Появлению на свет большого количества ниже напечатанных букв предшествовало, данное мной одному Инет-знакомому больше года назад, обещание описать т.с. современную «кухню» российского гражданского флота. Обещание, честно признаюсь, данное без особых размышлений и раздумий. Сейчас бы я раз двадцать подумал, прежде чем что-нибудь подобное ляпнуть. Несколько раз я честно пытался начать, но всякий раз всё напечатанное благополучно удалялось, как абсолютно не удовлетворяющая «аффтара» писанина. Получалось либо какое-то тупое и пошлое «ха-ха» с кучей матерщины, либо нечто, вроде сухого доклада на тему «Состояние дел в Российском рыбопромысловом и торговом флотах». И то и другое мне жутко не нравилось, поэтому незамедлительно по прочтению отправлялось в корзину. Правда, из всего словоблудия появилось два-три рассказа, вывешенных на Прозеру, но главного обещания я так и не сдержал (Виктор, прошу пардону). Плюс, конечно, вечная нехватка времени (иногда реальная, иногда вымышленная, но имеющая место быть практически всегда). Наконец, остатки совести меня окончательно домучили, и результатом этих мучений и стал ниже следующий опус. На этот раз я решил ничего не удалять и не править (если только ашыпки какие, коих, подозреваю, тут будет не мало). Как говорится – что выросло, то выросло. Предупреждаю – ненормативная лексика – присутствует. Поэтому, если кто не приемлет, лучше закройте сразу. Короче – поехали.
ЗЫ И ещё. Всё, что Вы прочитаете, происходило либо со мной самим, либо было рассказано мне людьми, в словах которых сомневаться повода не имею.
ЗЫЗЫ Для всех, кто к морю никакого отношения никогда не имел – если какие незнакомые слова встретите, зайдите в «Глоссарий». Он на этой же странице висит, вверху. Кажется, я там всё «перевёл».
Начинать, наверное, следует с самого начала, т.е. с мореходки. Какое учебное заведение я закончил, в принципе, не важно – особой разницы между ними, судя по рассказам, нет. Вернее не было во время моей учёбы. В каждом высшем мореходном училище России (это сейчас они все поменяли названия, трансформировавшись кто в Академию, а кто и в Университет, а раньше были просто Высшие Мореходные Училища) существовала военная кафедра и все курсанты первые два года обучения жили на казарменном положении. Такая мини-армия в её щадящем варианте. В годы Советской власти в «казарме» жили все курсы, вплоть до выпускного шестого, но с развалом Союза старшекурсников от подобной чести освободили, оставив им, впрочем, вахты (чем старше курс, тем реже, на первом курсе – через день-два, на пятом – раз в месяц-полтора, шестой курс вахт, как правило, не нёс, по крайней мере, так было у нас) и обязательное ношение формы. Изначально, аббревиатура нашего учебного заведения выглядела как МВИМУ, что «благодарные» курсанты расшифровывали как «мудаком войдёшь и мудаком уйдёшь». Надо честно сказать, что многие этому девизу вполне соответствовали. Морских факультетов у нас было четыре – судоводительский (где я и учился), судомеханический, электромеханический и технологический (мореходка готовила кадры для рыбопромыслового флота). Или в просторечьи – чумоходы, маслопупы, искрожопы (они же – розетки) и технолохи. Отношения между факультетами были, в общем-то, ровными, но какие-то постоянные подколки присутствовали конечно. Все столы в учебных аудиториях были исписаны фразами типа: «Если есть в семье урод – значит это судовод» или «Не могу смотреть без смеха на хлебало судомеха». Но, кроме этих самовыражений несостоявшихся «поэтов» дело не шло – каких-либо конфликтов я не помню. К моменту нашего поступления (середина девяностых) технологи были уже не курсантами, а простыми студентами и всех прелестей казармы и прочего полувоенного быта были начисто лишены. Зато там учились девчонки. И было их много. Так же существовало два сравнительно новых факультета – экономисты (барыги) и юристы (конечно же – легавые). На них так же училось немало представительниц слабого пола. Особой любви между курсантами и студентами не было. На «студенческих» факультетах в основном обучались отпрыски «не простых» или как минимум не бедных родителей (не все, конечно, но не малое количество), в курсанты шли все, кто ни попадя. Именно во время учёбы на первом курсе я лично впервые почувствовал в себе первые ростки «пролетарского противобуржуинского гнева». Наша рота квартировала на пятом этаже корпуса, этажом ниже жил второй курс, третий этаж был постоянно под замком, там было что-то вроде склада, а на втором и первом находились учебные аудитории «барыг», таких же первокурсников, как и мы. А теперь догадайтесь с трёх раз, кто отвечал за чистоту на лестнице всего корпуса? На фига платить уборщице, если есть курсанты? Сам КУРСАНТ (слово тоже расшифровывалось – Колоссальная Универсальная Рабочая Сила, Абсолютно Не желающая Трудиться), конечно особым трудолюбием не отличался в принципе, но деваться ему некуда. Приказали – исполняй. И вот елозишь ты мокрой тряпкой по грязным ступеням, а мимо на перекур спешат расфуфыренные студиозусы. И ведь ни одна падла молча не пройдёт, каждому что-то ляпнуть надо, типа смешное или окурок у тебя за спиной «уронить». А ты продолжаешь своё высокоинтеллектуальное занятие и считаешь, сколько тебе ещё до конца вахты осталось и сколько сегодня поспать удастся – как вчера, четыре часа или повезёт и продрыхнешь аж часов пять-шесть. И с каждой минутой всё сильнее понимаешь и сочувствуешь революционным матросам октября семнадцатого. Да, бляха, теперь я их понимаю. А вот тряпкой по хлебалу дать нельзя ни в коем случае – свидетелей много, а за драку отчисляли сразу же и без какого либо разбирательства. Ладно, это всё лирика. О наших возможностях отыграться – ниже.
