I
«Ученый моряк», - то ли с уважением, то ли с издевкой так называли его бостонские шкиперы и судовладельцы. Еще бы, он был единственным из капитанов шхун и барков, приписанных к порту, который получил университетское образование. Но это не прибавило ему ни славы, ни богатства. Его скромный «Кэбот» совершал неторопливые рейсы из Соединенных Штатов в Старый свет и обратно, и в свои три десятка лет Томас Хаббарт Сомнер отличался от других капитанов разве только тем, что часами мог торчать на невысоком капитанском мостике с секстаном в руках, выжидая, когда в просветах облаков покажется своевольное дневное светило.
Секстан, изобретение такого же, как он, скитальца-моряка Томаса Годфри из Филадельфии, был любимым, если не единственным другом Сомнера. Инструмент, казалось бы, куда как нехитрый: два зеркальца, одно – закрепленное на раме, а другое – на оси вращающейся линейки, прикрепленная к раме коротенькая зрительная труба, да винт для плавного перемещения линейки – вот и вся механика. Однако, иной бывалый шкипер разве что ракушками не оброс, а секстаном орудует, как мушкелем – деревянным молотком, с помощью которого конопатят палубу.
А Томас в совершенстве постиг мастерство измерения высот небесных светил над видимым морским горизонтом. Прежде всего, нужно понадежнее укрепиться на зыбкой палубе: ноги на ширине плеч, не напрягать колени, переносить тяжесть своего тела с одной ноги на другую в такт качке так, как будто бы не судно раскачивает тебя, а ты раскачиваешь судно.
Правильное удержание инструмента в руках – это тоже подлинное искусство. Четыре фунта веса секстана не должны приходиться на правую руку. Основная тяжесть – на указательный палец левой руки, своего рода подставку под инструмент. А правая рука, в которой удерживается рукоятка, должна одновременно выполнять тонкие и точные движения, покачивая изображение светила вокруг оси зрительной трубы.
У Томаса Сомнера было две любимые книги: Морской Альманах, содержащий таблицы координат небесных светил, и Практический Навигатор Натаниэла Боудича. Томас мог часами разглядывать колонки цифр, которые говорили ему не меньше, чем какой-нибудь авантюрный французский роман.
Сопоставляя значения величин на соседних страницах Альманаха, он зримо представлял, как диск Солнца (обязательно с большой буквы!) день за днем перемещается по эклиптике – назначенному природой большому кругу небесной сферы. Он почти физически ощущал крохотные перемещения звезд, вызванные явлением прецессии, открытым еще древнегреческим астрономом Гиппархом, и нутации, обнаруженным столетие назад английским королевским астрономом Джеймсом Брэдли, тем самым, который просил королеву не увеличивать ему жалованье, дабы его должность не привлекала недостойных. Впрочем, он любил мысленно беседовать и с Гиппархом, и с Брэдли, как будто бы они вместе с ним несли вахту на мостике в бурном море.
В особенности хорошо Сомнер владел навыками вычислений по логарифмическим таблицам, в отличие от своих коллег – капитанов, которые не получили порядочного образования и для которых подобные вычисления были мучением похуже зубной боли. Такие капитаны из возможных способов определения места судна по небесным светилам выбирали простейший – по полуденной высоте Солнца, известный еще со времен того же Гиппарха. Этот способ позволял обойтись без логарифмических вычислений, но зато и возможности его были весьма ограничены: с его помощью можно было определить единственную координату – географическую широту места, то есть, в сущности, отстояние судна от земного экватора. Что же касается определения второй координаты – географической долготы, выражающей отстояние от начального меридиана, который проведен через Гринвичскую обсерваторию близ Лондона, то вместо этого при плавании через Атлантический океан просто следили, когда же прямо по носу покажется берег. Конечно, при этом нередко проигрывали в пройденном расстоянии, зато не требовалось связываться с логарифмами, изобретенными, должно быть, самим дьяволом.
Томас, пожалуй, вряд ли помнил, кто изобрел способ определения географической долготы по небесным светилам. Способ этот был, с его точки зрения, не так уж и сложен. Конечно, кто-то механически выполнял эту работу, но Сомнер хорошо понимал, что он основан на существующей математической взаимосвязи между географическими координатами – широтой и долготой – и измеренной высотой светила над горизонтом в данный момент времени. Если широта известна, то можно вычислить долготу, при том, однако, условии, что светило находится на востоке или на западе, или более-менее недалеко от этих направлений.
