Р-32-12

 

                21+





Предисловие

Ностальгия. Это странное, непонятное чувство, преследует меня, уже несколько последних лет. Иногда, оно затухает, почти исчезает за повседневными заботами. Но стоит остаться одному, и услышать мелодию давно минувших дней, как сердце сжимается до боли, комок подступает к горлу, наворачиваются слезы. Кажется, что душа, вот-вот вырвется из твоего тела. В памяти всплывают сюжеты из прошлой жизни. Кажется, было все это совсем недавно, еще вчера. Что стоит протянуть руку и, ты вновь окажешься там, на рубеже семидесятых и восьмидесятых годов. Когда все мы были молодыми и беззаботными, и мечтали поскорее повзрослеть и выпорхнуть из родительского гнезда. Когда казалось, что жизни не будет конца.
Но вдруг, мелодия заканчивается. Или раздается звонок мобильного телефона, будь он не ладен, и ты выходишь из этого сладостного состояния. И понимаешь, что находишься в совершенно другом мире. В отвратительном мире денег, разврата, стяжательства.
А может быть это совсем не ты? Или было все это не с тобой? А может и то, что происходит сейчас вокруг – иллюзия?
Странно, но все то, о чем когда-то мы так мечтали, по достижении оного, оказывалось мелким и незначительным. Причем, когда такое повторяется с завидной регулярностью, начинаешь убеждать себя в том, что в жизни нет настоящих целей, а есть толь ложные.
А зачем же тогда мы живем, учимся, работаем, любим, переживаем, рождаем детей, что-то строим, к чему-то стремимся? Ведь все равно, всех уровняет, Ее Величество Смерть...

___________

Я никогда не вел дневников. Этот небольшой рассказ, я писал по памяти. Хотя, что-то стерлось уже навсегда. Мне хотелось, чтобы люди моего поколения вспомнили те славные годы, может быть погрустили, или порадовались. Чтобы наши дети, хоть немного узнали и поняли то, как нам жилось, тогда.
Быть может, кто-то сочтет рассказ излишне тенденциозным. Возможно. Ведь это только мои, субъективные впечатления.

___________

За четверть века, прошедшей с той поры, через горнило воинской службы, и в частности Военно-Морского флота, прошли миллионы человек, со своими судьбами и трагедиями. Каждый, кто прочтет этот рассказ, возможно в чем-то узнает себя или своих близких. Вспомнит о них. Если это случится, я буду безмерно счастлив...





































Р-32-12

или воспоминания обыкновенного подводника

Бубнов Олег








Самолет ИЛ-62 мерно гудел.
Внизу лежали плотные, белые как снег облака.
Ослепляюще-яркое солнце светило прямо в иллюминатор.
Я знал, что весь полет оно будет стоять в одной и той же точке. Ведь мы летим вместе со временем и прибудем в пункт назначения в тот же день и в тот же час, что и вылетели. Как будто были в небытии.

Рейс Петропавловск-Камчатский - Москва уносил меня все дальше и дальше от сказочного места под названием Камчатка. Оттуда, где столько пережито.
Мимо прошла очаровательная стюардесса. Боже, как же она хороша. Я посмотрел ей в след, вздохнул, отогнал мысли о нереальном, опустил светозащитную шторку на иллюминаторе, достал из помятой пачки сигарету и закурил.
Сегодня 6 мая 1982 года.
Ровно три года назад, день в день, меня забирали в армию...

***

...Маленький провинциальный городишко, затерянный в непролазных лесах и болотах, в сердце Мещеры, на самом краешке Московской области, с непонятным названием – Рошаль.
Странно, но почти никто из местных жителей не знал, откуда взялось это, кажется французское, слово.
А суть в том, что национальность героя, оказалась "неправильной". Вот и постарались о нём забыть.

Пятнадцатиметровая комната в коммунальной квартире заставлена столами и скамейками.
На столах выпивка и не хитрая закуска.
Желающих проводить, или просто выпить нахаляву много, поэтому, заходит народ по очереди.
Сыпятся тосты, пожелания, напутствия. Все говорят примерно одно и тоже, и лишь слова одного дальнего родственника резанули меня по самому сердцу: «...Олега, чтобы не случилось, кем бы ты не стал, будь всегда человеком».
Запомнил я их навсегда.

Короткая ночь пролетела незаметно.
Начинало светать.
Гулянка плавно переместилась на улицу, в сквер у подъезда.
Разухабисто играл пьяный гармонист.
Кто-то пел, кто-то плясал, кто-то блевал в кустах.
Из темноты подъезда появился Леша – сосед с первого этажа. Здоровенный бугай с крупными навыкате глазами и всегда бешеным взглядом.
Леша с детства состоял на учете у психиатра, но в двадцать пять лет, почему-то, посчитали, что он выздоровел, и его призвали в армию. Мол, в стройбате сгодится.
 Не долго ж он прослужил. Комиссовали его через несколько месяцев. Наш Леша отличился – "поставил нАуши" всю часть. Редчайший случай, но больше всего, от него доставалось «дедам». Любимым  развлечением Алеши было издевательство над старослужащими. Железным ломом или диском от колеса он разбивал им черепа, ломал позвоночники.  Вернувшись из армии, Леша совсем озверел. Бывало, закаркают по утряне вороны на тополях у дома, спать не дают, приоткроет он форточку, прицелится, как жаахнет дуплетом из 16-го калибра. Вороны врассыпную, только перья летят. Нехрено тут шуметь.
 Или коты, весной, в марте, начнут орать, выйдет Леша из подъезда, зарядит в свою фирменную рогатку гайку, дюйма на полтора, шмяк, и отмяукался  котяра.
Я увидел в руках Алексея двустволку и патронташ, набитый патронами. Неужели его кто-то обидел? Тогда, быть беде. Но, на этот раз все было в порядке.  «Сейчас салют давать будем», - громко сопя, прохрипел Алексей. Умелыми движениями он вогнал патроны в патронник, сложил ружье, и началась беспорядочная стрельба вверх. Народ взревел от восторга. А Леша все заряжал и стрелял, заряжал и стрелял. Продолжалось это до тех пор, пока вдалеке не послышались характерные фырканья милицейских «УРАЛов». Леша прекратил пальбу, и недовольно поплелся домой, прятать ружье. «Суки, повеселиться не дают», - причитал он.
 А толпа провожающих медленно двинулась к месту сбора у городского клуба.
В тот день забирали много знакомых парней. С кем-то я жил рядом, с кем-то учился вместе. Ребята были наголо стрижены, одеты в старенькую одежонку, с рюкзаками на плечах.
Народу на городской площади собралось прилично. В пьяной толпе, то тут, то там возникали небольшие потасовки, которые впрочем, быстро затухали.
 Вдруг, на высоком крыльце появился холеный офицер военкомата и приказал новобранцам зайти в клуб. Рев и плач матерей, сестер, невест разнесся по округе. С этого момента я плохо соображал, что вокруг происходило. События развивались стремительно. В полутемном вестибюле клуба построение, затем перекличка, далее обыск. Бегом нас подогнали к пожарному выходу, там уже стоял автобус: «...быстрей, быстрей, бегом, бегом», - подгоняли нас офицеры. Тот кто мельтешил, получал крепкий поджопник от доблестных работников местного военкомата. Как только последний паренек заскочил в автобус, его двери со скрипрм захлопнулись, и он рванул с места.
 Только через какое-то время ребята стали понемногу отходить от шока, начали разговаривать, шутить. Никто не хотел думать о том, что нас ждет впереди…


...Давным–давно, перед Первой Мировой войной, по указу Императора НиколаяII,  в нашей глухомани, на реке Воймега, у деревни Крестов Брод, заложили пороховой завод. Видимо так надо было. Людей, для работы на нем,  вербовали в основном в Поволжье и  Предуралье. Селились бедолаги в бараках да землянках. Рядом с жилищем, люди строили сараи для скотины, тут же раскапывали огороды под картошку и другие овощи, рыли погреба. В итоге, получился ни то город, ни то поселок, ни то аул. Люд был здесь дикий, с крутым нравом. Пьянки и драки, воровство и  грабежи, поножовщина и убийства - процветали. Почти каждый второй особь мужского пола был судимым. Тюремные законы царили в городе повсеместно. Жители окрестных поселений, называли наш странный городок с уважением –  « Маленький Чикаго», или презрительно – « В мире животных». Отсидеть срок – считалось тут престижно, да и статья, чтобы была солидная, 102-я, 108-я, и т.д. 117-я – брр, западло. Мы, мальчишки, заворожено, с восхищением, слушали рассказы матерых уголовников, мысленно представляя себя на их месте. С любопытством, разглядывали корявые наколки на их костлявых, измученных телах, учились «ботать по фене»…    Как меня угораздило не сесть – загадка...


...Прошло часа два,  наш автобус прибыл на областной сборный пункт, в город Железнодорожный. Нам радостно объявили, что здесь мы будем ждать, так называемых, «покупателей». Народу на территории пункта было полным полно. В основном, все бесцельно слонялись. Сопровождающим офицерам, судя по всему, надоело крутиться возле нас и они куда-то испарились.
 Что делать? От незнакомых ребят мы узнали, что у дырки в заборе, местные бабульки продают вино – "краснуху". Отлично. Не долго думая, скинулись, у кого что было, затарились, и приступили к трапезе. Остограмившись, жизнь показалась просто  прекрасной. Вот только счастье длилась не долго. Вдалеке, я увидел наших сопровождающих, которые шли вместе с «покупателями». О ужас, это были морские офицеры.
Хмель из головы куда-то улетучился. Неужели на три года загребут? Может сбежать, затеряться. Ну, как будто в туалет пошел, и заблудился. У нас ребята так делали. Прокатывало. Все равно ведь ни чего не сделают, я ж присягу то не принимал.
 Думай голова, думай.
  Да нет. Стоп. Не надо. Я же не чмо.  Будь что будет.
«Покупатели» приняли нашу, и еще несколько команд. Построили, пересчитали.  Большую толпу лысых пацанов запихали в грузовики покрытые  тентами и, колонна медленно  тронулась в сторону Москвы...

...Москва. Как же мы – провинциалы, ненавидели этот  не ухоженный, заплеванный, грязный, город. Этот перекресток ста дорог, эту большую деревню. Презирали москвичей, надменных и зажравшихся, считающих, что  все им чего-то должны. Когда после каждой получки, родители посылали нас туда за продуктами, за спинами, в очереди, мы слышали злобное шипение надменных москвичек: «...деревенщина, мешочники». Злоба и гнев переполняли наши души. Мы отвечали им тем же. Когда  жители этой грёбаной столицы, приезжали к нам на свои сраные шесть соток, мы кричали им вдогонку: «...прилетели к нам грачи - пидарасы москвичи»…
Ну, дураки мы, правда, что с нас возьмешь.
 Одним словом культурный у нас народ, ни чего не скажешь...
...А тем временем, колонна машин пробиралась по кривым улицам огромного города. Я совершенно не ориентировался где мы. Кто-то шепнул, что это район Красной Пресни. Что-то знакомое...
Разместили нас в старом обветшалом здании, похожем изнутри на огромную баню. Рядом - высоченный кирпичный забор с козырьком из колючей проволоки. За забором, оказалась пересыльная тюрьма.
 Немного побродив, я забрался на третий этаж бани, с которого открывался прекрасный вид на внутренний двор тюрьмы. Вместе с ребятами мы с интересом наблюдали, как из камеры в камеру, на ниточках, зеки передавали маленькие сверточки. Наверное, записочки. А может-быть  и нет. Но все равно - захватывающее зрелище. И тем не менее, все-таки хорошо, что я здесь, а не там, за забором, на нарах парюсь...
Ближе к вечеру, на платформу, что находилась у здания, подогнали железнодорожный состав. Всех вывели, построили, провели перекличку, распределили по вагонам, загнали как скотину, и поезд тронулся.
Спать не хотелось. Всех мучил один вопрос: куда же нас везут? Что с нами будет?
Офицеры ехидно ухмылялись, мол, какая вам разница, где три года лямку тянуть?   Одуреть можно – три года. Неужели это правда?
Под утро поползли слухи, что нас везут в Ленинград. Уже не плохо...


...Ленинград. Каких то пару месяцев назад, после окончания техникума, по распределению я попал в этот потрясающе-странный город. Он завораживал своей  неповторимой красотой и ужасом изнанки. Глянец фасадов тут крепко переплетался с убожеством внутренних двориков. Но это придавало Питеру какой-то необыкновенный загадочный шарм. Это был настоящий портовый город. Здесь я впервые узнал, что у нас в Союзе есть ненормальные  люди: проститутки, фарцовщики, наркоманы, неформалы.
 А кто такие неформалы? Неформалы - это люди, объединившиеся по интересам. Ну, например, «зёленые». Как это зелёные? Красных знаю, белых знаю, а вот про зелёных не слыхивал. Зелёные - это те, кто желает вернуть нас всех, к матушке природе. Ну что бы мы бегали по деревьям, голыми. Что бы не было цивилизации. Понимаешь? Ну что бы экология была хорошая.
 Или, например, общество, которое борется за то, что бы не было памятников старины и других произведений искусства. Ну а действительно, зачем эти памятники нужны, только народ разлагают? По этому, эти товарищи, то скульптуры в парке кувалдами покрушат, то в Эрмитаже кислотой на картины плеснут. В общем, одним словом – неформалы.
 Очень интересно. Я для себя твердо решил, после армии, во что бы то ни стало, переберусь сюда жить. Здесь хорошо...
Ну а пока, уговоры кадровички, оставить меня работать в Ленинграде, ни к чему не привели. Облом. Меня отправляют в Карелию.
Несколько часов поездом и, я там.
 На первый взгляд, Петрозаводск оказался милым скромным городком, утопающим в зелени хвойных деревьев. После нескольких недель работы на монтаже местной ТЭЦ, мне предложили неплохой вариант, поехать поработать в город Сегежу, что находился километрах в двухстах севернее Петрозаводска. Пообещали повышение по службе, что немного озадачило. Я явно этого не заслуживал. Но все равно хорошо, я буду мастером.
В общежитии, я поделился радостной новостью с соседом по комнате – старым прожженным монтажником. «Не вздумай туда ехать,- выпучив глаза, стал отговаривать меня дедок. Сегежа – это жопа. Вокруг города - «зона» на «зоне», а в самом городе - «химия» на «химии». Долго ты там не проживешь. Там после получки такая поножовщина, что или ты кого-нибудь зарежешь или тебя».
 Я оторопел, а дед еще долго, в красках, рассказывал об этом чУдном местечке. Судя по его рассказу, мой родной Рошаль – просто райский уголок по сравнению с этой жутью.
Утром следующего дня я пошел к начальнику и решительно отказался от «заманчивого» предложения.
В принципе, Петрозаводск тоже оказался не таким уж тихим местечком. Самым излюбленным занятием местной шпаны было то, что по вечерам, они кучей подходили к припозднившемуся прохожему и, предлагали «купить кирпич». Человек естественно соглашался отдать всю имеющуюся  наличность за "нужный товар", нежели получить кирпичом по башке.
 Умно придумано. Вроде бы это и не грабёж вовсе, а так, незаконное предпринимательство...
За трудами  и заботами пролетел месяц. Пришла повестка из военкомата. Без сожаления и печали я покинул эти, не ставшие мне родными места...


...Поезд с призывниками, медленно подошел в тупик и, остановился у одинокого перрона. Кругом был лес. А где же Ленинград? Где Питер?
 «Выходи строиться,- скомандовали офицеры,- поживей, поживей!» Кое-как нас выгнали, построили и, неровная колонна, по узкой дорожке, направилась в глубину леса.
 Чуть позже я узнал, что мы оказались в знаменитом месте, под названием Красная Горка. Гигантский сортировочный пункт Дважды Краснознамённого Балтийского флота располагался в красивейшем сосновом бору. Приземистые деревянные здания напоминали корпуса пионерского лагеря. Народу здесь было видимо-невидимо. Людской конвейер работал как отлаженный механизм: медицинский осмотр, помывка в бане, пропарка одежды, испытания на тренажерах, медицинская комиссия, распределение по видам служб, получение обмундирования, отправка  в части и гарнизоны. Если между мероприятиями вдруг выпадало свободное время, народ строили в шеренгу и гнали прочесывать лес, в поисках шишек, которые просто не успевали падать.
В ходе сортировки, новобранцев делили на надводников, подводников, морскую пехоту, береговую артиллерию, морскую авиацию и прочее. Даже собаководы и свинари были нужны.
 Из всего этого многообразия, только надводники и подводники служили три года, все остальные - по два.
 Это шанс. Стоило прикинуться чуть глуховатым или слеповатым и, ты служишь на год меньше!!! Можть закосить? Немного поколебавшись, я все-таки решил проходить проверку как положено, а там - куда кривая выведет. В итоге, вердикт: годен для прохождения воинской службы на подводных лодках. Пипец...
 Вообще, в ВМФ существует шесть видов формы одежды. Одуреть можно. Я растерялся, когда увидел огромную кучу тряпок, которую мне выдали. Кое-как, с трудом,  запихал все это добро в брезентовый рюкзак(рундук). Ну, вот и все, я готов.
Будущих подводников, более тысячи человек, построили отдельно от остальных. Потом разбили на группы. Кто-то отправлялся служить в Прибалтику, кто-то в Калининградскую область, кто-то в Кронштадт. Мне же безумно повезло, я попал в УКОПП (Учебный Краснознаменный Отряд Подводного Плавания) им.С.М.Кирова. Урааа! Эта образцово-показательная учебка находилась непосредственно в Ленинграде, на Васильевском Острове. Мне предстояло провести там ближайшие пол года...

Два бравых лейтенанта скомандовали: «НапрАво! ШагОм марш!" и, повели нашу группу, человек в сто, на тот же самый одинокий перрон, что сиротливо стоял на краю леса. Вид у нас был ужасно глупый и смешной. Эти шинели на вырост, неподогнаные штаны, бескозырки огромные как аэродромы, за спиной увесистые рюкзаки. В ожидании электрички до города, с тупым видом, мы стоим на платформе. Вдруг, ни с того ни с сего, лейтенант, тот, что стоял рядом, побледнел, вытаращил глаза и начал суетливо бегать взад-вперед, что-то бормоча себе под нос. Похож он был в эту минутку на курицу-наседку, которая кудахчет и прыгает вокруг цыплят в период смертельной опасности. «Что же делать, что же делать, они же сейчас вас бить будут», - бормотал офицер. Через несколько секунд, я все понял. Сперва, со стороны леса донеслись звуки гармони. Потом, пьяное пение: «...эх, яблочко, да на тарелочке…». Затем, показалась толпа матросов, человек десять. Мы напряглись. Двое из моряков были одеты в красивую парадную форму: ушитые «голландки», брюки клеш, малюсенькие бескозырочки с нереально длинными ленточками, в руках они держали, кожаные «дипломаты». Остальные матросы были  в шикарной белой-белой робе, не такой синей, которую выдали нам. Оказалась, что это братва провожала друзей на дембель. Вот счастливчики.  Матросы чинно прошагали мимо, не обращая на нас ни какого внимания. Видимо они служили где-то рядом, на этой базе и привыкли к виду салабонов. Он их никак не раздражал. Но страх и беспомощность наших офицеров поразили меня и озадачили. Теперь то я понял, почему ребята, вернувшиеся из армии, называли телепередачу «Служу Советскому Союзу» - «в гостях у сказки».
В  Питер мы прибыли поздней ночью. Сыпал мелкий противный дождь. От вокзала шли пешком. Промокли до нитки. Жутко устали. Хотелось только одного – спать.
 А вот и она - УЧЕБКА. Остановились у мрачного здания из старого красного кирпича. Железные ворота, с нарисованными якорями, с лязгом отварились. Сердце сжалось. В полумраке внутреннего двора я увидел церковь. Боже, откуда она здесь? Мистика. Дальше, между двух корпусов, находился большой вытянутый плац. Кругом темь – хоть глаз коли.
Шел второй час ночи, дождь все не унимался. Нас, промокших и уставших, завели в огромное парадное. Из каждой роты прибежали по старшине. Быстро поделили людей между собой, и повели в жилые помещения. Я узнал, что попал в 7-ю роту. Роту гидроакустиков. Круто, это элита на любом корабле, радовался я, спеша за старшиной по широченным пролетам лестницы. Ни то, что электромеханики – маслопупы, короли воды, говна и пара…
 Через несколько мгновений, от радостных чувств не осталось и следа. Дверь в роту распахнулась и, ослепляюще-белый свет иллюминации ударил в глаза. Как же я был наивен, думая, что в два часа ночи люди здесь спят. Старшины, они же инструкторы или по простому «рашпили», опустили на окнах светозатемнения и, занимались воспитанием молодежи. В данный момент отрабатывалось упражнение – «взлет-посадка», то есть подъем – отбой.
Личный состав роты формировался постепенно, небольшими партиями. По этому, в казарме находилось пока человек семьдесят, вместо ста сорока. Бедные ребятишки стояли босые, во влажных кальсонах, по стойке «смирно». От лысых черепов шел пар. Пот ручейками катился по их испуганным лицам. Обезумевший взгляд был направлен куда-то вперед и слегка вверх. Напротив шеренги курсантов, на спинке кровати второго яруса, как орел, сидел инструктор. В полосатой майке и черных трусах. Он небрежно зыркнул на нас, хмыкнул и продолжил действо: «Роута! Равняйсь!- рыча, крикнул старшина. Атставить... Равняйсь! Атставить... Равняйсь! Смирна! Атбой!»
Ребята, суетливо трясясь, и толкая друг друга, разбегались по своим кроватям, быстро-быстро ложились, накрывались тонкими синими одеялами и в ужасе замирали. Если, не дай бог, кровать скрипнет – это «залет».
 «Роута! Падъем! Станавись!»-крикнул старшина через несколько секунд. По этой команде курсант обязан вскочить, сделать «откидку» и встать в строй строго на свое место. Если не успел – это «залет».
 Позже я узнал, что если облокотиться на подоконник или стену – это тоже «залет». Выругался матом - «залет». Последним забежал в роту после зарядки или обеда - «залет». И так далее в том же духе. Таким образом, в течении дня, набиралась компания «залетчиков», которая всю ночь обязана будет «рыть» - работать. Если ты услышал в свой адрес от старшины грозное слово «рыть», тут же должен встать по стойке «смирно» и браво ответить: «Есть рыть!» Ежели замешкался или попытался возражать, будешь «рыть» два дня, три дня, четыре дня и так далее, пока не сообразишь, что же нужно ответить. Если «залетаешь» часто, то получаешь статус «рецидивиста», а это уже намного серьезней...
 Больше всего я страдал за матерщину. Ну не мог я без этого. Но однажды все кардинально изменилось. Как-то раз, на первом этаже учебного корпуса, в туалете забилась канализация. Сам туалет был огромен – толчков на сорок. Из пожарной части, что по соседству, прибыли удалые мужички в брезентовых одеждах. Шустро подсоединили куда-то свои «рукава» и, включили воду под давлением. Что же тут началось! Вонючая жижа, состоящая из смеси говна, мочи и мусора хлынула из унитазов на пол и вскоре покрыла его толстым слоем. Угораздило же меня именно в этот день «залететь».
 На улице, у подъезда, поставили мусорные баки, а нам, выдали по алюминиевому ведру. Потом, сжалившись, дали еще бочонок с хлоркой. Ну чтобы сбить запах. Работа началась. Разбросав по залу хлорку, набрав в рот воздуха, мы забегали в туалет, зачерпывали ведрами липкую жижу и, хлюпая по ней ногами выскакивали снова на улицу. Вылив добро в бак, мы снова и снова забегали обратно. Уборка продолжалась до глубокой ночи. Как же я себя проклянал. После этого случая, мне, почему то расхотелось употреблять ненормативную лексику...
..Все это было позже, ну а пока, мы в ужасе стоим у тумбочки дневального и смотрим, как гоняют несчастных ребят. Из противоположного конца казармы, там где находился спорт-уголок появились два огромных амбала лоснящихся от пота. Из одежды, на них были только плавки. Две горы мышц направились в нашу сторону...
Надо сказать, что многие молодые люди, в те годы, были помешены на культуризме. Наши старшины  не являлись исключением. Одного из этих двух качков звали Витя Манойло – типичный хохол из Запорожья, другого величали Юрой Городецким. Он был белорусом. Странно, но почти все старшины нашей учебки были родом с солнечной Украины. Для ясности скажу, что старшины – это такие же срочники как и мы, только оставленные в отряде в качестве инструкторов на весь срок службы. Через некоторое время выяснилось, что они, в общем-то, не плохие парни, просто надо было как-то из нас дурь гражданскую вышибать.
 Исключением был только Юра Городецкий. Гнида это была конченая.  В отношении курсантов, его сдерживало только одно: самое страшное наказание для «рашпиля» - отправиться дослуживать свой срок на флот. Бывшего инструктора ждал там кошмар. Его сразу же «опускали» и, дальнейшая служба на корабле превращалась для него в Ад...
 В последствии, я много встречал белорусов, как правило, это хорошие, добродушные, немного наивные люди. Но этот...
...Мордовороты подошли к нам – уставшим, промокшим, сжавшимся от страха салагам. «Смирна! - злобно рявкнул Юра. "С Беларуси есть?»- прорычал он. «Не-е-ет»,- как-то в разнобой проблеяли мы. «Заебу казлов»,-  прошипел Юра и, резко ударил кулаком в грудь щупленького парнишку, стоявшего возле него.
Я услышал хруст. Паренек побелел. Бедолага не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть. Что бы мальчишка не упал, стоявшие рядом ребята, сжали его плечами. А амбалы, не торопясь, почапали в спорт-уголок.
 После такого теплого приема, нам разрешили повесить сырую одежду в сушилку, выдали постельное белье и показали каждому свою шконку. Ребятам, прибывшим ранее, тоже разрешили спать. На часах было три часа ночи. Скоро подъем. И начнется кошмар. Я лежал в темноте и плакал. Прошло всего три дня как я уехал из дома, а служить еще, подумать страшно, ТРИ ГОДА. Нет, я просто не смогу выдержать этого ужаса.
А что делать?
Может?..


...В середине семидесятых, наш маленький городок накрыла волна суицидов. Это было сродни эпидемии. В основном, руки на себя накладывали мужчины и подростки, реже женщины. Мужчины обычно вешались, иногда стрелялись. Женщины, как правило травились.
 Происходило это по любому поводу: муж повздорил с женой, сына отругала мама, кто-то кому-то что-то сказал. А что, кусок бельевой веревки, туалет, крючок в потолке. Встал на унитаз, сунул голову в петлю, шагнул и, ВСЕ. Минутное дело и больше нет ни каких проблем. Красота.
 Ну а тот, кто не решался на суицид? Правильно, вел самоубийственный образ жизни. Конец тот же, только в рассрочку...
...В маленькой комнатке стоит гроб. В углу безутешно рыдает мать, растившая двух сыновей без отца. Повесился ее сынок, мой одноклассник Сашка Циганков. Таким образом, он решил отомстить своей девчонке, которая полюбила другого.
 Отпевать нельзя – совершен большой грех. У гроба, склонившись, стоит младший братишка и тупо шепчет одно и тоже: « Брат, мы скоро встретимся. Брат. Я тебе клянусь. Мы встретимся». Никто не обращает на него внимания. Ну, горе у человека. Сами понимаете...
 Через две недели, повесился и он. Клятва есть клятва. Ну как теперь жить несчастной женщине?
Я долго думал, что же движет этими людьми? Кто-то утверждал, что это слабые существа, испугавшиеся жизненных трудностей. Может быть, но какую же силу воли надо иметь, чтобы осуществить такое.
И вот я сейчас в такой же ситуации. Может решить все одним махом? Вскрыть вены или прыгнуть из окна?
Но нет. Пока нет. Буду держаться до последнего. А там, посмотрим...
Хорошо, что в начале службы, молодых гоняют так, что некогда думать. Время пролетает быстро, и дурные мысли не лезут в голову.


День за днем, постепенно, я начал втягиваться в новую жизнь. Оказалось, что наш учебный отряд имеет интересную историю. Основали его в 1904 году, для обучения гардемаринов – младших офицеров, выходцев из низов. А с 1910 года стали готовить здесь моряков подводников. Интересно, неужели уже тогда были подводные лодки?
...Отряд состоял из двух школ. В одной из них, ребята учились два года и выходили мичманами. Во второй, учились шесть месяцев военнослужащие срочной службы, которые потом направлялись матросами на подводные лодки Северного флота.
...По пути домой, к нам в учебку, частенько заезжали отпускники и дембеля – бывшие курсанты нашего отряда. Мы слушали их суровые рассказы, открыв рты. Гаджиево, Ведяево, Оленья Губа, Западная Лица, Гремиха, Полярный, Заполярный – красивые названия этих баз не сходили у нас с языка. Казалось, что мы уже были там, знали про них все. Нам не терпелось побыстрее попасть на флот.
Но а пока: «Роута! Падъем! Станавись!» - разрывал тишину зычный голос старшины. Как всегда, насколько человек не успели в строй. Сегодня они будут «рыть». Бежим на зарядку. На плацу – бег на месте. « Выше, выше колени! Выше я сказал!» - орет «рашпиль». Все истошно скачут. Следующее упражнение – отжимание на счет. «Рашпиль» считает медленно, в натяжку. Сил в руках уже нет. Падаю грудью на асфальт – это «залет». Сегодня ночью мне не спать, у меня будет свидание с унитазом. Измученные бежим в казарму. Последние забежавшие сегодня будут тоже «рыть». День только начался, а «залетчиков» уже полно. Но, это не страшно, работы всем хватит.
Пока рота на зарядке, старшины тщательно проверяют простыни на кроватях. Вычисляют онанистов. В этом нежном возрасте сперма у ребят вырабатывается в огромном количестве. А деваться ей некуда. И хотя в компот нам регулярно добавляли бром, это мало помогало. Бывало иногда снится деваха, а то и не одна. Такая аппетитная, что спасу нет. Чувствуешь ее теплое упругое тело, бархатистую кожу, прям как наяву. А через мгновение просыпаешься оттого, что «приплыл». Все само собой происходит, и делать то ни чего не надо.
После зарядки и водных процедур - завтрак. Здесь я узнал, что такое «птюха». Это четвертушка буханки белого хлеба, разрезанной крест накрест.
 Пекарня была рядом, поэтому хлеб всегда был горячим, ароматным, с хрустящей корочкой. Быстро проглотив вкусную кашу из пшеничной крупы, я брал в руки «птюху», аккуратно клал на нее кусочек сливочного масла, нежно размазывал его. Масло таяло и исчезало в крупных порах мягкого теплого хлебушка. Я поглощал четвертушку и, мне казалось, что в мире не существует ни чего вкуснее этого потрясающего кушанья...
Теперь о не приятном, о строевых занятиях. Они изматывали. Но, нужно было стараться. Скоро принятие присяги. Мы будем участвовать в строевом смотре. На День Открытых дверей приедут родители. Вот они порадуются за нас...
Помимо строевой подготовки мы изучали множество различных предметов. Больше всего я ненавидел азбуку Морзе. У меня не укладывалось в голове, как можно читать и писать эти ти-ти-та-та. Хорошо, что я не попал в роту связистов.
 А вот изучение подводных звуков давалось мне легко и просто. Особенно я любил слушать биологические шумы. Морские животные и рыбы оказались на редкость голосистыми.
 Но один предмет, мы обожали больше всего. Это была электроника. Преподавал ее нам, замечательный человек – мичман Раевский. Парень  лет двадцати пяти, с внешностью Алена Делона. Ловелас он был еще тот. Все занятия сводились к тому, что он рассказывал нам о своих многочисленных любовных похождениях. Стоило Раевскому зайти в класс, как мы дружно и радостно начинали приветствовать его. «Так, - серьезно говорил мичман,- сегодня о ****е ни слова». ??? Но, проходила минута, другая и, все опять сводилось к любимой теме. Мы слушали его заворожено. Для нас, электроника была отдушиной...
Важная деталь – церквушка, которая находилась на территории учебки, оказалась бывшей церковью. Теперь в ней устроили учебно–тренировочную станцию(УТС). Установили гигантский металлический цилиндр, врезали в него торпедные аппараты и наполнили все это водой. Через эти аппараты мы эмитировали выход из затонувшей подлодки.
 Вообще, из всех упражнений в водолазном костюме, наиболее легким, была работа в бассейне. Там глубина всего три метра. Сложнее – барокамера. Несколько человек в костюмах и дыхательных аппаратах заходили в тесную металлическую капсулу, ее герметично закрывали и начинали нагнетать давление. Чтобы не лопнули ушные перепонки, необходимо было постоянно «продуваться» - зажимать нос и пытаться выдохнуть через него, чтобы сравнять давление в барокамере и черепной коробке. Если боль в ушах будет нестерпимой, нужно поднять руку вверх. В этом случае, в камере снижали давление, человека выводили, а для остальных все начиналось заново. Это конечно же не справедливо. Поднявший руку, вечером, мог получить по башке от своих товарищей.
Однажды, когда очередная тренировка закончилась, и нас вывели из капсулы, у одного из курсантов напрочь исчез слух, из ушей подтекала кровь. Оказалось, что у парня лопнули перепонки. Он долго терпел боль, чтобы не подставлять товарищей, за что и поплатился. Мы были в шоке, но, доктор уверил нас, что скоро слух обязательно восстановится. Хотелось бы верить.
И наконец, самое страшное – выход через торпедный аппарат.
В восьмиметровое устройство, по очереди, с трудом заползают четыре человека в водолазных костюмах. Крышку с грохотом закрывают и герметизируют кремальерой. В железной трубе тесно, темно, холодно и страшно. Ещё немного и меня охватывают УЖАС. Я чувствую, как шевелятся короткие волосенки на моей лысой голове.
 Неожиданно, меня хватает за ноги парень, лежащий за мной. Я чувствую его сильную дрожь. Инстинктивно, сам хватаюсь за ноги впереди лежащего. Меня колотит. Кажется, что жить осталось несколько секунд.
 Аппарат начинают заполнять водой. Все – это конец. Сейчас я точно захлебнусь …
 Нет. Вроде дышу. Значит пока живой. Чувствую, как резко дают давление. Я прилипаю к верхней части трубы. Плохо, плохо слышу. Что за черт? Снаружи бьют молотком по железу. Это команда - "начать выход". Мы по очереди отвечаем ударами металлических колец, которые держим в руках. Теперь, начинаем выход. Я с трудом ползу и, выбираюсь из злосчастного аппарата наружу. Вдруг… ??? Наверное у меня "поехала крыша" или "пришли вальты". Из воды, на меня, смотрит чудовище. Похожее на человека-амфибию. С хвостом вместо ног и страшной-страшной мордой. В ужасе я замер... Присмотрелся... Уфф... Это ж аквалангист-спасатель, контролирующий процесс. От сердца отлегло. Выпрямляюсь и, как поплавок всплываю под самый купол церквушки. Красота. По винтовой лестнице, держась за поручни, спускаюсь вниз. Неописуемое блаженство. Как же прекрасна жизнь...
Но вот однажды, на УТС, произошел чрезвычайный случай. Один из курсантов, находившийся в торпедном аппарате, не ответил на команды инструктора.
 Оказалось, что парнишка захлебнулся собственной кровью. Но это, выяснилось чуть позже. А пока, мы стояли оторопевшие и смотрели как мичманы, проводившие тренировку, творили буквально  чудеса. Слаженные действия обычных в общем то мужиков потрясали. Мгновенно они стравили давление. Слили воду. Открыли крышку. За ноги вытащили бездыханное тело курсанта. Содрали водолазный костюм. Далее - искусственное дыхание. Дорога была каждая секунда. Наконец, о Боже, паренек отрыгнул сгусток крови и, хрипя и кашляя начал дышать. Да, сегодня он родился заново. Но, подводником ему уже не быть...