А теперь об «отцах-командирах», об офицерах. На первом курсе, большинство из них мы ненавидели лютой ненавистью. Они, складывалось такое впечатление, не просто платили нам взаимностью, но ещё и щедро переплачивали. Обращение к подчинённому курсанту: «Слышь ты! Уёбок! Рысью сюда!», нормой, конечно, не являлось, но и редкостью не было. Особенно вечером, когда два дежурных офицера (или в просторечии – «шакала») решали устроить себе праздник отдохновения души. Справедливости ради скажу, что именно в мореходке, я впервые увидел и настоящих офицеров, т.е. не полупьяное быдло в погонах, а тех людей, которые этого звания не роняли и действительно являлись той самой «белой костью». Именно таким был наш первый командир роты. Как же мы его ненавидели сразу! Как только не склонялась его фамилия на стенах и столах всех учебных корпусов мореходки. Гайки он закрутил не просто крепко, а втугую и сразу. Только потом до нас дошло, что по-другому с вчерашними школьниками (после армии у нас был только один человек, сразу назначенный старшиной роты), в большинстве своём местными и особо с дисциплиной не дружившими, нельзя. Ко второму курсу строгости понемногу поубавилось, а когда на третьем его от нас переводили на курс младше (с этими орлами их командир тупо не справлялся, отморозки там собрались знатные) вся рота, все восемьдесят рыл, даже те, кто от командира нарядов и выговоров имел не меряно, подписались под обращением к ректору, нашего кепа не переводить. Толку, правда, из этого никакого не вышло, но ему явно было приятно, и ясно было видно, что подобного он от нас никак не ожидал. Кстати, порядок в своей новой роте наш Сан Саныч навёл железной рукой за пару месяцев. И таких офицеров было большинство, но на виду почему-то постоянно оставались алкаши и хамы.
Ко мне Вовка старшина подходит и заявляет: «Сегодня на камбуз заступаешь». Я ему; «Вов, вы чо, охуели? Я ж только сменился вчера». А он: «А мне до звезды! Ставить некого. У нас сегодня дежгруппа заступает, плюс камбуз со столовой. Где я им нах тридцать человек найду?». Короче, заступаем. Пришли на развод, построились, стоим ждём. Наконец, появляется… Тело, бля. Глаза мутные, перегаром до последнего ряда прошибает. Осмотрел нас, икнул задумчиво и в три фразы весь инструктаж выдал: «Короче, мля… Штоб все службу блюли, мля… А если чё, то виновные будут выявлены и уеблены, нах… Ррразойтись в пссду…». Всё, развод окончен, пошли заступать.
И выявляли и уёбливали. Наряд на работы или выговор отхватить было не просто, а очень просто. Не так стоишь – выговор, форма хреново поглажена (а где её гладить, если дома неделю не был, а утюга в роте нет) – наряд, куришь в неположенном месте – три наряда (причём рядом спокойно дымят старшекурсники, которых никто не трогает). Один наряд – четыре часа хозработ. Отрабатывались они по воскресеньям, причём за один день можно было закрыть только один наряд. Т.е., отхватив пять нарядов на работы, а именно столько согласно устава мог влепить командир роты (старшина имел право дать три наряда, зам. старшины – два, старшина группы (взвода) – один, правда этим своим правом они не злоупотребляли, всё-таки свой же брат курсант) можно было прощаться с возможностью нормально провести увольнение на пару месяцев (с учётом того, что вахты никто тебе не отменит, а на выходные вахта выпадала в среднем раза два в месяц, плюс отработка нарядов во время неё – запрещена). За неявку на отработку в первый раз влепляли ещё пяток, во второй раз давали выговор. Выговор, само собой, не отрабатывался, его снимали либо за какой-нибудь оценённый прогиб, либо, что встречалось гораздо чаще, по истечении года без залётов. Опасность выговора была в другом. Система там была ступенчатая - первый - от ком роты, второй от – старшего офицера факультета особых проблем не доставляли, но уже третий – от начальника ОСО (организационно-строевого отдела) автоматом закрывал визу и соответственно тут же возникали проблемы с практикой, так как визирование проходило через мореходку. Ну а четвёртый – от ректора, это было типа последнее китайское предупреждение перед отчислением. Правда, справедливости ради, надо сказать, что в основном гнобили первый-второй курсы, ну третьему ещё мал мало доставалось. Начиная с четвёртого, отношение к курсантам менялось во многом, да и сами курсанты менялись не слабо. К тому же, к середине моего обучения, визу стал закрывать только выговор от ректора, послабление т.с. Увольнения у нас были два раза в неделю: в среду банный день (с вечера среды до утра четверга – домой помыться, неместные отправлялись в баню, которую им даже оплачивали) и в субботу вечером до утра понедельника или вечера воскресенья (это уж как ком роты решит). Ну и в праздники какие тоже увольнялись в город. Если в среду на вахту попал, то отпустят в четверг, ну а если уж вахта на субботу-воскресенье или на Новый Год, к примеру, выпала – считай, не повезло. Неместные курсанты, кому идти было некуда, а их было немного, но всё же были, таким образом деньги зарабатывали. Ты ему бабло, он за тебя вахту отстоит. Но тут была одна опасность, случались прецеденты, что он на вахте залетит, а фамилиё-то твоё у дежурного записано, и пистон тоже ты огребёшь. Короче, разные ситуации возникали и не всегда позитиффные. Главными залётами, как правило, являлись невыход на вахту (или уход с неё, даже если твоя вахта кончилась, но сменщик не явился – натянут обоих), самоволка и пьянка. Пили все. И раздолбаи и отличники. В определённые вечера, когда заступали офицеры, про которых точно знали, что проверками рот они не страдают, засылались два-три гонца в ближайший магазин. Через прутья в заборе (дырки постоянно заваривались, но тут же «сами собой» рядом появлялись новые), а иногда и прямо через забор (одно время, забор венчали острые прутья, но, после того как за пару лет до нашего поступления, на этих остриях погиб курсант, возвращавшийся с самохода, их, от греха, спилили), гонцы выходили за территорию мореходки и через полчаса возвращались с пузырями и нехитрой закусью (это если денег хватит) в карманах, рукавах и за поясом. Всё вышеназванное распихивалось по местам прямо в магазинах. Продавщицы, давно к подобной картине привыкшие, ещё и советы давали, куда что лучше спрятать. А потом в казарму и гудёж до четырёх-пяти утра. Подъём в семь. А если один-два кубаря пьёт (жили в кубриках по десять-пятнадцать человек), то не спит, как правило, вся рота. Просто спать невозможно – ор, песни, музыка, разборки какие-то. А то и баб притащат каких, что само собой так же было строжайше запрещено.
