Обойдешь Манерон с запада, а потом повернешь на север. Матросы перепились, поэтому я отпустил вахтенного матроса спать – сказал Виктор, сдавая, вахту Кокорскому.
- Сейчас придет Женя Чурсин самый трезвый из матросов – добавил он, намереваясь покинуть ходовой мостик.
- Викторович, а что за грохот был, когда от причала отходили? – остановил его вопросом Алексей.
Виктор замялся и с неохотой ответил:
- Капитан с представителем крепко поддали и от причала отходили мы со старпомом, зацепив кормой танкер, стоявший у причала впереди нас. Помяли немного корму.
- Ладно, иди отдыхай, да поторопи вахтенного матроса. – Алексей выключил светильник над штурманским столом и взял в руки бинокль.
- Да, Алексич, на диване у компьютера спит старпом. Он в легком подпитии и решил отоспаться здесь. Ну я пошел. Спокойной вахты - Ветер ступил на трап, ведущий в коридор этажом ниже.
«Как же они корму помяли?» - вопрос этот не давал Кокорскому покоя.  Он на минуту включил палубное освещение и ахнул, увидев, что ограждение ловушек, расположенное на корме, сорвано со своего места и свернуто на левый борт. «Слава Богу трубы и стрелы целы» - С облегчением подумал он и выключил освещение.
«Выходит попали под носовой подзор того самого танкера, что стоял метрах в ста впереди траулера». Алексей хорошо помнил как они впервые увидели этот небольшой танкер и смеялись, прочитав на его корме порт приписки «Улан-Батор». Монголия и морской флот были такими же несовместимыми вещами, как верблюд и море. «Наверное, и этот удар спишут на мою вахту, как капитан сделал это, когда они потеряли правый якорь во льдах северной части Татарского пролива на вахте третьего штурмана, а в судовой журнал капитан записал и отправил по факсу рапорт хозяину, что якорь утерян на вахте Алексея, выходило что он на этом траулере назначен штатным «козлом отпущения». А если, не дай Бог, их остановит пограничный корабль или рыбинспекция, кто даст гарантию, что не подставят его – Алексея. Тогда не только ничего не заработаешь здесь, а еще и в долгах у хозяина судна останешься. Да по-видимому нужно списываться с судна. А вот как выбираться из Японии?» - эти мрачные думы Алексея прервал, появившийся на мостике Чурсин.
- Доброй ночи Алексеич. Разрешите заступить на вахту? - Женя слега растягивал слова и это было явным признаком того, что и он «под шафе».
- Заступай. Возьми бинокль и поглядывай за левым бортом, а я буду смотреть за правым. - Кокорский достал из пачки сигарету и, прикурив ее, вышел на правое крыло мостика. Докурив сигарету, он выбросил окурок в море и вернулся в ходовую рубку.
- Алексеич, я наверное, буду подавать заявление на списание. Братья Матросовы уже отдали заявления Колесову. - Чурсин опустил бинокль и повернулся к Алексею.
- Решай сам. Все приморцы хотят сбежать с этого горе-краболова, а сахалинцы молчат. Есть подозрение, что капитан валютой своих земляков не обидит и сделано это будет скорее всего за счет приморцев. Подумать есть о чем, - Алексей вновь закурил.
Сдавая вахту в 4 часа утра, Кокорский с трудом разбудил старпома, который тут же ухватился за бутылку с минеральной водой и несколько минут не отрывался от нее, утоляя жажду.


*

Перед дневной вахтой Алексей проснулся в одиннадцать часов сам. Натянув футболку и брюки, он сунул ноги в шлепанцы и, прихватив сигареты и зажигалку, вышел на палубу.
Дул слабый западный ветерок, море было почти ровным, лишь небольшие белые барашки изредка появлялись на его поверхности.
Закурив, Кокорский оглядел палубу и только сейчас заметил второго механика Брагина, который был старше Алексея лет на десять, но выглядел гораздо старше – тяжелый рыбацкий труд и увлечение спиртным сделали свое дело, наложив на его лицо свою печать.
Тот сидел на банке (скамейке) с отрешенным видом и курил, погрузившись в свои мысли.
- Привет, Андреевич - Алексей подошел, сел рядом с ним и только тут заметил слабый синяк под его правым глазом.
- Привет, Алексеевич - ответил механик и, немного помолчав, как бы выдавил из себя:
- Заявление на списание подавать не думаешь? Радист, электромеханик и рефмеханик сегодня уже подали. – Брагин щелчком, выбросил докуренную почти до фильтра сигарету, за борт.
- Что-то произошло? - Алексей сделал глубокую затяжку и посмотрел на второго механика.
- Они сами тебе все расскажут - механик встал и направился к двери в машинное отделение.

*
Наскоро умывшись, Кокорский пошел обедать в кают-компанию, отметив про себя тишину, которая царила на судне: «Отсыпаются, наверное, после вчерашнего веселья».
Кают-компания тоже была пуста, лишь подвыпивший Семен Рыжов одиноко сидел за крайним столом, ковыряясь вилкой в тарелке с картошкой и, что-то недовольно бурчал себе под нос.
Алексей чуть было не уронил чумичку в кастрюлю, наливая себе первое, когда увидел лицо кока с лиловыми фингалами под обоими глазами и разбитыми , и опухшими губами.
- Кто это тебя так разделал?
- Боцман - еле слышно произнес тот и отвернулся к камбузной плите.
Садясь за стол, Кокорский невольно взглянул на дверь каюты боцмана, которая располагалась напротив входа в кают-компанию. Она была открыта и виделся боцман, лежащий одетым на диване и как показалось Алексею – спящий.
Заметив Кокорского, Семен переключил свое внимание на него и начал что-то с недовольством выговаривать ему – он мог себе позволить всех поучать, благодаря родственной близости к капитану, будучи родным братом его жены.
Алексей давным-давно понял, что в подобной ситуации лучше всего не обращать внимания на пустой треп одурманенного алкоголем человека и спокойно продолжал поглощать гороховый суп, не реагируя на его слова.
- Откуда вас таких уродов только набрали? - раздался хриплый голос боцмана и Кокорский понял, что тот не спит.  Алексей не отреагировал и на его слова и молча обедал. Вдруг его правая рука с ложкой резко полетела вверх, зацепив и перевернув на стол тарелку с супом, он быстро повернул голову направо и увидел боцмана с искривленным злобой лицом, который стоял в шаге от него с занесенной для удара правой рукой. Кокорский  не представлял да и не знал как это бывает у других, за всю свою жизнь он никого и никогда первым не ударил, а вот когда на него нападали – внутри как будто срабатывал какой-то переключатель и он становился как бы совсем другим человеком - хладнокровным, расчетливым и жестоким. Все движения противника виделись ему как в замедленном кино и Алексей всегда ясно видел, какой удар наносит нападающий и успевал упредить того.
В свое время ему пришлось пару раз на сборах носить форму офицера морской пехоты и эти его качества были замечены и отмечены кадровыми морпехами в рукопашных схватках. Вот и сейчас он ребром левой руки сбил в сторону кулак, летящий в его лицо, а правой рукой ухватил боцмана за грудки и резко поднявшись, протащил его через всю кают-компанию, усадил на диван, и почувствовал, что злость отступила.
-Может быть хватит ерундой заниматься? - примирительно сказал он и отпустил рубашку, скомканную на груди боцмана своей рукой.
Борзов был ошарашен таким отпором штурмана и, потеряв дар речи, сидел, замерев, на диване с вытаращенными от удивления глазами. Но тут ему на помощь пришел Семен: обхватив Кокорского руками за плечи, он начал оттаскивать его от боцмана. Воспользовавшись этим, тот соскочил с дивана и ударил Алексея в лицо, но Кокорский успел увернуться и почувствовал как на него вновь накатывает ярость. Ударив локтем левой руки в живот Семена и, отбросив его от себя, костяшками правой руки штурман нанес разящий удар в переносицу боцмана. «Ну, вот и сквитаемся мы сейчас с тобой за Владивосток» - пронеслось у него в голове. Когда рука была всего в двадцати сантиметрах от лица Борзова, Кокорский вдруг осознал, что проломит тому переносицу и может убить его - взял чуть выше, попав в лоб. Удар получился скользящим, но и его хватило, чтобы боцман слетел с ног и, нелепо раскинув руки, растянулся на палубе кают-компании. При виде такой картины Алексей чуть было не рассмеялся, и его вновь отпустило, но боцман не успокоился. Поднявшись на ноги и помотав головой, он снова кинулся к Кокорскому. Однако его перехватил, невесть откуда взявшийся радист и, обхватив за плечи, повис на нем. Семен же, в свою очередь, повис на плечах штурмана: так они и замерли композицией из четырех фигур на несколько минут. Потом Борзов попытался укусить Алексея за левую скулу, но ему пришлась не по вкусу бородка Кокорского – отказавшись от этой затеи и, сменив тактику, боцман попытался ударить его головой в лицо. Однако штурман упредил его и, сам ударил головой. Удар получился – лоб в лоб, глаза боцмана как будто пленкой подернулись, он опустил руки и отшатнулся. Алексей вновь ударил локтем в грудь Семена и, стряхнув его с себя, пошел в свою каюту готовиться к вахте.
Однако Борзов никак не мог успокоиться и, ворвавшись в каюту, попытался вновь ударить Алексея.  Кокорский бросил дымящуюся сигарету в пепельницу и, встав со стула, с огромным удовольствием врезал тому кулаком в левый глаз. Боцман осел на палубу и, с трудом поднявшись, вышел из каюты. Алексей же, взяв недокуренную сигарету, сел на диван.
На палубе раздались крики старшего помощника капитана, который спустился с ходового мостика по боковому трапу. Алексей понял, что Борзов что-то схватил, чтобы уже не с пустыми руками кинуться на него. А что это могло быть: разделочный нож, кувалда, пожарный лом или просто палка? Он придвинул к себе стул и, сжав его в руках, стал ожидать появления боцмана в дверях своей каюты. И тот не замедлил явиться. Задрав правую руку с зажатым в ней увесистым молотком на длинной ручке, Борзов ринулся в каюту, намереваясь проломить голову штурману, как сделал это бутылкой рефмеханику во Владивостоке. Кокорский кинул ему под ноги стул и, воспользовавшись его секундным замешательством, соскочил с дивана и ребром левой руки выбил молоток, а правой рукой, озверев, ухватил его за кадык. На некоторое время он как бы оглох, но ясно видел широко открытые глаза старпома, который пытался протиснуться в каюту, однако не слышал его криков. Потом он перевел взгляд на боцмана, глаза которого уже закатывались под лоб, а лицо начинало синеть. Он также отметил свою побелевшую кисть руки, сжимающую кадык противника, и вдруг его как молнией пронзило. «А ведь еще немного и он раздавит ему кадык». Кокорский с трудом развел сжатые пальцы и отпустил руку. Старпом тут же подхватил задыхающегося Борзова, и вытащил его на палубу. Алексея затрясло, и он вновь закурил, присев на диван и  медленно успокаиваясь.
Оклемавшийся боцман, минут через десять вновь появился в дверях каюты штурманов, но войти уже не решился.
- Жизнь на судне у тебя, ревизор, будет теперь очень непростой, а если надумаешь списаться, то тебя будут ждать на Сахалине. Разглагольствования Борзова прервал появившийся капитан и дружески пожурив его, увел от каюты штурманов.

