Русский андеграунд

Анатолий Аргунов
     Андрей Смолин, молодой человек неопределенного возраста поселился на даче профессора Ковалева по просьбе его сына Дмитрия, художника, но в настоящее время работающего не по специальности. Дача Ковалева находилась на берегу реки Мсты в трех десятках километров от города. Места здесь красивейшие: сосновые леса, плавно переходящие в березняки, а те в свою очередь менялись смешанными с огромными осинами и молодыми дубками. Воздух всегда свежий и пряный. Деревья росли начинаясь на пригорке, круто спускавшемся к реке и являли собой своеобразный мыс выдававшийся по ходу течения. Издревле селились здесь и вокруг новгородские ушкуйники: люди отчаянные и безжалостные.
     «Сарынь на кичку!», - так кричали разбойники, грабившие купеческие корабли, следовавшие по Великому речному пути «Из варяг в греки». «Сарынь» - сволочь, «кичка» - носовая часть судна. По этому приказу все, кто находился на корабле должны были ложиться на возвышенную часть судна лицом вниз и ждать, пока разбойники грабят товар. Посмевших ослушаться или поднять голову тут же убивали и кидали за борт.
     Слава новгородских ушкуйников пережила века и хотя по Мсте уже давно не ходили богатые товарами корабли, промысел свой разбойники не забросили, только перешли теперь на главную артерию страны – дорогу, ведущую из Петербурга в Москву. И не зря Радищев, путешествуя по этому тракту, предупреждал возницу, толкая его в спину, дескать не спи, Божонкой проезжаем!
     Роково было одним из таких разбойничьих мест на Мсте. Видимо от тех стародавних времен в деревне сохранились два кладбища: одно на въезде, а второе – прямо на высоком берегу. Предание утверждало, что на берегу хоронили убитых купцов, и там же на награбленные деньги церковь построили, чтобы грехи отмаливать, а внизу при въезде хоронили самих разбойников и членов их семей.
     Так ли это или не так, Бог знает, но до наших времен оба кладбища действовали, и как в прежние времена, на верхнем хоронят местных авторитетов, а на нижнем всех остальных.
     Андрей – художник и друг Дмитрия – приехал сюда за впечатлениями, и если будет настроение, то и поработать. Стоял апрель, кругом раскисшие снега, слякоть хлюпает под ногами. На даче пахло сыростью, хотя работник Леша протапливал печи почти по два раза в день. От нечего делать Андрей прохаживался по деревне, знакомясь с местными аборигенами. Как оказалось, из местных молодых парней и девчат никто не работал. Жили на пенсии стариков или детские пособия. Пили неимоверно. Некоторые не просыхали месяцами. Заводить знакомство было не с кем и Андрей волей-неволей принялся за работу, «малевать» как он любил говорить».
     Сделав несколько эскизов с натуры под будущие картины для продажи, фотки для идиотов, Андрей загрустил. Ему хотелось чего то особенного: уж если не Последний день Помпеи, то такого же по силе воздействия работы.
     В поисках сюжета Андрей стал перебирать хронику последних событий в стране и в мире, виденных по телеку и ничего определенного в его голове не откладывалось. Лишь политическая клоунада последних десяти лет в стране задела за живое. И Андрей взялся за карандаш и листы. Через несколько недель у него стояли почти готовые портреты ведущих политиков десятилетия. Самый первый и самый большой портрет Ельцина. Только это был не совсем портрет в обычном понимании этого слова. А образ первого президента России со зверским оскалом: большущими клыками вместо зубов, глаза маленькие, едва видные из щелей глазниц, и узкий сморщенный лоб.
     Затем шла галерея других не менее знаменитых в своей время персон из Российского политического бомонда. Больше всех был похож сам на себя Егор Гайдар. Такой колобок на калифорнийском носу Америки. Досталось и Горбачеву. В образе этого политика, давшего россиянам свободу художник почему-то увидел обезьяну за железной решеткой.
     Эта работа на какое-то время отвлекла Андрея, но поиск сюжета будущей картины не покидал его, он преследовал его везде: когда он шел в сельский магазин за продуктами, гулял по двору, втягивал ноздрями сырой, пахнущий весной воздух, или идя вечером за дровами.