Так бы, наверное, и оставался Томас Хаббарт Сомнер грамотным, но все же рядовым мореходом, если бы однажды в рейсе с ним не произошло малопримечательное, на первый взгляд, событие.
Оставив порт Чарлстон в Южной Каролине 25 ноября 1837 года, Сомнер повел свой «Кэбот» в Гринок, находящийся на западе Шотландии, вблизи Глазго. Попутный штормовой ветер мощно гнал судно на восток. Длинные полосы пены, срываемые ветром, плотно покрывали склоны волн. Туго обтянуты шкоты зарифленных парусов, и на руле надо быть особенно внимательным, чтобы не позволить бьющим в кормовой подзор валам развернуть судно лагом к волне.
После Азорских островов ветер зашел к югу, а мутно-серые облака плотно затянули всё небо. Друг-секстан дремал в своем ящике из красного дерева, а его собрат-хронометр равнодушно отщелкивал половины секунд, раскачиваясь в кардановом подвесе, как матрос после вахты в подвесной койке. По расчетам, называемым у моряков «счислением» (в английском языке – «мертвые, то есть не подкрепляемые наблюдениями, вычисления»), где-то далеко по правому борту осталась Португалия; пройден и крайний западный мыс Европы – Финистерре, «конец Земли». Там же, справа, уже остался пользующийся дурной славой Бискайский залив, а в облаках ни одного просвета, и все тревожнее на душе у капитана: каково, не зная точно своего местоположения, протискиваться между Великобританией и Ирландией? Измерение глубины ручным лотом показывало, что берег где-то близко, но если бы знать, где именно. Продвигаться дальше стало опасным, особенно в ночное время, когда приближающийся берег можно не увидеть.
А ветер, который зашел к юго-востоку, как назло, усилился, вся поверхность моря покрылась слоем пены, брызги перелетали через палубу, бушприт то и дело зарывался в воду.
Чтобы хотя бы удержаться на месте, Сомнер привел свое судно круто к ветру и, лавируя галсами, ожидал рассвета.
Наутро 17 декабря, поставив штормовые паруса, продолжил движение прежним курсом, внимательно вглядываясь вперед и на всякий случай достав секстан из ящика.
Погода вдруг как будто бы смилостивилась. Было около десяти часов утра. В мчащихся над морем низких облаках образовался просвет, он, изменяя форму, быстро перемещался по небу, и в какое-то мгновение косые лучи солнечного света, как будто прочерченные по линейке на свинцово-сером фоне, упали на белые гребни. Большое светлое пятно на воде приближалось к «Кэботу». «Только не спрячься, только не спрячься», – взмолился капитан, обращаясь к Солнцу. «Есть!» – вслух закричал он, посадив край солнечного диска на линию видимого горизонта, и, считая в уме секунды, спустился в свою каюту, чтобы заметить момент по хронометру. Просвет в облаках тем временем закрылся.
Дальше все пошло как обычно, по давно выработанному стереотипу: исправление результата измерения известными поправками, выборка нужных величин из Морского Альманаха, расчет долготы по таблицам логарифмов, помещенным в Практическом Навигаторе Боудича. Вот широта, снятая с карты, а вот и долгота; что же, живи и радуйся. Но никакой радости Томас не испытывал: «Я уже несколько суток не имел возможности определить широту места судна и, конечно, знаю ее со сколь угодно большой погрешностью. Вывод простой: долгота, рассчитанная по неверной широте, тоже не верна, а насколько – знать мне не дано. Ломаного пенни не стоят мои наблюдения и расчеты».
Томас Сомнер, человек деятельный, недолго пребывал в мрачных раздумьях.
«Хорошо, – рассуждал он, – допустим, что в моей широте была большая ошибка, и на самом деле я нахожусь на десять морских миль севернее. Какое значение долготы получится, если ее рассчитать с этой широтой?»
Сказано – сделано. Не прошло и десяти минут, как новая точка была нанесена на навигационную карту.