Присяга – важный этап воинской службы. По этому случаю приехала мать с отчимом. Остановились они у незнакомой женщины, в доме напротив. Родители были просто очарованы городом. А еще больше горожанами. Вот это люди. Все объяснят, покажут, а то и проводят, не то, что эти гнилые москвичи. Бабулька, у которой поселись родители, оказалась блокадницей. Брать деньги за постой она категорически отказалась. Сказала, что в войну кору деревьев ела, что бы выжить и страну отстоять. И что брать деньги с родителей защитника Родины – большой грех...
Мать рассказала о новостях родного городка. Больше всего меня потрясло то, что Леша – сосед с первого этажа, который устроил салют на моих проводах, умер. А случилось вот что: у него дома была очередная попойка, кто-то что-то ему сказал, Леша, недолго думая, достал из-под дивана ружье, зарядил и, выстрелил обидчику прямо в голову. В упор.
 Когда приехала милиция, Алексей и не сдавался. В добавок, надавал им хороших ****юлей. Месть сотрудников внутренних органов была неотвратимой. В отделении милиции его приковали наручниками к решетке, долго и упорно дубасили. Ночью, от побоев, Леша скончался. Заключение медиков обычное – сердечная недостаточность. Мол, сам помер...


И вот, наконец, присяга принята. Отлично, теперь нас будут отпускать в увольнение, возить на экскурсии, разрешат ходить на танцы, которые проводятся тут же, в учебке. И что самое важное - можно выбросить кальсоны(позорная вещь для моряка), а носить трусы и майки. Теперь, мы настоящие мореманы. Теперь то я знаю, что пол, это палуба, лестница – трап, туалет – гальюн, табуретка – баночка, ведро – обрез, ботинки – гады, кухня – камбуз, повар – кок. Что «можно» только Машку за ляжку и козу на возу, а все остальное - «разрешите». Что средствА бывают только противозачаточные, а все остальное срЕдства. Что "являются" только черти в сказках, а военнослужащие – "прибывают". А также, что до полутора лет службы, мы, одна из разновидностей «карасей»: просто "карась", "****ый карась", "хитрый карась". Лишь потом - "полторашник", затем - "подгодок", "годок" и, наконец, "дембель"...
Ну а пока, каждый вечер, обязательный просмотр программы «Время». Сто сорок человек сидят на табуретках перед телевизором и, смотрят эту муть. Сбоку от телевизора, стоит стол, на столе - стул, на стуле – «рашпиль». Обычно, старший моей смены – Витя Головатый. Ведь он, один из семи старшин нашей роты, равнодушен к культуризму. С верхотуры Вите все хорошо видно. Если шевельнешь головой – «залет». Но сперва досмотришь очень «интересную» телепередачу стоя на табуретке. А глянуть вбок, где находился спорт уголок, ну очень хотелось. Там ожесточенно качались наши «рашпили». Кряхтеж и пердеж качков разносился по всей роте, заглушая звук телевизора.
После команды «отбой», все замирали, чтобы не дай Бог скрипнуть кроватью. Тут уже, к дрессировке приступал злой и ужасный Городецкий Юра. Собственной персоной.
 Он включал проигрыватель, заряжал пластинку и, заводил свою любимую – «Молодость моя Белоруссия». Юра сходил с ума от Песняров. Просто чумел. Слегка пританцовывая, он медленно двигался вдоль кроватей, рядом с которыми стояли табуретки со сложенной на них формой("кирпичиком"). Душа уходила в пятки, когда этот придурок проходил мимо твоей шконки. И отпускало, если он проходил мимо.
 Время-от-времени, Юра останавливался, косо смотрел на непонравившееся ему убранство и, со всей дури бил ногой по табуретке. "Баночка", со сложеной на ней формой, разлетались в разные стороны. Ребятишки вскакивали, судорожно пытались что-то сложить, но тщетно. Эту ночь они проведут в трудах праведных...
 
В народе бытует мнение, что армия - воспитывает. Здесь же я понял, что это не совсем так. А вернее, совсем не так. Армия не воспитывает, а обнажает сущность человека. Трус становится еще трусливей, смелый – смелей, плохой человек становится хуже, а хороший – лучше. Порой, я поражался, как некоторые люди, на поверку оказывались просто суками...
В ротном туалете, в позе орла, восседает Юра Городецкий. Его Величество срет. Огромные яйца свисают над унитазом. Дверь в кабинку распахнута. Пусть все видят, какой ОН могучий. Зрелище не для слабонервных. «Вертэба!!!»- истошно кричит старшина. На другом конце роты встрепенулся паренек с крысиной мордой – хохол с Западной Украины. Стремглав, он несется в гальюн. Метров за пять до цели, боец переходит на строевой шаг, как учили. Перед срущим Юрой вытягивается по стойке «смирно» и громко докладывает: «Товарищ старшина второй статьи, курсант Вертеба по вашему приказанию прибыл!» «Сигарету мне. Со сфильтром. Живо»,- надменно приказывает старшина. «Есть!»- радостно отвечает Вертеба и исчезает в роте. Не проходит и нескольких секунд, как крысеныш опять стоит перед Юрой. Услужливо склонившись, он аккуратно вкладывает сигарету в губы старшины. Чиркает спичкой. Юра, пыхтя, прикуривает. «Пшол вон!»,- брезгливо командует старшина. Вертеба разворачивается и выходит из туалета. Со счастливой рожей, гордо шагает по казарме. Ловя на себе взгляды курсантов, он уверен – ему все страшно завидуют. Ведь Юра вызвал именно его.
Я смотрел ему вслед и думал, неужели этот халуй не понимает, что является просто мразью...


Частенько нас вывозили на работы в торговый порт. Почему то, это всегда происходило ночью. Там мы разгружали замороженные туши быков, свиней, баранов. Красивые коробки со сливочным маслом, куриными яйцами и другие продукты, привезенные к нам из-за границы.
 На работы в порт, нас всегда сопровождал мичман Трошин – толстый дядька с огненно-рыжими волосами и крупным веснусчатым лицом.
Улучив походящий момент, когда кладовщики отлучались, товарищ мичман совал нам объемистый кожаный портфель, в котором лежала пара острых тесаков. «Мне вырезки и мякоти»,- шепотом приказывал Трошин. После нескольких поездок, я уже знал, что и где резать. Проходило несколько минут и, доблестный унтер-офицер, вприпрыжку, нес увесистый портфель в автобус. Хозяйственный был мужик, ничего не скажешь...
Как-то раз, попали на разгрузку деревянных бочек со сгущеным молоком. Как же нам хотелось его отведать. Но как?
Не заметно, кто-то из ребят ухитрился закатить один бочонок в темный угол двора. Супер! Но что дальше? Истекая слюной, мы стояли вокруг него как коты, не зная, что же делать. На счастье, рядом валялся кусок металлической трубы. Ударили по донышку и, тягучая масса потекла наружу. Мы загребали сгущенку грязными ладонями и жадно поедали вкуснятину до тех пор, пока нам не стало плохо. Очень плохо. Так плохо, что несколько последующих лет, после того случая, я не мог даже смотреть на этот сладкий молочный продукт...


Караулы. Они бывают разные. Сегодня мы заступаем в гарнизонный. Это случается крайне редко, но иногда все же случается. Нам выдали автоматы и по два магазина боевых патронов. Круто. Гарнизонная комендатура, она же гауптвахта находилась в старинном крепостном здании. «Губа» переполнена. Сидят в основном матросы с крейсера "Киров" – первого атомного надводного военного корабля в Советском Союзе. Когда нас возили в город, я видел этот устрашающе-огромный корабль, стоящий на судостроительном заводе. Я всё не мог понять, как эта громадина там помещается...
 
В то замечательное время, в Вооруженных Силах СССР, катастрофически не хватало людей. В связи с этим, в элитные когда-то рода войск стали призывать молодежь из Средней Азии и Закавказских республик. Затронуло сие и Военно-Морской флот. В  большей степени конечно же надводные корабли. Там стал твориться неописуемый бардак и дикий ужас. Процветали не только «годковщина», но и «землячество». Над "молодыми" жестоко издевались, серьёзно избивали, плющили кружки о головы, иногда убивали. Избитых и покалеченных пацанов прятали в трюмах, пока те не выздоровеют. Офицеры смотрели на этот бедлам сквозь пальцы. Они были не в состоянии управлять этим зверинцем...

 Ребят из нашего караула, которые днем конвоировали арестантов на земляные работы, "губари" запугали так, что вместо того, чтобы охранять их, они бегали «стрелять» для них сигареты и носили водички попить. При желании, «губари» могли забрать у конвойных оружие и спокойно уйти. Кошмар.
 Мне же, ночью, предстояло охранять камеры. Два длинных узких коридора сходились в одном месте и образовывали букву «Г». Один  коридор должен был контролировать я, другой – мой напарник. Двери камер в моем коридоре, были решетчатые, с крупной ячеёй. В этих камерах находились военнослужащие, получившие несколько суток ареста. За избиение молодых, воровство, самоволки и прочие как бы не значительные проступки.
 И вот, наступила ночь. Тишина. Я, беззвучно ступая, стараясь даже не дышать, иду по ярко освещенному коридору. Как по витрине, мать её в дышло. В камерах темно и тихо. Но я спинным мозгом чувствую, что на меня смотрят десятки глаз.
Вдруг:... «Дай закурыт!» - раздался хриплый басистый голос с корявым акцентом. От неожиданности я вздрогнул и, посмотрел в бок. Через решетку, из чрева клетки, на меня смотрела небритая смуглая рожа. «Дай закурыт, сука,- еще громче прорычала рожа.- Дай закурыт, а то убью».
 Через ячейки решетки ко мне потянулись крепкие волосатые руки. Потом еще одни. И еще. Теперь уже орало несколько человек. Потянулись руки и из других камер. В ужасе, я прижался к стене. Мне казалось, что они, сейчас, дотянутся до меня. И задушат.
«Нету, уу миня, зазакурить»- пролепетал я, себе под нос.
А эти гады все не унимались. Моможет шмальнуть в них из автомата?- растерянно подумал я. Но тело онемело. Стало ватным. А усатые, волосатые рожи все продолжали что-то кричать и орать.
 Слегка очухавшись, боком-боком я начал двигаться вдоль стены, в сторону, где стоял очумевший напарник.
 Добравшись до конца коридора и переведя дух, я поблагодарил судьбу, что не попал служить на какой-нибудь такой вот крейсер, в такой вот зоопарк...
Постепенно, «губари» угомонились. Но спокойствие длилось не долго. Начали чудить заключенные из коридора напарника.
 Там были одиночные камеры с мощными металлическими дверями. В камерах сидели подследственные и осужденные, ждущие отправки в "дисбат" или «зону». В каждой такой камере, помимо всего прочего, был звонок вызова караульного. А над дверью, с внешней стороны, висела лампочка, указывающая на то, кто вызывает. Естественно, все лампочки были перегоревшими, ну а заключенные были в курсе...
Неожиданно, раздался пронзительный грохот звонка. Гулкое эхо оглушило. Караульный побежал выяснять, из какой камеры шел сигнал. Тут же загремел второй звонок. Потом третий. Потом еще и еще. Напарник в ужасе метался по длинному коридору, что-то кричал, бил прикладом по дверям, а заключенные все продолжали и продолжали звонить.
Через какое-то время, как по команде, все стихло.
Но это был еще не конец представленья. В одной из камер раздалось громкое пение интернационала: «...это есть наш последний и решительный бой…» Остальные заключенные подхватили. Акустика была потрясающей. Казалось, что поет огромный хор...
Наконец, шоу закончилось. Слава Богу. Мы понемногу начали приходить в себя. Даже слегка осмелели. В одной из одиночных камер, находился матрос, которого приговорили к расстрелу. За убийство сослуживца. Он ожидал отправки в «исполнительную зону», где приговор приведут  в исполнение. Крадучись, на цыпочках, мы с напарником пошли посмотреть на него. В маленькой камере, с шершавыми стенами, ни когда не выключался свет. Там не было абсолютно ни чего, кроме столба, вмурованного в бетонный пол. Столб был такой высоты, что если на него сесть, то ноги ни как не достанут до пола.
 Мрак. Это была чья-то изощренная выдумка. Наверное со времён Петра.
 Обвив столб ногами, и уткнувшись головой в колени, сидел щупленький человечек. Почему-то мне стало безумно жалко этого хрупкого худосочного паренька. На мгновение я представил себя на его месте, по спине пробежал холодок. Интересно, о чем он сейчас думает? Наверное, проклинает тот день, когда все произошло. Наверное, хотел бы вернуть все назад. Но, вернуть ни чего уже нельзя.
Нет, лучше не смотреть на него. Можно сойти сума…
Наконец то, наступило утро. Караул закончен.
 Не дай Боже вновь оказаться здесь...


Если неделя прошла без нарушений, то есть шанс пойти в увольнение. После тщательного осмотра внешнего вида, и получения на руки увольнительного листа, мы с ребятами выходим на волю. Шумы, запахи, галдеж большого города дурманят. Я не могу надышаться. Как обычно, веселой гурьбой, идем в ближайший гастроном. Купленное там красное вино выпиваем из горла в соседнем подъезде. Переполняемые радостью, отправляемся в ЦПКО им. Кирова и отдыхаем там до вечера.
Однажды, в порыве куража, решили кого-нибудь «отметелить». Хотя нас было четверо, размяться решили на одном, мало ли что. А вот и жертва. На встречу шел небольшого роста паренек лет двадцати пяти. «Дай сигарету!», - вызывающе спросили мы. Парень сразу все понял. Но не испугался, как рассчитывали мы, а разразился очень колоритной нецензурной бранью. С вкраплениями фраз, очень понятных молодым матросам, то есть "дрищам", ну то есть нам. Человек видимо был нашим, флотским.
 Удирали мы от него сломя голову. Развлечься не удалось, но порцию адреналина все равно получили.
А вот и вечер. На трамвае мы мчимся в дом культуры, опять же имени Кирова (здесь, что все им Кирова?). На сейшен для тех, кому за тридцать. Эти вечера еще называли: "для тех, кому не с кем спать".
 Нам нравилось, что пускали нас туда бесплатно. "Вечера" эти, разительно отличались от обычных танцев. Роскошный, сверкающий чистотой зал с массивными колоннами. На эстраде – живой оркестр. Смазливый мужичок с микрофоном не дает публике скучать. В очередной раз, он призывает кавалеров, приглашать дам. Эротичная парочка профессиональных танцоров показывает, как нужно двигаться. Потрясающе.
Помимо молоденьких девчонок и прыщавых юнцов, здесь собиралось много людей среднего возраста и довольно зрелых и солидных женщин и мужчин. Некоторые из них подкатывали к дому культуры на «Чайках» и «Волгах» с водителями.
 «Смотри, смотри – это вдова второго секретаря горкома Шалаева пожаловала,- шепталась публика,- смотри, смотри, а это бывшая жена замдиректора... собственной персоной...».
Дамы расхаживали по залу в шикарных платьях, чинно держа в руках длинные мундштуки с тонкими сигаретами. Холеные дядьки барражировали в поисках добычи. Девчонки - малолетки, сверкая ножками, сновали туда сюда в надежде быть снятыми. Юнцы строили глазки пожилым теткам. Все шло своим чередом. Под звуки оркестра солист начинал задушевно петь: «Яблоки в цвету, какое чудо…». Народ разбивался по парам и начинал кружиться в танце. К концу вечера, многие успевали подобрать себе партнера. Кто-то уезжал в ночь на авто. У кого не было такой возможности, шли в темный кинозал, где во время просмотра фильма с «клубничкой», можно было уединиться. Ну а нам, в 22:00 нужно было быть в части. Служба...
Те, кому не посчастливилось получить увольнение, отправлялись на групповые экскурсии, на автобусах. А вечером, бежали на танцы в актовый зал учебного корпуса. Со стороны улицы, в зал пропускали девушек из города, а мы заходили со стороны учебного отряда. Получалось так, что зал становился как бы нейтральной территорией. Здесь был совсем другой расклад. Вокально-инструментальный ансамбль играл популярные шлягеры, типа"...ну кто тебя, так тянет танцевать..." или "...там где клён шумит, над речной волной...
 Городские девахи проносили в дамских сумочках маленькие баночки с водкой для знакомых курсантов. Все это в втихаря выпивалось и начиналось бурное веселье. Молодежь отрывалась по полной программе. А за тяжелыми портьерами, что скрывали  высоченные окна, совершались многочисленные половые акты. Встояка...


Как и в любом мужском коллективе, между курсантами частенько происходили стычки и потасовки. Ну как без этого. Пример:
Послеобеденный перекур. На плацу стоит толпа семи рот, около тысячи человек. Вдруг, ни с того, ни с сего, раздались шлепки и крики. Это началась драка. Куча-мола участвующих в ней быстро разрасталась. Все заходило ходуном. Чуть погодя, все прекратилось. Стали разбирать, что да как. Выяснилось, что один курсант, попросил у другого, просто прикурить. Ну тот ему и дал, держа окурок между указательным и средним пальцами(в тюрьме, это означало бы – «на, отсоси»). Парень, видимо впитавший в себя зековские понятия, врезал ни чего не подозревающему сослуживцу в репу. Тут все и закрутилось. Хорошо, что не убили ни кого. Вот дураки...
Произошел похожий случай и со мной. Я был вестовым (что-то вроде официанта) по столовой. Расставив аккуратно тарелки, кружки, ложки, бачки я ожидал появления личного состава. Вдруг, заметил, что на одном из столов исчез половник(чумичка). Куда же он мог подеваться? Только что был здесь, и вдруг пропал. Сейчас будет «залет», а как не кстати. Ну куда же зараза он делся.
 «Слышь, не ты половник с****ил?»- обратился я к вестовому соседней роты, который крутился неподалеку от места пропажи. Парень напрягся и, злобно посмотрел на меня: «А ты знаешь козел, что за такие слова бывает, а?»- борзо изрек он. Тут я заметил, что чувак был явно крепче меня. Мощные плечи и бицепсы выпирали даже через белую куртку. Я понял, что совершил ошибку, сказав обидные слова, и сейчас получу «****юлей», за «базар». И зачем я это ляпнул то?
А парень тем временем двинулся в мою сторону. Тут же стали подходить и другие ребята. Обстановка накалялась. Этот крепыш назвал меня «козлом», и если я не отвечу, то стану им на самом деле. Соображать нужно было быстро. Выход был только один… Когда качек подошел совсем близко, я, со всей силы, накатил ему в "пятак". Парень отшатнулся, в его глазах я увидел изумление. Чего-чего, а такого развития событий он явно не ожидал. Через мгновение, здоровенный кулак уже летел в мою сторону. Как я увернулся - непонятно. Мощный удар прошел вскользь. Лицо обдало ветром. Если бы он попал – мне был бы конец. Хорошо, что вовремя подскочили ребята и разняли нас. После этого случая, сам того не подозревая, я даже немного заавторитетился. Вон, какого здоровяка не испугался. Но за «базаром» надо было все-таки следить.


С дружескими визитами в Питер часто заходили иностранные военные корабли. Вот это да. Я был поражен красотой огромного парусного судна из Аргентины. Оно совершало кругосветное плавание и по пути зашло к нам в порт. Когда будущие офицеры из этой далекой загадочной страны сошли на берег, ленинградские девчонки не давали им прохода. Ну а смуглые ребята в красивой форме ходили перед ними петухами.
Однажды заходила целая эскадра кораблей Королевского флота Швеции. Пышная встреча, с большим количеством алкоголя, проходила у нас в отряде. Шведские офицеры, втихаря, раздавали нам, как дикарям, сигареты Мальборо, жевательную резинку, ментоловые леденцы, порнографические журналы. Позже, журналы резались на картинки и становились среди курсантов, чем-то вроде свободно-конвертируемой валюты, за которую можно было выменять буквально все что угодно.
 На банкете, шведы нажрались как свиньи и ночью, их волокли на корабли как мешки с дерьмом. После этого они еще несколько дней куролесили в городе, а когда эскадра уходила, наши пограничники с трудом выволакивали с их кораблей, наших же девок, желавших навсегда уплыть в холодную скалистую Швецию. Типичную страну загнивающего капитализма.
 И как только им не стыдно. Комсомолки ведь нибось...


В первые месяцы службы письма приходили довольно часто. Пришло очередное письмецо от школьного товарища Сереги. Служить он попал в войска связи. Их часть стояла где-то в Киргизии. Серега писал, что там очень хорошо, что все свободное время они курят какой то план. И пытался объяснил, что это такое. По его словам, добра этого, там завались. А вообще, писал Серега,  их готовят к переброске в Афганистан.
 Куда-куда? Я хорошо разбирался в географии и поэтому никак не мог понять, причем тут Афганистан? Нищая страна в гористой местности.  Наверное, Серега, что-то перепутал. Плана обкурился и, перепутал.
Но уже через несколько месяцев, в декабре, я пойму, что он имел ввиду…
Пришло письмо от моей любимой Наташки. Она писала, что скоро приедет ко мне в гости. Познакомился я с этим ангелом, около года назад.
...Всех третьекурсников нашего техникума, отправляли на практику. На строительство тепловых и атомных электростанций. По всему Советскому Союзу.
Многие мои однокашники, любыми способами, пытались остаться поближе к дому. Поближе к мамке. Я же, напротив, хотел уехать как можно дальше. Страну посмотреть.
Мое желание сбылось...
...Невзрачный аэропорт "Быково". Я, в составе группы из пятнадцати человек отправляюсь в Оренбургскую область. В край пуховых платков. В Новоорский район. В поселок Энергетик, который находился на реке Урал. Нам предстоит строить Ириклинскую ГРЭС.
Страшновато конечно, ведь я ни когда не уезжал из дома так далеко. Но со мной летит мой лучший друг Мишка. А с ним - мне море по колено...
Михаил родом из соседнего поселка. Там находится большая узловая железнодорожная станция. Люди живущие в поселке - бедовые. Промышляют в основном охотой. Точнее браконьерством. В каждой семье по несколько стволов, естественно  не зарегистрированных. Также, народ занимается грабежами проходящих мимо железнодорожных составов. А чё они здесь ездят?
 Подростки в поселке, играют в войну с настоящими ружьями. Не боись, говорят они, мелкая дробь через телогрейку не пробивает.
 Любимой забавой местной молодежи являются кулачные бои. Когда дерутся человек сто на сто, держа в руках колы и штакетины – страшно смотреть. Кажется, что сейчас будет гора трупов. Ан нет. Много побитых, покалеченных, но все живы. Даже странно. Однажды, я да же принимал участие в таком мероприятии. «Удовольствие», надо сказать, нереальное...
Михаил обычный парень, но в нем, есть какой-то не сгибаемый стержень. Он смелый, решительный, отчаянный. Но справедливый. Позже, когда я попадал в трудные ситуации, всегда вспоминал Мишу, и думал, а как бы он поступил на моем месте. Мне сразу становилось легче, я знал, как надо действовать. Для меня, он был примером во всем...
Миша изумительно играл на гитаре и обалденно пел. Все знакомые девчонки были без ума от него. Ну а Миша был однолюбом. Его музой являлась девушка Оля, и ни что не могло его поколебать...
 
Небольшой винтовой самолет АН-24 трясется и проваливается в какие-то воздушные ямы. Полет мне кажется бесконечным. Через несколько часов болтанки, мы в Новоорске. Бардачный городок. Едем дальше. На улице испепеляющая жара под сорок. Пыля, автобус несет нас по грунтовой дороге. Кругом выжженная степь. Господи, куда мы попали?
Наконец-то, мы у цели. Но радости почему-то нет.
Нашу группу селят в маленькой обветшалой общаге, которая располагалась рядом со стройкой. Сам же поселок, находился чуть дальше.
Толстая прыщавая тетка, похожая на алкашку выдала нам белье. «В поселок по одному не суйтесь, убьют, - озираясь по сторонам, как то испуганно говорит она. Там идет настоящая война». «Какакая еще война?» - переспрашиваем мы.
Тетка собрала нас вокруг себя в кружок и, брызгая слюной начала рассказывать страсти-мордасти. От неё мы узнали, что войну, с переменным успехом, ведет поселковая молодежь с приезжими строителями. Зимой, когда стройка замирала, местные парни гоняли командировочных, которых оставалось на стройке совсем мало. Ну а по весне, в поселок приезжало около тысячи здоровенных мужиков-монтажников. С Украинского города Краматорска, что в Донецкой области. Себя они гордо называли «Рексами». Монтажники ставили поселок нАуши. Во время массовых драк и побоищь, в ход шло всё. И прутья арматуры, и велосипедные цепи, и молотки, и заточки.
Разливали толпу, водой из пожарных машин. Иначе ни как...
 Да, дела. И нахер надо было сюда ехать? Говорила же мне мать, чтобы я дома оставался. Зря не послушал.
Два первых дня, мы жутко боялись выходить на улицу. Торчали в гребаной общаге. Спасал только радиоприемник. В Оренбуржье, я впервые узнал, кто такие радиохулиганы. Здесь их было превеликое множество. Эх, что же они вытворяли...
На третий день, набравшись храбрости, мы кучей пошли в поселок. В универмаг. А что там делать то? А то. Купили по раскладному ножу «белка». Если будут убивать, резонно рассудили мы, то захватим с собой на тот свет кого-нибудь...
Слава Богу ножи не понадобились. Вышло так, что не местные, не хохлы не воспринимали нас как врагов. И те, и другие называли нас «москвичами». Мы противились, объясняли, что живем от Москвы в ста пятидесяти километрах и не имеем к ней никакого отношения. Да все без толку, «москвичи» и все тут. И украинцы и местные, в итоге оказались хорошими парнями, со многими мы подружились. Постепенно, вокруг нас образовалась большая веселая компания. Всеобщим любимцем был, конечно же, Миша, а местные девчонки ссали паром, когда он пел свои задушевные песни...
Но иногда случались и тяжелые денечки. Это когда заканчивались деньги и мы оказывались на мели. В один из таких дней мы сидели в общаге и тупо играли в карты. Очень сильно хотелось жрать. Сизари с чердака, уже  надоели. На вид вроде толстые, а разделаешь, одни кости.
Рядышком под окном бегала и резвилась стайка бродячих собак. Немного подумав, я подал умную идею. Надо поймать одну из них и приготовить на ужин. А что, в моем родном городке, у бывших зеков, собачатина считалась излюбленным лакомством. Как обычно бывало: на вино денег наскребли, а закуска… да, вот же она, хвостом виляет. Пол часа делов, и  целое ведро ароматного жирного мяса варится на костерке. Зеки уверяли, что оно обладает целебными свойствами и очень полезно, особенно для больных туберкулезом...
Жил у нас в городе странный парнишка – горбун. Внешне, походил он, на Квазимодо. Был паренек из неблагополучной многодетной семьи. За недуг, родня ненавидела мальчишку. Не смотря на ужасный вид, был он добрым и безобидным. Все называли его "Шкипер", наверно за то, что целыми днями он просиживал на речке с удочкой и ловил пескарей, что бы хоть как-то прокормиться. Жил мальчонка  на чердаках и в подвалах. Как-то зимой, когда было совсем холодно и голодно, горбун прибился к стае бродячих собак. Они его приняли. Постепенно, Шкипер стал их вожаком. Слабых и больных псов он поедал, сильных – подчинял своей воле. Стоило только Шкиперу посмотреть в глаза любой псине, как та начинала жалобно скулить и поджимать хвост. Даже злобные овчарки, учуяв его, начинали выть и трусливо приседать. Но судьба нашего  Маугли была трагичной. Однажды зимой, а кочегарку, где  ночевал горбун, забрели пьяные отморозки. Ради смеха они долго били и издевались над пареньком,  затем забили несчастного насмерть. Лопатами. Изуродованное тело бросили в топку. А чё он тут…
От моей идеи - сожрать собаку, ребята отказались. Решено было идти к казахам, стойбище которых находилось в нескольких километрах от поселка и своровать там овцу. Мы быстро, туда-назад.
Затея оказалась глупой, если не сказать больше. Нас быстро вычислили. Если бы не лесопосадка, рядом со стойбищем, в которой, убегая, мы спрятались. Озверевшие казахи на лошадях, порвали бы нас на куски…
Вот так мы и жили. Было очень интересно. Практика шла как положено.
 Но вот однажды, в толпе девчат я увидел красивую незнакомку. Меня потрясли ее огромные зеленые глаза. Мы неотрывно смотрели друг на друга, в горле пересохло, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Со мной еще такого не случалось. Звали незнакомку Наташа. В этот же вечер я признался ей в любви. Любовь оказалась взаимной. С этого момента я проводил с ней все свободное время. Это были незабываемые дни...
Расставание было тяжелым. Я пообещал Наталье, что мы обязательно поженимся, как только я разгребу дела дома. Я этого хотел на самом деле. Но как обычно случается, дома ждала куча проблем, то одно, то другое. Свадьба все откладывалась и откладывалась. В конце концов меня забрали в армию. Родину защищать...
И вот спустя несколько месяцев, моя любимая едет ко мне, я снова увижу ее...
Всю неделю перед приездом Наташи я старался ни в коем случае не получить взыскание. И надо ж было такому случиться, как раз в пятницу вечером - «залет». Вдобавок, я огрызнулся на «рашпиля» и тут же попал в разряд «рецидивистов». Об увольнении не могло быть и речи. Всю субботу я умолял старшину отпустить меня хотя бы на КПП, к любимой девушке, которая приехала ко мне за тысячи километров. Но он был не умолим. В слезах Наташа целый день прождала меня у ворот части. Встреча, о которой мы так долго мечтали, не состоялась. На следующий день она уехала.
Прошло какое-то время. Письма от любимой стали приходить все реже и реже. Летом она поступила в институт и уехала в другой город. Как-то не заметно связь прервалась вовсе. Вот так грустно все закончилось.
А может это и к лучшему…


...Незаметно пролетело пол года. Наступила осень. В Ленинграде было на редкость сухо и тепло. Старшины уже не казались нам такими страшными, а учебка стала родным домом. Но ни чего не поделаешь, скоро нас отправят на флот. У курсантов чемоданное настроение.
И вот, наконец, этот волнительный день настал. Но, что такое? Впервые, часть курсантов нашей школы, отправляют на Дальний Восток. На Тихоокеанский флот. А точнее на Камчатку. И как ни странно, я в этом списке.
 Я в растерянности, толи радоваться, толи огорчаться. И вообще, какой там, на Камчатке, может быть флот, какие лодки. Там наверное мороз, снег и чукчи на оленях ездят? Но знакомый мичман подбодрил: не бзди, это самое красивое место на земле, да и климат там мягкий, намного лучше чем на Кольском полуострове. Так  что, считай - тебе повезло...
Матросов на Ж/Д вокзал свозили с разных учебок Балтфлота. К перрону подогнали состав из обычных пассажирских вагонов. В каждый плацкарт запихнули по десять человек. Шестеро должны были спать на обычных полках, трое - на полках для чемоданов, а десятый на коробках с сухим пайком, которыми заставили весь пол в плацкарте. Это был кошмар. Чтобы не одуреть, нам приходилось постоянно меняться местами...
Состав шел вне плана и вне расписания. Стоял в непонятных тупиках, пропускал попутные поезда. Что тут делать? Да ни чего. Только болтать и жевать сухпай. Сначала в ход шло самое вкусное: колбасный фарш, печеночный паштет, рыбные консервы. Вместо хлеба ели галеты с тмином. О, как же я их возненавидел. Когда вкуснятина закончилась, перешли на кашу с мясом, лохматого года выпуска. Содержимое банок было спрессовано до такой степени, что даже нож не лез. Приходилось предварительно кидать банки в топку печки, которую постоянно топил проводник.
За окном мелькали города и деревни, менялись пейзажи и погода. Переговорили, казалось бы, обо всем, и лишь одна тема не заканчивалась. Ну конечно о бабах...
Было мне тогда, лет четырнадцать. В соседнем подъезде, на втором этаже жила странная женщина. Соседи звали ее Валя. Когда она проходила порхающей походкой мимо дома, бабки на скамейках начинали злобно шишикать ей в след, что-то бурно обсуждая. Одевалась Валя как-то не обычно. Несмотря на свои тридцать лет, носила она цветастый легкий сарафанчик, который облегал ее стройную фигурку, белые носочки в полосочку, похожие на детские сандалики, две косички с большими белыми бантами. Сзади, она была похожа на школьницу. Завидев мальчиков, играющих во дворе, Валя мило улыбалась, хлопая своими длинными ресничками и повиливая попкой, будто бы спешила дальше. Ну а мы стояли как парализованные и, смотрели ей в след. В груди что то щемило, непонятная дрожь пробегала по всему телу, где-то внизу, в трусах, что-то шевелилось.
 Все чаще и чаще мы стали ждать момента, что бы увидеть это чудо. Мы сидели на скамейке, у ее подъезда как воробушки на заборе. Мы не могли думать ни о чем, кроме неё - Вали...
Однажды, играя у дома, я машинально взглянул на заветное окно. Вот это да. Валя стояла в красивом халатике и, улыбаясь, смотрела вниз, прямо на меня. Я остолбенел. Сердце заколотилось часто-часто. Ребята тоже перестали играть и уставились туда же, куда смотрел я. Валя показала нам большую шоколадку и поманила рукой. Ни чего не соображая, мы зашли в подъезд. Поднялись на второй этаж. Дверь в квартиру была слегка приоткрыта. Мы робко зашли внутрь. В небольшой комнатке было чисто и очень уютно. На стенах висели бархатные коврики с нарисованными оленями, на трюмо стояли фарфоровые фигурки слоников и лебедей. Сквозь затуманенное сознание, я почувствовал сладковатый, не обыкновенно приятный запах. Я не мог понять, что это такое. Ни когда больше я не встречал такого запаха. Он одурманивал.
Валя усадила нас на мягкий диванчик, села рядышком и стала щебетать о какой-то ерунде. У меня в глазах все плыло. Валя слегка прилегла, запрокинув руки за голову. Как-то незаметно, само собой, мы стали гладить ее ноги, поднимаясь все выше и выше. Сам собой, развязался тонкий поясок ее шелкового халатика. Тетя Валя оказалась совсем голенькой. Шесть дрожащих ручонок гладили, мяли, щупали ее нежное тело с ног до головы. Закрыв свои карие глаза, Валя лежала неподвижно. Трудно сказать сколь это продолжалось. Не помню, как я оказался на ней. Со спущенными штанами. Валя слегка раздвинула ноги и, я ощутил неведомое до селе чувство. Мне показалось, что я, с головой, окунулся во что-то не понятно-приятное, теплое, липкое, скользкое, влажное. Несколько секунд и, все тело не управляемо задергалось в конвульсиях. Я улетел на небеса. Пришел в себя, когда на Вале лежал мой товарищ...
 Еще долго мы взбирались на нее, по очереди меняя друг друга.
Стало смеркаться. Пора было идти домой. Валюша, насовала нам в карманы конфет, и ласково теребя по макушкам, проводила до лестницы. Когда я вышел на улицу, мне вдруг показалось, что мир окрашен совершенно В другие краски. Более яркие и какие то сочные. Хотелось петь. Я чувствовал себя абсолютно счастливым. С этого дня мы стали ходить к тете Вале регулярно...
 Потихоньку, круг гостей стал расширяться, и это не могло остаться не замеченным. Нас застукали. Родители устроили грандиозный скандал. От нас требовали рассказать обо всем, нещадно лупили, не пускали гулять. Но ребята молчали как партизаны. Через некоторое время шумиха утихла, но к Вале мы больше не захаживали. Остались только приятные воспоминания о неповторимых встречах...


