Никогда не подходи к краю!

Жанна Лабутина
О том, что ничем хорошим этот день уже не закончится, я догадалась сразу, как только машина свернула с оживленной центральной улицы в темные переулки северной окраины. Хорошо начавшийся разговор двух, объединенных одной бедой, интеллигентных людей, вдруг безнадежно завис. Теперь водитель отвечал на вопросы раздраженно и скупо. Весь его питерский лоск слетел мигом. Он понимал, что деваться мне некуда, даже если, каким-то чудом, я выберусь из машины.  Мне и вправду некуда было идти. Там, за окнами, было еще страшнее. Бесконечные ряды гаражей, заросший лебедой и полынью пустырь, сменил глухой, высокий забор. Фары выхватывали из темноты груды ржавого железа, кучи мусора, сваленные в беспорядке бетонные плиты.

То, что обратной дороги у меня нет, с каждой минутой становилось все более очевидным.  Скорее всего, и жить мне осталось совсем недолго. Слишком многое успел о себе рассказать человек, сидящий за рулем. Работает начальником цеха на мясокомбинате, институт оканчивал в Питере, жена – третий месяц в загородной больнице …  Он же не дурак, чтобы отпускать меня, с таким грузом. Даже если половина из сказанного – ложь.

Однако, мой случайный знакомый совершенно спокоен. Что бы ни было у него на уме, чувствует он себя в полной безопасности. Язык мой – враг мой. Я, сдуру, все рассказала ему сама: мать без сознания в больнице, в городе не живу уже три года. Вывод, о том, что самые тесные связи за это время успели ослабнуть, он, должно быть, сделал сам. Многие из друзей даже не знают еще, что я приехала. Искать меня здесь, на юге, некому, а там, в Москве, вспомнят о моем существовании не раньше, чем через два месяца. Ровно на два месяца оформлен отпуск без содержания.

Черт меня дернул голосовать на сельской дороге! Опять эта моя дурацкая привычка думать о людях только хорошее!  Доверять незнакомым! Сколько раз она подводила меня? С этого, собственно все и началось. Впрочем, нет, началось все еще в Москве, дней пять назад, когда мне принесли телеграмму:
– Срочно вылетай, мама в больнице.
В тот же вечер, перехватив денег на дорогу у своих врагов – у друзей денег не оказалось, – я вылетела самолетом на Ростов. Потом, больше двух часов, тряслась в электричке.
– Допрыгалась, голубушка! Нельзя безнаказанно подходить к краю! Нельзя дразнить судьбу! – это я делаю попытку подвести итог сегодняшнего вечера. Другого времени, похоже, не будет. Хотя, если быть до конца честной, в подобные передряги я уже попадала. Однажды, на Кавказе, на меня поспорили горцы. Один из них поклялся, что я «из Тэбэрды не уеду». То есть, конечно, уеду, только после того, как он проведет со мною ночь.
Горцы в выражениях не стеснялись, говорили громко, не предполагая, что я понимаю их язык. Слово «прырэжу» джигит произнес по-русски. Это было адресовано мне.
Парень был хорош собой, отнюдь не глуп, но, до безобразия, самоуверен. Он привык к безотказности русских женщин, и не сомневался, что смазливую и дерзкую искательницу приключений долго уговаривать не придется. Он просто не знал, что на этот раз, объект выбран был неудачно. Выиграть пари он не мог. Во-первых, зная суть спора, я постаралась не оставаться одна, во-вторых, я хорошо подготовилась к встрече.  В-третьих, моя способность переубедить собеседника ни разу еще меня не подводила.

Абориген не выполнил свою клятву, он вообще очень пожалел, что ввязался в эту историю. После долгого разговора наедине, он сказал, что я не просто «старая дэва», а самая обыкновенная «старая дура».
О чем говорили мы тогда с дикарем, в общем-то, и неважно. Главное, что я была убедительнее... К утру, я знала о нем и его семье больше, чем он сам. А после завершения нашего «душевного»  разговора он неожиданно даже для меня, сообщил, что ему стыдно за себя, и что, если бы кто-то вот также поспорил на его сестру, он бы, не задумываясь, убил бы обидчика. Короче, к утру мой несостоявшийся «похититель»  торжественно пообещал мне, что до конца дней своих, никаких клятв больше давать не будет. И, что, если здесь в лагере кто-то обидит меня, надо сказать ему. Эта история  только подтвердила мою уверенность в том, что из самой безвыходной ситуации есть выход. Но там, в лагере я была не одна. Рядом было полно людей.