«Ну и что же? – капитаном вновь овладели сомнения. – Мое предположение ровным счетом ни на чем не основано. Я могу находиться еще ближе к опасности, еще севернее, и долгота, должно быть, получится иная».
Томас повторил расчеты еще раз, используя значение широты, соответствующее смещению еще на десять миль к северу.
«Что-то в этом есть, – еще неуверенно соображал он, разглядывая карту с тремя нанесенными на нее точками. – Да, вот что: все три точки находятся, как будто бы, на одной прямой… А, впрочем, могло ли быть иначе?.. Из дифференциальных соотношений, выведенных в сферической астрономии, следует… что?»
Томас приложил к полученным точкам край штурманской линейки и, продолжив проведенную через них линию, увидел, что она проходит через место маяка Смолс! Еще не успев облечь в слова озарившую его мысль, он всё четко понял! «Сейчас, сейчас… Значит, так: в этих трех точках с произвольно принятыми мною значениями широты, а также в действительности на судне и на маяке Смолс в один и тот же момент высота Солнца была одинакова, как и в любой точке проведенной мною на карте прямой линии. Если теперь я приведу судно на курс, совпадающий с направлением этой линии, я должен выйти прямо на маяк».
Часа не прошло, как маяк Смолс открылся прямо по носу.
II
Обычная суета капитанских забот надолго захлестнула Сомнера. Прошло целых шесть лет до того дня, когда в Бостоне была опубликована его статья под названием «Новый и точный способ определения места судна в море по проекции на меркаторской карте». В ней Сомнер обстоятельно рассказал о своем открытии, суть которого заключалась в том, что точки, вычисленные по одной и той же высоте светила, но с разными значениями широты, лежат на одной прямой, названной автором «проектированной линией». Чтобы определить место судно в море, нужно получить не менее двух таких линий, в пересечении которых и находится место.
Метод, предложенный Сомнером, пришелся по вкусу капитанам и штурманам и быстро распространился среди мореходов. Только вот название «проектированная линия» не прижилось: моряки всего мира говорили «линия Сомнера», «сомнерова линия положения».
Джек Лондон, большой любитель и знаток мореходной астрономии, по достоинству оценивал открытия Сомнера.
«Капитан Девенпорт приободрился в надежде на тихую погоду. – Место корабля определим утром, - сказал он Мак-Кою, - хотя, на какой мы теперь долготе, для меня загадка. Но я думаю воспользоваться способом равных высот Сомнера. Вы знаете, что такое линия Сомнера? И он подробно объяснил Мак-Кою метод определения места по способу Сомнера. Утро выдалось ясное. С востока дул ровный пассат, и шхуна так же ровно бежала вперед со скоростью девяти узлов. Капитан и старший помощник определили местонахождение судна по способу Сомнера, цифры у обоих сошлись, и сделанные в полдень наблюдения лишь подтвердили правильность полученных утром данных». (Дж. Лондон, «Потомок Мак-Коя»).
А сам Сомнер не извлек никакой выгоды из своего открытия. Бедный Томас! Он закончил жизнь в психиатрической больнице.
В России сообщение о статье Т. Сомнера появилось в журнале «Морской Сборник» в январе 1849 года. А спустя два месяца в том же журнале была опубликована статья «Другой прием графического способа определения места на море», автором которой был М.А. Акимов, поручик корпуса флотских штурманов, работавший под руководством академика Кнорре, астронома штаба Черноморского флота. В статье предлагалось строить сомнерову линию способом, требующим несколько меньшего объема вычислений, что, конечно, было совсем неплохо. Только не стоит противопоставлять одного моряка другому. Ведь тогда, в XIX веке, астрономический способ определения места судна был единственным, применимым в открытом море, и поэтому представляется вполне естественным, что многие моряки вносили свой вклад в развитие и совершенствование метода, впервые примененного Томасом Сомнером.
Датский моряк Палудан расширил область применения сомнеровых линий: он предложил строить такую линию, задаваясь не широтой, как Сомнер, а долготой двух точек, и рассчитывая широту каждой точки.
Англичанин Джонсон в 1863 году выпустил таблицы, с помощью которых упрощались расчеты по построению сомнеровой линии
Последнее, решающее слово сказал в 1875 году французский адмирал Марк Сент-Илер. Его способ получения сомнеровой линии не только требует меньшего объема вычислительной работы, но он универсален – не зависит от того, по какому направлению находилось наблюдавшееся светило. С той поры появились многие десятки таблиц, предназначенных для вычисления элементов высотной линии положения – линии Сомнера – и ее прокладки по методу Сент-Илера.