..А поезд все мчался в неведомую даль. Мы пересекали всю нашу необъятную страну по диагонали, из конца в конец. Проехали гигантский мост через Волгу, миновали Уральский хребет, а вот и она - Сибирь. Где-то недалеко от этих мест я родился...
В середине пятидесятых, страна переживала индустриализацию. Молодежь уезжала на комсомольские стройки, поднимать целину, осваивать Север. Мою мать занесло в Кузбасс, точнее в Кемерово, молодой строящейся город. Там она и познакомилась с моим будущим отцом, отъявленным бабником и гулякой. Как мать смогла охмурить его, остается загадкой. Но даже после моего рождения, отец не прекратил свои похождения, а наоборот: по мимо всего прочего, стал пить и колотить мать. По утрам он просил прощения, а вечерами все повторялось вновь и вновь. Когда мне не исполнилось и пол года, мать не выдержала. На скорую руку она собраля вещи, схватила меня в охапку и уехала к своей матери. В Подмосковье.
Когда я подрос, то страшно комплексовал по поводу своей безотцовщины. Я не мог понять, почему батя, за столько лет, не разу не появился. Ведь внешне, я - копия он. Неужели он такая паскуда? Обижался я и на мать, что ради меня, она не могла потерпеть. Ну подумаешь, побил. И лишь много позже, мне стало понятно, что мать, просто спасала меня, перечеркивая свою жизнь...
А тем временем проезжаем Иркутск, Улан-Удэ, Читу. Жуткое убожество. Как здесь люди живут?
Очередная остановка ночью. Стоим на запасных путях недалеко от Хабаровска. Все крепко спят. Кроме одного человека – Вити Борового. Он высокий, крепкий парень с Черниговской области, мы с ним из одной бывшей роты. В учебке он «рвал жопу», что бы остаться "рашпилем". При старшинах, укорял ребят из Одессы, Донецка, Харькова, что те не знают мовы. Доказывал «рашпилям», что он - настоящий хохол. Шестерил по черному но, результат оказался нулевым. И вот мы в одном вагоне, едем на восток.
Сквозь ночную мглу, Витя видит, что на цистерне, которая стоит рядом написано «ВИНО». ???  Потихоньку, он обулся. Вышел на улицу. Точно – «ВИНО». Витя забрался на верх, сорвал пломбу и, открыл крышку. Ес, но самое.
 Через пол часа, в нашем вагоне, было наполнено все, что можно, мутной сладкой жидкостью. Хорошо, что через несколько минут, грузовой состав, громыхая сцепками, укатили. А то бы быть беде. Ну а у нас, началась гулянка.
 С начала показалось, что вино без градусов, сладкое больно. Но потом, ударило так, будто обухом по голове. Начались пьяные «базары», типа: «...ты меня уважаешь?» Слово-зАслово, хером пОстолу и, началась драка. Кто кого бил, понять было не возможно. Когда из штабного вагона прибежал сопровождающий офицер – капитан третьего ранга, все было кончено. В вагоне стоял ужасный запах пойла, все и всё было в крови. Пьяные вУсмерть матросы, в порванной нАпроч одежде, валялись всюду в неимоверных позах. Только Витюля был трезвым как стёклышко. Он вообще не переваривал спиртного.
 Офицер немного попричитал, да и ушел восвояси. А чего он мог сделать? Да ни чего.
Похмелье было страшным, голова раскалывалась на части. И только у Вити была припрятана заначка. Ребята выстроились к нему в очередь как на прием к доктору. С важным лицом Виктор наливал сто граммов больному и, кричал следующего. Не думал я тогда, что дорога судьбы меня еще сведет с этим хлопцем...
Мрак, наш эшелон в пути уже четырнадцать суток. Но ни чего, этот кошмар скоро должен закончиться. Скоро Владивосток...
Приморский край. Мы медленно проезжаем мимо солдат стройбатников, которые ремонтируют железную дорогу. На них жалко смотреть. Одеты они в устаревшую довоенную форму и выглядят ну как пленные, в кино. Вот это  защитнички, мать её ети.
В окно кто-то бросает им коробку с консервами. От удара коробка рвется и, банки разлетаются в разные стороны. Солдатики набрасываются на них как звери. Следом летят коробки из других вагонов. Ещё и ещё. Сегодня у бедолаг будет праздник. Поедят.
А вот и Владик. Несмотря на начало ноября, стоит отличная погода. Красивый город расположился на крутых склонах прибрежных сопок. По всему чувствуется, что это военно- морская крепость. Все пропитано тем, что рядом враги.
 Прямо в центре города, в бухте, стоят огромные военные корабли. Вот это даа...
Тех, кому предстояло продолжить путь на Камчатку, отделили и расположили в «полуэкипаже» - сортировочном пункте Тихоокеанского флота.
Это было круто. Ни кто нас здесь не кантовал, ведь мы отслужили уже целых шесть месяцев. А кругом, бегали перепуганные салаги.
 Я сидел на скамейке и чинно курил. Мимо, два красавца морпеха, под два метра ростом, широкоплечие, сухие, с суровыми лицами, в ушитой черной форме, в коротких сапожках, со штык-ножами на ремне, гнали в столовую группу призывников. Новобранцы были высокими, но худыми, видимо только через какое-то время им предстояло стать похожими на сопровождавших их красавцев. Вдруг, один молоденький паренек замешкался в дверях. Я ошалел от реакции морпеха: он резко подпрыгнул и, в сумашедшей растяжке, со всей силы, ударил парнишку ногой в спину. Между лопаток. Бедняга куборем влетел в зал столовой, сгребая столы и стулья на своем пути. Даа, этим юношам предстояло служить в «сказочном» месте, на острове Русский, что находился в нескольких километрах от Владивостока. В УКОППе старшины часто пугали нас: «...вот будете плохо служить, отправим вас в Кронштадт, там узнаете, где раки зимуют». И мы верили им. И боялись.  Но лишь здесь я узнал, что Кронштадт, просто ни что, по сравнению с ужасами острова Русский...


 
 К причалу Владивостокского морпорта подошло огромное пассажирское судно – теплоход под названием Советский Союз. Его размеры впечатляли. Когда-то этот пароход был немецким и назывался то-ли "Третий Рейх", то-ли "Адольф Гитлер". Вот на этом исполине мне предстояло провести пять суток по пути на Камчатку. Его интерьеры и внутренние убранства поражали своим великолепием. В коридорах многочисленных палуб можно было заблудиться. А главное – специфический приятный аромат, ни-то деревом, ни-то коврами. Так пахнет только на кораблях...
Наконец-то отдали швартовы. Мы вышли в открытое море.
Ночь. Тишина. Океан. Дух захватывает. Проходим знаменитый пролив Лаперуза. Слева - остров Сахалин. Справа - японский остров Хоккайдо. Где-то слева, на нашем берегу, есть маяк, но его ни черта не видно, полная мгла. Справа же, вспыхивает мощный пучок яркого света. Это работает японский маяк. Разница - на лицо. Но это временно, все равно мы их(капиталлистов) догоним и перегоним. Так товарищ Брежнев говорил. На XXV съезде...
 Утро следующего дня. Отличная погода. Перед носом корабля, играя и выпрыгивая, мчится стайка дельфинов. Красота.
Идем вдоль Курильской гряды. Из воды торчат небольшие острова, поросшие лесом. Они кажутся безжизненными и лишь на некоторых из них виднеются шарообразные антенны. Наверное, это ракетчики или погранцы. Не спят. Службу несут. Интересно. А ведь когда-то эти острова были не нашими...
В сорок пятом году, когда Япония капитулировала, и на Курилы высадились советские войска, произошел забавный случай. На одном из островов, в казармах и блиндажах, в одно и то же время, то загорался, то гас свет. Что за фантастика? Наши солдатики пошли по электрическому кабелю но, тот уходил глубоко в землю.
 Включения и выключения продолжались несколько месяцев. Как же быть? Что делать? Пришлось вызывать профессионалов с западного фронта. Обшарив весь остров, разведчики обнаружили хорошо замаскированный бункер с дизель-генератором, в котором трудились двое японских солдат. Они работали как роботы. Выполняли поставленную перед ними задачу и понятия не имели о том, что война давным-давно закончилась. Идиоты. Ну что с них возмёшь?
...Слева, нескончаемая череда островов, справа бескрайний океан. Лепота!
Вдруг, где-то вдали, на горизонте, появилась небольшая серая точка. ??? Точка быстро приближалась. Ещё не много и, она стала принимала очертания корабля. Военного корабля.
 Люди, гулявшие на прогулочной палубе, сбежались к фальшборту. Черт. Это оказался японский сторожевой корабль. Он подошел совсем близко и лег на параллельный курс. Корабль был красив и страшен одновременно. Японский флаг: белое полотнище с красным кровавым кругом, показался мне пугающим. И отвратительным. Я впервые увидел вражескую махину так близко и отчетливо. В ней чувствовалась гигантская мощь.
На сторожевике не было видно ни одной живой души. Казалось, что эта адская машина, прёт сам по себе. Как летучий голландец.
Вдруг, артиллерийские башни зашевелились. В нашу сторону стали поворачиваться длинные стволы пушек. За тем, орудия приходили в исходное положение. А потом опять направлялись на нас. Наше огромное корыто, показалось мне, беззащитной коровой перед этим стальным хищником...
Психическая атака продолжалась минут двадцать. Неожиданно, японец врубил двигатели на полную мощность и, взяв чуть правее, стал быстро удаляться. Вскоре, он исчез вовсе. Мы облегченно вздохнули. Даа, косые совсем обнаглели...
К вечеру погода резко ухудшилась. Начался сильный шторм. Потихоньку стала ощущаться качка. Казалось, что наш корабль проваливается в огромную яму, а потом, так же медленно поднимается вверх. Меня начало тошнить. Через час, я нещадно блевал стоя на коленях возле унитаза. А пароход качало все сильней и сильней. В эти минуты, я думал только об одном: «...какой нахрен из меня моряк, если я в первый же шторм так жидко обосрался». Утешало только то, что влежку валялась примерно треть всех матросов. Значит, я такой не один. Хотя других пацанов, охватила необъяснимая эйфория. Они радостно бегали из каюты в каюту и, постоянно что-то жрали...
Так прошло трое суток. Наконец-то шторм стих. Я обессиленный вышел на верхнюю палубу  и обнаружил, что климат резко поменялся за эти дни.  Мы упорно двигались на север.
 На пятые сутки, мы прибыли в пункт назначения...



...Камчатка. Она встретила нас не приветливо. Стоял плотный холодный туман. Видимость была в несколько метров. В нижней части не большого парома, куда нас перегнали, было душно и зябко. Неказистая железная посудина как то надрывно затарахтела, задергалась и куда-то поплыла...
Из четырех флотов Военно-Морских сил Советского Союза, самым большим и мощным был Северный. Он превосходил по всем параметрам остальные три, вместе взятые. Тихоокеанский, занимал почетное второе место. Черноморский флот был чисто показным. Ну а Балтийский(Дважды Краснознамённый) – обыкновенным лягушатником. От последних двух, толку не было абсолютно ни какого.
Самым значимым соединением Краснознаменного Тихоокеанского флота являлась вторая флотилия, состоящая из четырёх дивизий атомных подводных лодок(8-ой, 10-ой, 25-ой и 45-ой). Дислацировалась вторая флотилия на Камчатке. В местечке, со скромным названием: "поселок Рыбачий".
 Распологался Рыбачий, в северной части бухты Крашенинникова, которая в свою очередь соединялась проливом с гигантской Авачинской бухтой(губой).
 Американцы, с восхищением и страхом называли эту базу: «Осиное Гнездо». Именно в этом легендарном месте, мне предстояло нести дальнейшую службу...
На плацу штаба флотилии, всех вновь-прибывших, раскидали по разным дивизиям.
 Надо сказать, что у любого надводного корабля или дизельной подлодки есть толь один единственный экипаж, а вот у атомной подводной лодки - их два. Они поочередно сменяют друг друга...
Мы, человек сто, уныло плетемся к штабу 8-ой дивизии. Нас встречает элегантный офицер важного вида – капитан второго ранга, с красивой, безупречно выбритой черной бородкой "эспаньолкой". Он похож на белогвардейского офицера из старых фильмов. Это помощник начальника штаба дивизии. «Кто умеет обращаться с печатной машинкой? – громко спросил он. Повторяю вопрос еще раз: кто умеет обращаться с печатной машинкой?»  Тишина. Вдруг, «...я уумею»,- робко пролепетал Васёк – парень из моей бывшей роты. «За мной»,- приказал офицер, и они скрылись в здании штаба...
Забегая вперед, скажу, что спустя несколько месяцев, я вновь встретил Василия. Его было не узнать. За относительно короткое время, он стал настоящей «штабной крысой»: отпустил густые усы, отрастил пышную шевелюру, наел животик, на модно ушитой форме теснились значки и жетоны. Казалось, будто передомной стоит старый-старый мореман, каторый из походов просто не вылазит. Василий держался вальяжно и надменно, ведь через его руки проходили бланки увольнительных. А так же, был доступ к печати дивизии. Офицеры и мичманы, желающие получить внеочередное увольнение в город, шли к Василию на поклон, занося разнообразные презенты. В основном спиртное и сладости. Это, его и сгубило.
Однажды, Вася пропал. Его долго искали. Но не могли найти. Вдруг, кто-то обратил внимание, что его кабинет, заперт изнутри. Взломали дверь.   ...на рабочем столе горела лампа. Рядом, стояла початая бутылка со спиртом, графин с водой, кулек конфет. Василёк, лежал на полу. Мертвым.
 Позже выяснилось, что спирт, который ему принесли, оказался не питьевым. Синтетическим. Вот так-то.
В сопроводительных документах, на печальный груз, всегда пишут одно и тоже: «..погиб при исполнении…». И, наверное, это правильно. Хотя большинство военнослужащих, гибнет нелепо и по глупости. Вот яркий пример:
 Подводная лодка недавно вернулась из автономного плавания и, стоит у пирса. Вечер. На борту лишь вахтенные. Остальные члены экипажа в казарме, как положено. Но, у «годков» поспела брага. И они остались ночевать на корабле.
 В десятом - кармавом отсеке, ребятки пьют целебный напиток и чинно режутся в картишки. Одним словом балдеют. Вдруг, раздается страшный вой. Что это? Что случилось?
А это молодой лейтенантик, только что прибывший на флот после училища, дежуря на центральном посту и балуясь аппаратурой, случайно нажал кнопку подачи воздуха высокого давления.  Смотрит лейтенант, как дурачек, то на кнопочку, то на лампочку и не поймет, как же все это выключить. А тем временем, отсек все надувался и надувался воздухом высокого давления. Те из ребят, что были попьянее, с перепугу, полезли вниз, в трюм. Те же, что «поумней»(два придурка), стали пытаться выбраться наружу. Выход в соседний девятый отсек был отрезан, переборочную дверь придавило воздухом. Надо пробовать выйти через верхний люк, ведь он закрыт только на защелку и открывается наружу.
 В этот момент, ребята совершенно забыли об инструкции, в которой ясно и четко сказано: «...никто не имеет право покидать аварийный отсек без приказания...», а ведь любая инструкция написана кровью.  Парни долго били кувалдой по защелке, пока тяжеленный люк резко не отворился. Бедолаг выплюнуло из отсека со страшной силой. Будто пробку из бутылки с шампанским.
Верхний вахтенный (дежурный матрос с карабином, у трапа корабля), услышал сильный хлопок. Затем, два громких шлепка о воду.
Прибывшие по утру водолазы, достали со дна возле пирса, пару искалеченных трупов. Парням явно не повезло. Ну а тем ребятам, что уползли со страха в трюм, подфартило больше. Они отделались, всего лишь легким испугом.
 Незадачливого же лейтенанта, перевели в другой экипаж. Для прохождения дальнейшей службы.
А что он, виноват что ли? 


...Нас завели в казарму. Я обомлел. Бардака, который там творился, я не видел ни когда в жизни. Даа, это вам не учебка, с ее чистотой и лоском.
 На втором этаже мрачного помещении было довольно прохладно, если не сказать холодно(это неизлечимая болезнь полуострова). Свет приглушен. Накурено было так, что хоть «топор вешай». Обшарпанные стены. Дощатый облезлый неровный пол. Обросшие мрачные люди одеты кто во что. Кто то в синее трико, кто то в черные телогрейки, кто то в старые бушлаты, кто то в волосатые шинели, кто то в непонятные безрукавки из овечьей шкуры. На ногах народа виднелись кожанные тапочки и стёганые бурки. Кто то спал, кто то играл в карты. Где то в углу бренчала гитара. В дальней части казармы, прямо в проходе, крутили кино. Вместо экрана, висела натянутая простыня.
??? На нас ни кто не обращал ни какого внимания.
А что делать то?
Вдруг, откуда не возьмись, возник долговязый чувак с недовольной мордой. Он шустро завел нас в баталерку(кладовка). «...так, быстро раздеваемся. Быстро-быстро. Парням скоро на дембель, а им одеть нечего...», - приговаривал он.
Буквально через пять минут, мы опять стояли в том же коридоре но,  уже в изрядно поношенной одеженке. Звали этого ухаря - матрос Дьяченко. Сволочью он оказался редкостной. Хорошо хоть, что на тот момент, служить ему оставалось только пол года. Даа, подобных экземпляров я не встречал больше ни когда.
Эта тварь была родом из Новосибирска. Из семьи толи академиков, толи профессоров. Не понятно, как уважаемые люди могли вырастить такую гниду.
Форму, снятую с молодых, он продавал или менял. Воровал всё, что плохо лежит. Экипажный катушечный магнитофон "Камета" прОпил. Даже новые занавески из столовой, он стырил и порезал на дембельские трусы. Офицерам  постоянно хамил и дерзил. На службу "забил болт", большой и толстый. Обычно, для того что бы сдать проштрафившегося матроса на гауптвахту, нужно было преподнести коменданту гарнизона какой либо презент. Три литра спирта например. Этого же урода, не брали ни за что.
Как правило, утром на зарядку бегут только "караси". Остальные встают к завтраку. Ну а наш дорогой Дьяченко спал строго до обеда.
Как-то раз, дежурным по части, заступил молодой лейтенант. По фамилии Ревазов. Парень внушительных размеров, видимо серьезно занимавшийся штангой или тяжелой атлетикой. Он решил положить конец этому бесприделу. Дежурный Ревазов подошел к кровати оборзевшего матроса и громко скомандовал: «Падъём!!!»... Дьяченко нехотя высунулся из под одеяла и, сонно пробормотал: «...харошь арать, лейтенант. Лучше мой *** поссать отнеси». Офицер взревел от негодования. Резко содрал одеяло, схватил матроса захибОт и, потащил в умывальник. Бедный Дьяченко завизжал как поросёнок, задергался как червяк но, все-таки умудрился выскользнуть из рук штангиста и, бросился бежать в сторону дневального. Через пару секунд, озверевший матрос, уже нёсся с оголенным штык-ножом на изготовку, в сторону офицера, и истошно кричал: «...парежу скатину!!!»
Здоровенный  Ревазов, вначала ошалел. Потом, как то встрепенулся и, бросился наутек.
 На нас, "салабонов", это произвело удручающее впечатление. После произошедшего, мы стали бояться этого придурка еще больше.
После дембеля, Дьяченко не доехал до дома.  Застрял в городе Братске. Там его видели знакомые ребята. В Братске он бичевал и забавлялся тем, что отлавливал едущих транзитом морских офицеров и со своими дружками избивал их.
Через какое-то время, в нашу часть пришла бумага, из которой мы узнали, что этот ублюдок осуждён и приговорен к расстрелу. За убийство милиционера. Ну что ж, собаке - собачья смерть...


...Группа гидроакустиков экипажа, в которую я попал, состояла по штату из семи человек. В неё входили: командир группы – старшего лейтенанта Жукова, три мичмана – Громов, Пчелин, Ефременко и три срочника, двое из которых демобилизовались, а к оставшемуся - матросу Алексееву, добавили меня и …Витю Борового.
Сережа Жуков - грузный мужик среднего роста, с обрюзгшим лицом и кожей нездорового серого цвета, с крупными карими глазами. Он оренбуржец. По характеру, покойный как танк. Помешан на электронике и всем тем, что с ней связано. У Сережи тяжелая патология – он может часами сидеть уткнувшись в свои схемы, а потом глядь - старлей спит. Разбудить его было очень трудно, практически невозможно. Командир корабля знал обо всём, но скрывал информацию о болезни Сергея, так как тот являлся профессионалом высокого класса.
Мичман Громов из Чувашии. Но почему-то, с лицом древне-греческого воина. Он сухопарый, серьезный, самовлюбленный, не много капризный тип. Больше себя, любит толь жену Женечку, которая бесподобно готовит блинчики. Зовут его Валера. Так же, как и мичмана Ефременко. Худощавого сибиряка, высокого симпатичного парня, убежденного холостяка и Казанову. Третий унтерофицер - мичман Пчелин. Из Подмосковья. "Землячок». Он плотно збитый, крепкий, рыжеволосый боровок с голубыми не моргающими глазами. Не много "тормознутый". Хотя, это не помешало ему, выбить мне зуб. Но, об этом позже...
Матрос Алексеев, по имени Алексей – невзрачный, среднего росточка паренек, с белой-белой кожей и, белыми-белыми волосами. Человеком он был не плохим. Коробило только его кредо: "и нашим и вашим за копейку спляшем". Ну а Витя Боровой, я уже о нем рассказывал, жил по принципу: "в жопу, всегда легче пролезть одному, нежели вдвоем". Поэтому, делал все, в одиночку и втихаря. Умудрился даже, за время срочной службы, съездить в отпуск,  два раза. Когда другие, и об одном не мечтали...
Экипаж состоял из ста двадцати человек. Половина личного состава - офицеры и мичманы. Вторая половина - старшины и матросы. Даа, каких национальностей тут только не было: и русские, и украинцы, и белорусы, и молдаване, и прибалты, и татары, и башкиры, и удмурты, и чуваши. А так же грузин, цыган и, даже узбек – кок Алик.
Не смотря на то, что Алик отслужил на тот момент два с половиной года, изъяснялся по русски он крайне плохо и был чудным до неприличия. Одногодки не воспринимали его всерьез, подсмеивались над ним. Называли его то "чуреком", то «урюком». Ох и хвастун же он был. В хорошем настроении, Алик собирал нас, "молодых", вокруг себя и, травил байки. Рассказывал нам, как он "быль в отпуск". "Ф Ташкэнт". Как "красывый-красывый дэвушкэ, в каротнкэй-каротнкэй юбачка, брасалсь иму на шэй". Как "дом, он свариль пловь". "Пловь красний, пловь белий". "Лучшь мамашки". И тем самым просто "удэвиль вся ротственикь".
Рассказывал он, одно и тоже, каждый день, по несколько раз. По началу, мы внимательно слушали этот бред, но потом, немного осмелели и стали мягонько подкалывать его. На что Алик начинал как то смешно злиться и ругаться: «...щась будм дэлат нэмношка балшой приборка». Мы переспрашивали его: «..Алик, так немножко или большой». Он злился еще сильнее и кричал: «...нэмношка балшой...»
 Но, проходило пол часа, Алик остывал и, караван рассказов продолжался вновь...




...Командиром экипажа был капитан первого ранга Герасимов. Худощавый мужчина, небольшого роста с вечно гноящимися воспаленными глазами. За тщательно выбритые усики, в виде тонкой полоски над верхней губой, его прозвали "чилим". Это что-то вроде морского рачка. Он почти ни когда и ни с кем не разговаривал. Очень редко, смотрел кому либо в глаза. Ну а если уж на кого посмотрел, то становилось не по себе. Настолько взгляд его был пронзительным и колючим. Герасимов, и без того являлся человеком замкнутым, а после того, как к молодому лейтенанту, от него сбежала жена, кэп стал совсем нелюдимым. Если честно, мы побаивались его. Старались лишний раз не встречаться на его пути. Не знаю почему, но мне он напоминал странного и загадочного "капитана Немо" из сказочного фильма...

Утро следующего дна выдалось ясным и солнечным. Из окон казармы открывался великолепный вид на гигантский вулкан, с заснеженной вершиной. Казалось, что до него можно дотянуться рукой. Вверху, над кратером, висело светло-серое облачко. Неужели этот вулкан действующий? Потрясающе...
Во всей красе, я увидел и базу. Она была огромной. Поросшие кустарником склоны сопок были утыканы панельными  казармами и другими строениями (из кирпича здесь строить нельзя, так как это сейсмоопасный регион). По узким извилистым дорожкам в разных направлениях перемещались многочисленные отряды матросов в черно-серой форме. Издали, они напоминали гусениц, ползающих по траве. Мать моя родная, сколько же здесь народу!
В самом низу, где сопки сливались с заливом, у пирсов, стояли устрашающей формы субмарины. Их было несчесть. Почему-то, они показались мне морскими чудищами, заплывшими погреться и отдохнуть в тихую  загадочную гавань...
Базировались здесь, подлодки разного класса и назначения. Немного устаревшими считались длинные сигарообразные корабли вооруженные крылатыми ракетами. Их основной задачей, было уничтожение береговых объектов противника. Походы этих лодок длились как правило по году. Хотя на самом  деле, по месяцу у них уходило на переход туда-сюда и десять месяцев, они стояли на базе. У наших "братьев" по соцлагерю. Во Вьетнаме, Анголе, Йемене и т.д. Главное было одно, показать американцам и их сателитам, что мы не лаптем щи хлебаем.
 Ну а америкосы в тех краях, в отличие от нас, не жалея ни горючего, ни боеприпасов, и днем и ночью, пять дней в неделю, занимались боевой и политической подготовкой. По полной программ. Суббота и воскресенье у них отдых на берегу: рестораны, кабаки, телки-метелки. Нашим же морячкам, оставалось смотреть на все это пиршество в бинокли и довольствоваться суходрочкой.
 За то вьетнамцы, любили нас очень. За одну папиросину, могли привезти целую тележку бананов или ананасов. "Беломорканал", был для них, сильней любой анаши.
С этих автономок, ребята приходили все из себя: загорелые, в тропической форме, с кучей импортного барахла.  Мы им очень завидовали...
Были на нашей базе и многоцелевые подлодки. Вооруженные торпедами и ракето-торпедами. В их задачи, входили поиск и уничтожение надводных кораблей, а самое главное подводных лодок противника. Несмотря на небольшое водоизмещение, они имели абсолютно обтекаемую форму, развивали огромную скорость и при этом, мало шумели. За хищный вид и стремительность, их называли "щуками".
Я же, попал служить на крейсерскую атомную подводную лодку стратегического назначения. Эти испалины были оснащены баллистическими ракетами с ядерными боеголовками. Эдакие плавучие стартовые площадки. Нашей основной задачей было уничтожение городов-миллионников на территории США и их союзников.
 Были у нас на корабле и торпеды. Но скорее для самообороны. Хотя, две из них имели ядерный заряд и предназначались для удара по авианосцам или группам кораблей противника...
Так же, на нашей базе имелся один-единственный надводный корабль. Плавбаза. Это судно хоть и имело военную раскраску и маленькую пушку на носу, походило на обычный сухогруз. Это корыто предназначалось для доставки вооружений и провизии на лодки стоящие в зарубежных портах. Недавно, оно вернулось из очередного похода и стояло пришвартованным у причала. На плавбазе работала комиссия из военной прокуратуры. Шерстили прокуроры капитально. А поводом послужило вот что.
Во время перехода через Индийский океан, на борту, не выдержав издевательств, повесился молодой матрос. К счастью, его успели вынуть из петли и кое-как откачать. Придя в себя, матрос стал рыдать и кричать, что все равно жить не будет, что обязательно наложит на себя руки.
 Что делать? Как быть? Придумали. Решили до конца похода, приставить приглядывать за ним самого ответственного из старослужащих. На берег о ЧП естественно не доложили. Авось пронесёт. Тем самым усугубили ситуацию.
Следующей же ночью, матросик, улучив момент, бросился за борт. В океан.
 Не испугавшись, и не раздумывая, старослужащий прыгнул за ним. На корабле сыграли команду «человек за бортом». Но пока здоровенное судно остановили, пока развернули, пока туда-сюда, ребята исчезли из виду. Странно, но оказавшись в прохладной воде, молодой дрищь топиться раздумал. Крепко-на-крепко вцепился в своего спасителя. Так они и болтались на волнах, пока не рассвело. Утром их всё-таки обнаружили.
 Скрыть такое, от командования флотом, было уже не возможно. Шум дошел до Москвы.  Боевая задача была сорвана. Корабль вернули в базу.
Проверка прокуратуры была зверской. В результате, экипаж расформировали. Несколько человек посадили. Кого-то уволили. Кого-то разжаловали. Хорошо, что на атомных подводных лодках такого бедлама не было...


В дивизионной столовой я впервые узнал, что такое завтрак подводника. На столе стояли миски с медом с лепестками розы, с вареньем, со сгущенным какао, тарелки с сервелатом, печеньем, маслом, сыром, вареные яйца, творог, сметана, хлеб, сахар, чай, молоко. Поразило и то, что люди были абсолютно равнодушны к еде, так, вяло ковырялись и все.
Обед и ужин впечатляли не меньше. Одно сплошное мясо. Ни картошка с мясом, а мясо с картошкой, ни каша с мясом, а наоборот. Котлеты, по местному "шайбы", были такими увесистыми, что было не понятно как их можно съесть одному. К тазикам с красной рыбой, припраленной горчицей, ни кто даже не притрагивался. Больше всего мне понравились сказочной красоты и вкуса яблоки. Из Северной Кореи...
Медленно тащимся в казарму. После обеда, положен сон - «адмиральский час». Проходим мимо строящегося здания. Наблюдаю интересную картину. Только что подъехал КАМАЗ со стройбатовцами(эти строительные части, называют здесь «траншейным флотом»). По внешнему виду, ребята явно с востока. Из кабины грузовика выскочил помятого вида прапор и грозно приказал солдатикам построиться. Те сидели в кузове как вкопанные и ни как не реагировали на команду. Офицер повторил приказ. Солдаты будто не слышали его. Тогда офицер стал стаскивать их силком. Неожиданно, поднялся не бритый крепкий парень кавказской национальности и с характерным акцентом произнес: «...гто злезет первий тод пидараз». С перепугу, солдатики схватились за скамейки еще крепче. Офицер пытался стащить с машины хоть кого-нибудь но, безрезультатно. Интересно, подумал я, а как в принципе можно управлять этим сбродом? По моему, ни как...
«Адмиральский час» конечно хорошо, но холод в казарме адский.  Это вообще хроническая болезнь полуострова. Что ни делали, что не придумывали, а как зима – все мерзнут. Однажды был курьезный случай: жена одного адмирала задубела дома до такой степени, что в сердцах позвонила в котельную, дабы расчихвостить не радивых кочегаров.
«ЦэКа. Смольный слушает»,- ответил бодрый голос на другом конце провода.
 «Вы, вы что там, пьяны,- в истерике закричала капризная мадам. Да я, да я, да я вас под трибунал. Да я, да я вас под суд. А ну доложите, как положено».
 «ЦэКа. Смольный слушает»,- повторил всё тот же голос.
В общем, скандал был жуткий. А когда разобрались, выяснилось, что "ЦК" - это центральная котельная, а "Смольный" - фамилия кочегара. Вот смеху то было...


...В данный момент, наш экипаж был безлошадным. Через несколько дней, нам предстояло идти в Приморский край, принимать лодку после межпоходового ремонта.
 Прошла неделя…
И вот я опять на теплоходе "Советский Союз".
Все начинается вновь. Только вышли в море, началась болтанка. Чуть погодя - рыгаловка. Когда же это все закончится?
В конце третьих суток, шторм слегка ослабел. Качка почти прекратилась.
Чтобы забрать сезонных рабочих с рыбоконсервных заводов, зашли на знаменитый Курильский остров Шикотан.
 Была ночь, дул холодный порывистый ветер, наше судно встало на рейде не далеко от берега. Сильно качаясь на волнах, к нам подошел не большой ржавый баркас с рабочими. Каково же было мое удивление, когда рабочими, оказались женщины. Одни женщины.
Они работали на острове по вербовке. Мужиковатого вида бабехи, скучковались на носу утлого суденышка. Я присмотрелся и, увидел, что все они в муку пьяные. Бабы галдели, орали, обнимались, целовались и сильно шатаясь, пытались взабраться на спущенный в низ трап. Однако болтало так, что эта операция становилась опасной. Что же делать? Как быть?
 Было решено принимать девчонок по штормтрапу, грубо говоря по веревочной лестнице. Кошмар. Пьяные бабы с обветренными лицами, с руками покрытыми шрамами и болячками, одна за другой переваливались к нам через фальшборт. Это было не забываемое зрелище. Сродни цирковому представлению. Казалось еще не много и, быть беде. Но, слава богу все обошлось.
 При свете прожекторов я сумел разглядеть этих бедовых женщин. Они  походили на матерых зечек. Или закоренелых бичих.
 С прибытием новых пассажиров, на нашем пароходе началась абсолютно другая жизнь. Сплошной гудежь. Сплошной праздник.
Девахи угощали водкой всех встречных и поперечных. Истосковавшиеся по ласке, они кидались на мужиков то тут, то там. Нас строго предупредили: девки могут да же изнасиловать (на Шикотане такое бывало). Неужели сиськой в жопу, подумал я...
Корабельный ресторан ходил ходуном. Вино, водка, шампанское лились рекой. На спор, тетки прикуривали от сторублевых купюр. Музыкантам не давали ни отдыху, ни продоху. Сверкая толстыми ляжками и вываливающимися грудЯми, отталкивая друг друга, бабы лезли на сцену, что бы под аккомпонимент вокально-инструментального ансамбля,  сбацать частушки, типа:

Полюбила тракториста
И нечаянно дала
Две недели сиськи мыла
И соляркою ссала

Другая выхватывала несчастный микрофон и продолжала орать в том же духе:

Я сосала давича
У Ивана Савича
Он на вид - холёненький
А на вкус - солёненький

Народ ржал, плясал и хором подпевал:

Опа, опа
Срослась ****а и жопа
Как же так, не может быть
Промежуток должен быть

Взирая на весь этот кильдым, я понял почему "вербованых", возвращающихся домой с заработков, называли "недельными миллионерами".
Остаток пути до Владивостока пролетел весело и незаметно. Жаль только, что воизбежании венерических заболеваний и прочих непотребностей, офицеры оградили нас от контакта с этими милыми, во всех отношениях дамами. Очень жаль...