     Сюжет пришел совсем неожиданно. Андрей от нечего делать залез на турник покрутить «солнышко», но сил хватило чтобы перевернуться верх ногами и повиснуть на них: ослаб, да и годы не те, - подумал с огорчением Андрей, и завис на некоторое время головой вниз. И тут он увидел, что должно составить его будущую картину. От неожиданности он оторопел. Вот она удача. Повисев некоторое время крутя головой то направо, то налево, Андрей заносил в свой мозг увиденное, фиксируя мгновения. Свалившись облегченно на снег, он еще долго сидел, тупо глядя перед собой.
     - Андрей, ты что, с турника свалился? – заорал с похмелья Лешка.
     - Да нет, нет, Леха, ты иди, я не упал, я просто так, молодость решил вспомнить. Ан нет, брат, ничего не вышло. Ты иди, иди, Леха, проспись, а к вечеру протопи как следует печи, я сегодня всю ночь работать буду…
     Леха что-то бормоча про себя потопал в свой домик, видимо досыпать.
     Андрей как в лихорадке побежал наверх на мансарду, где стоял самый большой мольберт, сорвал оттуда какую-то мазню, и трясущимися руками прикрепил новый холст в подрамнике. На другом мольберте с чистым листом ватмана, он лихорадочно стал что-то рисовать.
     Вечером когда Лешка пришел чтобы протопить печь, он застал Андрея лежащим на полу на мансарде бледного и изнуренного.
     Ты чего, Андрей, тебе плохо? Может водочки, … принять с устатку.
     Ты затопи, Леха, и иди. Я сам справлюсь, а выпивать мне сейчас нельзя. Потом, потом. Ты иди, иди, не мешай мне.
     Всю ночь, а потом и весь месяц Андрей не выходил из дома. Леха, видя, что с художником творится что-то не то, позвонил хозяевам. Трубку взял сам профессор Ковалев.
     - Григорий Антипович, это Алексей, ваш работник на даче.
     - Ну, что нужно, Алексей?
     - Да так-то ничего. Только с Андреем что-то неладное твориться, почти ничего не ест, не пьет. Иссох весь, из дома не выходит.
     - Погоди, погоди, Алексей, - перебил профессор, - наверное запой, ты же знаешь, что и как при этом бывает.
     - Нет, Григорий Антипович, не запой, это точно. Он даже от ста граммов отказывается, не то что наши, когда две бутылки за день выпивает. Тут другое.
     - Ладно, Алексей, приеду – разберусь.
     Через пару дней Григорий Антипович поехал на дачу. Андрея он видел всего несколько раз в гостях у сына. Он произвел на него благоприятное впечатление, поэтому и ключ от дачи дал ему без опаски. По дороге заехал в магазин, взял с собой на всякий случай, бутылку коньяка, конфет, консервы и хлеб. Мало ли что, может с голоду пухнет, а попросить стесняется.
     На даче он застал Лешку, который своим синюшным и вечно не бритым лицом всегда раздражал профессора.
     - Ладно, ладно, Алексей, я разберусь сам, а ты бы побрился или хотя бы подстригся, смотреть на тебя противно.
     - Да я то что, завтра вот куплю лезвие, побреюсь и в баньке помоюсь. Тут не до меня, Григорий Антипович, тут с художником совсем плохо.
     Войдя на дачу, Ковалев увидел полный беспорядок, вещи разбросаны где попало. На столе остатки какой-то еды, крошки. Кругом валяются листы рваной и скомканной бумаги. Поднявшись на второй этаж – та же картина, только в более творческом бедламе.
     Среди этого хаоса на стуле сидел Андрей, вернее все, что от него осталось. Голодный, дошедший до истощения так, словно это был скелет в одежде, обтянутый кожей. Огромные глаза смотрели не мигая.
     - Андрей, ты здоров?
     Ответа не последовало. Григорий Антипович подошел к художнику, взял его за руку, она почти безжизненно повисла плетью. Пульс едва обозначался, дыхание было не слышно.
     - Да ты совсем дошел до ручки, разве так можно. Господи, да совсем живой труп. Нужно тебе немедленно в больницу.
     Профессор быстро спустился вниз и крикнул что есть мочи:
     - Алексей, срочно иди сюда, мне нужна помощь.