Я с самохода пёрся, чуть на построение утреннее не опоздал. По лестнице поднимаюсь и ещё с улицы слышу гогот какой-то. Думал вторые гудят. Ни хера – залетаю в роту, наши веселятся. По коридору какая-то баба лет восемнадцати носится с воплем: «Где мои трусы?!», а толпа от неё отшатывается как от умалишенной и ржут все. Спрашиваю у дневального, что мол, случилось? Короче, Лысый с Серым в самовол за пойлом вечером рванули, а народ только стипендию получил, деньги были. Взяли два ящика, плюс колбасы там, ещё какой-то хрени. А на обратном пути эту козу встретили. Предложили выпить, она - мол, с радостью. Привели в роту. Сначала всё цивильно было, сидели – пили. Никто не приставал, всё спокойно. А потом её совсем накрыло. «Мальчики», - говорит: «А хотите, я вам стриптиз покажу?». Ну а мы чё, отказываться будем: «Валяй». Музыку врубили соответствующую. Показала, а тряпьё своё Терибу на койку сбросила. А тот из самохода пришёл через пару часов – в кубаре пьянка, за столом шалава голая сидит, на койке тряпки женские. А он сам гашеный припёрся, взял всё её барахло в коридор и выкинул, а сам спать упал. Ему уже пох было и на шум и вообще на всё. Ну, народ потом ей, мол всё, родная, водка кончилась – ресторан закрывается. Вроде всё нормально, встала, шмотки свои натянула и ушла. А через три часа появляется: «Где мои трусы?!», - вопит. А хер её знает, где её трусы, никто не помнит вообще они были или нет? И кто её знает, куда она от нас пошла? Короче, еле выпроводили во второй раз. Бел чуть не поседел с психу, он дежурным по роте был, первого бы на каркалыгу надели. Но всё равно какая-то сука вломила. На обеденном построе кеп выходит и как понёс! «Вся мореходка ржёт! В роте первых судоводов, какая-то прошмандовка полночи трусы свои искала! Фетишисты, мать вашу! Вам что, сексуальный час устроить? Чтоб пар вышел через одно место?!». А мы что? Стоим по стойке смирно, внимаем. Но секс час он устроил всё-таки. Опять «Операцию Белый Бурун» объявил. Почти до ужина веселились, бля.
Операцией Белый Бурун у нас называлась репетиция подъёма-отбоя. Почему именно «Белый» (скорее уж синий, роба у нас синего цвета была) никто не знал, так уж назвали. И заключалась она в следующем: построение в роте, команда: «Роте построиться у входа в корпус!», и вся толпа, все восемьдесят человек несутся вниз по лестнице.
Главное не упасть, один раз Бяша споткнулся, так по нему человек пять пробежалось, прежде чем остановиться смогли. Чуть не затоптали на хер. Вылетели на улицу, построились у крыльца. Стоим, ждём кепа. А он особо-то не спешит, причём, чем погода хуже, тем медленнее он спускается. Наконец, вышел, осмотрел. А мы чё? Смирррна! А потом: «Рота! Отбой!» И теперь так же бегом на пятый этаж. Залетаешь в свой кубарь, раздеваться ещё на лестнице начинаешь, ну, там гюйс отстегнуть, ремень. Быстро снимаешь робу, АККУРАТНО складываешь её на тумбочке возле кровати и под одеяло. Кеп проходит по кубарям, проверяет. Может одеяло с кого сдёрнуть. Если какой хитрожопый попался, к примеру, прямо в брюках или носках в койку запрыгнул – пять нарядов сразу, как с куста. Если роба неаккуратно сложена – может два-три влепить. А потом опять команда: «Рота! Подъём! Построение перед корпусом!» И опять вскакиваешь, одеваешься, койку ровно застилаешь, чтоб ни одной складочки. И вниз бегом. Последнему – наряд, у кого койка хреново заправлена – наряд, кто одеться не успел, гюйс не пристёгнут, тельник не заправлен – наряд. Студенты просто в ступор впадали. У барыг как раз в это время занятия кончались, они из своих аудиторий на лестницу не торопясь так выходят. А на них толпа в восемьдесят человек с матом и криком несётся. Они как крысы по углам – шасть! Кто успел обратно в коридор заскочить – повезло, ну а остальным, уж извините. Лестницу-то мы все мыли и не по разу. Бывало, в толчее кому и вмажут, даже не кулаком, а так, корпусом в стену впечатают. А найди потом, кто это был. Баб, правда не трогали, вернее, кто понаглее, трогали, но не в том смысле… Ну, ты понял. Визг стоял – писец! А мы перед казармой построимся, кепа ждём. Барыги ему что-то говорить пытаются, а он только на строй показывает и предлагает: «Покажите, кто из них?». Ясен хер, кто накосячил, тот в последнем ряду уже затихарился, хер найдёшь. А самый прикол был, когда они под вторую волну попадали. Мы по команде наверх, «отбиваться», барыги по домам. А несколько тормозов, на крыльце всегда покурить остановятся. Они ж думают, что у нас развлечение кратковременное, всё закончилось. Ага, щаз! Разбежались! Минут через десять, пятнадцать максимум, кто от дверей отскочить не успел и к перилам прижаться – снесут на хер. Дверь-то с ноги распахивали, благо наружу открывалась. Некогда было ручку искать – задние затопчут.