...Минуло каких-нибудь пару недель, а Приморье было не узнать. От теплой и ласковой погоды не осталось и следа. Землю сковало морозом. Дул обжигающий ледяной ветер. Завод, на который мы направлялись, находился не далеко от Владика. В Шкотовском районе. В поселке Большой Камень...
Наконец-то я увидел свою красавицу. У причала, из воды возвышалась сто тридцати метровая горбатая глыба. Рули боевой рубки напоминали гигантские крылья. Корпус лодки был покрыт толстым-толстым слоем резины. А звали это чудовище - "Азуха"(проект667А).
Через люк  третьего(центрального) отсека, по узкой горловине, я спустился внутрь этого монстра. Гидроакустическая рубка находилась рядом с центральным постом. Я представлял ее не много больше. Усевшись в удобное кресло, я начал с любопытством знакомиться с аппаратурой, которой мне предстояло управлять. Незадолго до этого, я получил боевой номер: Р-32-12. И вот теперь то, мне стало все понятно. Первая буква или цифра "боевого номера", обозначает принадлежность к той или иной боевой части (БЧ) или службе. В данном случае, буква «Р» означала "радиотехническую службу". Вторая цифра, состоит из двух частей: цифра «3» означает номер отсека, цифра «2» - номер  рубки. Третья цифра, показывает непосредственно твой номер в составе группы: первый тракт, второй вахтенный...
Отсеков на лодке оказалось десять: торпедный, аккумуляторный, центральный, два ракетных, дизельный, реакторный (необитаемый), два турбинных и кормовой. Изнутри все отсеки были выкрашены в ярко желтый цвет, и лишь седьмой – реакторный, в белый. В нем всегда стояла гробовая тишина. Проходить, а вернее пробегать через него было очень страшно. Казалось, что нейтроны прошивают тебя насквозь со всех сторон. Хотя, все корабельные дозиметры всегда показывали «О»(ноль). Мы конечно же понимали, что настоящие датчики находятся только у начальника химической службы. Остальным членам экипажа, лучше ни чего не знать...
Я был удивлен тем, что на моей лодке есть все необходимое для нормальной жизни: кухня, просторная столовая, своя пекарня, вместимые холодильные камеры, душ, крошечная, но всё-таки курилка, несколько туалетов, не большие каюты, опреснители воды и многое-многое другое. Короче жить можно...
С утра следующего дня началось рутинное занятие – приемка корабля. Меня же, и еще одного "дрища", назначили вестовыми по камбузу, который устроили в здании рабочей столовой. А что, работа не пыльная: накрыть столы, после приема пищи все убрать. За тем - помыть посуду и, свободен как сто китайцев...
С грустью наблюдаем за безрадостной жизнью местного населения. Полная безнадёга. В поселковых магазинах - хоть шаром покати. Даже поварихи не едят ту бурду, которую варят работягам. Бегают  харчеваться к нам...
Не далеко от нашей столовой, ЗэКи(заключенные) строят огромный эллинг. Их привозят на работу на красивых  автозаках оранжевого цвета. Это немецкие машины марки "Магирус". Таких шикарных автомобилей  для тюремщиков, я не видывал более ни когда...
Однажды, мы с товарищем стояли у окна столовой и глядели как ЗэКи шустро бегают с тачками по крыше высоченного здания. Вдруг… с этой огромной высоты, один из них, полетел вниз. Мы ахнули. Казалось, что человек летит медленно, будто парит, плавно переворачиваясь в воздухе.
 «Суки, опять в карты проиграли...»,- как то спокойно сказала бабулька-уборщица, стоявшая рядом. «Какак это в карты?»- недоуменно переспросили мы. «А вот так, играют гады на людей. Проиграл - должен человека сбросить, а ежели не сбросишь, тогда сам полетишь»,- со знанием дела объяснила бабка. Кошмар какой-то, подумал я...
Три раза в день, после завтрака обеда и ужина, мы с товарищем выбрасывали в бак для отходов мясо, колбасу, варенье, печенье и прочую вкуснятину, о которой местные жители даже и не мечтали. Это не по хозяйски, рачительно рассудил я. Стали немножко экономить. В итоге, через неделю, у нас скопилась большая корзина дефицитных продуктов. Так, а что со всем этим делать? Надо кому то предложить. А кому? Свой выбор остановили на заведующей рабочей столовой.
 Подошли. Показали. От увиденного, женщину бросило в жар. Глаза заблестели. Руки затряслись. «Реребят, с-сколько вы хотите?»- озираясь по сторонам, полушепотом поинтересовалась заведующая. «Да мы, это, да нам бы, ну короче нам деньги не нужны»,- запинаясь промямлили мы. Тётенька окинула нас оценивающим взглядом, улыбнулась и, мило прошептала: «Все понятно. Натурой хотите? Тогда быстрей пошли ко мне в подсобку».
Мы засмущались, покраснели и, стыдливо потупили взгляд: «Да неет, Вы нас не правильно поняли. Нам бы, ну как это, водочки бы». «Сколько?»- слегка разочаровано спросила дама. «Две бутылки!»- не сговариваясь выпулили мы. «Ну как хотите»,- сказала она и, вильнув хвостом помчалась в поселок.
 «Слышь Вась, ну и дураки же мы с тобой, от такой бабенки отказались,- чуть придя в себя, обратился я к напарнику. Видал какая фигуристая. И ножки точёные. А взгляд, похотливый такой, ****ский, как у кошки». «Да ты чё, сдурел совсем. Она ж старая. Ей наверное… лет тридцать»,- парировал  Василий.
До самого конца службы я так и не мог себе простить этого ужасного промаха. Это ж надо, от такой ляльки отказались. Как дураки: «...нам бы водочки». Тьфу.
Два "пузыря" мы уговорили с Васьком одним махом. Красота. Что делать будем? Вместо того, что бы заночевать в столовой, мы - идиоты, поперлись на корабль. Ну и, конечно же "влетели". Нас "запеленговал" сам старпом.
Старпомом(старшим помощником капитана), был у нас не большого роста, коренастый, с черными густыми усами, тихий спокойный дядька. По возрасту, он давно должен бы быть капитаном. Однако, судя по всему, из-за национальной принадлежности к одному из многочисленных народов Северного Кавказа(кажется ингуш), должность старпома, была для него потолком.
«Ну что Бубнов,- бухтел мой непосредственный начальник старший лейтенант Жуков,- не видать тебе отпуска. Как своих ушей. До конца службы. Так домой и напиши. Понял? А пока, мичман Громов займется с тобой строевыми занятиями».
 Даа, такого развития событий я конечно же не ожидал. Все могло случиться, но что бы вот так быстро.
В очередном письме матери, я написал, что попал служить на секретный-секретный объект, с которого, в отпуск, не отпускают. Что бы не ждала. Не ждала...
А злоключения продолжались. В тот же самый вечер, у «годков», кто то стырил двадцатилитровый бидон с брагой. Не долго думая, они решили, что это я и Вася. Ведь именно в тот злополучный день, только мы были пьяны. Без разбора, нас тупо от****или. Однако самое обидное было то, что происходило все это в канун моего дня рождения. Представляете? Невезуха какая-то.
Правда на утро выяснилось, что брагу с****или «полторашники», ну а мы с Василием пострадали зазря.
 Вечером, ко мне подошел «годок» Серега, земеля, то же с Подмосковья, с Одинцовского района. Переминаясь с ноги на ногу, он тихо пробормотал: «...ты это, Олега, не обижайся, что так вышло. Я это, знаю что у тебя сегодня день рождения. Вот возьми подарок от меня»,- и протянул мне блок сигарет Opal. Блок сигарет. У меня навернулись слезы. Все же офигительный чувак Серега. Я представляю каково ему было извиняться перед салабоном. И всё-таки он это сделал. Ведь мы земляки.
 А сигареты в ту пору в Приморье были страшнейшим дефицитом. От безысходности, местные мужики курили тогда, даже махорку и самосад. А тут такой подарок – целый блок, это как мешок золота. Правда.
Не знал я в тот вечер, что Сергея больше не увижу. Ни когда. Ночью он ушел в поселок. В "самоволку". Нажрался там в дым пьяным и серьёзно подрался с милиционерами.
 Чуть позже, к нам в часть, пришло грустное известие: Серому дали три года тюрьмы...


...Здесь же на заводе, не далеко от нас, стояла странная субмарина.  Называли  ее "Ленок". Эта дизелюха была необычной формы. Сразу за боевой рубкой, на горбу, она имела два углубления. В каждом из них была закреплена миниатюрная мини-лодка ярко-желтого цвета. Наши офицеры шептались, что мол эти малютки, предназначены для высадки каких то подводных диверсантов.
И вправду, через несколько дней, на базе объявили, что подводно-диверсионные силы Тихоокеанского флота начинают учения. Это вызвало страшный переполох. Нам выдали дестизарядные скорострельные карабины(СКС), посадили почти под каждым деревом и, разрешили в случае чего, стрелять на поражение. ???
 Боясь каждого шороха, всю ночь мы просидели в засаде. Казалось, что утро не наступит ни когда. Ну а когда всё же рассвело, то выяснилось, что несколько наших ребят лежат связанными в кустах, а сейф, из штаба базы унесли неизвестные.
 Вот такие эти диверсанты...
А прием корабля все продолжался. Через неделю погода наладилась. Немного потеплело. Небо стало ясным и безоблачным. Мы с ребятами бездельничали на берегу и вдруг увидели на горизонте, что-то длинное и плоское. Выяснилось, что это авианесущий крейсер "Минск". Он подошел чуть ближе и встал на рейде. Ну и махина.
Ба, что это? От палубы авианосца отделилась черная точка. Она медленно поднялась вверх. Затем, у точки, появился язык пламени. Ещё секунда и, точка рванула с места и исчезла. Через несколько минут точка появилась опять. Она зависла над палубой и, стала медленно-медленно опускаться. Это летчики на самолетах с вертикальным взлетом проводили тренировки.
Интересно, а сколько стоит горючее для одного такого вот полета? А сам самолет? А сколько стоит построить такой вот авианосец? А содержать его в боевой готовности? Ну а во сколько обходится содержание всего флота? А всех  Вооруженных Сил?
 Даа, армия это дорогая игрушка. Оочень дорогая. Настолько дорогая, что мы даже представить себе не можем. Но ни чего, ни чего, будем в очередях стоять, картошку с капустой жрать, а докажем всему миру, что можно построить коммунизм в отдельно-взятой стране. Правильно?


Наконец-то лодка принята. Выходим в море на ходовые испытания. Первое погружение. Дифферент на нос и, мы резко уходим вглубь. Немного страшновато. А вдруг рули заклинит на погружение? Тогда каюк.
 Но нет, нет, у нас надежный экипаж и опытный капитан. Все будет хорошо. Хорошо...
Всех тех, для кого это первое погружение, собрали в трюме третьего отсека. Сейчас нас будут посвящать в подводники. Класс!
Но что это? Шустрый парнишка, ловко откручивает увесистый плафон светильника. Плафон зараза емкий, литра на полтора-два. Другой паренёк, подвешивает кувалду за проволоку. Металлическую часть кувалды густо обмазывают солидолом. Нам обьяснили, что это закуска.
 Третий несет деревянный чоп(длинное полено) с острым концом. ???
Вот все и готово. Ритуал начинается. По очереди, каждый молодой матросик, встает на четвереньки. В задницу ему упирают чоп(чтобы не дергался). В руки подают плафон с забортной водой, которую нужно выпить строго до дна. Несмотря на то, что вода холодная, соленая и противная, отдает йодом и тухлой рыбой, пить ее надобно большими глотками, не разбирая особо на вкус. Ежели остановишься – нальют поновой.
Ну, поехали, как говорил Гагарин. Не успел я оторвать ото рта опустошенную емкость, как маятником, мне в лицо, летит кувалда. Ёпсь, бьет она по моей физиономии. Все лицо в солидоле. Ээх, хороша закусочка.
Прошедшие обряд, громко рыча, блюют в закутке. Потрясающе, и кто только это придумал. Убил бы гада.
Молодым офицерам и мичманам повезло больше. Процедура у них, более щадящяя. Выпил залпом рюмку забортной воды и, ты настоящий подводник…
Ладно, ритуал пройден. Это хорошо. Но больше всего меня радовало то, что под водой абсолютно не было качки. Ну просто никакой. Для меня это самое главное...
...После ходовых испытаний, загрузив пару торпед(на всякий пожарный), берем курс на Петропавловск–Камчатский. В родную базу.
По дороге, еще одно шоу – продувка гальюна (туалета).
Корабельный гальюн состоит из обычного на вид унитаза и, скрытого от глаз резервуара, в который и сливаются человеческие испражнения. Когда злосчастный резервуар полон, его содержимое необходимо продуть(выплюнуть) зАборт. Тобишь, загерметезировать, создать в нем давление большее чем за бортом и, открыв внешнее отверстие, выдуть добро в океан. Производить сие ответсвенные манипуляции, входило в обязанности трюмных(ребят из БЧ-5). Ну а теперь - само шоу.
У туалета столпотворение, все хотят видеть. Опытный матрос объясняет "молодому", что да как: «...смотри внимательно. Сначала, вот этот вентиль закрываешь. Понял? Затем, вот это – открываешь. Смотришь на манометр. Да не на тот, а вот на этот. Понял? Потом этот вентиль закрываешь, а вот этот вентиль открываешь. И опять смотришь на манометр. Дальше вот этот вентиль закрываешь, а вот этот открываешь. И наконец, самый главный момент – нажимаешь на педаль унитаза. Все понял?» «Даа», - ничего не поняв, отвечает "молодой". «Ну, давай, действуй»,- подмигивая толпе зевак, командует старший.
Дрожащими руками, медленно-медленно, салабон начинает крутить зелёненькие вентильки. Причём, в разные стороны. Он и понятия не имеем, что сейчас делает. Стрелки манометров, что-то показывают, но что именно, не понятно. Ну, а теперь кульминационный момент – нажатие педали.  Матросик  изо всех сил давит на нее. Педаль не поддается. «...дави сильней»,-  кричит народ. Молодой старается. И вот, его труд вознагражден, из унитаза, в его испуганное личико бьёт струя жидкого говна. Публика визжит от восторга. Все удалось на славу. Ни чего, ни чего страшного, матрос прошел боевое крещение.  Сейчас примет душ, постирается, приберется, а остальное - ерунда...


...В родимую базу, мы прибыли в канун нового 1980-го года.
Но что такое? Что случилось? У штаба дивизии толпится народ.
 Выяснилось, что это матросы падают рапорты с просьбой отправить их на войну. Куда? На войну. В Афганистан. И тут я вспомнил письмо своего школьного друга Сереги, в котором еще пол года назад он писал мне об этом. Вот это даа. Оказывается он мне военную тайну раскрывал, а я дурак думал что это его фантазии. После очередного выкуренного косяка. С планом...
Нам всем страшно хотелось повоевать. Это так романтично. Но нужно было торопиться, ведь операция ограниченного контингента скоро закончится. И мы не успеем пострелять диких «баранов», бегающих по горам, с кремневыми ружьями. Да, да, судя по победным реляциям в газетах и на телевидение, в ближайшее время все закончится. Доблестные советские войска, в кратчайшие сроки, уничтожат кучку несознательных бандитов, которые не совсем понимают всех позитивных моментов марксизма-ленинизма и мешают нашим афганским товарищам строить светлое социалистическое будущее...
Однако, в штабе дивизии нам популярно объяснили, что в Афганистане и без нас обойдутся. Дело то плевое. А мы, подводники, как никогда нужны здесь, разъяснили нам. Так как враги, ну эти, империалисты-милитаристы и прочие натовцы, окружают нашу несчастную Родину со всех сторон. И что в этот, трудный для Отчизны час, мы должны еще крепче сплотиться вокруг Коммунистической Партии и Советского Правительства и в едином порыве, крепить оборонную мощь нашей Великой Страны.
 На том и порешили. А жаль. Так хотелось повоевать...

Скрипя снегом, я плелся в казарму, а мне почему-то вспомнился семьдесят второй год. В том далеком году стояла небывалая жара. В моём родном Подмосковье бушевали страшные пожары. На огромных площадях горели леса и торфяники. Даже Москва была вся в дыму.
 На машинах и тракторах, в кромешную мглу, люди уезжали на тушение пожара и, не возвращались. Пропадали. Сгорали заживо, не найдя дороги назад.
 Огонь, подбирался к нашему пороховому заводу. Ситуация выходила из под контроля. На помощь военизированным пожарным частям, прибыли регулярные войска. Солдаты прокапывали траншеи на подступах к заводу, закладывали туда взрывчатку и направленным взрывом отбрасывали огонь в сторону.
Но вот однажды выяснилось, что у военных, украли несколько ящиков с толовыми шашками. Кто мог отважиться на такой дерзкий поступок? Кто? Нужно срочно выяснить. Иначе, будет худо.
 Милиция сбилась с ног. Трясли местных крименальных авторитетов. Поставили нАуши всю агентуру. Результат был нулевой. Взрывчатка как сквозь землю провалилась...
Прошел год. О ЧП почти забыли. И вдруг, в одном из домов города прогремел взрыв. Пареньку, устроившему это, обожгло все тело, разорвало живот, выбило глаза. Его жизнь висела буквально на волоске. Изувеченый парнишка кричал от нестерпимой боли, молил о помощи.  Прибывшие же на место трагедии следователи, заставляли доктора колоть ему некие препараты и, пытали. Их интересовал лишь один вопрос: Где находится остальная взрывчатка?  Кто еще был с ним?
 Перед тем как скончаться, мальчишка раскололся. Рассказал ментам о том, что они со школьным другом, похитили тол для того, что бы взорвать здание ОВД. Они уже заминировали его. А взрыв в квартире – всего лишь репетиция.
Если бы ребятишкам все удалось, на следующий день, от милицейского участка не осталось бы и камня на камне.
Даа, видимо они были настоящими комсомольцами. Фильмы про войну и игра «Зарница» не прошли для них даром...


А служба продолжается. Скоро уходим в дальний поход. Это будет моей первой автономкой. Интересно, что же это такое?
На пирс, к лодке, один за одним, подъезжают грузовики. Они подвозят запасные части, расходные материалы, продовольствие. Процессом погрузки руководят два «колобка». Это небольшого росточка, круглые как шарики мужички-земляки молдаване: мичман Жосан и мичман Цуркан. Один из них начальник службы снабжения, а другой - кок инструктор. Они очень уважаемые люди, так как сидят на дефиците.
«Колобки» выстраивают членов экипажа таким образом, чтобы ни чего не пропало: офицер – мичман – матрос, офицер – мичман – матрос и т.д.
 Особый контроль, когда подвозят спирт, вино, икру, шоколад. Я всегда удивлялся тому, что после каждой такой погрузки, у молдован всплывала не хилая недостача. Скорее всего, они сами чего-то мухлевали, хотя и офицеры с матросами вечерком ходили на веселее, облизывая сладкие от шоколада губы.
Теперь боеприпасы. Торпеды грузим здесь же, прямо у пирса. Лодка делает дифферент на карму, ее нос высоко высовывается из воды и оголяет крышки торпедных аппаратов. В самую последнюю очередь, когда стелажи полны, подвозят торпеды с атомными боеголовками. Грозное оружие, хотя считается тактическим. Данные торпеды предназначены для удара по авианосцам или группам кораблей. После их применения, скорее всего, погибнем и мы, от них же.
Ну а теперь, самое ответственное – загрузка ракет. Не абы каких, а стратегического назначения. Это вам не хухры-мухры.
 Мы снимаемся со швартовых и, в надводном положении идем в странное страшное место. Не большая глубокая бухта, точнее даже не бухта, а шхера, у подножья почти отвесного склона сопки. Аккуратно встаем у бетонной стенки. И что мы видим? Рядышком скромно пришвартован невзрачный ржавый сухогруз. По имени "Ветлуга". С большими вязанками бревен на палубе. Он то что тут делает? Заблудился что ли?
Ну да ладно. После недолгой суеты экипаж занимает свои посты по команде «боевая тревога», и только мне посчастливилось заступить верхним вахтенным и увидеть это, незабываемое во всх отношениях зрелище...
В звенящей тишине, слегка поскрипывает портальный кран. С верхней палубы лесовоза убирают бревна.
Открывают крышки трюма.
Оттуда, медленно-медленно, извлекают загадочный контейнер. Похожий, на огромный гроб. Нежно-нежно ткрывают крышку гроба(контейнера) и, я увидел, лежащую там, ра-ке-ту.
 Вот тебе и сухогруз. Вот тебе и лесовоз. Мне стало не по себе. Вот она какая, баллистическая ракета, которая за раз, может уничтожить миллион человек.
 На мгновение мне показалось, что это сон, что это происходит не со мной. Ведь этого не может быть. Какой то ржавый пароход, какая то обрезининая лодка, какая то бескрылая ракета. А я то что здесь делаю? Брр, мистика...
А действо тем временем продолжалось. Кран полцепил ракету за голову и жопу. Поднял вверх. Перевел в вертикальное положение. Медленно занес над лодкой. Ракетчики, одетые в специальную защитную одежду,  издали показались мне какими-то роботами или даже инопланетянами. То ли от волнения, то ли из-за толстой спецовки, их действия были скованными и неуклюжими.
А «роботы» тем временем подключали к днищу ракеты толстые кабели и экранированные шланги. Вот ежели сейчас, произойдет нечаянная утечка топлива, али окислителя, нам всем будет ****ец. И наверное, не только нам. Уж больно опасная это штука...
Наконец-то, все что нужно, подсоединили к ракете и её тихонечко опустили в шахту. Готово...
А тем временем, из трюма лесовоза извлекли второй пинал, похожий на гроб. И все повторилось вновь. Ракеты, похожие на пивные бутылки «чебурашки», цилиндрической формы, высотой с трехэтажный дом, одну за другой, заряжали в шахты нашего ракетоносца. Их было шестнадцать. Одуреть можно. Да, крепка совецка власть... 
Наконец то, слава Богу, выходим из этого мрачного местечка. Боевая единица готова к выполнению задач поставленных Партией и Правительством...
 
А задача соответствовала ситуации. Ну а ситуация была таковой: продолжалась холодная война и гонка вооружений. Мы и американцы, с пеной у рта, доказывали друг другу, какой путь развития лучше, социалистический либо капиталистический. Дело шло к войне.
 В случае её начала, подводные лодки стратегического назначении Краснознамённого Тихоокеанского флота Советского Союза, должны были нанести сокрушительный ядерный удар по городам-миллионникам Западного побережья Соединенных Штатов. А лодки Северного флота – по таким же городам Восточного побережья.
Для этих важных задачь, в специальных районах мирового океана, постоянно находились подводные крейсеры нашего проекта.
Задача же американских лодок, кораблей и самолетов заключалась в том, что бы в случае войны, не допустить ракетного обстрела своей территории. Для этого необходимо на выходе из каждой русской базы, сесть на хвост нашему ракетоносцу и, незаметно следуя за ним, установить район боевого патрулирования. Тогда, в случае начала военных действий, можно легко затопить вражескую(тобишь нашу) субмарину, не дав ей произвести ни одного ракетного пуска.
Для этих целей, у выхода из Авачинской бухты постоянно паслась американская подлодка. Вот сука.
Нам следует незаметно выйти из бухты и скрытно уйти. Но как это сделать?
 Для начала, несколько дней, у выхода из губы, работают гидролокаторами противолодочные корабли. Нужно отогнать америкосов подальше от горловины. Так, вроде бы отошла. Теперь выходит лодка из нашей же дивизии, такого же проекта и, шумя и привлекая к себе внимание идет непонятно куда, авось американцы клюнут. Ну а теперь, наш черед.
Под покровом ночи, стараясь не шуметь, мы тихо-тихо уходим в дальний поход...
Идем не напрямик, а подпольными тропами.
Все суда в океане, ходят ни где попало, а по определенным дорогам. Мы встаем под такую вот дорогу и маскируясь под шумы танкеров, сухогрузов и других торговых пароходов, уходим все дальше и дальше от родных берегов. На встречу неизвестности...
 
Служба на берегу мне в общем-то нравилась. Утром неторопливый подъем, зарядка в виде пробежки, водные процедуры, завтрак. После завтрака плетемся на станцию радиационной безопасности, это что-то вроде огромной раздевалки. Оставляем там чистую одежду, переодеваясь в специальную, как бы не совсем чистую, в радиационном плане. На пирсе построение на подъем флага. Затем развод на работы. Не успели начать работать, а нужно строиться для перехода на обед. При выходе с пирса проходим через пункт радиационного контроля и тащимся переодеваться. После обеда полагается отдых ввиде сна. Немного кимарнули и опять длинный путь на корабль. Одним словом, пока туда-сюда ходим, и день миновал, пора шлёпать на ужин. Блин, одни прогулки и приемы пищи получаются. Не жизнь, а малина...
Здесь же, в автономке, совсем другие расклады. График - четыре через восемь, без выходных и проходных. Хотя тоже ничего. Четыре часа  на вахте, сидишь в удобном кресле и отслеживаешь передвижение окрестных судов. Главная задача – не напороться на военные корабли противника и придти в район боевого патрулирования не замеченными.
После вахты, восемь часов делай что хочешь: ешь, спи, кури, читай, мастери чего-нибудь. Мыться в душе можно хоть каждый день, а вот менять постельное белье и одноразовую одежду дозволялось раз в неделю. Стирать их бесполезно, они из плотной, чем-то пропитанной марли. Если опустить рубаху или простыню в воду, она тут же превращалась в ветошь...
Отношения между членами экипажа отличные. Никто не кичится званием или должностью, и лишь капитан корабля Герасимов все такой же нелюдимый. Свободное время он проводит в одиночестве в боевой рубке. Заберется туда, усядется в огромное кресло, укутается в тулуп и курит «Беломорканал» одну за одной. Потом спустится оттуда одуревший от никотина и командует сильно картавя: «Бойтман! Пэавейнтеиуйти баевую упку!» И через минуту, по всем отсекам разносится смачный запах папиросного дыма...
Коки на камбузе стараются угодить. То шашлычками нас побалуют, то курами фаршированными, то еще чем-нибудь.
 В обед, каждому полагается пятьдесят граммов вина.  Ну что это, только губы мочить. Все вино сливается в одну кружку, нас же шестеро за столом. Пьем по очереди. Хорошо что на этот раз, загрузили не сухое вино типа "Рислинга", а венгерский вермут. Класс! Он вкуснее, да и градусов в нем побольше. Тот, чья очередь сегодня пить, целый день ничего не ест. Потом хряпнет на тощак триста граммов и бежит в курилку догоняться. Штуки две - три сигаретины подряд засадит и хорошо. Ну а ежели за столом окажется хотя бы один не пьющий, а такое встречалось, еще лучше – чаще праздничные дни получались.
О курилке речь особая. Она совсем крошечная. В ней с трудом помещается четыре человека. Каждый зашедший в нее, курит по несколько штук сразу. Вытяжка еле справляется. Впервые я попал туда отстояв небольшую очередь и ужаснулся. В комнатке два на два метра не было видно ни зги. Я попытался зажечь спичку, но ничего не получалось. Спичечная головка шипела, искрила но не загоралась. Это говорило о том, что в каморке совершенно отсутствует кислород. Пару минут покурив, я кое-как выбрался наружу. Меня вырвало.  Все, подумал я, надо завязывать с курением...
Каютки  конечно тесноватые.  Каждая из них рассчитана на шестерых человек. Низкий потолок и узкие шконки в три яруса. У каждого, в изголовье, небольшая лампа дневного освещения. Эта лампа издавала чуть слышимый навязчивый гуд. Если не обращать на него внимания, то ничего страшного, но если врубиться в этот звук – можно сойти сума...
На вахте, моим старшим напарником, стал мичман Громов. Обычно мы усаживались  по удобней и начинали прослушивать "горизонт". Кроме биологических шумов и шумов гражданских судов, не было ничего подозрительного. Не заметно затевался какой-нибудь разговор, который плавно перетекал на две любимые темы Валеры. Первая тема – о любимой жене Женечке. Он часами взахлеб рассказывал как она превосходно готовит блинчики, как они любят друг друга, какая прекрасная у него теща. Единственное, что омрачало их жизнь, это то, что после шести лет брака у них так и не появились дети.
А откуда же им взяться, думал я, если ты страшный пуританин, топчешь свою ненаглядную раз в год. И то по обещанию.
Обычно, когда в рубке собирались все акустики, речь заходила о прекрасной половине человечества. В разговор вступал мичман Ефременко – тот еще ходок по бабам. Он в деталях, с пикантными подробностями, травил нам, как охаживает жен офицеров, пока те находились в море. Как эти "верные" женушки, делают ему минет, с проглотом. Как просят засадить им в попку.
В такие минуты, мичман Громов начинал бурно возмущатьсяь: «...фуу, какая гадость! Да как ты можешь такое делать, ведь это же живые люди!»
Хлопая дверью, он выбегал из рубки, а мы дружно смеялись .
Вторая излюбленная тема Валеры – геморрой. Вот уже несколько лет, он не мог излечиться от этого страшного недуга. Каждую смену я слушал одну и туже душераздирающую историю, как Валера поехал в деревню к матери на сенокос. Когда он метал стога, у него в жопе что-то хрустнуло, брюки окрасила кровь. Родители жутко испугались. Диагноз врачей - геморрой. И вот теперь, он ходил срать как рожать, спасали только специальные свечи, которые присылала ему сестра – медик...
Что бы решить проблему бездетности, перед автономкой, в отпуске, Валера с Женечкой ездили в Москву, к известному и очень авторитетному сексопатологу. Что бы попасть к нему на консультацию, любимые выстояли в очереди пол года. И вот, этот знаменательный день настал. Первым в кабинет доктора вошел Валерий и, растерялся от неожиданности. На него изподлобья сурово смотрел здоровенный дядька с бритой наголо головой и орденскими колодками на потёртом засаленном пиджаке.
  ???
- Ну, чё стаишь! Прахади! Садись!- басистым голосом начал сексопатолог.
Не дыша, Валера сделал несколько шагов и скромненько присел на краешек стула.
- Ну, давай, рассказывай,- закурив импортную сигарету пробасил доктор.
- Чиво рассказывать то?- смущаясь, спросил Валера.
- Чиво-чиво, ну как ебёшь? Кагда ебёшь? И сколька?
Валера явно не ожидал такого приёма. Он вздрогнул, смутился, покраснел.
- Так…с табой всё панятно,- что-то записывая, пробормотал себе под нос мужик,- давай жыну сюда, а сам за дверью пастой.
В кабинет впорхнула Женечка, скромненькая такая,  худенькая, в очёчках, похожая на учительницу.
- Ну чё, ни **** тибя твой любимый,- без обиняков начал специалист.
Опешив, Женечка залилась краской, опустила глазки в пол, не зная, что и ответить то.
- Где он у тибя работает? - спросил дядька.
- Эта, падводник он у меня, видимся редко, может быть в этом причина?- промямлила Женечка.
- Да нее, дело ни в этам…  Я вот что тибе пасаветую,- с умным видом забурчал доктор,- дай ты каму-нибуть, ну кто панравится, пака твой лапух в море. А если забиременеишь, объяснишь ему: так мол и так, ни даношеный получился. Одним словом наврешь чё-нибуть, что тебя учить. Я же вижу, любит он тибя, значит поверит. Ты все поняла?
- Даа,- вся трясясь, кивнула Женечка.
- Ну, иди к своему нинагляднаму.
Увидев жену, Валера подбежал к ней и ласково обнял.
- Зая, зая чиво он тебе сказал?
- Да так… ничиво. По-женски там, что-то...
Забегая вперед, скажу, что пока мы были в автономке, Женечка, по совету специалиста, отдалась понравившемуся ей лейтенанту. Всё было потрясающе, но вот ребёночка почему то не получилось.
 Чуть погодя, дала другому летёхе. Результат был нулевой.  Потом, отдалась какому то мичману. Затем, пьяную, ее пустили по кругу "голодные" матросы. Ну и пошло-поехало. Одним словом, у девахи сорвало «башню», или как говорят школьники: «...****а сума сошла». Два месяца Женечку драли все кому не лень. Судя по всему, она распробовала это дело на вкус и уже не могла остановиться...
Когда мы вернулись из похода, Валеру ждала пустая комната в общежитии и истерики жены. Она кричала о том, что это он и только он виноват во всем. Что он загубил ее молодые цветущие годы, что он тварь позорная. И конечно же то, что он просто обязан отдать ей все деньги, которые заработал в море.
Валерик же ползал у нее в ногах и просил пощады. Говорил, что все ей простит, все забудит, лишь бы только она вернулась. Но та, была неумолима. Мол я тебя скотину даже видеть не могу. Давай деньги и убирайся прочь.
В конце концов, он так и сделал.
К слову сказать, она так и не забеременела. Ни от кого. А вот у Валеры, все получилось. Но немного позже...
Вообще, в жилом поселке офицеров, ****ство процветало. За редким исключением, жены моряков нигде не работали. На время автономки, мужья отправляли их на материк или оставляли на базе. Но разница была не большой. От безделья, девки шарились по кабакам в поисках приключений и проматывали заработанные мужьями денежкии. Ну а такие хмыри, как наш мичман Ефременко, окучивали их во все дыхательные и пихательные.
Сами офицеры частенько спорили между собой на эту тему, мол, что делать? Кто-то тупо не хотел верить, что жена изменяет, дескать она у меня не такая. Другие, такие как капитан третьего ранга Маргулис, рассуждали философски: «...ну и что, что ебут. Подумаешь. Главное никогда не приезжать домой инкогнито. Заранее, дал жене телеграмму. Она выгнала ебарей, навела марафет в квартире и, встретила тебя как человека. А там, целых два месяца любит тебя и только тебя. Ну а когда уехал, пусть делает, что хочет. Тебе-то что. У меня вот две дочки растут, так они только за офицеров замуж хотят, они же видят, какая прекрасная жизнь у их маманьки»...
Так же, в жилом поселке шла настоящая война между семьями офицеров и семьями мичманов. Участвовали в ней не только взрослые. Дело дошло до того, что семьи тех и других требовали, что бы их дети учились в разных школах, благо их было две. Скандал докатился до командования флотилией.
А суть конфликта заключалась в том, что офицеры считали себя элитой Военно-Морского флота. Ведь они учились своему ремеслу пять лет. Что служат они, не за материальные блага, а за Родину и честь. Что их жены, высокообразованны и культурны, а дети воспитаны. Мичманов же, они считали малограмотными деревенскими баранами, которые подались на службу за длинным рублем, вместе со своими женами - колхозницами.
 Мичманов здесь, так и называли «сундуками». Офицеру, чтобы выйти на пенсию, нужно было отслужить календарных двадцать пять лет. Мичману же – в два раза меньше. Обидно ведь. Ну а культуру, что мичманов, что офицеров, я видел по весне, когда нас гоняли в поселок, убирать мусор из-под их окон. Вот это было зрелище...