Сегодня все значительно безнадежнее. Никто в целом мире не знает, что я здесь. А утром, мне совершенно необходимо снова быть в больнице, чтобы кормить, подавать судно и следить за капельницей. Сегодня мне показалось, что мама узнала меня. Когда я уходила, она, после уколов, спала.
Во дворе больницы стояла белая «шестерка». В салоне – две женщины и ребенок – мальчик лет десяти. За рулем – интеллигентный мужчина средних лет, в светло сером костюме, с благородной сединой на висках.  Видя, что салон полон, я не стала проситься в попутчики, но сельская дорога от больницы была одна, и машина догнала меня.

Сумерки начали сгущаться, до трассы, было еще не менее двух километров и я, почти не надеясь, что машина остановится, подняла руку.  Меня посадили рядом с водителем. Судя по реакции женщин, рассмотреть и обсудить меня, пассажиры успели еще во дворе больницы. Ярко белые брюки, голубая футболка с парусником на груди, короткая стрижка и смазливая физиономия одобрены не были.
На въезде в город, женщины с мальчиком сухо попрощались с водителем, и вышли. Мужчина же предложил довезти меня до самого дома. Именно тогда я и узнала, что в загородной больнице у него лежит жена, что одна из женщин – сестра жены, а мальчик ее сын, и что сам мужчина недавно приехал из Питера, где окончил институт пищевой промышленности.

Упоминание института сильно разочаровало меня. В нашем «альма-матер» гуманитарии вообще не котировались. Если человеку хотели сказать что-то неприятное, ему советовали переводиться в педагогический. Я всегда предпочитала общение с «технарями».  Однако  выглядел мужчина солидно, мысли выражал грамотно, а его желание поплакаться мне, – совершенно незнакомому человеку, – нисколько не удивило. Я привыкла к роли «жилетки». В студенческую бытность парни умудрялись не только посвящать меня в свои амурные дела, но иногда брали с собой на «свиданку» в «общагу» пединститута. Всех женщин у нас  делили на: «девушек хороших», «девушек плохих» и «девушек из нашего института». Это был особый вид. Я относилась к нему. 

Но сегодня, мне, как и моему случайному спутнику, хотелось участия.
Вначале разговор лился легко, непринужденно, общие темы возникали как-то сами собой, перетекая одна в другую. Нам было хорошо, казалось, что знакомы мы уже давно и теперь только встретились после долгой разлуки. Поэтому, когда, подвезя меня к дому, мужчина предложил прокатиться с ним по ночному городу, посмотреть порт и вновь отстроенную Каменную лестницу, где я давно не была, – я согласилась. Спешить мне, и вправду, было некуда. Дома никто не ждал.

Когда мы побывали в морском порту и яхт клубе, промчались по центральной улице, и обошли все достопримечательности нашего маленького, южного городка, неожиданно возникла пауза. Впервые за этот вечер я почувствовала некую напряженность. Может быть, это произошло оттого, что в рассказе моего спутника я начала замечать противоречия. Выстраивая все, сказанное им, в цепочку, я вдруг отчетливо увидела нестыковки. Например, его заявленный возраст, семейный и производственный стаж никак не давали нужного результата. Я стала слушать внимательнее. И все более приходила к выводу, что мой спутник, кое в чем, лжет!   Вечер плавно перетекал в ночь. Пришла пора возвращаться в мою пустую квартиру.
– Спасибо за компанию, время позднее,- сказала я, - мне нужно домой.
– Сейчас, – ответил мужчина – мы только заедем на минутку в одно место…  Именно тогда машина, неожиданно, ускорила ход и, поблуждав по неосвещенным, одноэтажным улицам северной окраины, резко свернула в сторону, противоположную той, куда нужно было ехать. Потом начались эти бесконечные гаражи, пустыри и заборы… Мы ехали вдоль железнодорожных путей в полной темноте.
– Зачем мы туда едем? – вопрос, еще до того, как я произнесла его, стал риторическим.
– Можно было остановиться где-нибудь над морем. Посидеть, поговорить...
Очень хотелось, чтобы конец у моей истории остался оптимистическим, жизнеутверждающим.  Но водитель молчал. Теперь я была полностью в его власти, и он перестал заботиться о том, что бы произвести на меня благоприятное впечатление. Он просто не реагировал на меня.