Такие забеги устраивали нам не так чтобы часто, но довольно регулярно. Уж очень действенный воспитательный эффект получался.
Про кормёжку писать особо не хочется – и так мата получается чересчур много. Двумя словами – кормили ***во. По другому не скажешь. Не знаю, что было главной причиной – хреновое финансирование мореходки в целом (что такое середина девяностых, я думаю, все помнят) или повальное воровство на кухне. Наверное, и то и другое. По крайней мере худых поваров у нас не было. Да и сумки ежедневно они уносили набитые до верху – мы ж дневальными по столовой тоже стояли, всё видели, а они, впрочем, и не стеснялись. Хотя всё это воспринималось, как само собой разумеющееся. По типу, кто что охраняет, тот то и имеет. Но главной приметой столовой (в большом зале на первом этаже питались только первый-второй курсы, старшие ели на втором этаже, в более цивильном зале) были не повара, а крысы и бомжи. И те, и другие охотились за объедками, причём первые были гораздо наглее вторых. В коридоре, рядом с входом в обеденный зал, в полу была большая дыра (примерно, полтора на два метра), накрытая сверху фанерным щитом. Вот из этой дыры наши «братья меньшие» и пёрли каждый вечер. Людей они абсолютно не боялись, и при большом желании можно было попытаться просто подойти поближе и попробовать отвесить какой-нибудь твари пинка. Правда, удавалось это не часто, всё-таки крыса скотина умная и юркая. Однажды (мы уже были на втором курсе) первакам удалось за день грохнуть сразу трёх. Довольные «охотники» не придумали ничего лучше, чем связать свою «добычу» за хвосты и повесить перед входом на «экономический» этаж. Занятия у барыг, в результате, задержались почти на полчаса. Ни студентки, ни преподавательницы, под таким «украшением» интерьера пройти не могли. Авторов сего арт-проекта так и не нашли, да особо никто и не искал, если нас офицеры «воспитывали», то экономов вообще за людей не считали. «Бомжами» называли всех, кто приходил за остатками еды. Среди «бомжей» были и настоящие бродяги и алкоголики (мореходка расположена в ныне самом «бичёвском» районе города, т.н. Жилстрое, вокруг сплошь деревяшки двухэтажные, во многих из которых живут, мягко скажем, не совсем благополучные и законопослушные граждане) и пенсионеры и просто, как сейчас политкорректно говорят «малообеспеченные слои населения». Впускать их в столовую, разумеется, было строжайше запрещено, санитарные нормы ещё никто не отменял, дневального (второкурсник судовод) за это драли немилосердно. А для камбузного наряда (эту вахту несли поочерёдно перваки судоводы, судомехи и электромехи) такая «помощь» была только кстати – бичи тарелки вычистят, на тележки аккуратно сложат, курсантам оставалось только посуду на мойку отвезти, да столы протереть. Получалось настоящее столкновение интересов. Перваки бичей запускают, втораки – выгоняют, причём некоторые отморозки этих несчастных бродяг просто избивали в кровь. В общем-то, довольно мерзко об этом вспоминать, но из песни, как говорится… Правда, детей, а нередко приходили и совсем маленькие, лет семь-восемь, не больше, как правило пропускали беспрепятственно. Смотрели только, чтобы офицеры из столовой уже ушли (справедливости ради надо сказать, что когда один из дежурных офицеров запалил трёх малолеток в столовой, то только махнул рукой и, резко повернувшись, ушёл – нормальные люди везде встречаются). И старались им не объедки, а оставшиеся целые порции отдавать. Пенсионеров, тех, кто не наглел, тоже особо не гоняли. А вы бы остановили старого деда, у которого под распахнутым древним пальто на потрёпанном пиджаке орден Славы висит? Вот и я не останавливал. Остальным побирушкам пробиться к вожделенным объедкам удавалось далеко не всегда. Время от времени, дневальный, который отвечал ещё и за чистоту улицы перед столовой, отбирал из толпы бичей трёх-четырёх почище, давал им лопаты зимой, мётлы летом и назначал «фронт работ». После уборки пропускал в коридор перед входом в зал, куда предупреждённый камбузный наряд уже вывозил тележки с остатками еды. Пару раз на моей памяти, в день каких-нибудь праздников, «добро» на пропуск бичей в этот коридор давали даже дежурные офицеры. Но это были из ряда вон выходящие случаи.
Про взаимоотношения между разными курсами писать, в общем-то, нечего. Этих взаимоотношений как бы и не было. Нет, если у кого на старшем-младшем курсе были знакомые (а были они почти у всех – город маленький, не мАсква чай), то, конечно же, народ общался. Но каких-то других пересечений между, к примеру, первым и четвёртым, пятым или, тем более, шестым курсами не было в принципе. Младшие были абсолютно не интересны старшим, старшие для младших находились где-то в недосягаемости. Тем более, что среди шестого курса были ребята, у которых на форменных парадных фланках висели не значки за практику, а, к примеру, орден Красной Звезды, медаль За Отвагу, и пара нашивок за ранение, красная и жёлтая (кто знает – поймёт). Эти парни успели ещё в Афган. Раньше, при Советах, одно время учёба в мореходке от армии отсрочку не давала. И, после первого-второго курса, курсанты всей ротой уходили служить. Через два года возвращались на учёбу. А некоторые на первый курс поступали только после армии, как и наш Вовка-старшина. Смотрели мы, перваки на этих повоевавших шестикурсников не просто снизу вверх, а откуда-то из района асфальта. Никто тогда ещё не знал, что кое для кого из этих перваков, тем, кому не повезёт на сессиях, светит весёлая поездка на Кавказ, в внезапно возжелавшую «незалэжности» Чечню (из нашей роты туда попал один человек, вернулся живым), и будет это уже скоро, меньше чем через год.