*
Немного погодя, в каюту зашел старпом и предложил Алексею не выходить на вахту, а укрыться в его каюте. Он почему-то всегда подчеркивал, что сахалинцы ребята «крутые» и с ними лучше не связываться. Только сейчас Кокорский до конца понял, что попал он на настоящее бандитское судно, что не случайно списали с судна еще во Владивостоке старого боцмана, крепкого мужика – бывшего морского пехотинца, который не давал разгуляться ни Семену, ни боцману – тогда еще матросу. И не случайно замяли инцидент, когда боцман проломил бутылкой голову старому рефмеханику, после чего тот попал в больницу.
А чего стоили слова хозяина судна, сказанные капитану (когда кок, 3-ий механик и Алексей перед самым выходом судна в море чуть было не ушли с судна), чтобы тот порвал их морские документы, а обрывки выбросил в море.
Кокорский зашел в каюту старпома. На диване сидел, нахмурив брови, радист и нервно курил. Алексей сел на стул, достал из кармана пачку японских сигарет и тоже закурил.
- Первый раз вижу такое уродливое судно, - радист со злостью раздавил окурок сигареты в пепельнице.
- Вот видишь, как все вышло. Похоже, что мне придется раньше всех уходить  с судна. Сегодня же подам кэпу заявление на списание. Может быть еще успею на сайровую путину? – Кокорский посмотрел на часы, висевшие на переборке – шла десятая минута его вахты.
- По-моему я зря согласился с предложением старпома – не выходить на вахту. Получается, что я струсил. – Он затушил сигарету и встал со стула.
- Пошли на мостик, Владимирович, - бросил Алексей, выходя из каюты радиста.
На ходовом мостике находилось всего двое: старпом и вахтенный матрос.
Старпом не выразил удивления, увидев второго штурмана.
- Паша, налей боцману валерианки, пусть он успокоится, а то половину команды переколотил. За меня не беспокойся, если он сам в драку не полезет - я его не трону.
После того, как старпом покинул мостик, Алексей взял чистый лист бумаги и, положив его на штурманский стол, написал заявление о списании с судна, а потом сделал ксерокопию с него. Причиной списания указал болезнь зуба (у него действительно образовалось дупло в коренном зубе и иногда крепко ему «поддавало»). Минут через десять на мостик поднялся капитан, и Алексей протянул ему заявление. Прочитав его, капитан с минуту колебался, а потом, ничего не спросив, подписал.
Ксерокопию заявления с визой  Гайкина  Кокорский оставил себе.
- Будет серьезная проблема уехать из Японии, поэтому высаживать тебя и двух матросов будем в море, на любое российское судно, идущее в Приморье или на Сахалин, - капитан закурил и вышел на крыло мостика.

*
После инцидента боцман и Семен старались обходить Кокорского стороной, наверное, получили все-таки «фитиль» от кэпа, но Алексей на ночные вахты брал с собой хлопушку, куда вместо  конфетти набил табаку с черным перцем.
Целую неделю они «трясли» свои крабовые порядки и, насобирав десять тонн живого краба, снова пошли в Вакканай на сдачу улова.
Утром следующего дня судно уже входило в порт.
Алексей стоял на палубе, курил и с жадностью вглядывался в суда, стоящие у причалов, пытаясь определить – какое из них первым пойдет на Родину. Рядом с ним стояли хмурые – радист и электромеханик.
Как только подали трап на причал – электромеханик сбегал на ближайший транспорт и принес радостную весть.
- Алексей, тебе везет, они завтра уходят на Сахалин менять экипаж.
Кокорский чуть ли не бегом кинулся на этот транспорт, носящий красивое название – «Синеглазка».
В каюте капитана, у стола, сидели двое. Перед ними стояла бутылка водки «Айс» и лежала груда фруктов. Капитан оказался добродушным и словоохотливым мужиком и заставил Алексея выпить две рюмки за свое здоровье и здоровье жены – у них, у обоих, сегодня был день Ангела.
Петр Андреевич, так звали капитана транспорта, сразу же согласился забрать Алексея на Сахалин, об оплате за проезд договорились тоже быстро.
- Возьмешь ящик пива и скорее всего мы вместе с тобой его по дороге домой и выпьем, - смеясь сказал он Кокорскому. Цена была смехотворной (ящик пива стоил всего двадцать долларов), а вот если бы ему пришлось добираться до Сахалина на пароме, то обошлось бы ему это «удовольствие» почти в триста баксов.
- Иди, Алексеич, забирай свои вещи, документы и дуй на мою коробку – добавил он и полез в шкаф за новой бутылкой.
Довольный Алексей вернулся на свое судно и сразу же сел к компьютеру, чтобы доделать последние документы. Через час все было распечатано, и недовольные капитан и представитель хозяина подписали все бумаги. Потом он купил у шипчандлера (торговца беспошлинными товарами) две огромные шоколадки, которые по длине едва втиснулись в сумку, и бутылку «Золотого виски», для своих хабаровских друзей, после чего начал паковать вещи. Собравшись, он вновь отправился на транспорт. Оказалось, что уходят они только на завтра – это вполне устраивало Алексея, и он вернулся за своими вещами и документами, но ни капитана, ни Колесова на судне уже не было – они уехали в город оформлять документы на сданный краб. Пришлось ждать их появления более пяти часов.

*
Когда они, наконец, появились, то Алексей понял – что-то изменилось, и не в его пользу.
Обратившись к полупьяному представителю, Кокорский ответа не получил, тот лишь отмахнулся и скрылся в своей каюте, громко хлопнув дверью. Алексей поднялся на мостик к капитану и тот путано объяснил ему, что пересадить его на транспорт здесь в Вакканае они не могут, а вот если тот выйдет в море, то там Алексея без всяких проблем перекинут на него.
Как во сне Кокорский спустился в свою каюту и закурил, его начинало мелко потряхивать и, чтобы снять стресс, он налил полстакана «Виски» и залпом выпил. Хмель теплом растекался по всему телу и, наконец, ударил в голову, вернув  способность рассуждать здраво. Ему вдруг стало отчетливо ясно, что так просто его с траулера не отпустят и, скорее всего, он останется и без документов и без денег. Подходило время его вахты и он попросил третьего штурмана отстоять эту вахту, а сам, прихватив ящик пива, отправился на транспорт, где с капитаном они просидели, уничтожая пиво, почти всю ночь и договорились, что если капитан траулера согласится подождать в проливе до завтрашнего вечера, то «Синеглазка» заберет Алексея и доставит на Сахалин. Уже светало, когда они завалились спать на диванах в кабинете капитана.
Часов в девять утра его разбудил третий штурман и как провинившегося школьника повел на свой траулер. О договоренности с капитаном транспорта Кокорский сразу же доложил своему капитану, тот ничего не ответил, а лишь недовольно наморщил лоб. Когда Алексей спускался от Гайкина, то столкнулся с Колесовым и тут узнал, что он уже не второй помощник капитана, а всего лишь – пассажир, а это значит, что работать он будет не восемнадцать часов в сутки, а всего лишь четыре – за питание. Зарабатывать, естественно, с этого дня он тоже ничего не будет. Правда, он тут же заверил Алексея в том, что пересадят его на первое же судно, идущее в Россию.

