- Я – Ван Гог! Понимаешь, я – Ван Гог! – прокричала она шепотом, закрыла лицо ладонями и зарыдала. – Такая же рыжеволосая, с зелеными глазами и веснушками на лице…. В детстве я собирала жуков, бабочек, пустые птичьи гнезда, строила «секреты» со стекляшками и придумывала игры…. Я не могу без любви! Как и он! Как он! Я замерзаю...
- Будто я не замерзаю, - меланхолично хмыкнул Михась, затянувшись сигаретой. – Дубак вообще. Во-первых, ты дура. Ван Гог был мужик без уха. А во-вторых, не моё дело, но я с самого начала, типа, неодобрительно относился к твоему последнему… роману. Если так можно выразиться и обозвать этим возвышенным словом ваши… прикольные отношения.
Погруженная в себя, она не прореагировала. Мимо них, злобно толкаясь, сновали нарядно одетые люди. Некоторые смеялись. Атмосфера была взвинченная.
- Я хочу любить, а он сказал: «Все кончено. Все кончено». Мне так стыдно. Господи, как стыдно! Я не поняла «что кончено»? Стала утешать – ты ведь знаешь, он склонен к некоторой… апокалиптичности и всегда отчаивается….
- Да псих он у тебя и алкоголик…
- Нет! Это от беспокойного доброго сердца. Я, конечно, заспешила: «Что ты, что ты! Как «кончено»? Ты не расстраивайся…» И не расслышала, как он сказал: «У нас все кончено». Нет, я расслышала, но не поняла. «Как это «у нас»», Миша?! Я ведь…. Ты же знаешь, я ничего не требовала взамен. Мне никогда не нужно было…
Он кивнул: он знал её сложные семейные обстоятельства, в силу которых она вынуждена была довольствоваться малым. Некоторых это устраивало. Михась задумался: а некоторых, наверное, нет. Черт поймет! Неприятно, что она ноет, и ему досталось вытирать бабские сопли.
- Я любила его как человека! Понимаешь? Как человека!! Друга. Это выше! Нежнее. Мы столько пережили вместе, переговорили! Я понимала его с полуслова. Понимала, когда он молчит, злится, радуется. Да, я мечтала: а вдруг?! Мечтала! Разве я прокаженная и не могу мечтать? Бывает же чудо?.. Я не навязывалась!..
- Ну, не знаю, - он не верил в чудеса.
- Я сажала сад! Ван Гог посадил для своей любимой Луайе цветочный сад и бродил по нему, переполненный счастьем…. Он всю жизнь предавался мечтам, в которых мир представлялся ему не таким, каков он есть, но таким, каким он хотел бы его видеть. А когда говорил о любви, то с чувством опустошенности обнаруживал, что никто не воспринимает его всерьез…
- Ты про кого? Про психа или этого… безухого? – он отвлекся и потерял нить.
- …но мало кто обладал такой способностью отдавать любовь или потребностью в ответной любви. Я… про себя.
- Козел он! Этот твой.... Эгоист и хам. А ты вообще… тонкая девушка.
«Надо подхвалить её, может, успокоится», - Михась протянул ей сигарету, загородив от любопытных глаз и суматохи.
- Нет, он – хороший! Он добрый, чуткий…. Спасибо, я не хочу. Просто ему нужны новые люди, эмоции, а я – старый людь. Он устал от меня. Однажды братья и сестры подарили Винсенту розовый куст, а он сломал его. О чем я?.. Ах, да! Я всегда дарила «розовые кусты», ничего не получая взамен, и все привыкли, и он – привык, что я – рядом и всегда поддержу…. Он иногда приходил, плакал: «Я погибаю!» - и я находила слова. Во мне много любви, ты знаешь…
- Ну да, помню – целое море. Че-то не ко времени его заштормило.
- Не смейся, не ёрничай! – она несильно стукнула его по плечу. - «А лисички взяли спички». Разве ты не видишь, что оно… дымится? Как горько! Если бы ты знал, как горько и стыдно!.. Винсент говорил: «Можно иметь в душе горящий очаг, но никто не придет посидеть у него. Прохожие видят легкий дымок, поднимающийся из трубы, и продолжают свой путь». Можно иметь в душе очаг…
- Винсент, Винсент, - проворчал он и прислушался: надо кончать, иначе им обоим крендец. - Слушай, обалдела, да? Посмотри на себя! Куда с такой рожей? Брысь мыться, пудриться. Что там еще? Давай-давай! Быстро.
- Он тоже говорил мне: «Брысь!» - завыла она, размазывая тушь.
- Блин, соберись же! Последняя ёлка. Отработаем – и реви, сколько хочешь. Давай-давай, скоро наш выход…
На сцене замигали огни, заиграла музыка.
- Да-да, я сейчас…
- А теперь, дорогие дети, мы позовем с вами Дедушку Мороза, который едет к нам из далекой Лапландии! Тишина в зале! Слышите скрип саней? Звон колокольчика? Дед Мороз уже близко. Три-четыре, громко и все вместе: «Дедушка Мороз, иди к нам! Дедушка Мороз!..»
- Твою мать! Посох где?!
- Вот он!..
Она шмыгнула носом.
- А мешок?! Пошла вон с мешка! Быстро!..
- Дедушка Мо-роз! Де-душ-ка Мо-роз!..
«Я – Снегурочка! – она вытерла слёзы, остудила лицо и нацепила на голову синюю шапку с белой опушкой. – Да, я – Снегурочка! Сейчас выйду на яркий свет и – все кончено!..»
=================
Иллюстрация: Trevor R Owens, Christmas Leave.