- Кристофер, как по-вашему будет ежик? – спрашиваю я.
Он смеется до слез, запрокинув голову, показывая белые зубы.
Сначала я назвала его Крис, но потом поняла, что ему нравится полное имя. Так что теперь он – Кристофер.
Я люблю видеть, как он смеется – так легко и искренне, как смеются дети.
- Ну? – повторяю я, в нетерпении.
- Хаа… хаа… у нас нет е-жиков! – икает он, и я заражаюсь смехом (несчастная страна, в которой нет ежиков). – А по-английски – хеджхог, - добавляет.
- Спасибо, - говорю я. – за английский. Я в курсе.
Кончики пальцев светлые и ладони – тоже, но с темными складками. Так интересно рассматривать, невозможно привыкнуть. Я еще не привыкла.
Первая ассоциация, которую вызывает у меня имя Кристофер – это книжка Милна, про Вини-Пуха. Кристофер Робин, детский герой, большой выдумщик, друг Пятачка, Винни, кролика и осла Иа-Иа. Других Кристоферов я не знаю.
- Ладно, - говорю я, – если нет ежиков, расскажи, как ты встретил льва.
- ?
- Ну, у речки. Пошел за водой, а там лев…
- Ты это помнишь уже лучше меня. Слушай другое: есть четыре правила, на случай, если ты встретил льва. Рассказать?
- Давай, - говорю я. – Надеюсь, мне это не пригодится.
- Первое, - он загибает пальцы. – Если ты случайно встретил льва…
- ...ну да, совершенно случайно
- …то нельзя бежать. Надо встать и стоять
- ...как от собаки
- ...второе: нужно стоять и смотреть ему прямо в глаза, - загибает он второй палец, – третье: стоять, смотреть ему прямо в глаза все время думать о том, что ты – человек, а он – только животное…
- А четвертое?
- Четвертое?.. – он выдерживает паузу, потом подмигивает…
– ...четвертое – нужно молиться!
- Это помогает?
- Ну, есть шанс, что лев просто уйдет…
В наших краях тихо тлеет расизм. Тихо – потому что для него нет больших поводов. К черным студентам относятся подозрительно, обходят стороной, но так же - к индийцам, пакистанцам, арабам или к корейцам, которые жарят селедку и ходят по городу коллективами. Причина, скорее всего, в дикости населения и предрассудках, навеянных СМИ. Как правило, всем все равно, но мирные жители (даже знакомые) вдруг начинают шипеть, завидев девушку рядом с негром. Кристофер не обижается на слово «негр»: это в США «ниггер» - обидное слово, а ему по барабану американские заморочки.
Сначала мне было досадно: приходилось доказывать кому-то, что мы просто друзья... Потом мы уже были не просто, и я постепенно привыкла ко взглядам и комментариям, и мы даже целовались на улице, для всеобщего обозрения. Они проходили и говорили вполголоса - мне, полагая, что ОН не понимает по-русски. Кристофер улыбался им в ответ, показывая, что да, ОН не понимает.
Когда-то давно зебра была обычного серого цвета, и это ее вполне устраивало. Однажды обезьяна сказала ей – почему бы, мол, тебе не стать белокожей? Это так красиво и сексапильно… И зебра пошла в пещеру, исполняющую желания, и произнесла: «Хочу быть белого цвета!» Б-бах – и зебра вся белая. По дороге обратно она встретила бегемота, и он убедил ее, что черный цвет – гораздо практичнее и элегантней, чем белый. Она поскакала назад и сказала: «Хочу быть совсем черная!»... Но на обратном пути она встретила обезьяну, и снова поддалась внушению. Потом - бегемота. И так несколько раз подряд. В конце концов, эти двое встали у входа в пещеру и принялись наперебой наставлять зебру, каждый по-своему. Бедная лошадь, запутавшись окончательно, только и могла, что выкрикивать: «Белая!.. Нет, черная!.. Нет, белая!.. Нет, черная!..» И дело закончилось тем, что пещера рухнула от напряжения, а из-под обломков на свет выбралась зебра. Полосатая.
Мораль: надо жить своим умом и не прислушиваться к кому попало.
Когда было слишком жарко, мы ездили купаться на речку, нашу, неафриканскую. Обычный городской пляж: песок, переходящий в землю, заиленный берег, пара кабинок, шашлык. Визг на воде, и тарзанка на большом дереве, у самого края. Когда Кристофер выходит из речки, вода блестит на его коже мелким бисером, и я вижу, как взгляды всех пляжников прикованы к его фигуре – в понимании красоты мы все космополиты. Он садится рядом, блестя каждой капелькой, а я наклеиваю на свой нос листок с ближайшего куста – а то сгорит. Единственное, о чем я жалею, - что у меня не светлые волосы, так контраст был бы полный.
- Когда я был маленький, - говорит Кристофер. – У нас тоже росло вот такое большое дерево, на краю деревни.
- Такое? Ива? – как бы удивляюсь я.
- Что? Нет... Не ива, - он ищет слово, потом произносит совсем незнакомое, я пожимаю плечами.
Межнациональное общение обогащает: я улучшаю английский, он – свой русский. Хотя непонятно, зачем - он все равно скоро уезжает.
- Другое дерево, - примирительно продолжает Кристофер, – мы называли его Дерево Взрослости.
- Взросления?
- Ну взросления. Оно было большое и пустое внутри.
Мы сидим обнявшись, я – спиной к его груди. По песку бегают тени от листьев той самой ивы.
- Мальчишки на поле играли в футбол, а в этом дереве играли маленькие, малыши. Туда можно залезть сверху – и съехать вниз, до самой земли, и там вторая дыра.
- ...как на горке, - я представляю себе это большое дерево, со сквозным дуплом, отполированное детскими спинами, попами.
- Каждый год в нем кто-нибудь застревал, - продолжает Кристофер. – Каждый, кто катается, знает, что придет день, и он вырастет, и тоже застрянет. Но это нельзя угадать заранее – когда застрять. Ты лезешь и думаешь: сегодня? нет?..
Это настоящий экстрим. Я смеюсь.
- Малыш прыгает, съезжает до половины и не может ни вверх, ни вниз. А следом еще прыгают остальные, и получается большой ком...
- ...пробка?
- Ну пробка. Все кричат, стучат ногами. Приходят старшие и вынимают их, по одному.
Я не хочу взрослеть. Я еще не знаю, какой ширины мое дерево, может быть, совсем немного осталось: вот Кристофер уедет, я останусь тут и застряну внутри ствола.
Дети катаются на тарзанке, от нее ива качается, и листья дрожат над нами.
- А ты застревал в том дереве? – спрашиваю я.
- Да, и мои братья, и мои друзья, – говорит Кристофер, и у него очень спокойный голос. - Меня вынули, и я понял, что вырос…
- Ладно, - я поправила листок на носу. – Лучше расскажи еще раз - как ты встретил льва?..