– Привет, моя сахарная, как ты… На сто тысяч… Есть такое, как же без этого!.. Ты заедешь?.. Постой-постой… как это сняли… Наташа, ты так не шути… Ну, и что! А в чём тематика? В том, что они мазилы, а я нет?.. Послушай… Не, ты послушай! Он, между прочим, тоже наших "академиев" не заканчивал!.. Как это ни при чём! Вспомни его выставку в "Галере"… Умница! Ну, и что там было самое интересное?.. Что значит, всё!.. Не всё, кисанька, не всё! Самое интересное – это его миниатюры!.. Нет, я не ошибаюсь. Ты помнишь, чтобы меня подводило моё чутьё, а?.. При чём здесь… Неправда… Нет, опять неправда… Он не художник… Да, я это утверждаю… Ты знаешь, – мало. Так мог бы любой. Даже ты. Но ты не стала… А, ну да! Я не кричу, это связь… извини… Я извинился, что ещё!.. Не будь ты… Ты же знаешь, – для меня это вопрос жизни и смерти… Я понял… Нет, больше не буду… Спасибо… Какая же ты…
– Антон Георгиевич, можно?
– Проходи… Родители не ругаются?
– Немножко.
– Манечка, я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.
– Мне больше некуда идти, Антон Георгиевич. Я хочу учиться.
– Ну, Маша, оболокайся в свой передничек, и за дело… Первое-второе-третье пропускаем…
– …Нда-с… так вот… Большинство художников, скульпторов, музыкантов… Они думают, что искусство это нечто вроде нашего душевного питания. И они почти правы.
– Почти?
– Понимаешь, программа социального творчества определена самим социумом.
– Антон, мы все в нём. И ради него.
– Нет, Маню моя, не ради него. А ради себя.
– Не понимаю. Почему же Вы так!
– Вот! Правильный вопрос… Так называемое творчество есть итог социализированных представлений. Именно поэтому его всегда можно понять, разложить по полочкам.
– А Ваш любимый Дали?
– Маш, он не любимый… Люди всё на картины его смотрят, а минечки он ваял для себя, для души… для Бога…
– Вы имеете в виду библейские сюжеты?
– Машка, не зли.
– Не буду, Учитель.
– Опять?..
– Хорошо-о… Антон… Георгиевич, Вы говорили о Тулуз-Лотреке, о Ремрандте… Это совершенно разные миры.
– Как однажды сказал один мой приятель – два из трёх. Дядюшка Анри вне времени и места. Он уникален сам по себе, даже если отбросить в сторону его личную трагедию. Я не могу вспомнить никого, кто решил бы писать в его стиле и манере… Рембрандт… Да, тут есть над чем подумать… Рисунки! Вот что может раскрыть его секрет, если будет кому это делать! Но мы совершаем одну и ту же ошибку. Он был больше, чем рисовальщик, живописец. А ему надо было жить, зарабатывать на жизнь. Думаю, что был он и гениальным скульптором. Просто до нас не дошли его работы.
– Антон Георгиевич, предположим, я на этом остановлюсь. И что дальше?
– Если я тебя правильно понимаю, – ты не остановишься. Видишь ли, Мария… Глина… стек… мастихин… Это всего лишь средства. Иногда метод. Но никогда способ. Понимаешь, о чём я?
– Не совсем.
– Поэты пишут и на бумажных салфетках в ресторане. Мы – в том, что у нас под рукой. Всё тоже самое. Там слово, – в ритме, в рифме… У нас форма, то есть идея, воплощённая в форме.
– А что мне делать? Вы рассказывали о китайской скульптуре, о Лембруке… Но ведь между ними… Это всё… образование?
– Это модальность времени, преломлённая в отдельно взятой личности. Старайся в работе увидеть душу автора. И тогда, надеюсь, ты сможешь увидеть свою. Чтобы открыть её другим.
– Я Вас люблю.
– Спасибо. Теперь учись любить других. Ты сможешь.
– …Антон, посмотрите…
– Что это?
– Я делала эскизы к распятию…
– Маш, такие вещи просто так не делаются.
– Я знаю.
– Что ты знаешь?
– Ну… я подошла к отцу Георгию…
– К какому Георгию!
– К Митрофанову.
– Постой-постой… В церкви Петра и Павла?
– Да. А что?
– С ума сойти…
– Он про Вас спрашивал.
– Что спрашивал?
– Куда Вы пропали.
– Блин… Что ты сказала?
– Что скоро появитесь.
– Спасибо… Показывай.
– Началось с эскизов… Вот. И меня что-то потянуло… Я целую стопку извела… Видите?
– …Да-а… Маш… передай своей маме, что ты умница… Да не красней ты так!
– …А потом взяла акварельки, и вот что у меня получилось.
– …Ничего себе… И чем я всю свою жизнь занимался… Маш, скажи маме, что на занятия ты будешь ходить в два раза чаще. И платить вам больше не придётся.
– Почему?
– Будешь Морковку акварелькам учить. Пока она маслом руку себе не испортила.
– Антон Георгиевич!..
– Да ладно тебе!.. Для себя стараюсь.
– Как это!
– Ну… ты же не будешь всем рассказывать, что твой дедушка с Аникушиным вместе учился!
– А он и не учился. Ой…
– Маньк, а Маньк… Давай с тобой на пару чайку забабацаем! И я тебе кое-что покажу. Только уговор – не зли, а то укушу.
– Да, Учитель.
– Ну, Маш, ну, что ж ты делаешь!..
– Хорошо. Больше не буду, Учитель.
продолжение http://www.proza.ru/2009/01/29/1016