Продолжается долгий путь в район боевого патрулирования. Периодически производим противолодочные маневры, это когда наша лодка резко останавливается, разворачивается на 180 градусов и стоит. Цель маневра – обнаружение преследования. Если хвоста нет, продолжаем движение. Раз в сутки – всплытие на перископную глубину - на сеанс связи и определения места. Связь происходит только в пассивном режиме. Всплываем обычно ночью, чтобы нас не обнаружили со спутника. Штурманы определяют наше место положение по звездам или луне.
Судя по фильмам, я считал, что на подводной лодке выдвигается только перископ,  и сильно заблуждался. Выдвижных устройств оказалось аж, одиннадцать штук, и все они разного предназначения.
Первым из воды появляется хитрое устройство для обнаружения работающего радиолокатора противника. Управляет им радиоразведчик. Все чисто. Разведчик поднимает второе выдвижное, предназначенное для перехвата радиопереговоров американских пилотов между собой или с берегом. Опять все чисто. И тут начинается нечто. Из воды выползают остальные выдвижные и начинается аврал. За пять шесть минут необходимо проделать многое. Нужно точно определить место, где мы находимся -  что-то громко крича, это делают штурманы. Нужно принять кучу информации с берега. Этим занимаются связисты. Если состав воздуха в лодке плохой, необходимо закачать  свежего. Но как это сделать? Устройство, с помощью которого можно засосать воздух, очень громоздкое. Если в этот момент вдруг появится американский самолет – нам несдобровать. Тогда делаем так: внутри лодки создаем вакуум, выдвигаем устройство, открываем клапан, легкий хлопок, и морской чистый воздух резко заполняет отсеки. Закрываем клапан и быстро убираем трубу. В такие минуты, весь экипаж бросается к лючкам вентиляции и тыча туда носы, пытается хоть немного подышать нормальным воздухом. 
Но вот все закончено, капитан командует: « Боцман! Срочное погружение!» Начинает громко работать крякалка. Подлодка уходит в толщу океана…
Изо дня в день, сидя на вахте, я слушал шумы винтов и пыхтеж паровых машин проходящих мимо судов, плач касаток, мяуканье дельфинов, рассказы Валеры, а мысли уносили меня в далекое детство…
Моим соседом по коммунальной квартире был хороший человек – дядя Толя, точнее Анатолий Петрович. Кстати, он тоже когда-то служил в морфлоте, где-то в районе Совгавани. Никто из отцов соседских мальчишек не возился со своими детьми так, как Петрович с нами. Как у него хватало терпения? Длинными  зимними вечерами, он учил нас плести сети, мереды, вьюнницы, готовить к рыбалке закидушки, донки, удочки. Вместе мы мастерили ловушки и клетки для птиц, собирали модные тогда наручные браслеты из бисера. Он рассказывал нам интересные истории из своей жизни. Мы слушали его с замиранием сердца. Петрович был для нас и отцом, и братом, и другом.
Недалеко от нашего городка начинался дремучий непролазный лес. Вырос он на месте заброшенных и затопленных водой торфяных карьеров. Простирались эти гиблые места, на сотни километров в сторону славного города Мурома. Рыбы в этих карьерах было видимо не видимо. Но отправляться туда на рыбалку,  осмеливался не каждый. Уж больно много люда там сгинуло. Уезжали и, пропадали навсегда.
Но Петрович был не робкого десятка, такого голыми руками не возьмешь.  За голенищем сапога он всегда носил финский нож с наборной ручкой. Бывало по вечерам, в нашем городе, так просто не пройдешь, молодежь нападала на одиноких прохожих стайками и била до полусмерти. Забавы ради, а что еще делать-то.
Когда мы немного подросли, дядя Толя стал брать нас с собой на рыбалку. Жутко было по началу, но потом привыкли. Как-то раз, на рыбалку, я забыл дома ложку. Все взял, а вот ложку забыл. Вечером, уставшие, голодные, мы собрались у костра, сняли котелок с вкусной горячей ухой и … е мое, самого главного инструмента и нету. Я чуть не заплакал. Может дядя Толя мне свою даст?  Петрович посмотрел на меня, и говорит спокойно: «Есть будешь последним, если что-то останется». Минут двадцать, которые ребята хлебали наваристую ушицу, показались мне вечностью, я чуть слюнями не захлебнулся. Но вывод сделал правильный – с тех пор, я почти никогда и ничего не забываю. Вот это воспитание…
 Иногда Петрович крепко поддавал. Если во дворе слышалось протяжное пение: «Позарастали стежки-дорожки, где проходили милого ножки»,- значит, дядя Толя хорош. Сейчас придет, и будут колотить свою жену Василису. Просто так, для профилактики. А чего ей будет то?
Василиса была красавицей. Настоящей русской бабой: среднего росточка, широкой в кости, с увесистыми налитыми грудями, с крепкой как орех задницей, с крупными голубыми глазами и тугой косой пшеничного цвета.
Любовь у Петровича с Василисой была настоящая, русская. Ежели он ее сегодня бьет, то завтра у них тишь да благодать. Обычно, в такие тихие дни, за стеной, можно было слышать настойчивый скрип железной кровати. Сначала кровать скрипела медленно, потом все быстрее и громче. Затем все замирало. Через минуту Василиса выплывала из своей комнаты вся счастливая и напевая песенку, наливала в банку теплой воды, разводила в ней марганцовку и шла в туалет. По малолетству, я все не мог понять, для чего она это делает.
Прошло время, я немного повзрослел. Все чаще и чаще, я стал поглядывать на Василису с интересом. Однажды, невзначай, я заскочил на кухню. Соседка мыла пол. Она стояла ко мне задом, согнувшись в низ. Коротенький байковый халатик Василисы, задрался вверх, оголив крепкие стройные ноги до самых ягодиц. Белоснежные трусики туго обтягивали половые губки ее киски и тоненькой веревочкой врезались в промежность попки. Тяжелые розовые груди, слегка вывалились из лифчика и подрагивали навису. Узкая талия, плавными линиями перетекала в широкие бедра. Слегка покачиваясь, Василиса двигалась в мою сторону... Я остолбенел. Во мне проснулся звериный  инстинкт. В глазах все поплыло. Кровь ударила в голову. Сердце заклинило. Такое состояние, я испытывал впервые. Желание засадить ей, было сильным, всепоглощающим. За-са-дить. Прямо сейчас. Сию минуту. Взять за бока и вдуть ей по самые помидоры. Проткнуть ***м трусики и выебать ее как последнюю ****ь. Хочу. Хочу. Хочу. На мгновение мне показалось, что мой член сейчас лопнет.  От напряжения. Лопнет и все. Разорвется как шарик… Надо действовать. А как же Петрович? Что он скажет? А я ему все объясню. Он меня поймет. Что ему, жалко, что ли? Я же только один разок, и все… Кое как, я все-таки совладал с собой. Боком-боком, держась за стену, я пошел к себе в комнату, выпускать пар. Вот это да, так и сума сойти можно…С тех пор, я с еще большим интересом стал поглядывать на Василису, но подойти к ней, с непристойным предложением, так и не решился.


На любом корабле есть два бездельника – замполит и особист.  Их еще называли дурогонами. Замполитом у нас в экипаже был капитан-лейтенант Багно. Высокий худощавый парень с вечно приоткрытым ртом и толстыми слюнявыми губами. По молодости, он тоже служил матросом, но, поняв, что к чему, после службы подался в военное училище, учиться на замполита. И вот теперь, брызгая слюной, он самозабвенно  гнал нам о том, каким же великим был дедушка Ленин. Что если бы он пожил на этом свете подольше, мы жили бы сейчас при коммунизме,  когда от каждого по способности и каждому по потребности (больше о коммунизме он рассказать ничего не мог). Что во всех наших бедах, виновата мировая закулиса, которая так и норовит поработить наш гордый и трудолюбивый народ. Но у них ничего не получится, потому, что наша страна, под мудрым руководством партии и правительства, во главе с дорогим и любимым Леонидом Ильичем Брежневым стоит на правильном пути, и мы обязательно придем к светлому прекрасному будущему. По чугуну и стали, мы уже на первом месте.
 Интересно, а верил ли сам товарищ замполит в бред, который он нам нес. Единственное, что ребятам нравилось у Багно, так это его жена. Молоденькая хохлушечка была ну очень милой и симпатичной, как куколка. Все удивлялись, как этому губошлепу удалось отхватить такую  красотулю.
Вторым дурогоном на корабле был человек из особого отдела – особист. Перед самым походом, он неожиданно появлялся, как черт из табакерки, и так же неожиданно исчезал, по его окончании. Как правило это были невзрачные ни чем не примечательные люди. Почти все время они проводили у себя в каюте, лишь изредка выползая оттуда, помятыми и опухшими. Ходили слухи, что они писали отчеты на каждого члена экипажа. Ерунда какая-то, лучше бы мастерили бы что-нибудь, да хоть парусники, например.
Этим хобби болели почти все офицеры и мичманы. Из рук в руки передавались толстые потрепанные книги о кораблестроении. Перед автономками, любители этого дела запасались инструментами, материалом, различными лобзиками, сверлами, дощечками, шпоном. Изготовление макета парусного судна проходило точно так же как и построение настоящего корабля. На доску – миниатюрную стапельпалубу, устанавливали стапеля, затем закрепляли киль, в киль врезали шпангоуты, к ним крепились борта и так далее. Так, по порядку, дело доходило до верхней палубы, мачт, рей, стеньг и других деталей, название которых без бутылки и не выговоришь. Ткань для изготовления парусов пропитывалась специальным раствором, парусам придавалась форма, будто их надул попутный ветер. Открытые крышки бойниц по бортам, подвешивались на крошечные цепочки, а из самих бойниц торчали пушки, выточенные из бронзы. Но самое важное у парусника – это корма. В старину считалось, чем богаче убранство кормы, тем состоятельней владелейц судна. Наши офицеры умудрялись даже в малюсеньких окошечках вывешивать занавесочки. Внутрь корпуса парусника вставлялась подсветка. Модели получались неописуемой красоты. Их аккуратно снимали со стапелей и устанавливали на специальные подставки, инкрустированные различными породами дерева. Глаз было не возможно оторвать от этого великолепия.
Люди, которые не обладали достаточным количеством свободного времени, занимались чем-то попроще. Например, изготовлением копий подводных лодок, причем в строгом соблюдении всех пропорций. Главной проблемой было достать кусок эбонита, нужной формы и размеров.
Ну, а мой начальник - Сережа Жуков, из запасных радиодеталей клепал неплохую светомузыку и снабжал ею всех желающих. Но главной его мечтой было собрать телеприемник, который бы мог принимать зарубежные телеканалы. Он называл свою разработку непонятным названием «тюнер-сателлит». Еще я от него услышал такой термин как «цифра». Что за «цифра»?
Вообще, в разговорах, офицеры частенько сравнивали вооружения, технику, организацию службы, снабжения американскую и нашу. Почти все было в пользу американцев. Во-первых, базировались супостаты в Японии, поэтому автономки у них  намного короче. Половина их экипажа  –  гражданские специалисты. Они и назывались по  другому: наш гидроакустик – у них океанолог, наш начальник БЧ – у них инженер электромеханик и так далее. Курят американцы, в любом месте лодки, им это разрешается, потому что никому из них не придет в голову идея кинуть бычок за приборные панели. Когда их лодка идет в базу, на берег отправляется телеграмма со всеми проблемами, неполадками и необходимыми запчастями. По прибытии на берег, их лодка передается не второму экипажу как у нас, а ремонтной бригаде. Что касается электронной аппаратуры, то у них она не ремонтируется, а просто выбрасывается и заменяется на новую. И вообще, они переходят на цифровую технику. «А что это такое?»- спросил я у Сережи. «Понимаешь, ну это когда информация раскладывается на цифры и передается в таком виде, а там где ее принимают производят все в обратном порядке. Понял?» «Понял»,- ответил я, не поняв ничего.
Американские лодки были более скоростными и менее шумными. Почти все новшества нам приходилось передирать у них. Ну, как обычно. Единственное, что у нас было под строжайшим запретом, так это резиновые куклы Барби, которыми во всю разрешалось пользоваться американским подводникам. У них даже анекдот такой ходил:
- Джон, - спрашивает сослуживца Сэм,- говорят, вам на лодку резиновых баб нового образца завезли?
- Да,- отвечает Джон.
- Ну и как?
- От настоящих девок, ничем не отличаются. На днях, от одной, даже триппер поймал.
Говорили, что нашему Главкому тоже предлагали закупить партию куколок для флота, но тот не поддержал этого начинания. И вообще, если послушать наших офицеров, складывалось впечатление, что мы все знаем про них, а они про нас. Злобы, не было ни какой, как будто мы не враги, а две соревнующиеся спортивные команды. Не нравилось мне только то, что почти все наши моряки были уверенны в том, что у нас на флоте, даже гланды  через жопу дергают.


Был в нашем экипаже один очень колоритный персонаж – командир БЧ-5 капитан второго ранга Петренко. Это двух метрового роста, широкоплечий цыган, с густыми бровями и черными как смоль волосами. Все, что крутилось и вертелось на лодке находилось в его ведении. Если где-то что-то случалось, Петренко не раздумывая лез в самое пекло. Механиком он был от бога. Но как же цыган смог стать военным, да еще таким? В детстве, сиротой, он прибился к воинской части, да так и остался там жить.  Когда паренек подрос, его с трудом, но устроили в Суворовское училище. Как ни странно, но учился он там – на отлично, а по его окончании поступил в высшее военно-морское училище.
Про бывших суворовцев тема отдельная. Редко кому из них удавалось получить лейтенантские погоны. И вот почему. Придя на первый курс, они выгодно отличались от своих ровесников – вчерашних школьников. Бывшие суворовцы были более спортивными, подтянутыми, вроде как дисциплинированными. Их сразу назначали на должности заместителей командиров взводов. И тут выяснялось, что кроме всего хорошего, что они вынесли из стен суворовских училищ, имелось и кое что отрицательное. Они знали, как обмануть и провести офицера, как сорваться в самоволку, где и как раздобыть спиртного. Рано или поздно, ребята начинали попадаться. Сначала их  прощали, затем наказывали, ну а чуть погодя - отчисляли.
Петренко же, благополучно окончил училище и дослужился до капитана второго ранга- начальника службы подводного ракетоносца. Игнорируя офицерскую гарсунку, обедал он, только в матросской столовой. Здоровенный Петренко заходил на камбуз и басом кричал: «Борща мне, погуще. Да масолыгу не забудь». Вестовой радостно нес ему объемистую миску с ароматным варевом. Петренко, сладка чмокая, прихлебывал борщ и страстно обгладывал масел. Вскоре, в его огромных лапах, оставалась вылизанная до блеска костяшка. Семьей Петренко так и не обзавелся, по сути, он так и остался сиротой.


Больше всего я сдружился с парнишкой из Литвы – Славиком Ивановым. Служил он штурманским электриком. Не смотря на свои имя и фамилию, был он настоящим литовцем. Славик жутко ненавидел своего отца (русского по национальности) – алкаша и дебошира, с которым его мать – литовка,  давно  развелась.
Славик кардинально отличался от нас. Я поражался его барскими захмычкам. Стоило ему куда-нибудь присесть, он тут же разваливался, закидывал ногу на ногу, и задрав кверху свой острый нос, с легким акцентом начинал важно рассказывать: про Литву, про родной Вильнюс, про Клайпеду, про Палангу. Оказалось, что до армии, любимой забавой Славика и его подруги, было то, что они ходили по дорогим ресторанам Вильнюса и прикидывались состоятельной парой. Там они с размахом пировали, но улучив момент, сбегали не расплатившись. От Славика я впервые узнал, что такое пицца, и пиццерия. Был удивлен тем, что в Литве существуют «дикие пляжи». Правда отдыхают там, мужчины и женщины, по отдельности. Однажды, Слава со своими друзьями пробрались к такому вот пляжу, чтобы поглазеть на голых телок. Каково же было их разочарование, когда они увидели обрюзгших, ожиревших коров, отвратительного вида. Славик, был страшно напуган тем, что после увиденного, он может стать импотентом. Но к счастью все обошлось.
От него я также узнал, что в Литве  полным полно националистов. Что они считают своей столицей не «русский» Вильнюс, а старинный Каунас. Там же, в Каунасе, в начале семидесятых, на главной площади города, подверг себя самосожжению парнишка, который выступал против присутствия Советов в его стране… Вот это да, а мы тут ничего и знать не знаем,  думаем, что у нас все тип-топ.



Доктор категорически запретил на лодке заниматься спортом, ну а Вите Боровому наплевать. Он считает, что зажирел, и поэтому усиленно качается. Позже, я узнал, что Витя на сто процентов был уверен в том, что после автономки, обязательно поедет в отпуск. А дело вот в чем. Перед самой отправкой на Камчатку, к Вите в учебку, приезжала его невеста и он умудрился ее накачать. Теперь по закону его должны вызвать домой для заключения брака. Ай да Витя, ай да жук.
Частенько Витек показывал нам фотографии своей зазнобы. На те мол, завидуйте. С черно-белых фото на нас смотрела дородная деваха, килограммов на сто. Но это для нас она толстовата, а для Вити в самый раз. Он рассказывал нам о том, что обожает пороть свою милку по утрам, и только в позе «раком». Поставит свою толстушку на четвереньки и гоняет балду. Гоняет до тех пор, пока милая не пропотеет. Ну а когда от любимой  начинал подниматься запах пота и говна, это действовало на Витю как озверин.  В такие моменты он был неудержим и мог задрать ее на смерть.
Ну а пока Витек готовится к поездке домой и, несмотря на предостережения доктора, усиленно налегает на железо. А зря, ведь доктор плохого не посоветует. Вот недавно, у Вити стали выпадать волосы, да не по одному, а клочьями. Что только Витя не делал, все бесполезно. Обратился он к доктору, а тот ему и посоветовал: «Помойка ты голову яйцами». А где ж их взять-то? Только у снабженца.  Наш Витя, Цуркану прохода не давал, пока тот не согласился выделять ему по два сырых яйца каждый день. Прошло три недели, и впрямь, волосы у Вити выпадать перестали. Вот тебе и народная медицина.
А тем временем мы прибыли в район боевого патрулирования. Здесь нужно вести себя тихо, как мышки. Скорость снижена до четырех узлов. Тут не проходят морские пути, кругом слышны только биологические шумы. До Штатов рукой подать, точнее -  несколько минут полета нашей ракеты.
Конечно же, мы все заражены Западом. Когда-то, я все ночи на пролет накручивал ручку радиоприемника в надежде послушать хорошую музыку. Передавали ее только от туда. И вот в один из вечеров, я наткнулся на голос неизвестного мне человека. Оказалось, что это некто Сева Новгородцев, а радиостанция та, называлась Би-Би-Си. Я с большим интересом стал слушать передачи этого веселого парня. Про то, про се, ведь это в корне отличалось от того, что было у нас на радио. С тех пор,  не пропускал ни одного его эфира. Позже я разузнал, что Сева – иммигрант из Союза, что якобы, от него оказались родители -  уважаемые люди, что он небольшого роста, что живет он в Лондоне.
Постепенно я стал расширять круг радиостанций, которые вещали на русском языке. Это были Голос Америки, Свобода, Свободная Европа, Немецкая волна. Помимо музыки, я стал слушать аналитические передачи известных политиков и экономистом. Как правило, они выражали мнение, что экономика Советского Союза неизлечимо больна, что она не выдержит таких проектов как освоение космоса, строительство БАМа, гонку вооружений. Но в то же время они сравнивали экономику нашей страны с больным туберкулезом, который вроде бы еле ходит, весь зеленый, кашляет, а прожить может очень долго.
Не во всем я с ними соглашался. Конечно, я понимал, что страна у нас какая-то не нормальная. Ну не может быть нормальной страна, где разрушены церкви, где пенсионеры получают нищенские пенсии, где ветераны войны просят милостыню, откуда бегут выдающиеся люди, где сплошные очереди и процветает блат, где даже слова гимна – лож.
Даже здесь на лодке, мы слушаем их музыку: Beatles, Deep Purple, Led Zeppelin, Black Sabbath, Nazaret, Pink Floyd, из наших только Машину Времени и Воскресенье. Но несмотря ни на что, если не дай бог, нам отдадут приказ нанести ракетно-ядерный удар по США, Европе и другим гадам, ни у кого из нас не дрогнет рука. Мы разнесем в клочья этот проклятый западный мир. И пусть, горит все синим пламенем. А что же будет с нами? Да ничего страшного, нам такой жизни не жалко.


Из-за сильного плотного тумана, две ночи подряд штурманы не могут определить наше точное место положения. А определиться необходимо. В этом месте океана - сильное течение,  нас могло отнести в сторону, и в случае ракетных пусков, мы можем промахнуться. Что же делать, необходимо рисковать и всплывать днем. А если нас засекут с самолета или спутника? Тогда обложат радиобуями и вызовут корабли, а от них нам не уйти. Боевая задача будет сорвана.
Немного поколебавшись, капитан дает команду: «Боцман! Приготовиться к всплытию на перископную глубину». Штурманы начинают готовить гирокомпасы, чтобы определиться по солнцу. «Акустик, БИП, - из переговорного устройства слышится голос капитана, - прослушать горизонт». Шаг за шагом, мы внимательно вслушиваемся в окружающее нас пространство. Все тихо, ничего подозрительного. «БИП, акустик, горизонт чист»,- докладывает капитану Сережа Жуков. «Боцман! Всплываем на глубину семнадцать метров»,- командует капитан. Лодка медленно подвсплыла. Почувствовалось легкое покачивание. Вдруг, резко, начала кричать крякалка. Это означало только одно – срочное погружение. Рывком открыв дверь, в нашу рубку ворвался разъяренный КЭП: «Суки! ****ь! Глухари ****ые. Всех перестреляю». Ничего не понимая, мы вытянулись перед ним, понуро опустив головы. С грохотом, командир захлопнул дверь рубки и кинулся на центральный пост. Там тоже царил переполох. Совершая немыслимые выкрутасы, лодка уходила на максимально возможную глубину. Мы еще раз все внимательно прослушали, ничего подозрительного. Все чисто. А чего он тогда орет?
Погрузились уже достаточно глубоко, бока лодки стали слегка потрескивать, а капитан все равно не унимался. Офицеры переглядывались, пожимая плечами, может у капитана «крыша поехала».
Часа через два, к нам в рубку, опять зашел КЭП, стали спокойно разбираться, и выяснилось вот что. Когда лодка всплыла, и капитан взглянул в перископ, то чуть не упал от удивленья. Под огромными парусами, рядом с нами двигалась большая белоснежная яхта. У борта яхты собрался народ. Что-то бурно обсуждая, люди показывали пальцами на наш перископ – капитану в нос.
Мы объяснили командиру, да и сам он понял, что не могли мы слышать судно, идущее под парусом. Ведь оно не издает шумов. Вот если бы мы включили гидролокатор, тогда бы другое дело, но на боевом патрулировании это категорически запрещено.
Тем не менее, капитан серьезно переживал за то, что люди с яхты могут сообщить  на берег. Еще сутки мы мотались по району, хитроумно петляя, то погружаясь, то всплывая. На счастье все обошлось.


И снова вахты. Четыре часа через восемь. Каждый день одно и тоже. И снова в памяти всплывают сюжеты из прошлых лет…
Было мне лет шесть. Чтобы побольше зарабатывать, мать была вынуждена перейти на посменный график работы. Иногда, чтобы не оставлять меня дома одного, она отводила меня к знакомой тетеньке. Звали ее тетя Нюра. Это была тихая измученная жизнью женщина. Из восьмерых  ее детей, семеро были уже взрослыми и жили отдельно. Уродились они непутевыми, много пили и буянили, успели посидеть в тюрьме. Частенько, они приходили к своей матери и устраивали скандалы. Тетя Нюра тихо плакала и спрашивала Бога, почему он послал ей такое наказание, в чем она провинилась. И лишь только одно утешение было у этой несчастной женщины – младшенький сынок – Геночка. Она не чаяла в нем души. После каждого такого скандала, только Геночка утешал мамочку: «Не плач мамуля, не плач моя хорошая, ты у меня самая лучшая, ты у меня самая добрая, я тебя так люблю».
Сам же Гена, был худосочным, долговязым, неказистым пареньком, с рыжими волосами, и лицом, покрытым крупными веснушками. Похож он был, на гадкого утенка из сказки. Ко всему прочему, еще и сильно заикался. Ровесники дразнили и обижали его, по этому,  гулял Гена только с нами, малышами.
Прошло время. Наступил знаменательный день - Геночка закончил школу. И вот долгожданный выпускной бал. Ребята и девчата веселятся, танцуют, озоруют - ведь их ждет прекрасная взрослая жизнь, такая интересная и захватывающая. И лишь один только человек грустно стоит у стеночки и смотрит, как в окружении парней заразительно смеется самая красивая, самая замечательная на Земле девчонка - Надя. Гена безответно влюблен в нее с самого первого класса. Об этом знает вся школа. Ради Надюши, он готов на все, но разве ж это поможет. Она даже не глядит на этого урода. Более того, Надя демонстративно обнимается и целуется с Кириллом – самым симпатичным парнем в школе. А Кирилл хорош: высок, широкоплеч, с шевелюрой белокурых волнистых волос. Нет, Гена не может этого выдержать. Чтобы никто не видел его слез, закрыв лицо руками, Геночка бежит в туалет.  Но туалет на выпускном – это не туалет, это как бы ресторан. На подоконнике парни разложили закуску и, ослабив галстуки, разливают по граненым стаканам «бормотуху» - по рубль две. А что, не дорого, но сердито.
Опешив, Гена хотел было выбежать назад, да не тут-то было. Его схватили за пиджак и подтянули к импровизированному столу: «Ну что Геша, не видать тебе Надюхи. Вон какой ухажор к ней липнет, не чета тебе. Да ты не грусти, на, лучше выпей. Сразу полегчает». «Я не-не-не пью», - заикаясь, в слезах пробормотал Гена. «Да брось, ты че, не мужик что ли»,- подначивали ребята. Они налили полный стакан вина и протянули Гене: «На, держи аршин. Пей до дна». Зажмурив зареванные глаза, он залпом выпил теплое противное пойло. «Так, не ставь, давай еще дерни, в догоночку»,- не отставали ребята. А что, подумал Гена, они настоящие друзья. Они все понимают. С ними намного легче.
После второго выпитого стакана, Гену повело. Пол под ногами начал качаться, стены тоже. Гене показалось, что он невесомый, что можно подпрыгнуть и полететь. Отлично.
Какой-то паренек, положил  руку на плече Гены и по-дружески сказал: «На-ка, возьми». Гена увидел нож. Он жалобно посмотрел на парня. «Бери, не ссы.   Иди, припугни этого фраера. Пусть Надюха увидит, какой ты герой»,- настаивал парнишка. Гена неумело, взял в руки нож. А что, сейчас пугану этого красавчика и все. Шатаясь из стороны в сторону, он пошел в танцевальный зал. «По–по–пойдем  по–по-поговорим», - робко начал Гена, подойдя к Кириллу, мило танцующему с Надей. Слегка обалдев от такой наглости, влюбленные посмотрели на пьяного придурка и фыркнув, отвернулись. «По–по–пойдем вы–вы–выйдем»,- более настойчиво сказал Гена и дернул ухажера за рукав. «Слышь ты, чмо, иди на *** отсюда, пока я тебе ****юлей не навалял»,- развернувшись к Гене, выругался Кирилл. «Ну–ну тогда, получай», - почти не заикаясь, выкрикнул Гена и воткнул нож в бедро Кирилла… 
Несмотря на то, что рана оказалась не серьезной, это было ЧП городского масштаба. Все были в шоке, никто не мог ожидать от этого тихони такого дерзкого поступка. Что теперь с ним делать? Наказать по всей строгости? А может быть простить?  Нет. НАКАЗАТЬ.
На суде, и тетя Нюра, и Гена молили о прощении. Убитая горем женщина, ползала в ногах матери Кирилла и просила пощадить. Она обращалась к ней, как мать к матери, умоляла пожалеть ее кровиночку, младшенького – Геночку. Но никто не хотел ее слышать. Мать Кирилла, лишь брезгливо вырвала ноги из объятий пожилой женщины и высокомерно заявила: «Нет уж, пусть посидит за моего Кирюшу». После этих слов, тетю Нюру увезла скорая. Суд был не приклонен – три года тюрьмы.
Время пролетело незаметно. Гена освободился. Я увидел совершенно другого человека. Теперь то он знал, что тюрьма, не так страшна как ее малюют. Что там, обитают настоящие люди, а не звери, как здесь. Что живут там по понятиям, а не по беспределу.  На зоне  Гена усвоил главную заповедь: не верь, не бойся, не проси…
Новый срок, опять за нож, Гена получил не отгуляв и года. На этот раз, на суде, он вел себя борзо, дерзил судьям, хамил потерпевшим, от последнего слова наотрез отказался. А чего их просить, только унижаться, все равно впорят столько, сколько заранее решили.
Прошло несколько лет. Откинулся Гена незадолго до моих проводов в армию. Я случайно встретил его на улице. Мы обнялись. На меня смотрел умудренный опытом, настоящий уголовник. От бывшего забитого гадкого утенка не осталось и следа. Взгляд его был суров и пронзителен. «Ну, как дела, братишка?»- спросил он. «Да нормально»,- ответил я. «Слыхал что тебя на днях в армию провожают. Ничего, если я зайду?» «Да, да, конечно»,- не подавая вида, что растерялся, сказал я. «Ну давай, пока, до встречи»,- пожав на прощание руку, сказал Гена и направился к поджидавшим его смурным мужикам. Больше Гену я никогда не видел.  Той же ночью, он зарезал парня. На этот раз насмерть. Убитым оказался его подельник, который пытался обмануть Гену при дележке награбленного. Узнав об обмане, Гена взял парня за чуб и хладнокровно полосонул ножом по горлу. Что бы не крысятничал.
Как ни странно, но суд учел тот факт, что фигуранты дела, являлись членами одной шайки, и осудил Гену, всего лишь на десять лет. Но на этом, история о гадком утенке, не закончилась. Зона, куда прибыл Гена, оказалась «местной». Там правили бал свои авторитеты. И снова, как в детстве, нашего героя решили зачморить. Но это был уже не тот затюканный мальчик Геночка. Не долго думая, наш герой, просто-напросто зарезал местного пахана, как барана.
Гешиным братьям, на волю, пришла «малява». В ней Гена сообщал, что так мол и так, наверное дадут расстрел, чтобы не поминали лихом, чтобы ничего не говорили маме, не расстраивали ее, ведь она этого не перенесет. Прошло еще немного времени и вдруг, братья получили еще одну весточку от Гены. Он сообщил, что вместо расстрела, накинули «пятак», но переведут его на «особняк», и пол срока придется отсидеть в «крытке». Больше, от него, вестей не приходило никогда. Вот так закончил свою жизнь когда-то добрый и милый мальчик. Может быть надо было  пожалеть его, тогда?
А как же сложилась судьба красавчика Кирилла? Высшая Сила покарала его, наказала и его мать. Наверное, за неумение и нежелание прощать.
После службы в армии, Кирюша пошел работать в милицию. Милицейская форма была ему к лицу. Открывались неплохие перспективы. Но однажды, случилось непредвиденное. На новогодней вечеринке, Кирилл поругался со своей возлюбленной. Во время пьяной ссоры он ударил ее и разорвал платье. Вся в слезах, девчонка прибежала домой и пожаловалась родителям. Несмотря на то, что молодые были почти мужем и женой, на Кирилла завели уголовное дело по факту попытки изнасилования. Родители парня умоляли девушку пощадить их единственного сына. Но все безрезультатно. История повторялась, но теперь, на скамье подсудимых, сидел сам Кирилл. Дали ему семь лет строгого режима, да к тому же, не ментовской колонии, а обычной. Сто семнадцатая статья, да еще и бывший сотрудник – это было равносильно тому, что бросить человека в реку кишащую крокодилами. Прожил он в этом аду, не долго, всего три года. Убили Кирилла, аккурат в новогоднюю ночь. Воткнули острую заточку, в висок. Вот и думай после этого – есть Бог или нет.


Автономное плавание, день за днем шло своим чередом. Офицеры и мичманы потихоньку зарастали. В том смысле, что отпускали бороды, хотя на любом корабле это категорически запрещено. Случись что, человеку с бородой - противогаз не поможет. Но как уж повелось у нас на Руси, надеемся на авось. В конце похода будет проводиться конкурс, по трем номинациям: лучшая черная борода, лучшая рыжая борода, и новинка сезона – самая безобразная борода. Приз победителям – разрешение капитана, по прибытии в базу - бороду не сбривать,  а незаметно для штабных офицеров уехать с ней в отпуск. Круто.
Никогда не думал, что борода так сильно может менять облик человека. Некоторых офицеров невозможно было узнать. Красивых добротных бород было довольно много. Соревнования обещали быть очень напряженными. А вот претендент на обладание третьей номинации, был в не конкуренции – мичман Фокин, из БЧ-5. Деревенский парень из-под Рязани, был настоящим феноменом. Первое – это конечно же борода, которая была ужасна. Росла она разными по густоте и цвету клочьями. Причем торчали клочья в разные стороны. Вот природа наградила. Второе, что отличало Фокина от остальных людей, так это то, что его совершенно не било током,  лишь слегка щипало. Всевозможными щупами и датчиками мичман не пользовался принципиально. Он им не доверял, а верил только своим пальцам. Ему бы  в цирке выступать, фокусы показывать, отбоя бы не было.


