Как-то на Рождественской неделе пришлось мне заехать в районный центр. Ярко светился огнями местный храм. К церковным воротам пошла, не раздумывая. Очень захотелось постоять на службе.
В празднично украшенном храме стройно и многоголосо пел хор, и я заслушалась. Надоевшая за день суета незаметно оставила меня, уступив место удивительному покою и тихой радости. Я сосредоточилась на молитве, но вдруг что-то начало мешать, отвлекать, сбивать с толку.
Прихожан на службе стояло немного: мама с дочкой слева от меня, ещё левее – у Распятия – пожилая женщина, чуть впереди двое молодых людей и несколько старушек. А рядом со мной, очень близко, почти вплотную встала женщина. Я не слышала её шагов, но именно она оказалась виновницей моего беспокойства. В жутком тряпье, в полуразвалившихся мужских ботинках и низко надвинутом на глаза рваном платке бродяжка жалась ко мне, словно боялась, что её прогонят из тёплого храма. От неё шёл нестерпимо тяжёлый дух, и я на несколько секунд буквально задохнулась. Придя в себя, собралась отойти подальше и почти сделала шаг в сторону, как неожиданно услышала: «Она такая же, как ты!»
Служба шла своим чередом, со мной никто не заговаривал, а слова «она такая же, как ты!» не отпускали, и казалось, кто-то пристально смотрит на меня. Замерев на месте, я обвела взглядом храм. Что-то неудержимо притягивало, заставляя снова и снова внимательно рассматривать иконы, и вдруг я увидела – батюшка Серафим! Это он смотрел на меня с иконы.
Склонившись перед Преподобным, я чётко поняла: прямо сейчас, сию минуту мне нужно отдать бродяжке лежащую в моей сумочке икону Преподобного Серафима Саровского, приготовленную в подарок давней знакомой.
Непроизвольно прижав к себе сумочку, на секунду оторопела – показалось, она стала горячей. Медленно, сомневаясь и смущаясь тем, что предстояло сделать, достала икону и повернулась к незнакомке. Из-за пришибленности и зажатости, которые уменьшали её, превращая в бесформенную, как будто вылепленную очень неумелым мастером фигурку, бродяжка выглядела недоростком.
Она почувствовала мой взгляд, но не отошла, а лишь ещё сильнее съёжилась. Я дотронулась до её плеча. Бродяжка вздрогнула и медленно повернулась. Казалось, она решает – ответить мне или сразу уйти. Я шепнула:
– С Рождеством! Возьмите, пожалуйста. В подарок, – и протянула икону.
Сначала бродяжка не взяла её, вероятно, не поверив моим словам. Она только, не отрываясь, смотрела на меня, и я повторила:
– Это вам. Подарок на Рождество.
Наконец, незнакомка поняла, что я не пытаюсь её обидеть, не шучу, не дразню, и робко протянула руку. В эту отвратительно грязную с потрескавшейся кожей руку я вложила икону. От нахлынувших противоречивых чувств сжалось сердце. Светлый лик в грязных руках! Зачем ей? Потеряет или, ещё хуже, выбросит. И тут же снова: «Она такая же, как ты!»
«Господи, помилуй! Не дай мне возгордиться», – молилась я, со страхом глядя, как нищенка прижимает икону к своему тряпью. А потом... А потом я перестала видеть грязь на её руках и лице, перестала чувствовать запах, потому что видела только свет в глазах этой женщины и слышала, как она шепчет: «Это же батюшка Серафим! Я знаю. В другой, хорошей жизни у меня была такая икона…».
– У вас всё переменится. Правда! Вы только поверьте! – обняла её на прощание и пошла к выходу из храма, но у дверей оглянулась на бродяжку. Она по-прежнему прижимала к себе икону, как прижимала бы любимого ребёнка – с безграничной нежностью и любовью. И одновременно что-то искала в складках одежды. Там имелся карман. Это стало ясно, когда я увидела на ладони незнакомки мелочь, на которую она смотрела, явно принимая какое-то решение.
Взявшись за ручку, я приготовилась тихонько открыть дверь, как вдруг бродяжка подошла ко мне и протянула пятикопеечную монетку:
– Возьмите! Пусть останется у вас. Чтобы вам не болеть. Я с ней стояла около Пантелеймона-целителя, а он разные болезни лечит.
Забитая, грязная нищенка ни на секунду не усомнилась в том, что монетка поможет в болезни, раз лежала в её кармане близко у иконы святого целителя. Удивившись такой силе веры, я ничего не успела ответить, как она протянула другую – десятикопеечную – монетку:
– А с этой я стояла около Божьей Матери. Пусть тоже останется у вас. Для ваших детей.
Бережно сжав монетки, я от души поблагодарила бродяжку, потрясённая её немедленным горячим желанием порадовать того, кто так неожиданно сделал ей подарок.
Я вышла, она осталась.
На крыльце подумала только: «Дивны дела твои, Господи!» – как дверь открылась, и нищенка бросилась ко мне, протягивая третью монетку:
– И вот ещё тоже. Вам. Возьмите насовсем. От Николая Угодника для счастья вашей семьи.
Со слезами на глазах, я низко поклонилась грязной бродяжке с чистой душой, без сожаления отдавшей мне своё богатство.
Монетки теперь лежат у меня дома. Глядя на них, я всегда переживаю сильное волнение, снова и снова вспоминая ту службу и удивительную встречу – подарок мне на Рождество.