     Вместе с Лехой, они укутали в полушубок Андрея, который практически не сопротивлялся, и Леха взял его на руки отнес в машину профессора.
     - Не знаю, дотянем до города или нет.
     - Да вы, Григорий Антипович, везите его в Пятницу, тут всего-то два километра, там …, Эльвира Васильевна, врачиха хоть куда. Если живой – то вылечит. А нет – то похороним…
     - Ладно, ладно, не болтай лишнего.
     Григорий Антипович увез художника в сельскую больницу, там его сразу же начали оживлять: поставили капельницы, сделали уколы от сердца и стали поднимать давление. Вскоре лицо Андрея немного порозовело, пульс стал более ровным и частым, он приоткрыл глаза: посмотрел вокруг мутными глазами и снова впал в небытие.
     - Вы, профессор не беспокойтесь, у него сильное общее истощение первой степени, и нервное тоже. Видимо, не пил, не ел месяц, а то и больше. Так бывает когда сильно постятся истинно верующие или богомольцы. Мы его выправим, отойдет, еще молодой организм, а старики могут и не выдержать.
     Так рассуждал лечащий врач и заведующая больницей Эльвира Васильевна.
     - Поезжайте, денька через два, три можете навести, раньше бесполезно.
     С этим профессор покинул больницу. Через три дня Ковалев снова поехал на дачу, решив сперва навести там порядок и заехать потом к художнику, чтобы выяснить что с ним. На даче его встретил под хмельком работник Леха и двое местных бездельников.
     - Григорий Антипович, мы тут вместе все убрали, порядок навели, баньку стопили, все перестирали, белье высушили и погладили. Так что отдыхаем. За работу бы на пиво…
     Григорий Антипович молча достал из портмоне пятьдесят рублей и протянул Лехе. Один из друзей Лехи выхватил у него купюру и, заикаясь, сказав: «Спа-а-сибо!» побежал со двора.
     В доме было чисто вымыто, все прибрано и разложено на свои места. Поднявшись на второй этаж, Григорий Антипович вошел в комнату художника; там тоже был порядок. Работник постарался загладить свою вину перед хозяином и навел идеальный порядок на даче. Единственным нонсенсом выглядели тряпки, накинутые на мольберты. На большом, что стоял у самого окна, тряпка сползла, показав уголок холста с ярким пятном. Григорий Антипович подошел и обнажил холст. Сперва он даже и не понял, что на нем было. Но когда луч солнца вдруг упал на него, картина вспыхнула буйством красок и какой-то бешеный огонь замелькал по комнате.
     Григорий Антипович отпрянул, сел на стул и стал внимательно рассматривать картину. Вблизи ничего нельзя было понять: мельтешение красок и больше ничего. Тогда он отошел и оторопел. Перед ним открылась бездна. Ему показалось, что это не на холсте, но где-то рядом, много раз виденная, но недопонятая из-за спешки грязная сущность реальной жизни выплеснулась в комнату: опрокинутые, словно пьяные церквушки с опадающими крестами, словно осенний листопад; разбившиеся и искореженные машины с реками крови на дорогах, упавшая луна, с луноходами, какие-то не то космонавты, не то инопланетяне с искаженными лицами, черные стаи ворон, черепа погибших соотечественников, солдаты с отрезанными головами, реки текущие вспять, кипящие печи мартенов, куда сброшены дети и вокруг словно в гигантском хороводе плавают маски, каша из лиц вроде бы узнаваемых, но без конкретных черт. И лишь где-то в самом уголке снова можно было четко увидеть удивленное голубоглазое лицо ребенка. Его глаза смотрели прямо на Григория Антиповича, словно спрашивая, а что такое жизнь? И он, профессор, уважаемый ученый, ничего не мог ему ответить.
     На другом холсте Григорий Антипович увидел еще нечто более странное: на черном фоне какого-то подземелья веселились красные и белые существа, но с человечьим обличием. Они плясали вокруг огромного не то котла, те то бубна шамана дикий танец, кружась вокруг, словно комары. Многие падали в огонь и умирали, но на их место как из преисподней выскакивали другие и танец продолжался.
     Если приглядеться издали, то весь этот буйный пляс чертей складывался в хаос. Все это безобразие, зачеркнутое черными полосами через весь холст, Григорий Антипович принял за попытку художника поставить крест на своей картине. Но когда присмотрелся, то увидел четкую надпись: Х..й вам!
