Случай в Краснодаре

               
  Эта история, случилась в 1954 году в Краснодаре. Вскоре после войны.
 
            Трудное и голодное было время, бедное.

Многие жители на своих участках овощи выращивали. Не хватало мясных продуктов, молока. Тогда город, как и все города, расположенные вдоль тих рек, и простирался по берегам Кубани.
А на окраинах улицы, хоть и ровные, прямые были, но в основном, только частные дома там и стояли. Не то, что «каждый дом моя крепость», но как-то ходить к соседям в гости не принято было. Да и сегодня без особого приглашения не войдёшь. Только мы, дети, могли со сверстниками без приглашения зайти, и ватагой на реку бежать купаться.
 
Пройдёт неприметный прохожий по улице в ближайшую лавку, очередь занимать, или машина ассенизаторская «профырчит», и опять тишина, - только великан шелковица на участках за забор на дорогу плоды бросает, да листьями шелестит – зовёт нас их подбирать.
Гуси, да куры, тоже были, но кормить их надо было, а не многие могли пищевыми отходами или зерном разжиться. Такие хозяева считались вполне зажиточными, и могли от продажи яиц и птицы, что-то новое себе из одежды купить.

Один такой сосед на нашей улице жил. «Москвич» у него был. Всё как положено у него было отлажено: и гараж кирпичный, и двери надёжные, навесы железные на воротах гаража и замок огромный висел - за ночь не перепилить.

Только вот не любили его почему-то. Все чурались его. Редко кто даже и здоровался. Дядя Вася звали его.

Увидел я как-то, как он машину в гараже заводит, и подумал: «А чего, так ненавидят его. Человек вроде хороший – улыбается всё время?»

Вошел я через открытые ворота, смотрю он в машине в гараже сидит. Мотор пробует: надавит на педаль – мотор заревёт, отпустит – чихать начинает.

- Здравствуйте, - говорю, - дядя.
- Ну, привет пацан, - отвечает он. Понимает, что интересно мне.

Потом, выключил мотор, что-то руками внизу руля потёр-потёр, двери закрыл и кричит через стекло:

- Открой-ка меня!

Сразу не понял я, что делать надо.

- Закрыло меня, - кричит он, - двери заклинило, не могу выйти. Ручку подёргай!
И улыбается.

Рад был хорошему человеку я услужить, - тем более, что вдруг, дома у него никого нет – ему что теперь, двери ломать?
Взялся я за ручку двери. Как тряхнёт мне руку, и зубы застучали. Отдёрнул я руку.

Он опять кричит:

- Да не бойся ты, сильнее дёрни, не могу выйти!

Взялся я снова за ручку. Со всей силы потянул.
Как затрясло меня. И пальцы, и руку, и в плечо толстой спицей прокололо.
Упал я на бок, и только увидел, как он улыбается. И зубы его железные сверху светятся.

Выскочила из-за кустов чёрной смородины его жена и кричит:

- Что ты ирод, пацана-то чуть не убил! Что же ты делаешь-то?

Побежал я домой. Мама потом к нему ходила. Грозила ему. Идиотом обозвала. Рассказала, что он на ночь ток к машине подсоединяет, от воров.

Приходил он, извиняться. Курицу принёс. Что с курицей стало, я не помню, - не взяла её мама. К чёрту его послала. Наверное, он ей голову отрубил топором.

 
Так вот, эту историю, мне сестра под одеялом рассказывала. А ей, соседка рассказала, учительница, да и слухи ходили по городу.

Люди пропадать начали. Бесследно.

Сначала, по одному, потом сразу двое солдат пропали. Никто не мог понять куда они ушли или уехали. Искали, искали, никого не нашли. То старуха одна, то парень подросток может на реке утонул. Приезжий один пропал. В гости обещал приехать, но не появился. Не нашла милиция, ни когда в части тревогу объявляли.

А в тот раз пошли в увольнение два солдата, - Федя и Вася.

Пошли и пропали.
В часть вовремя не вернулись. Ждали их ждали, а их нет и нет.

Стали искать. Везде искали.  Всех спрашивали, - никто ничего не видел и не знает.
 