– Черт, почему я не выскочила из машины еще там, в центре, где было светло, ходил городской транспорт, было много гуляющих?
Наконец, «жигуленок» нырнул в проем между двумя бетонными быками, по которым был проложен железнодорожный путь. Прожив первые двадцать лет своей жизни в этом городе, и окончив здесь институт, я никогда не бывала на этой окраине раньше.

Меня найдут не скоро. Тем более что искать-то, особенно, некому. В этом расчет моего спутника совершенно верен. Мама все еще живет здесь, на юге, рядом со своей сестрой и ее беспокойным, многочисленным семейством, но она завтра может и не вспомнить, что я приехала. Тетушка будет думать, что я просто не захожу к ней.… И даже наличие многочисленных родственников сейчас мало что меняет. Мама в больнице.

Судя по всему, развязка была близка. Не говоря ни слова, мой спутник остановил машину посредине дороги, съехал на обочину. Выключил фары.
Ночь была непроглядна. Ни единого огонька. Ни одной звездочки. Именно так это и начинается… По спине забегали мурашки, в одно мгновение, меня прошиб холодный пот. Только теперь я вспомнила вчерашний рассказ своей школьной подруги, работавшей в приемном покое травматологического отделения городской больницы. Приезжая я всегда сразу звоню ей. Вчера, после традиционного обмена новостями, подруга  рассказала мне, что в городе орудует маньяк. Уже не одну ночь, в городскую больницу доставляют растерзанных молодых женщин со следами насилия, колото - резаными ранами грудной клетки. Из девяти найденных женщин выжила пока только одна. Сейчас она находится в реанимации, и никаких показаний дать следствию не может.
Как я могла забыть об этом?! Теперь у меня есть реальный шанс стать десятой. Плакать, кричать, просить о пощаде совершенно бессмысленно. Услышать меня некому. Земля плотно заселена людьми, но здесь и сейчас совершенно безлюдно.
Стараясь подавить страх, с улыбкой, вполне уверенным голосом, я обращаюсь к своему спутнику, пытаясь выяснить, зачем мы приехали сюда и что он собирается делать.  Мужчина популярно объясняет мне. Благо слов, обозначающих его намерения в нашем лексиконе предостаточно. Мы просто не используем их.

Мог бы и поделикатнее. Все равно я никуда не денусь теперь. Наверное, в его глазах сейчас загорелся зловещий огонек. Так пишут в книжках. Впрочем, расчет верен. От страха я не могу пошевелиться. Нечто подобное я испытывала только однажды, когда на Енисее затягивало под бревна наш плот. Это длилось всего мгновение, но я почувствовала, что подошла к краю. Я смотрела, как медленно, прокручиваясь в водовороте, уходит под воду плот, как, одна за другой исчезают в воронке наши рюкзаки, кеды, куртки, и спокойно, даже с каким-то сарказмом, констатировала для себя: не выплыву. Во-первых, потому что глубоко, во-вторых, потому что брезентовые мои брюки-самостроки  станут колом, и я не смогу согнуть в них ногу. А в-третьих, я просто не умею плавать. Впрочем, последовательность аргументов можно было варьировать. Тогда обошлось. Заклинило бревно, которое мы использовали в качестве руля. Сегодня спасения ждать неоткуда. Обстоятельства складываются не в мою пользу.  Работник мясокомбината настроен серьезно. Он не торопится. У него впереди целая ночь.