III
Владимир Владимирович Каврайский, профессор военно-морской академии, хоть и получил к шестидесятилетию звание инженер-контр-адмирала, но в дальних плаваниях никогда не бывал. Вследствие этого он по-хорошему завидовал своим коллегам по академии Николаю Александровичу Сакеллари, Борису Павловичу Хлюстину, Николаю Николаевичу Матусевичу, за плечами каждого из которых была не одна тысяча миль и участие в громких морских сражениях начала века. Правда, в начале Великой Отечественной Каврайский был назначен военным комендантом Пулковской обсерватории, где он руководил астрометрической практикой слушателей гидрографического факультета академии. Ему, как и положено, выдали пистолет с двумя обоймами патронов и предложили разработать план обороны обсерватории на случай прорыва немцев. Проект плана составил и принес профессору на подпись лейтенант Дима Брюханов, который тут же и попросил: «Владимир Владимирович, отдайте-ка мне Ваш пистолет, я его надежно спрячу, а то ведь и пораниться нечаянно можете. А за несение караульной службы не беспокойтесь, мы все обеспечим, занимайтесь своими научными трудами». «Да, да», - несколько смущенно пробормотал Каврайский, поочередно открывая ящики письменного стола и шаря под бумагами, чтобы найти запропастившийся куда-то пистолет.
Владимир Каврайский, выпускник Харьковского университета, отличался широтой научных интересов. Он зарекомендовал себя блестящим специалистом в области практической астрономии, геодезии, картографии, оптики. Его добротный, зрелый труд «Графическое решение астрономических задач» был опубликован в 1913 году, когда Каврайский был еще студентом, и предложенная им в этой работе сетка для изображения сферы на плоскости многие годы включалась в практические руководства под названием «Планисфера Каврайского». В 20-30-е годы, когда интенсивно осваивалась Арктика, он разработал способ совместного определения широты и долготы, предназначенный для использования в высоких северных широтах, - способ Каврайского. Фундаментальные труды Каврайского по математической картографии считаются классическими; таблицы для решения задач картографии, разработанные им, воспроизведены во многих изданиях, а несколько разработанных им картографических проекций получили его имя. Ленинградский университет считал своей честью то, что Владимир Владимирович в 1948 году, еще за два года до ухода в отставку из военно-морских сил, начал читать лекции студентам на кафедре картографии.
Удивительно, что профессор, казалось бы, кабинетный ученый, создал два прибора, предназначенных для сугубо практического использования на судах и кораблях: пеленгатор Каврайского и наклономер Каврайского. Именно за них он получил в 1952 году Сталинскую премию.
Но была у профессора Каврайского еще одна область научных интересов, в которой он трудился почти тридцать лет, начиная с 1920 года. Познакомившись с методом Сомнера, предназначенным для обработки морских астрономических наблюдений, он увидел в нем куда б;льшие возможности, чем до того времени считалось. Прежде всего, он заметил, что небольшой отрезок кривой линии, отвечающей равным значениям величины, определяющей место судна, можно заменить прямой - линией положения, подобной сомнеровой линии. Это позволило свести теорию определения местоположения судна в море с использованием линий, отвечающих самым разнообразным измеренным величинам – направлениям, углам, расстояниям, глубинам под килем или высотам светил над горизонтом, к единообразным операциям исключительно с прямыми линиями, поведение которых описывается наиболее простыми математическими выражениями, что так важно для планирования и анализа определения.
