посвящается С.А., Л.К., С.Р.
Гвозди бы делать из этих людей,
Не было б крепче в мире гвоздей…
По-моему Маяковский…
"Panem et circenses!" ЮВЕНАЛ
Очередь в помещении была длинной и извилистой, как путешествие по американским горкам. Впрочем, и столь же конечной: упиралась она в прилавок с запотевшими витринами, которые скрывали некую усладу для языков. Что там продавали, Владику было неведомо, да и зашёл он сюда случайно, вернее по нужде, не по общепринятой конечно, хотя и имеющей ту же струйность в основе. Пошёл ливень. Неожиданно, хлёстко. Владик же был облачён в готовность к жаре и испарине, потому колкость неожиданного мокрого холода повергла в некую рефлекторность своей внезапностью и побудила споро заскочить в первую дверь, коей и оказался некий магазин.
Постояв возле входа и понаблюдав за неспешащим утихать дождём, Владик в раздумье стал оглядывать зал и увидел того самого червяка, что образуется людьми в период совмещения дефицита с вожделением плотских услад в фабричной упаковке. Машинально, в виду выработанной поколениями советской жизни и потому унаследованной в генах привычки, он задал вопрос о последнем, после чего принял в себя ответ, став символом кратковременного (или долговременного – кому как повезёт) социального статуса – «крайний». Конвейер людских тел почти не двигался, вернее, осуществлял некие колебания, вызванные духотой и своеволием отдельных элементов рода людского, а потому никак не влиял на внутреннее состояние Владислава. А внутреннее состояние было его ох как тяжело. Намедни он поругался с женой и, хлопнув дверью, отправился жить к приятелю, где пробыл ночь, а затем, вследствие врождённой и пока не искоренённой совестливости, отправился восвояси. Теперь он думал о возможном примирении. Но как его получить, не теряя собственного достоинства, пока было неясно. Да и ссора-то была пустячна: жена вдруг взбеленилась, заявив, что гробит себя в роли домохозяйки, света белого не видя, а муж только и знает, что шляться невесть, где и никакой помощи от этого нет. На что Влад резонно заявил, что если бы не его деньги, то и домохозяйства бы не было. Постепенно ссора переросла в глупую и бессмысленную перепалку (хотя где вы видели ссору умной и осмысленной беседой?!), и муж, считая себя хозяином семьи, хлопнув дверью, удалился в предвкушении, что жена, зовут её, кстати, Кристина, будет молить о возвращении, чего так до сих пор и не произошло.
И вот теперь, в раздумьях Влад стоял в конце неровной шеренги и монотонно продвигался вперёд, осмысливая пережитое. Ливень всё не утихал, как и обида, которая не позволяла понять притязания жены и разобраться в проблеме продуктивно. И только одни и те же мысли вихрем кружились, пронося затёртые слова: «как она могла», «стерва», «да я» и финальное «все бабы дуры». Его внутренний монолог оборвали как раз на определении всех баб вкрадчивым «Что желаете?» Он вернулся из душевных метаний взором в мир, и ему привиделось миловидное чудо в виде доброй улыбки на ангельском личике девушки с бездонными очами. Владик открыл, было, рот, собираясь спросить, что есть в наличии и, подняв взгляд от губ к ресницам, утонул в этой бескрайней глубине. Казалось, он несётся в пустоте. А мириады снежинок мчатся в некой устремлённости, завихряясь и плавно огибая глаза, бестелесно тая на щеках и губах. А может это были маленькие звёздочки, которые ещё не подросли, не превратились в огромные светила, источающие жар и несущие дар жизни далёким планетам и смерть ближним. Звёздочки, которые не знали ничего о мире и потому были бесконечно наивны в своём желании подарить счастье своей лучезарностью первому попавшемуся человеку - первому, кто бы не отверг их за неопытность и малость предоставляемого удовольствия осязаний. Влад беззвучно и неспешно погружался в истому - подобной он никогда не испытывал. Его глаза мягко закрылись. Ему было физически приятно - казалось, некие шелковистые прикосновения касаются его тёмной макушки, мягко спускаются по ушам и обнимают плечи…
- Молодой человек, ну вы брать что-нибудь будете? Влад открыл глаза: за прилавком стояла пожилая женщина с усталыми глазами.
- Ах да… А что у вас есть?