Взялся расследовать это дело один милиционер. Дотошный был.  Молодой, но уже опытный, говорили.  Весь Краснодар исходил: и на лодочной станции был, и на вокзале, на рынке.  Везде- везде.  Выяснил он, что Федя и Вася купили в киоске журнал «Огонёк», потом катались на каруселях в парке. И всё. Да, ещё мороженное покупали.


Неделя проходит, вторая, третья - никаких результатов!  На рынке всех опрашивал, - не видел никто. Даже в церковь он заходил, - ему, хоть он и партийный, а можно было. Солдатов ему дали в помощь, ничего не помогало. Были Федя и Вася – и нет их! Пропали бесследно.

Жалко было солдатиков - молодые были, весёлые!  Им бы жить и жить.

А в то, что они живые никто уже и не верил!  Как же, - отличники боевой и политической подготовки, не сбежали же! Да и купаться уже холодновато было.

И вот милиционер ходил и думал. Дома думал. На работе думал, прикидывал – как же так могло произойти?

И вот идёт этот милиционер по улице Чапаева и думает - где же они могут быть? Родственники отписали, знакомые отписали, денег у них нет. Характеристики хорошие. Убили и закопали, а для чего? Кому они помешали? И что у них можно было отнять?

В овраг свернул, вдоль канавы сточной идёт и видит: скомканная обложка журнала «Огонек» в сточной трубе застряла. Ещё бы чуть позже, и в Кубань бы смыло.

Посмотрел он вверх, куда канализация ведёт. Видит, - она из дома одного вытекает. Мрачный такой дом, за глухим забором на горе стоит. В дом он сразу не пошёл, а спрашивает у соседей:

- А кто, вон в том доме живёт?
- Ох, - говорят ему - там живут нехорошие люди, - мать с сыном, инвалидом,
старуха безграмотная. Мать на рынке пирожками торгует, а сын никогда из дома не выходит. Ни с кем они не общаются и не разговаривают.

Ну, - думает он, - может они пирожки у неё покупали. Может она и последняя их и видела?

Побежал он в отделение, взял с собой ещё людей на всякий случай, и в тот дом идут, по глине скользят...

Долго стучали. Открыли им, наконец.

 Смотрят милиционеры, - а у дверей три пары сапогов стоят.
 Они и спрашивают:

- Чьи сапоги?
  Старуха отвечает
- Сына моего сапоги . Я ему на рынке купила, пусть в запас будет, - а не подойдут, так продам, на хлебушек заработаю.

Ладно – думают милиционеры.

В это время, заходит другой милиционер, и показывает старшему два ремня скрученных солдатских, которые он в чулане нашёл. А на ремнях-то, на обратной стороне,- имена солдатиков  химическим карандашом написаны.

Ну, тут-то всё и ясно стало!

- Говори, злыдня, что с солдатами сделала? -  спрашивает старший.

 А та молчит. Губы поджала, а глаза злые - презлые. Милиционер взял за шиворот сына великовозрастного и спрашивает:

- Ты, если сейчас мне не расскажешь, я тебя застрелю.

 И достаёт наган.
Упал на колени сын, заплакал и говорит:

- Не убивайте, я вам всё скажу! Купили они по два пирожка c мясом у матери на рынке, а она и говорит им : - Не могли бы вы касатики по хозяйству мне помочь.  Я женщина старая, а сын мой - инвалид.  А я вас накормлю. Целую корзину пирожков дам с собой, и в часть ещё успеете вернутьcя.  Только приходите, когда стемнеет, а то соседи у нас завистливые, сообщат куда-нибудь. Обрадовались солдатики, копейки сложили, и пошли до вечера на каруселях кататься.  А вечером пришли. Посадила мать их за стол, а меня подговорила в чулане с топором стоять.  Пошла в чулан и кричит оттуда: -    Федя! Помоги мне бутыль с полки снять!  Тут я его топором и зарубил.  И в подвал утащил.  А мать опять кричит: - Вася! Помоги Феде, ему одному не справиться!  Я и его зарубил».

И показал он им потайной ход в подпол.


Увезли их.

А в доме том, никто с тех пор жить не хотел.  И стоял он заколоченный, пока не снесли, и „хрущёвки” не построили.

А милиционеру тому, благодарность объявили.