На разводе, перед заступлением на вахту доктор раздает марлевые тампоны, пропитанные спиртом. Ими необходимо протереть лицо, шею, руки, небольшие ранки, порезы, ссадины. В замкнутом пространстве велика вероятность распространения инфекций. Здесь я понял смысл поговорки – чистота - золог здоровья. Всего лишь из-за одного чухана, могли заболеть все члены экипажа. Эти грязнули намного опаснее крыс и тараканов. Только они основные разносчики болезней. Ну неужели тяжело сполоснуться  в душе, ведь воды хоть отбавляй. Неужели нельзя помыть руки перед едой и ноги перед сном, почистить зубы, постирать носки. Но видимо, для некоторых тяжело. Я видел запущенные грибком ноги, где в язвах ползали опарыши, экзему, чесотку. На меня это произвело неизгладимое впечатление. Чуть позже, когда отслужил побольше, как-то само собой я стал негласным контролером по этой части. Излечиться, всегда тяжело, по этому, на первом месте -  профилактика: отрастил молодой ногти – иди стриги, чешется голова – побрей башку на лысо, высыпали прыщи на лице – смажь его зубной пастой, отлично помогает,  щекотно между пальцев ног – протри их одеколоном и т.д. В исключительных случаях, когда человек не понимал всей серьезности момента, приходилось бить в рыло. А виноваты в этом в первую очередь родители. Почему они не привили ребенку любовь к чистоте и порядку?


Изнутри лодка просто напичкана механизмами и аппаратурой. Кругом щитки, вентиля, задвижки. Всех вновь прибывших строго предупреждают об опасности, которая может случиться с кораблем и экипажем, в случае, если кто либо захочет поиграть со всем этим. Предупреждали только один раз. Основная масса людей прекрасно все понимала. Однако встречались личности, шаловливые ручонки которых, так и тянулись, что-нибудь покрутить, что-нибудь пощелкать. Тогда вступало в силу другое правило. Этот нехороший человек тут же получал удар «в носовой отсек». Действовал прием безотказно. Я часто задавался вопросом: ну почему нельзя усвоить такое простое требование сразу. Неужели это так трудно? В остальном же, никакой годковщины у нас и помине не было. Так, по мелочи.
А что такое неуставные взаимоотношения? Это взаимоотношения между людьми, по принципу: кто сильнее, тот и прав, а устав здесь совершенно не причем. Почему-то некоторые, наивно полагают, что такое происходит только в армии. Смущает слово «неуставные». Просто его можно заменить на слово «не правильные», или по умному - «не аутентичные». Если присмотреться, такие отношения происходят в любой песочнице, или в детском садике, не говоря уже об интернатах, где дети живут на постоянной основе. Такое сплошь и рядом творится в школах, училищах и даже в институтах. А в армии это просто обострено до предела. Здесь, так же как и в выше перечисленных местах, все зависит от старших, или непосредственных командиров и начальников. «Деды», «годки», или «земы» выполняют в данной системе  второстепенную роль. Вот пример. Предположим, воинскую часть сформировали из молодых ребят одного призыва. Буквально сразу же, там выявится лидер, за тем его окружение, просто серая масса, и наконец - изгои. Это неизбежно.
В некой «зоне» провели эксперимент. Всех «опущенных», «обиженных» и прочих перевели в отдельную «локалку» и стали наблюдать за ними. Через короткий промежуток времени, в их сообществе произошло расслоение: появились свои блатные, приблатненные, шестерки, униженные.  Отсюда вывод - деды в армии - не причем. А насилие без них, будет намного жестче. Остановить это явление, или хотя бы заглушить, могут только непосредственные командиры, имеющие определенные права и рычаги воздействия. Профессиональная же армия, к великому сожалению, для такой огромной и бедной страны как наша - неподъемная ноша.


Прошло десять недель. Пора возвращаться домой. Где-то рядом, в район боевого патрулирования, пришла наша смена. А может быть, и не пришла. В данный момент, с полной уверенностью, об этом не знает никто. Точно так же, как не знают сейчас на берегу, живы ли мы. На протяжении всей автономки, мы не разу не выходили на связь и не как себя не обозначивали. Волноваться начнут только в том случае, если в положенный срок, мы не вернемся в базу.
Особо не боясь, домой возвращаемся на прямую. Летим как на крыльях. Среди офицеров, только и разговоров о том, кто, что будет делать по прибытии. Кто-то рванет к семье, кто-то к любимой, кто-то хочет успеть покататься на лыжах, а кто-то мог позволить себе и кое-что посерьезнее…
С военных УАЗов снимали номера и другие знаки различия, люди переодевались в камуфляж, вооружались автоматами и вперед в сопки, на нерест лососевых. Надо только бидоны под икру не забыть. Ее будет много.
Рыба семейства лососевых: горбуша, нерка, кета, кижуч, чавыча живет всего четыре года. Мальком, она покидает неприметную безымянную речушку и уходит в океан. Через четыре года, уже взрослая рыбина, обязательно отыщет только свою родную речушку и зайдя в нее пойдет вверх по течению в свой последний путь. Во время этого пути, гонимая инстинктом, она будет биться о камни, стирая хвост и плавники, и превратится в один сплошной синяк. Все это ради того, чтобы продлить свой род. Перед смертью, самка отложит икру, а самец обмажет икру молокой. Все, миссия выполнена. Теперь можно и умереть. Появившиеся из оплодотворенной икры мальки, повторят путь своих родителей. Так продолжается уже миллионы лет. И только человек может помешать этому.
Первая опасность поджидает несчастную рыбу в устье реки. Там расставили свои неводы  мужики из рыболоветских колхозов и артелей, им на все наплевать, главное – дать план, победить в соцсоревновании, а то грамота достанется другим. Если же рыба миновала сети, то выше по течению ее ждут браконьеры. Они ловкие и умелые, и работают острогами. Рыбу не беру – тащить тяжело, пусть ее медведи жрут. Главное – это икра, она дорогая. А как же рыбинспекторы? Так для этого и брали с собой автоматы. Пусть только сунуться.
Но оказалось, что первые две напасти не самое страшное для рыбы. Самое страшное - это наш идиотизм. Додумался же кто-то, по этим рекам, сплавлять лес. Вот красота. Были реки живыми, стали мертвыми. А что, подумаешь рыба какая-то, вот бревна – это да.


В Вооруженных Силах, все военнослужащие срочной службы делятся на две категории: нужные и ненужные. Мне еще на гражданке об этом говорили, но теперь я и сам во всем убедился. Если ты спортсмен или умеешь что-то делать, ну скажем рисовать, или красиво писать, играть на музыкальном инструменте, обращаться со швейной машинкой, разбираться в технике – считай, что тебе повезло. Конечно, служба будет не раем, но и не той рутиной, что у остальных.
У меня в этом плане была полная нескладуха. Еще пацаном, я целый год отучился в музыкальной школе, по классу баян. Бросил. Предпринимал несколько попыток освоить игру на гитаре – бесполезно. Со спортом, я тоже был на Вы. Уже здесь на лодке пробовал научиться шить на машинке – безрезультатно. За что бы я не брался, у меня ничего не получалось. Наверное руки из жопы выросли. Единственное на что я был способен, так   это петь в хоре художественной самодеятельности. Бывало как затяну:

И тогда -
Вода нам как земля
И тогда –
Нам экипаж – семья
И тогда –
Любой из нас не против
Хоть всю жизнь
Служить в военном флоте…

Наверное, я сильно фальшивил, но за общим ором, разобрать это было не возможно.


Долгожданное всплытие в надводное положение. Первое за три месяца. Ласковое весеннее солнце прижигает наши бледно-серые лица, слепит выцветшие глаза. От чистого морского воздуха кружится голова. Кайф обламывает боевая тревога – проходим узкость. Ничего не поделаешь, таков порядок. Миновали «трех братьев», входим в огромную Авачинскую губу. Справа, на траверзе – Петропавловск-Камчатский. Когда-то наши первооткрыватели пришли в эти места на двух парусных судах, которые назывались Святой Петр  и Святой Павел. В честь этих двух святых и был назван город. Потом была французская эскадра. Хотели гады отобрать город, но гарнизон выстоял, а от французов осталось только кладбище. Интересные были времена, не то, что сейчас.
Заходим в бухту Крашенинникова. А вот и родная база. На пирсе нас встречает командование дивизии. Заводим швартовые, нам на борт бросают сходни. Усталой походкой, капитан сходит с корабля и докладывает руководству о выполнении боевой задачи.
Наконец то официоз закончен. Измученные люди выползают на пирс. Не верится, что все закончено. Кто-то из ребят вытащил из лодки кота Василия – черного лохматого увольня килограммов на пять. Василий умный, он никогда не заходил в темные углы и закоулки, где хозяйничали крысы. Мало ли что у этих хвостатых и зубастых на уме. Василия аккуратно поставили на землю. Тот постоял немного, вяло посмотрел по сторонам и упал. Его лапы как-то неуклюже разъехались. Он лежал и беспомощно смотрел на нас, пытаясь мяукнуть. Что это с ним? Ребята бережно взяли кота на руки и унесли обратно на корабль. Через несколько дней Василий сдох. Мы так и не поняли, что же с ним случилось.


За то время, что нас не было, на базе произошли ощутимые изменения. Пресловутую «гонку вооружений» я увидел своими глазами. Появились новейшие многоцелевые лодки, красивой каплеобразной формы. Сзади, на кормовом стабилизаторе, у них выперали непонятные устройства похожие на бомбочки. Выяснилось, что это гидроакустические антенны. Фантастика, теперь акустики могут слышать и то, что творится сзади. На нашей лодке такого не было. Прибыли также и модифицированные ракетоносцы, с более мощными ракетами, чем наши. Дальность их полета поражала воображение. Да и пуски они могли производить из любого положения, а мы только из подводного. Но и минус в этом был большой: время полета ракеты увеличивалось, а значит и вероятность того, что ее собьют - тоже. Как ни странно, но офицеры с  новых лодок завидовали нашим, ведь им, помимо денежного довольствия, платили еще и морскими чеками – «бонами». А все потому, что мы ходили в походы очень далеко, за определенную широту, а они бороздили Охотское море. Обладатели чеков вызывали зависть окружающих. Парадоксально, но на боны  приобретались товары наших потенциальных противников.
Места для проживания все новых и новых экипажей катастрофически не хватало. Для решения этой проблемы, в Финляндии закупили плавучие казармы, беленькие такие, красивые. Только вот горели они как спички. Неосторожное обращение с огнем или короткое замыкание, и за несколько минут казарма сгорала дотла.
На противоположном берегу бухты строили что-то грандиозное. Говорили, что там будут базироваться необычные лодки, кажется из титана. Вот это да, до чего техника дошла. Мой начальник, Сережа Жуков, когда учился в училище, проходил на такой субмарине практику. Он много и с восхищением рассказывал о ней. Эта лодка была уникальна во всех отношениях. Правда, строительство этого чуда, обошлось в такую сумму, что ее можно было изготовить из чистого золота. А впрочем, лодку так и прозвали - «золотая рыбка». Атомный реактор «рыбки» отличался тем, что в его первом контуре находилась не дистиллированная вода как обычно, а жидкий металл – ртуть. Фактически он был вечным, вот только остановить его работу было невозможно. Первый отсек этой чудо лодки располагался над вторым, а не перед. Карма лодки имела форму ласточкиного хвоста. Погружаться она могла на небывалую глубину, да и скорость впечатляла. В общем, утерли нос сраным американцам.
По прибытии в базу. Матросов ждало неприятное новшество, которое на первый взгляд, не сведущему человеку могло показаться ерундой. Отныне, на погонах, вместо привычных ТФ, БФ, СФ, ЧФ должно было быть - безликое Ф. Делалось это в целях конспирации, мол, чтобы никто не догадался, как операция Ы. Престиж воинской службы и так неуклонно падал на глазах, а тут еще эти нововведения. Поднять или хотя бы остановить падение можно было разными способами, и совсем не обязательно материальными. Нужно было понимать, что здесь важна любая мелочь, любая деталь. Вот яркий пример. Как-то раз, популярный певец Богатиков прибыл с гастролями на Черноморский флот. И вот, во время очередного концерта, он зажигательно запел:

Северный флот,
Северный флот,
Северный флот –
Не подведет…

Мало того, что его освистали, так еще и чуть не побили. Этому товарищу было невдомек, что он находится совершенно в другой епархии. Вот так-то. Ну ладно артист, что с него возьмешь, а тут адмиралы. Они то, что сотворили? Кого хотели обмануть? Американцев, что ли? Так они о нас знали все, что можно, и даже больше.
С кислыми мордами ребята сидели и перешивали красивые погоны на уродливые.


 Наконец-то передали корабль второму экипажу. Теперь нас ждет трех недельный отдых в санатории. Находится он в красивейшем месте – в районе знаменитой речки Паратунка. Санаторий похож на пионерский лагерь. Утром после завтрака - трудотерапия. Ничего тяжелого: тропинки от снега почистить, дров наколоть, воды натаскать. После обеда – отдых. Затем можно подлечиться – куча врачей в нашем распоряжении. Каждый день ходим купаться в бассейн с термальными водами. Красота. Ощущение неповторимое. Загораем прямо на снегу, набросаем досок, постелем одеяло и вперед. Странно, солнце припекает, а снег не тает.
После санаторно-куротного лечения экипажу полагается двух месячный отпуск. Офицеры и мичманы разъезжаются по домам, оставив на хозяйстве пару молодых лейтенантов. Из состава же срочников, после каждой автономки отпускали лишь человек пять-шесть. Как правило, это были ребята, отслужившие года по два и не имевшие серьезных нарушений. На этот раз было все как всегда, с той лишь разницей, что отпуск предоставили и одному молодому. Конечно же, это был мой хитрый друг Витя Боровой. Через военкомат на него пришел запрос, так мол и так, срочно обеспечить прибытие военнослужащего для заключения законного брака. Его подруга была уже на сносях. Вот мудрец. Позже Витя рассказывал о своей поездке на родину. Это было забавно.
Жил Витек в большом украинском селе. Еще на подходе к селу его увидела ватага ребятишек, которая с гиканьем понесла радостную весть по дворам. Из каждого дома стали выбегать люди, и приветствовать красавца земляка. У родной хаты, в  палисаднике, его уже ждали родители и накрытый длинный стол. На дружескую попойку собрались все односельчане. Старушки достали из сундуков и повязали на головы красивые цветастые платки, старики нацепили ордена и медали, молодежь вырядилась как на свадьбу. Начался пир горой, с гармонями, песнями, плясками. И вот в разгар веселья слово взял древний -древний дедок. Мол скажи-ка дорогой Витько, а кем ты служишь на ентой самой поднодной лодки. Народ притих в ожидании чего-то очень важного. « Гидроакустиком», - с гордостью ответил Витя. Люди обомлели. « Кем-кем?»- переспросил глуховатый дед. «Гидроакустиком»,- уже не так громко повторил Витя. Собравшиеся стали разочарованно переглядываться, праздник был слегка подпорчен. Еще долго Витек пытался объяснить землякам, что это круто, что это о-го-го, но все без толка. Никто даже не мог выговорить этого заковыристого слова. Когда через год, родня организовала ему второй отпуск, Витя был умнее. Он объявил односельчанам, что переучился, что теперь он - оператор космической связи. Народ был в восторге. Как же мало нужно людям для счастья.
Ну а мне не видать отпуска как своих ушей. Два месяца придется болтаться в казарме. Жалко, как раз в эти дни в Москве будет олимпиада. А такое бывает только раз в жизни.  Весь мир увидит какие мы сильные – такие игры организовали. Правда в моем городке, да и не только в нем, заморозили строительство всех спортивных объектов. А в Москве вот построили, и это радует.


 Меня прикомандировывают к другому экипажу, который с дня на день уходит в автономное плавание. У них не хватает именно моего номера. Я в шоке.  Вот и отдохнул. Попытался дергаться – бесполезно. Выбора нет, нужно смириться.
Новый экипаж оказался на редкость веселым и жизнерадостным. На лодке царила приятная атмосфера, по любому поводу здесь проводились какие-то соревнования, конкурсы, викторины. В каждой смене были кружки художественной самодеятельности. То и дело они проводили театрализованные представления. Сколько же у людей энергии. И я немного отличился.  У каждого члена экипажа есть «книжка боевой номер». Так вот за отличное знание этой книжки, я получил грамоту. Пустячок, а приятно. В этой книжке записаны заповеди и инструкции на все случаи жизни на корабле. Кстати, в первых строках этой книжки записано: «Нет аварийности оправданной и неизбежной. Аварийность и условия ее возникновения создают люди своей безграмотностью и неорганизованностью». Сильно сказано. В общем, если что случись, то сам и виноват.
А тем временем мы на переходе в район. Все идет в штатном режиме. Уже которые сутки одно и тоже: где-то потрескивает косяк трески, щелкают креветки, касатки издают звуки, похожие на плач ребенка, танкеры пыхтят как паровозы, тарахтят рыболовные  сейнеры. Мы сидим на вахте и тупо отслеживаем «цели». Ничего интересного, ведь мы крадемся там, где не ходят военные корабли.
Вдруг, меня как током ударило. Я услышал еле различимый звук – «дзынь». Как будто гвоздем ударили по рельсе. Пара секунд, и звук повторился. Меня бросило в пот. Я посмотрел на напарника – мичмана Воронина, тот спокойно сидел и о чем-то думал. Может быть у меня галлюцинации? Я вручную навел антенну на то место, откуда исходили звуки. Опять, еле заметное «дзынь».
- Иваныч, ты слышал?- спросил я напарника.
- Чего?- не понял он.
- Гидролокатор работает, военный. Нам в учебке на кассетах давали слушать.
- Ты что несешь, в этом районе не может быть военных кораблей, это точно.
- Ну, напряги слух Иваныч. Вот здесь, слышишь?- я передал мичману свои наушники.
- Да нет тут ничего.
- А я тебе говорю - радар там. Сообщи быстрее на БИП, пока нас не засекли,- крикнул я.
- Ну, смотри, я сейчас подниму, кипишь, но если выяснится, что там ничего нет, нам сиктым будет.
После сообщения на центральный пост, на лодке сыграли боевую тревогу, в рубку сбежались все акустики. Теперь уже все слышали импульсы, издаваемые гидролокатором. Что бы окончательно убедиться,  что же там такое, и вычислить направление движения и скорость неопознанного объекта, капитан приказал взять курс на «цель». Экипаж замер в ожидании. Теперь все зависело только от нас. Через несколько минут, помимо звуков радара послышался характерный вой. Так воют турбины только на военных кораблях. Сомнений не было – это вояка. Еще через  минуту стало понятно, что корабль не один. Надо было рвать когти.
Мы улепетывали из этого района сломя голову. Капитан был в недоумении, согласно данным разведки в этом квадрате не могло быть военных кораблей. Ну, а меня все похлопывали по плечу и шутили: «Готовь дырочку под медаль».
По прибытии в базу, никакой медали я естественно не получил, а вот лычку на погоны мне повесили. Стал я старшим матросом. Чуть позже пришло сообщение о том, что же тогда было в автономке. Оказалось, что на учения в Индийский океан, шла авианосная группа ВМС США. Мы наткнулись на корабли ее охранения. Если бы они нас заметили, нам бы несдобровать.


Пришла прискорбная весть – умер Высоцкий. Я потрясен. Мне почему-то казалось, что таки люди как он, не умирают никогда. И тут на тебе. На кораблях, в казармах, на улице, разговоры только о Высоцком. Никто не верил, что он умер своей смертью. Его точно отравили. Эти гаденыши способны на все, у них нет ничего святого. А может быть и вправду сам. Здоровье-то у него было ни к черту, ведь он много отсидел в тюрьме, в Тайшете. В этом нас уверял Санек из соседнего экипажа. Еще говорили, что Владимир Семенович, ребенком, был на фронте, в партизанах. Кто-то опровергал это, но одно было неоспоримо, от нас ушел Великий Человек.
Вообще-то наши правители старались не беспокоить народ по «пустякам». Где-то самолет разбился, где-то поезд сошел с рельсов – молчок. А зачем нас расстраивать? Вот смотрите: социализм мы уже построили, сейчас строим развитой социализм, а там и до коммунизма рукой подать.
Лишь иногда просачивался негатив. Пример.  Во Владивостоке, в бухте Золотой Рог, столкнулись подводная лодка и рыболоветский траулер. Дизельная подлодка шла в надводном положении с ходовых испытаний. На борту куча проверяющих. Испытания прошли успешно, теперь можно и расслабиться. Как расслабиться? Ведь это «узкость» нужно играть боевую тревогу. Да ладно, зачем эти формальности, мы почти дома. Правильно говориться: у семи нянек дитя без глаза.
А в это самое время из бухты выходило рыболовное судно. Капитан на нем, наглый такой, хули мол, вы вояки, ходите тут, как попало, совсем обурели. Не буду дорогу уступать и все-тут.
В результате столкновения, в боку лодки образовалась огромная пробоина. Под воду она ушла за несколько минут. Глубина смешная, мельче не бывает, а как и чем спасать никто не знает. Ну нету у нас спасательных средств, хоть тресни. А зачем они нужны? Аварийные ситуации бывают редко, а спасательные службы – удовольствие дорогое. Не рентабельно все это. Понимаешь? А как же люди? Люди… да как говорил товарищ Сталин – бабы новых нарожают.
Ну значит пока туда сюда, с завода изготовителя вызвали инженеров, создали комиссию, стали решать, что делать. Члены консилиума выдавали идеи одна бредовей другой. Кто-то доказывал, что надобно дырку в корпусе бетоном залить. Взять ее подлюку, да и залить. Кто-то объяснял, что лучше было бы подвести под лодку понтоны, накачать их воздухом, да и поднять со дна. Делов-то. Вот только понтонов под рукой нет. Короче полный бардак. А тем временем, люди под водой потихоньку умирали. Возились инженеры  долго, а через месяц, мы собирали деньги на памятник погибшим ребятам.
В туже пору, случилось и еще одно ЧП, о котором у нас только и говорили. Под Ленинградом, на Пулковских высотах разбился пассажирский самолет, принадлежавший ВМФ. На борту находились члены руководства Тихоокеанского флота. Все погибли. Вот это беда. Однако,  знакомый офицер рассказывал мне как же радовались наши штабисты. От счастья они прыгали до потолка. Ведь теперь будет грандиозное перемещение по службе, не надо ждать, когда какой-нибудь старый адмирал уйдет на пенсию. Мест освободилось много и сразу. Теперь есть шанс  перевестись во Владик, а если повезет, то и в Москву. Ну а боевым офицерам, оставалось только Родине служить.


Прошло две недели как мы на берегу, а меня никто не собирался переводить  в свой прежний экипаж. 
- Товарищ капитан-лейтенант, а когда меня назад откомандируют, - обратился я к начальнику службы. Офицер посмотрел на меня как на идиота:
- Ты чего сдурел? У тебя две автономки менее, чем за год, побереги здоровье. Мы сейчас пароход сдадим, и поедем в Паратунку кости греть, а твои скоро в поход пойдут. Охота тебе опять три месяца в железе сидеть? 
Я задумался, и впрямь, почему тот экипаж мне родне, чем этот? Может быть остаться? Да нет, там мне почему-то лучше.
- Товарищ капитан-лейтенант, переведите меня, пожалуйста, обратно.
- Ну, как знаешь,- сказал начальник и пошел в сторону штаба.
Ура! Я снова в своем экипаже. Все кто встречают меня – крутят пальцем у виска, мол, ну и дурак же ты братец. Скорее всего, они правы, но я все равно рад оказаться со своими.
Валеру Громова было не узнать, он светился от счастья. Недавно он обрел любовь и женился. А дело было так.
Приехал Валера домой, в отпуск. Вся деревня уже знала о том, что он развелся со своей Женечкой, ведь она была родом из соседнего села.
- Не переживай,- сказала ему сестра,- значит так Богу угодно. А ты случайно не помнишь девушку Таню, мою институтскую подружку? Ну, она еще у тебя на свадьбе была, со мной приезжала.
- Нет не помню, ведь шесть лет прошло. А почему ты о ней вспомнила?
- Потому, что эта самая Таня, любит тебя до сих пор.
- Как это любит?
- А вот так. Увидела тебя на свадьбе и сразу влюбилась. С первого взгляда. Всю ночь она проплакала у нас на сеновале, а утром собралась и в город уехала, не могла она смотреть на то, как ты женишься.
- И что, она до сих пор не за мужем?
- Представь себе. Говорит, что кроме тебя, ей никто не нужен.
- Одуреть можно. И что теперь делать?
- А ничего, завтра поедем к ней в Чебоксары.
- Да ты что, как-то неудобно.
- Ничего неудобного здесь нет, Таня будет очень рада.
Утром они отправились в город. Встреча была незабываемая, а через месяц Валера с Таней поженились. Скоро у них будет пополнение.
Порадовался я и за Витю Борового, он стал папой. Сережа Жуков привез из дома целый мешок радиодеталей, и в автономке будет собирать светомузыку всем желающим. Валера Ефременко, за время отпуска перепортил кучу девок и теперь делился с нами впечатлениями. Мичман Пчелин, на тему как я провел отпуск, не мог рассказать ничего вразумительного. Такое тоже бывает. Леша Алексеев дембельнулся, а на его место дали молодого смешного бойца, родом из Удмуртии. Интересно как он в словах вместо буквы «Ч», произносил букву «Ц», например, пойдем цай пить. Ну, ничего, мы его переучим.
И снова все повторяется который раз. Загружаем продукты, расходные материалы, топливо, воду. Впервые, помимо обычной, получили порошковую картошку. Попробовали – гадость редкостная. Чем-то напоминает манную кашу. Грузим очень вкусный вишневый и черешневый компот, в жестяных банках, ненавистный айвовый сок с мякотью, который мы прозвали «гидравликой», а также тяжелые коробки с шоколадом «Спорт», вино в красивых бутылках. На этот раз не повезло, вместо венгерского вермута – сухой кислый Рислинг. Одноразовое белье выдают не комплект на неделю как раньше, а на десять дней. Суки, урезали, нашли, на чем экономить.
 Все готово. Выходим в море. Вернемся не скоро. Дай Бог, чтобы число погружений равнялось количеству всплытий.


Шла вторая неделя автономного плавания. Многие стали обращать внимание на то, что  задыхаются. Пройдешь метров двадцать от столовой до каюты и все, язык на плечо. Дышишь, дышишь, а надышаться не можешь. Будто легкие дырявые. С питьевой водой то же какая то непонятка: напиться не можешь, как будто у тебя сахарный диабет. Да и испаряться она стала на глазах: нальешь банку, поставишь возле шконки, проснешься, а вода убавилась. Что такое? Никогда раньше такого не было. При каждом всплытии, засасываем в лодку воздух снаружи, но это спасает не надолго. Нет, что-то здесь не так.
На любой подводной лодке, все жизненно важные устройства и механизмы присутствуют, как минимум, в дух экземплярах: два ряда торпедных аппаратов, две аккумуляторные ямы, два ряда ракетных шахт, два дизеля, два реактора, два энергоблока, две турбины, вращающие два винта и т.д. Установок для выработки кислорода, тоже две, одна работает, другая в резерве. Случилось то, что одна из них вышла из строя, вторая же не запускалась в работу. Скрывать это от экипажа было уже не возможно. Капитан собрал народ. «Товарищи подводники, - спокойно начал он, - произошла чрезвычайная ситуация – не работают агрегаты, по выработке кислорода. В условиях автономного плавания, восстановить их работу мы не в силах. В сложившихся обстоятельствах я не могу приказывать вам продолжать поход. Если вы решите, что надо возвращаться, то я разверну корабль в базу». Все молчали. Каждый понимал, что автономка только что началась и как мы все это выдержим, еще два с половиной месяца, не понятно.
После короткой паузы началось легкое бормотание, которое плавно переросло в гул. «Товарищ командир, да куда там разворачиваться. Ничего страшного. Выдержим. Ерунда все это». Люди в строю, заулыбались. Наступило неописуемое облегчение. Только сейчас, я до конца понял, что здесь мы действительно одна семья.
На аварийный случай такого рода, на лодке имеются регенеративные патроны – прямоугольные пластины, которые при взаимодействии с воздухом поглощают углерод и выделяют кислород. Конечно же, они не были рассчитаны на такой длительный срок применения и на такое количество людей. Ну, а что делать, хоть так. Теперь нужно было думать о том, как хоть немного поднять влажность в отсеках. Кто-то подкинул идею: необходимо расставить везде ведра и тазики с водой, намочить в них простыни, один конец которых подвязать к потолку, а другой оставить в воде. Это дало эффект, небольшой, но все-таки.
Дышать стало чуть легче, но тут, один за одним, люди стали терять голос. Исчез он и у меня. Чтобы хоть что-то сказать, приходилось, надрывая связки сипеть. Без надобности, каждый старался не делать лишних телодвижений. Уснуть удавалось с  огромным трудом. После сна, во рту и глотке творилось, что-то ужасное. Слюней не было, гортань была покрыта коркой из засохших соплей и крови. Что бы хоть как-то облегчить состояние, приходилось отдирать эту корку карандашом. Удавалось с трудом. Доктор успокаивал всех, дескать, на берегу голос восстановится. Мы ему верили, не даром же он учился шесть лет. И вообще мужик он был отличный.


А в это самое время, в США, заправлял президент с некрасивой фамилией Рейган. Противостояние стран Социалистического лагеря со  странами НАТО обострялось на глазах. Мы же находились на острие этого противостояния. Нам было невдомек, что мировые цены на нефть и газ резко упали, и экономика нашей страны и стран сателлитов, трещала по швам. Гонка вооружений добивала нас окончательно. Из последних сил, мы пытались доказать всему миру что сильны, а на окраинах уже во всю лопались слабые звенья системы.
По экипажу пошел шепоток о том, что в Польше заваруха. Что за заваруха? В Польше? Народные массы, выступают там, против правительства. Как же так, ведь это Народная республика. Там власть принадлежит трудящимся. Ничего не понятно. Наверное, это коварные американцы внедрили в среду рабочих своих наймитов. А те, дураки, поверили. Нет, скоро все нормализуется, и трудовой народ продолжит идти твердой поступью на встречу светлому будущему. Мы в этом убеждены.
Однако, оказалось, что мы глубоко заблуждались. Командир корабля получил с берега распоряжение о переходе на режим связи - два раза в сутки. Это обстоятельство обескуражило офицеров. Никогда ранее такого не происходило. Стало понятно, что политическая ситуация между нами и западом дошла до предела.
На пятые сутки нервного ожидания пришел приказ о переходе на непрерывный сеанс связи. Это означало только одно – война с применением ядерного оружия может начаться в любую минуту.
****ец. Довыебывались. Сейчас начнется. Ну, а что, значит судьба такая. Прикажут, ударим всей мощью нашего оружия. Все равно, рано или поздно планета Земля должна погибнуть. Так пусть это произойдет именно сейчас. Подумать только, я приму в этом непосредственное участие. Обалдеть можно.
Так, ну а пока нам необходимо обеспечить непрерывный сеанс связи. Как же это сделать? На верху ясная солнечная погода. Полным полно летает американских самолетов «Орион», которые нас тут же обнаружат. От них нам не уйти. Да и со спутников все хорошо видно. Решено было воспользоваться хитрым устройством, антенной, которая способна принимать радиосигналы через воду толщиной в несколько метров. Не может быть. По закону физики, радиоволны не могут проникать через воду. А у нас все проникает. Фантастика!
Но и это было еще не все. На следующий день, мы стали ложиться на курс боевой стрельбы. Неужели все-таки будем производить пуски? Зная примерное положение корабля и угол обстрела, можно было сделать вывод, что у нас на прицеле крупные города южной части западного побережья Штатов. Интересно, а люди в этих огромных городах знают о том, что сейчас Ваня Пупкин из деревни Передрищево может уничтожить их всех  одним нажатием кнопки?
Слава Богу, через несколько дней нервотрепки, ситуация стала понемногу охлаждаться. Все перевели дух. А из-за чего сыр- бор то? Из-за поляков что ли? Вот гады. Правильно их еще Вова Ленин не хорошим словом называл.