- Не морочьте голову. Это продуктовый отдел. Что вам нужно?
- … дайте… хлеба.
- Какого? Белого? Серого? Или Чёрного?
- А вон те сушки сколько стоят?
- 17 рублей 80 копеек.
- Блин, не хватает. А дайте тогда вон ту плюшку.
- 2 рубля 50 копеек.
- Вот. Спасибо.
Влада оттеснила в сторону очередь. Он сделал несколько шагов по направлению к выходу, тупо глядя на плюшку. Потом остановился в каком-то не до конца понятом недоумении и повернулся. Очередь стала ещё больше. Казалось, она расслоилась на нити, каждая из которых желала стать главной и потому наиболее удовлетворённой в спросе. Потные мужики, громко матерясь, лезли в давку. Не менее обывательски настроенные дамы пихались локтями и размахивали авоськами. Может, я схожу с ума, - мелькнула мысль. Что это за вавилонское столпотворение? Он догадался спросить у крайнего мужичка в засаленном пиджаке: «Что за ажиотаж?» Тот вылупился на него бессмысленными зенками на испитом лице. Влад понял – не понимают. Перефразировал: «Зачем стоишь, служивый?» Получил вразумительно-лаконичный ответ. И совершенно опешив, переспросил: «в продуктовом отделе?» «Каком продуктовом, ты чё, парень, белены объелся?!» Влад посмотрел в сторону прилавков, но они были скрыты мятущейся толпой, которая одержимо готовилась к последнему рывку. Казалось, в этом исступлении был сокрыт весь смысл борьбы за жизнь, всё отчаяние, что овладевает матерью, защищающей своего ребёнка перед лицом неотвратимой и непобедимой опасности.
Влад стоял, глядел на плюшку и никак не мог взять в толк, что происходит, и почему ему досталась плюшка, а не… Его размышления прервал взрыв. Ударная волна вышибла спиной Владика стеклянную стену, и он упал на мокрую мостовую, ударившись головой, и в последний миг меркнущего сознания ощутил обжигающе резкие объятия мокрого асфальта и битых стекол.
………
- Зрачки проверь.
- На свет не реагируют.
- Пульс?
- Отсутствует. Блин, пока доктора появятся…. Ээээх, этому уже не поможешь. Давай других, может хоть кто-то выкарабкается…
- Да вряд ли. Этот хоть целиком. А от остальных мало что осталось…
- Ну всё равно посмотрим, пойдём. Лейтенант, вызывай ещё бригады сапёров и медиков. Тут работы много. Ну надо же, в моё дежурство, твою мать.
- Капитан, военные уже едут.
-Дааа….
…………
В жизни всё не просто так. И уходя из дома, Влад лишь подтвердил правило вечного невозвращения. Кристина смотрела ему вслед с той полускрытой улыбкой мудрого превосходства, которое выделяет женщину знающую от той, что лишь догадывается. Она знала, что он вернётся, знала той непостижимой и алогичной женственностью, что никак необъяснима и таится лишь за мягким взглядом в никуда на безмятежном лице с накрашенными губами. Да и истерика её была лишь пробой своих сил на пути к более глубокому освоению семейного пространства. После его ухода она сразу успокоилась и предалась тому сладкому пороку, что так манит к себе всех погрязших в безделье и депрессии. Она ничего не делала, благо некому было упрекнуть. Забросив хозяйские дела до возвращения мужа, Кристя уселась возле телефона и, периодически поглядывая в зеркало, стала беспечно щебетать с подружкой о бесконечно важных делах, которые интересны исключительно настоящим женщинам. Так и потекла череда безмятежных часов, которые были заняты только благими делами на пользу себя: ведь надо было не упускать возможности мужниного отсутствия в доме.
Прошли сутки. Потом ещё одни. Жена приходила с работы и занималась собой и своими делами. Пару раз возникало ревнивое желание обзвонить друзей Влада, чтобы выяснить его местонахождение и лишний раз поставить на вид. Но молодая амбициозная особа этого не делала: пусть знает, что она и без него не пропадёт. Через 5 дней раздался звонок. Она выждала время и неторопливо взяла трубку, собираясь проявить максимум холода. И холод превратился в мороз: глухой голос попросил её приехать в морг на опознание. Сердце, оборвавшись, упало туда, где зарождаются звёздочки. Она очнулась и полетела в трупохранилище…
…………
Когда театр, как творческая субстанция, максимально приблизился к небесам, взлетев на воздух, многие посчитали это очередными проделками бородатых мужчин, чтящих аллаха больше неверных. Я тогда поостерёгся делать какие-либо комментарии.