*
Дожидаться транспорта Гайкин не стал, а пошел полным ходом на север, пересекая пролив. Вечером Алексея ждал еще один сюрприз, после чего стало понятно, почему его не высадили на транспорт. Часов в восемь вечера в каюту штурманов без стука ввалился Колесов, уже в изрядном подпитии, держа в руках бутылку водки «Aлександер». Раньше он никогда не «осчастливливал» Кокорского своим визитом и это должно было насторожить его, но он решил, что Колесов просто зашел попрощаться и выпить с ним «на посошок». Когда в бутылке осталась половина содержимого, они уже переговорили о том, кто, где и кем работал на флоте. Колесов был моложе Кокорского на пятнадцать лет, и поработать успел лишь матросом.
Потом представитель попросил Алексея показать те документы, что они с капитаном подписали. Экс-ревизор простодушно достал из стола папку с бумагами и отдал Колесову. Потом они выпили еще по рюмке, закурили, и Колесов попросил Алексея отдать ему фотоаппарат, на пленку которого Кокорский снимал самые интересные моменты рейса, и тут, наконец-то, бывший штурман понял, что у него хотят изъять все, что может подтвердить браконьерство траулера. Алексей соврал Колесову, что случайно раздавил фотоаппарат, после чего представитель уже не попросил, а потребовал отдать дискету, на которую Кокорский вот уже два года сбрасывал документы, необходимые для дальнейшей работы. Немного подумав, Алексей отдал Колесову дискету с незаконченными текстами рассказов. А потом, уже не спрашивая разрешения Кокорского, Колесов достал из рундука его сумку и начал тщательно потрошить ее.
С такой наглостью Алексей столкнулся впервые за все время работы на флоте, но противиться этому было бессмысленно, так как на судне он как и все был «рабом» капитана и представителя хозяина, которые могли все: не отдать ему личных документов и не высадить его на судно, идущее в Россию, поэтому он сидел, стиснув зубы, и молча наблюдал за происходящим.
Улучив момент, он встал и, воспользовавшись тем, что Колесов не смотрит на него, снял с полки свой дневник и сунул его под одеяло койки второго яруса.
Переворошив сумку, и не найдя ничего интересного для себя, Колесов прихватил некоторые вещи Алексея, добавил к ним несколько книг и журналов, потом снял с книжной полки папку, которую перед этим проверял капитан, взял остатки водки и ушел, сказав напоследок Кокорскому, чтобы тот позднее зашел в его каюту. «Визит вежливости» представителя хозяина к бывшему второму штурману был завершен.
Кокорский лег на диван, подложив руки под голову, и задумался. «На мостик и к спутниковому телефону хода ему нет, остается лишь набраться терпения и ждать, когда его высадят с судна .
Прошло около получаса, как представитель ушел, и  Алексей решил подняться в его каюту. Постучавшись, он открыл дверь и остолбенел: вокруг стола, заваленного его вещами, папками и документами,  расположились трое – капитан, старпом и представитель, а посреди стояла початая бутылка «Александера», на большом блюде покоилась отваренная курица и стояли три стакана. Все были так увлечены разбором и обсуждением бумаг штурмана, что, кажется, и не  заметили его появления. Он созерцания этой картины кровь ударила в голову Алексея и он, закрыв дверь, вернулся к себе. Однако, сидеть одному было не выносимо и Кокорский спустился в каюту электромеханика, где приморцы отмечали отход судна на промысел. Его никто ни о чем не спросил, а сразу же усадили за стол и налили «штрафную».

*
Проснулся он утром на своей койке в одетом виде и «раскалывающейся» головой с ощущением того, что случилось что-то мерзкое. Перед его глазами всплыла лоснящаяся физиономия Колесова, с бегающими глазками, когда тот копался в его личных вещах.
«Если флот теперь стал таким, что ему стыдно за то, что он моряк- то на кой черт нужен такой флот. Уехать в Хабаровск, устроиться капитаном или старпомом на какое-нибудь частное судно. Хотя он делал это уже год назад, отработав по паре месяце в двух частных компаниях без зарплаты – за одну лишь пайку. А как же Ирина? Она же ждет его возвращения с моря во Владивостоке. А может быть уже и не ждет? Ведь ни разу не позвонила». От этих мыслей голова разболелась еще сильнее.
Он встал с кровати и спустился в каюту электромеханика. Каюта была пуста, а дверь настежь распахнута. Кокорский постучал в дверь каюты механика и открыл ее, за столом сидел Брагин, а напротив него представитель. На столе стоял надоевший уже всем «Александер». Алексей «не горел желанием» видеться с Колесовым, закрыл дверь и двинулся к трапу.
- Подожди, Алексеич! – Колесов выскочил из каюты, натягивая на ходу белые матерчатые перчатки. – У тебя было еще две дискеты, отдай их мне.
Кокорскому не хотелось лишаться той информации, что была собрана за два года, и он резко ответил:
- Нет у меня больше никаких дискет.
Алексей отчетливо видел, как правая рука Колесова, сжатая в кулак, устремилась к его лицу, уклонять он не стал, а лишь повернул голову. Удар получился скользящим и слабым, но бешенство вновь ударило Кокорскому в голову, и он сжал кулаки.
Но тут, как будто кто-то посоветовал ему не трогать Колесова и, чтобы избежать еще больших неприятностей – отдать этот носитель информации.
Алексей, сжав зубы, отдал дискету Колесову, который с довольным видом покинул каюту штурманов.
Зашел радист и Алексей рассказал ему обо всем.
- Да они, что совсем сдурели от пойла. Они, что всерьез думают, что тебя заслали из Хабары, чтобы проконтролировать работу траулера и собрать компромат – возмущению Ветра не было границ.
Виктор ушел к себе, а через несколько минут прямо из коридора кинул на диван к Алексею три банки пива «Саппорo». Пиво было холодным, и Кокорский с удовольствием выпил залпом одну из них. Стало немного легче, и он задремал.