А у меня? Я совершенно не так представляла свою первую ночь с мужчиной.
– И уж, конечно, совсем не так, и не теперь, я предполагала закончить свою жизнь! – это я произношу мысленно, про себя, и уверенности, что доживу до утра, становится значительно меньше. Мой спутник сидит, молча, очевидно решая с чего начать. Спешить ему некуда. Глаза начинают привыкать к темноте. Я, уже в который раз окидываю взглядом местность. Люди вряд ли приходят сюда даже днем. Разве что какие-нибудь бомжи, ночующие под открытым небом. Из-за отсутствия дорог, машины, скорее всего, также объезжают это место.
– Ну, что, голубушка, хоть немного еще постою-ю-ю, на краю-ю-у-у? Или, может, хватит?
– Господи! – шепчу я мысленно, – я еще так мало сделала на Земле! Я не могу уйти сегодня. Мне нужно помогать матери. Она погибнет без меня! В разных концах страны у меня много друзей. Им просто необходимо знать, что я есть, что я хожу по этой земле. Что будет с ними, если меня не будет? Разве многих твоих рабов благодарят за то, что они есть на этой Земле? Я не готова, Господи, – помоги мне!
Мой попутчик вышел из машины, открыл багажник, копается в коробке с инструментом. Наверное, выбирает для меня аргумент повесомее, чтобы не так долго мучилась.
Я, уже почти вслух, начинаю молиться, хотя от начала до конца ни единой молитвы не знаю.
– Отче наш, еже иси на небеси!
Мужчина уже приближается ко мне. Похоже, он все-таки нашел то, что искал.
– Да святится имя твое! Да придет царствие твое!
– Господи-и-и, я не знаю, как там дальше! Да и долго это получается. Времени у меня уже практически нет!
– Господи! Помоги мне! Я еще многим нужна! - я поднимаю к небу глаза, потому что знаю, на Земле меня сейчас вряд ли кто-то услышит...

В этот момент из-за бетонного быка появляется свет. К нам едет какая-то машина. Когда машина приблизилась, стало видно, что это желтый милицейский «козлик» с голубой полосой. Откуда он появился на пустыре?
Машина стала так, чтобы осветить белый «жигуленок» и все пространство рядом с ним. Два милиционера, держась за кобуру, подошли к машине.
– У вас все в порядке? – спросил меня один.
– Да! – слишком поспешно ответил мой спутник, – мы только заблудились немного, сбились с дороги. Вы не поможете нам выбраться отсюда?
Милиционеры обошли машину, записали наш номер, проверили документы у моего спутника.
Увидев, как трясет меня, и, услышав, как стучат мои зубы, милиционеры обратились ко мне:
– Может, пересядете? Мы довезем вас.
– Нет, нет, – заторопился мой спутник, – у нас все в порядке. Мы только очень спешим!
Теперь было страшно ему. Все усилия оказались напрасными.
– Держитесь за нами, – сказал милиционер и пошел к машине.
Мой попутчик потерял ко мне всякий интерес.  Повернув ключ зажигания, и рывком отпустив сцепление, он грязно, многоэтажно выругался. От прежнего его лоска не осталось и следа. Довести до логического конца его замысел теперь, было бы полным безумием. И он сам и его машина были безнадежно засвечены. Теперь он не мог даже просто выбросить меня из машины. Милицейский "ГАЗон" притормозил, ожидая, когда мы догоним его.
Через несколько минут, мы уже снова мчались по освещенным улицам, мимо уютных окон, мимо человеческого счастья, укрытого от постороннего глаза тонкими занавесками.
А еще через полчаса, холодно простившись со своим нечаянным попутчиком, я бежала к подъезду, с трудом веря, что мне удалось остаться среди живых.
Вот так постоять на самом краю, заглядывая в эту черную бездну, и остаться!
Впервые ко мне пришла простая мысль, что с этим пора заканчивать. Нельзя долго ходить по лезвию, и не порезаться. Нужно просто жить. Как все.