Меня срочно вызвали в тот день на работу, чему был очень удивлён, поскольку выходной. Не было в моей повседневной рутине никакой спешки: архив на то и архив, чтобы сдувать пыль и выдавать справки. Работал я там, поскольку более динамичной трудовой деятельности моё здоровье активно сопротивлялось, привлекая в качестве союзника смерть. Сидел я целыми днями в тусклом помещении, составляя реестры различной документации, накопившейся в городе за время, обозначенное как «история населённого пункта». Иногда, очень редко, ко мне обращались с устной просьбой прояснить ход и хронологию некоторых событий. Я много помнил из того, что побывало у меня в руках, потому мог более споро дать устную справку, чем какой-либо другой отдел нашего заведения - письменную.
По приезду меня ожидал человек, напоминающий бомбилу моей молодости: столь же резво энергичный, стильно одетый и напористый. Начальник нашего учреждения представил меня ему и быстро ретировался. Мне тогда подумалось, что это, наверняка представитель какой-либо силовой структуры и вопросы его будут касаться моего прошлого либо лояльности в настоящем. Однако беседа потекла в несколько ином ключе.
Он действительно показал удостоверение капитана милиции, но заметил, что беседа носит личный характер. Мы прошли в мою небольшую кабинку. Иначе её и не назовёшь: узкий стол перегораживал душное пространство поперёк, оставив тесное место для прохода к окошку, которое было закрыто стеллажом с грудой папок, пыльных и разбухших от бремени никому не нужных фактов. Стоял ещё колченогий стул для посетителей, которые больше 10 минут обычно не задерживались. Я включил свет, протиснулся и уселся за девственно чистый стол: всегда после завершения работы убирал с него всё в ящики – привычка, знаете ли, из прошлого. Капитан несколько недоумённо покосился на такое несоответствие между доступностью материалов и потаённостью средств. Осторожно потрогал стул и с не меньшей опаской водрузил на него своё седалище. Разговор начался.
…………
Кристина вышла из троллейбуса и пошла к моргу. Ноги её плыли сами по себе в тумане слёз, застилающих направление к полюсу холода. Она судорожно всхлипывала. Клубок ветвящихся мыслей затмевала главная: если бы он не ушёл, то этого бы не случилось, а хлопнул он дверью навсегда, потому что она начала истерику, она, только она. От этого невыносимого чувства вины хотелось выть ещё громче. Стало трудно и чёрный туман почти застил разум, когда кто-то подхватил под локоть и мягко, но настойчиво увлёк к близлежащей скамье. Она суетливо достала платок из сумочки и уткнулась в него всем лицом, не желая воочию встретиться с действительностью и страшась продолжить свой путь к вечности одиночества. Постепенно буря в океане внутренних пространств утихала, появлялись ручейки практических прогнозов на будущее, и вдруг она стала совершенно спокойной.
Странно, не правда ли, будучи безутешной вдруг успокоиться?!
Рядом кто-то был.
……………
Когда я выплыл из бездны, собеседник испарился. В голове метались какие-то обрывки разговора, воспоминания… Странной была беседа. Какие-то вопросы о древнеримской истории… О философии… Что за ахинея… А потом гость вдруг взъярился и я пал ниц. Но осталось ощущение правильности. Не зря мне снова пробили голову. Я лежал под стеллажом, заваленный осыпавшимися папками и безмятежно улыбался, чувствуя, как пульсирует рядом с теменем. Так я и умер.