В минуты усталости Владимир Владимирович откидывался на спинку стула и закрывал глаза. Перед ним, как живые, вставали картины далекого украинского детства: утоптанный шлях, по которому он спешит за отцом, а справа и слева, сколько видит глаз, простирается бескрайнее поле пшеницы. Под несильным ветром зеленовато-золотые волны одна за другой неровными полосами бегут от горизонта к горизонту, и кажется, что в мире нет ничего, кроме этого всеохватывающего поля, да бесконечно глубокого неба над ним с редкими островками облаков и приветливым, как масленичный блин, геометрически ровным кругом солнца. «О поле, поле!..» – накладывалась на эту благостную картину тревожная мелодия Глинки. И тут же сознание механически отчеканивало: «Перед нами поле пшеницы, равномерно распределенной на плоскости, во всех точках которого градиент кучности посева равен нулю…»
«Тьфу ты, сгинь, сгинь, наваждение!» – возвращался к действительности исследователь Каврайский. Он впервые применил математическую теорию поля к способам навигационных определений и оценке их точности, используя заимствованное из нее понятие градиента. Работы Владимира Владимировича Каврайского обеспечили превращение разрозненных сведений в стройную систему, простирающуюся от одинокой линии Сомнера к эпохе автоматизированных компьютерных систем, еще неведомых при жизни профессора.
IV
Жил-был богатый молодой человек – Федор Павлович Рябушинский. Помимо того, что он был богат, он был страстным охотником и любителем путешествий. Нет, не дебри Амазонки и не снега Гималаев привлекали его. Там, далеко, на самом крайнем северо-востоке Российской империи, подобно огромной рыбе, подвешенной за хвост, простиралась с севера на юг неизвестная страна – Камчатка.
«Спасибо Академии студенту Степану Крашенинникову, что он чуть ли не весь полуостров прошел пешком и оставил после себя непревзойденное “Описание земли Камчатской”, но ведь более полутора столетий с той поры прошло, – считал Рябушинский. – По площади Камчатка равна Италии вместе с Грецией, да еще Швейцарией в придачу, а мы даже толком не знаем, сколько вулканов в этой стране огнедышащих гор!» Он вступил в контакт с руководителями Императорского Русского Географического общества Юлием Михайловичем Шокальским и Петром Петровичем Семеновым-Тянь-Шанским, которые деятельно поддержали его идею организовать экспедицию по полному и всестороннему описанию Камчатки. Географическое общество оказало содействие в ее подготовке и проведении. Комплексная экспедиция, которая прибыла на полуостров в 1908 году, состояла из шести отделов, или отрядов: ботанического, геологического, зоологического, гидрологического, метеорологического и этнографического, каждый из которых выполнял исследования самостоятельно. Возглавил экспедицию ботаник Владимир Леонтьевич Комаров, будущий президент Академии наук СССР. Финансировавший экспедицию Ф.П. Рябушинский по сложившимся обстоятельствам не смог выехать на Камчатку вместе с ее участниками, а вскоре скоропостижно скончался, завещав родственникам довести начатое дело до конца.
В состав геологического отряда экспедиции, на который также было возложено картографическое описание Камчатки, вошел двадцатипятилетний геодезист Николай Келль. За три летних сезона он прошел пешком и проехал на лошади маршрут от мыса Лопатка – крайней южной точки полуострова – до залива Корфа в северной его части. Многие сотни выполненных геодезических измерений после их тщательной обработки легли в основу составленной Николаем Георгиевичем первой карты вулканов Камчатки, изданной в 1926 году.
Келль прожил долгую жизнь, но навсегда в его памяти сохранились непроходимые заросли кедрового стланика, причудливо скрученные стволы каменной березы, идеально прозрачные воды стремительных горных рек, обжигающие холодом, и благостно умиротворяющее тепло горячих источников. А разве можно забыть встречи носом к носу с многопудовыми мишками, неповоротливыми сивучами, непугаными лисами-огневками. Камчатский август – это невероятных размеров белые грибы, хоть косой их коси, это сладкая, как виноград, жимолость – на материке-то кислее ягоды не сыскать, шикша, в каждой ягоде которой заключена крохотная капелька прохладной жидкости, брусника, простирающаяся огромными полями, – собирай ведрами, не сходя с места… Но, наверное, самое памятное – это то, ради чего на сюда приехали геологи с геодезистами, – камчатские вулканы. Если хочешь представить себе картину Земли сразу после сотворения мира, – взгляни на камчатские вулканы. Если хочешь увидеть самое прекрасное, что только бывает на свете, – взгляни на сияющие под солнцем белые шапки остроконечных или сглаженных временем вершин. Если хочешь увидеть самое ужасное, что только бывает на свете, – взгляни на вылетающие из жерла вулканические бомбы, посмотри на текущие из кратера неукротимые потоки раскаленной лавы, ощути, как раскачивается под ногами земля, будто хрупкий ялик в полосе штормового прибоя… В предисловии к своей карте Келль писал: «Всех нас, побывавших в экспедиции Рябушинского на Камчатке, далекая вулканическая Камчатка с ее диким простором породнила…»