*
Почти десять дней дергали порядки и набрали, наконец, около десяти тонн краба. Было несколько вариантов отправки Кокорского в Россию, но транспорта и танкера, следующие в Приморье, брать пассажиров не хотели. Во всяком случае, так говорил старпом, который несколько раз заходил в каюту штурманов, и было видно, что ему, закончившему то же самое мореходное училище, что и Кокорский, но пятнадцатью годами позже - неудобно за свое участие в разборе бумаг и вещей Алексея.
 Через пару дней Колесов вернул ему все папки, но почти пустыми, оставив себе даже некоторые его книги и вещи.
Отработав четыре часа на палубе, Кокорский до одури читал по несколько раз одни и те же книги. Все приморцы  доброжелательно относились к Алексею, особенно, те, кто попал под кулак боцмана, который, поддергивая подбитым глазом, стал тише и мягче в общении с ними.
И вот они снова в Вакканае. На этот раз у причалов сиротливо стояли всего два российских траулера – один на ремонте, а другой готовился к выходу на промысел.
В этот заход Кокорского даже в судовую роль не вписали, и пропуска на право ступить на землю Японии он не получил. Все надежды вырваться на Родину из Вакканая - лопнули.
Алексей сидел в каюте и курил одну сигарету за другой.
«Сколько времени он еще будет болтаться на этом судне в роли пассажира?»  Мысль эта давила как пресс. В голове начинало шуметь, а кончики пальцев стали неметь. Было такое чувство, что сейчас должно  произойти что-то нехорошее. Наверное, так же чувствовал себя капитан  траулера, когда три года назад они пробились во льдах и начали тонуть. Тогда у  их  мастера  отказала правая нога и рука.
Стресс необходимо было снять и без спиртного здесь было уже не обойтись.
Он взял деньги и отправился в небольшой магазинчик, расположенный прямо на причале. Подойдя к трапу, он дождался пока вращающаяся видеокамера, установленная на высокой колонне, развернется в другую сторону, и сошел на берег. В магазинчике Алексей взял бутылку дешевого виски и флакон витаминизированной воды.
Выпив полстакана «Виски», он запил его витаминизированной водой и закурил. Минут через десять ему стало немного легче, и он обрел возможность спокойно подумать: «Находиться на этом судне дальше нет смысла. Сходить на соседний траулер? Может быть там нужны штурмана?» Зашел радист. Они выпили по рюмке виски и Алексей поделился с ним своими мыслями, тот поддержал его идею.
Оказалось, что на соседнем траулере «Гуга» нет старпома, и капитан обрадовался появлению Кокорского – Забирай документы, вещи и давай сюда.
Алексей возвратился на свой краболов, зашел в каюту старпома и попросил свои документы, однако получил ответ, что капитан такой команды не давал. Тогда Кокорский поднялся в каюту капитана, который сидел, вальяжно развалившись в кресле, спиной к Алексею – напротив него сидел капитан «Гуги».
- Господин капитан, прошу вернуть мои документы. Вы, думаю, знаете, что я перехожу на «Гугу». Вот и капитан этого краболова  здесь.
Гайкин отвечать не торопился, потом повернулся к Кокорскому и с угрозой в голосе произнес:
- Ревизор, если хоть одна собака узнает, чем здесь занимается «Байбаково», то тебя и в Хабаровске достанут.
- Ну, насчет Хабары мы еще посмотрим, а если не хотите документы отдать мне, то отдайте их моему капитану, - слово «моему» он выделил особо, подчеркнув тем самым, что капитан «Байбаково» для него теперь пустое место.
- Пошел вон! – прошипел Гайкин со злобой .
Алексей развернулся и вышел от него. Вернувшись в свою каюту, где ожидал его радист, он опрокинул с ним еще граммов по сто «Виски», а потом отправился знакомиться с новым судном и экипажем.
На «Гуге» в каюте боцмана пили пиво и нового старпома  пригласили к столу, затем появилось «Виски», а потом Алексей вспомнил, что в этом день годовщина смерти отца и отправил матроса еще за одной бутылкой «Виски». За разговорами время летело быстро – они и не заметили, как темень ночная накрыла своим крылом город и порт.
Около полуночи в каюту зашел капитан.
- Кончайте пить, всем спать. Завтра тяжелый день. Уходим в море. А ты, старпом, иди на свое судно, забирай документы, вещи и бегом сюда.
- Как? Он не отдал Вам документов? – хмель моментально выветрился из головы Алексея. Но его ждало еще большее потрясение, когда он вышел на причал – его бывшего судна в порту не было! Полчаса назад оно спокойно стояло на углу причала, а сейчас там было пусто. Ноги у него подкосились и он чуть было не сел на причал.
Шок продолжался у него минут пять.
«Что делать, как поступить дальше?» - забилось у него в голове, когда он обрел возможность соображать. В любом случае, нужно было сообщить об этом его новому капитану – Алексей вернулся на траулер и поднялся в каюту капитана.
- Николаич, «Байбаково» ушло в море с моими документами и вещами. Может быть, догоним их в море и заберем дипломы, паспорт моряка и все остальное? – Алексей с мольбой смотрел на капитана, ожидая его ответа.
Тот задумался, нахмурив брови, и закурил.
- Нет, я не могу пойти на это. Японцы меня просто не выпустят в море, если я не предоставлю им документы хотя бы еще одного штурмана, то есть твои. И повысив голос, раздраженно добавил:
- Нужно было не виски с боцманом пить, а давным-давно забрать свои документы и вещи!
- Но они же собирались стоять до утра, - попытался оправдаться Алексей.
- Ну, не знаю. Делай теперь, что хочешь! – Николаевич с плохо скрытой досадой посмотрел на своего несостоявшегося старшего штурмана и, давая понять, что разговор окончен, раздраженно затушил сигарету в пепельнице.
- Тоже понятно. Буду теперь делать – только не то, что хочу, а то, что смогу, - с обидой произнес Алексей и вышел за дверь. Его захлестнула волна злости и на Гайкина, и на Колесова, и он решил действовать через японскую полицию, чтобы вернуть свои документы, вещи и вернуться в Россию.

*
Алексей под сочувствующим взглядом вахтенного матроса сошел на причал и побрел к выходу из порта, а в его голове, сталкиваясь друг с другом, проносились бешенным галопом безрадостные мысли. «Сколько раз за свою жизнь ему приходилось оставаться без документов и денег, но ведь то на родной земле! А это, хоть и знакомая, но все же чужая страна, со своими законами и порядками. Где находится эта чертова полиция? Да и обращаться нужно именно в полицию Вакканая, где есть эмиграционная служба и действует паромная переправа Вакканай – Корсаков. Ладно, где находится полиция, наверняка знает любой таксист.  А вот что я им скажу? Как смогу объяснить, что произошло со мной, и какая именно помощь мне нужна от японцев? А если они не передадут меня эмиграционной службе, а вернут на мое судно? Да меня же там в порошок сотрут! Если уж с неугодными капитанами хозяева разделываются, не стесняясь в выборе средств, то что тогда ждет какого-то «вшивого» второго помощника капитана?» - Алексея начинала бить нервная дрожь. И тут «услужливый» мозг подкинул «блестящую» идею: «А что, если  нагрузиться виски до самой ватерлинии и завалиться спать на какой-нибудь скамейке в Вакканае? Тогда-то уж точно загребут в полицию! Что ж, пожалуй, это самый лучший вариант. И объяснение будет просто: был пьян и не ведал, что творил. А как попал на берег – не помню!»
Он зашел в круглосуточный магазин «Сейкомат», взял пачку самых дешевых японских сигарет, зажигалку и маленькую бутылку виски, потом поймал такси и поехал на паромную переправу. Всю дорогу он потягивал, не хмелея, виски и  курил одну сигарету за другой. Хотелось забыться, но почему-то этого не получалось. Немного утешало то, что успел взять деньги и гражданский паспорт.
«Сегодня же пятница, и, если мне повезет, то удастся попасть на этого монстра, который  совершает рейсы на Сахалин по этим дням недели», - думалось ему, когда он смотрел на красно-белый японский паром, ошвартованный у причала. Но… Человек полагает, а Бог располагает…
Около часа он сидел в беседке, пил виски и курил, осматриваясь кругом и представляя, как он будет выглядеть, лежа на скамейке, когда заснет. Позднее время и виски делали свое дело – клонило ко сну. Допив виски, Кокорский поставил пустую бутылочку на столик, снял шлепанцы и прилег на жесткую скамейку. «А ну, господа японские городовые, не проходите мимо!» - подумал он с озорной злостью и уснул.
Спал он около часа и проснулся от того, что замерз, - на улице была морось с сильным запахом моря. Так, ни дождь, ни туман – нечто среднее – этакая промозглая сырость, от которой зубы сами начинают отбивать чечетку, и страшно хочется выпить, чтобы согреться. Алексей взял еще бутылочку виски, но осилить ее уже не смог. Организм не принял очередную порцию отравы. Его стошнило, и он обезобразил красиво обрезанные кустики в сквере, а потом снова завалился спать, положив под голову руку.


























Глава 2

В Японской тюрьме.

Очнулся Кокорский от того, что его пытались поставить в вертикальное положение (но так хотелось спать), и он обложил этих недоброжелателей трехэтажным матом. Потом изображение людей, окружающих его, сфокусировалось, и он понял, что это полицейские.
«Ну, вот – тот вариант, что ты хотел», - пронеслось у него в голове, и он вновь отключился.

*

Повторно Алексей очнулся, как ему показалось сразу – в японской больнице. Да, это, действительно, было, блестящее чистотой небольшое помещение, но почему-то обтянутое сеткой. «В психушке, что ли?» - подумалось с трудом, и он снова провалился в спасительный сон, растянувшись на матраце, уложенном на полу.
Окончательно Кокорский пришел в себя только под утро, сказалась разница между нашим и японским временем (у нас было почти 9 часов утра, а в Японии на два часа меньше). Было еще время сна, и свет был везде притушен. Сильно болела голова и страшно хотелось пить. Алексей огляделся кругом. Это был бокс длиной около четырех метров, шириной около 2,5 м и такой же высоты. Боковые стены были глухие, окрашенные в желтоватый свет, потолок был покрашен белым цветом, а на нем висела лампа дневного света. Торцевые стены  были затянуты сеткой. Лежал он на полу, который был, судя по всему, составлен из щитов, обтянутых линолеумом с утеплителем, пощупав линолеум, он убедился в этом. Под ним был толстый матрац, скорее всего, синтетический, в ногах валялось стеганое одеяло в пододеяльнике, рядом лежало верблюжье одеяло, а под головой была подушка – размером с шубенку. Одет он был в спортивный шерстяной костюм,  трусы и майка тоже были не его. Теперь, все вспомнив, он уже знал, что находится в полицейском участке порта Вакканай, и что паром сегодня уйдет на Сахалин вероятнее всего - без него. Судно с его документами и вещами находится в море – это минус . Гражданский паспорт и 50 тысяч иен у него, а точнее в полиции – это плюс.
Оглядевшись еще раз, он заметил – в углу камеры стояла будочка, примерно метр на метр, и Алексею почему-то подумалось, что это туалет. Он тихо встал и, пошатываясь, подошел к этому странному сооружению, открыв дверь, он убедился, что это так. Но умывальника там не было. Он нажал кнопку в стене кабинки – оказалось, что это слив унитаза. Но устроен смыв был так, что им можно было пользоваться и как умывальником. Вода из стены по трубке вытекала в воронку,  расположенную ниже ее сантиметров на тридцать, а уже оттуда попадала в унитаз, метром ниже. Нажав кнопку еще раз, Алексей помыл руки, а потом, убедившись, что вода на вкус нормальная – утолил жажду и вновь завалился на постель, но уснуть уже не смог.