……………
После многочасового составления осмотра места происшествия и координации дальнейших оперативно-розыскных мероприятий по горячим следам, капитан вернулся в свой отдел. Закрылся в кабинете (дежурство заканчивалось) и достал из сейфа бутылку водки. Молча налил и выпил. Мозг, утомлённый рутиной, затуманился…
«…когда же это всё закончится. Страна неизвестно куда идёт. То бандюки были, теперь террористы. Сколько людей гибнет ни за грош. И ведь /криво усмехнулся/ скорбный каламбур получается – гибнут ведь именно не за грош, а за бабки, за огромные бабки…»
Снова налил, выпил. Надо было сбить горький вкус, скорее не во рту, а на душе. Машинально полез в карман за сигаретами и нащупал что-то мягкое. И достал плюшку. Тупо на неё смотрел, а потом вспомнил, что её судорожно зажимал в руке единственный, кто сохранил свою физическую целостность, но удалил в иные миры дух. Впрочем, остальные жертвы и тела свои подрастеряли, так что этому молодому человеку в некотором смысле повезло.
«…а ведь довольно странно, что в посмертии так важна для родственников сохранность физической оболочки – они ведь страдают от этого больше, чем когда просто знают о смерти. Привык уже к виду трупов, а тут что-то не так…»
Он машинально откусил плюшку и стал жевать.
«…он, конечно молод, но сколько я таких видел, и повреждений внешне не видать, но контузия могла внутренние органы сильно повредить, не тронув наружные покровы. Он улыбался! Вот! Почему он улыбался? А плюшка вкусная. Может, был голоден, и в последний прижизненный момент его эмоцией была радость в предвкушении сытости?! Как всё просто. Человек умер красиво… А может это был тот, кто установил бомбу, но не успел быстро уйти и его зацепило на выходе…»
Какие-то отблески догадки замаячили вдруг на горизонте. Капитан поднял трубку телефона, дожёвывая плюшку. Обменялся парой фраз и быстро покинул помещение.
……………
Кристина подняла голову и посмотрела на человека, что был рядом. Человек в милицейской форме участливо смотрел на неё.
- Вы, наверное, Кристина? Пойдёмте, я вас провожу, - неловко улыбнулся. - Ваш муж жив… Но нужно удостовериться.
……………
Капитан хотел узнать о подобных случаях вообще в контексте культурно-исторического процесса развития города. Очевидно, ему думалось, что, поняв некоторые закономерности, он сможет обеспечить дальнейшую безопасность города, успешно расследовав причины, повлёкшие за собой взрыв театра, такого явно не основного объекта для устрашения, поскольку был день без спектаклей, и скопление народа в здании ни чем не объяснялось и оказалось вопреки закономерному развитию событий.
Я откинулся на стуле, упёршись в стеллажи и начал говорить.
- Ещё в древности задумывались, как соблюсти некоторый баланс между формой и содержанием. Вы слышали о Ювенале? Он выступал с резкой критикой существовавшего на тот момент положения вещей в устройстве государства. Вам знакомы его фразы, которые когда покопаешься в первоисточнике, вдруг переворачиваются смыслом. Его цитата «в здоровом теле – здоровый дух» долгое время принималась, как авторитетное утверждение преимущества телесного над духовным. В то время эта обрезанность была идеологически обоснована полным разотождествлением с любой духовностью, тогда, как полностью эта фраза звучит так - «счастлив тот, у кого в здоровом теле – здоровый дух». Как становится ясно, на вершину здесь поднимается внутреннее состояние человека, и физическое здоровье явственно и однозначно - вторично.
- При чём здесь это? – капитан удивлённо посмотрел на меня.
- Не перебивайте, и вам будет понятно впоследствии. Эту фразу он выдвигал в противовес ещё одному лозунгу, который с тех пор не изменился, однако его источник подменяется до сих пор. Все знают фразу «народ требует хлеба и зрелищ», ошибочно полагая, что это требование народа к властям, тогда как первоначально этот девиз провозгласили власть держащие, на тот момент уже изрядно погрязшие в коррупции, бюрократии, обесценивании культурных и религиозных ценностей. Таким образом, людям кидалась подачка, которая заменяла их путь к высокому развитию, а, как известно, «тупым быдлом» управлять проще.
- Но причём здесь театр и давешний взрыв?
- И как видите, - я спокойно продолжал, уже готовясь к тому, что будет, - народ стал предпочитать хлеб и зрелища, полагая, что это и есть квинтэссенция духовного развития, тогда как всё происходило с точностью до наоборот: деградация во всех сферах жизни….
Я помолчал. Капитан внимательно смотрел на меня.