Среди многих научных трудов Николая Георгиевича, ставшего членом-корреспондентом Академии наук по отделению геолого-географических наук, привлекает внимание работа «Графический метод в действиях с погрешностями и положениями (распределениями)». Да, да именно развитию идеи, заложенной в методе Сомнера, посвящено это исследование специалиста по геодезии и аэрофотосъемке, далекого, казалось бы, от проблем морской навигации. Келль не просто перевел родившиеся в штормовом море соображения на язык геодезии – науки, разрабатывающей вопросы создания координатной основы для детального изучения физической поверхности Земли. С помощью каких бы инструментов ни определялось положение точки в море, на суше или в воздушном пространстве, – секстана, пеленгатора, теодолита, радионавигационной системы, – результаты измерений подвержены большим или меньшим погрешностям, вследствие чего при повторных измерениях одних и тех же величин получаемые каждый раз точки будут рассеиваться в пределах некоторой области. Изучение закономерностей рассеивания и свойств соответствующей области обогатило арсенал приложений сомнеровых линий и послужило развитию теоретических основ не только определения координат наземных пунктов, но и морской, воздушной, а впоследствии и космической навигации.
V
Профессор Ющенко отличался необычностью манер и поведения. Входя в здание училища, он предъявлял в раскрытом виде свое служебное удостоверение дежурному у входа, хотя, безусловно, все курсанты, независимо от специальности, не только превосходно знали профессора в лицо, но знали также, что именно он, в отличие от иных, непременно раскланяется при входе и предъявит удостоверение. На лекции по навигации Артемий Павлович мог прервать сложные математические выкладки и со ссылками на нюансы французской филологии разъяснить, почему слово «меридиан» пишется через «а», а «меридиональный» – через «о».
Среди курсантов ходила байка, что раз в неделю по вечерам собирается терцет: профессор Ющенко – фортепиано, профессор Каврайский – скрипка, а самый старший, профессор Георгий Сергеевич Максимов, носивший редкостное звание генерал-директора Главсевморпути второго ранга – виолончель. Не знаю, правда ли это, однако нетрудно было представить, как бегут по клавиатуре тонкие, нервные пальцы Ющенко.
Профессор приезжал на кафедру судовождения по четвергам. За своим столом заведующего кафедрой он сидел в форме капитана первого ранга с украшенной золотым зигзагом поперечной полоской на погонах, которая в те времена была установлена для офицеров в отставке. А на столе лежала та самая, легендарная, коробка папирос «Самородок». Все курсанты Высшего арктического морского училища знали, что Ющенко курит папиросы «Самородок», на крышке коробки которых изображен сияющий кусок золота. Ни до того случая, ни после него я не видел таких папирос.
Он пригласил меня, второкурсника (слово «вызвал» применительно к Артемию Павловичу было совершенно неуместно), чтобы вручить свои соображения по поводу использования возможных соотношений из аналитической геометрии для создания эллипсографа – темы, которая была закреплена за мною в научном обществе курсантов. Эти соображения были изложены на листе голубой линованой бумаги каллиграфическим бисерным почерком, каждая буква отдельно от другой, с теми особенными, нигде более не виданными мною хвостиками-черточками у букв «щ» и «ц», которые выдавали натуру энергичную и независимую. Увы, должен признаться, что тему эту я завалил – по недостатку настойчивости и терпения, которые были необходимы, чтобы получить-таки из фондов Публичной библиотеки немецкий журнал с единственной оказавшейся в них статьей о конструкции эллипсографов.
Нельзя сказать, что лекции профессора Ющенко увлекали всех слушателей. Интонация его неровного, ломкого голоса могла даже показаться монотонной, а выписываемые на доске колонки формул и чисел требовали напряженного внимания. Это было движение живой мысли, приглашение к сопереживанию не столько эмоциональному, сколько интеллектуальному, и те, кому удалось это постичь, получали истинное удовольствие.
