(Продолжение)
- Потом что они делали, Антон?
- Лобзались.
- О! Какие ты знаешь слова! Лобзались – так искренне, так нежно?
- Нежнее не бывает.
- А потом?
- А потом он закрыл дверь изнутри. Вот так. И защёлкнул задвижку.
- Зачем?
- Он решил: его комната – крепость, и она должна быть на замке.
- Но он уже большой, это мальчики любят играть в войнушку. Строят крепости, ведут бои…
- А он знал: она не против боёв.
- Нет, всё не так! Она не любит битвы. Битвы – это война. Каждый пытается что-то доказать. А что было доказывать им?
- Так полагается: доказывать. Это не он придумал. Даже песня такая есть: «Я на тебе, как на войне…»
- И она любила эту песню?
- Ей нравилось то, о чём в песне поётся.
- Ну, ладно. А что потом?
- А потом они радовались…
- Потому что победили в войне? Если радовались – значит, они союзники. С кем же тогда они воевали?
- Они и сами не знали. Может, просто выдумали эту войну? Чтобы интереснее было.
- А потом?
- А потом они поняли: нет лучше трофея, чем нежность.
- Разве они этого не знали?
- Откуда ж это им было знать?
- И правда. А что потом?
- А потом…
- Почему ты замолчал?
- А потом они уснули и не слышали, как пришёл страшный-престрашный маньяк. Он исхитрился открыть дверь, увидел их и убил.
- Зачем?
- Он не выносил людей, которые знают, что такое настоящая нежность.
- Но они никому не мешали, и ему – тоже…
- Ему мешала жить мысль о том, что другим ведомо то, что у него никогда не случится.
- И потому он убил их?
- Да. Достал их сердца и наколол на длинные палочки. Они напоминали воздушные шарики. Знаешь, такие дарят на день рождения. На них ещё всякие надписи пишут: ну, «Я тебя люблю!» или что-то в этом роде…
- А потом?
- А потом он пришёл с этими шариками к своей маньячихе.
- И что?
- Она их съела. Сначала их, потом – его.
- Целиком?
- Нет. Она его убила, достала сердце и съела. Она ничем не отличалась от обычных людей, к которым аппетит приходит во время еды.
- У меня вообще теперь никакого аппетита не будет.
- А ты не думай об этих сердцах…
- Я о нас подумала.
- Иногда надо не думать, иначе совсем запутаешься.
- Я не запутаюсь.
- Неужели?
- Я стараюсь не запутываться.
- Ладно. Тогда скажи, зачем ты расчёсываешься перед сном?
- Не знаю. Может, затем, чтобы волосы не спутались ещё больше. Пока спишь…
- Привычка. Ни вредная, ни безвредная. Просто привычка.
- А они закрывали свою дверь по привычке?
- Может быть.
- А у нас тоже привычка? Ведь бабки дома нет.
- Но может придти маньяк…
- Ты же сам сказал: он откроет любую дверь.
- Только не нашу.
- Правда?
- Мне хочется так думать.
- Но ты же сам сказал: иногда вредно думать.
- Может, и жить вредно?
Она вспомнила этот разговор про «потом», и ей стало весело. Ну, почему всех интересует, что будет после?
- А разве бывает потом, если всё время мы живём сейчас? – спросила Настя. – Завтра не наступает никогда.
Сергей даже опешил, а Настя ещё и добавила едко:
- Что-то не так?
Было явно не так. Она решила: парень привык знакомиться запросто, и попадались ему, скорее всего, такие, которых называют тёлками. Тёлкой меньше, тёлкой больше – какая разница? А тут – выкомаривается, умничает, да ещё и глядит иронично. Ей хотелось считать, что иронично. На самом-то Сергей ей понравился, но Настя относила себя к порядочным девушкам, которые, известно, не должны давать мужчинам ни малейшего повода принимать их за лёгкую добычу. Впрочем, у такого симпатяги, как этот продавец, и без неё наверняка хватает подружек.
«Может, ему и самому уже порядком надоели разнообразные мамзели, довольно однообразного поведения: все их ужимки и смешки, и покачивания бёдрами, и оголённые пупы, и одинаковость взгляда не сулили ничего принципиально нового, - Настя продолжала сочинять текст. – Как всякий здоровый молодой самец, он жаждал отиметь как можно больше самок. Понимал, что перетрахать всех невозможно, но стремиться к этому надо. Как же, он – мачо! Но где-то в глубине души, очень-очень глубоко, он был нежен и хотел не секса, а любви. Ох, что я, дура, воображаю, а? Одно без другого не бывает! Любовь без секса – это для импотентов. Или нет? Данте, Петрарка… Прекрасная дама Александра Блока… Беатриче, Лаура… И этот, как его, Кузмин?.. Да, Кузмин! И не было бы никого счастливей в Египте… Ха! Что это на меня нашло? Кузмин вообще любил мужчин, а писал о любви к женщинам… Этот же явно правильной ориентации. Как он смотрит, о Боже!»
Сергей смущённо кашлянул, торопливо сунул руку в нагрудный карман и что-то из него достал.
- А потом прилетел бы ангел, - он улыбнулся. – И поселился бы на люстре.
- Какой ангел? – изумилась Настя.
- Такой! – он раскрыл ладонь.
На ладони покоился маленький белый ангелочек. Как с рождественской открытки: пушистые крылышки, золотой ободок над прелестной рыжеволосой головой, глаза – ослепительно лазоревые, таких в природе не бывает. По крайней мере, подобных Настя ещё ни разу встречала.
- Презент! – Сергей вложил ангелочка в Настину ладонь. – Он будет оберегать вас. Хранитель и всё такое.
- И за что мне такое? – расчувствовалась Настя. – Вот не ожидала!
- Всё просто, - сказал Сергей. – Каждому пятидесятому покупателю фирма преподносит сувенир. На долгую, так сказать, память.
- Да уж! - только и ответила Настя.
Почему-то ей не понравилось это торжественно-патетичное «преподносит», и то, что она – пятидесятая, пусть и в приличном магазине, тоже было не по нраву. Ей всегда хотелось быть единственной и неповторимой, а тут - сосчитана. И сколько, интересно, таких ангелочков уже упорхнуло отсюда?
- Это эксклюзив, - Сергей со значением глянул ей в глаза. – Штучные сувениры. Сделано в Австрии. Ручная работа…
Он что-то говорил ещё, но Настя его не слышала.
(Продолжение следует)