- То, что происходило давным-давно, происходит и сейчас. И единственный способ изменить причины для улучшения следствий – это изменить власть, то есть вас… Вы ведь даже у мёртвого плюшку заберёте и слопаете, а лицемерно рассуждаете о его судьбе, - я откровенно хамил, а капитан приподнимался со стула, разъяряясь взглядом. Некоторое время он недоумённо молчал, отображая лицом, словно в блюдце мира, все степени чувств, что овладевают человеком, пришедшим за помощью и наткнувшимся на неприятие. Но он был представитель государства, и потому склонность к деспотизму возобладала.
- Ах, ты, паскуда, - он выхватил из кармана пистолет и наотмашь ударил в голову. Я не уклонялся. Я знал. Потом поник в тёмно-мутную пелену, а капитан выскочил в коридор.
……………
Он не понимал, что происходит, недоумённо посмотрел на окровавленный пистолет, отёр его рукой и спрятал в карман. Огляделся – в коридоре здания архива.
«Вон. На воздух. В голове шумит. Что он хотел сказать. Тяжёлый день. Надо скорую вызвать, а то загнётся этот архивариус. Не загнётся. Подумаешь, раз приложил – будет знать. Оскорбление при исполнении. И чего я решил вдруг судьбы мира решать. Дежурство уже кончилось. Домой. А это дело разберётся – виновных найдём.»
Он вышел на улицу и пошёл к машине. Возле неё стоял какой-то потёртый мужичок в засаленном пиджачке. Капитан постарался успокоиться, - негоже крайних сейчас искать, - и стал открывать машину, не обращая внимания на постороннего. Мужичок вдруг дёрнул его за рукав и сказал:
- А хлебцы-то непростые. Это они в продуктовом - обычные, а в театре – оне за жизнь, театр – это ведь что?! Это мистерия жизни, во! Если зритель смотрит, то он не участвует, а если сам – актёр, то и его судьба благовестна. Ты чужую плюшку съел, а из рук мёртвых есть – это их провожать до самого конца, во оно как. И послушай меня, милок, не перебивай. Не бледней, не красней. Архивариус-то тебе правильно сказал, только не договорил. Ежели человеку хлеб пришёл, значит, ему ещё жить и ввысь стремиться, а ты его хлеб съел. Тебе бы умереть, но архивариус-то не зря здесь. Он этот хлебец с собой унёс, а там уж, как получится.
И мужичок вдруг исчез.
«и пил-то всего ничего, ну, привидится, так – срочно в морг: надо на этого покойника посмотреть»
…но в морг капитан попал только через четыре дня…
……………
Влад озирался по сторонам. Судя по поведению, он ничего не понимал. Пока что он был в безопасности. Я издалека наблюдал, как вокруг него завихряются тёмные облики непонятных сущностей. Однако над его головой лучилось нечто светлое и вроде бы как бесформенно неопределённое, но живое – это понималось по настойчивости, с которой этот прозрачно возвышенный участок отгонял приближающиеся мутности. Преддверия всегда отстранены относительно попавшей туда души: что в ней есть, то и является оберегом. Влад не зря погиб без разрушения своей оболочки. Теперь его душа блуждала в потёмках, силясь определиться с местом. Но он не страшился. Воистину, блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное, - вспомнив пересказом фразу из Евангелия, я замер, и время потекло вспять.
Когда первый раз идёшь в школу, поскорее мечтаешь вернуться домой и оказаться в ощущении уюта из прошлого. Когда первый раз целуешь девушку, мечтаешь остановить настоящее и остаться в нём навсегда. Когда заканчиваешь десятилетку, то мысли далеко в будущем, которое необозримо манит своими возможностями. Три времени. Три устремлённости. Три разных жизни. Один человек. Но его много. И где он реальней? В прошлом, что застывает закостеневающей массой, высыхая и частично выпадая участками из внимания памяти? Или настоящем, которого нет, потому что оно тут же оборачивается прошлым при назывании его по имени? А может только будущее, которое вечно своей незримостью и отдалённой неуловимостью?
Где тот, чья душа сидит сейчас в полумраке, мешающему окончательно придти прошлому и родиться настоящему, и которого раньше звали Влад? И вообще, что есть имя? Очень много вопросов. Очень много ответов. Когда появляются ответы, исчезает действо. Когда возникает действо, теряются вопросы. Когда возникают вопросы, исчезает сама жизнь?