Артемий Павлович не любил вдаваться в подробности своей странной даже для его бурного времени биографии. А ему-то уж было бы о чем рассказать. Сын инженера – строителя Транссибирской магистрали, он приехал в Санкт-Петербург из далекой провинциальной Читы. Ему была к лицу тужурка студента университета, и он беззаветно увлекся своей будущей специальностью ученого-физика, тем более что ему удалось познакомиться с самим «папой Иоффе» – молодым, но уже знаменитым Абрамом Федоровичем Иоффе, и подключиться к участию в его семинаре по новой физике, сыгравшем чрезвычайную роль в развитии физики в России. «Это был самый замечательный семинар, который мне вообще довелось видеть, и ни один семинар не дал мне больше, чем этот…» – писал позже участник семинара Яков Дорфман, тогда студент, как и Ющенко, а потом знаменитый физик, член-корреспондент Академии наук. Об уровне этого семинара можно судить по тому, что среди его участников были будущие Нобелевские лауреаты Николай Семенов и Петр Капица, академик Петр Лукирский, член-корреспондент Яков Френкель… На сохранившейся фотографии участников семинара, сделанной Петром Леонидовичем Капицей в 1916 году, худенький Артемий Ющенко сидит между Иоффе и Семеновым.
Но этот худенький молодой человек вдруг круто изменил свою судьбу, поступив в отдельные гардемаринские классы. «Черные гардемарины» - так называли их за черные погоны с двумя белыми полосками – необходимость, вызванная войной. Флоту не хватало «белых гардемарин» - выпускников морского кадетского корпуса, одного из наиболее привилегированных учебных заведений России, в который принимали только детей дворян, и правительство было вынуждено организовать подготовку флотских офицеров из студентов и выпускников высших учебных заведений, независимо от сословной принадлежности.
Гардемаринские классы Артемий закончил в 1918 году, когда закрутилась бурная карусель гражданской войны.
А уже осенью 1918 года Ющенко был направлен на стажировку в Пулковскую обсерваторию для завершения подготовки в качестве гидрографа-геодезиста, как было заведено в те времена. Но первая любовь еще долго его не оставляла. Лев Кокин в книге «Юность академиков» писал: «С осени 1918 года при кафедре физики, где прежде собирался семинар профессора Иоффе, начались регулярные деловые заседания совета Физико-технического отдела Государственного Рентгенологического и радиологического института. На заседании Физического общества встретил своего профессора бывший “семинарист” Артемий Ющенко и тут же получил приглашение в Лесной и “рентгеновскую” тему. Работал он в Пулковской обсерватории. Раз в неделю, закинув за плечи рюкзак, он отправлялся пешком через весь город – пересекал его с юга на север и на несколько дней обосновывался “по совместительству” в Лесном. Ночевать его устраивали в общежитии – места было сколько угодно; что касается дров, то именно в эту зиму были вырублены окружавшие Политехнический институт леса».
Однако новая профессия все дальше уводила совсем в другую сторону - на Каспийское море, потом в Северную гидрографическую экспедицию. Его настольной книгой стало «Руководство по геодезии» Иордана, которое он открывал, возгласив: «Обратимся к первоисточнику», всякий раз, когда возникал какой-нибудь спорный вопрос.
Штурману, гидрографу, физику, геодезисту Ющенко было свойственно обостренное чувство нового. Его блестящая и многосторонняя эрудиция позволила ему едва ли ни первому оценить возможности разработанного академиками Мандельштамом и Папалекси совместно с инженером Щеголевым метода геодезических измерений, получившего название «фазовый зонд», и применить их аппаратуру «МПЩ» (названную так по первым буквам фамилий авторов) для морских навигационных измерений. Радионавигационные системы, основанные на этом методе, не один десяток лет обеспечивали высокоточное судовождение во многих морях Мирового океана. Для этих систем Ющенко разработал метод построения навигационных карт, на которых сложные кривые на земной поверхности, отвечающие измеренным величинам, изображались прямыми линиями, подобными линиям Сомнера, что заметно упрощало процедуру определения местоположения судна.