Никакой «дедовщины» между курсами не было, обычно какие-то конфликты если и возникали, то между однокурсниками, причём роты судоводов считались самыми отмороженными. Объяснялось это просто – тяжелее всего учиться было на электромеханическом факультете, потом шли судомехи, а наша учёба считалась самой шаровой, поэтому на судоводительский факультет поступали весьма колоритные личности. На моей памяти только один раз, перепившийся третий курс, вернее даже не сами третьекурсники, а пришедшие к ним «в гости» собутыльники с «гражданки» ввалились ночью в нашу роту и избили находившихся там вахтенных и неместных. Дело было на выходных, почти вся наша рота была в увольнении, в казарме было только человек восемь. Через пару-тройку дней, в буднюю ночь, когда вся рота была в казарме, уже наши, укушавшись, пошли разбираться. Но третьекурсники (те, кто был на этот момент в казарме, а были там тоже только несколько человек неместных и вахтенных) позакрывались в кубриках и на призывы: «Выходите, ****и!» никак не реагировали. На этом всё и кончилось. Офицеров в произошедшее не посвящали. Было ещё пара стычек, но уже не таких глобальных. Гораздо более весёлые столкновения происходили между курсантами и «гражданскими». В культурном комплексе (так называлось что-то вроде клуба) мореходки по выходным была дискотека, на которую за небольшую плату пускали всех желающих. Курсанты, само собой, туда тоже ходили. Во время одной этих дискотек, нашего начали избивать толпой. Двое других курсантов рванули за подмогой, благо до казармы доплюнуть можно.
Юрик побежал по старшим курсам, Тёма – в свою роту. В роте, как всегда на выходных, только неместные и вахта (я как раз на вахте дневальным стоял). Подорвались все, похер отношения с Терибом, которого били. По принципу: «Наших ****ят». Один Чудо, сука не подорвался, его потом всей ротой чморили за такой косяк. Набралось нас человек десять. Казарма на пригорке стоит, площадку перед дискотекой зашибись видно. Бежим и смотрим на толпу человек в пятьдесят-шестьдесят, что там стоит. И у меня одна мысль: «Бля! Куда бежим-то? Они ж нас щаз в асфальт закатают». Но не останавливаюсь, бегу со всеми. На ходу ремни выдёргиваем из штанов и на правую руку наматываем, чтоб сразу бляхи в ход пустить. А от казармы к дискотеке можно по тропе было спуститься между сугробами, цепочкой по одному. И вот эти козлы внизу видят, как к ним цепочкой народ спешит, ремнями размахивая. Они ж, падлы не знают, сколько человек нас, а про то, что в казарме народу обычно до туевой хучи им известно. И вся эта толпа резко подрывается и ноги делать. Пока мы вниз спустились, там уже ни одного урода не осталось. Только одного невезучего и поймали… В общем – не повезло ему. Не, сильно не били, запал как-то быстро прошёл. Так размялись, кто хотел. Минут через десять ещё старшаки подошли, которых Юрка поднял. С четвёртого, пятого, даже с шестого курса. Принцип – «наших бьют» среди курсантов соблюдался свято. Тоже приложились чуть. Короче, до ворот допинали и пошли в казарму. Наших потом долго никто пальцем тронуть не смел.
Но всё-таки главное, зачем мы поступали, это была учёба. Вернее, нет. Не так. Попробую по-другому. Примерно процентов тридцать-сорок поступивших (плюс-минус) шли в мореходку за погонами лейтенанта запаса. И им вообще было до фонаря, где учиться, на кого. А, учитывая, что в городе на тот момент было всего два высших учебных заведения, дававших отсрочку от армии, офицерское звание и увольнение в запас без службы… Короче, всё понятно, да?
Самое смешное, что некоторые, кто поступал «за романтикой» очень быстро поубегали на берег и наоборот – несколько человек до сих пор морячат, и завязывать пока не собираются, хотя поступали только «за званием».
И вот, чтобы получить это вожделенное звание и приходилось учиться. Хоть как-нибудь. Сейчас, оглядываясь, кажется, что учёба была не особо-то и сложной. Но, боюсь, что те почти сорок человек, повылетавших с нашего курса за все годы обучения, со мной не согласились бы. Может, для кого-то такое количество отчисленных и не много, но для нас это было примерно половина роты. Кое-кто вылетел и из-за дисциплины, но большинство всё-таки из-за учёбы. Не знаю как где, а у нас самыми тяжёлыми считались и являлись первый-второй курсы. Во-первых - дурной режим о котором я уже рассказал выше, во-вторых - большое количество предметов, часто на фиг нам не нужных. Для меня до сих пор загадка, на хрена судоводу химия? Причём понять этого не мог никто, включая преподавательницу. В конце концов, на зачётке, устав от нашей непроходимой «химической» безграмотности и тупости, она просто собрала зачётки и расписалась в них. За что ей, конечно, огромное спасибо. Было ещё несколько подобных преподов, считавших, что мы не особо страдаем без знания, к примеру, истории русской философии или экологии, в чём они, безусловно, были правы. Мы не страдали. Но, к нашему глубочайшему сожалению, таких «друзей человека» среди преподов было явное меньшинство. На первом-втором курсах «вешались» с высшей математикой, английским и начертательной геометрией. На втором начерталки уже не было, зато появлялись теоретическая механика и сопромат. Пожалуй, именно эти предметы особо обильную жатву по вылетам и собрали. Проще стало с третьего курса – «вышка» осталась в прошлом, сопромат, теормех тоже. Оставался английский, но здесь ничего не поделаешь – один из профпредметов. Госэкзамен по нему никто не отменял. Разных историй про преподавателей, курсантов, сессии и зачёты можно рассказать море. Но, во-первых, каждый мне в ответ расскажет подобных же баек не меньше, а может и больше, а во-вторых – «чепятать лень». Поэтому постараюсь кратко.