*

Вскоре по всему отделению вспыхнул яркий свет, раздались звуки полонеза Огинского из музыкального центра, стоящего рядом со столами полицейских, и полицейские, а их было трое, деловито забегали по отделению.
- Доброе утро, с акцентом поздоровался молодой широколицый, с добродушной улыбкой на открытом лице полицейский, открывая дверь камеры и показывая на постель и открытый шкаф в холле. – Убрать!
Алексей свернул постель и отнес ее в шкаф. После чего полицейский положил в камеру веник и поставил два ведра с тряпками, на одном из них по-русски и по-японски было написано – «туалет».
Кокорский быстро навел порядок в камере, дверь снова открылась, и ему жестами показали, что нужно выйти.
- Мыться! – Сказал все тот же молодой японец. Алексей вышел из камеры и увидел, что в углу холла стоят несколько раковин, он подошел к одной из них и открыл воду, тут же ему подали мыло в мыльнице, зубную пасту и щетку. Матовое окно над умывальником  – было сдвинуто в сторону, и он глянул на улицу, пытаясь определить, где  находится полиция. На улице был туман, но по буровой платформе, возвышающейся над портом, он без труда определил, что полиция находится в районе русско-японского магазина. Потом ему показали на полотенце, висевшее на стене, он вытерся и снова оказался в камере, где уселся на сложенное верблюжье одеяло – мебели в камере, кроме корзины под мусор,  не было. Потом дверь соседней камеры открылась, и мыться повели японского парня лет двадцати.
Сильно хотелось курить, но Алексей уже успел прочитать распорядок, висящий на стене, в холле и знал, что время курения с 8.00 до 9.00 и с 16.00 до 17.00, поэтому молчал. Он сидел, прижавшись спиной к стене, и начал снова дремать, когда открылось окошечко, расположенное почти у пола, и через него подали тарелку, на которой лежало почти полбулки шикарного белого хлеба, разрезанного на 4 части, в разрезы  было вставлено граммов 300, нарезанной пластинами ветчины. Следом подали 200-граммовый пакет с молоком, на котором была изображена корова и крупно – 6,7 процента. Получалось, что это уже не молоко, а сливки. И после  всего этого принесли чашку мерзкого зеленого чая. Алексей с трудом съел все это, запил молоком, а чаем прополоскал рот и зубы и  выплюнул его в унитаз. Потом потянулось томительное ожидание часа курения. Каково же было его разочарование, когда покурить выпустили только японца, а на его объяснение, что у него при задержании были сигареты, был короткий ответ: - Магазин, понедерник.
Получалось, что сигарет у него не было. От всего этого курить захотелось еще сильнее, и он начал набирать полные легкие воздуха и задерживать дыхание до тех пор, пока не появился шум в ушах, а из глаз не начали вылетать крошечные звездочки.
Он тогда еще не знал, что это прием самураев, когда им нужно было быстро восстановить силы, после сильной физической нагрузки. А Кокорский применял этот метод только во время перебоев с куревом.
После легочной гимнастики уже не так тянуло курить.

*
Прошло около часа. За это время он обследовал всю камеру и туалет и нашел традиционные надписи на дверях, стекле туалета и стенах.
 «Мама, я хочу домой! Серж. Сижу уже 1,5 месяца. Невельск».
 «Завтра везут в суд. Сижу 2 месяца. Роки. Холмск».
 От чтения этих надписей у Алексея мурашки по спине побежали. «Ничего себе сроки. Значит, и ему сидеть здесь два-три месяца, вот это он уехал через японцев в Россию, тут не только на сайру, но и на сельдевую  путину не успеешь, если удастся еще вернуть документы».
От этих печальных мыслей его отвлек новый полицейский (у них произошла смена), который начал открывать дверь его камеры, а другой в это время гремел наручниками на столе.
«Значит, куда-то поведут», - решил Алексей. Он надел резиновые шлепанцы с № 66, стоящие перед его камерой в холле и подал руки для наручников.
Полицейский ловко защелкнул наручники и взял со стола, как показалось Алексею, теплые женские трусики, но это было лишь ловкое прятание наручников, казалось, что на руках у задержанного всего лишь маленькая шерстяная тряпица.
Кокорского вывели из холла в небольшой коридор, где его уже ждали два человека: переводчик, которого он сразу узнал (тот ночью участвовал в задержании Алексея) и конвоир.
Узника провели через несколько кабинетов, заставленных столами и компьютерами, в комнату допросов, где он с радостью увидел пепельницу и начатую пачку «Парламента», лежащую на столе.
- Ай смок? – Спросил он у переводчика, показывая на сигареты.
Тот молча кивнул головой и в свою очередь показал рукой на кресло, стоящее по другую сторону стола.

*
Начался долгий и томительный допрос: кто он, с какого судна, откуда, где живет, как оказался без документов на берегу?  Говорил переводчик на сносном русском языке, был молод и немного суетлив, но лицом приятен. Алексей курил предоставленные ему сигареты с удовольствием, по нескольку раз переспрашивал Такаши Ути (он успел уже узнать имя переводчика), боясь подвоха в его вопросах,  а свои ответы старался тщательно продумывать и формулировать.
Вдруг переводчик подскочил , позвал японца средних лет с доброй улыбкой на лице, выскочил из кабинета. Через минуту он вернулся, неся в руках какие-то бумаги.
- Я сильно извиняюсь. Вы можете не отвечать на мои вопросы без присутствия адвоката или консула России.
«Еще не хватало здесь нашего консула, когда судно браконьерничает, а его бывший второй штурман без документов разъезжает по всему Хоккайдо и жрет виски. Нет уж, мы как-нибудь и без консула обойдемся», - подумал мрачно Алексей, но улыбнулся переводчику и разрешительно ответил: -О’кей, о’кей, мне нечего скрывать, и я буду отвечать на все вопросы.
После этих слов переводчик положил перед ним листок бумаги, в заголовке которого  было «Процедура задержания роских моряков в портах Японии». После вчерашнего перебора виски в голове шумело, мысли путались, и он с трудом перерабатывал ту информацию, что находилась на этом листе. Наконец, до него дошло, что в течении 48 часов ему должны предъявить обвинение и обосновать причину задержания, что самый минимальный срок задержания – 7 суток, а максимальный – 6 месяцев. «Держать его, скорее всего, будут до возвращения судна в Японию, а там уже как Бог положит. А если что случится и судно не вернется в Японию . Вот тогда он насидится на казенных харчах Японии».-Подытожил Алексей , прочитав документ до конца.
То ли молоко сыграло свою роль,  то ли почти десяток сигарет, что он выкурил на похмельную голову, но его вдруг замутило. Лицо его, по-видимому, изменилось настолько, что переводчик засуетился, позвонил по сотовому телефону в изолятор, чтобы приняли сидельца и, быстро накинув на него наручники, повел его в то крыло здания, где находились камеры.
*
Его вырвало в унитаз, и он еще минут пятнадцать простоял над ним, отплевываясь. Потом ему стало немного лучше, и он уселся на одеяло, прислонился к стене и прикрыл глаза.
- Мистер, - услышал Алексей и повернул голову к двери.
Полицейский средних лет с бесстрастным лицом открыл окошечко и протянул ему две коричневые таблетки и чашку с водой, показав жестами, что их нужно проглотить и запить водой, что Алексей и сделал. По вкусу они напоминали, как ни странно, запах креазота (состав, которым пропитывают шпалы), и его снова чуть было не вывернуло «на изнанку».
Но минут через пятнадцать Кокорский почувствовал облегчение и в голове, и во всем теле и смог нормально пообедать, когда принесли обед.
 Обед был в толстой пластиковой коробке, которая была разделена внутри на несколько отделений. Самое большое отделение содержало почти пол килограмма, хорошо отваренного пресного риса, в маленьких отделениях была пригоршня салата из цветной капусты, а также ломоть бекона, кусочек отваренной репы, что-то похожее на маленькую мясную котлету и креветка в кляре. Есть пришлось палочками. Набор продуктов был неплохим, но все было либо безвкусным, либо приторно-сладким. Поковырявшись в отделениях и почти не притронувшись к рису, он отдал коробку полицейскому.
Потом он расстелил одеяло и лег. Минут через двадцать ему вновь стало плохо, он поднялся и попросил воды. Объяснять, что ему нужна вода, пришлось минут пятнадцать, он делал это и по-русски, и по-английски, но доходчивее всего оказался язык жестов. Полицейский лет семидесяти, который передвигался чуть согнувшись и, шаркая по полу подошвами туфель, принес, наконец, ему чашку воды и  объяснил, как попросить воды на японском языке – «мидзю кудасай» - ничего сложного.
Но лучше Алексею не стало. На стене холла висело объявление, что если задержанному нездоровится, то нужно обратиться к полицейскому, что он тут же и сделал, с трудом объяснив, в чем дело, переходя с русского на английский.