Но в особенности непревзойденным специалистом Артемий Павлович был в разработке таблиц, предназначенных для обеспечения мореплавания. Под его руководством были созданы Картографические таблицы, изданные Гидрографическим управлением Военно-Морских Сил. Таблицы «Азимуты светил», более известные как «Таблицы Ющенко», несомненно, превосходили все другие известные в мире таблицы того же назначения по удобству пользования, полноте и точности. Не было штурмана, который не оценил эти таблицы по достоинству.
В начале войны Ющенко было поручено ответственное задание: разработать новые Мореходные таблицы – основное штурманское пособие, которое используется на каждом военном корабле и торговом судне. Старые таблицы, изданные еще в 1933 году, уже не отвечали требованием времени. Ющенко блестяще справился с этим заданием. В особенности он гордился принципиально новой таблицей под номером 27 – таблицей для решения задачи Сомнера. Компактная, удобная по структуре, обеспечивающая необходимую точность, таблица быстро получила признание моряков. Она была хороша еще и тем, что с ее помощью можно было решать и целый ряд других штурманских задач, чего не позволяли другие подобные таблицы. В послевоенные годы эта таблица вышла отдельным изданием сначала в 1952, а затем, в значительно усовершенствованном виде, в 1957 году, и уже многие десятилетия остается наиболее подходящей для вычисления элементов сомнеровой линии.
Когда старший товарищ Артемия Павловича профессор Константин Сергеевич Ухов готовил к изданию свой учебник «Навигация», он обратился к Ющенко с просьбой написать раздел о современной интерпретации способа Сомнера. Дальнейшее развитие эти идеи получили в вышедшей в 1956 году монографии «Способ наименьших квадратов» и в учебнике «Навигация», написанном в соавторстве с Михаилом Михайловичем Лесковым и изданным в 1965 году. Учебник не удовлетворил Артемия Павловича. Профессор жаловался, что издательство бестолково урезало текст, даже не обращая внимания на появившиеся нестыковки…
Ющенко - преподаватель одно время руководил кафедрой физики в оптико-механическом институте; с 1935 года до конца своих дней осуществлял подготовку судоводителей и гидрографов в Гидрографическом институте Главсевморпути, впоследствии преобразованном в Высшее арктическое морское училище, а затем в Ленинградское высшее инженерное морское училище. В 1952-1955 годах заведовал кафедрой картографии Ленинградского университета.
Доктор военно-морских наук, заслуженный деятель науки Ющенко был награжден Географическим обществом золотой медалью имени Пржевальского за книгу «Картография».
Но годы брали свое. Он, образец деликатности, еще мог деликатно, но неоспоримо твердо поставить на место любителя поживиться чужими трудами. Он регулярно публиковал в сборнике «Судовождение» коротенькие, но содержательные «Штурманские заметки»…
В последний раз я видел Артемия Павловича, когда докладывал на заседании руководимой им кафедры предварительные результаты своей кандидатской диссертации. Он, казалось бы, внимательно слушал, и когда я закончил свое сообщение, подвел итоги, похвалив докладчика за внесенный вклад в способ соответствующих высот… Мой научный руководитель отчаянными жестами призывал меня не возражать профессору; ведь моя работа не имела к этому способу решительно никакого отношения…
VI
Старая добрая сомнерова линия, которой так много внимания было уделено незаурядными умами на протяжении более полутора сотен лет, честно отслужила свое, уступив место новым средствам и методам, позволяющим определять место судна в море с такой точностью, о которой еще совсем недавно не подозревали даже авторы научно-фантастических романов.
Всему свое время. Старшему поколению надо иметь мужество признавать наступление новой эпохи. Герои нашего повествования умели это делать.
А память о них надолго сохранится на земле, потому что их именами названы горы, которым стоять, может быть, вечно.
На острове Уруп, одном из Курильских островов в Охотском море, возвышается гора Каврайского. Другая гора с тем же названием находится в Антарктиде, на Земле Виктории.
Там же, в Антарктиде, на Земле Королевы Мод, расположена гора Келля.
А гора Ющенко находится на берегу Таймырского залива Карского моря, на полуострове со столь любезным сердцу Артемия Павловича названием – полуостров Штурманов.
Есть еще глубоководная впадина Ющенко - далеко в Антарктике, в пронзительных шестидесятых широтах.
Но даже энциклопедия «Британика», которая знает всё, не знает года смерти Томаса Хаббарта Сомнера. И на географической карте мира я не нашел его имени.