На первых двух курсах на лекции мы ходили в основном поспать. Командир роты довольно регулярно посещаемость проверял, поэтому прогулы были чреваты всё теми же нарядами. И народ шёл в лекционку. Спали прямо на полу под сиденьями, откинув их предварительно вверх. И не надо кривить губы. Каждое утро аудитории мылись, лекции шли обычно первыми парами, задние ряды никем до нас не занимались, так что полы там были гораздо чище чем, для сравнения, уличные скамейки. Многие, я в том числе, таскали с собой зимние форменные шапки – вместо подушки. Но была пара вконец оборзевших индивидуумов, бравших с собой настоящие подушки в те дни, когда все три пары были лекционными. Особо весело было наблюдать картину «рота, подъём» при появлении в аудитории ком роты. Обычно, за столами виднелось едва ли пара десятков голов, но с началом переклички, спавших по быстрому будили, как правило «ласковым» пинком. И к окончанию проверки, в наличии была практически вся рота. Некоторые преподы очень удивлялись, обнаружив, что у них на занятии присутствуют не пятнадцать-двадцать курсантов, а раза в три-четыре больше. Бывали и проспавшие. Один из знакомых студентов рассказал:
У нас лекция была сразу после курсантов, в той же лекционке. Сидим, пишем. Всё как обычно. И тут откуда-то с задних рядов голос: «Тьфу, бля! Подъём…». Препод на доске писал, остановился, повернулся и смотрит куда-то за нас. Оглядываемся – а там три заспанных тела в форме из под столов выбрались и на нас пялятся мутным глазом. А потом молча встают и в гробовой тишине, через всю аудиторию к дверям. Двое так молча и вышли, а третий в дверях остановился и к преподу: «Всего доброго, продолжайте, пожалуйста». Наши девки просто охренели. А препод на закрытую дверь посмотрел, головой покачал и тихо так: «Вот это борзость…», а потом чуть ли не с умилением: «Курсанты…»
Правда, такую борзость мы разрешали себе далеко не на всех лекциях. С преподавателем по «вышке» такие шутки не прошли бы, да и с некоторыми другими – тоже. Вообще, для возникновения конфликтной ситуации с некоторыми преподами, достаточно было какой-то нелепости. Так, к примеру, проблемы с преподшей по культурологии у меня возникли после того, как она, зайдя в аудиторию, увидела меня, сидящим, закинув ногу на ногу. Воспринято это было как оскорбление в лучших чувствах, не смотря на то, что после её входа в аудиторию, позу свою я, разумеется, тут же сменил. Короче, на экзамене – три балла, как ни выкручивайся. Были и другие, похожие, ситуации у других ребят. Хватало разных клоунов, много чести о них вспоминать.
На первых двух курсах сам я учился довольно хреново – каждая сессия, как последний бой была. Не давались мне ни вышка, ни теормех. Смотрю в книгу – вижу… Да ни хрена не вижу. Достаточно сказать, что только на первом курсе вышмат я сдавать ходил пять раз – два раза в первом семестре и три раза во втором. И только, когда пошли профпредметы, с третьего-четвёртого курса начиная, ситуация с моей учёбой понемногу выровнялась.
Короче, вышку я во второй раз завалил. Делать не хер, надо в деканат идти в ноги падать, чтоб дали направление на третью сдачу. Вообще-то сдавать давали только дважды, но попытка не пытка. Подхожу к деканату, а возле него Токарь стоит дымит. Задумчивый такой. Я ему, мол, заходил? Он – ну да. Я – и чё? Он – зайди – узнаешь. Ну, я и пошёл. Декана нет, я к заму. У секретарши спросил только, мол, как он? Та только рукой махнула. А хули делать? Постучался, захожу: «Товарищ зам декана, курсант такой-то…», ну и так далее. А он сидит за столом, спокойный как дверь и на меня ласково так смотрит. «Ну что», - спрашивает: «Сдал?». Сука, у него ж все ведомости на столе лежат. «Никак нет», - отвечаю. «А чего пришёл-то?», - голос ещё добрее, вообще писец, какой ласковый. «Направление на третью сдачу попросить», - и тут, бля, такое началось! Не, не сразу. Говорить он начал спокойно, но по нарастающей: «А зачем, тебе направление? Отчислять тебя будем… На фиг такие болваны здесь нужны. Тебе два раза давали сдавать? Давали. Ну и хватит. Что? Что молчишь?! Охренел?! Родителей бы хоть пожалели!! Идиоты!!! Зачётку сдавай!! Почему дома?! Домой!!! Стоять!!! Если ещё раз здесь без зачётки появишься, то я! Тебе!! Этот дрын!!! В жопу засуну!!!! Вон!!!!!». Вылетаю пулей, успев заценить здоровую палку, стоящую в углу возле двери. Стоим с Токарем вдвоём – курим. А куда идти-то? Зачётка в кармане, но отдавать – хер. Гладыч появился. Тот же базар: «Были?... И как?... Сходи – узнаешь». Дверь хлопает, через пару минут из-за неё громкий рёв и ещё через пару минут нас уже трое. Потом четверо, пятеро. Короче, меньше чем через час все «отличники» собрались. Стоим курим и ждём хер знает чего. Наконец, ещё часа через два дверь – нараспашку, выходит. Медленно подошёл к нам и крайнему стопку направлений сунул.