     «Вот это да! Есть с чего сойти с ума», - подумал про себя профессор Григорий Антипович. Сила воздействия картин была такова, что он не мог больше находиться рядом с ними.
     Закрыв картины тряпкой, профессор несколько успокоился, словно запер разбушевавшихся тигров в клетку. Закрыв дачу, Григорий Антипович поехал в больницу к художнику. Андрея он застал лежащим на кровати. Выглядел тот неважно: лицо все еще было осунувшееся и бледное, только в глазах можно было увидеть едва промелькающие искорки жизни. Как на сломанном магнето: искорки проскакивают, но их силы уже недостаточно, чтобы запустить мотор. Длинные руки художника лежали поверх одеяла с подрагивающими пальцами.
     - Здравствуй, Андрей.
     - Здравствуйте, Григорий Антипович, - почти шепотом ответил художник.
     - Как ты?
     - Да, видите, ничего хорошего… Между небом и землей…
     - Ну это неправда, сейчас ты почти что орел, а 3 дня назад я думал, что до больницы тебя не довезу… ладно об этом, - остановил сам себя Григорий Антипович. – Ты лучше скажи, чего тебе надо: может какие лекарства, или что из продуктов? Кстати, я тут захватил яблоки, апельсины, сок.
     Григорий Антипович стал вытаскивать и складывать на тумбочку из сумки продукты.
     - Как Димка? – не обращая внимания на все эти лакомства вдруг спросил Андрей.
     - Да ничего, он сейчас в командировке, звонил, передавал тебе привет.
     - Спасибо. Он знает что со мной?
     Григорий Антипович замялся:
     – Ну, я в общих чертах сказал, что приболел, лежишь в больнице.
     - Он больше ничего не спросил?
     - Нет.
     - Это хорошо. Будет разговор с ним, передайте, что я сдержал свое слово. Картина написана и я завещаю ей распорядиться Димке…
     - Да ты погоди, погоди, завещания отдавать. Поправишься сам с ним все обговоришь.
     - Вы видели картины? – спросил прямо в лоб Андрей.
     - Да… Случайно пошел посмотреть все ли в порядке на даче и увидел.
     - Какое впечатление? – спросил Андрей так же тихо, но с каким-то внутренним напряжением.
     - Ты знаешь, не могу выразить словами, но меня они поразили...
     - Правда?
     - Еще как, - ответил Григорий Антипович.
     - Это хорошо, - ответил одними губами художник и замолчал, словно собирался с силами.
     - Только, прости, Андрей, я не совсем понял, о чем они конкретно?
     - О чем? О детях, о детстве, о том как его украли темные силы…
     - Почему о детях? – удивился Григорий Антипович.
     - Да потому, что только дети могут воспринимать мир таким, какой он есть. Взрослые все время врут: себе, другим, Богу… Дети не могут лгать… Они хотят видеть его добрым и радостным. Но все с чем они сталкиваются в реальной жизни – ужасы. Неважно, в богатой семье он родился или живет в детском доме при живых родителях. Они ощущают перевернутость мира и видят его так же, как один раз увидел я, перевернувшись вверх ногами на турнике... И никакой Бог не хочет им помогать, Бога нет, потому что… Он есть, он все видит, но видно бессилен перед вселенским злом. Вот что я хотел написать. А теперь уходите… Я должен побыть один. – Андрей обессиленно закрыл глаза и отвернулся к стене.
     - Да, да, я ухожу, извини Андрей, что расстроил тебя, тебе волноваться нельзя. Все будет хорошо, ты обязательно поправишься, встретитесь с Димкой, все обсудите…
     Григорий Антипович засуетился, не зная как себя вести дальше. Взял в руки сумку, наклонился поближе к лицу Андрея и тихо, чтобы не нарушать покой тяжело больного сказал: До свидания, Андрей, отдыхай, я тебя навещу через пару дней, – и  вышел.
     К вечеру, не приходя в себя, Андрей тихо умер, словно полностью севший аккумулятор. Дмитрий распорядился похоронить его на верхнем кладбище Рокова, на крутом берегу Мсты, откуда открывался прекрасный вид на просторы ...