*
Через несколько минут появился переводчик, но уже другой – он был несколько старше Такаши, не так суетлив, а говорил даже немного надменно. Алексей объяснил этому «самураю» (он как-то сразу приклеил это прозвище новому толмачу), что ему нужен врач, потому что он плохо себя чувствует. Переводчик что-то сказал полицейским на своем языке и те сразу же засуетились: один кинулся к дверям камеры, а другой достал наручники и эти чертовы трусики.
Кокорский был быстро экипирован и сопровожден переводчиком и двумя полицейскими на улицу, где его посадили в полицейский микроавтобус.  Поездка по городу была недолгой. Вскоре автомобиль остановился перед зданием больницы, и Алексея провели на второй этаж и усадили на мягкую скамью перед каким-то кабинетом. Японцы, наблюдающие эту процессию и «ухом не повели», как будто русский человек, конвоируемый полицейскими, было для них делом обычным: Кокорскому стало даже немного за Державу Свою обидно.
Вскоре из кабинета вышла молодая и страшненькая, кривоногая, но пахнущая прекрасными духами медсестра и сунула Алексею под мышку термометр. Температура оказалась чуть выше нормы. Потом его провели в кабинет. Такого врачебного кабинета в России ему видеть не приходилось: он весь был напичкан приборами,  аппаратами и компьютерами, однако традиционный лежак, застеленный белоснежной простыней, имелся и здесь.
С Кокорского сняли наручники, раздели до трусов и уложили на этот лежак. Медсестра водила над его телом каким-то прибором, напоминающем мини-монитор, начиная с головы и кончая талией, а Алексей,  вместе с переводчиком и врачом видел все свои внутренности на огромном дисплее компьютера. Процедура эта продолжалась не более десяти минут. Затем он оделся, всунул руки в наручники, и его снова вывели в коридор.
- Вы абсолютно здоровы. Но вам нужно меньше курить. У вас всего лишь небольшое простудное заболевание, - деловито сообщил, вышедший чуть позже, переводчик.

*
На обратном пути , на постоянные просьбы Алексея остановиться и купить сигарет и виски , никто не реагировал, и они сразу же проехали в полицию.
Там его отвели в специальный кабинет, где измерили рост,  вес, объем грудной клетки, сфотографировали в фас и профиль, а затем сняли отпечатки ладоней и каждого пальца в отдельности и занесли эти изображения в файл компьютера.
Он снова сидел в камере, предаваясь невеселым мыслям. Принесли ужин. И опять все было приторно-сладким, а в конце ужина принесли любимый напиток японцев – зеленый чай.
Ночью Алексей никак не мог заснуть. Долго ворочался, несколько раз просил воды у дремавшего в кресле полицейского и уснул только под утро.

*
В семь часов утра его разбудили полицейские.
 На завтрак были снова сливки, белый  хлеб с изумительным сыром, два варенных яйца и сносный зеленый чай. Он начинал понемногу привыкать и к новому своего состоянию, и к японской кухне, и к их горготанию. Наверное, прав был один мудрый человек, заявивший, что если поставить человека вверх ногами, то через месяц он скажет, что так было всегда.
В десятом часу его снова повели на допрос к тому же переводчику. Чувствовал он себя намного лучше и отвечал на вопросы уже не путаясь. Перед Алексеем вновь лежала пачка сигарет, но теперь уже «Майлд севен», и он с удовольствием закурил. Такаши, вновь спрашивал его, где и когда он родился, где учился в школе, где и когда получил морское образование, где, когда и кем работал, когда и в каких портах Японии бывал и сколько раз. Все свои вопросы и ответы Алексея Такаши выстукивал на клавишах ноутбука, куда перед этим вставил дискету. Закончив допрос, переводчик отнес дискету на компьютер и сделал распечатку протокола допроса на японском языке.
Когда Кокорскому положили протокол допроса на подпись, он вначале засомневался, ведь русского перевода он не видел, однако устав от допроса и надеясь на порядочность японцев, подписал протокол и поставил отпечаток правого указательного пальца. Потом он попросил у Такаши два чистых листа , составил перечень всех своих документов и вещей, находящихся на судне и попросил того затребовать их с судна и привезти  в полицию, как только его бывшее судно придет в любой порт Японии.
Перед тем, как отвести Алексея назад, в камеру, Ути предупредил его о том, что вскоре русского моряка повезут в прокуратуру города Наори, так как прокуратура в Вакканае в субботу не работает.

*
Действительно, не прошло и получаса, как снова загремели наручники и открылась дверь его камеры. Алексей в сопровождении трех полицейских вышел на улицу, где их ожидала «Калдина» новейшей модели, возле которой он был запечатлен на пленку фотоаппарата одним из полицейских, который к тому же оказался и водителем этой машины.
Как только они тронулись с места, Кокорский попросил сигарету у переводчика, но вместо сигареты получил нравоучительный совет:
- Нужно уметь терпеть, капитан.
Алексей невольно усмехнулся. Оперативно же они работают – стоило ему на допросе сказать, что ему приходилось работать и капитаном, как все в полиции уже знали об этом.
Примерно через час езды переводчик сам предложил Алексею сигарету и закурил тоже. Ехали они со скоростью 120-130 км/час, а машина шла мягко и ровно – дороги Японии ни в какое сравнение с нашими не идут.
У побережья был плотный туман,  а по мере удаления от моря он начал редеть и вскоре совсем рассеялся. Мимо машины пролетали небольшие поселки и фермы, так же как у нас, бродили коровы, овцы и бегали разномастные собаки. Растительность напоминала сахалинскую, но было все каким-то упорядоченным и ухоженным. Очень часто попадались огромные рекламные щиты, стоявшие как у самой дороги, так и прямо в поле.
Настроение было поганым.
Устав глазеть на японские пейзажи, Алексей откинулся на спинку сиденья и задремал.
 Проснулся он от того, что машина резко сбавила скорость и раздался звук, похожий на стук отбойного молотка. Он открыл глаза и увидел, что они проезжают участок, где судя по всему, расширяют дорогу. На самой дороге и ее обочине стояло множество разнообразных машин, но поразило его то, как были одеты японские рабочие. В одежде такого качества и фасона не стыдно было бы появиться и на центральных улицах Хабаровска.
*
Через три с небольшим часа они остановились у здания прокуратуры города Наори и Кокорского провели в камеру ожидания, где с него сняли наручники и накормили бутербродами, которые он запивал из термоса теперь уже совсем неплохим зеленым чаем.
Когда его ввели в огромный кабинет, заставленный столами и различной оргтехникой, настроение Алексея как-то само собой стало на порядок выше. Прокурор был примерно его лет и комплекции, взгляд его выражал живой интерес, а самое удивительное было то, что он сильно походил на бурята Сашку Будаева, с которым Алексей учился в мореходном училище. Прокурор минут десять листал протокол, потом отложил его в сторону и подозвал секретаршу – молоденькую, довольно милую, с хорошей фигурой девушку. «Без европейца тут явно не обошлось», - невольно отметил про себя Алексей.
Через пару минут напечатанные листы лежали перед прокурором. «За нарушение законов Японии, выразившееся в пребывании на ее территории без разрешения, прокурор просит наказать вас, приговорив к содержанию в камере в течение двадцати суток», сообщили моряку через переводчика.

*
Затем Кокорского отвезли в суд, который располагался на соседней улице. Здесь в камере ожидания пришлось ждать около часа и Алексей, скинув шлепанцы, завалился на скамью и закрыл глаза. Того гнетущего состояния, что овладело им вчера, уже не было.
Клонило ко сну. По-русски надоедливо жужжала муха , норовя несколько раз сесть на лицо , и ему казалось, что он вовсе не на чужбине, а где-нибудь на Родине.
Наконец его провели в кабинет судьи. Стол, за которым сидел худощавый судья-японец лет тридцати с надменным видом, наверное, изображая из себя самурая – стоял посреди небольшого кабинета. Сбоку стола суетился пожилой японец с длинными седыми волосами и добродушным, даже немного заискивающим лицом, как оказалось – это переводчик (вероятно, он же представлял и коллегию японских адвокатов).
- Я клянусь переводить речь господина судьи и мистера клиента правдиво, - сказал он, положив правую руку на русско-японский словарь, как на Библию.
Предложив Алексею сесть, он тоже сел и подал арестованному несколько листов бумаги с японским и русским текстом. Согласно этим документам подсудимому предлагалось: либо нанять платного адвоката, либо обратиться в ассоциацию адвокатов, и тогда ему бесплатно будет предоставлен адвокат. Кокорский был готов к этому и, не раздумывая, ответил, что будет защищать себя сам, а переводчик с готовностью закивал головой: - О’кей, о’кей .
Как и в прокуратуре, судья тоже недолго перелистывал бумаги Алексея, потом взял какой-то документ и торжественно зачитал его на японском языке, а переводчик тут же перевел: «Русский моряк Алексей Кокорский, за нарушение законов Японии, выразившееся в пребывании на ее территории без разрешения, приговаривается к содержанию в камере полицейского участка города Вакканай в течении десяти суток. А после отбытия этого срока он будет депортирован в Россию».