- Чтоб все сдали, ясно? – и не слушая нашего нестройного: «Так точно», тихо сквозь зубы, - Рас****яи, мать вашу.
Сдали все, кроме одного. Ему зам выбил пересдачу на осень. Осенью тот сдал.
А вот про что нельзя не вспомнить, так это и про взятки. Слово «коррупция», такое модное сейчас, тогда такой популярности не имело. Но сама коррупция от этого меньше не становилась. Купить зачёт или экзамен? Да не вопрос. Главное знать, через кого покупать. Проблема была именно в посредниках. Далеко не со всеми они рисковали иметь дело. Случалось, что полный дубарь выходил с экзамена с довольной рожей и своей проплаченной тройкой-четвёркой, а люди, которые не сумели или не захотели давать взятку, гораздо менее радостно отправлялись на пересдачу. Если сам экзаменатор взяток не брал, а таких было не мало, то в аудиторию приходил другой препод и со словами: «Что-то народу у тебя много сегодня, давай подмогну», «принимал» экзамен у «своих». Если у кого возник вопрос, а пользовался ли я такими схемами, отвечу честно – да, пользовался. И не раз. И никакими обличениями здесь заниматься не собираюсь. Как говорится, кто без греха – бросай кирпич. А я из себя безгрешного не корчу.
Описывать всех наших преподавателей персонально я не хочу. Многих из них уже нет в живых, не смотря на то, что с момента окончания моей учёбы ещё десяти лет не прошло – преподавательский состав был весьма возрастной, кто-то ещё работает. В любом случае, фамилий, имён или даже кличек здесь не будет. В принципе, большинство преподов из абсолютно разных ВУЗов похожи если не как близнецы, то как близкие родственники. Кого-то из них боятся, кого-то любят, кого-то ненавидят. Поэтому, просто вспомните своих, у кого были. Опишу лишь пару-тройку самых, так сказать, запомнившихся.
Астрономию у нас вёл… Фамилий, как я и говорил, здесь не будет. Скажем так – весьма примечательный человек. По национальности он был (и есть, хай ему Бог здоровья) еврей. Оговорюсь здесь же – я не антисемит. Никакой разницы между русским, немцем, евреем или человеком любой другой национальности не вижу. Везде есть уроды, везде есть нормальные люди. Я абсолютно спокойно отношусь к государству Израиль, тем более, побывав там пару лет назад. Но если бы этот препод был единственным моим знакомым евреем – точно записался бы в черносотенцы. В предмете своём он ас, царь и Бог – специалист, причём практически с международным именем. Но преподаватель – нулевой. Постоянные истерики прямо на занятиях, доносы в деканат по поводу и без, невероятная заносчивость – в общем, полный комплект. Доходило чуть ли не до слежки за курсантами – как и многие другие лекторы, лекционные пары он гнал без перерыва. Все, кому было нужно, могли просто вставать и выходить из аудитории, потом так же возвращаться. Но только он, чуть ли не с секундомером засекал, кто сколько времени в туалете провёл. Люди, которые, по его мнению, слишком долго отсутствовали, получали потом большие проблемы на экзамене. На самом экзамене он проверял у каждого наличие полного конспекта лекций, который должен был быть написан каллиграфическим почерком. За «некрасивый» почерк – оценка снижалась на балл. Конспект отсутствует или не полный – два балла автоматом. Причём, пользоваться конспектом при сдаче было, разумеется, нельзя. Подходить к нему с вопросами по непонятому или пропущенному (вахты нам никто не отменял, хочешь – не хочешь, а пару лекций по любому за семестр пропустишь) материалу, было чревато. Можно было нарваться на визг типа: «Что вы делаете в высшем учебном заведении?! С вашими мозгами нельзя здесь находиться!». Поэтому, за консультациями предпочитали обращаться к другим преподам, рангом пониже, но характером получше. Правда, опять же, в тайне от него – обижался. В общем, любили мы его, как собака палку. И, как часто бывает, отношение к преподавателю перешло на предмет его преподавания. Астрономию не особо жаловали, хотя на самом деле предмет интересный, пусть в наше время уже не так актуальный, как лет пятнадцать-двадцать назад. Лично я, получив свою «четвёрку» на последнем экзамене после четвёртого курса, благополучно всё пройденное очень быстро забыл.
Гидрометеорологию вёл бывший подводник, сейчас, к сожалению, уже покойный (пусть земля пухом, как говорится). Самым любимым выражением у него было: «охуиндр, белый лоб», а если он хотел выказать верх презрения к нашим способностям, то поднимал руки к небу и громко говорил, почти выкрикивал: «Нет! Вы не судоводители! Вы – кулинары!!!». «Кулинары» обычно на это отвечали дружным гоготом, который он тут же подхватывал. Перваки его откровенно боялись – с ними он вёл себя невероятно грозно. Но, разобравшись со временем, что этот человек готов сидеть с каждым дубарём часами, разжёвывая ему непонятый материал, всегда найдёт необходимые для различных курсовых и прочих заданий лоции и карты (нередко имеющиеся только у него), отношение своё меняли. Единственное, за что он гонял всех, так это за курение в туалете на кафедре – сам он был некурящий. В общем, хороший был мужик. Жаль ушёл рано.
Технические средства судовождения (гирокомпасы, лаги, эхолоты) нам читали несколько человек. Упомяну двоих. Первый был одним из самых жёстких преподавателей кафедры. Каждую лекцию проводил перекличку и отмечал отсутствующих. Каждый минус приносил дополнительный вопрос на экзамене. И его не интересовало, где ты был – на вахте, болел или с практики вернуться не успел. Пропустил десять лекций – получи десять вопросов. Причём по каждому будет копать до упора. Пройти его с первого раза считалось почти подвигом. Мне – удалось. И этот «трояк» иной «пятёрки» стоил. Сейчас этого преподавателя уже тоже нет в живых – он умер прямо в машине, перед мореходкой, приехав на работу. Ему, если не ошибаюсь, и пятидесяти не было.