Влад был, потому что не знал. И никогда не узнает. Я подплыл (подобные действа люди совершают в воде, а здесь была похожая пластилиновость времени) к нему и заглянул в пустые глаза – потёмки в них сгущались, норовя обратиться чернильной кляксой бездонного космоса. Я посмотрел за угол этих пространств и увидел капитана. Он шёл по судьбе Влада.
……………..
По дороге в морг человек представился Кристине лейтенантом… его фамилия тут же вылетела из головы. Он бережно вёл под руку, говоря какие-то обязательные слова о недоразумении, которое в жизни зачастую берёт на себя ключевую роль в судьбах людей. Так неторопливо они дошли до территории больничного комплекса, и лейтенант не повёл её ни в реанимацию, ни в какие-либо ещё выживляющие здания – он направлял её прямиком в морг. Кристина начинала недоумевать, но эмоции были истощены и она не хотела больше ни о чём не думать, боясь сорваться при мысли о возможной гнусности сказанного лейтенантом.
В морге суетливый врач откинул покрывало. Кристина смотрела на чужое лицо и в душе её, измученной за столь короткий период, была пустота.
- А где Влад?
- А этот человек Вам не знаком?
- Нет, где Влад?
- Посмотрите повнимательней, может случайно где-нибудь его видели?
- Да нет же, мне плохо, что с Владом?
- Пойдёмте.
Они вышли из морга. На лавочке подле него сидел Влад и безмятежно щурился на солнце….
……………
Никогда ещё капитан так не стремился попасть в морг, да и не только в морг: ни на первое свидание, ни на защиту дипломной работы в милицейской школе, ни к победе на соревнованиях…
Мне было очень забавно наблюдать его обескураженное лицо, когда дежурный в морге сообщил капитану о том, что никаких тел не поступало, и о взрыве никто не знает. Капитан помчался к театру, который стоял целёхоньким и невредимым, а я взял Влада за руку и мы поплыли вверх.
……………
Стоя перед невредимым театром, капитан сомневался в целостности своего рассудка: всё было спокойно и обыденно, разве что спекулянтов, обычно предлагающих «лишние» билетики не наблюдалось, хотя через полчаса должна была начаться премьера спектакля. Спектакль, указывалось на афише, был поставлен по «Сатирам» Ювенала, как эксперимент по описанию современности с экспрессивным финалом.
Пытаясь привести свой разум в порядок - отметив соответствие событий рассказу архивариуса, капитан машинально подошёл к кассе и без очереди купил билет на постановку. Судя по свободным местам в зале, современникам было глубоко и далеко сортирно, как их мог описать Ювенал.
Действо происходило на сцене, оформленной по-спартански: пара лавок, словно скамейки из спортзала, квадратный стол и занавеска, подобная больничным перегородкам в приёмном покое.
На сцену вышел персонаж, одетый в джинсы и тунику, и, возлегши на лавку, продекламировал:
"Правда, я огорчен отъездом старинного друга,
Но одобряю решенье его - поселиться в пустынных
Предместьях Ревды, еще одного гражданина даруя Архистратигу…"
……………
Время имеет свойство растягиваться, именно поэтому некоторые часы спешат или отстают от ритма жизни их носильщиков. Это можно проверить, подвергнув себя реальной и неожиданной угрозе смерти, время покажет, сколько действий можно уместить в одну секунду. Верно и обратное – только уснул, а уже утро…
Влад был при смерти, поэтому я не спешил и потихоньку тащил его через время к моменту пробуждения. Когда он очнулся, я был сед от долгого путешествия, а он безмятежно щурился на прорезавшееся в бездонности взгляда солнце.
Кристина осторожно села рядом на скамейку и, взяв под руку, положила голову ему на плечо. Ей было хорошо.
……………
"Кто преимущества все перечислит, все выгоды, Дмитрий,
Службы военной?" - спектакль подходил к завершению. Капитан уже немного отошёл и списывал всё на переутомление, собираясь снова посетить морг. И он его посетил – со словами:
"Для самого императора важно, конечно, чтоб всякий
Храбрый вояка был счастлив вполне", - декламирующий актер бросил в зал гранату.
17.07.05 – хх.хх.05, 08.01.09
использованы «Сатиры» Ювенала /перевод Д.С. Недовича и Ф.А. Петровского,1937/