*
Дорога назад уже не казалась серой и утомительной. Десять суток, которые ему предстояло провести в камере, где условия были сравнимы с санаторными, не могли сравниться с теми условиями, в которых его отец прошел  ГУЛАГ с 37 по 47 год.
Кокорский теперь уже с огромным интересом вглядывался в Японию, которая пролетала мимо окон мчавшегося автомобиля.
Вот у подножия сопки проскочила голубая электричка из пяти вагонов, по-видимому, из Отару,  а вот небольшой и грязный трактор тащит тележку, на которой лежат три рулона сена.
По дороге он немного разговорил переводчика и узнал, что из Хакодатте (крупный город в Сангарском проливе) можно улететь на самолете в Южно-Сахалинск, а вот в Хабаровск летают самолеты только из Ниигаты (город этот расположен недалеко от  Токио). Но как и куда отправят Алексея – будет решать эмиграционная служба.
На вопрос – сколько тот зарабатывает в месяц – переводчик так толком и не ответил, но Алексей из его путаных объяснений  понял, что это около двенадцати миллионов иен (почти $ 11000).
 Когда они уже въезжали в Вакканай, то справа от дороги Алексей  увидел большое поле, обнесенное сеткой, высотой не менее 30 метров. Разглядев людей, которые били клюшками по мячу, он понял, что это гольф-клуб. На окраине города стоял целый лес высоченных ветряных электростанций, которые неторопливо размахивали своими лопастями – когда входишь в порт с моря, то кажется, что их всего несколько. Но вот, наконец, и Вакканай, растянувшийся вдоль бухты километров на пятнадцать. Здания в городе были в основном двух – и трехэтажные, и лишь изредка возвышались пяти-шестиэтажные строения.

*
В полиции его обыскали и проверили металлоискателем и, всучив в руки мыло и полотенце, повели в баню. Тюремная японская баня – это, конечно, не сауна. В самом углу небольшого помещения стояла кубическая, отделанная под мрамор ванна метровой высоты. На полке, отделанной тоже под мрамор, стояло три пластиковых тазика разной величины. Ванна была заполнена до краев горячей водой, холодной воды нигде не было. Пришлось довольствоваться тем, что есть , но в бочку он смог залезть только с третьей попытки , когда вода в ней немного остыла .
Ужин был традиционным. Уже и не верилось, что бывает ржаной хлеб, горчица, чеснок и лук.
Это была первая ночь, когда он заснул, как только голова коснулась подушки, и проспал всю ночь без снов.
Наступило воскресенье, и сидельцев никто не тревожил. Соседа-японца сводили в курилку, а Алексею пришлось до одури заниматься гимнастикой, ходить по камере на руках и бегать, чтобы хоть немного сбить  тягу к куреву и чем-то занять время.
После обеда несколько раз к камере подходил молодой полицейский, немного разговаривающий по-английски, и говорил. «Рашен бук», пока до Алексея, наконец, не дошло, что он, наверное, предлагает русские книги, и он попросил «Гив ми плиз рашен бук»? Полицейский подошел к шкафам у дальней стены холла и открыл один из них, достав оттуда три книги. Одна книга была Эдуарда Тополя, другая – неизвестного ему автора, а третья – Чейза. Он перебрал их и остановил свой выбор на Тополе. Чтение было своеобразным: он невольно сопоставлял все написанное с теперешним своим положением и никак не мог полностью сосредоточиться на чтении романа. Но время от обеда до ужина он все же скоротал благодаря этому роману.
Во время ужина Алексей поймал себя на том, что палочки уже не выскальзывают из рук, и он довольно сносно орудует ими.
 После ужина Кокорский  вновь взялся за книгу. На одной из страниц было выдавлено, скорее все щепочкой от палочки: «Косоглазые уроды. Сижу уже 1,5 месяца. Схожу с ума. Домой хочу, Михась. Корсаков. Май 2004 г.» Что же ты натворил, соотечественник, что схлопотал более 1,5 месяцев?»  Настроение упало ниже обычной планки, и Алексей, отложив книгу, снова начал бегать по камере, а потом отжиматься от пола, пока в изнеможении не упал на одеяло.
 Потом была ночь и  нормальный сон.
                *
В понедельник утром полицейский, что возил его в Наори, сообщил,  радостно улыбаясь: «Сегодня посре обеда магазин» и подал ему лист бумаги, на котором был перечень товаров, начиная от зубной щетки и заканчивая очень дорогими японскими журналами. Он поставил галочку напротив сигарет «Кэбин» и цифру 3, но его заставили еще заказать зубную пасту и щетку, а также  полотенце. Все это удовольствие обошлось ему в 3300 иен ($ 30).
После обеда его ждало два приятных события: сначала в холл отделения зашел совсем молоденький полицейский, по-видимому, стажер переводчика и, положив какой-то документ перед собой, начал заполнять бланк. Алексей прижался лицом к сетке и начал всматриваться в изображение на листе, напрягая зрение, и у него радостно забилось сердце: без всякого сомнения, это была ксерокопия его паспорта моряка, переданная по факсу с  судна. Он спросил о своем открытии у стажера, но тот только заговорщически улыбнулся и махнул рукой.
 Чуть позже зашуршали объемистыми пакетами с покупками полицейские, раскладывая все это на столе. Теперь оставалось только дожить до следующего утра, чтобы вволю накуриться.
 Перед самым ужином полицейский открыл его камеру и резко бросил всего лишь одно слово:
- Стирать! - и повел Кокорского к шкафу с номером 66.
 Он достал оттуда рубашку, трусы, тельник, брюки и носки Алексея и подал их ему, показав, что все это нужно засунуть в стиральную машину, стоявшую возле умывальникоа.
День этот был наполнен еще одним событием: перед самым отбоем сетку его камеры закрыли матерчатым экраном, потом раздались шаркающие шаги, звук снимаемых наручников, и среди японской речи проскочило несколько русских слов. «Русский!» - обрадовался он. Потом загремела дверь соседней камеры, и он понял, что туда «заселили» русского. Алексей уже не чувствовал себя изгоем, ведь рядом был руссич.
Перед сном, когда его вели умываться, ему удалось обменяться взглядами и кивками с русским. Это был высокий, широкоплечий и широколицый с выбритой головой мужик – старший механик одного из сахалинских транспортов, который тоже находился в городе без пропуска, так как срок действия его паспорта закончился несколькими днями раньше.
Кокорскому оставалось сидеть 6 дней.


*
На следующее утро, после завтрака, Алексею наконец-то посчастливилось покурить – впервые за два дня. Почти сразу же в курилку ввели и молодого японца. Взяв одну сигарету, полицейский с серьезным видом подал ее Алексею и услужливо чиркнул зажигалкой, после чего дал закурить молодому японцу и закурил сам. Кокорский сделал несколько глубоких  затяжек, и в глазах у него все поплыло, закрыв глаза, он поспешил присесть на скамейку. Когда он докурил первую сигарету, ему тут же протянули вторую и снова чиркнули зажигалкой. Докурив и эту сигарету и выбросив ее в ведро, он с трудом поднялся на ноги, и его повели в камеру. Потом Алексей минут десять лежал в камере на одеяле и приходил в себя.
Перед обедом предложили побриться, и он наконец-то сбрил свою полуседую бородку, потом попросил ножницы, чтобы постричь ногти, но вместо ножниц ему принесли специальные щипчики. Перед ужином снова была баня.
Вечером, после ужина, привели уже без всякой секретности еще одного русского – молодого парня, попавшего сюда за то, что «забыл» расплатиться в супермаркете за приобретенные товары. Поместили его в крайнюю камеру, где сидел японец, а японца перевели в камеру Алексея. Сидеть вдвоем с японцем, хотя они и не понимали друг друга, было все же веселее. А пребывание за решеткой уже входило в свое привычное русло: стирка и магазин – в понедельник и четверг, бритье и баня – во вторник и пятницу.
В среду ничего особого не произошло, если не считать появления молоденьких японок в камерах женского отделения, которое находилось по ту сторону холла. Как ни допытывался Алексей у молодого, похожего на малайца японца, за что же сидят эти японки, но вразумительного ответа от него так и не получил.
Потянулись обычные дни пребывания за решеткой: подъем, уборка в камере, завтрак, курение, спорт и книги, обед, опять книги и спорт, ужин, книги, отбой и сон. В четверг он нечаянно обнаружил, что исчезла экзема на правой ноге. В тот же день узнал, что можно написать письмо в Россию, и после того, как его переведут на японский язык, оно будет увезено в Токио, оттуда на самолете в Москву, и лишь потом попадет на Дальний Восток. Ему купили почтовой бумаги и десяток конвертов, и он начал писать письмо Ирине во Владивосток, которая может быть, еще ждала его возвращения с моря. Он ничего не утаивал, если ей нужен моряк, «потерпевший кораблекрушение», то значит так угодно судьбе, и на нее можно будет положиться в жизни.
Ну, а если нет?.... Значит не судьба.
*
В пятницу вечером, когда Кокорский отдыхал после бани, открылась камера, и полицейский протянул ему лист бумаги, испещренный иероглифами, и подушечку для отпечатка пальца. Оказалось, что судья города Вакканай продлил срок содержания Алексея в камере еще на пять суток. Выходило так, что Алексей в понедельник не покинет этих стен, а может быть, освободят его только в пятницу. Он  был шокирован. Но стоп! В пятницу идет паром в Корсаков. Значит, решили отправить паромом. Ну что ж, нужно набраться терпения еще на неделю.
Письма подруге во Владивосток и другу в Хабаровск он написал за пятницу, субботу и воскресенье.
В письмах он конечно же не написал о том, что они занимались незаконным ловом краба у Сахалина, а вот характеристики капитану и боцману дал полные, немного злорадствуя в душе – пусть японцы знают, что делается на «Байбаково».