Другой был полной противоположностью первого. Шару гнал (да и до сих пор гонит) – просто мечта любого курсанта. Плюс Её, родимую, очень сильно уважает. На каждый экзамен курсанты приходили с полным пакетом огненной воды, и все сдачи проходили как по маслу. При этом человек реально мозг. Технические тексты с английского без всякого словаря, с листа переводит, стихи на английском писал когда-то, любой прибор с закрытыми глазами разберёт – соберёт. Как нам рассказали на кафедре, в своё время, ещё при Союзе, он изобрёл новый лаг (для непосвящённых – прибор для измерения скорости судна, вещь весьма нужная), но это его изобретение задробили после отказа вписать в соавторы пару-тройку вышестоящих товарищей. Говорят, после этого он и начал пить.
Ну и о самом-самом… Зубре, мастодонте, живой (тогда ещё) легенде. Ему было где-то под восемьдесят, но ни память, ни на свежесть мозгов жаловаться Дедушке было не надо. «Дедушка», а так его звали за глаза не только курсанты, но и многие преподы, немалое количество которых он в своё время тоже учил, преподавал в мореходке с момента её основания. Нам он читал не теорию навигации или какой другой предмет, в котором мало что меняется чуть ли не с колумбовых времён, а предмет довольно «свежий» - спутниковые системы. Причём читал не по книжкам, материалом владел на уровне. К курсантам он относился вполне лояльно, имел только один, с нашей точки зрения, серьёзный недостаток – гнобил чужих дипломников на защите. Ну, гнобил – громко сказано. Скажем так, как правило, выше «четвёрки» не ставил. А так как его слово было практически законом для всех, включая завкафедры, то и итог был соответствующим. Он умер прямо в коридоре кафедры, примерно через год после нашего выпуска.
И в заключение, кратко о военной кафедре. Обычно для студентов военка представляет собой эдакий цирк, с малопонятными требованиями. Но мы, хоть в армии и не были, но что-то напоминающее всё-таки прошли, так что отношение было немного серьёзнее, что ли… Пара недоумков на кафедре, конечно, присутствовали. Но в основном преподаватели-офицеры были вполне вменяемые люди и действительно пытались раздолбаев, многие из которых в гробу всю эту армию видели, хоть чему-нибудь научить. Шары не гнали, но и шашкой не махали. И дело своё знали туго. К примеру, доктор, подполковник мед. службы рассказывал о способах остановки различных кровотечений с такими подробностями, что один из курсантов просто грохнулся в обморок. Доктор не смутился, и на его примере тут же продемонстрировал охреневшему взводу, как нужно приводить в чувство таких, как он выразился, «особо впечатлительных». На пятом курсе, после прохождения сборов на дизельных подлодках и сдачи госэкзамена, нам всем приказом министра обороны присвоили звание лейтенантов и тут же уволили в запас. Мы, разумеется, были не против. Если честно, если, не дай Бог, война, то уж лучше в пехоту рядовым – там от меня пользы больше будет, стрелял я, вроде, не плохо. А вот и минно-торпедное дело и торпедные треугольники забылись довольно быстро. Хотя, хер его знает, если потребуется – может и вспомню. Решал же, причём нормально решал.
Примерно за пару-тройку лет до окончания нашей учёбы, мореходку заполонили, в прямом смысле, наркотики. Прямо в самом ВУЗе можно было купить практически любую дурь – от героина и кокаина до экстази и травы. При этом трава наркотой вообще не считалась, ни одного человека, ни разу её не курившего, я просто не знаю. Дошло до того, что наркопритон был обнаружен прямо в казарме первых судомехов. Ходили разговоры, что несколько раз людей начинало ломать прямо на занятиях. Все действия администрации по борьбе с наркоманией, сводились к немедленному исключению попавшихся. Какого-либо противодействия торговцам не наблюдалось. Из нашей роты двое улетели перед самыми госами, правда, потом они, вроде как завязали, госы сдали через год. Ещё один парень, отчисленный ранее, вскоре умер от передоза. Как обстоит дело в мореходке сейчас – просто не знаю. Может, что в лучшую сторону и изменилось. Хотелось бы надеяться.
Пожалуй, описание своих курсантских лет на этом закончу. Можно было бы ещё кучу листов «запачкать», но, честно говоря, не вижу смысла. В конце концов, я грозился не про учёбу свою писать. Так что первую главу будем считать законченной. В начале 2000г. мы прошли с криками, воплями, дуя в разные дудки и свистки и колотя в рынду, обычно висящую у входа по всей мореходке. Традиция такая – сдавшие свою последнюю сессию устраивают по всему (теперь уже) университету настоящий бардак, причём в сопровождении дежурного офицера, срывая своим шумом занятия у остальных. Иначе на госах удачи не будет. В этот день у них есть право наливать всем, кому они посчитают нужным. Не смущаясь, мы заваливались в аудитории, наливали тем преподавателям, кого уважали. Мужикам – водку, женщинам – шампанское. Не обошли своим вниманием и ОСО, ввалившись прямо в святую святых строевого отдела, туда, куда все шесть лет нас вызывали только для ритуальных постановок в позу рака. Начальника не было, но пара офицеров попалась – по стакану, до дна. Потом были госы, потом выпускной в одном из кабаков города, а потом распределение. Не то, Советское, когда хочешь, не хочешь, а идёшь работать, куда пошлют. Нет, к нам в мореходку пришли несколько вербовщиков из разных рыболовецких контор города, хочешь – иди в одну из них, не хочешь – диплом в зубы и удачи. Правда, народ, те, кто решил не брать «свободный диплом», косяком повалил в основном только в две конторы из всех. А почему именно в них, и что было дальше – во второй серии. Обзовём её условно – «Рыбаки».