Худо-бедно, а автономка закончилась. Боевую задачу мы выполнили. Не позволили злобным империалистам напасть на нашу любимую Родину, которая во главе всего прогрессивного человечества, уверенно идет к миру во всем Мире.
Впервые я взглянул на свою лодку и понял, что она - живое существо. Как человек. Она сиротливо стояла привязанная к пирсу толстыми канатами, какая-то уставшая, измученная. То тут то там, на ее истерзанном теле зияли пролысины в резиновом покрытии. Бедолага. Ей бы отдохнуть, подлечиться. Да куда там, через пару месяцев ей опять в поход, потом  в следующий и т.д. А когда из нее выжмут все соки, пустят на иголки или бросят гнить на корабельном кладбище. Тоже самое, ждет когда-то и нас, всех.
Внезапно, ход моих мыслей прервало то, что небо стало как-то необычно темнеть. Темнота накрывала стремительно. В воздухе запахло гарью. Что это? Что случилось? С  перепугу, люди бросились кто куда. Я нырнул в лодку.
Через пол часа все закончилось. Земля, пирс, поверхность корабля, даже вода были покрыты толстым слоем серо-коричневого пепла. Его хлопья напоминали крупные снежинки. Оказалось, что в южной части полуострова извергался вулкан. Огромное облако сажи и пепла, пройдя десятки километров, просыпалось на нас. Землетрясения на Камчатке - дело обычное, трясет постоянно, а вот такое было впервые. Мне подумалось, что это знаменье.
Интуиция меня не подвела. Несмотря на прежние прегрешения, командир объявил мне отпуск. Я еду домой. Ура-а!!! Вообще-то, по уставу, отпуск военнослужащего срочной службы составляет десять суток. Но нам прибавлялось несколько суток за особые условия службы, плюс дорога (туда и обратно), которая исходила из расчета: пароходом до Владика и поездом до Москвы. Итого, мне насчитали пятьдесят восемь суток. Класс!!! Но все это при одном условии, если я умудрюсь взять билеты на самолет, а это, как выяснилось позже, жуткая проблема.
Но до отпуска еще не так близко. Нужно вначале передать корабль второму экипажу, отдохнуть в санатории, а уж потом…
Мы - «подгодки», отслужили по два года, нас никто не кантует. Целыми днями валяем дурака. От безделья, ловим на удочки камбалу. Здесь она считается сорной рыбой. Есть камбалешку, мы не раскуем, вдруг она радиоактивная, а рыбачим так, для забавы. Рядом плавает стайка нерп – смешные добродушные зверьки, с круглыми глазами, и длинными усами. Иногда, они забираются на карму лодки, погреться на солнышке. Красота. Не жизнь, а малина. Вот так служить можно.
На корабле сейчас работает много гражданских специалистов. Они что-то ремонтируют, что-то налаживают. Я обратил внимание на двух хмырей, которые постоянно сновали взад вперед. Они из научно-исследовательского института. Их прислали сюда испытывать реагент для дезактивации радиационного загрязнения цистерн. Странно, но они всегда под балдой. Тем не менее, это не помешало ушлым парням договориться с нашим офицером, о том, что бы в зараженную цистерну загнать вместо себя молодых матросиков. А те дураки, и рады стараться, мол, работа не тяжелая, а вылезешь, душ примешь, спиртика нальют.
Смотрел я на все это и думал, хорошо, что в армию забирают восемнадцатилетних, пока они еще глупые. Если бы они понимали, что их ждет в последствии, то своими руками бы задушили и этих хмырей, и этого офицера - козла.
К нам пришвартовалось странное судно. Это был небольшой военный танкер. Угрюмые ребята, с белыми, как снег лицами, подсоединили свои шланги к нашей лодке, и начали скачивать радиоактивную жидкость. На ребят было страшно смотреть. Вот работенка - не позавидуешь.
- Слышь, а что вы потом с этой гадостью делаете, - спросил я парня похожего на тень..
- Да ни чего, в море сливаем, - спокойно ответил матрос с безжизненным лицом.
- Как в море,- недоуменно переспросил я.-  Ведь ее надо как-то перерабатывать. Вы же там все потравите.
- Да там и так все потравлено. Туда и американцы сливают, и японцы, и все кому не лень,- устало ответил парень и, чтобы отвязаться от меня скрылся в чреве своего страшного суденышка.
Вот и ешь после этого треску с  минтаем и сельдь-иваси.
А с другой стороны, и у нас дураков хватало. Вот пример. Инженеры, для профилактических работ вскрыли реакторное помещение и … обомлели. Прямо на реакторе, аккуратно лежала бо-ольшая куча окурков. Откуда они здесь? Все же опломбировано. Оказалось, что один умник - матрос Лаптев, вместо того, что бы ходить в курилку и толкаться в очередях, нашел это прекрасное местечко. А что, тут светло, чистенько, вентиляция замкнутая, воздух свежий и, наверное, даже целебный. А пломбы? Ловкость умелых рук и все в поряде. Мы через реакторный отсек лишний раз даже пробегать боялись, а он тут часами наслаждался. Ох и мудрец, всех объегорил!
Мне было очень интересно наблюдать за молодыми. Какие же все-таки они разные, и совсем еще дети. Но у каждого свой характер. Кто-то простой и открытый, кто-то тупой, кто-то хитрый, с гнильцой. Кого-то мамка не научила даже нитку в иголку вдевать, посуду мыть, тряпку половую держать, а у кого-то, в руках все горело.
Вместо ушедшего на дембель Алика, прислали нового молодого кока. Опять же из Средней Азии, но на этот раз из Туркмении. Звали парня Джабар. Несмотря на то, что на его запястье, русскими буквами красовалась наколка «сын Коканда» (Коканд – столица басмачества), по-русски Джабар не говорил ни слова. Скорее всего, он понимал, но сказать ничего не мог. Видимо, совсем дела с призывом плохи, если таких ребят на подводный флот направляют, подумал я.
Так вот, полторашники буквально замордовали парня своими подъебочками: то чуркой обзовут, то урюком, то чебуреком. И вот однажды они допекли его до белого каления. Спокойный доселе паренек схватил с рабочего стола огромный нож и гневно шипя, пошел на обидчиков. Те с перепугу чухнули в рассыпную. Жить очень хочется.  Вдруг, почему-то, всем все стало ясно и понятно. Больше к Джабару никто не приставал.
Среди вновь прибывших, я сразу обратил внимание на невысокого щуплого мальчонку, со светящимися глазами. Это был матрос Обверткин. Родом парень был из глухой сибирской деревеньки. В бедной, многодетной семье он был старшим ребенком.
Начнешь, бывало давать Обверткину задание, а он: «Понял, понял я»,- и не дослушав рвется в бой. Работу выполнит так, как ты и сам бы не сделал. Потихоньку мы стали ставить его старшим над своими одногодками. Была уверенность – если командует Обверткин, значит, все будет отлично. Не знал я тогда, что жить этому восемнадцатилетнему парнишке оставалось года полтора…
Во время дальнего похода, в восьмом турбинном отсеке на верхней палубе случился сильный пожар. Загорелись трансформаторные щиты. Справиться с огнем обычными средствами, к сожалению не удалось. Тогда по просьбе находившихся там моряков, в отсек подали ядовитый газ – фреон. Газ должен был вытеснить кислород и обеспечить прекращение горения. Но матросы не учли того, что газ подавался одновременно как в верхнюю часть отсека, где был пожар, так и в нижнюю, где его не было. Они за- герметизировали не сгораемую палубу и спокойно сидели в низу, в ожидании окончания пожара. Время шло. Когда ребята почувствовали, что у них начинаются галлюцинации,  кое-как включились в индивидуальные дыхательные аппараты. К сожалению, к этому моменту матрос Обверткин был уже мертв, он задохнулся фреоном… Жалко, вот такая нелепая смерть была уготована отличному парню. Царство ему небесное.
В тот же день, во время того же пожара погиб и еще один хороший человек - мичман Сосун. Был он нашим ровесником, простым, веселым, компанейским. В шутку мы звали его «мичман Сасун». Он как-то по детски надувал свои пухлые щечки, хлопал длинными ресницами крупных карих глаз и обижено повторял: «Я не Сасун, я Сосун». Мы дружно смеялись.
В тот злополучный день, после окончания пожара, в составе разведгруппы, он вошел в сгоревший отсек. Видимости не было абсолютно никакой. Отсек был загазован и задымлен до крайности. Пробираться между обуглившимися электрощитами было очень трудно. Сильно мешал тросик, которым были сцеплены разведчики. Грубо нарушив инструкцию, мичман Сосун отсоединил карабин. Беда не заставила себя долго ждать. Вскоре он провалился в открытый люк нижней палубы. Удар головой о железо был сильным. От боли, мичман стащил с себя противогаз, сделал несколько вздохов и… На тот момент, был ему двадцать один год. Земля тебе пухом, брат.


Главнокомандующим Военно-Морским флотом Советского Союза был адмирал флота Советского Союза, дважды герой Советского Союза Горшков. Во как. Такое воинское звание имелось в единственном экземпляре и соответствовало занимаемой должности. Боялись Горшкова на флоте как огня. Несмотря на свой маленький рост (ходили слухи, что во время военных парадов на мавзолее ему под ноги устанавливали подставку) – это была не заурядная личность.
И вот совсем скоро, Главком Горшков должен посетить нашу базу с инспекционной проверкой. От ее результатов зависит очень многое, а точнее, карьерный рост или не рост местных начальников. Приказ по флотилии: все должно блестеть и сверкать как у кота яйца.
А между тем офицеры шептались - мол, ни какой он не моряк, а так, служил где-то на Дунае, снабженцем. Героев получил потому, что с самим Леонидом Ильичем крепко дружит. Но моряк не моряк, а если останется недовольным, в порошок сотрет, понравится ему все – глядишь, и на повышение пойдешь.
Как же мы с ребятами угорали, когда наш командир дивизии, контр-адмирал Приходько, двух метровый красавец, во время доклада Горшкову сутулился так, что казалось,  хотел повалиться в землю по пояс. Маленькие ведь они какие, они больших-то не очень любят.
Но вроде все обошлось. Главком остался доволен. Кое-кто из руководства нашей дивизии пошел на повышение.


Несмотря на то, что непосредственно нашу лодку построили на заводе в Комсомольске–на–Амуре, большую часть подводного флота производили в славном городе Северодвинске, в Архангельской области.  Гнать их на Камчатку можно было двумя путями: южным – вокруг Африки и северным – через Ледовитый океан. Первый путь более безопасен, но очень долог. Второй – ближе, но очень опасен, так как приходилось идти под толстым слоем льда. Если вдруг, что-то случится – будут большие  проблемы. В этом случае необходимо торпедировать лед и пытаться всплыть в образовавшейся полынье. Сложнейшее занятие. В связи с этим, членов экипажей прошедших северным путем, по прибытии обязательно награждали. Кого орденом, кого медалью. Не знаю, кто до этого додумался, но в каждый такой переход стали отправляться по нескольку адмиралов из Главкомата. По окончании похода, им присваивались звания «Герой Советского Союза». А что, не плохо,  герои нам нужны.


Но не только славные дела творились в наших частях и подразделениях. Случались и позорные моменты. Даже неприятно об этом рассказывать. Но я думаю, что это необходимо сделать, ведь как говорится лучше горькая правда, чем сладкая ложь.
По соседству с нашей, пришвартовалась лодка, только что вернувшаяся из автномки. И вот, что на ней произошло.
Ребята стали замечать, что один из матросов постоянно ходит под хмельком, да еще и с довольной рожей обжирается воблой и шоколадом. Где  все это он берет? Может быть, ключи к дверям склада подобрал? Врядли. Стали расспрашивать его, что да как. Матрос долго отпирался, мол, отстаньте, не вашего ума дело. А ребята не унимались, расскажи и все тут. И матрос сдался, повергнув всех своим откровением в шок.
Мылся он как-то в душе. Мылся себе, да мылся, а вместе с ним полоскался молодой мичман – корабельный снабженец. Мичман тот, недавно тоже служил срочную, и уж больно служба ему приглянулась. Кругом мужчины бравые. Решил он остаться на сверхсрочную. Да не просто на какую попало, а в службу снабжения. Благо и местечко тепленькое нашлось. Почему то.
Ну, так вот, моются они значит, моются, а мичман тот и говорит матросу, мол, слышь, мил человек,  а  можно я у тебя *** пососу. От неожиданности, матросик чуть не упал. Ну а когда в себя пришел, то залепетал: ну, ты, что ж, разве ж, можно, такое то вытворять. А мичман все напирает: дозволь, говорит, и все тут. Матрос - не в какую. Ну дай пососать, умоляет мичман, а я уж тебя,  за это отблагодарю,  как положено. Покочевряжился, значит, матросик, да и согласился. А чего, жалко, что ли, нехай сосет.
Сделал мичман свое грязное дело и говорит матросу, мол, ты только ни кому не говори о нашей с тобой тайне, теперь, мол, у тебя все будет: и вино, и жратва любая, а если будешь тайну хранить,  я тебе и в жопу дам. Куда – куда? В жопу. Вот это да…
Так вот они и секретничали, пока это дело не вскрылось. Переполох в дивизии был грандиозный. Срам то, какой. Ну, а что делать, с мичманом-то? Никто этого не знал. Ну нет такой статьи в уставе. Пришлось его по собственному желанию увольнять.
Когда ребята рассказали эту историю, я все никак не мог понять, что же двигало этим юношей. Да, я знал, что в тюрьмах и зонах есть пидорасы, и вафлеры какие то, друг рассказывал, что у них в стройбате, на Байконуре, новобранцев ебли, в прямом смысле, но то все по принуждению, а тут по собственному желанию. Не понимаю.
Совершенно другое, но тоже отвратительное явление произошло и в нашем экипаже. Когда мы были еще молодыми, периодически стали происходить не бывалые доселе случаи воровства. Как правило, вскоре после получки у старослужащих пропадали деньги. Особенно страдали дембеля, которые усердно их копили. На молодежь естественно и подумать ни кто не мог, мол, разве они осмелятся. Воровство продолжалось с пугающей регулярностью, призывы приходили и уходили, а эта «крыса» продолжала свое дело. Сомнений не было, это один и тот же человек. У вора был фирменный почерк - он брал не все деньги, а только их часть, в основном крупные купюры.
И вот мы уже подгодки, а кражи все не прекращаются, значит эта мразь с нашего призыва. Но кто это может быть?
По тюремной классификации, «крыса», это не «сука», не «козел», не «петух», а именно «крыса» - тварь, которая крадет у своих же товарищей. Хуже наверное не придумаешь. И вот, эта гадина среди нас двенадцати.
Вчера нам выдали зарплату за пять месяцев, по двести рублей на брата. Дали пятидесяти рублевыми купюрами – большая редкость. Утром, Слава- литовец обнаружил, что в его красивом портмоне остались только мелкие банкноты. Негодованию ребят не было предела. Мы собрались все вместе, стали решать, кто мог это сделать. Каждый выложил на стол свою наличность. Лишних, ни у кого не было. Начали вспоминать, прикидывать. Деньги могли исчезнуть только ночью, но как?
Ночью в казарме, как всегда было холодно. Поверх одеяла все накрывались шинелями.  Как раз в нагрудном кармане шинели и лежало портмоне. Рядом с кроватью Славы, стояла кровать его друга - Жени Щеглова. Да, кстати, а где он? Его нет.  Рано утром он ушел в столовую дежурить вестовым. Так, уже тепло. Ночью и утром в казарме темно, что бы изъять из кошелька определенные купюры, необходимо вынести его на свет. Дневальный доложил, что за ночь, в туалет выходило несколько человек, Женя был в их числе. Еще теплее. Надо идти в столовую и поговорить с ним. Но у Жени будет алиби, у него всегда полно денег. Жека большой умелец, мастерит из подручного материала цепочки, браслеты, зажигалки и прочую дребедень, и продает ее. Доказать что-то, вряд ли удастся. Но тут кто-то вспомнил, что Женя вчера не успел получить получку, значит, у него не должно быть красивых полтинников нежно-салатового цвета. Это зацепка. Идем в столовую.
«Женя, покажи, пожалуйста, свои деньги»,- резко начал Серега Колосов – парень из города Сланци Ленинградской области.  «Ребят, а че случилось-то?»- выпучив глаза, растерянно прошептал Женя. «Покажи»,- еще жестче сказал Серега. «Да вот, смотрите»,- сказал Женя и достал из кармана потертый лопатник, плотно набитый деньгами. Купюры разложили на столе и… Среди трешек, пятерок, десяток, четвертаков,
 лежали четыре новеньких полтинника. Я машинально посмотрел на Славика. Тот стоял белый как полотно, на глаза навернулись слезы. Позже Слава рассказал, что второпях согнул хрустящие бумажки наискось и когда увидел их на столе, сразу узнал. А переклинило его потому, что он считал Женю своим лучшим другом.
«Где ты их взял?»- показывая пальцем на зеленые купюры, сурово спросил Серега. «Я, это, ну, как это»,- запинаясь начал Женя. Потом вдруг резко упал на колени и, дергая нас за штанины запричитал: «Ребята, простите, бес попутал, простите ребята». Кто-то первым ударил «крысу» ногой по морде. Потом ударил другой, и понеслось. Били его долго и упорно, благо Женя был здоровым и крепким. Лишь Славик стоял в сторонке, а из его глаз катились и катились слезы.
Закончив экзекуцию, вылили на гниду бачек компота и сказали, что бы в казарму не показывался, что бы жил на лодке, в трюме, на паелах.   
Молча мы вышли на улицу. Чувства были двоякими, с одной стороны - наконец-то, вычислили «крысу», с другой – еще вчера, мы считали эту гниду своим братом.
Вечером, нажравшись спирта (шило - так его здесь называют), ребята, дежурившие на лодке решили еще раз отметелить Щегла. Чтобы не было слышно криков, они затащили его в душ и стали бить нудно и изощренно, с перерывами на перекур. Лицо и тело Жени превратилось в  сплошное кровавое месиво. «А давай, его, эта, приколем, и за борт выкинем»,- держа в руках длинную отвертку, подал идею Костя, с красивой фамилией Габеркорн.  «Да не, нельзя. Надо было его сразу утопить, а теперь, вишь какой он избитый, нас потом за цугундер возьмут»,- трезво рассудил, в муку пьяный Игорь Золоторенко. На этом и остановились, убивать не стали.
Через пару дней, о случившемся узнали наши офицеры. «Вы шо, - кричал на нас замполит – капитан-лейтенант Багно,- быть не умеетэ? Надо ж било по почкам, илы по голове, через кныжку. А вы шо натворилы. Вот зэйчас Щеглоу подасть рапорт и вам каюк». На счастье все обошлось. А Женю подлечили в госпитале и перевели в другой экипаж. Я был уверен, что эту мразь, только могила исправит. Конченый человек.


Наконец-то, долгожданный отпуск. Да, но как отсюда выбраться? В аэропорту Елизово, мы сиротливо стоим у окошка билетной кассы. В ближайшие дни, билетов до Москвы нет, и не будет. Что же делать? Может быть, рванем через Хабаровск? «В Хабару не летите,- встрял в наш разговор какой-то бич, бывалый камчадал,- Хабара – это провальная яма. Оттуда вжисть не выбраться. Это, я вам говорю». Мы ему поверили.
Вдруг, откуда ни возьмись, к нам подошла элегантная  дамочка в красивой форме. «Ребята, поработать не хотите?»- с улыбочкой спросила она. Мы переглянулись, - чемоданчики на пару рейсов закинете, а я вам за это билетики нарисую»,- пообещала дама в форме. «Да-да, конечно-конечно»,- оживились мы. И вот работа закипела, сначала чемоданы и сумки мы брали с весов и аккуратно складывали в кучу. Затем, постепенно освоились и стали кидать их как заправские грузчики. Вместо двух рейсов, работали целый день, но дамочка не обманула и к вечеру, билеты до Москвы, были у нас на руках.
Девять часов увлекательного полета и наш авиалайнер приземлился в аэропорту Домодедово. Первое, что меня поразило, это то, что воздух здесь, на родине, пах как-то совсем по-другому. Не знаю как, но по-другому. Странно, никогда раньше этого не замечал. Дальше, наши пути с ребятами расходись. Мы побратались, и я отправился в Москву, на Казанский вокзал. Стоял теплый месяц май. Грудь переполняла неописуемая радость.  Было состояние абсолютного счастья. Ради таких моментов стоило жить.
Пока я ждал электричку, встретил знакомого парня, ехавшего из Афганистана в отпуск, после ранения. Взяли выпить, закусить. Всю дорогу я слушал его рассказы о том, что на самом деле творится в этой, Богом забытой стране. От  услышанного,  волосы стояли дыбом . Вот это да, а что же в газетах-то нам ничего не сообщают. Наверное, не хотят нас расстраивать, огорчать. Мудро поступают, берегут народ.


Прошло всего два года, а родной городок показался мне совсем не таким, каким был. Каким-то не родным, что ли. Роскошные высокие тополя спилили, старинную брусчатку, что лежала на главной улице, заасфальтировали. У народа только и разговоров, кто, что где достал и то, что сейчас в дефиците. Танцы теперь назывались противным словом дискотека, вместо ребят с гитарами – бездушные магнитофоны. Молодые парни уже не отпускали длинных волос – патлов, а стриглись как-то по пидорному. Брюки клеш носить  считалось  западло, вместо них, последним писком моды, были «бананы». Никто не слушал хард рок, а балдели от диско. Фу, гадость.
- Привет, Маришка!- крикнул я радостно, увидев свою бывшую одноклассницу.
- Привет!- бросившись ко мне на шею, завизжала она.- Ну, рассказывай, как сам, как служба.
- Да так, ничего интересного, а как ты то? Кого видела из наших?
Разговорились, вспомнили о былом.
- Пойдем винца купим,- предложил я.
- Ты че, какое нафиг винцо. Сейчас это не актуально. Вино - это грязный кайф, его только придурки пьют. Пойдем, лучше травки покурим.
- Какой еще травки?
- Ты че, с луны свалился? Я имею в виду анашу.
- Анашу? Так ведь это же наркотик.
- Какой наркотик, ты о чем. Это же не героин, и не «колеса» там всякие. Это конопля, а ее, даже птички клюют. Она очень полезная. Анаша – чистый кайф.
- Ну, пойдем. А она у тебя есть?
- Да есть, есть. Иди пока беломорину у кого-нибудь стрельни.
Принесенную мной папиросину, Маринка распотрошила и ловкими движениями забила «косяк». Раскурили. Пыхнули. Никакого кайфа от травки я не словил, лучше бы вина выпили, больше б толку было.
- Марин, ну, а ты где сейчас обитаешь? 
- В Москве я, у тетки.
- Работаешь или учишься?
- Че я дура? Пусть негры работают.
- А чем же ты занимаешься?
- Пока ничем, но хочу стать проституткой.
- Кем???
- Че так смотришь. Проституткой. Они знаешь, какие бабки рубят, тебе и не снилось. Сейчас это самая престижная работа, хрен воткнешься.
Я слушал ее бредни и не мог понять – толи она врет, толи правду говорит. Как же все изменилось в этом мире. Комсомольская активистка мечтает стать не космонавтом, не Героем Социалистического Труда, а проституткой. Кошмар.
Проболтали мы с ней до вечера. На город опустилась душная мгла. Ужасно хотелось пить.
- Пойдем бочку с квасом ковырнем,- предложила Маринка.
- Какую еще бочку?
- Пошли, покажу.
 По дороге она нашла кусок арматуры.
- Держи, замок сорвешь,- сказала Маринка и протянула мне железяку.
Замочек оказался хлипким, а квас вкусным. Утолив жажду, мы обнялись и попрощались. Больше, я ее никогда не видел. Интересно, как сложилась ее судьба.


Обидно, я находился всего лишь в отпуске, а мои друзья уже отслужили. Все заметно повзрослели, возмужали. На гражданке, каждый устраивался, как мог.
- Здорово, Юрик!- окликнул я знакомого парня из соседнего двора.
- О, здорово братан!
- Как делишки?
- Нормально. А у тебя как?
- Да мне еще год лямку тянуть. А ты где сейчас?
- В Москве я. В ментуре работаю.
- Да ты че, в мусарню подался?
- А че, там ништяк. Зарплата, льготы, ксива, левые.
- Что за левые?
- Ну, пьяненьких там обуваем, барыг трясем – на деньги разводим, и все такое прочее.
- Понятно.  Ну, а так, в свободное время чем занимаешься?
- В студию хожу, мимики и жестов.
- ???
- Ну, это секции по карате сейчас так маскируются.
- А зачем оно тебе надо, это карате?
- Что бы уметь драться. Не просто кулаками махать, а па настоящему. Мне ж это частенько приходиться делать.
- Как это?
- Ну, понимаешь, в группировку я вхожу. «Паци» называется. Пацифисты мы. Понимаешь?
- Не, не понимаю.
- Ну, короче мы противостоим «наци», нацистам.
- Каким еще нацистам? Ты о чем?
- Ну, тебе долго объяснять. Одним словом драться приходится постоянно. Нужно держать себя в форме. Врубаешься?
- Да.
- Ну, давай, пока,- сказал Юрик и пошел по делам.
А я стоял и думал: у нас, нацисты. Бред какой-то.
Года три назад, был случай, знакомые ребята набухались и на девятое мая  ходили по дачному поселку с криками «Хайль Гитлер». Но это по дури, точно, так как у одного из них, фамилия была Теккель. Но если действительно в Союзе существуют нацисты, то куда же смотрит партия и правительство?  Наверное, Политбюро ЦК КПСС не в курсе. А то бы оно…


Выпив краснухи на разлив, в одном из многочисленных шалманов, мы стояли с ребятами на перекрестке и о чем-то болтали. Вдруг, я обратил внимание на проходившего мимо человека непрезентабельного вида. Он показался мне знакомым. Да, точно, это Степа – друг детства. Но почему он выглядит как старик. Я остановил его. Мы разговорились. Оказалось, что в армию его не взяли по здоровью, а он так сильно хотел служить. После этого, Степа сам напросился на сложную операцию на легких. Хотел стать здоровым, как все. Но случиться этому, было не суждено. Наши доблестные хирурги постарались так, что Степа стал глубоким инвалидом, на всю оставшуюся жизнь. С горя, он запил. Постепенно скатился на самое дно, стал обитателем «кунарьбазы». А что это такое?
Недалеко от нашего города, за территорией химического комбината, находилась огромная свалка. Среди разного хлама, валялись там металлические контейнеры из-под какой-то гадости. Гадость эта, по виду напоминала чем-то пластилин, или замазку. Местные алкаши называли ее мастикой, или просто «кунарем». Толком никто не знал, откуда взялось это название. Ходили слухи, что когда-то, эту бяку возили к нам из московского района Кунцево, оттуда и пошло это название «кунка», трансформировавшееся позже в «кунарь».
Как только начинали пригревать первые весенние лучики солнца, в лесок, по соседству со свалкой начинали собираться странные люди, похожие на бродяг. Не торопясь, они строили шалаши, обустраивали лежбища. Из ржавых контейнеров они выскребали остатки химиката и тащили их в свой лагерь. Пойло готовилось очень просто: в пруду, ручье или луже нужно было набрать воды. В воду опускался комок мастики, мастику мяли руками в ведре с водой до тех пор, пока она не отдавала весь свой «сок». Раствор становился похожим на обрат молока, белым и мутным, с плавающими поверх ошметками. Все это жутко воняло ацетоном.
В лагере царили неписаные законы и соблюдались определенные ритуалы. Люди, похожие на зомби, садились вокруг заветного ведра. Пили напиток по очереди, зачерпывая мутную жидкость кружкой или стеклянной банкой. Выплевывать на землю, попавшие в рот ошметки, категорически запрещалось. За это могли тут же зарезать и сжечь в костре. На закуску, как правило, был кусочек сахара или карамелька, иногда хвостик селедки. Откусывать закусь – нельзя, можно только понюхать или лизнуть. Иначе…
Эти опустившиеся люди, были просто уверены, что «кунарь» помогает от ста болезней и намного лучше одеколона и денатурата. Говорили также, что от него, даже язва желудка зарубцовывается. Во как. А мы и незнали.
Если у кого-то из горожан, возникало дикое желание пойти в этот чудо лагерь похмелиться, необходимо было, захватить с собой чего ни будь съестного. Буханку черного хлеба, например. Если приведешь к ним собаку, будешь почетным гостем. Правда только, на несколько дней, пока собачатина не закончится. Если захочется бабу ихнюю выебать – всегда пожалуйста, такое даже приветствовалось. Женщинам очень полезен релакс. Даже таким. Главное – не облеваться.
Пробовал «кунарь» и я. Это было настоящим экстримом. Пить его надо из объемистой тары и большими глотками, глаза зажмурить, иначе обожжешь слизистую оболочку. Закусывать бесполезно, так как вкусовые рецепторы в полости рта отказывали. Если после выпитого дунуть на зажженную спичку, изо рта  вырывался сноп пламени, как у Змея Горыныча. Ухх.
Однажды произошел забавный случай. К нам в город пожаловала московская «шишка» - депутат какого-то совета. Ушлый мужичек, с умным видом часа три рассказывал нам о том, как же мы, прекрасно живем, и как еще прекрасней будем жить, в будущем. Дожить бы. Затем, разрешили задавать вопросы из зала. Слово попросила древняя-предревняя старушка. «Сынок, милай,- начала бабулька,- скажи ради бога, когда же эту  проклятую кунку отменят?» Зал грохнул от смеха. Депутат растерялся, покраснел.  Позже, ему долго объясняли, что же это такое - «кунка». Непонял.
А кунарьбаза жила своей размеренной жизнью – с ранней весны, до поздней осени. Вот в таком удивительном месте и бичевал мой друг детства Степа. Вскоре он умер. Видимо, его болезнь оказалась сто первой.


Голуби. Ими болели почти все в нашем маленьком городке. Это было тихое помешательство. Голубей покупали и продавали,  воровали, меняли, осаживали. Из-за них дрались, сжигали голубятни, иногда убивали. Держали их повсюду: на чердаках, на балконах, в отдельно стоящих будках. Это было своеобразным бизнесом, хотя многие этого слова и не слыхивали. Как ни странно, государство смотрело на это сквозь пальцы, и даже в чем-то поощряло. А чего, пускай занимаются, дело хорошее.
Вокруг каждой голубятни, кучкавалась своя шайка, между членами которой существовала определенная иерархия. Старшие ребята руководили процессом: крали голубей, ходили на разборки, производили куплю-продажу и обмен живого товара. Тем голубям, что плохо летали или вздумали сесть на дерево, безжалостно отрывались головы.   Тушка шла на закуску.
Малышня выполняла другую функцию: необходимо было добывать кормежку (тырить у мамки горох и пшено), чистить голубятню, гонять табун, ну и конечно же, перенимать опыт у старших товарищей.
Учась в седьмом классе, я решил, что хватит быть на побегушках, и предложил школьному товарищу Сереге построить свою будку.  Сереге затея понравилась. Несколько бессонных ночей и целая куча строительных материалов лежала в нужном месте. За лето мы сколотили настоящую крепость. Не одна попытка залезть к нам в голубятню не увенчалась успехом. Через несколько лет, она все же сгорела. Пожарные разбирали и заливали ее водой целых два дня.


Человек я был очень влюбчивый. Однако мне часто не везло. Бывало понравиться девчонка, я к ней и так и эдак, а она ноль внимания. В такие моменты я был готов на все, ради того, чтобы завоевать ее. Но тщетно. Как же я страдал и мучался. Посещали мысли о суициде. И вот сейчас,  на дискотеке, я познакомился с очаровательной милой девонкой Олей. Это было чистое, светлое, непорочное существо. Ангел воплоти. Впервые, ситуация оказалась прямо противоположной. Оля просто таяла и  сходила с ума от меня, а я был к ней равнодушен. Хорошенькая она такая, добрая, ласковая, но не цепляет и все. Пытался  что-то с собой поделать, заставить себя полюбить ее. Бесполезно. Нет и все. Собравшись с духом, я попытался объяснить Оле, что просто не достоин ее любви. Что ничего у нас не получится.  Чтобы не ждала меня. Чтобы простила, если сможет…


Вскоре мой кратковременный отпуск закончился, и я отбыл на дальний-дальний восток. За два месяца, что меня не было в части, ребята, никуда не уезжая, изменились до неузнаваемости. Они загорели как папуасы, заросли как дикобразы, стали походить на жителей африканских племен. Каждое утро они брали бидон с брагой, жратву, и перевалив через сопку уходили на берег Авачинской бухты. Там ребята загорали, играли в футбол, купались, грелись у костра, освежались бражкой. За два месяца они превратились в «головешки». Я с радостью присоединился к их веселой кампании. До возвращения офицерского состава оставалось еще несколько дней.
По вечерам мы ходили на танцы в дом офицеров флота. Танцы, конечно, так себе, да и девчонок выбор не большой, ну, а  что делать. Как говориться: «на безрыбье и рак рыба».
В нашу компашку затесался один паренек из соседнего экипажа Миша Илииеску – молдаванин. Мы его в шутку дразнили румыном. Симпатягой он был, на базе, гад такой, всех телок перепорол, и молодых и в возрасте. Интересно, как у него это получалось.
И вот здесь на танцах Миша познакомился с одной малолеточкой, дочкой какого-то очень важного адмирала – ЧэВээСа. Любовь у них была шипко бурною. Ну, а мы, все ему дико завидовали: такую соску отхватил. Правда, по словам Миши, несмотря на свой юный возраст, девчонка оказалась прожженной ****ью. Поролась она, как швейная машинка, причем во все имеющиеся у нее дырки. Странно, вроде из приличной семьи.
Закончилась любовь тем, что вылезла у Миши не хорошая болезнь, покрылся он весь язвами и гнойниками. Вот незадача. В местной санчасти лечили несчастного, лечили, да так и не вылечили. Говорят, езжай домой,  там долечишься. А как ехать-то, когда дома любимая жена ждет? Что она скажет, что подумает? Парадоксально, но это был первый случай, когда матрос категорически отказывался демобилизовываться. Еле-еле вытолкали его за ворота базы. Нет, такие красавицы нам не нужны.


На дворе был июль восемьдесят первого года. Потихоньку полегоньку экипаж собрался. Все ходили понурыми, с кислыми физиономиями. А кому охота работать? Но вдруг, все резко изменилось. Повлияли на это две хорошие новости. Первая – у нас теперь новый командир – тридцати шести летний капитан второго ранга Харин. По слухам, он исключительно грамотный, умный, спокойный и что немаловажно, очень человечный человек. Он только что вернулся из Москвы, где был на представлении. Новость вторая: Ура! Нам круто повезло – мы летим в Эстонию, в учебный центр, в небольшой городок Палдиски. Не смотря на то, что повышение квалификации, экипажи должны проходить регулярно, делалось это крайне редко. А тут…
Из трех загадочных прибалтийских республик, Эстония стояла для меня особняком, ведь там, в далеком сорок четвертом году, погиб мой дед – Александр Андреевич.
Моя бабушка Павлина Васильевна – его жена, родом из Вологодской области. Когда-то, давным-давно, когда она была еще ребенком, в их деревенский дом пришли красноармейцы. Не взирая на то, что в семье было семеро детишек, солдаты выгребли припасенное на зиму зерно подчистую. Называлось это красивым словом продразверстка. Спустя несколько дней, не выдержав случившегося, отец семейства умер. Не прожила долго и мать. Малолетних детей разбросали по приютам. А что, там хорошо, там воспитатели.
Когда бабушке исполнилось четырнадцать лет, отдали ее в прислуги, к важному партийному чиновнику. Умаялся он бедный в трудах праведных, некогда ему за своими отпрысками приглядывать. Нянька нужна.
Через два года, хозяина повысили в должности и перевели работать в Ярославль. Отправилась и туда моя бабушка. Прошло еще два года, и в восемнадцать лет вышла она замуж, за моего будущего деда. К тому моменту, дедушка Саша успел отслужить на флоте семь лет.
В поисках лучшей доли, подались молодые в городок Шатура, что расположился в дальнем Подмосковье. Там-то и родились у них двое детей: мой дядя и моя мать.
Работали бабушка и дедушка на железной дороге: он – машинистом паровоза,  она – стрелочницей. Когда грянула война, несмотря на «бронь», дед ушел на фронт добровольцем.
Бабушка рассказывала мне, как всю осень сорок первого года с востока на запад, через каждые десять минут шли эшелоны с боевой техникой и солдатами. В обратном же направлении – составы с искореженными танками, пушками, машинами, санитарные поезда с ранеными, из которых на каждой станции выгружали умерших в пути. Казалось, что где-то там, под Москвой, установлена гигантская мясорубка, которая перемалывает содержимое приходящих составов и отправляет получившееся обратно.
Бабушка вспоминала, что ближе к зиме того же года, все обратили внимание на то, что картина изменилась. Теперь на запад везли не исхудавших понурых солдатиков, в тоненьких шинелях, с длинными как палки винтовками, а крепких, упитанных розовощеких парней, в тулупах, валенках, с автоматами. Это были сибиряки. Они ехали на войну как на праздник, с радостью, с уверенностью в победе. Это чувство передавалось и местному населению. На полустанках ребята делились с народом хлебом и тушенкой. Было понятно – эта сила одолеет кого угодно.
И действительно, в скоре, на фронте, наступил перелом. Немцев отбросили от Столицы. На восток потянулись эшелоны с военно-пленными. В Шатуре для них построили целый лагерь. Каждое утро, конвойный приводил бабушке десятерых пленных немцев, оставлял их для работ и уходил. Порядок был таков: ежели хоть один сукин сын предпримет попытку к побегу – расстреляют всех десятерых. Не взирая на то, что от холода, голода и болезней, немцы мерли как мухи – каждый хотел выжить. Порядок действовал безотказно.
Поработав, пленные просили матку (так они называли бабушку), разрешить походить им по домам, в поисках чего-нибудь съестного. Не смотря на то, что бабушкин муж сам был на фронте и воевал с немчурой, ей было жалко этих молодых измученных  ребят. Строго настрого наказав вернуться в срок, бабушка отпускала их на свой страх и риск. Иногда их били, иногда что-то давали. Возвратившись, они радовались каждой картофелине как дети. Никому из этих мальчишек не хотелось оказаться в огромной яме, вырытой рядом с лагерем.
Так шли дни, недели, месяцы. И вот однажды, один из пленных, скорее всего новенький, не вернулся. Как быть? Если не сообщить солдатам - накажут. Немцы взмолились, мол матка, милая, не поднимай тревогу, мы его сейчас сами найдем. Добрая женщина согласилась. Наступил вечер, а их все нет и нет. Что же делать? Неужели обманули? И тут она увидела своих подопечных, выходящих из лесу. От сердца отлегло. Те волокли беглеца, что-то приговаривая на своем птичьем языке, и попутно колотя его руками и ногами. Куда бежать-то здесь, кругом одни болота. Больше такого не повторялось.
А тем временем шел четвертый год войны. Дед был ранен уже несколько раз, но судьба его хранила… И все-таки не пощадила. В августе сорок четвертого, в ожесточенных боях на территории Эстонии, он погиб.
С детства я хотел найти место захоронения деда, но все не получалось. И вот, волею судьбы, через несколько дней я окажусь в тех краях. Я чувствую, как меня туда тянет.