*
В понедельник, после обеда Кокорского отвели к переводчику, и он увидел на столе свой бордовый  орластый паспорт моряка. «Значит, судно вернулось с Сахалина», -  радостно подумал он. После ужина его вывели в небольшое помещение, находящееся рядом с камерами, где он увидел и свою сумку, и куртку, но не увидел документов -  это насторожило его. Вдвоем со стажером переводчика они начали проверять содержимое сумки.
Все его вещи и документы были в полном порядке, и у Алексея как гора с плеч свалилась: первая часть плана удалась - документы и вещи у него. Осталось только выбраться из Японии и добраться до России с минимальным потерями.  А  если  Ирина , (та самая женщина во Владивостоке) уже его не ждет? То тогда уж точно - прощай, море. Но есть же у него диплом капитана речного флота! Неужели не найдется работы на Ангаре или Байкале? Да и  родные помогут бы на первых порах. 

*
В среду, с утра его повезли в порт,  чтобы проследить, сфотографировать и запротоколировать весь его путь и места, где он брал виски и сигареты, начиная с того момента, как сошел с судна без пропуска. При выезде из порта он заметил у дальнего причала судно, очень похожее на его бывшее. Присмотревшись, он убедился, что это действительно оно, выходит, что стоят они уже третьи сутки. Держать, наверное, их будут до пятницы, пока его не освободят и не отправят в Россию, о том, что судно могут арестовать на более длительный срок, не хотелось даже и думать. Поежившись, он откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Невольно на память пришли слова приморцев: «Когда доберешься до России - позвони в рыбинспекцию и сообщи, чем
занимается судно и  где его можно накрыть». Было понятно стремление приморцев покинуть судно, но бросаться «под танк» Алексею не хотелось. И тут же в памяти всплыли слова боцмана, что так легко с  судна Кокорский не уйдёт и что его будут ждать на Сахалине. Сложного в том, чтобы передать на остров информацию, ничего не было, достаточно было снять трубку, спутникового телефона на судне. Ждать его могут в трех местах: на паромной переправе в Корсакове, на переправе в Холмске или в аэропорту Южно-Сахалинска. Но зачем грузить себя дурными мыслями раньше времени, на месте будет видно. На обратном  пути он узнал от переводчика, что в пятницу его повезут в прокуратуру и  суд, а после этого передадут эмиграционной службе.  Немного помолчав, переводчик спросил у Алексея:
- Капитан, у вас есть пятьдесят тысяч иен, чтобы заплатить за медицинское обследование? От этого вопроса у Алексея невольно зашевелились волосы на голове. Что они еще придумают, чтобы продлить его содержание  в полиции?
- Не беспокойтесь,  капитан. Медицинское обслуживание, хотя и очень дорого, но в Японии оно бесплатно. Извините за шутку.
«Шутник, едрена мать», - с облегчением ругнулся про себя Алексей.               
-  В какую сумму обойдется мое пребывание в вашем «пансионате»? – В свою очередь  спросил он  у этого шутника.
- Обычный штраф сто тысяч иен . Штраф за вас заплатит агент порта, а вы потом рассчитаетесь с ним.
«Интересно, с каких это шишей я смогу рассчитаться с агентом? Выходит, что платить  за меня будет представитель, то есть хозяин судна .   Ну что ж, он наверняка не заплатит мне суточных в валюте, а это почти $ 1000, но зато заплатит штраф японцам. Вот и будем мы с ним квиты».- Свел невеселый баланс японский узник и успокоился.

*
В пятницу, с самого утра, в полицейском участке началось столпотворение. К обычным трем полицейским прибавилось еще двое, здесь же были и оба переводчика, и стажер.   
Алексея попросили подписать несколько документов и поставить отпечаток пальца. Как он понял из сбивчивых объяснений - это были бумаги о том, что он не имеет никаких претензий к японской полиции и что документы, деньги и вещи получил согласно описи.
Потом всех троих моряков вывели из камер, обыскали и проверили металлоискателем, затем обыскали все три камеры, вскрыв даже половые щиты, и заставили переодеться в свою, одежду. Радости особой не было. Сидение закончилось. А что дальше?
Всем троим надели наручники, и они, взяв свои вещи, вышли к полицейскому микроавтобусу. А уже через несколько минут. Алексей со своими товарищами по несчастью был в здании прокуратуры, расположенной рядом с портом. Опять посыпались типовые вопросы. На Алексея налагался штраф в размере 100000 иен, и он передавался эмиграционной службе для депортации в Россию.
Минут через тридцать они сидели уже в огромном холле кабинета прокурора, где на их глазах агент порта заплатил за каждого  из них по 100000 иен и, церемонно раскланявшись, вышел в коридор.
Следом за полицейскими они вышли из холла в коридор и, пройдя немного, зашли в небольшую комнату, где их уже, ожидали два молодых и крепких японца с серьезными лицами, которые и были  представителями  эмиграционной службы.
Полицейские, к которым Алексей уже привык за эти две недели, сняли со всех троих наручники и, приветливо попрощавшись, вышли из комнаты.
Теперь сидельцы были в распоряжении  эмиграционной службы, представители которой провели их к своему микроавтобусу, и уже минут через десять русские моряки входили в здание портовых властей.
Кокорского со товарищами завели в большой зал, расположенный на первом этаже, и усадили за длинный стол. На просьбы моряков выпустить покурить – японцы лишь отрицательно мотали головами и дежурно улыбались.
Вошел высокий чиновник лет сорока и оба сопровождающих подошли к нему и о чем-то оживленно заговорили.
Бывшие арестанты остались без присмотра. Воспользовавшись заминкой, Алексей подошел к сумке, стоявшей у окна, чтобы положить сигареты и остолбенел, глядя в окно: от причала отходил бело-оранжевый паром. Стало ясно, что на этом пароме они на Сахалин уже не попадут. А как же их отправят? На чем? Он с  пришибленным видом сел на свой стул, и тут в комнату стремительно вошел японец лет 55, неся в руках какие-то бумаги. На кармане его белой рубашки висела карточка «Старший инспектор эмиграционной службы». Вместе с ним вошла японочка, страшненькая с виду, но с очень приятным голосом, которая оказалась переводчицей, следом вошел пожилой японец с простецким лицом, оказавшийся фотографом. Русских моряков сфотографировали, дактилоскопировали и каждому зачитали краткое дело, заведенное на них в полиции. Когда очередь дошла до Кокорского, то вышла небольшая заминка.
- Скажите, пожалуйста, причину вашей поездки в больницу? – Старший инспектор наморщил лоб.
Алексей с минуту подумал, чтобы как-то проще объяснить это: - Похмельный синдром. После того, как переводчица перевела его ответ, инспектор наморщил лоб еще сильнее, а в глазах его застыл немой вопрос. Так продолжалось несколько секунд, потом он что-то сказал переводчице.
- А что такое похмельный синдром? – перевела японочка.
Теперь наморщить лоб пришла очередь Кокорскому, но тут ему на помощь пришел фотограф.
- О, я знаю, что такое похмель. Это когда сильно болит голова и живот.
- Но это ничего. Нужно просто немного дринк виски, и все проходит.
Старший инспектор взял в руки  их паспорта и зачитал бумажки, которые принес с собой, а переводчица тут же перевела. Согласно этим документам, каждый моряк депортируется в Россию, а так как суда, на которых они работали, являются частью территории России, то их возвращают на свои суда, которые уже в Вакканае и ждут их появления.
Сначала Алексею показалось, что он ослышался, но потом пришла мысль – хорошо, наверное, заплатили хозяева, чтобы не выносить сор из избы (как оказалось – его содержание в полиции и та сумма, что за него внесли, чтобы замять это дело,  составила около полутора миллионов иен).
Ну что ж, можно считать, что морских документов у него уже нет. Первым делом их отнимут у него, как только он появится на судне и, наверное, оставят только паспорт моряка, потому что без паспорта его нельзя отправить в Россию. Ну, а сколько его будут возить пассажиром? Месяц, два – это только одному Богу известно. Он через переводчицу обратился к старшему инспектору с просьбой отправить его на любое другое российское судно.
- Вас будут охранять, - был короткий ответ. «Одурели что ли, кто меня там охранять будет».
                *
Моряков вывели на улицу, усадили в джип и повезли на свои суда. Вначале высадили на транспорт стармеха–сахалинца, которого радостно встретил экипаж. «Да, мне такой встречи не будет» - С какой-то злобной отрешенностью подумал Алексей.
Вторым на шхуну высадили матроса-приморца, а Кокорского подвезли к трапу своего судна в последнюю очередь. Он вылез из машины, забросил сумку на плечо и на некоторое время замер у джипа. Чувство сродни отчаянию начало овладевать им.
 «А, будь что будет» - двинулся он к краболову как в рукопашную. Взойдя на трап, Алексей остановился и оглянулся на город. «Ну прощай Япония. Прощай страна хризантем на долгих пять лет». - На такой срок Кокорскому был «заказан» сход на землю этой удивительной страны , где  раньше  всех  встает  из-за  моря  солнце .