На двух автобусах, личный состав нашего экипажа, минуя пропускные пункты, привезли на территорию военного аэродрома Елизово. Многие офицеры взяли с собой жен и детей. А что, пускай Прибалтику посмотрят. С чемоданами, рюкзаками, сумками, шумная толпа расположилась на зелененькой травке рядом с бетонной полосой. Неподалеку, стоял на заправке пассажирский ИЛ-62, приписанный к Министерству обороны. Именно на нем  предстояло нам отправиться  в дальний путь. Чуть дальше, курсанты летного училища,  отрабатывали взлет-посадку на учебном МиГе.
Вдруг, ни с того ни с сего, непонятно откуда, раздался жуткий рев, который стремительно нарастал и переходил в оглушительный грохот. Кто-то крикнул: «Ложись!!!». Все, включая перепуганных до смерти женщин и детей, прильнули к земле. На мгновение показалось, что разверзлись небеса. И что же это было? А то, что на высоте метров пятидесяти над нами пронесся  МиГ. Таким вот образом, решил пошутить офицер-инструктор. Ему, видите ли шуточки, а я чуть не обоссался от страха. Так мало того, когда его приземлившейся самолет тащили мимо на буксире, он помахал нам ручкой. Вот мудак.
Наконец-то, наш ИЛ заправили. Все, летим.
Прошло девять часов. Мягкое приземление. Где мы? Это военный аэродром Тарту. Как стадо баранов мы вышли в город. О чудо! Фантастика! Не даром еще Петр І называл Эстонию русской заграницей. Поражало здесь буквально все: чистота и порядок на улицах, вывески и указатели на непонятном языке, обилие иностранных автомобилей, наличие в свободной продаже полиэтиленовых пакетов с красивыми рисунками, изобилие продуктов в гастрономах и промтоваров в универмагах. Интересно, как это им удается, вроде в одной стране живем. О, смотри, гитары продаются, любые. Смотри, смотри, мотоциклы, ЯВы, ИЖи, УРАЛы, без всяких очередей и записей. А это что? Гермошлемы. Итальянские.  Одуреть можно. А в продуктовом отделе все в красочной упаковке, сразу и не поймешь, что это такое. Колбасы и сыра здесь столько сортов, что глаза разбегаются. Вот живут. Так, а почему же у нас всего этого нет? Непонятно.
Сами эстонцы оказались на редкость милыми, культурными, приятными людьми. А если еще и поздороваться по ихнему - «тэрэ», все, ты свой, на базаре, цена за товар сразу же падает вдвое. Переводчик у нас свой – Манэ, он эстонец, служит турбинистом.
Из Тарту на электричке едем в Таллин. Пересекаем всю республику поперек. За окнами проплывают красивейшие пейзажи: ухоженные деревеньки, хутора, аккуратные поля и перелески. Периодически, вдалеке виднеются ветряные мельницы. Они, что действующие? Да. Неужели мы в СССР? Этого просто не может быть. Здесь все совершенно по-другому. Как будто на другой планете.
А вот и железнодорожный вокзал Таллина. Как интересно, он совсем крошечный. Есть время и мы отправляемся гулять по городу. Таллин потрясает и очаровывает, будто попал в сказку Андерсена. Подумать только, вот по этой самой брусчатке, на которой я стою, когда-то ходили рыцари. Вот в этой старинной постройке был трактир, где они бухали, а вон в том доме они жили. Очуметь можно.
Случайно, мы забрели в баптистский квартал. В какой, в какой? В баптистский. Интересно, у нас детей баптистами пугают как чертями, а здесь у них целый квартал. Вообще-то, Таллин переводится как датский город. И действительно, под кем он только не был. Здесь хозяйничали и немцы, и датчане, и шведы. Теперь вот мы. И каждое владычество оставило на теле города свой неизгладимый след. Наш, наверное, самый кошмарный.
С удивлением я узнал, что в маленьком Таллине свыше четырехсот церковных заведений, причем все они действующие. Не то, что у нас в России, то склад в церкви устроят, то клуб, то свалку. А потом ахают и охают, что же у нас народ такой не хороший, злой, не воспитанный. Здесь я узнал кто такие католики и лютеране, чем костел отличается от кирхи. Впервые, я увидел настоящую синагогу и узнал, кто такие евреи. Зашли мы и в Православный храм. Поставили свечки. Неумело помолились. Как же тут хорошо, как в раю. Даже уходить не охота.
Опять электричка. Едем дальше. А вот и Палдиски – крошечный городок, на красивейшем берегу Финского залива. Вода нежно голубого цвета, желтый песок, дюны с высоченными соснами. Город утопает в зелени. Кругом розарии. Везет же людям, в таком изумительном месте живут.
Мы прибыли в учебный центр Военно-морского флота. Современные жилые корпуса, учебно-тренировочные станции, полигон. Все сделано по высшему разряду. Класс!
Вечером, для беседы нас собрали в красном уголке. В помещение вошел среднего роста мужчина, с черными кудрявыми волосами и хмурым лицом, в форме капитана третьего ранга. Это был начальник особого отдела учебного центра. Он устало сел на стол, окинул нас колючим взглядом и выразительно картавя, жестко начал: «Вы прибыли на враждебную нам территорию. - Ребята недоуменно переглянулись, а особист продолжал нагнетать.- Местное население нас ненавидит, и за глаза называет оккупантами. Недавно, в Таллине, в очередной раз прошла демонстрация бывших эсэсовцев.- ???- Помимо старых пердунов, в этих мероприятиях все чаще и чаще стали принимать участие и бурсаки. Максимум, что мы можем им сделать – арестовать на пятнадцать суток, за хулиганство. Чувствуя свою безнаказанность, эта шушера совсем распоясалась. Участились случаи убийства русских. Вечером в Таллин по одному не суйтесь. В Старом Городе много подземелий, там организованы подпольные типографии и прочая хрень. Войти туда, мы не имеем права, так как все входы и выходы находятся на территории культовых заведений. А как вы знаете, церковь у нас отделена от государства, мать их еб. Листовки и прокламации, с порочащим Советскую власть содержанием, уже достали. Заправляют всей этой вакханалией агенты иностранных разведок. Мы не успеваем их обезвреживать. Будьте бдительны…»
Особист все гнал и гнал про ужасы местной действительности, а у меня все это не укладывалось в голове. Какие-то эсэсовцы, какие-то демонстрации, листовки, шпионы, подземелья. Бред какой-то. Но, судя по словам этого бывалого человека, мы действительно находимся на оккупированной территории. Странно как-то, вроде Союз, вроде нерушимый, вроде республик, вроде свободных.   Нет, что-то здесь не так ребята.
А Эстония все продолжала удивлять. Оказалось, что здесь даже камни «растут». Конечно не в прямом смысле, просто из земли наружу постоянно лезут разных размеров валуны. Недалеко от нашей базы располагался крупный, известный на всю страну колхоз-миллионер. И вот председатель колхоза, договорился с руководством учебного центра о том, чтобы те выделили людей на уборку полей от камней.
Я и представить себе не мог, что вообще бывают такие зажиточные колхозы. В неповторимом сосновом бору располагалась жилая часть. Аккуратные добротные домики прятались в тени вековых сосен и елей, кругом была идеальная чистота. Чуть поодаль я увидел необычной конфигурации пяти-шести этажные дома – башенки, с окнами в виде круга, ромба, трапеции. В этих удивительных домах селилась местная молодежь, не желающая жить вместе с родителями. Вот это колхоз! Это вам не наши захудалые деревеньки, с покосившимися избами, где бабы, который век подряд, стирают белье на реке.
Неподалеку от колхоза раскинулся дачный поселок. Он совершенно не походил на наши садовые товарищества, с несчастными шестью сотками. Ровные гаревые дорожки проходили вдоль зеленых заборов, выстриженных из кустов акации и шиповника. Симпатичные домики с крышами до земли и окнами во всю стену (видимо здесь нет  воровства). На участках никаких тебе грядок с огурцами и редиской, только стриженая травка, на которой резвятся детишки, одетые в нарядные платьишки, шортики, беленькие рубашечки. У каждой дачи, под навесом по два-три автомобиля. И откуда у эстонцев столько денег?
Ну ладно, хватит глазеть, надо работать. А заключалась она в том, что по небольшому полю, с которого только что убрали урожай, ехал трактор и тащил за собой волокушу. Вот в нее-то и должны мы были бросать камни, торчащие из земли. Таким образом, поле готовилось к следующей посевной. Пока тракторист вываливал камни у кромки поля, мы бежали в соседний лесок, где вперемешку с крапивой росли высоченные кусты малины. Мы объедались крупной сочной ягодой и спешили обратно. Но почему местные жители ее не собирают? У нас бы давным-давно ободрали.
Немного поработали – пора и на обед. Колхозная столовая представляла из себя нечто похожее на хороший ресторан. Оригинальный интерьер, в углу эстрада, с инструментами и аппаратурой, красивые столики. С боку, вдоль стены – раздача. А где же касса? А ее нет. А почему? Потому, что здесь могут покушать только те, кто работают в хозяйстве, причем бесплатно и столько, сколько захочешь. Ну а тот, кто в колхозе не работает - не ест, не за какие деньги. Вот так то.  И тут у них все не так как у людей.
Мы, шумною толпою, вваливаемся в столовую. ***, нахуй, через ***, мат-перемат разносится по залу. Обедающие эстонцы в шоке. Искоса они смотрят на нас как на дикарей. Ну а ребятам все похую, не нравится – пусть не слушают. Балуясь, мы начинаем ставить на подносы тарелки со жратвой. Что-то падает на пол, мы штыряем. Мы ржом, нам весело. Набираем от души, хотя понятно, что съесть взятое физически не возможно. Женщины на раздаче прячут глаза, они не могут на это смотреть. Ничего-ничего, пускай привыкают к нашей культуре. Так, а это что за хуйня? Кто-то берет тарелку с незнакомым кушаньем и лжет его. Опа, да это ж мороженое, политое сиропом. Кажется, у них это называется десертом. Ну, че, берем тарелочки по три! Одна тарелка падает и разбивается. Белая сладкая масса образовывает на полу липкую кляксу. Мы угораем от смеха.
Сидим, жрем. Кто-то придумал кидаться шариками из хлебного мякиша. Отличная идея. Следом в ход пошли яблочные огрызки. Прикольно, правда же? Ну а эти, че они так смотрят? Не нравится что ли? Ничего, им делать не чего, уберут…
Помимо множества различных занятий и тренировок, мне понравился один, ну очень интересный факультатив. Изначально, задумывался он как урок по дискредитации западного образа жизни. Придумала и вела его жена самого начальника учебного центра. Звали ее Элона Вениаминовна.  Это была роскошная женщина лет сорока. Мы все, были в нее ужасно влюблены. Грациозной походной, она входила в класс, в облегающем ее точеную фигуру платье, и запах дорогого парфюма перехватывал дыхание. Окинув нас томным взглядом своих огромных с поволокой глаз, Элона садилась на стол. Закинув ногу на ногу и глубоко дыша, она начинала освещать нам очередную тему. О любви, об изменах, о прощении или не прощении. Раскрыв рты, мы не могли оторвать от нее взгляда. Принимая эротичные позы, Элона Вениаминовна гасила свет, включала кинопроектор, с фильмом о загнивающем капитализме, и пересаживалась поближе к нам. Я чувствовал жар, который исходил от нее. Сердце бешено колотилось. В голову лезли нехорошие мысли о том, как мы, сейчас, **** ее здесь на столе хором, как она кричит и стонет от наслаждения, как просит засадить ей еще и еще. И мы, обессилевшие, стараемся,  все **** и ебем ее, и не можем наебаться. Уфф. Эх, как же она была аппетитна и сексуальна. Смотря на Элону, я был уверен на сто процентов, что она, мечтает о том же самом. Точно. Жаль, но фантазии так и остались фантазиями. Прошло много лет, но таких шикарных женщин я не встречал больше никогда.


За несколько дней до отъезда, побывали мы лютеранское кладбище. Впервые в жизни, на погосте, мне было не страшно, а хорошо и благостно. Я ощутил некое умиротворение и покой. Странно. Ступая по мелкой гальке, я бродил по узким дорожкам и тенистым аллеям, среди ухоженных могил и, долго размышляя, пришел к выводу: что бы узнать сущность какой либо нации, необходимо побывать на ее кладбище. Там и станет все ясно и понятно. Вот нас, Бог не обидел, дал все, что только можно. Обделил лишь одним – порядком в головах. Отсюда все наши беды и несчастья. Размышляя, я не мог понять, как мы, могли перечеркнуть одним махом тысячелетнюю историю Руси. Как могли по призыву, всего лишь одного дебила, броситься рушить храмы, жечь в кострах иконы, расстреливать священников, ломать вековые устои. Ответ был только один, значит за сотни лет, вера не проникла глубоко в наши души, а лишь слегка припудрила наше варварское нутро. Мы жрем, пьем, занимаемся ****ством, врем, предаем, завидуем, воруем и лишь иногда вспоминаем о Боге. Тогда, когда нам плохо, когда пришла беда. Но разве так можно жить???


На том же самом самолете вылетаем с тартуского военного аэродрома. С тяжелым сердцем, я покидаю эту маленькую, загадочную республику. Здесь я понял, что за нарядным фасадом внешнего благополучия нашего царства-государства, скрываются серьезные, практически не разрешимые проблемы. Чем все это когда-нибудь закончится, я не знал.
Неожиданно, через час с небольшим полета, наш самолет начал снижаться. Что такое? Под крылом показались бескрайние леса с речушками и озерами. А самолет все продолжал снижение. Вот он коснулся шасси о бетонное покрытие и покатился по дорожке. И все же, где мы? Оказалось, мы на военном аэродроме дальней морской авиации, который располагался в Вологодской области. Выяснилось также, что в Тарту короткая взлетная полоса и вылетали мы с неполными топливными баками. Сейчас нас дозаправят, и мы двинемся дальше.
Было сыро и холодно. В воздухе висел легкий туман. Мы огляделись. Кругом стояли длинные, с огромными крыльями, воздушные ракетоносцы - ТУ-какие-то. Поговорили с ребятами, которые служат тут и летают на этих гигантах в качестве стрелков-радистов.  Парни рассказали, что бьются эти дурмашины регулярно, что летчики успевают выброситься с парашутом, а вот стрелки-радисты, из-за особенностей кабины, которая находилась в самом хвосте самолета – нет. Входила эта часть в состав ВМФ, но служили пацаны всего два года. Однако, мы им не завидовали.
Автозаправщик отъехал от нашего ИЛа, мы погрузились на борт и продолжили полет.


Обычно, матросы за время срочной службы успевают побывать в двух, максимум в трех автономках. У меня же намечалась четвертая. Если все пройдет успешно, то под водой, в общей сложности, я проведу больше года. Одуреть можно. Ну а что, сам виноват. Зато в походе, в спокойной обстановке подготовлюсь к дембелю. Нужно будет оформить альбом и сделать наколку, на память. Ну а пока на берегу, надо ушить форму. Рядом с нашей базой, стояли маленькие военные суденышки, предназначенные для вылова учебных торпед, с экипажеми в семь-восемь человек. Кораблики так и назывались – тарпедоловами. Служили на них парни, в основном,  толи с Кавказа, толи с Закавказья. Портными и сапожниками они были отменными, да и за работу брали не дорого. Делали они все: шили шинели из дорогого сукна, кители, брюки, обалденные фуражки для офицеров, отличные бескозырки, плели кокарды из золотой нити и многое другое. Молодцы одним словом.
Последние денечки перед автономкой. Заступил в караул верхним вахтенным, стою с карабином на пирсе у трапа корабля. В голове крутится вчерашнее проишествие. Мы стояли с ребятами и курили, вдруг земля под нами содрогнулась, инстинктивно мы присели. В километре от нас, там, где были оружейные погреба, из-под земли, с грохотом вырвался столб огня. Он поднимался медленно вверх, неся с собой огромные бетонные плиты. Вслед за пламенем вверх пошел сноб пыли и дыма, образовывая гигантский гриб. Зрелище напоминало ядерный взрыв, как на картинках. Мы пересрали. Вскоре, ревя сиренами, пронеслись пожарные машины. На базе началась паника.
Оказалось, что это взорвалась торпеда. Матрос и мичман скачивали из нее кислород,  рядом лежала промасленная ветошь, ну, а как все мы знаем, кислород - маслоопасен. Произошел взрыв. На самом же деле, никто не мог знать, что в действительности случилось, от мичмана и матроса ничего не осталось. Хорошо еще, что в этом цехе все торпеды были в обезглавленном состоянии. А то бы было дело.
И тем не менее,  вчерашний взрыв не давал мне покоя. В тот момент, он показался мне атомным, ведь каждый день нам об этом только и талдычат. От истерик про «звездные войны», можно сойти с ума. И вот я стою на верхней вахте, а перед глазами у меня все тот же гриб из дыма и пламени.
Стоп. Что это? Линия горизонта, до этого совсем не различимая, окрасилась в слегка  оранжевый цвет. Оранжевая линия становилась все ярче и ярче. От нее стало исходить загадочное свечение. Может быть у меня «поехала крыша»? Я протер глаза. Нет, святящаяся полоса есть. А тем временем она становилась все ярче, и шире. Происходило это достаточно быстро. Я опять вспомнил о ядерном взрыве, о термоядерной войне. Может быть, именно сейчас она и начинается? Не даром же о ней каждое политзанятие твердит замполит.
О непонятном видении, по переговорному устройству, я срочно доложил старшему. Через пять минут на пирс выскочили все, кто в эту ночь дежурил на лодке, а тем временем полоса начала принимать очертания круга. Огромный оранжевый диск выплывал из-за горизонта как в фильме про неуловимых мстителей. Люди стояли молча и заворожено смотрели на загадочное явление. Оранжевое зарево подсветило берег, море, наши лица. Диск плавно поднялся  выше и оторвался от линии горизонта. Затем, он медленно начал тускнеть, слегка уменьшаясь в размерах и, кажется удаляться. Что же это такое? Солнца ночью не бывает, подумал я, скорее всего это луна. Но почему она такая огромная и такого странного цвета? Непонятно. Через какое-то время круг побелел, уменьшился и вскоре вовсе скрылся за облаками, которые появились не весть откуда. Ночь стала темной-темной, такой же, как и была несколько минут назад. Мистика. Люди молча стали расходиться. Никто так и не смог понять, что же это было.


Последняя автономка. Опять одно и тоже. Раздражало буквально все и все. Как же все осточертело. Единственное, что было новенького, так это конкурс по поимке крыс. До службы я и предположить не мог, что на подводных лодках водится столько этих мерзких животных. Говорят, что селятся они на корабли еще на судостроительных заводах. И это похоже на правду. Количество крыс поражало воображение. Стоило спуститься в трюм или зайти в темный закуток, тут же, тучи темно-серых зверьков разбегались в рассыпную. С труб и кабельных трасс, проходящих над головой, свисали их лысые длинные хвосты. За пластиковой обшивкой кают стоял такой визг и писк, что невозможно было спать. Судя по звукам, пищали как взрослые особи, так и их многочисленные детишки. Бывало, выйдешь ночью в туалет, вернешься обратно минут через пять, а на подушке  уже лежат их какашки. Ну, как после этого уснешь? Травить их ядом было бесполезно. Как обычно, несколько штук подыхало, а остальные к отраве больше не притрагивались. Однажды, в виде эксперимента, на одной лодке решили победить крыс ядовитым газом. В трюмах, рубках, выгородках разложили баллоны с химией и открыли вентили. Прошло несколько дней, экипаж вернулся на корабль. Крысы сдохли все до одной. Отлично! Но каково же было разочарование, когда выяснилось, что вонь от тысяч мертвых крыс была такой сильной, что вывела корабль из состояния боевой готовности. На нем просто невозможно было находиться. После неудачного эксперимента, с напастью смирились. И вот у нас на лодке решили возобновить борьбу, но «гуманным методом». Объявили конкурс среди матросов срочной службы: тому, кто поймает двадцать крыс, будет объявлен отпуск домой. Но предупредили: не трогать всеобщею любимицу, их вожака – крысу Машу, рыжую красивую самку, которая жила одна как королева во втором отсеке, рядом с каютой капитана и питалась исключительно в офицерской гарсунке.
 И вот охота началась. Бедные животные будто почуяли неладное, перестали шуметь, озоровать и бегать где попало. Но ребятами уже овладел кураж. На крысиных тропах, они  ставили петли из тонкой проволоки, изощренные капканы, хитроумные ловушки. Отрезанные хвосты убитых животных сдавались боцману, который вел строгий учет. Не прошло и пяти дней, как первую двадцатку отловил Ваня, с характерной фамилией Чудаков. Чудак ловил их мешком для мусора из толстого целлофана. Бросит на дно чего-нибудь вкусненького, а на верхнюю часть мешка петлю веревочную накинет и сидит неподалеку. Только мешок зашуршит, Ваня дергает за веревку – добыча поймана. Затем  шустро одевает на руку, непонятно откуда взявшуюся, мотоциклетную крагу и достает из мешка крысу. «Во, во, смотри, кормящая мамка попалась!»- захлебываясь от восторга и неописуемой радости, кричит Иван. Он разглаживает подпушек на животике крысы и показывает нам набухшие красные пупырышки сосков. А бедный зверек, тем временем пищит так, что закладывает уши. Чудак деловито достает припасенный электрод и хладнокровно засовывает его в рот несчастной зверушке. Еще у дергающейся в предсмертных конвульсиях крысы, он аккуратно отрезает хвостик и кладет его в бумажный пакетик. Брр, зрелище конечно не для слабонервных, но Ванюша очень хочет домой. Хорошо, что мне отпуск уже не нужен.
Когда капитан узнал о том, что отличился матрос Чудаков – страшный раздолбай и первый  залетчик в экипаже,  немного изменил норму. Естественно в сторону увеличения. Теперь требовалось изничтожить сорок крыс. Прошло  несколько дней, и боцман доложил капитану о том, что матрос Чудаков снова всех опередил. В дальнейшем, капитан менял план еще несколько раз и все-таки, по окончании похода Ване объявили благодарность и поощрили отпуском. А замочил он ради этого, сотню зверьков.


Так, тяни не тяни, а нужно начинать делать наколку. Страшно, но надо. Еще пацаном, я упражнялся в этом деле, но то были маленькие буковки, крестики, сердечки всякие, а тут… Хорошо, что у нас в экипаже есть свой художник, он же кольщик – Игорь Золоторенко – Золотой. Руки у него тоже золотые. Родом Игорь с Украины, из города с громким названием Стаханов. Эх, сколько же ребят разъехалось по Союзу с произведениями, оставленными на их телах нашим Игорьком. Были в его коллекции и русалки, спасающие корабли от мин и всевозможные дельфины – символ русских подводников, якоря со звездами и прочее. Ну а мне, больше всего понравился рисунок, на котором изображена подводная лодка на фоне земного шара и розы ветров, с развивающимся фагом вверху и надписью снизу: «Подводные силы КТОФ». Ее и выбрал.
Колет Игорь машинкой, это намного лучше, чем просто иголками. Смастерил он  машинку сам, из бритвы с механическим заводом. На вращающийся валик бритвы надевалось пластмассовое колечко, к которому крепился кусок гитарной струны, заточенный до размера пчелиного жала. Вращаясь, валик передавал обратно-поступательные движения струне, которая двигалась внутри направляющей трубочки. За счет большого числа оборотов, выдаваемых машинкой, острый конец струны не колол, а фактически резал кожу. В результате чего, линии татуировки получались тонкими и ровными, появлялась возможность прокалывать мельчайшие подробности рисунка.
И вот операция началась. Игорь смазал мое плечо мыльным раствором, приложил к нему лист бумаги с рисунком, нанесенным химическим карандашом. Чуть пригладив, он оторвал бумагу, обвел очертания. Теперь самое главное: Игорь включил машинку, макнул кончик иглы в баночку с черной тушью и, медленно прорезая кожу, начал колоть. Первое, что я почувствовал – нестерпимую боль. Казалось, будто острым железным крючком мне вырвали жилу и медленно тянут ее, наматывая на крюк. «Кожа у тебя толстая, как у слона»,- пробубнил Игорек, сосредоточенно работая над произведением искусства. Через несколько минут плечо онемело, боль слегка притупилась. Раздражало только противное жужжание машинки.
Первый сеанс ушел на то, что бы выколоть контуры рисунка. Я посмотрел в зеркало. На красном воспаленном плече, сквозь размазанную тушь и кровь виднелась красота. Отлично. Мне уже нравится. Через пару дней, когда опухоль сойдет, завершим начатое. И на всю оставшуюся жизнь, у меня будет память о незабываемых годах.


Опять очередная тревога. Как же я от этого устал. Только-только закимарил и на тебе. Ну, ее нахрен, не побегу в рубку, все равно минут через десять сыграют отбой. Так оно и вышло, отбой.
Вдруг, неожиданно дверь в каюту с грохотом открылась.
- Ты че, совсем оборзел?- громко закричал вбежавший мичман Пчелин.
Такой прыти я от него не ожидал.
- Те че надо?- огрызнулся я.
- Тебя что, тревога не касается?- продолжил горлопанить мичман.
- Слышь, отъебись, а,- нехотя поднимаясь со шконки, пробормотал я.
- Что ты сказал?
- Что, что, пошел нахуй отсюда.
Пчелин хлестко накатил мне с левой, прямо в челюсть. У меня посыпались искры из глаз. Через пару секунд я выплюнул на ладонь кусок отколовшегося зуба и злобно посмотрел ему в глаза. Тот слегка сдрейфил. Скорее всего, не оттого, что я врежу ему в ответ, а потому, что явно перегнул палку. Опрометью он побежал жаловаться на меня начальнику службы. А мне, почему-то стало так классно. Я сел на кровать и подумал: да черт с ним, с этим зубом, зато теперь у меня будет еще одна метка. Потрясающе.


Четвертая, и по всей видимости последняя для меня, автономка протекала тихо и спокойно. Уже несколько недель мы находились в районе боевого патрулирования. С черепашьей скоростью в четыре узла (узел – миля в час), наш подводный крейсер перемещался туда сюда в заданном квадрате. Как обычно, вместе с Валерой, я нес вахту на боевом посту. Ничто не предвещало чего-то необычного. Все протекало как всегда.
Вдруг, сквозь замылившие слух шумы, я услышал незнакомый доселе звук: хр-р-р.  ??? Переключив систему поиска в ручной режим, я навел гидроакустическую антенну на пеленг, с которого только что прозвучал звук, чем-то похожий на хрюканье поросенка. Прошла минута. Другая. Тишина… Может быть, померещилось? Стоп, опять крюк. Небольшая пауза и хрюк повторился, причем чуть громче и отчетливее. Что за чертовщина? Может быть, это кит какой-нибудь редкой породы? Да нет, киты кричат совсем по-другому. А на сердце было уже не спокойно.
Непонятные звуки стали раздаваться с разных направлений. Их громкость пугающе нарастала. Я взглянул на Валеру, а тот уже смотрел на меня квадратными глазами. «Слышал?»- растерянно спросил я. «Да, а че-че-го это?»- заикаясь переспросил Валера. «Да хрен его знает», - выругался я. А душераздирающие хрюканья становилось все громче и громче. Мне вдруг показалось, что нас, со всех сторон окружили неведомые гигантские чудовища, которые вот-вот схватят нашу маленькую беззащитную лодочку и что-нибудь с ней сделают. И пойдем мы ко дну раков кормить. А до дна здесь далеко – километров шесть, пол часа на автобусе ехать. А может быть это американская глобальная  система слежения? Я о ней много слышал. На вершины подводных гор, по всему Мировому океану, америкосы поставили мощные гидролокаторы для обнаружения путей перемещения наших лодок. Их эхолоты работали в активном режиме, маскируя свои импульсы под биологические шумы.  Звуки их радаров напоминали кваканье лягушек, за что и были прозваны «квакерами».
Да, но здесь было все по-другому, никаких ква-ква, а именно хрю-хрю. Во-вторых, источников странных звуков было несколько, десятка два. В-третьих, они явно перемещались вокруг нас, а хрюки были разной громкости и тональности. Периодически, эти невидимые существа кричали так громко, что приходилось сдвигать наушники с ушей. Казалось, что эти твари суют свои морды прямо в гидроакустическую выгородку, туда, где находятся наши антенны.
Машинально я посмотрел на часы. Прошло всего минут пять, а мне показалось, что пролетела целая вечность. «Валера, доложи на БИП»,- выйдя из ступора сказал я напарнику. Промахнувшись несколько раз, Валера все-таки поймал тангенту переговорного устройства и, запинаясь, доложил о непонятном факте на центральный пост.
Сперва, в рубку сбежались все акустики, включая командира группы и начальника радиотехнической службы. Следом появился сам капитан. По очереди, все надевали наушники и, услышав страшные звуки, тут же бледнели и теряли дар речи. Еще через некоторое время, в битком набитую рубку протиснулся особист. А вот это при мне было впервые. Он то чего здесь понимал? Время шло, но никто не мог дать ответ, что же это за канетель то такая. Все стояли как бараны и по десятому кругу передавали наушники из рук в руки.
Немного придя в себя, капитан вышел и приказал боцману играть боевую тревогу. По команде, все члены экипажа заняли свои боевые посты, чтобы отвязаться непонятно от кого или чего, наша лодка стала совершать невиданные пируэты. Мы то погружались на максимально-возможную глубину, то подвсплывали, то увеличивали скорость, то сбрасывали ее, то вовсе останавливались. А непонятные существа, наводя на нас ужас, все продолжали  преследование.  То,  что мы вытворяли, было совершенно не допустимым в районе боевого патрулирования. Мы нарушали все мыслимые и немыслимые инструкции. Но какие могут быть инструкции, когда у нас такое…
Мало помалу хрюки стали стихать. Через какое-то время они наконец-то исчезли совсем. Мы вздохнули с облегчение, но еще долго продолжали куролесить, сматываясь из опасного района. Народ немного успокоился, и  все же неприятный осадок остался. В ушах еще долго стоял  дикий, ни с чем не сравнимый загадочный звук. И по сей день, у меня нет ответа на вопрос: что же это все-таки могло быть?


Слава Богу, дальний-дальний поход завершен. На дворе стоял апрель 1982 года. На днях вышел долгожданный приказ Министра Обороны Д.Ф.Устинова, который основывался на Указе дембельском Царя морского Нептуна, гласившим:
«Указ сей издан в Москве во Кремле Белокаменном для годков флота Российского, несущих службу морскую на кораблях военных Океана Тихого Востока Дальнего.
В соответствии со днем ясным дембельским Приказываю:
- уволить из рядов рати морской всех годков флота Российского, отслуживших установленный законом срок.
- всем интендантам, баталерам, боцманам, доложить о наличии формы дембельской, харчей справных и прочих принадлежностей нужных для перехода в общину мирскую.
В случае неполной комплекции, бить тревогу, а виновных, не взирая на должности и звания – судить.
- предоставить дембелям транспорт, обеспечивающий перевозку тела ихнего к месту жития общинного.
Встречному транспорту прекратить движения всякие, дабы избежать последствий тяжких.
- всему люду русскому, оказывать уважение дембелям флота Российского, ибо гуляют они более заслуженно, чем служивые рати нашей.
- торговому люду, отпускать зелье хмельное не превышающей за пуд полтины. Мед, квас, пиво, вина заморские подавать не иначе как ведрами.
- в связи с уходом дембелей флота Российского в общину мирскую, брать на службу ратную всех отроков наявившихся на Свет Божий в год одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертый.
- обеспечить порядок нужный и не допускать ослабления Государства Российского на радость врагу злейшему.
Огласить указ сей во всей рати подводной».


Волнительный момент, о котором я мечтал тысячу девяносто шесть дней и ночей – настал. Но почему-то не только радость переполняет меня, необъяснимая грусть накатывала волна за волной. Было тоскливо думать, что  больше никогда я не увижу эти холмистые берега, вулканы с седыми от снега вершинами, родную лодку-матушку, этих отличных ребят, прекрасных мичманов и офицеров, с которыми столько пережито. Жаль.
Помахивая бескозырками с длинными ленточками, под звуки «Прощанья славянки», которая льется из динамиков, выставленных из окон казармы, мы – дембеля Флота Российского, медленно удаляемся по узкой извилистой дорожке. Ужасно хочется плакать. Ну почему, все самое тяжелое в жизни всегда становится самым дорогим? Ну почему?


Самолет ИЛ-62, рейса Петропавловск-Камчатский - Москва, мерно гудел. «Молодой человек, пристегнитесь, пожалуйста»,- прощебетала очаровательная стюардесса, нежно теребя меня за плече. «Ах, да-да»,-  проснувшись, ответил я. Стройная девушка, в элегантной форме, изящно гарцуя, пошла в голову лайнера. Я посмотрел ей в след и вздохнул.  Ну как же она хороша.
Самолет начал плавно заходить на посадку. Вот и все, эпопея длинною в три года закончена. Интересно, что ждет меня впереди? Ну да ладно, поживем – увидим…


P.S.
В сентябре того же года я получил письмо от Золотого. Игорь сообщал мне, что в августе, во время боевого дежурства, на нашем ракетоносце случился сильный пожар. Погибли два человека мичман Сосун и матрос Обверткин. Командир был вынужден дать команду на всплытие. Это означало срыв боевой задачи и ставило крест на его карьере. В сопровождении американских кораблей и самолетов, в надводном положении, наша лодка отправилась в базу.
Дальнейшая судьба нашего командира, замечательного человека, капитана второго ранга Харина мне не известна.


2007г.